Аронсон Э.

Общественное животное.

Введение в социальную психологию.

Нью-Йорк, 7 изд., 1994.

 

Aronson E.

New York, 1972, 1994.

 

 

1.Предисловие научного редактора русского издания.

2. Предисловие автора к русскому изданию.

3. Почему я написал эту книгу.

4.  …

5.  …

6.  …

7. Социальное познание

8. Самооправдание

9. Человеческая агрессия.

10. Предрассудок.

11.Симпатия, любовь и межличностная сенситивность.

12. ...

13. ...

 

 

Предисловие научного редактора русского издания.

 

Эллиот Аронсон, выдающийся американский социальный психолог,

родился в 1932 г. в небольшом городке под Бостоном в штате Массачу-

сетс. Его родители были бедны и не получили хорошего образования,

но Эллиот в 1950 г. поступил в Брэндайзский университет. Там он од-

нажды случайно попал на лекцию по вводному курсу психологии, кото-

рую читал Абрахам Маслоу. Лекция была посвящена предрассудку, и

вопросы, которые ставил Маслоу, точно совпали с теми, что в детстве

возникали у самого Эллиота, страдавшего от антисемитских преследо-

ваний со стороны своих сверстников. Эта лекция произвела на Аронсо-

на столь сильное впечатление, что он поменял специализацию в кол-

ледже с экономики на психологию.

 

После получения степени бакалавра Аронсон, по настоянию Мас-

лоу, решает продолжить образование и в 1956 г. поступает в аспиранту-

ру Стэнфордского университета. Здесь произошла его встреча с Леоном

Фестингером, который к тому времени как раз закончил свою книгу о

когнитивном диссонансе. Эта встреча определила весь дальнейший на-

учный путь Э. Аронсона.

 

Окончив аспирантуру, Аронсон преподавал и вел исследования в

Гарвардском, Техасском и Миннесотском университетах, а последние

25 лет он является профессором Калифорнийского университета в горо-

де Санта-Круз. В 1954 г. он женился на Вере Рабинек, у них четверо взрослых

детей.

 

Эллиот Аронсон известен своими изящными теоретическими иде-

ями, изобретательными экспериментами, остроумными и эффективны-

ми прикладными исследованиями и разработками, многочисленными

статьями и книгами. Каждый, кто хочет глубоко освоить социальную

психологию, часто обращается к <Настольной книге по социальной пси-

хологии> (The Handbook of Social Psychology, 1968, 1985) - авторитет-

нейшей сводке социально-психологического знания, соредактором двух

изданий которой он является.

 

7

 

Э. Аронсон внес серьезный вклад в различные области социальной

психологии - в изучение диссонанса, убеждающей коммуникации,

межличностной привлекательности, предрассудка, экспериментальной

методологии. Он удостоен самых авторитетных наград за достижения во

всех возможных для ученого сферах деятельности: исследования, кни-

ги, педагогическую деятельность и решение практических проблем.

 

Разносторонняя одаренность Аронсона помогла ему создать один

из лучших учебников по социальной психологии, который вы сейчас

держите в руках. Книга <Общественное животное> выдержала уже семь

изданий в США и переведена на 14 языков мира. Замечательно, что в

свет выходит ее перевод и на русский язык.

 

Есть несколько причин, по которым для тех, кто стремится понять

механизмы и законы внутреннего мира и социального поведения чело-

века, книга Э. Аронсона особенно интересна и полезна.

 

Прежде всего, завораживает общий пафос автора и научного со-

общества, которое он представляет, - показать (и доказать!), что слож-

нейшие психологические явления могут быть изучены средствами науки'.

построением теорий, выдвижением гипотез, их проверкой в ходе конт-

ролируемых экспериментов, в результате которой теория подтверждает-

ся или опровергается. Название книги <Общественное животное> лиш-

ний раз подчеркивает, что сложнейшие феномены социального поведе-

ния человека можно понять, используя, в принципе, ту же научную

стратегию, что и при изучении других - <не общественных> животных.

 

В этой связи уместно вспомнить, что и в нашей стране, начиная с

60-х гг., отечественные ученые приложили немало усилий, чтобы в тес-

ных рамках идеологических запретов и ограничений все-таки узаконить

научное социально-психологическое знание, поставить социально-пси-

хологическое образование (прежде всего в Ленинградском и Московс-

ком университетах), начать развивать исследования в этой области на-

уки, публиковать научные статьи, монографии и учебники. Прежние иде-

ологические запреты отменены, но возникли новые, если можно так

выразиться, методологические сопротивления на пути научного подхо-

да к социально-психологическим феноменам. Я имею в виду популяр-

ные сегодня рассуждения о неприменимости <позитивистских> подхо-

дов к изучению сложных феноменов человеческой психики, о различии

между <объяснением> (применимым якобы лишь к объектам физическо-

го мира) и <пониманием> (претендующим на монополию в познании

антропологических и социальных феноменов), о преимуществах <каче-

ственной> методологии в сравнении с <количественной> и т.д. Лучшим

ответом на подобный методологический скепсис (и уж тем более на

попытки заменить науку мистикой) служит <демонстрация силы> -

описание Аронсоном реальных успехов строго научного изучения слож-

ных социально-психологических явлений человеческой психики, его

преимуществ перед обыденными, житейскими формами познания.

 

Другая крайность - сделать из науки собрание священных истин,

которые непонятно, как возникли, а потому и непонятно, как связаны

между собой и как могут быть подвергнуты изменению. В конечном сче-

те, такая установка лишает человека подлинной свободы в обращении с

научной информацией. Учебник Аронсона осуществляет мощную при-

вивку против подобного отношения к науке. В книге сохранен весь дра-

матизм борьбы за знание, которое не преподносится и не воспринима-

 

8

 

ется как нечто закостеневшее, раз и навсегда установленное, а то, что

на сегодня установлено, обосновывается в книге не ссылками на авто-

ритет <науки> и <ученых>, а доказательной логикой теоретизирования,

процедурами экспериментальной проверки теоретических гипотез. На-

ука - то, что сделано, делается и переделывается человеческими рука-

ми и головой. Она предстает как система знаний и практик их добыва-

ния, открытая дальнейшему развитию, в котором автор приглашает при-

нять участие, вооружая читателя соответствующими инструментами.

 

Итак, книга Аронсона, посвященная, несомненно, интересней-

шим явлениям человеческой психики, является в то же время и вопло-

щением научности, убедительно демонстрируя ложность деления пси-

хологии на <естественнонаучную> и <интересную>.

 

Еще одна граница, которую разрушает Аронсон своим учебником, -

это противопоставление психологии теоретической и практической.

В книге постоянно наводятся мосты между наукой и практической жиз-

нью, и автор щедро делится результатами своих собственных приклад-

ных исследований по проблемам экономии энергии, преодоления этни-

ческих и расовых предрассудков в школьном классе, профилактики

СПИДа и др. Принципиальная особенность этих исследований состоит в

том, что они базируются на фундаментальных теоретических идеях,

конкретные прикладные проблемы решаются не ad hoc, как это чаще

всего делается, а исходя из общих принципов и закономерностей.

 

Э. Аронсон пришел в науку, видя в этом наилучшую возможность

приносить пользу людям, но затем, как он пишет в своей автобиогра-

фии, исходный мотив - делать добро - стал постепенно вытесняться

мотивом поиска истины: последовательность, характерная для многих

ученых-психологов. Так что прикладные исследования столь важны для

Аронсона еще и потому, что дают ему возможность совместить оба этих

мотива - одновременно и делать добро (способствуя, как он выражает-

ся, <усовершенствованию человечества>), и искать истину. Те, кто близко

знает автора, проницательно замечают, что в этом, как и в других своих

проявлениях, он сочетает, казалось бы, несовместимые свойства двух

своих столь непохожих друг на друга (и не любивших друг друга) учи-

телей - мягкость и гуманистическую ориентацию А. Маслоу и жесткий

сциентизм Л. Фестингера.

 

Представление о бесполезности теоретической психологии для ре-

шения практических проблем и иллюзия независимости прикладных

областей психологии от теоретических в России сегодня, к сожалению,

широко распространены и влияют на организацию психологического

образования, отбор переводимой литературы, планирование научных

исследований. Учебник же Аронсона убедительно демонстрирует, что,

как и в физике, в социальной психологии <нет ничего практичнее хо-

рошей теории>.

 

Например, для Аронсона, как и для всей современной американ-

ской социальной психологии, одной из центральных теоретических идей,

получивших мощное экспериментальное подтверждение, является идея

власти ситуации в детерминировании социального поведения. И вот этот

общетеоретический пафос оказывается на редкость практичным. Из него

следует, что для решения многих социальных проблем и столь актуаль-

ного для нас сегодня реформирования различных сфер социальной жизни

вовсе не обязательно затевать трудную переделку личностных свойств

 

людей! Не раз в этой книге мы прочтем, как решая ту или иную прак-

тическую проблему, социальные психологи направляли свои усилия не

на исправление личностных несовершенств людей, а на эффективное

выстраивание ситуации, приводящее к нужному изменению поведения

и психики.

 

Не могу не упомянуть в этом контексте сделанный Аронсоном бли-

стательный психологический анализ фундаментальных социальных из-

менений, связанных с процессом расовой десегрегации в школах Со-

единенных Штатов Америки. В центре этого анализа - те же вопросы,

которые волнуют нас сегодня в связи с нашими собственными рефор-

мами: надо ли действовать быстро и решительно или же постепенно?

надо ли сначала подготовить и воспитать население, сформировать со-

ответствующие аттитьюды* и ценности или же, не дожидаясь, пока люди

будут полностью готовы, следует форсировать организационные и ин-

ституциональные преобразования?...

 

Еще одна эффективная прикладная стратегия формирования и из-

менения отношений между людьми - организация совместной деятель-

ности. Ее, например, с успехом применяли при перестройке межлично-

стных отношений в школьном классе ("техника составления картинки-

головоломки"). Нельзя не заметить, что подобная стратегия очень близка

по духу отечественной теории деятельности, и в нашей стране были

выполнены исследования и прикладные разработки, продемонстриро-

вавшие сходные результаты.

 

И наконец, о главном богатстве книги Эллиота Аронсона. Благо-

даря изложенным в ней научным фактам и закономерностям россий-

ский читатель получает доступ к колоссальным информационным ресур-

сам, накопленным западной и, прежде всего, американской наукой.

 

Подлинная наука всегда стремится к интернационализации, к все-

мирности, но закрытое советское общество препятствовало контактам

российских и западных ученых, сдерживая развитие социальных и по-

веденческих наук. Для меня и моих коллег огромным событием был

приезд в 70-е гг. в Ленинград американских психологов Пола Экмана и

Ли Росса. Сколько изобретательности им пришлось проявить, чтобы

встретиться с нами, уйдя из-под контроля надзирающих за ними совет-

ских официальных лиц! А один известный американский социальный

психолог был даже выслан из СССР за то, что осмелился провести на

городских улицах небольшое исследование социального влияния. Не

чувствуя опасности, он поделился его результатами, выступая в Ленин-

градском университете. Что уж говорить о свободном обмене людьми и

идеями и о совместных исследованиях!

 

Благодаря освободительным изменениям, происшедшим в России

в конце 80-х - начале 90-х гг., российские ученые и преподаватели

могут, наконец, беспрепятственно сотрудничать со своими американс-

кими и европейскими коллегами, а российские студенты могут черпать

знания из учебников, написанных в Америке - стране, где живет и

работает большинство социальных психологов, лидирующей и задаю-

щей мировой уровень в этой области науки.

 

Часто возникает беспокойство по поводу степени универсальности

социально-психологического знания и, в частности, по поводу того,

 

* См. сноску на с. 31.

10

 

совпадают ли социально-психологические закономерности, характер-

ные для россиян и для жителей США (раньше речь шла, соответствен-

но, о <советских людях> и о гражданах <капиталистического общества>).

Жизненные наблюдения, успешно развивающееся сотрудничество меж-

ду гражданами России и США, да и строгие научные сравнения убеди-

тельно демонстрируют принципиальную общность фундаментальных со-

циально-психологических механизмов и процессов у россиян и американ-

цев, общность, которая в последние годы по понятным причинам

усилилась. Хотя багаж отечественной социальной психологии пока не-

сопоставим с американским, но все же в тех случаях, когда соответ-

ствующие исследования у нас предпринимались, наши ученые, как

правило, обнаруживали, что для россиян характерны те же базовые

феномены, что и для американцев, - такие, например, как конформ-

ность, рассогласования между аттитьюдами и поведением, стереотипи-

зация, уже упомянутая зависимость межличностных отношений в груп-

пе от структуры деятельности, стили лидерства и др. Что касается пози-

ции Аронсона, то, судя по содержанию книги, он тоже считает, что

общее в социальной психологии важнее различий между жителями раз-

ных стран. Более того, как явствует из заглавия книги, он принимает во

внимание и общность человеческой и животной психики.

 

Конечно, универсальность методологии и многих социально-пси-

хологических закономерностей вовсе не исключает межстрановых и меж-

культурных различий (иногда очень колоритных) в конкретных соци-

ально-психологических феноменах. И тот факт, что Эллиот Аронсон -

ученый-американец, естественно, накладывает отпечаток американской

специфики на описание тех фактов и закономерностей, о которых идет

речь в книге. Однако <объем> этой специфики не стоит заранее пере-

оценивать, а более точные представления о социально-психологичес-

ких различиях между россиянами и американцами могут появиться только

в результате будущих масштабных исследований. Пока же подобное пре-

увеличение американской или западноевропейской специфики часто вы-

ступает в роли самооправдания, позволяющего просто игнорировать

достижения мировой науки, тормозящего наше интеллектуальное и со-

циальное развитие.

 

К слову сказать, почему мы должны видеть в национальной специ-

фике <Общественного животного> только риск несовпадения с россий-

скими реалиями? На мой взгляд, присутствующий в книге американс-

кий колорит придает ей дополнительный интерес. Мы узнаём много

нового про Соединенные Штаты Америки, про настроения и поведение

американцев, про те социальные и социально-психологические про-

блемы, которые там существуют, и, главное, про то, как реагируют на

эти проблемы ответственные и образованные граждане этой страны.

Американские интеллигенты, одним из замечательных представителей

которых является Э. Аронсон, не только фиксируют и научно описыва-

ют проблемы (что тоже, конечно, немало), но и делают все, чтобы

мобилизовать имеющиеся интеллектуальные ресурсы для их решения.

В ходе знакомства с книгой возникает образ Америки как страны, у

которой есть серьезные проблемы, но также есть и не менее серьезные

люди, которые с этими проблемами борются и справляются!

 

Задумываясь о различиях между странами и культурами, не стоит

упускать из виду различные этапы в развитии одного и того же обще-

 

ства. Как здесь не вспомнить о том, что сегодняшнее российское обще-

ство резко отличается от того общества, каким оно было до середины

80-х гг.? Успех нашего дальнейшего развития не в последнюю очередь

будет зависеть от того, насколько интеллигенции и всему обществу уда-

стся осознать происшедшие изменения и перспективы на будущее. Кни-

га Э. Аронсона как раз и дает читателю концептуальные средства для

осознания социально-психологических изменений в российском обще-

стве.

 

Возьмем, например, изменения, связанные с многократным уве-

личением числа степеней свободы человека во многих сферах частной и

общественной жизни. Свобода, как об этом подробно пишет Аронсон,

неотделима от когнитивного диссонанса, и значит, по сравнению с

условиями несвободы, более сильными и частыми неизбежно должны

стать и переживания диссонанса. Знание этой закономерности - одной

из многих, к которым привлекает наше внимание книга Э. Аронсо-

на, - позволяет более осмысленно взглянуть на нашу сегодняшнюю

жизнь, лучше понять присутствующие в ней дополнительные психоло-

гические трудности, опознать в сегодняшней социальной реальности

психологические эффекты, вызванные попытками людей уменьшить воз-

росшие диссонансы.

 

В заключение хочу сказать, что книга <Общественное животное> -

очень интересное, увлекательное, захватывающее чтение. В отличие от

большинства американских учебников, в ней нет рисунков, графиков,

вынесенных на поля определений и других элементов оформления: та-

ков несколько аскетический стиль оригинала, и мы не решились его

менять. Зато в книге присутствуют красота и изящество мысли, а также

чувство юмора, столь полезное в занятиях серьезным делом. Автор сде-

лал строго научную книгу понятной и доступной, все теоретические

рассуждения и эксперименты он поясняет на понятных жизненных при-

мерах. Всюду, где это возможно, он старается использовать простые,

знакомые слова, постепенно приучая читателей к социально-психоло-

гическим терминам. Уверен, что все, кто будет знакомиться с книгой, в

полной мере оценят эти ее достоинства как учебника. В то же время,

издательство и научный редактор будут весьма признательны читателям

за критические замечания и пожелания, которые будут учтены в после-

дующих изданиях.

 

Я признателен профессору Стэнфордского университета Ли Россу

за то, что он обратил мое внимание на эту книгу. Хочу также выразить

глубокую благодарность Ирине Ивановне Жибровой за литературное

редактирование книги и проявленные при этом стремление к совершен-

ству и готовность находить общий язык.

 

Я рад, что <Общественное животное> начинает говорить по-рус-

ски, и желаю читателям успеха в общении с ним.

 

Владимир М.

кандидат психологических наук,

Июль 1998 г.

 

 

Предисловие автора к русскому изданию

 

Мне нравится быть социальным психологом. Для меня это одновременно и

удовольствие, и высокая привилегия - заниматься научной дисциплиной,

цель которой - понять тонкие способы взаимодействия между людьми и их

взаимного влияния друг на друга. Что заставляет нас любить друг друга или,

напротив, ненавидеть? Что вызывает в нас доброту или жестокость, взаимо-

понимание или предубеждение, покорность или противодействие? Я убеж-

ден, что это один из самых возбуждающих, важных и сложных объектов

исследования, с которыми когда-либо сталкивался ученый. Особую радость

мне приносит то обстоятельство, что многие из нас, будучи социальными

психологами, испытывают непреодолимое желание выйти за пределы про-

стого удовлетворения научного любопытства при изучении всех перечислен-

ных проблем. Наоборот, мы стремимся всюду, где это возможно, использо-

вать накопленные нами знания в целях улучшения условий человеческого

существования, пытаясь, с одной стороны, снизить уровень предрассудков

и уменьшить кровопролитие, а с другой стороны, повысить <количество>

доброты, сотрудничества и взаимопонимания между людьми.

 

Четверть века назад, когда я приступал к работе над тогда еще первым

изданием этой книги, мои цели были более чем скромными. Мне хотелось

написать ее для моих студентов, рассказав им, по возможности живо, о той

области знания, которую я так люблю. В процессе этого рассказа я хотел

оставаться во всем ученым, но в то же время не хотел, чтобы моя строго

научная образовательная <закалка> привела бы в результате к появлению

книги идеально выверенной, сухой, скучной и чрезмерно осторожной. Да, я

желал быть точным в своих формулировках, но одновременно мной неот-

ступно владела мысль донести до читателя и то воодушевление, которое вы-

зывает у меня эта сфера научной деятельности, сделав это ясно и доступно.

 

Короче, я писал эту книгу, ориентируясь в первую очередь на моих

студентов. Я поставил перед собой цель - показать им, почему я испытываю

такой подъем и энтузиазм, занимаясь своей наукой. Поскольку у меня не

было задачи угодить моим коллегам - ученым-исследователям и универси-

 

15

 

тетским преподавателям, то я сразу же отказался от мысли занять отстранен-

ную, строго академическую позицию, характерную для авторов большин-

ства учебников. Наоборот, я старался, как мог, говорить с читателем <своим

голосом>, а не голосом ученого-экспериментатора в лаборатории или про-

фессора в университетской аудитории. Мои друзья, первыми прочитавшие

книгу еще в рукописи, особо отмечали, что в процессе чтения они как будто

слышали мой голос, и для меня это был большой комплимент! Но я и не

предполагал, что книга вызовет широкий читательский интерес, то есть зна-

чительному числу людей, исключая круг моих близких друзей (и, пожалуй,

нескольких моих студентов), будет особенно интересно послушать голос

некоего Эллиота Аронсона.

 

Поэтому легко вообразить мое удивление, когда эта книга, только выйдя

из печати, превратилась в бестселлер! Те самые профессора и исследователи,

удовлетворять вкусам которых я вовсе не собирался, горячо приняли мою

книгу и включили ее в список обязательного чтения для своих студентов. Она

немедленно распространилась в университетских аудиториях по всей терри-

тории Соединенных Штатов Америки, и за прошедшие 25 лет популярность

<Общественного животного> нисколько не уменьшилась. В таком высокомо-

бильном обществе, каким является сегодняшняя Америка, подверженном в

большой степени всему, что <ново>, <улучшено> и <модно>, столь продол-

жительный успех моей книги все еще остается для ее автора маленьким чу-

дом.

 

Однако еще важнее другой факт. Несмотря на то, что книга была напи-

сана с характерной американской точки зрения, мой труд был с тех пор

переведен на многие иностранные языки, став популярным пособием для

студентов таких различных стран, как Япония, Испания, Венгрия, Герма-

ния, Польша, Израиль, Китай, Корея, Финляндия, Болгария и многие другие.

Причем в некоторых из них читательская аудитория уже не ограничивается

привычными университетскими и научными рамками - книгу читают мно-

гие <обычные> люди, и это обстоятельство особенно греет мне душу.

 

И вот наконец книга переведена в России, за что я хочу особенно

поблагодарить моего российского коллегу Владимира Магуна, российское

отделение Фонда Сороса и московское издательство <Аспект Пресс>, без

усилий которых эта публикация вряд ли состоялась бы. Издание <Обществен-

ного животного> на русском языке очень значимо для меня по многим при-

чинам - как геополитическим, так и сугубо личным. Первые очевидны, и я

не буду на них долго останавливаться, разве что отмечу то удовлетворение,

которое вызывает у меня разительная перемена, происшедшая на протяже-

нии последнего, весьма короткого отрезка времени: две великие державы XX

века, еще недавно более всего озабоченные тем, как бы эффективнее унич-

тожить друг друга, теперь сотрудничают и тесно взаимосвязаны. И публика-

цию моей книги я рассматриваю как органическое выражение этого нового

духа сотрудничества и дружбы между нашими странами.

 

Что же касается личных причин, то они следующие. Мои исторические

корни - в России: все четверо моих бабушек и дедушек эмигрировали оттуда

в Соединенные Штаты Америки в самом конце прошлого века, будучи мо-

лодыми людьми, это произошло ровно 100 лет назад! Мой отец родился в

России, а мать - уже в Америке (спустя два года после того, как туда эмиг-

 

16

 

рировали ее родители). Мне ничего другого не остается, как просто верить,

что в моей душе сохраняется частица России. Когда я впервые, будучи еще

студентом, открыл для себя творчество великих русских писателей (конеч-

но, в переводе на английский язык) - таких, как Толстой, Достоевский,

Чехов, то остро ощутил родственную связь с русской культурой. Произведе-

Ь       ния этих писателей затронули меня глубже, чем все, что я читал ранее. По-

;       этому сейчас, когда моя книга переведена на русский язык, я чувствую, что

возвращаю что-то, пусть очень скромное, родине моих предков. И я лелею

i       надежду на то, что хотя бы некоторые из студентов, которые познакомятся

с русским изданием книги <Общественное животное>, получат во время ее

чтения то же удовольствие, какое испытывал я, когда писал эту книгу.

 

                    С наилучшими пожеланиями, Эллиот Аронсон,27 августа 1997 г.

 

 

Почему я написал эту книгу

 

С сентября 1970 по август 1971 г. я находился в Стэнфорде (Калифорния) по

приглашению Центра перспективных исследований в области наук о пове-

дении.

 

В течение этого времени я был обеспечен всем, о чем только может

мечтать исследователь: финансовой поддержкой, полным набором стимулов

к научной работе и полной свободой делать то, что хочу. При этом меня еще

заверили, что я не несу никакой ответственности перед кем-либо и за что-

либо... Именно тогда, удобно расположившись на чудесном холме приблизи-

тельно в 30 милях от Сан-Франциско (который и по сей день я люблю больше

всех остальных городов) и имея в запасе целый год, который я был волен

провести, как душе угодно, мне пришло в голову написать эту книгу. Каза-

лось бы, что еще нужно? Вокруг такая красота (ею славятся окрестности Сан-

Франциско), да и сам этот возбуждающий город, находящийся от меня,

можно сказать, на расстоянии вытянутой руки, однако я решаю запереть себя

в четырех стенах и писать книгу. Что же стояло за таким странным намерени-

ем? Ясное дело, не умопомешательство и не сильная нужда в деньгах. Если и

существовала единственная причина, по которой я взялся за этот нелегкий

труд, то состояла она в следующем: память подсказала мне, как однажды,

заявив студентам, что социальная психология - наука молодая, я внезапно

почувствовал себя трусом.

 

Вероятно, такая неожиданная реакция требует объяснений.

Вообще-то мы, социальные психологи, очень горды тем, что наша на-

учная дисциплина молода. И она действительно молода. Да, разумеется, неко-

торые пытливые наблюдатели еще со времен Аристотеля выдвигали будора-

жащие воображение гипотезы относительно социальных феноменов. Однако

все эти любопытные рассуждения никто серьезно не проверял вплоть до на-

чала XX столетия. Первый систематический социально-психологический экс-

перимент, насколько мне известно, был проведен Триплеттом в 1898 г. (он

количественно измерил, как наличие конкуренции влияет на продуктивность

деятельности). И лишь с конца 30-х гг. в основном благодаря вдохновляющему

воздействию Курта Левина и его талантливых учеников возникла собственно

экспериментальная социальная психология.

 

18

 

Хотя ряд основных принципов социального влияния и убеждения дей-

ствительно был сформулирован Аристотелем приблизительно в 350 г. до н.э.,

экспериментельно они были проверены только в середине нашего столе-

тия - это сделал Карл Ховланд со своими сотрудниками.

 

И все же все заявления насчет <молодости> социальной психологии, по

существу, являются не чем иным, как признанием собственной вины, жал-

ким оправданием: мол, не ждите от нас слишком многого.

 

Если разобраться, такая позиция может стать соблазнительным спосо-

бом уклонения от ответственности перед миром, в котором мы живем и

проблемы которого по мере сил стараемся разрешить, а также нежеланием

уменьшить различные формы присущего ему риска.Так что продолжать твер-

дить, что социальная психология молода, равносильно оправданию: изви-

ните, мы пока не готовы сказать миру что-то важное, полезное и релевант-

ное (пусть читатель простит мне это слово, которое слишком часто исполь-

зуется в последнее время).

 

Таким образом, цель этой книги - отбросив ложную стыдливость,

однако сохраняя положенный случаю трепет, подробно рассказать обо всех

эпизодах, когда социально-психологические исследования были безусловно

релевантны проблемам, присущим современному обществу. Большинство дан-

ных, собранных в этой книге, основано на экспериментах, а большинство

иллюстраций и примеров - это изложение текущих социальных проблем,

среди которых - предубеждение, пропаганда, война, отчуждение, агрессия,

беспорядки и политические потрясения. Эта своеобразная <дуальность> яв-

ляется отражением двух моих собственных и наиболее лелеемых убеждений

(или предубеждений). Первое состоит в том, что экспериментальный метод

является наилучшим способом понять сложный феномен. Бытующее среди

ученых утверждение, что единственная возможность по-настоящему познать

мир - это его реконструировать, превратилось в трюизм. Иначе говоря, для

того чтобы разобраться, что вызывает что, недостаточно простого наблюде-

ния, - требуется принять ответственное решение и воспроизвести первое из

этих <что>, только в этом случае мы сможем убедиться: именно оно и вызвало

все последующие. Второе мое убеждение состоит в том, что единственной

возможностью удостовериться в справедливости причинно-следственных от-

ношений, обнаруженных в результате эксперимента, - это вынести их за

пределы лабораторий в реальный мир. Иначе говоря, как ученому, мне милее

лаборатория, однако, будучи еще и гражданином, я хотел бы всегда иметь в

своем распоряжении окна, через которые время от времени можно погляды-

вать на окружающую действительность. Причем окна, разумеется, должны

быть прозрачными с обеих сторон! Мы часто берем исходные посылки для

наших гипотез из повседневной жизни, а проверять эти гипотезы лучше

всего в стерильных условиях лаборатории. Однако, если мы не хотим, чтобы

и сами наши идеи стали такими же стерильными, мы должны вынести за

дверь результаты лабораторных исследований и понаблюдать, как-то они

выдержат столкновение с реальностью.

 

Все вышеприведенные рассуждения пронизывает моя глубокая убеж-

денность в исключительной важности социальной психологии. Я верю, что

социальные психологи могут сыграть жизненно важную роль в том, чтобы

мир стал другим или же гораздо лучше, чем этот, в котором мы сейчас

 

19

 

живем. В самые грандиозные моменты я тайно верю в то, что социальные

психологи находятся в уникальном положении: привнося в мир лучшее по-

нимание таких феноменов, как конформность, убеждение, предубеждение,

любовь и агрессия, социальные психологи могут поистине глубоко и благо-

творно влиять на всю нашу жизнь!

 

Теперь, когда моя тайная вера перестала быть секретом для читателя,

мне остается лишь торжественно обещать, что в мои планы не входит все

написанное на страницах этой книги насильно заталкивать кому-либо в глотку.

Напротив, по ее прочтении я оставляю читателю возможность самому отве-

тить на вопрос: <Действительно ли социальные психологи открыли или они

хотя бы в состоянии открыть что-то полезное (я уже не говорю о чем-либо

уникально важном)?>

 

По сравнению с другими трудами по социальной психологии данная

книга достаточно <худощава>, и это не случайно.

 

Я задумал книгу как общее введение в мир социальной психологии, а

не как энциклопедический справочник результатов исследований и теорети-

ческих выкладок. Однако за стремлением к краткости изложения неизбежно

следует жесткая избирательность: так, с одной стороны, за пределами рас-

смотрения остались некоторые традиционные темы, а с другой - в тех те-

мах, которые я выбрал для книги, мне пришлось отказаться от погружения

в утомительные детали. Желание сделать книгу компактной и доступной сильно

затруднило мою работу: все время приходилось быть <обозревателем>, а не

<репортером>.

 

Например, множество спорных вопросов, существующих в нашей на-

уке, я не описал во всех подробностях. В таких случаях я скорее высказывал

свою точку зрения, давал квалифицированную и, надеюсь, объективную

оценку тому, что в настоящее время является наиболее точным описанием

данной области. Я стремился к тому, чтобы меня поняли.

 

Такое решение объясняется тем, что я постоянно имел в виду студен-

тов, ведь эта книга написана для них, а вовсе не для моих коллег.

 

Если я и постиг что-либо почти за сорок лет преподавания в колледже,

так это одну простую мысль: хотя детальное описание всех подходов и пози-

ций весьма полезно для коллег, а иногда может даже произвести на них

впечатление, студентов оно совсем не трогает. Это то же самое, если на

вопрос: <Который час?> - мы принялись бы разворачивать перед ними

карту с часовыми поясами, пересказывать историю исчисления времени,

начиная с первых солнечных часов и дойдя до современных, со встроен-

ным компьютером, или углубились бы в устройство каких-нибудь допо-

топных часовых механизмов! К тому времени, когда тема была бы исчер-

пана, студенты уже потеряли бы всякий интерес к заданному вопросу. Нет

ничего безопаснее, чем представить все точки зрения по всем вопросам, но

нет и ничего скучнее. Хотя я обсуждаю в книге дискуссионные проблемы, по

которым нет однозначных решений, я все же беру на себя смелость форму-

лировать свои выводы.

 

Короче говоря, я старался быть кратким, но только не в ущерб истине.

Я также стремился излагать материал по возможности просто и ясно, но не

за счет упрощений. Теперь читателю остается судить, насколько мне удалось

решить каждую из этих задач.

 

20

 

Когда первый вариант книги был написан, а произошло это в 1972 г.,

меня не покидала уверенность, что к этому труду я больше не вернусь. Какая

наивность!

 

В самом начале 1975 г. я впервые решил (хотя и не без внутреннего

сопротивления) переработать книгу. Многое произошло за три года. Во всем

мире, не говоря уже о новых потрясающих открытиях, сделанных в самой

социальной психологии, свершился не один значительный поворот с той

поры (зима 1972 г.), когда я перестал испещрять рабочий блокнот пометка-

ми, касавшимися первого издания книги. Вот лишь несколько примеров

происшедших событий: закончилась жестокая, изматывающая война, раско-

ловшая нацию надвое; и вице-президент, и президент Соединенных Штатов

Америки испытали унижение и были вынуждены подать в отставку; движе-

ние за равные права женщин стало оказывать все более сильное влияние на

сознание нации. Все эти социально-психологические события имели столь

огромное значение, что даже постоянно живущий внутри меня лентяй и

человек весьма неорганизованный с тяжким вздохом должен был признать

очевидное: всякая книга, задуманная как рассказ о нашей жизни - вашей и

моей - просто обязана идти в ногу со временем.

 

Нет необходимости долго распространяться о том, что одним переиз-

данием дело не ограничилось. Выяснилось, что непрекращающийся поток

событий в окружающей жизни заставляет меня перерабатывать книгу каж-

дые три-четыре года. Повторю еще раз: не только общество претерпевает

быстрые изменения, но и социальная психология, будучи наукой подвиж-

ной, живо отзывающейся на реальную жизнь, продолжает рождать новые

интересные концепции и открытия. Потерпеть неудачу в этих постоянных

попытках держать руку на пульсе времени - значит оказать совсем уж дур-

ную услугу серьезному студенту.

 

Однако в этом вопросе следует соблюдать известную осторожность. В

последнее время наметилась неприятная тенденция: в своем стремлении быть

архисовременными авторы многих учебников порой полностью игнориру-

ют то или иное исследование (причем отличное и во всех отношениях дос-

тойное!) только на том основании, что оно было проведено более десяти лет

назад.

 

Как это происходит, понятно. Мы, авторы, хотим, разумеется, пред-

ставить на страницах наших книг и классику и новый материал, по возмож-

ности упомянув все исследования, проведенные со времени выхода в свет

предыдущего издания. Но в то же время для нас важно не дать объему книги

разрастись до бесконечности. Поэтому часть материала заранее обречена на

сокращение, и порой случается так, что вылетевший материал заменяется

вовсе не тем, который лучше, а тем, который новее. Подобная процедура

создает иллюзию отсутствия в нашей науке преемственности, когда есть только

классические и современные исследования и почти ничего нет в промежутке

между ними. Это абсолютно не соответствует действительности!

 

На протяжении последних более чем 25 лет я пытался решать эту про-

блему следующим образом: я твердо и непреклонно отказывался заменять

отличные результаты <среднего возраста>, полученные в какой-либо конк-

ретной области более новыми, если только последние не добавляли что-то

существенное к нашему пониманию обсуждаемого феномена. И у меня теп-

 

21

 

лится надежда, что переработанные издания <Общественного животного>

все еще сохраняют компактное изящество первого и что они соответствуют

духу времени, но только не за счет исключения или значительного сокраще-

ния многих прекрасных результатов, полученных в недавнем прошлом.

 

Благодарности

 

На титульном листе этой книги значится, что я - ее единственный автор. Это

действительно так. Мною, и никем иным, написаны все составившие ее слова

и продуманы все воплощенные в этих словах мысли. Поэтому, если вы по

мере чтения наткнетесь на какие-либо глупости, то эти глупости - мои соб-

ственные, и если что-то в книге вас рассердит, то и все претензии должны

быть обращены ко мне.

 

В то же время я хотел бы признаться: еще ни разу в жизни мне не

удалось сделать что-либо абсолютно самостоятельно. Множество людей по-

могли мне в работе своими знаниями и идеями, и я хочу воспользоваться

предоставленной возможностью, чтобы поблагодарить их за продуктивную

помощь.

 

Особенно мне хотелось бы выделить вклад Веры Аронсон и Эллен

Бершейд, которые стоически прочитали рукопись в оригинале - страни-

цу за страницей и строчку за строчкой, сделав множество предложений и

замечаний, что в значительной мере и повлияло на окончательный вари-

ант книги, которую вы держите в руках. Более того, их энтузиазм в отно-

шении этого проекта оказался просто заразительным и помогал мне пре-

одолевать частые приступы <писательского отчаяния>, знакомые каждому

автору.

 

Ценные идеи и предложения поступали ко мне и от многих других

людей. Я не имею физической возможности упомянуть всех, но наиболее

значительный вклад приходится на долю Нэнси Эстон, Леонарда Беркови-

ца, Дэвида Брэдфорда, Джона Дарли, Ричарда Истерлина, Джонатана Фрид-

мана, Джеймса Фрила, Роберта Хелмрейча, Майкла Кана, Джона Каплана,

Джадсона Миллса и Джева Сайкса.

 

Кроме того, я в долгу перед Джуди Хилтон и Фэй Гибсон, которые

печатали и перепечатывали различные черновые варианты рукописи, как

будто это доставляло им истинную радость, и перед Лин Эллисор, терпеливо

работавшей над библиографическими примечаниями и ссылками, и перед

Уильямом Айксом, подготовившим указатели. Большая часть книги была на-

писана в то время, когда я работал в Стэнфорде (Калифорния), в Центре

перспективных исследований в области наук о поведении, и я глубоко бла-

годарен персоналу этого прекрасного научного учреждения за предоставлен-

ные мне возможности, включая необходимый досуг.

 

В заключение я рад сообщить, что мой друг и учитель Леон Фестингер к

данной рукописи не имел ровно никакого отношения, если понимать это

буквально: он не читал ее и даже, насколько мне известно, понятия не имел,

что я пишу эту книгу. Однако ответственность за ее выход в свет лежит также

и на нем. Леон был превосходным учителем и весьма требовательной <роле-

вой моделью>. Должен признать, что именно он научил меня всему, что я

 

22

 

знаю о социальной психологии, хотя сказать только это - значит ничего не

сказать. Он научил меня гораздо большему: искусству обнаруживать то, что

ни я, ни кто-либо другой раньше не знали.

 

Март 1972 г.

 

Сейчас вы держите в руках седьмое издание моей книги. Можно ска-

зать, я постарел, все время переписывая ее. И чувства, с которыми я наблю-

даю за лицом на фотографии, помещенной на задней обложке (моим соб-

ственным лицом, ставшим еще более морщинистым и седобородым!), мож-

но назвать сладкими и горькими одновременно.

 

Как следует из вышесказанного, все время, пока я писал книгу, я

испытывал чувство неоплатного долга перед другом и учителем - Леоном

Фестингером. Нет нужды повторять, что по сей день я благодарен и при-

знателен этому прекрасному и великому человеку, и мои чувства лишь

окрепли, как ничто другое, за прошедшие годы. Мне доставляло радость

учиться у него, и сегодня я не перестаю считать себя его учеником. В 1989 г.

Леон умер, и его уход ознаменовал собой конец целой эпохи в социаль-

ной психологии. Нам его очень не хватает. Я говорю не только о тех, кто

знал и любил его, но и обо всех, на кого оказали влияние его исследова-

ния и теории (к ним относятся почти все, кто когда-либо изучал соци-

альную психологию).

 

По мере того как мы вместе с книгой становились старше, во мне росло

чувство долга и по отношению к моим собственным ученикам. В процессе

уточнений и переработок, связанных с каждым новым переизданием, при-

ходилось часто пересматривать многие собственные исследования, а также

переформулировать многие мои идеи. И во мне крепло убеждение, что это не

только мои идеи, ибо они получены в процессе совместной работы с той или

иной группой поразительно талантливых учеников, сотрудничество с кото-

рыми доставляло мне исключительное удовольствие. Теперь, когда я поста-

рел, многократно переписывая эту книгу, я пришел к убеждению, что в

процессе работы над ней я и сам многому учился у своих учеников: начиная

с первых моих ассистентов, появившихся в 1960 г., когда я только-только

приступил к самостоятельной исследовательской работе, - Меррилл Карл-

смит. Тони Гринвальда и Джона М.Дарли, и заканчивая теми одаренными

молодыми людьми, которые трудятся вместе со мной сегодня.

 

Говоря конкретно об этом, седьмом издании книги, я хотел бы выра-

зить благодарность моим студентам Кэрри Фрайд и Андре Карду ш-Поделлю

за постоянную помощь в работе, а также моему коллеге Энтони Пратканису

за его мудрые советы.

 

В определенном смысле эта книга отчасти представляет собой и семей-

ный проект. Особенно явно это проявилось в последние годы, когда мой

жизненный опыт пополнился уникальным чувством благодарности моим

подросшим детям, по-своему оказавшим на меня глубокое влияние. Млад-

ший сын Джошуа Аронсон - специалист в экспериментальной социальной

психологии - проделал большую работу, чтобы держать меня в курсе пос-

 

23

 

ледних методологических и теоретических новшеств. Старший - Хэл Арон-

сон, занимающийся социологическими проблемами окружающей среды,

помог расширить мой кругозор за пределы лабораторных стен. Наконец, мой

средний сын Нил Аронсон, работающий пожарным в городе Санта-Круз, и

дочь Джули Аронсон, эксперт в вопросах социальной политики, ежедневно

приходящие на помощь людям, своим примером постоянно напоминали мне,

что в конце концов социальная психология должна стремиться к тому, чтобы

приносить пользу людям в их повседневной жизни.

 

И наконец, как вы уже заметили, эта книга имеет посвящение <Конеч-

но, Вере>. Иначе говоря, Вере Аронсон, бывшей моим лучшим другом и

любимым консультантом на протяжении почти сорока лет и ставшей (по

счастливому случаю) моей женой. Для любого, кто хорошо знает нас обоих,

слово <конечно> в моем посвящении покажется излишним. Но поскольку

многословие относится к профессиональной опасности, подстерегающей каж-

дого, кто решил сыграть роль учителя, я с краской стыда на щеках должен

сознаться: почти наверняка это не последний случай многословия, с кото-

рым вам придется еще столкнуться.

 

Эллиот Аронсон

Август 1994 г.

 

Человек по природе своей есть животное общественное, а тот,

кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств

живет вне общества, - либо недоразвитое в нравственном смысле

существо, либо сверхчеловек... Общество существует по природе и

по природе предшествует каждому человеку... А тот, кто не способен

вступить в общение или, считая себя существом самодостаточным,

не чувствует потребности в нем, уже не составляет элемента

общества, становясь либо зверем, либо божеством.

Аристотель. Политика.

ок. 328 г. до н.э.

 

 

Социальное познание *

 

В своем шедевре - книге <Общественное мнение> - выдающийся полити-

ческий аналитик Уолтер Липпманн [1] подробно рассказывает историю

юной девушки, выросшей в небольшом шахтерском городке и буквально

за один день превратившейся из жизнерадостного человека в ходячую скорбь.

Причиной тому, как оказалось, было кухонное окно, разбитое внезап-

ным порывом ветра, и этого оказалось достаточно, чтобы девушка остава-

лась безутешной и часами несла какую-то околесицу. Когда же она наконец

обрела способность внятно говорить, то объяснила, что разбитое стекло

означает смерть близкого человека и она в связи с этим горевала по отцу,

который, по ее твердому убеждению, только что скончался. Горе девушки

продолжалось в течение нескольких дней, пока не пришла телеграмма, под-

тверждающая, что ее отец по-прежнему жив и находится в добром здравии.

Таким образом, в голове у девушки возникла фантазия, основанная на обы-

денном факте окружающей жизни (разбитое окно), на суеверии (разбитое

стекло означает смерть), на страхе и на любви к отцу.

 

На протяжении средних веков в Европе считалось общепринятым

опорожнять содержимое ночных горшков из окон домов прямо на улицы.

Моча и экскременты, порождая эпидемии, часто так и оставались на ули-

цах, пока их не смывал ливень [2]. На наш современный взгляд, средневе-

ковый ночной горшок кажется примитивным, варварским и невыразимо

глупым приспособлением, особенно если учесть, что римлянами несколько

веков назад уже был изобретен водопровод. Откуда же взялся ночной гор-

шок? Дело в том, что в средние века было распространено поверье, что

нагота не только греховна, но и опасна: обнаженное тело будто бы неиз-

бежно подвергается атаке со стороны злых духов, могущих вызвать раз-

личные телесные болезни. От римской практики ежедневных омовений

отказались, а принимать ванну отныне дозволялось не чаще чем один раз в

год. Поэтому со временем римский водопровод окончательно разрушился, а

 

* Выражаю признательность моему другу и коллеге Энтони Р.Пратканису за составление

первоначального варианта этой главы. - Примеч. автора.

 

134

 

общество утратило опыт его эксплуатации, необходимый для содержания

домашнего туалета. Так что ночной горшок был порождением необходимос-

ти. Лишь столетия спустя на смену теории о том, что болезни разносятся

духами, пришла более современная теория, возлагающая ответственность за

распространение болезней на вирусы и бактерии [3].

 

Суть этих историй о девушке и о средневековом ночном горшке со-

стоит совсем не в том, чтобы показать работу <ненормального> мозга, и

не в попытке продемонстрировать все преимущества здравоохранения и

гигиены, которые получили развитие в новое время. Напротив, я изложил

эти две истории с целью поставить перед вами фундаментальный вопрос:

<Насколько мы сами похожи на девушку из шахтерского городка или на

владельца средневекового ночного горшка? В какой степени наши собствен-

ные фантазии руководят нашим поведением?>

 

Цель этой главы заключается в том, чтобы показать, что мы гораздо

меньше отличаемся от той девушки и от тех владельцев ночных горшков,

чем это кажется на первый взгляд.

 

Меня совсем не удивит, если в XXII в. некий автор учебника по соци-

альной психологии начнет аналогичную главу, посвященную социальному

познанию, не с истории о ночных горшках, а, скажем, с истории гибели

людей от избытка пестицидов или от вируса СПИДа. Вот каким могло бы

стать ее начало:

 

В течение двадцатого и двадцать первого веков миллионы людей умерли от

голода. Это произошло не потому что им не хватало пищи, а потому, что она была

непригодна для употребления из-за избытка химикатов, накапливавшихся на всем

протяжении <пищевой цепи>. Огромное число знающих людей давно подозрева-

ли, что происходит нечто подобное, но по необъяснимой причине слишком мало

было сделано для того, чтобы предотвратить трагедию, если вообще что-то было

сделано. В дополнение к этому более 100 миллионов человек умерли от вируса

СПИДа, потому что они не знали, как сделать секс безопасным, или же они

знали, но отказывались поступать должным образом.

 

Современный читатель вправе недоумевать, как культура, способная по-

сылать людей на Луну и вылечивать многие болезни, смогла совершить коллек-

тивное самоубийство. Но дело в том, что в те времена многие искренне верили,

что публичное обсуждение того, как функционируют половые органы, греховно

и ослабляет душу, а потому легко допускали, чтобы их тела подвергались стра-

даниям и боли. Кроме того, большинство людей в то время так до конца и не

понимали, что хотя с помощью новых технологий можно достичь многого, од-

нако их внедрение требует определенной платы за все то, что оно нам приносит.

Лишь совсем недавно ученые научились разбираться в том, какое воздействие

оказывает та или иная технология на экосистему.

 

Однако я вовсе не хочу показать, сколь примитивно мыслящими были люди

в двадцатом и двадцать первом веках. Я хочу поставить перед вами более фундамен-

тальный вопрос: <Насколько мы сами похожи на тех бездумных жертв СПИДа или

на тех фермеров, которые столь беззаботно использовали пестициды?>

 

То, как мы осмысливаем окружающий нас мир, безусловно, оказы-

вает влияние на нашу жизнь. А ведь мы пытаемся делать это по сто раз на

 

135

 

день. Стоит нам в институте или на работе только повстречать нового челове-

ка, как мы формируем о нем свое первое впечатление. Каждый раз, когда

мы приходим в супермаркет, мы попадаем в коридор, по обе стороны

которого расположены полки с множеством продуктов, и каждый из них

представлен несколькими торговыми марками. Наша задача состоит в том,

чтобы определить, какая из них - самая лучшая. Мы также часто задаемся

вопросами о себе самих, и, чтобы получить ответы, нам приходится вспо-

минать и обдумывать эпизоды собственной жизни. На каждом шагу нам

приходится <вычислять>, чем именно вызвано то или иное событие или

явление. Мы ежедневно принимаем решения: за кого голосовать, с кем

пойти на ланч, кому доверять, какое кино посмотреть, какую социальную

политику поддерживать. Результаты подобных решений зависят от того,

как мы воспринимаем и интерпретируем социальные события. Поэтому

следует повнимательнее присмотреться к тому, как мы истолковываем и

осмысляем наш социальный мир,

 

Как мы осмысляем мир?

 

Человеческие существа обладают прекрасным мозгом - мощным и эф-

фективным. Однако, каким бы прекрасным он ни был, все-таки он очень

далек от совершенства. Одним из следствий этого несовершенства являет-

ся то, что большинство из нас так и живут со <знанием> многих вещей,

которые просто неверны.

 

Возьмем хорошо известный пример. Очень многие люди в глубине

души верят в то, что если пары, испытывающие трудности с зачатием,

берут приемного ребенка, то они с большей вероятностью в будущем смо-

гут зачать своего собственного, нежели пары, имеющие аналогичные про-

блемы, но не усыновившие или не удочерившие ребенка. При этом выдви-

гаются объяснения примерно такого типа: после усыновления или удоче-

рения ребенка якобы снимается эмоциональное давление, которое испытывала

данная семейная пара, и то, что супруги почувствуют себя более расслаблен-

ными, каким-то образом облегчит зачатие. Однако, согласно Тому Джилови-

чу [4], это неправда: вероятность зачатия у бесплодных пар, усыновивших

или удочеривших ребенка, не выше, чем у бесплодных пар, которые этого

не сделали.

 

Отчего же большинство по-прежнему убеждено в противном? По двум

причинам. Первая: эта идея настолько привлекательна, что нам хочется,

чтобы она оказалась правдой. И вторая: мы склонны фокусировать свое

внимание на тех немногочисленных случаях, когда в семьях с приемными

детьми рождались еще и собственные, и мы не обращаем внимания на те

семьи с приемными детьми, в которых свои дети так и не родились, как

мы не обращаем внимания и нате, прежде бесплодные семьи, в которых нет

приемных детей, но зато родились свои. Таким образом, благодаря избира-

тельности нашей памяти и внимания нам действительно кажется, что зако-

номерность, о которой идет речь, существует. К тому же многие из вас на-

 

136

 

1^1

 

верняка не раз наблюдали, что убедить в обратном тех, кто свято верит в то,

что правдой вовсе не является, очень трудно.

 

Так рациональные ли мы животные или нет? Разумеется, мы стараемся

ими быть. Весьма распространен взгляд на человеческое познание как на абсо-

лютно рациональное по своей природе - взгляд, согласно которому каждый

индивид пытается сделать все от него зависящее, чтобы оказаться правым, раз-

делять правильные мнения и убеждения. Одним из первых, этот взгляд на чело-

веческое мышление начал развивать философ-утилитарист XVIII в. Иеремия

Бентам. Согласно Бентаму, мы вовлечены в процесс <калькуляции блага> (felicific

calculus), позволяющий определить, что хорошо и что плохо [5].

 

Предположим, я хочу купить новую машину. Определить для себя, ка-

кую марку и модель следует купить, можно в два этапа. Во-первых, я сумми-

рую все удовольствия, которые мне доставит каждая из рассматриваемых

моделей: спортивный дизайн, комфортабельный интерьер, вероятность того,

что все соседи будут оглядываться мне вслед. А во-вторых, я вычту все непри-

ятности, которые она мне принесет: мое будущее окажется буквально <зало-

женным> из-за ежемесячных выплат по рассрочке, невозможно будет про-

ехать мимо бензозаправочной станции, чтобы не наполнить бак, а от ремон-

та моей машины автомеханик разбогатеет настолько, что сможет отправить

учиться своих двух детишек в престижный колледж. Только после этого я

выберу ту машину, которая принесет мне максимум удовольствия и мини-

мум неприятностей.

 

По Бентаму, роль правительства и экономической системы как раз в

том и состоит, чтобы обеспечить <наибольшее счастье наибольшего числа

людей>. Многие согласятся с тем, что бентамовская концепция <калькуля-

ции блага> стала фундаментальной предпосылкой, на которой основан

современный капитализм.

 

Гораздо позднее социальный психолог Харольд Келли предложил не-

сколько более сложное описание рациональности человеческого мышле-

ния. По Келли, люди пытаются функционировать как <наивные ученые> [6].

 

Для того чтобы объяснить какое-либо событие или явление, ученые

ищут ковариации в своих данных. Иными словами, они пытаются обнару-

жить случаи, когда <x появляется раньше Y и изменяется всегда и только

вместе с Y>, для того чтобы сделать вывод: <x является причиной Y>. Ана-

логичным образом для объяснения причины, по которой кто-то поступает

так, а не иначе, мы стремимся получить три вида сведений: 1) сведения о

согласованности действий данного человека (всегда ли, находясь в иных ситу-

ациях и в другое время, он поступает таким же образом?); 2) сведения о

единодушии (другие, находясь в той же ситуации, поступают так же?); 3)

сведения об уникальности данного поступка (является ли этот человек един-

ственным, кто действует именно так?).

 

К примеру, предположим, Бет поцеловала Скотта, и вас мучает воп-

рос, почему это произошло. Харольд Келли полагает, что вы захотите узнать,

перецеловала ли уже Бет всех парней в округе. Если так, то вы, вероятно,

придете к заключению, что Бет просто очень влюбчива. Предположим также,

вы выяснили, что почти все девушки в округе уже успели поцеловаться со

 

137

 

Скоттом. Тогда вы сможете утверждать, что Скотт очень привлекателен и

нравится всем. Наконец, если Бет целовалась только со Скоттом и никакая

другая девушка с ним не целовалась, то, вероятно, вы сделаете вывод о том,

что это уникальное поведение имеет причиной некие особые отношения

между Бет и Скоттом: короче, они влюблены друг в друга.

 

Но действительно ли люди мыслят так рационально, как полагают Бен-

там и Келли? [7]. Не так много существует аргументов (но они есть!) в пользу

того, что в некоторых случаях мы на самом деле рассуждаем подобным образом.

Известно, например, что Бенджамин Франклин регулярно производил <каль-

куляцию блага>, аккуратно выписывая все <за> и <против> перед принятием

каких-либо ответственных решений. Время от времени многие из нас поступают

аналогичным образом, покупая новую машину или решая, в какой университет

поступить. Легкость, с какой вы смогли объяснить поведение Бет и Скотта,

получив информацию о соответствующих ковариациях, указывает, по крайней

мере, на возможность думать подобно наивному ученому.

 

Однако рациональное мышление требует сохранения по меньшей мере

двух условий: 1) мыслитель должен иметь доступ к точной и необходимой

информации; 2) мыслитель должен обладать неограниченными ресурсами

для обработки поступающей информации. По правде говоря, в повседнев-

ной жизни эти условия редко соблюдаются,

 

Мы не обладаем способностью видеть мир всевидящим оком Все-

вышнего - перспективой, обеспечивающей нас <всезнанием> и освобож-

дающей от тенденциозности. Поясню это на таком простом примере, как

покупка машины.

 

Это именно тот случай, когда мы не располагаем необходимыми сведе-

ниями. Вполне возможно, что никто еще не подсчитывал в точности, каков

<ремонтный рейтинг> для данной модели (а если такая статистика и суще-

ствует, то наверняка она пылится на какой-то библиотечной полке, где я ее все

равно не найду без затраты некоторых усилий). Мое восприятие покупаемой

машины ограничено моими источниками информации: все сведения о дан-

ной модели почерпнуты мною только из рекламы и от друзей, причем и

реклама, и друзья превозносили лишь конкретные отличительные свойства в

зависимости от своих собственных целей и интересов. Мой личный опыт уп-

равления данной моделью был весьма ограниченным: непродолжительная

поездка вместе с дилером для испытания машины - что это в сравнении с

ежедневными поездками на работу в течение многих лет!

 

Если даже такая распространенная процедура, как покупка новой

машины, чревата искажением или отсутствием должной информации, то

можно вообразить, какие трудности возникнут в случаях принятия более

редких решений: когда отправляться на войну, на ком жениться или как

потратить собранные у населения налоговые поступления.

 

Кроме того, у меня нет свободного времени и ресурсов для исчерпы-

вающего анализа каждой проблемы, с которой приходится сталкиваться. Пред-

положим, я все-таки решил заняться <калькуляцией блага>, которое сулит

мне покупка машины, и эта процедура заняла у меня примерно три часа.

Между тем дюжина других проблем также требует решения. Что приготовить

 

138

 

на обед? Какие изменения внести в конспект лекции? Кого из кандидатов

лучше всего взять на работу? Действительно ли моей дочери так необходимы

эти дорогие корректирующие скобы на зубах - что плохого в неправильном

прикусе? Так что я должен провести два-три часа за выписыванием всех <за>

и <против> по каждому из принимаемых решений, тем самым откладывая их

принятие?

 

Мы живем в среде, насыщенной разнообразными сообщениями и

требующей принятия разнообразных решений. Средний американец за свою

жизнь видит более 7 миллионов рекламных объявлений и ежедневно вынуж-

ден принимать бесконечные решения - важные, тривиальные и те, которые

кажутся тривиальными, но на самом деле имеют важные последствия. Просто

невозможно глубоко обдумать каждое поступающее нам сообщение и каждое

решение, которое требуется принять.

 

Что же делать? Можно легко догадаться, что мы стараемся выпря-

мить кривое и упростить сложное везде, где только сумеем. Согласно соци-

альным психологам Сьюзен Фиск и Шелли Тейлор, человеческие существа

относятся к классу когнитивных скряг, иначе говоря, мы вечно пытаемся

экономить нашу когнитивную энергию [8]. Поскольку наша способность

перерабатывать информацию ограниченна, то неудивительно, что мы пыта-

емся выбрать такие стратегии, которые упрощают сложные проблемы. Мы

достигаем этого, когда игнорируем определенную часть информации, умень-

шая таким образом нашу когнитивную нагрузку; или когда мы идем по пути

<сверхэксплуатации> информации, чтобы не заниматься поисками допол-

нительной; или когда мы принимаем далекую от идеала альтернативу только

потому, что считаем ее вполне терпимой.

 

Стратегии, которые выбирает когнитивный скряга, могут быть весьма

эффективными, предоставляя отменную возможность использовать наши огра-

ниченные когнитивные способности для переработки почти бескрайнего океа-

на информации! Однако эти же стратегии могут привести к серьезным ошибкам

и тенденциозности. Это особенно ярко проявляется в тех случаях, когда мы

выбираем простую, но неправильную стратегию или чересчур спешим продви-

нуться вперед, игнорируя при этом существенную информацию.

 

Некоторые читатели могут прийти в уныние, обнаружив, что они вов-

се не так рационально и глубоко мыслят, как им, вероятно, этого бы хоте-

лось. Куда комфортнее верить, что человеческий мозг обладает безграничной

мощью и, может быть, даже скрытыми ресурсами, о которых не устают

заявлять многие популярные книги по психологии. Конечно, удобно верить

в то, что у вас есть личная связь с Абсолютным Разумом. Однако опасно не

осознавать, что те упрощения, к которым вы вынуждены прибегать, чрева-

ты появлением предрассудков и тенденциозности, что весьма далеко от Аб-

солютного Разума. До тех пор, пока мы не осознаём наши когнитивные огра-

ничения, невозможно двигаться по пути их преодоления. К примеру, если

мы окажемся не способны понять, что зачастую судим о других, исходя из

существующих стереотипов, или что способ представления информации может

исказить наше суждение, то ошибки, которые за этим последуют, невоз-

можно будет исправить. Но хуже всего то, что непризнание нами факта, что

 

139

 

мы - когнитивные скряги, может привести к убеждению: наша личная точка

зрения - единственная и, следовательно, является синонимом Истины. Ис-

тория постоянно демонстрирует, что очень легко совершить поступки, пол-

ные ненависти и жестокости, когда убедишь себя в собственной абсолютной

правоте [9].

 

Тот факт, что мы являемся когнитивными скрягами, еще не означа-

ет, что мы обречены на постоянные искажения. На самом деле стоит нам

только узнать о существовании некоторых ограничений и распространен-

ных форм тенденциозности, присущих человеческому уму, и мы сможем

мыслить чуточку лучше и принимать более толковые решения. В этой главе

я ставлю перед собой цель не просто перечислить некоторые из ограниче-

ний, присущих нашему уму. Скорее я надеюсь, что, исследовав эти огра-

ничения, мы сможем научиться мыслить немного яснее.

 

Влияния контекста на социальное суждение

 

А начнем мы с того, что разберем, как социальный контекст, иначе гово-

ря, способ представления и описания вещей, воздействует на наше соци-

альное суждение и познание. Мы подробно рассмотрим четыре различных

аспекта социального контекста: альтернативы, предложенные для сравне-

ния; установки, сформированные ситуацией; способ формулирования

выбора; способ представления информации. В ходе их рассмотрения посте-

пенно выявляется основной принцип социального мышления: суждение

- относительно; наши представления о человеке или о предмете зависят

от окружающего их контекста.

 

Точки отсчета (reference points) и эффекты контраста. Агенты по

продаже недвижимости - вот кто имплицитно понимает один из основ-

ных принципов социального познания: суждение- относительного, как

мы воспринимаем и оцениваем объект, в большой степени зависит от

природы окружающих его альтернатив, иначе говоря, от точки отсчета,

которую мы используем для сравнения. Объект может казаться нам лучше

или хуже в зависимости от качества объектов, с которыми он сравнивает-

ся. Иногда этот эффект довольно трудно уловить, но даже в этих случаях

он имеет мощные последствия.

 

Чтобы пояснить, что имеется в виду, давайте отправимся вместе с

агентом по продаже недвижимости в типичную поездку. После определе-

ния ваших запросов агент приглашает осмотреть несколько домов, <кото-

рые могут вас заинтересовать>. Первая остановка - у маленького домика,

в котором имеется всего две спальни, а примыкающий к нему участок и

вовсе крошечный. Кроме того, дом нуждается в покраске, внутри - пол-

ный беспорядок, линолеум на кухне пошел волнами, а ковер в гостиной

порвался; что касается спальни хозяев, то она такая узкая, что в нее не

войдет спальный гарнитур даже средних размеров. Когда же агент сообщает

вам запрашиваемую цену, вам остается только воскликнуть: <Что?! Сколько

они просят? Интересно, найдется ли дурак платить такие деньги за этот

140

 

хлам!> По крайней мере это будете не вы, да и вряд ли кто-либо другой.

Однако этот убогий домишко может побудить вас легче согласиться при-

обрести другой дом и притом заплатить за него цену выше, чем вы запла-

тили бы, если бы предварительно не познакомились с этим.

 

Как это может быть? Данный процесс станет для вас более ясным

после знакомства с экспериментом, проведенным Энтони Пратканисом и

его коллегами [10]. В этом эксперименте студентов попросили принять реше-

ние и сделать выбор между А и Б:

 

А. Диет-бургер - гамбургер с японской рыбой тофу, очень хороший по

 

своей питательной ценности, но средний на вкус;

Б. Вкус-бургер - настоящий гамбургер с говяжьей котлетой, очень хо-

роший на вкус, но средний по своей питательной ценности.

 

В некоторых ситуациях выбора в качестве дополнительного варианта

испытуемым был предложен <ложный объект> (<фальшобъект>), в роли

которого выступало альтернативное предложение, худшее, чем два других.

К примеру, что бы вы выбрали уже из трех предоставленных возможнос-

тей (А, Б и В):

 

А. Диет-бургер (см. выше);

Б. Вкус-бургер (см. выше);

 

В. Лень-бургер - некий гамбургер, просто хороший (а не очень хороший)

на вкус и средний по своей питательной ценности.

 

В данном случае <ложным объектом> является как раз вариант В. Ни один

разумный человек не должен был на него польститься: те, кто хочет вкусно

поесть, выберут вариант Б, а те, кто заботится о здоровье - вариант А. И

действительно, во время эксперимента вариант В не выбрал почти никто.

 

Но это вовсе не означает, что он не оказал никакого влияния на испы-

туемых. В эксперименте Пратканиса изучались решения, принятые в отноше-

нии девяти широко распространенных потребительских продуктов. Приме-

нительно к бутербродам результаты показали, что включение <ложного объек-

та> (вариант В) увеличило вероятность предпочтения вкус-бургера (очень

вкусный гамбургер) по сравнению с диет-бургером (рыбный гамбургер) на

6,7%, Казалось бы, сущая мелочь? Чтобы вам так не казалось, взгляните на

следующие цифры: увеличение объема продаж всего лишь на 1% для товаров

(причем не самых распространенных), выпускаемых такими компаниями,

как <Проктор энд Гэмбл> или <Дженерал Моторс>, ежегодно дает этим ком-

паниям увеличение прибыли более чем на 10 миллионов долларов.

 

Но как смог этот сравнительно непривлекательный <ложный объект>

изменить выбор испытуемых? Ответ, если говорить коротко, заключен в

эффектах контраста. Работа на контрасте позволяет сделать различие более

 

141

 

1^*1

fe >:

 

зримым. Когда объект противопоставляется чему-то похожему, но не столь хо-

рошему, не столь миловидному и не столь высокому, то о нем судят как о более

хорошем, более миловидном и более высоком, чем он есть на самом деле.

 

Если человек с нормальным ростом (скажем, 180 см) находится в ком-

пании с карликами, он кажется очень высоким. Но если он профессионал-

баскетболист, то на площадке он производит впечатление коротышки. Неко-

торые из вас помнят молодого парня - Крошку Арчибалда, игравшего за

<Бостон Селтикс>. Для вас, наверное, будет новостью, что на самом деле

в <коротышке> было все 185 см. Героя классического романа Джонатана Свифта

<Приключения Гулливера> - человека нормального роста - принимали

за великана в стране Лиллипутии и за карлика в стране гигантов - Броб-

дингнеге.

 

В качестве примера эффекта контраста приведем исследование Дуг-

ласа Кенрика и Сары Гутиеррес [II]. Они попросили юношей-студентов

до и после просмотра телешоу с красавицей-ведущей оценить привлека-

тельность другой девушки, с которой им предлагали познакомиться. Пос-

ле просмотра студенты оценили девушку как менее привлекательную, чем

до просмотра. Можно предположить, что шикарная ведущая создавала весь-

ма убедительный контекст для оценки женской привлекательности: по-

тенциальная подруга показалась студентам куда менее привлекательной в

сравнении с теледивой, нежели с женщинами <вообще>.

 

В описанном выше эксперименте Пратканиса (напомним, что речь

шла о принятии потребительских решений) имели место целых два эф-

фекта контраста, обеспечившие более высокую привлекательность вкус-бур-

геров. Наличие <ложного объекта> заставило очень вкусный вкус-бургер ка-

заться еще более вкусным, а средний по вкусу диет-бургер - еще менее вкус-

ным. Другими словами, <ложный объект> <развел> оба гамбургера по шкале

вкуса, увеличив различие между ними, в связи с чем проблема выбора для

испытуемых существенно упростилась.

 

Теперь мы в состоянии понять, каким образом посещение вместе с

агентом по продаже недвижимости убогого домишки смогло повлиять на

вашу окончательную покупку. Возможно, следующий дом, который вы

осмотрели, был тоже далек от идеала. Но насколько лучше он смотрелся

по сравнению с предыдущим! Двор и спальня хозяев значительно про-

сторнее. Внутри все в порядке. Дом не будет нуждаться в покраске по край-

ней мере в ближайшие три года. И цена лишь не намного выше той, что

просят за старую развалюху. Удачная покупка! Мы берем этот дом! Прямо

сейчас, пока владелец не одумался и не взвинтил цену!

 

Контраст может действовать очень незаметно, но от этого не менее

мощно. Например, торговец автомобилями может установить на своей пло-

щадке старую разбитую <тачку> с целью <улучшить внешний вид> других

выставленных на продажу машин. Кандидат в президенты может выбрать себе

в напарники (на роль будущего вице-президента) человека, уступающего

ему по всем качествам, усиливая таким образом положительное восприятие

своих собственных качеств, необходимых для получения поста президента.

Да и политика одного из бывших президентов, оставившего без помощи

 

142

 

семерых заложников в Бейруте, уже не кажется столь неблаговидной по срав-

нению с политикой другого бывшего президента, находившегося у власти в

то время, когда похитили весь персонал американского посольства в Иране.

 

Знакомство с результатами исследований, посвященных эффектам кон-

траста, поможет нам извлечь следующий урок: выбор объектов для сравне-

ния играет важную роль. В зависимости от контекста объекты нашего внима-

ния могут выглядеть или лучше, или хуже.

 

 

Часто мы не обращаем особого внимания на влияние контекста и

еще реже подвергаем сомнению обоснованность представленных нам ва-

риантов выбора. Эта наша невнимательность значительно усиливает власть

<творцов контекста> - политиков, рекламодателей, журналистов и торго-

вых агентов. Создаваемый ими контекст может повлиять на наши воспри-

ятия и суждения, внушая нам, что мы должны принимать решения, кото-

рые в нормальных условиях вряд ли бы приняли.

 

Формирование установки (прайминг) и доступность конструкта. Од-

ним из стандартных приемов в телевизионных комедиях положений является

так называемое <двойное слышание>.

 

Суть приема может быть проиллюстрирована на типичном примере.

В начале пьесы девушка-подросток рассказывает всем, кроме своего отца, о

том, что она включена в сборную школы по теннису. В то же время отцу

случайно становится известно, что дочь собирается принять участие в ка-

кой-то вечеринке, которая должна состояться в тот же вечер, что и тен-

нисный матч. Но что еще хуже, так это то, что, по слухам, дошедшим до

отца, вечеринка обещает быть чересчур <раскованной>. Кульминацией пьесы

становится ситуация, когда отец случайно подслушивает, как его <невин-

ная> дочка делится впечатлениями со своей приятельницей о партнере по

парной игре:

 

Послушай, я жду не дождусь завтрашнего вечера. Я так возбуждена! Ты

знаешь, я никогда еще не делала этого с Томом. У него такая техника - это что-

то! Когда он мне подыгрывает, меня, кажется, ничто не остановит. А какой у

него напор!

 

Разумеется, отец в ярости вылетает из комнаты, круша все на сво-

ем пути, чтобы задать трепку беспутной дочери. А публика веселится,

потому что, в отличие от него, она прекрасно понимает, что к чему:

отцу кажется, что дочь говорит о сексе, хотя она говорит всего лишь о

теннисе.

 

Это и есть двойное слышание в комедии положений; оно хорошо ил-

люстрирует один из принципов социального познания: то, как мы интер-

претируем социальные события (особенно те, которые допускают двойное

толкование), часто зависит от того, о чем мы в настоящий момент думаем,

во что верим, а также от того, какие категории мы используем, чтобы ос-

мыслить ту или иную вещь. Категории, которые мы используем, интерпре-

тируя мир, могут быть совершенно разными у каждого индивида: кто-то

 

143

 

смотрит на мир сквозь розовые очки, в то время как другие видят его в

мрачном свете и он кажется им враждебным.

 

Наша интерпретация может также зависеть от ситуации, и эта зависи-

мость обеспечивается процессом, известным как формирование установки, или

прайминг*. Психологическая основа прайминга состоит в том, что в голову

человека в первую очередь приходят те понятия, которые часто и сравни-

тельно недавно активировались в нашем сознании; их-то мы и используем

для интерпретации социальных событий.

 

Роль прайминга в формировании наших впечатлений о других людях

демонстрирует работа Тори Хиггинса, Уильяма Рольса и Карла Джонса [12].

В их эксперименте испытуемых просили принять участие в двух якобы раз-

личных исследовательских проектах - на восприятие и на понимание про-

читанного. Первый эксперимент ставил своей задачей сформировать уста-

новки на различные категории черт личности: одних испытуемых попросили

запомнить слова, обозначающие положительные черты (<смелый>, <уверен-

ный в себе>, <независимый>, <упорный>), а других - слова, обозначающие

отрицательные черты (<безрассудный>, <самодовольный>, <отчужденный> и

<упрямый>). Через пять минут те же испытуемые принимали участие в другом

эксперименте - как им было сказано, на понимание прочитанного. Они

читали отрывок, в котором речь шла о воображаемом персонаже по имени

Дональд. В частности, описывались его поступки. Человек, совершающий их,

в каждом случае мог оцениваться одновременно и как <смелый> и как <без-

рассудный> (например, занимается воздушной акробатикой); и как <уверен-

ный> и как <самодовольный> (например, проявляет веру в свои способнос-

ти); и как <независимый> и как <отчужденный> (например, ни на кого не

рассчитывает); и как <упорный> и как <упрямый> (редко меняет свое мне-

ние). После этого испытуемые описывали Дональда своими словами и оце-

нивали, насколько он им симпатичен.

 

Результаты показали, что манипуляция с праймингом повлияла на впе-

чатления испытуемых: те испытуемые, у которых формировали установку на

отрицательные черты личности, характеризовали Дональда в негативном свете

и считали его менее симпатичным человеком, чем испытуемые, у которых,

соответственно, формировали установку на положительные черты личности.

 

Сформированная установка влияет на социальное суждение не только

в телевизионных <комедиях положений> или в лабораторных исследованиях.

Прайминг может оказывать (и оказывает) сильнейшее воздействие на атти-

тьюды и поведение огромного числа людей и даже на опытных специалистов

в реальных ситуациях жизни и смерти.

 

В качестве примера рассмотрим опытных врачей, имеющих дело с па-

циентами, больными СПИДом. Можно вообразить, что уж эти-то люди

наверняка имеют ясное и твердое понимание того, насколько они сами под-

вержены риску заразиться. Однако Линда Хит и ее коллеги [ 13] обнаружили,

 

* Прайминг (priming) - термин, который в данном контексте обозначает процесс, хорошо

известный в отечественной психологии как формирование (фиксирование) установки; этот процесс

обстоятельно изучен в трудах грузинской психологической школы Д.Н. Узнадзе. <Прайминг> и <фор-

мирование установки> мы будем использовать в качестве синонимов. - Примеч. научного редактора.

 

144

 

что дело вовсе не обязательно обстоит таким образом. Исследователи опроси-

ли сотни врачей для того, чтобы выяснить их мнение: высок ли риск подхва-

тить ВИЧ-инфекцию на рабочем месте. Притом у одной из групп Хит форми-

ровала установку на опасность, заставив их живо представить себе, что они

во время работы сталкиваются с вирусом. Прайминг оказал глубокое воздей-

ствие на оценку степени риска у этих испытуемых: они воспринимали риск

заражения от своих пациентов значительно выше, чем их коллеги, у которых

такая установка не была сформирована. Причем результат не зависел от того,

насколько велик был собственный опыт общения врачей с БИЧ-инфициро-

ванными пациентами.

 

А теперь обратимся к процессам формирования установки средствами

массовой информации. Многие исследования показали, что существует связь

между тем, какие сюжеты освещаются средствами массовой информации, и

тем, какие проблемы телезрители считают сегодня самыми важными [14]. Други-

ми словами, именно средства массовой информации делают те или иные про-

блемы и понятия легкодоступными и, таким образом, задают политическую и

социальную <повестку дня> для широкой публики.

 

Один из примеров такого воздействия демонстрирует оригинальное

исследование выборов в Северной Каролине, проведенное по инициативе

Максвелла Мак-Комбса и Дональда Шоу [15]. Они обнаружили, что про-

блемы, которые избиратели считали самыми важными в избирательной

кампании, в точности совпадали с теми, что больше других освещались

местными средствами массовой информации. Точно так же проблемы не-

компетентности НАСА, наркомании и ядерной энергии были <катапуль-

тированы> в сознание нации с помощью освещения средствами массовой

информации таких драматических событий, как смерть в результате упот-

ребления наркотиков <звезды> баскетбола Лена Байеса, взрыв <Челленд-

жера> и катастрофы на Тримайл-Айленде* и в Чернобыле.

 

В серии изобретательных экспериментов специалисты в области по-

литической психологии Шанто Иенгар и Дональд Киндер продемонстри-

ровали значительную роль прайминга в обеспечении связи между часто

повторяющимся освещением какого-то вопроса средствами массовой ин-

формации и приписываемой ему важностью [16].

 

В своих исследованиях Иенгар и Киндер варьировали содержание но-

востных программ телевидения, которые просматривали участники их экс-

периментов. Эти программы новостей редактировались таким образом, что-

бы испытуемые получали солидную порцию новостей, связанных с одной из

специфических проблем, стоящих перед США. К примеру, в одном из экс-

периментов для части испытуемых это была проблема слабости националь-

ной обороны, для других - новости, акцентирующие внимание на пробле-

мах загрязнения окружающей среды; а испытуемые третьей группы смотрели

новости об инфляции и состоянии экономики.

Результаты оказались совершенно ясными. После недели, проведенной

 

* Three-Mile Island - американская АЭС. на которой 28 марта 1979 г. произошла серьезная

авария.

 

145

 

за просмотром <отредактированных> программ новостей, участники вышли

из эксперимента более убежденными, чем они были до просмотра, в том,

что проблема, установка на которую формировалась у них путем интенсив-

ного освещения ее по телевидению, как раз и является самой важной для

страны. Но и это еще не все. Участники эксперимента действовали на основе

вновь обретенного мировоззрения! В частности, теперь они начали оценивать

деятельность находящегося в то время у власти президента США, исходя из

его способности справиться с соответствующей проблемой, и стали более

положительно относиться к тем кандидатам на этот пост, кто занимал по

данной проблеме твердую позицию.

 

Как тонко заметил ученый-политолог Бернард Коэн, средства мас-

совой информации, <может быть, и не добиваются большого успеха в том,

чтобы растолковать людям, что думать, однако они потрясающе успешно

растолковывают своим читателям, о чем думать... Мир будет по-разному ви-

деться разным людям, в зависимости от... карты, составленной для них авто-

рами, редакторами и издателями тех газет, которые эти люди читают> [17].

 

Словесное оформление решений. Еще одним фактором, влияющим на

то, как мы конструируем наш социальный мир, является формулировка

выбора. Речь идет о том, сравниваются ли в формулировке выбора воз-

можные выигрыши или возможные проигрыши.

 

Чтобы проиллюстрировать, насколько мощную роль играет форму-

лировка задачи в принятии решения, вообразим себе следующую ситуа-

цию. Вы - президент Соединенных Штатов Америки, и в настоящий мо-

мент страна переживает вспышку неизвестной эпидемии, которая может

унести жизни шестисот человек. Ваши главные советники подготовили две

альтернативные программы борьбы с эпидемией и подсчитали, насколько

позволяли возможности, вероятные последствия принятия той или другой

из них:

 

Если будет принята программа <А>, тогда будут спасены две

сотни жизней.

 

Если будет принята программа <В>, то существует шанс (один из

трех), что шестьсот жизней будут спасены, и вероятность того, что

спасти не удастся никого (два шанса из трех).

 

Господин или госпожа президент, какая из этих двух программ пред-

ставляется вам предпочтительнее? Прежде чем читать книгу дальше, по-

жалуйста, внимательно подумайте над этой альтернативой.

 

Если бы вы оказались похожими на большинство испытуемых в экспе-

рименте, проведенном Дэниэлом Канеманом и Эймосом Тверски, то выб-

рали бы программу <А> (как и 72% их испытуемых) [18). Вы бы подумали про

себя: <Программа <А> гарантирует, что двести человек будут спасены, а про-

грамма <В> играет жизнями этих людей, словно фишками в азартной игре,

причем шансы, что мы сможем спасти большее количество жизней, оцени-

ваются всего лишь как один к трем>.

 

146

 

Теперь предположим, что ваши советники переформулировали задачу,

Они просят вас вынести суждение, предлагая следующие варианты:

 

Если будет принята программа <А>, тогда умрут четыреста чело-

век.

 

Если будет принята программа <В>, то существует шанс (один из

трех), что не умрет никто, и вероятность того, что умрут все (два шанса

из трех).

 

Которой из программ вы отдадите предпочтение на сей раз? Пожалуй-

ста, подумайте об этом внимательно и дайте ответ перед тем, как будете

читать дальше.

 

Разумеется, по-разному сформулированные задачи выбора одинако-

вы по сути. Ведь программа <А> подразумевает, что двести человек оста-

нутся живы, а четыреста умрут, а программа <В> дает один шанс из трех

за то, что не умрет никто, то есть шестьсот человек будут спасены, и два

шанса из трех, что умрут все, то есть ни один человек не будет спасен. Однако

при второй формулировке дилеммы большинство людей будут думать о пред-

стоящей эпидемии совсем не так, как в первом случае: <Если я поддержу

программу "А", то четыреста человек точно умрут. Поэтому стоит поставить

на программу "В">. Когда испытуемые в эксперименте Канемана и Тверски

столкнулись со второй формулировкой дилеммы, то 78% из них отдали пред-

почтение программе <В>!

 

Каким образом простое переформулирование альтернатив вызвало такое

резкое изменение ответов? Канеман и Тверски отметили, что люди не любят

потерь и стараются их избегать: боль от потери 20 долларов переживается с

большей силой, чем радость от их приобретения. Так и в случае с президентским

решением: ваши советники сформулировали первое политическое решение та-

ким образом, что программа <В> выглядела как несущая более значительные

потери; а вторую версию этой дилеммы они сформулировали по-иному: на сей

раз к гарантированным потерям вела программа <А>. Следовательно, формули-

ровка вопроса имеет огромное значение.

 

Однако вышеописанная дилемма - всего лишь воображаемая, гипоте-

тическая ситуация, и кажется, что на поведение людей в реальной жизни

столь простое переформулирование вопроса повлиять не может. Не надей-

тесь! В недавнем эксперименте, который я провел с Марти Гонзалесом и

Марком Костанцо, нам удалось показать, что формулировка может играть

главную роль в определении того, согласны ли люди потратить сотни долла-

ров, чтобы поставить в своих домах теплоизоляцию, или нет [19].

 

В одном случае эксперты по теплоизоляции после обследования домов

предоставляли домовладельцам детальное обоснование того, сколько денег

они смогут ежегодно экономить при оплате счетов за теплоснабжение. В дру-

гом случае экспертов обучили формулировать данное обоснование на языке

потерь', домовладельцам предоставляли информацию о том, сколько денег

они ежедневно теряют, буквально выбрасывают на ветер. В результате домо-

147

 

владельцы, информированные о потерях, соглашались поставить в домах не-

обходимое оборудование вдвое охотнее тех домовладельцев, которых про-

информировали об экономии.

 

Обратимся теперь к проблеме предотвращения рака груди. Это забо-

левание представляет серьезную угрозу здоровью огромного числа жен-

щин. К счастью, раннее определение и диагностика рака груди может зна-

чительно повысить шансы пациентки на выживание. Однако по-прежнему

большинство женщин не проводят регулярных самоосмотров, которые

являются одним из лучших методов раннего распознавания рака груди.

 

С целью привлечь большее число женщин к этой рутинной процеду-

ре Бет Мейеровиц и Шелли Чайкен сочинили и распространили среди

женщин три брошюры [20]. Одна брошюра содержала лишь информацию о

необходимости регулярно проводить осмотр груди и указания, как это де-

лать, Вторая брошюра содержала ту же информацию и, кроме того, в ней

были представлены аргументы, подчеркивающие положительные последствия

таких самоосмотров (например, говорилось о том, что женщины, проводя-

щие самоосмотры, имеют больше шансов обнаружить опухоль на ранней,

операбельной стадии). А третья брошюра делала упор на отрицательные по-

следствия пренебрежения самоосмотром (соответственно женщины, нс про-

водящие эту процедуру регулярно, имеют меньше шансов обнаружить опу-

холь на ранней стадии), Мейеровиц и Чайкен установили, что спустя четыре

месяца после чтения брошюр статистически значимый рост самоосмотров

наблюдался только у женщин, получивших вариант текста, в котором под-

черкивались негативные последствия уклонения от этой процедуры.

 

Таким образом, мы видим, что способ формулирования альтернатив

может сильно повлиять на ситуации, связанные с вопросами жизни и

смерти.

 

Упорядочение информации. Другим фактором, влияющим на то, как мы

организуем и интерпретируем социальный мир, является способ расположе-

ния и распространения информации. Рассмотрим две характеристики спосо-

ба представления информации и их влияние на социальное суждение: а)

какая информация поступает первой, б) объем поступившей информации.

 

Эффект первичности и формирование впечатления. В предыдущей главе

мы обсуждали порядок представления убеждающих аргументов, а именно

условия, при которых в ходе дебатов более эффективным для достижения

цели оказывается решение изложить свою аргументацию первым (эффект

первичности) или решение изложить ее последним (эффект недавности).

 

Однако, когда дело касается формирования впечатлений о других лю-

дях, <соревнования> двух упомянутых эффектов фактически не происходит:

за небольшими исключениями, тут срабатывает старая мудрость: <ставь свою

лучшую ногу первой>. То, что мы узнаем о человеке в первую очередь (эф-

фект первичности), имеет решающее воздействие на наше суждение о нем.

 

Силу эффекта первичности продемонстрировал в своем оригинальном

эксперименте Соломон Эш [21]. Он предложил испытуемым ознакомиться с

нижеследующими предложениями, а после этого оценить человека, описан-

ного в каждом из них:

 

148

 

А. Стив умен, трудолюбив, импульсивен, критичен, упрям и завистлив.

Б. Стив завистлив, упрям, критичен, импульсивен, трудолюбив и умен.

 

Заметьте, что оба предложения содержат одну и ту же информацию о

Стиве; однако в предложении А положительные черты поставлены первыми,

а в предложении Б- последними. Эш обнаружил, что испытуемые, ознако-

мившиеся с описанием А, оценили Стива более положительно, чем те, кто

читал описание Б', это и есть эффект первичности.

 

Первоначальные результаты Эша были многократно повторены, при-

чем самыми разнообразными способами. К примеру, в экспериментах

Эдварда Джонса и его коллег испытуемые наблюдали за другим индиви-

дом, проходившим серию из тридцати заданий теста на проверку интел-

лекта [22].

 

В каждом случае человек отвечал правильно на пятнадцать вопросов

из тридцати. Однако в одном случае он начинал весьма резво, то есть

правильно отвечал на многие вопросы, а заканчивал серию значительно

слабее; в другом случае, наоборот, начало было вялым - лишь на считан-

ные вопросы следовал правильный ответ, зато на финише отвечавший

демонстрировал взрыв интеллекта, правильно отвечая на большинство

поставленных вопросов. Кто был признан более умным? Основываясь на

том, что мы уже знаем об эффекте первичности, можно предположить,

что индивид, хорошо начавший, произвел впечатление более умного челове-

ка по сравнению с тем, который поздно раскачался, - и это несмотря на то,

что оба ответили правильно на одинаковое число вопросов.

 

Интересное исключение из данного правила было обнаружено совсем

недавно в эксперименте Джошуа Аронсона и Эдварда Джонса [23]. Они по-

буждали своих испытуемых попытаться улучшить успехи другого человека

(<их ученика>) в разгадывании анаграмм. Одну половину испытуемых проин-

структировали о том, что они должны просто попытаться увеличить количе-

ство правильных ответов своего ученика, а вторую - о том, что они должны

попытаться улучшить его способность разгадывать анаграммы. В рамках этих

экспериментальных условий каждый испытуемый сразу же после занятий с

учеником получал сведения о его успехах, аналогичные сведениям, описан-

ным выше в эксперименте Джонса. То есть в ходе эксперимента одним испы-

туемым сообщили, что их ученик вначале показывал очень хорошие резуль-

таты, а затем ухудшил их, а другим испытуемым сообщили, что первона-

чальные результаты их ученика были невысокими, зато последующие - очень

хорошими. Результативность каждого ученика была одинаковой, различие

состояло лишь в последовательности достижения этих результатов.

 

Те испытуемые, которые должны были увеличить лишь количество пра-

вильных ответов своих учеников, оценили их как более умных в тех случаях,

когда успешными были их начальные результаты. Сработал эффект первич-

ности: эти испытуемые тренировали своих учеников хорошо разгадывать анаг-

раммы и после нескольких первых попыток заключили, что их ученики умны

- вне зависимости от последующих результатов. Зато те испытуемые, кото-

 

149

 

рые пытались улучшить способность своих учеников решать анаграммы, оце-

нили как более умных тех из них, кто начинал плохо, но к концу задания

улучшал свои результаты. Другими словами, на этих испытуемых произвело

большее впечатление улучшение деятельности, нежели быстрый старт, пото-

му что <способность> - это то, что развивается, и нам нравится наблюдать

за тем, как наши ученики улучшают свои результаты: это означает, что они

обретают способность.

 

Хотя результаты эксперимента Аронсона и Джонса продемонстри-

ровали сложность данного феномена, однако это усложнение остается лишь

интересным исключением из общего правила. Вместе с тем само это пра-

вило не отменяется: при формировании впечатлений о других людях пре-

обладает эффект первичности.

 

Почему так происходит? Исследователи обнаружили доказательства

в пользу двух объяснений - каждое из них оказывается верным при опреде-

ленных условиях. Таким объяснением может быть угасание внимания, когда

последующие пункты в списке удостаиваются меньшего внимания, пото-

му что наблюдатели устают и начинают отвлекаться. В результате эти пун-

кты оказывают меньшее воздействие на суждение. Другим объяснением

может быть эффект интерпретационной установки, когда первые пункты

списка формируют первоначальное впечатление, в свете которого затем

интерпретируется последующая информация либо через исключение не-

стыкующихся фактов (например, если Стив умен, то как он может быть

завистлив?), либо путем едва уловимых изменений в значении слов, иду-

щих следом (например, наличие критичности может рассматриваться как

положительное качество, если уже известно, что Стив умен, и как отри-

цательное, если он упрям).

 

Независимо от того, как их объяснять, эффекты первичности оказыва-

ют важное воздействие на социальное суждение. Более того, от нас обычно

мало зависит, в какой последовательности мы получаем информацию - будь

то информация, поступающая из телевизионных новостей или из повседнев-

ных наблюдений за друзьями и соседями. Поэтому важно знать о существова-

нии подобных эффектов, чтобы попытаться скорректировать их.

 

Объем информации. Когда кто-то мучается над принятием трудного ре-

шения, часто слышится знакомая жалоба: <Если бы у меня было побольше

информации!> Хотя иногда действительно бывает полезно иметь под рукой

больше информации, однако ее обилие может также существенно изменить

наше восприятие или оценку того или иного объекта вследствие так называ-

емого эффекта разжижения. Он представляет собой тенденцию к ухудшению

качества суждения или впечатления под воздействием нейтральной или не

относящейся к делу информации.

 

Рассмотрим пример, взятый из эксперимента Генри Зукиера [24].

Как вы думаете, кто из двух студентов - Тим или Том - имеет более

высокую оценку успеваемости?

 

Тим уделяет внеклассным занятиям в среднем около тридцати

одного часа в неделю.

 

150

 

Том уделяет внеклассным занятиям в среднем около тридцати

одного часа в неделю. У Тома О. есть один брат и две сестры. Том

навещает своих дедушку и бабушку приблизительно один раз в три

месяца. Однажды у него уже был роман с подружкой. Примерно один

раз в два месяца он играет на бильярде.

 

Если вы в чем-то похожи на студентов-испытуемых в исследовании

Зукиера, то, значит, вы тоже поверите, будто успеваемость Тима выше, чем

успеваемость Тома. Зукиер обнаружил, что включение не относящейся к делу

и <недиагностичной> информации (вроде той, что касается братьев и сестер,

семейных визитов и взаимоотношений с подружками), никак не связанной

с обсуждаемым предметом, может ослабить, то есть сделать менее убедитель-

ным, воздействие информации релевантной, значащей (в частности, ин-

формации о том, что оба - и Тим и Том - уделяют значительное время

внекласнным занятиям).

 

Эффект разжижения представляет очевидную практическую ценность

для тех, кто заинтересован в создании у людей нужных впечатлений (это

относится, например, к людям, занятым в сфере торговли или политики).

Рекламодатели знают, что включение в рекламу слабых или не относящихся

к делу аргументов может уменьшить воздействие сильных аргументов на по-

тенциального покупателя. А непопулярный политик может уменьшить воз-

действие на публику своего негативного имиджа, если включит в свою поли-

тическую рекламу толику не относящейся к делу информации (например,

рассказ о своем детстве или описание дома, в котором он вырос).

 

Но отчего же возникает этот эффект? В конце концов в процессе фор-

мирования суждения вы можете просто не обращать внимания на <недиагно-

стичную> информацию. Почему же информация о романах с подружкой

делает человека менее умным в глазах окружающих, а рассказ о месте, где

родился политик, уменьшает воздействие его негативного имиджа?

 

Один из возможных ответов таков: потому что не относящаяся к делу

информация о человеке делает его более похожим на других людей и, следо-

вательно, делает его более <средним>, <таким, как все>. А у среднего человека

вы с меньшей вероятностью обнаружите высокие оценки успеваемости или

какие-то ужасные личные качества.

 

Эвристики,

используемые в наших суждениях

 

Одним из путей осмысления шумной и пестрой массы информации, с

которой мы сталкиваемся, является использование эвристик. Эвристика -

это простое и часто лишь весьма приблизительное правило или стратегия

для решения той или иной проблемы [25].

Вот несколько примеров. <Если мужчина и женщина идут по улице

 

151

 

вместе, то слева обычно идет мужчина>. <Если некий продукт питания про-

дается в сети специальных магазинов "Здоровая пища", это значит, что он

полезен для вас>. <Если перед вами - человек из сельских районов Арканзаса,

он скорее всего интеллектуально неразвит>. И так далее.

 

Эвристики не требуют долгих размышлений - достаточно выбрать

подходящее правило (оно может оказаться неверным для данного случая) и

напрямую применить его к рассматриваемой проблеме. Данный путь можно

противопоставить более систематическому мышлению, в процессе кото-

рого мы изучаем проблему под различными углами зрения, упорядочива-

ем и оцениваем большое количество значимой информации и детально

прорабатываем последствия различных решений.

 

Взглянем на два наиболее широко известных класса эвристик - эв-

ристики репрезентативности и аттитьюдные эвристики.

 

Эвристики репрезентативности. Согласно Эймосу Тверски и Дэниэ-

лу Канеману, которые придумали этот термин, эвристика репрезентатив-

ности использует внешнее подобие или сходство одного объекта с другим

для того, чтобы сделать вывод о том, что первый объект и ведет себя

подобно второму.

 

К примеру, все мы знаем, что высококачественные товары часто

имеют ценник с весьма внушительной цифрой. Допустим, я вижу две бу-

тылки вина на полке магазина, одна из которых стоит гораздо дороже. Но

какое из двух вин лучшее? Вполне очевидно - то, которое стоит дороже,

потому что более высокая цена представляет собой общепринятый атри-

бут высококачественного товара. Таким образом, я выбрал только одну

отличительную особенность - цену (хотя я мог бы сосредоточить внима-

ние и на других особенностях: типе винограда, виноторговой фирме, годе

урожая, месте изготовления) и с ее помощью заключил, что это дорогое

вино, как и другие дорогие товары, отличается высоким качеством. Хотя, как

это знают наиболее искушенные покупатели, высокая цена вовсе не всегда

означает высокое качество.

 

Давайте рассмотрим более детально последствия использования эврис-

тики репрезентативности, подслушав разговор матери с дочкой в местном

супермаркете.

 

История начинается с того, что семилетняя Рэйчел замечает на полке

свою любимую марку хлопьев <Лаки Чармс> и тихо переправляет коробку в

торговую корзинку на колесах. Мама Рэйчел с неодобрением смотрит на

коробку ярко-красного цвета, на которой изображены эльфы, разбрасыва-

ющие сверкающие звездочки (должно быть, сахар) над розовыми и пурпур-

ными кусочками мармелада. На обратной стороне коробки мама читает, что

внутрь вложены специальные очки, через которые можно разглядеть, кроме

того, и спрятавшихся эльфов.

 

Мама твердо заявляет: <Рэйчел, поставь коробку обратно на место.

Она сплошь набита сахаром и бесполезными калориями>.

 

Рэйчел произносит в ответ: <Ну, мамочка, они же такие вкусные! А все

другие - гадость!>

 

Мать Рейчел, как всякая умная мать, предлагает дочери другую ко-

152

 

робку, как бы невзначай добавляя: <А вот посмотри-ка! Чем эти плохи?

Видишь, тут написано: "Стопроцентно натуральные". Они полезны, с их

помощью ты быстрее вырастешь большой!>.

 

Рэйчел разглядывает коробку: она маленькая, хотя и тяжелая, с изоб-

ражением миски светло-коричневых хлопьев на фоне колосьев и необра-

ботанных семян, а на ее обратной стороне написаны какие-то набранные

мелким шрифтом, трудночитаемые строчки. Закончив с осмотром, девоч-

ка заявляет: <Гадость! Не хочу становиться большой!>

 

А как бы вы решили эту проблему с выбором хлопьев? Приняли бы

сторону мамы и настаивали бы на питательных качествах, зная, что Рэйчел,

может быть, и не притронулась бы к выбранным вами хлопьям? Или решили

бы, что Рэйчел, даже в таком нежном возрасте, несмотря ни на что, должна

принимать собственные решения.

 

Моя рекомендация, возможно, удивит вас, потому что, бьюсь об

заклад, вы попали в расставленную мною ловушку! Спорить в общем-то не

из-за чего: скажите Рэйчел и ее маме, чтобы покупали <Лаки Чармс>, ибо

эти хлопья на самом деле более полезны, чем <натуральные> хлопья...

 

Позвольте мне объяснить, что к чему.

В 1981 г. журнал <Консьюмер репорте>, в высшей степени уважаемый

источник информации для потребителей, провел сравнительное тестиро-

вание различных марок хлопьев на завтрак [26]. В течение 14-18 недель

исследователи держали молодых крыс, чьи требования к питанию удиви-

тельно схожи с людскими, на исключительно диетическом рационе: на

воде и одной из тридцати двух марок хлопьев. В результате прибавили в

росте и оставались более здоровыми те крысы, которые питались хлопья-

ми <Лаки Чармс>. В то же время у крыс, питавшихся <Стопроцентно на-

туральными хлопьями "Квакере">, рост как раз замедлился. Сравнение

хлопьев <Лаки Чармс> и хлопьев <Квакере> показывает, что в первых -

меньше калорий и насыщенных жиров [27], а превышение в них сахара

очень незначительно и не оказывает особого влияния на полезность

продукта.

 

Что же вызвало разногласия между Рэйчел и ее мамой? Ясно, что обе

они использовали упаковку хлопьев (а не сами хлопья) в качестве эвристики

репрезентативности. В данном случае для мамы важно было выбрать более

полезные хлопья, а для Рэйчел проблема состояла в том, чтобы выбрать те

хлопья, которые вкусны и доставляют удовольствие.

 

Упаковка <Лаки Чармс> напоминала детскую игрушку - яркие цве-

та, популярный герой <мультиков>, и на коробке даже какой-то сюрприз

для детишек. Мы же, взрослые, поспешно делаем заключение, что это

<детские> хлопья. А поскольку дети, если за ними не приглядывать, вечно

тянут в рот всякую <дрянь>, то, следовательно, и данные хлопья - скорее

всего дрянь. Вместе с тем неброские, естественные тона и картинка с изоб-

ражением необработанных семян на упаковке хлопьев <Квакере> одним

своим видом говорят о близости к природе (чему, собственно, соответствует

надпись на коробке). Природа ведь прекрасна и благотворна, поэтому дан-

ный сорт хлопьев должен быть самым полезным.

 

153

 

В обоих случаях упаковки хлопьев были оформлены таким образом,

чтобы Рэйчел и ее мама с необходимостью пришли к определенным выводам

о свойствах самого продукта, которых в реальном продукте могло и не быть.

Исходя из подобных заключений, люди решают, какой вид хлопьев приоб-

рести, и делают свой выбор без дополнительного обдумывания, что часто

приводит их к неудачным покупкам.

 

Супермаркеты - не единственная сфера применения эвристик репре-

зентативности [28]. Так, анализ лекарственных средств народной медицины,

да и ранней классической западной медицины, показывает, что в их основе

лежит некий общий принцип, заключающийся в том, что лечение должно быть

похоже на причину болезни (лечить подобное подобным). К примеру, в одной

примитивной культуре эпилепсию лечат с помощью снадобья, приготовленно-

го из частей тела обезьяны, чьи движения напоминают эпилептический припа-

док. Похожие вещи происходили и в западной культуре, когда газеты поначалу

высмеивали гипотезу Уолтера Рида о том, что тропическая лихорадка перено-

сится комарами, поскольку между причиной (комары) и следствием (малярия)

трудно было углядеть что-то общее.

 

Эвристики репрезентативности используются и для обнаружения психо-

логических причин. Старая поговорка гласит, что рождение ребенка <в рубашке>

(иначе говоря, появление его на свет с остатками амниона - зародышевой

оболочки) - знак того, что ему суждено стать великим. Многие верят, что

политический радикализм и нонконформизм молодежи и взрослых основаны

на <разрешающем> стиле воспитания этих людей в детстве, В ранних психоанали-

тических теориях одержимая навязчивыми идеями личность интерпретирова-

лась как <анально-сдерживающая себя> и ее поведение упрощенно рассматрива-

лось как результат строгого приучения к горшку в раннем детстве.

 

Эвристики репрезентативности часто используются при формирова-

нии впечатлений и суждений о других людях. Первая информация, которую

мы сразу получаем о человеке, - пол, раса, физическая привлекательность и

социальный статус - обычно ассоциируется с простыми правилами, на-

правляющими мысли и поведение оцениваемых нами людей. Половые и ра-

совые стереотипы говорят нам о том, <как различаются между собой мужчи-

ны и женщины> и <на кого похож данный конкретный член этнической

группы>. Результаты многих исследований свидетельствуют о том, что боль-

шинство людей легко приходят к заключению, что красавцы и красавицы

являются, по-видимому, более успешными, чувствительными, сердечными

и обладают лучшим характером, чем люди с менее привлекательной внешно-

стью. Персоны, которые занимают высокое социальное положение (о чем

часто судят по одежде и манерам), воспринимаются как люди уважаемые и

заслуживающие высокой оценки. После этого стоит ли удивляться, что попу-

лярные книги на тему <как добиться успеха> часто дают рекомендации по

использованию всех выгод, получаемых от таких эвристик, призывая чита-

телей <одеваться так, чтобы излучать успех>, то есть носить нужную одежду,

чтобы создать нужный имидж, или использовать нужную косметику, чтобы

повысить собственную привлекательность?!

Аттитьюдные эвристики. Аттитьюд - это особый тип убеждения, ко-

 

154

 

торое отражает оценочные свойства объекта. Иными словами, аттитьюд -

это сложившаяся оценка - хорошая или плохая - объекта. К примеру, шо-

коладное мороженое, увеличение зарплаты и моя жена оцениваются мною

как хорошие; а змеи, дефицит федерального бюджета и вечно ноющие кол-

леги - как плохие.

 

Согласно Энтони Пратканису и Энтони Гринвальду, аттитьюды могут

быть использованы как эвристики для решения различных задач [29]. Напри-

мер, с помощью аттитьюдов можно отнести какой-то объект к категории

желательных, по отношению к которой применима стратегия благоволения,

благосклонности, благоприятствия, приближения, похвалы, заботы и со-

хранения, или к категории нежелательных, по отношению к которой при-

менима стратегия неблаговоления, неблагосклонности, избегания, ругани,

игнорирования и опасения. Например, если Сэму не нравится бывший пре-

зидент Рональд Рейган, тогда, согласно мнению Сэма, нынешний дефицит

федерального бюджета является результатом затратной рейгановской эконо-

мической политики.

 

Во многих исследованиях было показано, что с помощью аттитьюдов

можно осмысливать окружающий социальный мир. К примеру, исследова-

ние Энтони Пратканиса показало, что аттитьюды человека могут даже ока-

зать воздействие на то, что он считает правильным [30]. В эксперименте Прат-

каниса студентов колледжа просили указать, какое из двух следующих утвер-

ждений истинно:

 

А. Роналд Рейган учился в колледже <Эврика> в среднем на пятерки.

Б. Роналд Рейган в колледже <Эврика> никогда не поднимался в среднем

выше троек.

 

Что же обнаружил Пратканис? Ответы напрямую зависели от аттитью-

дов студентов в отношении Роналда Рейгана. Те студенты, которым он нра-

вился, в большей степени верили утверждению А: да, экс-президент очень

хорошо учился в коллежде. В то же время студенты, не любившие Рейгана,

гораздо охотнее принимали утверждение Б. Больше того: чем более экстре-

мальным был аттитьюд студента в отношении Рейгана, иначе говоря, чем

более <любим> или более <нелюбим> был экс-президент, тем более уверенно

этот студент выносил свое суждение! Следовательно, студенты пользовались

своими аттитьюдами в качестве эвристик для определения того, что является

истиной, да еще и верили в то, что они сделали правильный выбор. Для тех,

кому это интересно, попутно сообщу: правильным является утверждение Б.

За время учебы в колледже Рейган никогда не поднимался выше средней

оценки <три>. Это установленный факт, ничего общего не имеющий с моим

личным отношением к мистеру Рейгану!

 

Использование аттитьюдных эвристик может повлиять на нашу логику

и на способность рассуждать. К примеру, в конце 40-х гг. Дональд Тистельу-

эйт попросил респондентов установить, верны ли силлогизмы, подобные

нижеследующим [31]:

 

155

 

Дано: Если вы хотите добиться высокой производительности, то

желательно иметь бесконфликтные отношения на производстве. Если

вы хотите добиться высокой производительности, то было бы ошиб-

кой назначать на должность мастеров негров, ставя их над рабочими-

белыми.

 

Следовательно'. Если вы хотите иметь бесконфликтные отноше-

ния на производстве, то будет ошибкой назначать на должность ма-

стеров негров, ставя их над рабочими-белыми.

 

Минутное размышление приведет нас к заключению, что силлогизм в

том виде, в котором он сформулирован, неверен: из данных посылок сде-

ланный вывод логически никак не следует. Однако Тистельуэйт обнаружил,

что индивиды, имеющие расовые предрассудки, гораздо чаще будут настаи-

вать (неверно) на логичности рассуждения по сравнению с людьми, у кото-

рых расовые предрассудки отсутствуют.

 

Два других примера аттитьюдных эвристик получили названия <эф-

фект ореола> и <эффект ложного согласия>.

 

Эффект ореола - тенденциозность, проявляющаяся в том, что благо-

приятное или неблагоприятное впечатление, производимое человеком, ока-

зывает влияние на наши ожидания и выводы в отношении этого человека.

К примеру, считается, что если какой-нибудь индивид (это может быть кан-

дидат на появившуюся вакансию на службе, студент на экзамене или выдви-

гающий новые идеи политический деятель) нам симпатичен, то мы наделя-

ем его положительными чертами, и наши ожидания создают вокруг него

ангельский нимб, так что любые отрицательные поступки этого человека

игнорируются, а любые положительные - напротив, переоцениваются. Точ-

но так же обстоит дело с индивидом, который нам не нравится: мы наделяем

его отрицательными чертами и соответственно недооцениваем его реальные

поступки.

 

Что касается эффекта ложного согласия, то он относится к тенденции

преувеличивать число людей, которые согласны с нами по любому вопросу:

если я в чем-то убежден, то, следовательно, в том же убеждены и почти все

вокруг. Например, в одном из экспериментов, проведенном Ли Россом и его

коллегами [32], студентов университета спрашивали, согласны ли они пройтись

по студенческому городку с рекламными плакатами <Питайтесь в ресторане

"Джо">. Те, кто согласился, полагали, что большинство других опрошенных

также изъявили согласие, а отказавшиеся прикинули, что, вероятно, согласятся

сделать это лишь очень немногие. Иначе говоря, мы часто предполагаем (не

обязательно правильно), что и другим нравится то, что нравится нам самим, и

что другие делают то же, что предпочитаем делать мы сами.

 

Когда мы используем эвристики? Разумеется, принимаемые нами реше-

ния совсем не обязательно должны основываться на эвристиках.

 

Мама маленькой Рэйчел могла бы внимательнее прочитать данные об

ингредиентах на упаковке хлопьев, или подписаться на журнал для потреби-

телей, или заглянуть в книги о здоровом питании. Таким же образом мы

 

156

 

смогли бы основательно поразмышлять над тем или иным вопросом или

изучить <историю достижений> и неудач того или иного политика, тогда мы,

может быть, с меньшей легкостью использовали бы аттитьюды в качестве

простого пути к осмыслению окружающего мира. И иногда большинство из

нас действительно подходит к процессу принятия решений весьма рацио-

нально.

 

Отсюда возникает важный вопрос: каковы условия, с наибольшей ве-

роятностью приводящие к использованию эвристик вместо рационального

принятия решений? В результате исследований выявлено по меньшей мере

пять таких условий [33].

 

Итак, эвристики с наибольшей вероятностью используются в тех слу-

чаях, когда: 1) у нас нет времени, чтобы внимательно обдумать данную про-

блему; 2) мы настолько перегружены информацией, что становится невоз-

можным переработать ее полностью; 3) рассматриваемые вопросы не очень

важны для нас, поэтому мы просто не даем себе труда задуматься; 4) у нас

слишком мало иного знания или информации, для того чтобы принять решение;

5) соответствующая эвристика быстро приходит в голову в момент возникно-

вения какой-либо проблемы.

 

Достаточно непродолжительного размышления, чтобы увидеть, что

<убеждающий ландшафт>, с которым столкнулись Рэйчел и ее мать, содер-

жит многие из отличительных черт, ведущих к эвристическому принятию

решений.

 

Как и большинство американцев, мать Рейчел ощущает все возрастаю-

щее давление фактора времени: ее свободное время за последние годы значи-

тельно <съежилось>. Как потребитель, она сталкивается с непрерывным по-

током всевозможных сообщений, побуждающих ее сделать выбор более чем

из трех сотен различных марок хлопьев на завтрак, имеющихся в настоящее

время на рынке. Скорее всего у нее довольно слабое потребительское <обра-

зование>, но в то же время на нее обрушиваются миллионы рекламных сооб-

щений, повторяющих название одной и той же марки товара, вследствие

чего именно этот образ так быстро приходит ей в голову в местном супер-

маркете. При таком состоянии дел удивительно, что вообще остаются какие-

то решения, которые принимаются не на основе эвристик!

 

Категоризация и социальные стереотипы

 

Перед самым началом войны в Персидском заливе в 1991 г. в Конгрессе Со-

единенных Штатов прошла серия дебатов по поводу возможных положи-

тельных и отрицательных последствий такого шага. Конгрессмены, поддер-

живавшие идею войны с Саддамом Хусейном, представляли иракского дик-

татора как <нового Гитлера>, всячески подчеркивая параллели: между

проводимой Хуссейном политикой уничтожения курдов с помощью газов и

политикой уничтожения евреев в газовых камерах, проводимой Гитлером;

между вторжением иракских войск в Кувейт и вторжением Германии в

Польшу; а также между тем, как вооружались Гитлер и Саддам Хуссейн.

 

157

 

Конгрессмены, выступавшие против войны, проводили параллели между

Ираком и Вьетнамом, считая, что оба конфликта представляли собой граж-

данские войны - в одном случае между Северным Вьетнамом и Южным, а

в другом - между различными арабскими группировками. Они высказывали

естественное беспокойство по поводу возможностей американской военной

машины сражаться в <чужестранных> болотах и пустынях и характеризовали

попытки начать военные действия как войну в поддержку <большого бизне-

са> и <большой нефти>,

 

Спор вокруг войны с Ираком на самом деле был спором вокруг того,

чья категоризация этого двусмысленного события окажется <правильной>. И

было ради чего спорить! Ибо, стоит только решить, как категоризировать то

или иное событие или человека, как тут же становится ясно, какие действия в

отношении его должны быть предприняты. Если Саддам Хуссейн действительно

<новый Гитлер>, тогда политика экономических санкций (некоторые рассмат-

ривали ее как форму умиротворения) могла вызвать лишь еще большие угрозы

миру и в конце концов повлечь за собой начало еще более ужасной войны. Если

же рассматривать Ирак как еще один Вьетнам, тогда интервенция привела бы к

затяжной войне, вновь расколола бы нацию и загнала бы обе стороны в тряси-

ну, где не будет ни победителей, ни побежденных [34].

 

Тысячу раз на день мы участвуем в дебатах по поводу того, как катего-

ризировать людей и события. И хотя часто результатом подобных дебатов

становится отнюдь не объявление войны, все равно последствия того, как

мы интерпретируем и определяем те или иные события, могут оказаться

весьма значительными.

 

К примеру, я знаю социального психолога, которого считаю одним из

самых лучших исследователей в его поколении. К тому же он - вдумчивый и

деликатный человек, а кроме того, он внес наибольший вклад в разработку

теории <X>. Однако его редко аттестуют как <светоча в нашей науке, заботли-

вого по отношению к людям> или как <главного разработчика теории "X">.

 

Он более известен как <очень талантливый чернокожий психолог>. Ка-

кими же будут последствия для этого человека и для самой социальной пси-

хологии, если о нем постоянно говорить как о чернокожем, вместо того

чтобы учитывать любое другое из характеризующих его качеств?

 

Ниже нам еще предстоит более детальное рассмотрение природы и

последствий предрассудков. А теперь давайте посмотрим на то, каким об-

разом мы категоризируем события и людей и к каким это приводит по-

следствиям.

 

Стереотипизированное знание и ожидания. Одно из самых важных

последствий категоризации - то, что она может оживлять в психике чело-

века набор определенных сведений - стереотипов, которые затем направ-

ляют наши ожидания.

 

К примеру, каждое из приведенных ниже слов, вероятно, вызовет у

читателя некие весьма определенные ассоциации: яппи*, университетский про-

 

* Yuppie (от young professional - молодой профессионал) - общепринятый американский

термин, обозначающий профессионально и карьерно ориентированного молодого человека -

антипода хиппи.

 

158

 

фессор, девушка на вечеринку, расист, либеральный демократ. Стоит нам толь-

ко категоризировать какого-то человека или событие, используя одно из при-

веденных слов и словосочетаний, в качестве противостоящего другим, как мы

начинаем на основе соответствующих стереотипов строить ожидания по поводу

наших будущих взаимодействий. Предположим, я захожу в ресторан и мыслен-

но отношу его к категории <бар>, а не к категории <респектабельное заведение,

где можно хорошо поесть>. Теперь, раз уж я ошибочно классифицировал дан-

ное заведение и взял на вооружение неверный сценарий, я буду воспринимать

окружающее и вести себя не так, как вел бы себя в ресторане, и, наверное, это

будет выглядеть весьма глупо.

 

Ожидания, создаваемые с помощью стереотипа, могут значительно вли-

ять на наш образ мыслей и на наши суждения. Это продемонстрировано в

интересном исследовании Джона Дарли и Пейджета Гросса [35].

 

Их эксперимент состоял в том, что студентов Принстонского уни-

верситета они познакомили с четырьмя разными сюжетами о некой Ханне -

девочке-четверокласснице. После того как студенты познакомились с одним

из четырех сюжетов, их попросили оценить способности Ханны к учебе. В

первых двух случаях испытуемые просто просматривали видеозапись, где

девочка играла на улице: либо в зажиточном районе города, либо в бедном

квартале; тем самым у аудитории создавались определенные ожидания в от-

ношении Ханны: в первом случае - что она происходит из богатой семьи, а

во втором - из бедной. В двух других случаях испытуемые видели одну из этих

видеозаписей, а в дополнение к этому - фильм о том, как девочка проходит

интеллектуальный тест, состоящий из 25 задачек. Результаты Ханны были

противоречивыми: иногда она удачно отвечала на довольно трудные вопро-

сы, а порой не справлялась и с простыми.

 

Дарли и Гросс обнаружили следующее. Когда испытуемые просмотрели

лишь видеозапись с играющей Ханной, они оценили ее способности как сред-

ние и охарактеризовали Ханну как девочку, ничем не выделяющуюся среди

других учеников ее класса. Однако, когда испытуемым дополнительно показы-

вали еще и пленку с записью решения Ханной интеллектуальных задачек, воз-

действие стереотипов стало очевидным: если считали, что девочка происходит

из бедной семьи, то ее способности оцененивались ниже, чем в том случае,

когда ей приписывалось богатое происхождение; кроме того, они соответствен-

но истолковывали и противоречивость результатов тестирования: в случае, ког-

да испытуемые считали, что Ханна происходит из бедной семьи, тест оценивал-

ся как более легкий, а ответы - как менее успешные.

 

Из данного эксперимента можно извлечь два урока, связанные со стерео-

типами. Первый состоит в том, что большинство людей, по-видимому, об-

ладают некоторыми знаниями о влиянии стереотипов и способны до неко-

торой степени их контролировать. А второй - в том, что, несмотря на это

знание, стереотипы все-таки оказывают влияние на восприятие и суждения,

и происходит это в тех случаях, когда присутствует дополнительная инфор-

мация, придающая этому суждению ложный оттенок рациональности.

 

Восприятие взаимосвязей там, где их нет: иллюзорная корреляция. Еще

один эффект категоризации и стереотипизации называют иллюзорной корре-

 

159

 

ляцией. Смысл его состоит в том, что мы видим взаимосвязь там, где она, по

нашему мнению, должна быть, но где на самом деле ее нет.

 

Феномен иллюзорной корреляции иллюстрирует эксперимент Дэвида

Хэмилтона и Терренса Роуза [36]. В нем испытуемые знакомились с двадцатью

четырьмя различными персонами - с их именами, профессиями и двумя

качествами личности. Например: <Том, продавец, болтливый и скучный>;

или: <Билл, бухгалтер, вежливый и застенчивый>. Иногда (но не во всех

случаях!) личностные качества были стереотипными для данной профессии:

продавцы восторженны и разговорчивы, а бухгалтеры, соответственно, стре-

мятся все доводить до совершенства и застенчивы. Результаты показали, что

испытуемые переоценивали частоту, с которой подобные стереотипные ка-

чества использовались для описания каждой из профессий. Иными словами,

если то или иное качество соответствовало существующему в отношении

представителей данной профессии стереотипу, то даже при отсутствии ка-

кой-либо связи между профессией и этим качеством испытуемые полагали,

что она все же имеется.

 

Иллюзорная корреляция достаточно часто проявляет себя в социальных

суждениях. Рассмотрим следующие два примера.

 

В результате опросов, проведенных в неформальной обстановке, было

выяснено, что люди постоянно преувеличивают вероятность заражения

лесбиянок вирусом СПИДа [37]. На самом деле вероятность заражения

СПИДом лесбиянок минимальная по сравнению с гетеросексуалами и с

мужчинами-гомосексуалистами. Однако знание о том, что у мужчин-го-

мосексуалистов опасность заражения СПИДом очень высока, соединен-

ное с категоризацией женщины как <гомосексуалиста>, ведет к ошибоч-

ному заключению о том, что среди лесбиянок вероятность заражения ве-

лика.

 

И другой пример. В клинических суждениях категоризация индивида -

включение его в определенную диагностическую категорию - может приве-

сти к восприятию взаимосвязи (даже если ее не существует) между индиви-

дом и поведением, соответствующим диагнозу (например, при шизофре-

нии, маниакально-депрессивном психозе) [38].

 

Где бы она ни возникала, иллюзорная корреляция играет значитель-

ную роль в подтверждении наших изначальных стереотипов и убеждений:

стереотип заставит нас видеть взаимосвязь, а та в свою очередь служит дока-

зательством верности первоначального стереотипа.

 

Эффекты своей/чужой группы (In-Group/Out-Group Effects). Один из рас-

пространенных способов категоризации людей - это разделение мира на две

части: на тех, кто принадлежит к <моей> группе, и на тех, кто принадлежит

к <чужой>.

 

К примеру, мы часто разделяем мир на <нас> и на <них>, на мой уни-

верситет и на ваш, на мою команду и на команду противника, на американ-

цев и на иностранцев, на мою этническую группу и на вашу; и даже на тех,

кто сидит во время ланча за моим столом, и на остальных посетителей кафе.

Учитывая, что мир делится нами на две такие реальности, исследователи

обнаружили много проявлений двух последствий такого деления, которые

 

160

 

могут быть названы эффектом <обезлички> (<они-все-кажутся-мне-на-одно-

лицо>) и эффектом предпочтения своей группы.

 

В большинстве случаев мы склонны считать, что члены чужих групп

гораздо больше похожи друг на друга, чем члены нашей собственной группы.

Например, Бернадетт Парк и Майрон Ротбарт попросили членов трех жен-

ских студенческих общин* определить, насколько похожими друг на друга

кажутся им члены их собственной студенческой общины и члены других

общин [39]. Было обнаружено, что члены других общин казались испытуе-

мым в большей мере похожими между собой, чем члены своей собственной

общины. Другими словами, члены чужой студенческой общины казались все

на одно лицо.

 

Одно из объяснений этого эффекта состоит в том, что о членах своей

группы испытуемые думали как об индивидуальностях, каждая из которых

имела свое собственное <лицо> и стиль жизни. Когда же они думали о членах

чужой группы, то рассматривали их исключительно сквозь призму группо-

вой принадлежности и проецировали на каждую из них один и тот же груп-

повой стереотип.

 

Что касается предпочтения своей группы, то этот эффект выражается в

тенденции рассматривать свою группу как <лучшую> по любым параметрам

и, соответственно, распределять в ее пользу различные вознаграждения. Пред-

почтение своей группы широко изучалось с помощью так называемой мини-

мальной групповой парадигмы.

 

В этой процедуре, впервые придуманной английским социальным пси-

хологом Генри Таджфелом [40], абсолютно незнакомые друг другу люди объе-

диняются в группы на основании самого тривиального и нелогичного крите-

рия, какой только можно себе вообразить. Например, в одном из исследова-

ний испытуемые следили за подбрасыванием монетки, которая случайным

образом <относила> их либо к группе <X>, либо к группе <W>. В другом иссле-

довании испытуемых вначале просили высказать мнение о репродукциях

картин художников, о которых они до этого никогда не слышали, а затем их

случайно, якобы на основе высказанных ими оценок картин, распределили

по двум группам - <приверженцев Клее> и <поклонников Кандинского>.

 

Что делает исследования Таджфела столь любопытными, так это тот

<минимум>, на основании которого были достигнуты многие его научные

результаты. Иными словами, несмотря на то что до начала эксперимента

испытуемые были абсолютно незнакомы друг с другом, ни разу не взаимо-

действовали во время эксперимента и, вероятно, никогда не будут взаимо-

действовать после него, а также несмотря на то что их действия были абсо-

лютно анонимными, они все равно поступали так, словно люди, разделявшие

вместе с ними бессмысленный групповой ярлычок, были их хорошими друзьями или

близкими родственниками. Испытуемые показывали, что они симпатизируют

тем, кто носит тот же ярлычок. Они оценивали членов своей группы скорее

 

* В американских университетах широко распространена и закреплена традицией система

как мужских <братств> (fraternities), так и аналогичных женских <сестринских> союзов (sororities).

которые мы обозначаем словом <община>.

 

161

 

всего как людей, имеющих более приятные личные качества, а их результаты -

как более высокие, чем результаты членов чужой группы. Что самое поразитель-

ное, испытуемые присуждали больше денег и других поощрений тем, кто <но-

сил> с ними одинаковый групповой ярлычок.

 

Как мы увидим в главе 7, подобные тенденции могут сформировать

основу для расовых и этнических предрассудков.

 

(Реконструирующая память

 

Какова роль памяти в социальном познании? Человеческая память по своей

природе является прежде всего (реконструирующей. Говоря это, я имею в

виду следующее: мы не записываем буквальную трансляцию прошлых собы-

тий, подобно магнитофону или видеомагнитофону, а вместо этого воссозда-

ем многие наши воспоминания из кусочков и частей, которые можем вспом-

нить, а также из ожиданий того, что должно было быть.

 

Вполне возможно, вы не согласитесь с таким выводом относительно

человеческой памяти; большинство людей не согласно [41]. Если это так,

тогда вы должны познакомиться с аргументом Тимоти Хенниса, сержанта

американской армии. Исследование, которое привело к заключению, что

память (ре)конструктивна, вполне вероятно, спасло жизнь сержанту Хенни-

су. Объясню, как это произошло.

 

Хеннис 4 июля 1986 г. был обвинен в тройном убийстве - Катрин,

Кары и Эрин Истберн и в изнасиловании первой [42]. Преступление было в

высшей мере отвратительным. По-видимому, кто-то проник в дом Истбер-

нов и, угрожая ножом Катрин Истберн, изнасиловал ее, после чего перере-

зал ей горло, нанеся еще пятнадцать ударов ножом; трехлетняя Эрин и пяти-

летняя Кара также были убиты, причем убийца нанес и им множество ноже-

вых ударов. Полиция быстро взяла след: ранее на той же неделе некто Тимоти

Хеннис отозвался на газетное объявление Истбернов с предложением взять

их черного лабрадора-ретривера. Хеннис согласился взять пса на <испыта-

тельный срок>.

 

Во время судебного процесса двое очевидцев свидетельствовали в своих

показаниях, что Хеннис находился на месте преступления в ту ночь, когда

оно было совершено. Чак Барретт подтвердил, что видел Тимоти Хенниса в

полчетвертого утра, проходящего неподалеку от дома, где произошло пре-

ступление, а Сандра Барнс подтвердила, что видела, как мужчина, похожий

на Тимоти Хенниса, получал наличные деньги у банкомата и при этом пользо-

вался карточкой, которая, как ранее установила полиция, была украдена в

ночь убийства из дома Истбернов. Несмотря на то что у Хенниса на эту ночь

было неопровержимое алиби, а также несмотря на отсутствие каких-либо

вещественных доказательств его пребывания на месте преступления (отпе-

чатки пальцев, фрагменты одежды, следы от обуви, капли крови, волосы),

суд признал обвиняемого виновным и приговорил к смертной казни по-

средством летальной инъекции.

Хеннис провел в камере смертников 845 дней, ожидая ответа на апелля-

 

162

 

цик) о пересмотре его дела, пока наконец не собрался апелляционный суд,

который на сей раз использовал процедуру разбирательства, не зависящую

от показаний свидетелей. Адвокаты Хенниса прекрасно понимали, что если и

есть какие-то шансы добиться оправдания их подзащитного, то следует оп-

ровергнуть показания свидетелей о том, что Хеннис находился на месте пре-

ступления в ночь убийства.

 

Сами по себе эти показания были весьма шаткими. Поначалу Чак

Барретт сообщил полиции - это было спустя два дня после убийства, -

что увиденный им человек имел каштановые волосы (Хеннис - блон-

дин) и шесть футов росту (Хеннис намного ниже); когда же полицейские

попросили свидетеля опознать Хенниса по фотороботу, Барретт сделал

это достаточно неуверенно. Что касается Сандры Барнс, то, когда спустя

несколько недель после совершения преступления полицейские связались

с ней, она заявила им твердо и настойчиво, что в тот день никого рядом с

банкоматом не видела.

 

Почему же оба свидетеля в зале суда столь уверенно показали на

Хенниса? Лжесвидетельство? Вероятнее всего, нет. Просто их воспомина-

ния о событиях были <сглажены> и <заострены>, по сути дела, заново

сформированы за время длившихся больше года допросов со стороны по-

лиции и юристов.

 

На втором процессе над Хеннисом в качестве свидетеля-эксперта

присутствовала Элизабет Лофтус, талантливый психолог-когнитивист. Она

известна тем, что осуществила впечатляющую программу исследований, по-

священных (реконструирующей памяти, изучив механизм того, как подоб-

ные <внушающие> допросы могли повлиять на память свидетелей и их после-

дующие показания [43].

 

В одном из экспериментов Лофтус испытуемые смотрели пленку с

записью аварии, в которой было задействовано несколько машин. После

просмотра одной группе испытуемых был задан вопрос: <С какой пример-

но скоростью машины врезались друг в друга?> Другой группе был задан

тот же вопрос, но слово <врезались> было заменено на более нейтральное -

<ударились>. По сравнению со второй группой испытуемые, слышавшие о

<врезавшихся> друг в друга машинах, оценили их скорость в момент столкно-

вения значительно выше, а спустя неделю после просмотра они даже склоня-

лись к утверждению, что на месте аварии были разбитые стекла (хотя на

самом деле на пленке ничего подобного не было).

 

Наводящие вопросы могут не только повлиять на оценку происшед-

шего (как в вышеописанном случае), но также и воздействовать на память

о самих фактах. В другом своем эксперименте Лофтус показывала испытуе-

мым серию слайдов, на которых был запечатлен случай наезда на пешехо-

да [44]. На контрольном слайде был виден зеленый автомобиль, проезжаю-

щий мимо места происшествия, и сразу же после показа этого слайда одну

группу испытуемых спросили: <Были ли на багажнике у синего автомобиля,

проезжавшего мимо, лыжи?> Другой группе испытуемых задали тот же самый

вопрос, опустив в нем прилагательное <синий>. Результаты показали, что те

испытуемые, которых спрашивали о <синей> машине, с большей частотой

 

163

 

утверждали позже, что видели синюю машину (хотя на самом деле она была

зеленой). Простой вопрос изменил их память об увиденном.

 

В последующих экспериментах Лофтус [45] немало преуспела в на-

саждении ложных воспоминаний детства в головы молодых людей путем

простого инструктажа близких родственников, которых просили говорить

об этих воображаемых событиях как о реальных фактах.

 

Например, представим себе ситуацию, когда старшая сестра моло-

дого человека рассказывает ему приблизительно следующее: <Помнишь,

когда тебе было пять лет, ты на несколько часов потерялся в университет-

ском торговом центре? И ты запаниковал, а какой-то пожилой человек

пытался тебе помочь? Когда мы тебя наконец разыскали, ты не выпускал

его руку из своей и ревел навзрыд...> Слыша эту историю несколько дней

кряду, большинство людей включат это <насажденное> воспоминание в

собственную историю жизни, затейливо <вышьют> ее недостающими дета-

лями (<Да-да, как же! Тот старик, что помог мне, еще носил фланелевую

рубашку!>) и будут абсолютно убеждены в том, что все это реально про-

изошло, хотя ничего подобного на самом деле не было.

 

Поэтому в своих свидетельских показаниях на процессе Хенниса

Лофтус посвятила свою речь обсуждению природы (ре) конструирующей

памяти и способов, с помощью которых допрос свидетеля может заста-

вить последнего сначала выстроить воображаемый сценарий, а затем по-

верить, что так все и случилось.

 

Рассмотрим показания Сандры Барнс. Поначалу она не могла вспом-

нить присутствие кого-либо рядом с банкоматом. Однако, несколько меся-

цев кряду смотря телевизор и читая газеты с освещением преступления и

ощущая на себе давление, оказываемое тем фактом, что она была единствен-

ным свидетелем, который мог видеть истинного убийцу, Барнс в конце

концов реконструировала воспоминание о том, как, находясь у банкомата,

она видела некоего мужчину, который походил на Хенниса. Происходила эта

реконструкция точно так же, как и воспоминания студентов о синей (вместо

зеленой) автомашине в эксперименте, проведенном Лофтус. Неоднократно

повторяя эту новую конструкцию для адвокатов и судей, Барнс пришла к

тому, что стала принимать ее за реальный факт.

 

Важно отметить, что Сандра Барнс не лгала намеренно. Она просто

реконструировала событие и сама поверила в то, что говорила. Точно та-

кому же анализу может быть подвергнуто и свидетельство Чака Барретта.

Как выяснилось впоследствии, увиденный им утром человек, направляв-

шийся на работу, оказался вовсе не Хеннисом.

 

К счастью для последнего, конец его злоключениям наступил 20 апреля

1989 г., когда повторный суд присяжных объявил Тимоти Хенниса невинов-

ным в совершении преступления, отметив, что в деле отсутствуют веществен-

ные доказательства, связывающие Хенниса с местом преступления, а показания

свидетелей весьма слабы. Таким образом, Хеннис стал жертвой ошибочного опоз-

нания и непонимания того, что память часто бывает (реконструирующей. (К мо-

менту написания этой книги дело об убийстве матери и дочерей Истберн все

еще оставалось нераскрытым, но у полиции появились два новых следа. Во-

 

164

 

первых, за то время, пока Хеннис сидел в камере смертников, в городке непо-

далеку было совершено еще одно убийство и изнасилование, имеющее порази-

тельное сходство с предыдущим. А во-вторых, полиция и сам Хеннис получили

несколько записок от неизвестного человека, который благодарил в них Хен-

ниса за то, что тот принял удар на себя.)

 

Ясно, что память может быть (реконструирующей, когда дело касается

быстротекущих, подобных моментальному снимку событий - таких, как

убийство или автокатастрофа. А как насчет процессов более продолжитель-

ных, например воспоминаний об истории своей жизни? То, как изменение

аттитьюда может изменить и воспоминания о событиях своей жизни, пока-

зывает эксперимент, искусно проведенный Майклом Россом, Кэти Мак-

Фарланд и Гартом Флетчером [46],

 

Эксперимент заключался в том, что студентов познакомили с одним из

трех сообщений: первое сообщение убеждало в полезности ежедневной чис-

тки зубов; второе - в том, что это занятие приносит один лишь вред; и,

наконец, третье сообщение к чистке зубов вообще не имело отношения. Что

касается первых двух сообщений, то они оказались очень эффективными и

изменили аттитьюды испытуемых в ожидаемом направлении; а изменение атти-

тьюдов привело и к изменению воспоминаний. Позже студентам был задан

вопрос: <Сколько раз вы чистили зубы за последние две недели?> Студенты,

которые познакомились с сообщением, направленным против чистки зубов,

ответили, что чистят зубы реже, в то время как студенты, познакомившиеся с

сообщением в пользу чистки зубов, ответили, что чистят зубы более часто, чем

студенты, прочитавшие не относящееся к делу (контрольное) сообщение. Таким

образом, студенты использовали вновь обретенные аттитьюды для того, что-

бы реконструировать свое прошлое.

 

Каким именно образом мы реконструируем свое прошлое зависит от

наших <теоретических представлений> о том, как это прошлое измени-

лось, чтобы стать настоящим. Рассмотрим случай некоего Тони, записав-

шегося на занятия по <развитию способностей к обучению> в своем уни-

верситете. Чаще всего подобные курсы большой ценности не имеют, и это

подтвердилось и в случае с Тони: спустя полгода, в течение которых он

посещал эти занятия, его успеваемость осталась на том же уровне, что и

раньше [47]. Однако сам Тони был убежден, что в результате посещения

этих занятий его успехи в учебе улучшились.

 

Подобное случается часто: мы верим в то, что каким-то образом мы

изменяемся или совершенствуемся, хотя на самом деле ничего подобного

не происходит. К примеру, американцы ежегодно тратят более 50 милли-

онов долларов на средства подсознательного внушения (типа <Помоги себе

сам>) - аудио- и видеокассеты, в которые предположительно встроены

скрытые сообщения, предназначенные для повышения нашей самооцен-

ки, способности к запоминанию или сексуальных возможностей. Различ-

ные опросы свидетельствуют об убежденности постоянных пользователей

таких кассет в том, что все, что на них записано, творит чудеса; однако

научные тесты не смогли документально подтвердить эффективность дей-

ствия подобных средств [48].

 

165

 

Отчего же люди столь часто верят в улучшения, которые будто бы несут

различные виды <поп-терапии>, мнимые программы <развития способности

к обучению>, а также кассеты с подсознательным внушением, несмотря на

то, что фактически доказана незначительность изменений, происходящих с

теми, кто пользуется подобными методами? Социальные психологи Майкл

Конвей и Майкл Росс заинтересовались этим феноменом и решили понаб-

людать за людьми, которые, подобно Тони, посещали упомянутые курсы

<развития способностей к обучению> [49].

 

Студенты, участвовавшие в этом эксперименте, принадлежали к числу

тех, кто записался на один из таких курсов. Некоторые из испытуемых

(они были отобраны случайно) попали только на <лист ожидания> и,

таким образом, служили контрольной группой по отношению к тем ис-

пытуемым, кто по-настоящему посещал занятия по развитию таких способ-

ностей к обучению, как умение делать заметки, эффективное слушание и

скорочтение. На самом деле данный курс никак не улучшил успеваемость

студентов: те, кто его прошел, в результате получили одинаковые оценки с

теми, кто стоял на <листе ожидания>. Тем не менее надежда тех, кто прошел

этот курс, что он улучшит их учебные навыки, привела студентов к убежде-

нию, что именно так все и произошло: прошедшие курс чаще отмечали

улучшение своих способностей к обучению и ожидали получения более вы-

соких оценок! В действительности данный курс нанес прослушавшим его

определенный вред. Поскольку реально их оценки не повысились, эти сту-

денты в итоге пришли к выводу, что они - <слабаки> (то есть они стали

оценивать себя хуже, чем были на самом деле). Таким образом, ввиду их

изначальной веры в благотворность курса, обескураживающий результат -

их оценки остались прежними - требовал объяснений, и самым простым

оказалось следующее: <Я - ужасный неудачник>.

 

Итак, исследование Конвея и Росса еще раз иллюстрирует (рекон-

струирующую природу памяти. Кроме того, оно должно заставить нас крепко

подумать, прежде чем принимать за чистую монету всевозможные личные

свидетельства о силе и эффективности различных <поп-терапий> и прочих

модных образовательных увлечений.

 

Насколько консервативно

человеческое познание?

 

Предположим, что вы находитесь в темной комнате и разглядываете на

экране слайд настолько размытый, что совершенно невозможно определить,

что на нем изображено. Через какое-то время изображение фокусируется и

становится лишь слегка размытым, и в этот момент вас просят отгадать, что

же вы видите.

 

Если вы ответите так же, как и большинство испытуемых, приняв-

ших участие в подобном эксперименте [50], то будете правы приблизи-

тельно в 25% случаев. Но предположим, вы начинаете смотреть на лишь

 

166

 

слегка размытое изображение без предварительного знакомства с сильно

размытым изображением и его постепенной фокусировки. Даже если вре-

мя экспозиции у вас теперь уменьшится, вы все равно окажетесь правы

почти в 75% случаев - троекратное увеличение точности!

 

Как это могло произойти? Результаты данного эксперимента иллюс-

трируют то, что получило название <тенденциозность подтверждения>, а

именно тенденцию к поиску подтверждения наших первоначальных гипотез

или убеждений. Когда картинка очень размыта, большинство людей начи-

нают вырабатывать гипотезы на предмет того, что бы это могло быть:

похоже на мороженое в стаканчике... нет, лошадь, вставшая на дыбы... или

Эйфелева башня? Эти предварительные догадки позднее помешают ин-

терпретировать почти четкое изображение.

 

Накоплено много свидетельств тому, что тенденциозность подтвержде-

ния весьма распространена в процессе мышления.

 

К примеру, в эксперименте Марка Снайдера и Уильяма Суонна [51]

студенткам сообщили, что им предстоит встреча с неким человеком, ко-

торого характеризовали либо как экстраверта (человек открытый, сердеч-

ный и дружелюбный), либо как интроверта (человек замкнутый, холод-

ный и отчужденный). Затем испытуемым предложили заготовить несколь-

ко вопросов, которые они должны были задать этому человеку, чтобы

получше его узнать. Что же это были за вопросы? Как выяснилось, в ответах

на них испытуемые в общем-то рассчитывали найти подтверждение своим

первоначальным гипотезам. Те испытуемые, которые думали, что им пред-

стоит встреча с экстравертом, чаще задавали вопросы, направленные на под-

тверждение этой гипотезы: <Что вы предпримете, чтобы оживить вечерин-

ку?> или: <В каких ситуациях вы более разговорчивы?> А у ожидавших встре-

чи с интровертом вопросы были несколько иные: <Как вам кажется, в каких

ситуациях вы почувствуете себя более открытым?> или: <Что вас не устривает

в шумных вечеринках?>...

 

Заметьте, если отвечать на вопрос искренне, то гипотеза испыту-

емого относительно личности отвечающего подтвердится в любом слу-

чае. Иными словами, человек, не принадлежащий ни к экстравертам,

ни к интровертам, в случае ответа на первую подборку вопросов будет

производить впечатление экстраверта, а в случае ответов на вторую -

интроверта.

 

Мы не только склонны к поиску подтверждений своих гипотез, но ча-

сто мы совершенно точно убеждены, что данные гипотезы верны. Это может

быть проиллюстрировано эффектом, который Барух Фишхофф назвал тен-

денциозностью <заднего ума>, или эффектом <Я-всегда-это-знал> [52].

 

Как вы помните из нашего обсуждения в главе 1, эффект <заднего

ума> заключается в следующем: как только мы узнаем о результате какого-

либо события, то испытываем сильное желание поверить в то, что были

способны предсказать данный результат заранее. В экспериментах Фиш-

хоффа испытуемым был предложен тест на знание ими исторических со-

бытий. Задача состояла в том, чтобы вероятностно оценить, какой из че-

тырех указанных исходов определенного исторического события имел ме-

 

167

 

сто в реальности. Впоследствии некоторым из испытуемых сообщили, какой

из предложенных вариантов исхода события реально осуществился, после

чего их попросили оценить, с какой вероятностью они назвали бы имен-

но этот вариант, если бы не было подсказки. Результаты показали, что

участники эксперимента не смогли проигнорировать полученную инфор-

мацию, они значительно переоценили правильность первоначальных ответов.

Другими словами, даже когда у испытуемых в действительности не было

готового ответа на вопрос, они, получив подсказку, тут же убедили себя в

том, что и сами все это знали и что их память не давала никаких сбоев.

 

Тенденциозность <заднего ума> служит серьезным препятствием для

эффективного обучения. Предположим, студенту сообщили, что правиль-

ным ответом на вопрос является А,а.не В. Реакцией студента будет что-то вроде:

<Да-да, конечно же А\ Я всегда это знал, просто не то сказал>. Пусть так. Возмож-

но, отвечавший действительно знал правильный ответ с самого начала. Однако

в тех случаях, когда студент все же не знал ответа, он, реагируя таким образом,

игнорирует предоставленную возможность проанализировать, почему его пер-

вый ответ был неверен и почему следующий - верен. Подобный самоанализ мог

бы указать учащемуся и на другие его ошибки и привести к более полному

пониманию затронутой проблемы.

 

И тенденциозность подтверждения, и тенденциозность <заднего ума>

подкрепляют представление о том, что человеческое познание тяготеет к кон-

серватизму. Под консерватизмом я не имею в виду сознательно принятую

определенную политическую ориентацию. Применительно к социальному

познанию консерватизм означает просто тенденцию к сохранению уже су-

ществующего - наших ранее сформировавшихся знаний, убеждений, атти-

тьюдов и гипотез.

 

На всем протяжении этой главы мы наблюдали многочисленные при-

меры когнитивного консерватизма, который проявляется в том, что наи-

большее влияние оказывает информация, полученная первой; в том, что

суждения в значительной мере опираются на легкодоступные категории; в

том, что аттитьюдные эвристики и эвристики репрезентативности иногда

используются неверно; в том, что стереотипы искажают процесс перера-

ботки информации, для того чтобы подтвердить собственную правиль-

ность; в том, что память реконструирует события прошлого, чтобы подо-

гнать их под <текущий момент>.

 

В своей стимулирующей к размышлениям статье Энтони Гринвальд [53]

утверждает, что когнитивный консерватизм имеет по меньшей мере один

полезный результат: он позволяет нам воспринимать и осознавать окружаю-

щий мир как нечто последовательное (когерентное) и стабильное.

 

Предположим, библитекарю пришлось бы заново составлять каталог

всех книг всякий раз, когда поступают новые книги, не вписывающиеся в

уже существующую каталожную систему. В результате книги под шифром

<НМ251> (социальная психология) внезапно поменяют свой шифр на

<АР57>, а стоявшие под шифром <BF> (психология) вообще будут разде-

лены на два новых - <ЕА> и <DB>. Подобная процедура потребует несколь-

ких лет труда даже для библиотеки средних размеров: и если в течение этих

 

168

 

лет вам для написания курсовой работы потребуются книги и статьи по теме

<Социальное познание>, найти их на библиотечных полках будет почти не-

возможно, поскольку в библиотеке будет сплошная неразбериха. Для того

чтобы библиотека оставалась последовательным и работающим механизмом,

разумнее лишь чуть-чуть модифицировать существующую систему каталоги-

зации и подогнать вновь приобретенные книги под нее.

 

Точно также обстоит дело и с нашей психикой. Если мы хотим, чтобы

она продолжала оставаться последовательным и работающим механизмом,

разумнее прибегать к когнитивному консерватизму и лишь чуть-чуть моди-

фицировать категории нашего когнитивного <каталога>.

 

Однако, как мы уже неоднократно убеждались на протяжении этой гла-

вы, за когнитивный консерватизм нужно платить: неправильное использова-

ние не соответствующих случаю категорий может вызвать искаженный образ

реальных событий или пропуск важной информации; неверное применение

эвристик может привести к принятию ошибочного решения; неспособность

модернизировать нашу концепцию окружающего мира при столкновении с

новой и отличающейся от уже усвоенной нами информации может иметь ре-

зультатом ошибочную картину реальности. Причем последствия всего этого от-

носятся не только к ментальной сфере, но и к социальным проблемам - таким,

как расизм, сексизм, предрассудки и просто глупость.

 

Что же можно сделать, чтобы избежать отрицательных последствий

когнитивного консерватизма? Могу предложить вам четыре практических

правила, которые смогут вам помочь.

 

Первое: будьте осторожны с теми, кто пытается сконструировать для

вас категории и дать определения ситуации. Ведь существует много способов

дать определение конкретному человеку или событию, приклеив на них со-

ответствующий ярлычок. Поэтому задайтесь вопросом: <Почему из всех воз-

можных ярлычков вам предлагают именно этот?>

 

Второе: для категоризации и описания человека или события пытай-

тесь использовать несколько различных способов. Рассматривая человека или

событие под различными углами зрения, мы не полагаемся на какую-то одну

категорию, которую мы затем начинаем использовать неправильно, мани-

пулируя фактами, чтобы подогнать их к сложившемуся мнению.

 

Третье: попытайтесь рассматривать людей и важные события жизни как

явления уникальные. Принадлежа к какой-то явно выраженной категории (на-

пример, к данной расе или полу), каждый индивид в то же время принадлежит

и ко многим другим категориям, а кроме того, обладает своими собственными

уникальными свойствами. Именно с помощью индивидуализации можно изба-

виться от чрезмерной зависимости от стереотипа или эвристики.

 

Четвертое: всегда отдавайте себе отчет в том, что вы могли

ошибиться, пав жертвой одной или нескольких когнитивных тенденциоз-

ностей, описанных в этой главе.

 

В следующей главе, посвященной самооправданию, мы продолжим изу-

чение когнитивного консерватизма и рассмотрим дополнительные способы,

с помощью которых можно оградить себя от вредных последствий искажен-

ного мышления.

 

169

 

Как аттитьюды и убеждения

направляют поведение?

 

В нескольких последних разделах мы рассматривали, как наши убеждения

влияют на познание социальной реальности. Разумно задаться вопросом: а

каковы взаимоотношения между убеждениями и поведением? Можем ли мы

воспользоваться аттитьюдами с целью предсказать поведение? Предполо-

жим, мне нравится ванильное мороженое, а вам - нет. Будет ли наше пове-

дение по отношению к данному сорту мороженого различным или нет?

Интуиция подсказывает, что будет. Большинство предположит, что я буду

покупать именно ванильное мороженое, предпочитая его всем другим сор-

там; вы же, напротив, лишь в последнюю очередь остановите свой взгляд на

ванильном мороженом.

 

Пока дело касается ванильного мороженого, в реальности все будет

обстоять именно таким образом. Однако мы совершим серьезную ошибку,

если предположим, что подобная тенденция распространяется и на все про-

чие случаи жизни. Исследования, насчитывающие долгую историю, дают

основание для вывода о том, что в огромном большинстве ситуаций выска-

занное выше интуитивное предположение оказывается неверным,

 

Давайте рассмотрим это подробнее. Одно из классических исследова-

ний на тему связи между аттитьюдом и поведением было проведено в начале

30-х гг. Ричардом Лапьером [54].

 

В ту пору в Соединенных Штатах Америки существовало достаточно

неприкрытое и агрессивное предубеждение против <цветных>: американцам

азиатского, испаноязычного или африканского происхождения часто отка-

зывали в праве пользоваться общественными туалетами, фонтанчиками с

питьевой водой, ресторанами и гостиницами. В 1933 г. Лапьер связался с вла-

дельцами 128 ресторанов и отелей, разбросанных по всей стране, чтобы

выявить их аттитьюды в отношении китайцев. Исследователь задавал владель-

цам вопрос: <Примете ли вы и обслужите ли посетителей-китайцев?> Свыше

90% опрошенных ответили: <Нет!> Однако, посещая указанные заведения в

компании с молодой китайской парой, Лапьер обнаружил, что только в

одном из них, расположенном в маленьком калифорнийском городке, отка-

зались обслужить <цветных>. Таким образом, аттитьюды владельцев рестора-

нов и гостиниц не соответствовали их реальному поведению по отношению

к китайцам.

 

Если бы результаты Лапьера оставались отдельным эпизодом, мы бы

все же могли полагаться на наше интуитивное предположение, что атти-

тьюды и убеждения блестяще предсказывают последующее поведение. Но

в 1969 г. Алан Уикер сделал детальный обзор более сорока исследований

аттитьюдно-поведенческих отношений. В этих исследованиях изучались та-

кие весьма разнообразные аттитьюды, как удовлетворенность работой,

этнические предрассудки, потребительские предпочтения и политичес-

кие убеждения. Уикеру удалось обнаружить лишь слабые свидетельства в

пользу гипотезы о том, что по аттитьюдам можно предсказать поведение.

170

 

Вот к какому выводу он пришел: <В целом данные исследования дают осно-

вания заключить, что предположение об отсутствии связи или о наличии

лишь слабой связи между аттитьюдами и реальным поведением гораздо веро-

ятнее, чем предположение об их тесной связи> (с. 65) [55].

 

Аттитьюдно-поведенческие связи как порождение нашего ума. Как же со-

вместить всю эту массу исследований с нашей интуицией, подсказывающей,

что убеждения человека прочно связаны с его поведением? Один из способов -

сделать вывод о том, что на самом деле такой связи в реальности не существует

и что она существует только у нас в голове, иначе говоря, мы просто вообража-

ем, что люди действуют согласно их убеждениям и аттитьюдам.

 

Подобное предположение имеет некоторые основания. В предыдущих

двух главах мы наблюдали, как власть социальной ситуации побуждает

людей к конформности. Владельцы гостиниц, опрошенные Лапьером, без

сомнения, испытывали сильное социальное давление, заставлявшее их отве-

чать <нет> на письменный запрос о возможности принять китайцев в каче-

стве постояльцев. Однако они подвергались и прямо противоположному дав-

лению - принять, если они не хотят скандала, молодую китайскую пару на

ночлег, коли те переступили порог их гостиницы. Возможно, владельцы го-

стиниц всякий раз подчинялись всего лишь более непосредственному давле-

нию. Возможно, все мы - не более чем <продукты> социальной ситуации, в

которой мы непосредственно находимся.

 

В поддержку гипотезы о том, что мнение об аттитьюдно-поведенческой

согласованности - это исключительно порождение нашего ума, может слу-

жить широко распространенная тенденция приписывать причину поведения

индивида скорее его индивидуальным характеристикам (например, чертам

личности и аттитьюдам), нежели власти самой ситуации.

 

Например, на вопрос: <Почему маленький Джонни плохо выполнил до-

машнее задание?> - ответом чаще всего будет: <Потому что он глуп или ленив>.

В этом ответе совершенно игнорируются такие ситуативные факторы, как пере-

полненность школы или то, что Джонни окружают слабые одноклассники. Дру-

гими словами, наблюдая нечто, происходящее с человеком, большинство из

нас делают предположение о том, что данное событие каким-то образом связа-

но с типом его личности. Нам бы хотелось верить, что люди получают то, что

заслуживают, и заслуживают то, что получают.

 

Эдвард Джонс и его коллеги называет данную тенденцию - приписы-

вать причину поведения соответствующей (<корреспондентной>) характе-

ристике личности - корреспондентным умозаключением [56]. Этот тип умозак-

лючения объясняет поведение человека на языке свойств или черт, которые

как раз и характеризуют данное поведение. Вот несколько примеров: <Сэм

пролил вино на ковер, потому что он неловок (а не потому, что он на

мгновение отвлекся)>, или: <Ответ Эми Тому был полон сарказма, потому

что Эми вообще агрессивна (а не потому, что она в этот момент потеряла

терпение)>, и так далее.

 

На то, что данные умозаключения широко распространены и воспро-

изводятся даже в тех ситуациях, где они явно неуместны, указывает экспери-

мент Эдварда Джонса и Виктора Харриса [57]. Испытуемые, участвующие в нем,

 

171

 

знакомились со статьями, написанными якобы студентами-политологами, в

которых режим Фиделя Кастро на Кубе оценивался либо весьма благожелатель-

но, либо критически. Одной половине испытуемых сообщили, что авторы ста-

тей были свободны в выборе своей позиции, а второй половине испытуемых

сообщили, что авторов вынудили изложить заданную позицию, да еще и попро-

сили их сделать это как можно лучше. После этого испытуемые должны были

отгадать истинные аттитьюды авторов в отношении Кастро.

 

И каковы же результаты? В тех случаях, когда авторы были свободны в

выборе своей позиции, испытуемые полагали, что содержание статей отражает

аттитьюды авторов: те, кто написал прокастровскую статью, очевидно, и был

настроен прокастровски, и, наоборот, антикастровская статья указывала, по

мнению испытуемых, на антикастровские настроения автора. Ничего удиви-

тельного тут нет. Удивительно другое: тот же результат наблюдался и в случае,

когда испытуемые считали, что автора заставили поддерживать заранее заданную

позицию! Иначе говоря, тех авторов, которых заставили написать статью в пользу

Кастро, испытуемые также рассматривали как его сторонников, а тех, кого

заставили писать против Кастро, - как его противников.

 

Делая свои умозаключения, испытуемые не принимали (или не полно-

стью принимали) в расчет ситуативное давление, вынуждавшее авторов к

защите определенной позиции, и предполагали, что поведение авторов про-

истекало из разделяемых ими твердых убеждений. В данном случае, как мы

видели, аттитьюдно-поведенческие связи существовали лишь в воображении

наблюдателей,

 

В каких случаях аттитьюды все-таки предсказывают поведение? Тот

факт, что аттитьюды не всегда служат хорошими <предсказателями> пове-

дения, не означает, что с их помощью его вообще никогда нельзя предска-

зать. Роль ученых как раз и заключается в том, чтобы попытаться опреде-

лить условия, при которых событие происходит с большей или меньшей

вероятностью.

 

Недавно Расселл Фазио [58] установил, что одним из главных фак-

торов, увеличивающих вероятность того, что мы будем действовать, опи-

раясь на аттитьюд, является доступность.

 

Легкодоступный аттитьюд - это такой аттитьюд, в котором оценка

объекта возникает в голове сразу же, почти мгновенно,-стоит нам только

с ним встретиться. Например, стоит мне только произнести слово <змея>,

как большинство людей немедленно подумают о чем-то <плохом> и <опас-

ном>, а при произнесении слов <живопись Рембрандта> - о чем-то безус-

ловно <прекрасном>. Каждому из нас известны люди, при одном упомина-

нии которых мозг выдает немедленную реакцию: <О нет, ни слова больше об

этом подонке!> или <О, какой это замечательный человек!> Все это и есть

легкодоступные аттитьюды.

 

Однако отнюдь не все аттитьюды и убеждения таковы. К примеру,

мы можем иметь свое мнение о государственном статусе Пуэрто-Рико или

о ценности рекламы, однако для большинства из нас эти мнения не из

разряда тех, что сразу же приходят в голову. Иногда у нас и нет реального

аттитьюда, иначе говоря, наша память не хранит никакой оценки данного

 

172

 

объекта, тем не менее, если попросят, мы можем рискнуть высказать такую

оценку. Например, исследователи общественного мнения часто сталкиваются

с ситуацией, когда люди готовы высказывать мнения по поводу явно сфаб-

рикованных проблем - таких, к примеру, как некое фиктивное новшество

в законодательстве или помощь какой-нибудь заведомо несуществующей

стране. В последних двух случаях мало вероятно, чтобы подобные малодоступ-

ные аттитьюды, или вообще <не-аттитьюды>, реально направляли наше по-

ведение.

 

Каким же образом на наше поведение влияют легкодоступные атти-

тьюды? Согласно Фазио, с их помощью можно избирательно восприни-

мать и интерпретировать какой-либо объект, а также осмыслять сложную

ситуацию.

 

Ранее мы уже наблюдали, как аттитьюды могут повлиять на когни-

тивную обработку информации: они выступают в роли эвристик, влияющих

на интерпретации, объяснения, размышления и суждения по поводу той

или иной ситуации. Однако каждый данный аттитьюд - это лишь один из

многих факторов, с помощью которых можно осмыслить ту или иную ситу-

ацию; можно назвать и другие - например, объективные характеристики

данной ситуации, высказывания о ней других людей либо наши обобщен-

ные аттитьюды в отношении целого класса подобных ситуаций. В случае,

когда аттитьюд легкодоступен, он с большей вероятностью, чем иные пси-

хологические <инструменты>, будет использован для определения ситуации.

А после того как ситуация определена, мы действуем, если действие возмож-

но, опираясь на наши восприятия и интерпретации.

 

Предположение о том, что легкодоступные аттитьюды все-таки на-

правляют наше поведение, подкреплено целым рядом доказательств. Од-

ним из показателей доступности аттитьюда является скорость, с которой

индивид может <выдать> оценочную реакцию на какой-либо объект или

какую-либо проблему.

 

Во время президентских выборов 1984 г. Расселл Фазио и Кэрол Уиль-

яме [59] использовали <скорость реакции>, чтобы предсказать, кто прого-

лосует за Роналда Рейгана, а кто - за Уолтера Мондейла. Приблизительно за

пять месяцев до выборов исследователи отправились в местный торговый

центр, захватив с собой микрокомпьютер; там они спрашивали мнение по-

сетителей по различным вопросам, включая и оценку каждого из двух канди-

датов на пост президента. Компьютер фиксировал скорость, с которой рес-

понденты оценивали кандидатов, и она рассматривалась как мера доступно-

сти соответствующих аттитьюдов. Позже Фазио и Уильяме снова встречались

с испытуемыми и расспрашивали их о том, как они восприняли две серии

теледебатов кандидатов в президенты. А после того как выборы состоялись,

испытуемых спросили, за кого же они в итоге голосовали. Эксперимент по-

казал, что те индивиды, у которых за пять месяцев до выборов имелись

легкодоступные аттитьюды (быстрая реакция) в отношении кандидата, с

большей вероятностью, чем индивиды с менее доступными аттитьюдами,

голосовали за <своего> кандидата и оценивали прошедшие теледебаты в соот-

ветствии со своими аттитьюдами.

 

173

 

В последующем исследовании Фазио и его коллеги [60] специально повы-

шали доступность аттитьюда, заставляя испытуемых повторно выражать свои

мнения или предоставляя испытуемым возможность непосредственно взаимо-

действовать с объектом аттитьюда. Исследователи постоянно получали одни и те

же результаты: легкодоступные аттитьюды могут служить <предсказателями> того,

каким будет последующее поведение, а менее доступные - нет.

 

Действия, основанные на восприятии. Есть еще один способ влияния

аттитьюдов и убеждений на поведение: убеждение может создать социальный

мир, в котором мы живем. Недавний эксперимент Пола Херра иллюстриру-

ет, как это может происходить [61].

 

Используя словесную игру-головоломку, Херр намеренно увеличил до-

ступность понятия <враждебность> для ряда своих испытуемых, и сделал он

это с помощью техники формирования установки, которую мы уже обсуж-

дали в этой главе. Испытуемых просили отыскать имена людей, зашифрован-

ные в буквенной матрице. Для одной половины испытуемых это были имена

людей, ассоциировавшихся с враждебностью: Чарлз Мэнсон*, Адольф Гит-

лер, аятолла Хомейни и Дракула**. Другая половина испытуемых искала и

находила имена персонажей относительно добрых: Питера Пэна, папы Иоанна

Павла II, девочки-кинозвезды Ширли Темпл и Санта-Клауса. Затем испыту-

емые читали довольно двусмысленное описание некоего Дональда (его пове-

дение могло выглядеть и как враждебное и как невраждебное), после чего

они должны были оценить степень враждебности этого человека.

 

В соответствии с нашими прежними рассуждениями резонно было бы

предположить, что различные головоломки окажут свое влияние на сужде-

ния испытуемых относительно Дональда. Так, по сравнению с Гитлером и

Мэнсоном почти всякий человек будет выглядеть менее враждебным, вклю-

чая также и Дональда, и, напротив, по сравнению с папой римским и Сан-

та-Клаусом почти все будут выглядеть более враждебными, включая также и

Дональда. Именно это и обнаружил Херр: испытуемые, у которых формиро-

валась установка на предельно враждебных людей, оценили Дональда как

менее враждебного человека, чем те испытуемые, у которых формировали

установку на добрых людей***.

 

* Основатель секты, созданной по принципу <семьи> хиппи, организатор зверского и немоти-

вированного убийства в 1969 г. кинозвезды Шарон Тейт и ее гостей; осужден на пожизненное заклю-

чение.

 

** Легендарный вампир из Трансильвании. нашедший литературное воплощение в романе

Брэма Стокера, а после завоевания киноэкрана превратившийся в культовый образ <фильмов

ужасов>.

 

*** Читатель должен заметить принципиальную разницу между данным экспериментом и

тем, что был проведен Хиггинсом и другими (см. его обсуждение выше в этой же главе). В эксперимен-

те Хиггинса исследователи формировали у испытуемых установку на определенную категорию ка-

честв - их <отрицательность>, и это влияло на наблюдателей таким образом, что они начинали

рассматривать последующие двусмысленные стимулы (типа Дональда) в более негативном свете про-

сто потому, что именно на поиск негатива у них и формировали установку. В эксперименте же Херра

исследователи проводили прайминг испытуемых в отношении конкретных примеров враждебности

(Гитлер). И в этом случае сработал эффект контраста: по сравнению с предельно враждебными персо-

нажами, двусмысленный персонаж (Дональд) начинал выглядеть этаким плюшевым медвежонком. -

Примеч. автора.

 

174

 

Однако на этом эксперимент Херра не заканчивался. Следующий этап

представлял собой некую коллективную игру, причем испытуемые играли в

нее с человеком, которого они принимали за Дональда. В процессе игры

участникам приходилось выбирать одну из двух стратегий - соревнование

или сотрудничество. Так вот, Херр обнаружил, что, когда испытуемые

полагали, что играют против <враждебного> Дональда, они действовали

так, как будто это соревнование, когда же они думали, что играют с <доб-

рым> Дональдом, то в этом случае они более тяготели к сотрудничеству.

Интересно в этой связи заметить, что испытуемые, наивно исполнявшие

роль самого Дональда, вполне адекватно воспринимали степень враждебно-

сти своих партнеров.

 

Суммируя, можно заключить, что в этом эксперименте весьма тонкий

контекст оказал влияние на ожидания и мнения людей, а эти ожидания и

мнения, в свою очередь, повлияли на их поведение, а впоследствии они

повлияли и на следующий цикл восприятия.

 

Итоги. К каким же выводам можно прийти на основании столь зна-

чительного числа исследований взаимосвязи между аттитьюдами и пове-

дением?

 

Первый и главный вывод состоит в том, что результаты многих иссле-

дований аттитьюдов и поведения подчеркивают принцип, с которым мы

еще не раз встретимся на страницах этой книги: тонкие, подчас незаметные

ситуативные переменные в действительности часто являются сильными де-

терминантами нашего поведения.

 

И второй вывод заключается в том, что большинство людей склон-

ны не замечать важности ситуативных факторов в объяснении поведения,

предпочитая им объяснения, основанные на предположениях о личност-

ных свойствах и аттитьюдах. Иными словами, большинство из нас счита-

ет, что аттитьюды людей действительно предсказывают их поведение, и

мы слишком полагаемся на это убеждение в интерпретации поведения

других людей. Мы видим наличие взаимосвязи между аттитьюдами и поведе-

нием даже тогда, когда в реальности этой взаимосвязи может и не быть.

 

Однако в отдельных случаях аттитьюды действительно предсказывают

поведение. Когда аттитьюд оказывается легкодоступен, то есть когда он легко

приходит в голову, тогда он с большей вероятностью предскажет наше по-

ведение. Легкодоступные аттитьюды окрашивают и модифицируют нашу ин-

терпретацию окружающего социального мира. Далее мы действуем, основы-

ваясь на этой интерпретации, и наши действия создают мир, который суще-

ствовал до этого лишь в нашем восприятии.

 

Три тенденциозности,

проявляющиеся в социальном объяснении

 

На протяжении всей нашей жизни мы ежедневно вынуждены искать объяс-

нения множеству событий и происшествий. Почему Саддам Хуссейн вторгся

 

175

 

в Кувейт? Почему та привлекательная девушка (юноша) не обратила на меня

внимание? Как получилось, что я сдал письменный экзамен так слабо, а вы

- так хорошо? Почему мама не приготовила мое любимое блюдо, когда я

приехал к ней на рождественские каникулы? Часто наши ответы на по-

добные вопросы точны и рациональны, однако не стоит недооценивать

их уязвимость по отношению к неточностям и тенденциозности.

 

В своих исследованиях того, как мы интерпретируем социальный мир,

социальные психологи обнаружили три обобщенные тенденциозности, ко-

торые часто воздействуют на наши атрибуции и объяснения: фундаменталь-

ную ошибку атрибуции, тенденциозность деятеля-наблюдателя и тенденциоз-

ности в познании себя.

 

Фундаментальная ошибка атрибуции. Данный термин относится к

общечеловеческой тенденции преувеличивать значение личностных или дис-

позиционных факторов, а не ситуативных или <средовых> влияний при опи-

сании и объяснении причин социального поведения [62],

 

Ранее нам уже приходилось наблюдать один из примеров данной тен-

денции - корреспондентное умозаключение. Иначе говоря, в своих объяс-

нениях, почему Сэм придерживается определенных политических взгля-

дов или ведет себя определенным образом, мы склонны использовать ха-

рактеристики личности (он твердо верит в данную политическую программу;

он ленив) вместо ситуативных факторов (ему было поручено защищать эту

позицию; в тот день он очень устал). Под влиянием корреспондентных умо-

заключений у нас может сложиться убеждение, что в мире гораздо

больше согласованности между мотивом и поведением, чем это есть на

самом деле.

 

Еще один пример фундаментальной ошибки атрибуции дает экспе-

римент, проведенный Гюнтером Бирбрауэром [63]. В нем испытуемые были

свидетелями своеобразной инсценировки, в которой исполнители, по сути,

абсолютно точно сыграли участников знаменитого эксперимента Стэнли

Милграма на послушание персоне, облеченной властью (он был описан в

главе 2), Вспомним, что Милграм сконструировал ситуацию, позволяв-

шую достичь высокой степени послушания: оно выражалось в нанесении

сильных ударов электрическим током <ученику>. Как и большинство ис-

пытуемых в эксперименте Милграма, человек, игравший роль <учителя> в

инсценировке Бирбрауэра, выказал высокую степень послушания, посы-

лая <ученику> максимальный электрический разряд. После окончания ин-

сценировки Бирбрауэр попросил своих испытуемых оценить, какое, по их

мнению, количество испытуемых в эксперименте Милграма проявило

послушание в созданной ситуации.

 

Результаты показали, что испытуемые постоянно преуменьшали ре-

ально выявленный уровень послушания. Конкретно, испытуемые Бирбра-

уэра предположили, что только от 10 до 20% людей, поставленных в ана-

логичные условия, довели бы величину электрического разряда до макси-

мума (соответственно до 450 вольт). В реальности, как вы помните, Милграм

обнаружил, что <до конца> идут более 65% испытуемых. Иными словами,

испытуемые Бирбрауэра полагали, что поведение конкретного человека, за

 

176

 

действиями которого они наблюдали, отражало его отличительные личнос-

тные диспозиции (внутренние предрасположенности), то есть то, что он

был особенно агрессивен или особенно послушен. В то же время эти испыту-

емые оказались не способны атрибутировать данное поведение власти ситу-

ации, которая вызывала подобное поведение у большинства людей.

 

Как наблюдатели, мы часто упускаем из виду тот факт, что каждый

индивид играет множество социальных ролей, а мы часто являемся свидете-

лями лишь одной из них. И поэтому влияние социальных ролей при объяс-

нении человеческого поведения легко проглядеть,

 

К примеру, я знаю профессора-психолога, которого назову доктором

Меншем. Студенты обожают доктора Менша: когда они описывают его в ходе

обязательной процедуры оценки преподавателей или в неформальных беседах,

то употребляют такие слова, как <сердечный>, <внимательный>, <заботящийся

о студентах>, <доступный в общении>, <харизматический>, <блестящий> и <дру-

желюбный>. Однако у коллег доктора Менша, особенно у тех, кто вел с ним

профессиональные беседы в аудитории, сложился иной образ: да, так же как и

студенты, коллеги видят в докторе Менше блестящего специалиста, но в то же

время они описывают его как человека напряженного, настроенного весьма

критически, жесткого, любящего спорить и безжалостного.

 

Чье впечатление окажется верным - студентов или психологов? Дей-

ствительно ли доктор Менш является жестким и критически настроенным

человеком, который просто разыгрывает из себя добрячка перед студента-

ми? Или он на самом деле сердечен и внимателен, но предпочитает зани-

мать жесткую позицию в контактах с коллегами-психологами?

 

Все это - неправильно поставленные вопросы. А фактом является

то, что моему другу доктору Меншу доступен широкий спектр различных

видов поведения. Некоторые из его социальных ролей как бы вытягивают

поведение из одной части спектра, а другие социальные роли вытягивают

поведение из иной части спектра.

 

Студенты видят доктора Менша, играющего лишь одну из своих со-

циальных ролей - роль преподавателя. Он очень хороший преподаватель,

а дело хорошего преподавателя - <выявить все лучшее в студентах>; эта

задача обычно требует от учителя проявления сердечности и заботы. Таким

образом, студенты точно описали поведение моего друга в рамках этой

роли. В то же время роль способного профессионала, полезного для своих

коллег, иногда требует агрессивного поведения: с целью отыскания исти-

ны хороший профессионал часто будет сильно накалять спор, чтобы по-

смотреть, как далеко он может завести. Подобный <пережим> часто заканчи-

вается резкой, интенсивной и безжалостной критикой. Таким образом, и

коллеги доктора Менша точно описали поведение, которому они были

свидетелями.

 

Однако и студенты, и коллеги-профессионалы совершили фундаменталь-

ную ошибку атрибуции, когда предположили, что наблюдаемое ими поведение

обусловлено исключительно определенными характеристиками личности. На

самом деле оно в большей степени основывается на том, как именно доктор

Менш воспринимает требования к своей социальной роли.

 

177

 

Сказанное не означает, что свойства личности не имеют отношения к

делу. Не всякий способен на такой широкий спектр различных поступков,

как доктор Менш, однако полагать, что он либо <жесток>, либо <серде-

чен>, - значит игнорировать власть исполненной им социальной роли.

 

То, как при объяснении поведения порой недооценивается воздей-

ствие социальной роли, иллюстрируют умно поставленные эксперименты

Ли Росса, Терезы Амабайл и Джулии Стейнмец [64]. В одном из своих

экспериментов, который исследователи проводили в форме телевиктори-

ны, приглашенным поручалось исполнить одну из двух ролей: а) ведуще-

го, в задачу которого входила подготовка трудных вопросов, и б) участ-

ника викторины, которому нужно было на них отвечать; распределение

ролей производилось в случайном порядке. Наблюдатель смотрел это ра-

зыгранное шоу, а затем оценивал общую эрудицию ведущего и участни-

ка, отвечавшего на вопросы. Поставьте себя на место наблюдателя. Что вы

видите? Ну, если вы не страдаете от избытка внимательности, то почти

наверняка вы увидите человека чрезвычайно умного и много знающего и

человека - довольно глупого.

 

А теперь, пожалуйста, вглядитесь повнимательнее. Заметьте, как эти

две роли ограничивают поведение их исполнителей. Вот ведущий вываливает

на голову участника особенно заковыристые вопросы, ответы на которые

известны только посвященным: <На каком стадионе некая звезда бейсбола

(называется фамилия) установила свой рекорд?>; <Какой город является сто-

лицей Литвы?>; <Какого числа и в каком году умер Томас Джефферсон?> [65].

Всего лишь задавая подобные вопросы, ведущий производит впечатление

умницы, а участник викторины сталкивается с необходимостью отвечать на

них (и наверняка на многие из них не ответит), поэтому он выглядит глупо-

вато.

 

Именно это и обнаружили Росс и его коллеги: наблюдателям ведущие

кажутся гораздо более знающими, нежели участники. Хотя на самом деле в

высшей степени мало вероятно, чтобы ведущие были более эрудированны-

ми, чем участники, так как каждый получал свою роль благодаря случайному

распределению. И что самое интересное: ведь это было известно и наблюдате-

лям^. И все равно, вынося свои суждения об исполнителях разыгранной вик-

торины, наблюдатели оказались не в состоянии учесть влияния социальных

ролей и попали в ловушку, приписав увиденное личностным диспозициям.

 

Если бы фундаментальная ошибка атрибуции была ограничена сужде-

ниями о профессорах университета и участниках шоу-викторин, вероятно,

не стоило бы уделять ей столько внимания. Однако ее последствия простира-

ются чрезвычайно далеко.

 

Рассмотрим распространенную реакцию большинства американцев на

женщину, которая расплачивается в супермаркете <продуктовыми талона-

ми>*: <Лентяйка! Если бы она действительно захотела найти работу, то уж

давно бы нашла!> - или такую, например, характеристику в адрес человека,

осужденного за кражу со взломом: <Ужасный человек! Каким же надо быть

 

* Талоны на питание, выдаваемые безработным в рамках социальной помощи.

178

 

злодеем, чтобы совершить подобное!> Оба описания могут точно отражать

действительность; но более вероятно то, что они представляют собой прояв-

ления в действии фундаментальной ошибки атрибуции.

 

Хотя здесь не место для полномасштабного обсуждения ситуативных

причин бедности и преступности, однако все же можно утверждать, что

существуют и многие другие факторы, кроме личностных характеристик,

объясняющие, почему данный человек испытывает бедность или совершает

преступление. Среди таковых окажутся и отсутствие работы, и неграмот-

ность, и экономический спад, и отсутствие положительных ролевых моде-

лей в ближайшем окружении, и детство в неблагополучной семье.

 

Фокусируя внимание в большей степени на личностных факторах, а не

на ситуативных, мы невольно защищаем совсем не ту социальную политику

в отношении бедности или преступности. Так, результатом атрибуции <дан-

ный преступник - дьявол> станут новые финансовые вливания в расшире-

ние строительства тюрем и увеличение сроков выносимых приговоров, в то

время как осознание того, что проблема преступности обусловлена в боль-

шей мере безработицей, отсутствием положительных ролевых моделей и

неграмотностью, повлечет за собой увеличение средств, выделяемых на улуч-

шение качества школ и улучшение качества подготовки преподавателей, а

также на снижение налогообложения для тех бизнесменов, которые инвес-

тируют в беднейшие районы.

 

Поймите меня правильно. Я вовсе не утверждаю, что такие диспозици-

онные факторы, как лень, неумение и неспособность работать, не существу-

ют в природе. Существуют. Я лишь указываю на то, что большинство из нас

(причем большую часть времени) слишком <зацикливаются> на диспозици-

онной атрибуции, когда причина поведения вполне может оказаться ситуа-

тивной. По крайней мере, наше знание о фундаментальной ошибке атрибу-

ции должно подготовить нас к тому, что наши диспозиционные атрибуции

могут не всегда быть правильными и стоит серьезно отнестись к девизу рома-

ниста Сэмюэла Батлера: <Туда иду я, но лишь по милости Господней>.

 

Тенденциозность деятеля-наблюдателя. В социальном суждении может

иметь место еще одна распространенная тенденциозность - тенденциозность

деятеля-наблюдателя. Она выражается в том, что люди, совершающие те или

иные действия, стремятся приписать их влиянию ситуативных факторов, в

то время как наблюдатели стремятся приписать те же действия устойчивым

личностным диспозициям деятелей [66].

 

Например, по-моему, я много времени провожу на пляже, потому что

погода прекрасна, но, по-моему, вы тоже проводите много времени на пля-

же, потому что помешаны на водных видах спорта. Политические лидеры

часто описывают собственные мудрые решения и ошибки в основном как

неизбежный результат сложившихся обстоятельств, в то время как частные

граждане более склонны рассматривать и те и другие как следствия личност-

ных характеристик этих лидеров.

 

Припомните случай с убийством Китти Дженовезе, описанный в гла-

ве 2. После того, как миссис Дженовезе была убита в Нью-Йорке на глазах

тридцати восьми свидетелей, находившиеся в непосредственной близости

 

179

 

очевидцы утверждали, что ситуация была запутанной и двусмысленной, так

что трудно было определить, что происходит. Репортеры же назвали это

<апатией свидетеля>. Иными словами, я истолковываю неопределенность

ситуации в свою пользу для того, чтобы объяснить собственное поведение

ситуативной причиной, но вам я такого преимущества не даю: при объясне-

нии вашего поведения я совершаю фундаментальную ошибку атрибуции.

 

Существуют весомые доказательства того, что тенденциозность деяте-

ля - наблюдателя является всепроникающей. Так, исследования показали: а)

оценивая успехи или неудачи тестирования, студенты склонны объяснять ре-

зультаты других, исходя из их способностей, а собственные результаты, исходя

из сложности теста; б) студенты, добровольно согласившиеся участвовать в

психологическом исследовании, приписывают участие в них важности данного

исследования, в то время как наблюдатели смотрят на это как на отражение

личной склонности этих студентов участвовать в любом эксперименте; в) на-

блюдая за поведением сверстников, студенты приходят к выводу, что данный

человек и дальше будет действовать в том же духе (подразумевая, таким обра-

зом, предрасположенность к соответствующему поведению), в то время как

деятели указывают, что лично они, вероятнее всего, в будущем предполагают

действовать иначе; г) студенты, которых просят ответить, почему их лучший

друг выбирает именно данную подружку и именно данную профилирующую

дисциплину, объясняют, что это связано с качествами их лучшего друга, одна-

ко когда дело доходит до собственного выбора, то он объясняется уже качества-

ми подружек или профилирующей дисциплины', д) люди приписывают больше

личностных черт другим, нежели самим себе [67].

 

Что же является причиной тенденциозности деятеля-наблюдателя? Эк-

сперимент Майкла Стормса указывает, что это - функция того, на чем

сфокусировано внимание человека [68]. Так, внимание деятеля обычно

фокусируется на его окружении и на прошлых событиях, он может обла-

дать особыми знаниями о том, какие факторы привели к данному поведе-

нию и соответствующим переживаниям. В то же время внимание наблюда-

теля почти всегда фокусируется на деятеле, то есть на том, кто совершает

действие, и поэтому наблюдатель может быть не в курсе того, какие исто-

рические или средовые причины привели к тому, что деятель поступает

так, а не иначе.

 

В эксперименте Стормса двое испытуемых участвовали в беседе меж-

ду собой, а два наблюдателя следили за ними - каждый за своим. После окон-

чания беседы деятели (участники беседы) и наблюдатели указывали, в какой

степени определенные типы поведения - такие, как дружелюбие, разговорчи-

вость, нервозность и доминирование, - возникли вследствие диспозиционных

характеристик или вследствие влияния ситуации. Как можно предположить,

деятели с большей вероятностью объясняли свое поведение влиянием ситуа-

ции, в то время как наблюдатели объясняли поведение деятелей в терминах их

личностных диспозиций. Это неудивительно и вполне соответствует тому, что

мы уже знаем о тенденциозности деятеля - наблюдателя.

 

Однако в данном исследовании имелся один интересный поворот. Ча-

сти испытуемых показали видеозапись беседы, которую засняли либо с при-

 

180

 

вычной для них точки зрения (то есть деятели видели пленку с изображением

поведения другого участника беседы, а наблюдатели вновь видели того чело-

века, за которым их просили понаблюдать во время беседы), либо с проти-

воположной (деятели теперь видели самих себя, а наблюдатели - <чужого>

участника беседы). Когда видеокамера фиксировала события с привычной

точки зрения, имела место тенденциозность деятеля - наблюдателя; однако,

когда угол зрения менялся на противоположный, точно так же менялась на

противоположную и тенденциозность. А именно: деятели, видевшие теперь

себя с точки зрения наблюдателя, склонялись к тому, чтобы объяснить соб-

ственное поведение на языке диспозиционных факторов, в то время как на-

блюдатели, которые теперь наблюдали ситуацию с точки зрения <своих>

участников беседы, склонялись к объяснению поведения <своего> участника

(деятеля) на языке ситуативных факторов.

 

Часто тенденциозность деятеля-наблюдателя может приводить к недо-

разумению и конфликту. К примеру, если Сэм опоздал на свидание к Сью-

зен, то он (деятель) будет искать объяснения собственной медлительности в

том, что он <все время попадал на дороге под красный свет>, в то время как

Сьюзен (наблюдатель) могла прийти к заключению: <Сэм потерял ко мне

всякий интерес>. Аналогичным образом, когда советские войска вторглись в

Афганистан, советская сторона объясняла этот акт своей <реакцией на вос-

стания местных жителей и необходимостью защитить свои южные границы>,

хотя внешние наблюдатели оценили данные действия лишь как еще одно

проявление советской агрессии, А когда Соединенные Штаты Америки втор-

глись в Панаму, с их стороны это было действие, направленное на <сверже-

ние наркобарона>, в то время как сторонние наблюдатели рассматривали

действия США как акт империалистической агрессии. Подобные восприятия

и атрибуции служат затем основой последующих действий, которые могут

приводить к эскалации конфликта.

 

Эксперимент Стормса указывает на один из методов, с помощью

которого можно погасить потенциальный конфликт в зародыше, пока он

не произошел: поменяйте точки зрения деятелей и наблюдателей! Один из

способов сделать это - усилить эмпатию через проигрывание противопо-

ложной роли. Другим тактическим приемом, активно используемым для

развития международных отношений, являются программы культурного

обмена, когда граждане одной страны какое-то время проживают на тер-

ритории другой. Оба указанных способа изменяют как точку зрения, так и

информацию, доступную для осуществления атрибуций,

 

В главе 8 мы рассмотрим чрезвычайно мощную и успешно апробиро-

ванную технику под названием <сенситивный тренинг>, которая нацелена

на улучшение межличностного взаимопонимания посредством обеспече-

ния обратных связей между участниками тренинга, то есть информирова-

ния их о том, как видят и воспринимают мир другие.

 

Тенденциозности в познании себя. А теперь настало время обратить вни-

мание на то, что происходит с нашим социальным познанием в процессе

познания самого важного объекта - нашего собственного Я.

С точки зрения психологии, одной из главных целей является сохране-

181

 

ние и улучшение нашего мнения о себе. Если следовать взглядам Уильяма

Джеймса, это особенно верно по отнощению к нашему социальному и ду-

ховному Я. Как утверждает Джеймс:

 

<Социальное Я... стоит выше материального Я... Мы больше должны забо-

титься о нашей чести, наших друзьях и человеческих привязанностях, чем о здо-

ровой коже или о богатстве. А что касается духовного Я, то эта ценность настоль-

ко высока, что ради того, чтобы не потерять ее, человек должен быть готов рас-

статься с друзьями, славой, собственностью, да и с самой жизнью> [69].

 

Будучи важнейшим источником мотивации - то, как мы воспринима-

ем себя самих, - в огромной степени влияет на все наши социальные когни-

ции [70]. Более подробно мы обсудим процессы, связанные с Я-процессами,

в следующей главе. Сейчас же давайте отметим два основных способа, по-

средством которых наше Я влияет на социальное познание: эгоцентрическое

мышление и самовозвеличивающую тенденциозность.

 

Эгоцентрическое мышление. Эгоцентрическое мышление означает тен-

денцию воспринимать себя находящимся ближе к центру событий, чем это

есть на самом деле [71]. Большинство людей вспоминают события прошлого

так, как будто они играли в них ведущую роль, контролируя и влияя на

поведение других людей.

 

Можно привести множество примеров эгоцентрического мышления,

и, возможно, один из самых интересных из них зафиксирован в исследова-

нии ученого-политолога Роберта Джервиса [72]. Он утверждает, что мировые

политические лидеры весьма склонны считать (хотя и без достаточных осно-

ваний), что любое действие иностранной державы является либо ответным

актом на их собственные предшествующие решения, либо оно предпринято

с намерением вызвать некие ответные действия с их стороны. Иными слова-

ми, политический лидер полагает, что мир международной политики вра-

щается вокруг его собственной персоны. Например, на всем протяжении

второй мировой войны Гитлер приписывал факт отсутствия бомбардировок

германских городов британскими ВВС желанию британского командования

избежать ответных ударов, а не нехватке самолетов в Великобритании (что

было истинной причиной).

 

Очень часто политические лидеры убеждены, что их действия расстраива-

ют зловещие намерения неприятеля, в то время как фактически никаких злове-

щих актов не планировалось или от этих актов по каким-то причинам успели

отказаться. Именно под эту категорию подпадает случай, происшедший с офи-

циальными лицами в администрации президента Никсона, которые предска-

зывали мощное наступление северовьетнамских сил во время визита Никсона в

Китай и потому настаивали на превентивных мерах в виде массированных бом-

бардировок противника. По окончании же войны стало ясно, что планов по-

добного наступления не существовало. Точно так же сегодня закат Советского

Союза часто рассматривается в Америке главным образом как результат дорого-

стоящей программы вооружений, осуществленной президентом Роналдом Рейга-

 

182

 

ном, нежели как результат экономических и структурных проблем в самом

Советском Союзе, накапливавшихся и разраставшихся на протяжении мно-

гих лет.

 

Джервис делает следующее леденящее душу заключение по поводу

того, как эгоцентрическое мышление воздействует на глав государств. Убеж-

дение (по большей части ошибочное) ведущих политиков в том, что они

являются причиной того или иного поведения других стран, приводит к

преувеличенной вере в политику устрашения - к убеждению в том, что

можно предотвратить будущие события наказанием или угрозой наказа-

ния. А это почти всегда не так.

 

Разумеется, политические лидеры - не единственные, кто убежден,

что они контролируют события. Это достаточно распространенный фено-

мен и среди нас, <простых> людей. В несложном эксперименте Эллен Лэн-

джер [73] продемонстрировала силу <иллюзии контроля>. Исследование зак-

лючалось в том, что испытуемые покупали лотерейные билеты. Важным

моментом было то, что некоторые из них могли выбрать, какой билет

купить, в то время как другие должны были брать тот билет, который им

предлагал экспериментатор. После этого испытуемым была предоставлена

возможность продать свои билеты обратно экспериментатору. Лэнджер обна-

ружила следующую закономерность: те испытуемые, которые сами выбира-

ли билеты, заламывали за них цену, иногда в четыре раза превышающую

цену, назначенную теми испытуемыми, кому билеты достались по разнаряд-

ке. Видимо, у испытуемых возникла иллюзия, что их действия по выбору

билета могли повлиять на результат, они считали тот билет, который они

выбирали сами, более <счастливым>.

 

Конечно, все мы прекрасно знаем о том, что выигрыш определялся

просто случайно, и, независимо от того, кто его выбирал, ни у одного из

билетов не было большей вероятности оказаться выигрышным. Однако ил-

люзия контроля, порожденная эгоцентрическим мышлением, очень сильна,

поэтому неудивительно, что в большинстве проводимых лотерей покупате-

лям позволяют самим выбирать <счастливый билетик>.

 

Убеждение в том, что наше Я является центром Вселенной, позволяет

объяснить парадокс, который демонстрируется ежедневно на страницах аме-

риканских газет. Состоит он в следующем. Хотя многие американцы чрезвы-

чайно горды технологическими и научными достижениями своей страны,

однако менее 10% дневных американских газет регулярно печатают колонки,

посвященные науке. И наоборот, более 90% тех же самых газет содержат ежед-

невные астрологические колонки, посвященные попыткам предсказать буду-

щее человека, основываясь на положении звезд в момент его рождения. Как это

могло произойти? Ответ состоит в том, что предмет, которым <торгуют> ежед-

невные гороскопы, относится к классу <утверждений Барнума>, названных так

по имени Финеаса Тейлора Барнума*, заметившего однажды: <Дураки рожда-

ются каждую минуту>. <Утверждения Барнума> - это описания личности, со-

 

* Знаменитый американский театральный и цирковой импрессарио XIX в., создатель сети

цирков Барнума.

 

183

 

ставленные так, что они верны почти для каждого человека. Например: <Вы,

вероятно, сдержанны среди незнакомых людей> или <Вы смотрите на жизнь

со смешанным чувством оптимизма и пессимизма>, или <Вы часто открыты

мнениям других, но, когда потребуется, вы можете твердо стоять на своем>.

Все эти описания приложимы почти к каждому из нас. Но ввиду присущей

нам тенденции мыслить эгоцентрично почти каждый убежден, что <утверж-

дение Барнума> больше всего подходит именно к нему (или к ней); большин-

ство не доводит мысль до конца и не осознает, что и почти все остальные

думают так же. Отсюда и привлекательность газетных гороскопов для огром-

ного числа людей.

 

В одном из экспериментов, задуманных с целью проверить, до какой

степени можно уверовать в <утверждения Барнума>, Ричард Петти и Ти-

моти Брок [74] предложили испытуемым некий фиктивный личностный

тест, а затем сообщили им фиктивные же результаты тестирования. Так,

половина испытуемых получила в свой адрес положительное <утвержде-

ние Барнума>, описывающее их как людей с <открытым мышлением> (то

есть способных воспринять разные позиции по одной и той же проблеме),

в то время как вторая половина - также положительное утверждение, но

описывающее их как людей с <закрытым мышлением> (то есть таких, кото-

рые, приняв собственное решение, твердо стоят на своем). Хотя сообщения

о результатах, повторяю, были чисто фиктивными, почти все испытуемые

сочли, что они получили очень точную характеристику собственной лично-

сти. И даже более того! Петти и Брок обнаружили, что <вновь обретенная

личность> испытуемых повлияла на их последующее поведение. Конкретно

это заключалось в следующем. И <открытых> и <закрытых> испытуемых по-

просили изложить свои мнения по проблемам, каждая из которых предпола-

гала возможность существования двух различных позиций. Те из испытуе-

мых, которые методом случайной выборки получили <утверждение Барну-

ма>, описывающее их как людей с <открытым мышлением>, изложили свои

мнения в пользу обеих позиций по каждой из затронутых проблем, в то

время как испытуемые с <закрытым> мышлением чаще высказывали аргу-

менты лишь в пользу одной из позиций. Это еще один пример того, как

наши убеждения и ожидания могут творить социальную реальность.

 

Склонность к эгоцентрическому мышлению порой проявляется весьма

тонко, часто влияя на наше запоминание прошлых событий и другой ин-

формации.

 

Один из наиболее часто получаемых исследовательских результатов

состоит в том, что люди значительно лучше запоминают информацию,

касающуюся их самих [75]. Более того, работая в группах, индивиды больше

склонны вспоминать и фокусировать внимание на своих собственных ре-

зультатах и запоминать их, жертвуя информацией о деятельности других.

К этому можно добавить, что если человек играет активную роль в генери-

ровании информации, то эта информация запоминается лучше, чем инфор-

мация, которую человек получил, оставаясь пассивным. Наконец, исследова-

ния с завидным постоянством демонстрируют превосходство запоминания

информации, связанной с собственным Я. Иными словами, когда люди ду-

 

184

 

мают о том, как тот или иной термин или объект приложим к ним, они

запоминают его лучше, чем когда они думают о том, как он приложим к

другим людям.

 

Роль эгоцентрического мышления в процессах запоминания имеет прак-

тические последствия и для студентов: один из лучших способов запомнить

материал этой книги - соотнести его с вашим личным опытом, подумать о

том, как материал может быть приложим к вам самим. Это поможет вам

лучше сдать грядущие экзамены.

 

Самовозвеличивающая тенденциозность. Эта тенденциозность заклю-

чается в склонности людей осуществлять диспозиционные атрибуции в

случае успеха и ситуативные - в случае неудачи.

 

Например, если Линда, играя в баскетбол, забрасывает мяч в корзи-

ну из трудного положения, то есть вероятность, что она припишет это

своему меткому глазу и особой прыгучести. В то же время, если она прома-

жет, то всегда сможет утверждать, что в момент прыжка ее толкнули или

она неудачно скользнула ногой по мокрому месту на площадке.

 

Много возможностей для проявления самовозвеличивающей тенден-

циозности дает вождение автомобиля. Ниже приведены реальные пись-

менные объяснения водителей, вовлеченных в дорожные происшествия.

Как вы убедитесь, самовозвеличивающая тенденциозность в данных слу-

чаях более чем очевидна [76]:

 

<Телеграфный столб налетел на меня и задел бампер в то время, как я

пытался увернуться от столкновения>.

 

<Невидимая машина выскочила буквально из ниоткуда, ударила меня и

исчезла>.

 

<В тот момент, когда я ударился задом о другую машину, моя была при-

паркована по всем правилам>.

 

<Когда я подъехал к перекрестку, обзор мне загородила высокая изгородь

у дороги. Другой машины я просто не заметил>.

 

<Пешеход ударил мою машину и упал под нес>.

 

Исследователи собрали богатый урожай доказательств в поддержку

житейски очевидной закономерности: люди легко принимают хорошее в

себе и отрицают плохое. Вот некоторые примеры: а) студенты, хорошо сдав-

шие экзамен, приписывают результат своим способностям и усилиям, а сту-

денты, сдавшие его плохо, - плохим вопросам или невезению; б) игроки в

азартные игры воспринимают свои успехи как результат, основанный на

умении, а неудачи - как проявление случайности; в) когда супруги подсчи-

тывают, какой процент времени каждый обычно посвящает домашним де-

лам, то общая сумма превышает 100%, иными словами, каждый из супругов

сам о себе думает, что он больше трудился по дому, чем думает о его вкладе

другой супруг; г) в общем люди оценивают себя выше, чем их оценивают

другие, и убеждены, что их уровень <выше среднего>; д) в группах, состоя-

щих из двух участников и выполняющих сложное задание, хороший резуль-

тат принимается без возражений и разбирательств, а большую часть ответ-

 

185

 

ственности за плохой результат каждый из членов группы перекладывает на

партнера; е) на вопрос, почему они кому-либо несимпатичны, студенты

отвечают, что причиной этого являются не они сами (например, они не

считают, что как-то не так повели себя по отношению к человеку, который

их не любит), зато, услышав мнение, что они кому-то нравятся, те же сту-

денты приписывают это качествам собственной личности [77]. Как заметили

Гринвальд и Блеклер, <представленное нам <Я> других людей (обычно) слиш-

ком хорошее, чтобы быть правдой; в свое же собственное (слишком) хоро-

шее <Я> люди часто искренне верят> [78].

 

Интересен вопрос: <Почему люди подвержены самовозвеличивающей

тенденциозности?> Одно из объяснений, согласующееся с некоторыми эм-

пирическими данными, - чисто когнитивное: люди просто получают раз-

личную информацию в зависимости от того, в какой роли они выступают -

в роли деятелей или в роли наблюдателей [79]. Вернемся к результату, касаю-

щемуся супружеских пар, у которых суммарный вклад в домашнее хозяйство

превышает 100%. Подобную <неточность> подсчетов легко объяснить разли-

чиями во внимании и памяти. Например, гораздо более вероятно, что всякий

раз, когда я мою пол, чищу ванную комнату и туалет, мою посуду, я поста-

раюсь мысленно вести учет своим действиям и, следовательно, быстрее вспом-

ню о них, нежели о тех, что делаешь ты. Весьма вероятно, что я смогу вспом-

нить следующее: я четыре раза на протяжении прошлой недели мыл посуду,

кроме того, выносил мусор, убирал в гараже, чистил щеткой пса, а также

подстригал газон во дворе. Что касается тебя, то я вспомню, как ты чистила

камин, но пропущу или забуду такие факты: ты приготовила ужин, три раза

ты мыла посуду, кроме того, ты съездила за продуктами, пропылесосила

полы, укрепила ограду, а также заплатила по счетам. Когда дело дойдет до

подсчета доли каждого в домашнем хозяйстве, уверен, выйдет так, что я

посвятил ему больше времени, чем ты.

 

Однако полностью когнитивно-информационная гипотеза не в состо-

янии объяснить все случаи самовозвеличивающей тенденциозности. К при-

меру, количество информации, доступной как успешным, так и неуспеш-

ным участникам тестов или азартных игр, скорее всего, одинаково. Поэтому

предложено и другое - мотивационное - объяснение данной тенденциозно-

сти: мы стремимся воспользоваться соответствующими атрибуциями, чтобы

защитить и сохранить наши Я-концепции и нашу самооценку. Согласно это-

му подходу, если я обладаю положительным взглядом на себя самого, мне

легко воспринимать и принимать себя как человека, совершающего позитив-

ные поступки. В то же время я должен оградить себя от всяческих покушений

на этот положительный взгляд на себя, возможно, с помощью отрицания

фактов или удобного их оправдания. Такой тип поведения называется <пове-

дением, направленным на защиту Я>.

 

Каким образом мы можем быть уверены в том, что некое поведение

мотивировано желанием сохранить высокую самооценку? Давайте рассмот-

рим условия, при которых мы с наибольшей вероятностью прибегаем к

атрибуциям, направленным на защиту Я.

В серии экспериментов Гиффорд Уери и его коллеги [80] обнаружили,

 

186

 

что вероятность самовозвеличивающего объяснения возрастает, когда: а) вы-

сока вовлеченность человека в данное поведение; б) человек ощущает от-

ветственность за результат собственных действий; в) поведение человека

осуществляется на глазах у других. Люди с наименьшей вероятностью осу-

ществляют <самовозвеличивающую> атрибуцию, когда чувствуют, что она

не позволит им достойно выйти из создавшегося положения, а именно

когда аудитория ясно дает понять, что оправдания неуместны или же они

приведут к неразумным ожиданиям относительно будущих результатов.

Иначе говоря, самовозвеличивающие объяснения появляются чаще всего

тогда, когда наше Я включено, то есть когда Я находится под угрозой или

же когда человек видит возможность приобрести в своих собственных глазах

положительный имидж.

 

А что происходит, когда индивид не обладает положительным Я-обра-

зом, так что защищать и укреплять, собственно, нечего? Подобное наблюда-

ется у людей, пребывающих в состоянии депрессии или имеющих низкую

самооценку.

 

В серии изобретательных экспериментов Лорен Аллой и Лин Абрам-

сон обнаружили явление, которое можно обозначить как <депрессивный

реализм> - отсутствие самовозвеличивающей тенденциозности у людей,

переживающих депрессию [81]. Испытуемых просили нажимать на кнопку:

если после этого зажигался свет, испытуемый получал денежный выиг-

рыш, если свет не зажигался, то он терял свои деньги. Некоторые испыту-

емые, нажимая на кнопку, действительно всегда зажигали свет, однако

более интересными были другие испытуемые, у которых нажатие на кноп-

ку лишь в части попыток приводило к включению лампочки. В конце экс-

перимента испытуемых попросили ответить, насколько, по их мнению,

они влияли на включение света. И вот какими оказались результаты. В тех

случаях, когда кнопка лишь частично влияла на зажигание света, нор-

мальные испытуемые считали свое влияние большим, если они в итоге ока-

зались в выигрыше, и меньшим - в случае проигрыша. Это блестящий при-

мер самовозвеличивающей тенденциозности. Однако депрессивные испыту-

емые (а в эксперименте участвовали и такие) точно оценивали степень

собственного влияния на зажигание света. Иными словами, люди, склонные

к депрессии, не поддались искушению самовозвеличивающей тенденциоз-

ности. Видимо, тот факт, что они относились к себе плохо, способствовал

подрыву их <нормальной> мотивации видеть себя в наилучшем свете. Эти

люди, по словам Аллой и Абрамсон, <оказались мрачнее, но мудрее>.

 

В чем польза проявлений тенденциозности по отношению к себе? Когда

мы изучаем психические процессы и обнаруживаем, что подавляющее боль-

шинство людей склонны мыслить эгоцентрически и подвержены самовозве-

личивающей тенденциозности, легче всего было бы прийти к заключению:

а) люди - это всего лишь патетичные, иррациональные, глупые существа,

которые ослепляют себя, чтобы не видеть вещи такими, какие они есть на

самом деле; б) самовозвеличивающая тенденциозность должна быть исклю-

чена, чего бы это ни стоило. Однако подобные выводы представляют собой

громадное упрощение.

 

187

 

Как указывалось ранее, хотя мы часто и подвержены тенденциозному

мышлению, однако мы также способны мыслить ясно и рационально. Более

того, тенденциозности, связанные с Я, могут служить важным целям. Инди-

вид, верящий в то, что он является причиной добрых и хороших дел, будет

трудиться еще усерднее и настойчивее над достижением трудных целей, А в

результате подобных усилий могут родиться научные открытия, великие про-

изведения искусства или политические соглашения, которые принесут ог-

ромную пользу миллионам людей.

 

Интересный пример процесса такого рода дают результаты исследо-

ваний баскетболистов, проведенных Робертом Гроувом и его коллегами

[82]. Гроув обнаружил, что команды-победительницы приписывают свои

успехи стабильным причинам, в то время как проигравшие команды при-

писывают свои неудачи - нестабильным (досадные случайности, <не вов-

ремя объявленные> перерывы и тому подобное). Данная тенденциозность

может оказаться полезной (по крайней мере в течение короткого периода

времени), потому что позволяет проигравшим избежать психологической

опустошенности, не погрязнуть в этих переживаниях и продолжать иг-

рать, несмотря на череду поражений.

 

Тенденциозности, связанные с Я, могут принести и более суще-

ственную пользу.

 

Недавно социальный психолог Шелли Тейлор [83] проинтервьюирова-

ла сотни людей, столкнувшихся с трагическими или почти трагическими

событиями. Среди интервьюируемых были больные раком и другими болез-

нями, представляющими угрозу для жизни, а также женщины, подверг-

шиеся насилию. Исследовательница установила, что трагическое событие

отнюдь не <разрушало> этих людей, а, напротив, заставляло большинство из

них воспрянуть духом. Это особенно ярко проявилось в случаях, когда эти

люди придерживались чрезмерно оптимистических взглядов относительно

своих шансов на выздоровление или когда они были убеждены в своей спо-

собности не допустить повторения в отношении себя акта насилия. Убежден-

ность, даже иллюзорная, в том, что в их силах преодолеть трагические обсто-

ятельства, приводила этих людей к выбору более перспективных методов

лечения и к развитию стратегий приспособления, позволяющих справиться

с жизненным стрессом; все это в целом оказывало благотворное воздействие

на их жизнь.

 

Точно так же Мартин Селигман [84] обнаружил в целой серии ис-

следований, что оптимистический стиль мышления - вера в то, что пора-

жение есть всего лишь результат невезения и может быть преодолено уси-

лиями и способностями, - ведет к более высоким достижениям, хороше-

му здоровью и лучшему видению своих перспектив.

 

Обобщая, можно сказать, что подверженность эгоцентрическому

мышлению и возвеличивающим атрибуциям имеет целый ряд преимуществ.

В то же время важно постоянно иметь в виду, что за эти положительные

последствия приходится платить. И как вы, без сомнения, уже поняли,

главной ценой становится несколько искаженная картина нашего Я и во-

обще окружающего нас мира.

 

188

 

Ирония состоит в том, что, как мы видели, эта искаженная картина

мира часто вызвана мотивом оправдания самих себя и своего поведения, то

есть стремлением интерпретировать или исказить смысл наших действий та-

ким образом, чтобы привести его в соответствие с тем, что мы считаем

совместимым с действиями высокоморальных и разумных людей.

 

Лично для меня одним из самых потрясающих качеств общественного

животного является наша трогательная потребность видеть себя добрыми и

разумными людьми и то, что эта потребность часто приводит нас к поступ-

кам, которые ни добрыми, ни разумными не назовешь. Человеческая по-

требность в самооправдании настолько важна, что сама по себе заслуживает

целой главы, к которой мы сейчас и переходим.

 

 

Самооправдание

 

Вообразим себе следующую сцену. С молодым человеком по имени Сэм про-

водят сеанс гипноза. Ему внушают, что после выхода из гипноза, когда часы

пробьют четыре, он должен будет выполнить следующие задания: 1) пройти

к платяному шкафу, достать свой плащ и галоши и одеть их; 2) захватить

зонтик; 3) пройти восемь кварталов до ближайшего супермаркета и купить

там шесть бутылок виски; 4) вернуться домой. Сэму также объясняют, что,

как только он все это проделает, власть внушения кончится, и он снова

станет самим собой.

 

Когда часы бьют четыре, Сэм немедленно идет к шкафу, достает

плащ и галоши, захватывает зонтик и выходит на улицу, направляясь в

супермаркет. Честно говоря, данные ему поручения выглядят несколько

странно, потому что: 1) стоит ясная солнечная погода - на небе ни

облачка; 2) рядом с домом Сэма есть магазинчик, где торгуют спирт-

ным, и бутылка виски там стоит столько же, сколько и в супермаркете,

расположенном за восемь кварталов от дома; 3) Сэм вообще непьющий.

 

Тем не менее Сэм выполняет задание, возвращается, открывает вход-

ную дверь, заходит в свою квартиру, выходит из состояния <транса> и обнару-

живает себя стоящим посреди собственной квартиры в плаще и галошах, с

зонтом в одной руке и большим пакетом, полным бутылок, - в другой. На лице

Сэма явные признаки смущения, но это длится лишь мгновение. Между ним и

его другом-гипнотизером завязывается следующий диалог:

 

Привет, Сэм, ты откуда?

Э... из магазина.

Да? А что ты там покупал?

Гм... э... кажется, виски.

Но ты же не пьешь, разве не так?

 

Да... но... я планирую провести сразу несколько вечеринок в последую-

щие несколько недель. Придут друзья...

А зачем тебе этот плащ, когда на улице солнце?

Э... ну, в это время года погода изменчива, а мне не хотелось случайно

промокнуть. Короче, на всякий случай!

 

190

 

1^

 о ' ^

i"   '^

 

'^

 

&>.

^^ ..

 

Но ведь на небе ни облачка?

 

Ну, кто может гарантировать, что они не появятся!

Да, кстати, а где ты покупал виски?

Э... да там... в супермаркете.

А зачем было ходить так далеко?

Ну, я подумал... денек выдался хороший, почему бы нс прогуляться!

 

У большинства людей есть мотивация к оправданию своих действий,

убеждений и чувств. Когда человек совершает какие-то действия, он обяза-

тельно попытается убедить себя (и других), насколько возможно, в том, что

поступает логично и разумно.

 

Во внешне глупых и бессмысленных поступках Сэма была причина: его

загипнотизировали. Но, поскольку он сам не знал об этом (в ходе гипноза

был дан приказ забыть это событие) и поскольку молодому человеку было

трудно примириться с мыслью, что он оказался способен на столь идиотские

поступки, то он и попытался что есть сил убедить себя (и своего друга) в

том, что <в его безумии была система> и его действия на самом деле были

вполне осмысленными,

 

В таком же ключе можно оценить и описанный в главе 2 эксперимент

Стэнли Шехтера и Джерри Сингера. Напомню вам, что исследователи вводи-

ли испытуемым дозу эпинефрина. У тех испытуемых, которых предваритель-

но предупредили о симптомах, вызываемых этим лекарством (учащенное

сердцебиение, влажные ладони, тремор рук), имелись разумные объяснения

происходящего: <это всего лишь действие лекарства>. Поскольку у тех, кого

не ввели в курс дела, столь же логичного объяснения появившимся симпто-

мам под рукой не оказалось, то они пытались уверить себя, что в данный

момент пребывают в состоянии либо лихорадочного веселья, эйфории, либо,

наоборот, гнева (в каком именно состоянии они пребывают, зависело от

социальных воздействий окружающей среды).

 

Концепция самооправдания может быть приложима к куда более ши-

рокому спектру явлений.

 

Предположим, вы застигнуты страшным стихийным бедствием, ска-

жем, землетрясением. Вокруг вас рушатся дома, гибнут и получают ранения

люди. Нет нужды говорить о том, что вы напуганы. Нужно ли искать какие-

либо оправдания этому страху? Конечно, нет. Доказательства - рядом: ране-

ные люди и разрушенные дома служат более чем достаточным оправданием

вашего страха. А теперь, вместо этого, представьте, что землетрясение про-

изошло в соседнем городе. Вы ощущаете подземные толчки и слышите рас-

сказы о разрушениях. Вы снова испуганы, но на сей раз не находитесь непос-

редственно на месте катастрофы; ни вы, ни окружающие вас люди не пост-

радали, и ни один дом в вашем городе не подвергся разрушениям. Нужны ли

будут теперь какие-то оправдания страху? Да, нужны. Подобно людям, ис-

пытывавшим сильную реакцию на эпинефрин в эксперименте Шехтера-

Сингера, но не подозревавшим о ее причинах, и подобно нашему загипно-

тизированному приятелю в плаще и галошах, вы почувствуете желание ка-

ким-либо образом оправдать свои действия и чувства. В данном случае в

 

191

 

непосредственной близости от вас не видно ничего, что могло бы внушать

страх, поэтому вам придется поискать какие-то оправдания, чтобы ответить

на вопрос, почему вы испуганы до потери сознания.

 

Подобные стихийные бедствия не являются гипотетическими - они

реально имели место в Индии. Изучая последствия происшедшего там зем-

летрясения, исследователи, в частности, собрали и проанализировали рас-

пространявшиеся в то время слухи. То, что удалось обнаружить, оказалось

впечатляющим. Так, индийский психолог Джамуна Прасад [1) выявил следу-

ющую закономерность: если землетрясение происходило в соседнем городе,

а жители близлежащей деревни (в которой и проводилось исследование)

могли ощущать толчки, не подвергаясь в то же время непосредственной опас-

ности, то в этой деревне отмечалось появление множества слухов, предрекав-

ших другие надвигающиеся беды! Жители данной деревни сами верили и

всячески способствовали распространению слухов о том, что: 1) на деревню

идет стена воды; 2) днем потопа и всеобщего разрушения станет 26 февраля;

3) случится еще одно страшное землетрясение в день лунного затмения; 4) в

ближайшие дни следует ждать циклона; 5) грядут еще более ужасные, но

пока не предсказуемые напасти.

 

Отчего же во всем мире люди не устают сочинять подобные истории,

верить в них и передавать их другим? Эти люди - мазохисты? Или парано-

ики? Ведь совершенно очевидно, что подобные россказни вряд ли вне-

сут в души тех, кто распространяет и слушает их, чувства покоя и уве-

ренности.

 

Одно из весьма привлекательных объяснений описанного феномена

состоит в том, что люди были очень испуганы и, не найдя в реальной

ситуации достаточного оправдания охватившему их страху, вынуждены

были изобрести свое собственное оправдание. Таким образом, они пере-

ставали чувствовать себя дураками: в конце концов, если приближается

циклон, то понятно, почему у меня квадратные глаза.

 

Данное объяснение подкрепляется исследованием слухов, проведенным

Дурганандом Синха [2]. Он изучал слухи, распространяемые в индийской дерев-

не сразу после такого же по масштабу стихийного бедствия, которое описано в

работе Прасада; главное различие между этими двумя исследованиями состояло

в том, что Синха изучал людей, действительно пострадавших от разрушений и

ставших свидетелями причиненного ущерба. Они были испуганы, но имели для

этого все основания и не нуждались в поисках дополнительного оправдания

своих страхов. Поэтому распространяемые в их среде слухи не содержали пред-

сказаний относительно будущих бедствий и вообще не были сильно преувели-

чены. Слухи оказались скорее утешительными. В частности, предсказывалось, что

водоснабжение будет восстановлено в самое ближайшее время - а это не соот-

ветствовало действительности.

 

Процессы, которые я здесь обсуждаю, были включены Леоном Фес-

тингером в разработанную им теорию человеческого познания и мотивации

[3]. Названная теорией когнитивного диссонанса, она, как это часто бывает,

оказалась на удивление простой; однако мы еще увидим, сколь невероятно

широк диапазон ее приложений.

 

192

 

Я начну с обсуждения формальных аспектов теории, а затем перейду к

различным конкретизациям.

 

Когнитивный диссонанс представляет собой состояние напряжения,

возникающее всякий раз, когда у индивида одновременно имеются две

когниции (идеи, аттитьюда, убеждения, мнения), которые психологически

противоречат друг другу. Иными словами, две когниции находятся в диссо-

нансе, если из первой следует отрицание второй. Так как появление когни-

тивного диссонанса вызывает неприятные ощущения, люди стремятся умень-

шить его. В данном случае можно предложить грубую аналогию с процессами,

которые происходят в связи с возникновением и ослаблением таких побуж-

дений, как чувство жажды или голода, за исключением того обстоятельства,

что в нашем случае побуждающая сила возникает вследствие когнитивного

дискомфорта, а не физиологических потребностей. Придерживаться двух

противоречащих друг другу идей - значит <флиртовать с абсурдом>, а люди,

как заметил философ-экзистенциалист Альбер Камю, - это существа, кото-

рые тратят свою жизнь, чтобы попытаться убедить себя в том, что их суще-

ствование не абсурдно.

 

Каким образом мы убеждаем себя в том, что наша жизнь не является

абсурдной, иначе говоря, как мы уменьшаем когнитивный диссонанс?

Путем изменения одной или обеих когниции таким образом, чтобы сде-

лать их более совместимыми (более консонантными) друг с другом, или

же путем добавления других когниции, помогающих преодолеть разрыв

между двумя первоначальными*.

 

Позвольте мне привести пример, увы, слишком знакомый многим. Пред-

положим, некий человек, будучи курильщиком, читает сообщение о медицин-

ских исследованиях, доказывающих связь курения с раком легких и другими

заболеваниями дыхательных путей. Курильщик испытывает диссонанс: когни-

ция <я курю сигареты> вступает в диссонанс с другой когницией - <курение

вызывает рак>. Очевидно, в данном случае наиболее эффективным путем умень-

шения диссонанса является полное прекращение курения: когниция <курение

вызывает рак> консонантна когниции <я не курю>.

 

Однако для большинства людей бросить курить - задача не из лег-

ких.

 

Представьте себе молодую женщину по имени Салли, которая пыта-

лась бросить курить, но не смогла. Что ей остается делать, чтобы умень-

шить диссонанс? Вероятнее всего, она начнет <работать> над второй когни-

цией - <курение вызывает рак>. Салли может попытаться обесценить доказа-

тельства, связывающие курение с раковыми заболеваниями. К примеру, она

может попытаться убедить себя, что экспериментальные доказательства не

однозначны. В дополнение к этому она постарается отыскать каких-либо ум-

 

* Из предыдущей главы (<Социальное познание>) мы узнали, что убеждения и аттитыоды не

всегда являются хорошими предсказателями поведения человека, то есть поведение не всегда согласуется

с соответствующими убеждениями и аттитьюдами. В данной главе мы хотим подчеркнуть, что

большинство людей считает, что их убеждения и аттитыоды должны быть в согласии с реальным

поведением. А потому люди стремятся оправдать свое поведение, когда оно все же противоречит

аттитьюдам. - Примеч. автора.

 

193

 

ных и рассудительных людей, которые также курят, и таким образом убедить

себя, что, уж если Дебби, Николь и Ларри грешат тем же, значит, курение

вовсе не так опасно. Салли может перейти на сигареты с фильтром и заста-

вить себя поверить в то, что фильтр задерживает канцерогенные вещества.

Наконец, в попытках сделать свое поведение менее абсурдным, несмотря на

опасность, которую оно собой представляет, Салли может добавить еще не-

сколько когниций, консонантных с курением. Так, она сможет повысить для

себя ценность процесса курения, убедив себя в том, что оно представляет

собой важный и доставляющий удовольствие вид деятельности, весьма су-

щественный для того, чтобы расслабиться: <Пусть я проживу меньше, зато с

большим наслаждением>. Точно так же Салли может даже попытаться превра-

тить процесс курения в своего рода добродетель, создав романтизированный

Я-образ по принципу <а черт с ним!>, выказывая своим поведением полное

презрение к опасности.

 

Такое поведение уменьшает диссонанс посредством уменьшения аб-

сурдности идеи намеренно предпринимать действия, ведущие к раку. Сал-

ли оправдывала свое поведение, когнитивно преуменьшая опасность или

преувеличивая ценность того, что делает. В итоге ей удалось либо сконстру-

ировать новый аттитьюд, либо изменить уже существующий.

 

А вот реальные данные. В 1964 г., вскоре после предания гласности доклада

Главного хирурга США об опасностях курения, было проведено исследование

[4), имевшее целью оценить реакцию населения на новые факты, свидетель-

ствовавшие, что курение способствует возникновению рака легких.

 

Что касается некурящих, то они в подавляющем большинстве случаев

доверяли заключению медиков: лишь 10% опрошенных заявили, что, по их

мнению, связь между курением и раком не доказана. Подобный факт объяс-

няется тем, что у этих респондентов отсутствовала мотивация не доверять

докладу. Курящие же попали в более затруднительное положение. Курение -

это привычка, с которой не так-то легко расстаться: это удается лишь 9%

курильщиков. Для того чтобы оправдать возможность продолжать курение,

эти люди стремились скомпрометировать доклад. Они активно отрицали фак-

ты: 40% заядлых курильщиков заявили, что никакой связи между их пагуб-

ной привычкой и раком недоказано. Курящие респонденты были более склон-

ны к рационализациям: среди тех, кто согласился, что в жизни хватает и дру-

гих опасностей и что раком заболевают и курящие и некурящие, курильщиков

было вдвое больше, чем вторых.

 

Курильщики, болезненно воспринимающие опасность, грозящую их

жизням в результате курения, могут уменьшить диссонанс и другим путем

- занижая степень выраженности своей вредной привычки. Так, в одном

из исследований [5] было обнаружено, что из 155 человек, каждый из

которых выкуривал от одной до двух пачек сигарет в день, 60% считали себя

<умеренными> курильщиками, а оставшиеся 40% - <злостными>. С чем свя-

зана эта разница в самооценках? Неудивительно, что те, кто наклеил себе

ярлычки <умеренно> курящих, в большей степени осознавали отдаленные

вредные последствия курения, чем те, кто счел себя <злостными> курильщи-

ками. Это означает, что первые, очевидно, уменьшили диссонанс, убедив

 

194

 

себя, что курение одной-двух пачек в день - не так много. После всего ска-

занного становится ясно, что <умеренные> курильщики или <злостные> ку-

рильщики - это понятия субъективные.

 

Представьте себе девушку-подростка, еще не начавшую курить. Как

вы думаете, готова ли она поверить докладу Главного хирурга? Так же как

и большинство некурящих в упомянутом выше исследовании, она должна

поверить. Доказательства выглядят объективными и обоснованными, а

источник представляется квалифицированным и правдивым, так что нет

никаких основали не верить. И этот факт удачно оттеняет суть проблемы.

 

Ранее на страницах этой книги я отмечал, что люди стремятся быть

правыми и что ценности и убеждения интернализуются, когда кажутся

человеку правильными. Именно это стремление быть правым побуждает

человека присматриваться к поведению других людей и прислушивать-

ся к квалифицированным и правдивым коммуникаторам. Это в высшей

степени рациональное поведение. Однако есть силы, которые ему про-

тиводействуют. Теория когнитивного диссонанса как раз не описывает

людей как существ рациональных, скорее, она изображает их как су-

ществ <рационализирующих>. Согласно исходным положениям этой тео-

рии, мы - люди - стремимся к тому, чтобы не столько быть правыми,

сколько верить в то, что мы правы (а также мудры, порядочны и хороши

во всех отношениях).

 

Иногда наши мотивации - быть правыми и верить в то, что мы правы,

- работают в одном направлении. Именно так и происходит в случае с мо-

лодой женщиной, которая не курит и поэтому с легкостью соглашается с

утверждением, что курение вызывает рак легких. Верно это и в случае с

курильщиком, которому дается бросить курить после того, как он узнал о

существовании связи между курением и болезнью. Однако нередко потреб-

ность в уменьшении диссонанса, иначе говоря, потребность убедить себя в

том, что я действительно прав или хорош, приводит к поведению неадап-

тивному и, следовательно, иррациональному.

 

Например, от психологов, помогавших людям бросить курить, часто

можно слышать о таком любопытном наблюдении. У пациентов, которые

пытались покончить с курением, но не смогли преодолеть вредную при-

вычку, со временем формируется менее сильный аттитьюд в отношении

опасности курения, по сравнению с теми пациентами, кто вообще пока

не предпринимал систематических усилий, направленных против этой

вредной привычки. С чем связана эта <перемена сердца>?

 

Если человек принял серьезное решение - например бросить курить,

- а затем его не выполняет, то его Я-образ как сильного, хорошо контро-

лирующего себя индивида подвергается серьезной угрозе. Последнее, ес-

тественно, вызывает диссонанс. Один из путей уменьшить его и восстано-

вить, если не здоровые легкие, то хотя бы <здоровый> Я-образ, - это при-

низить значение ранее принятого решения, убедив себя в том, что курение

менее опасно, чем это казалось.

 

Это наблюдение подтверждается исследованием, целью которого было

проследить за успехами 135 студентов, давших себе традиционные новогод-

 

195

 

ние зароки типа <бросить курить> или <сбавить вес> [6]. Те индивиды, кото-

рые нарушили данные себе обещания, поначалу были весьма недовольны

собой, но дело этим не ограничилось, и впоследствии они старались как-то

принизить важность этих обещаний. Ирония состояла в том, что, снижая

значимость ранее принятого решения, которое они не смогли реализовать,

люди, конечно, восстановили на данный момент свою самооценку, но с

тем, чтобы почти наверняка испытать поражение своего Я в недалеком буду-

щем! Если речь шла о коротком периоде времени, то они были способны

улучшить свое самоощущение, однако если иметь в виду длительную перс-

пективу, то их шансы когда-либо добиться успеха в борьбе с курением или

с лишним весом значительно снижались.

 

Является ли этот путь уменьшения диссонанса, связанного с неуда-

чей в достижении цели, единственным? Нет. Альтернативной реакцией -

и, возможно, менее неадаптивной - было бы изменение трактовки само-

го понятия <успех>. Например, человек, неспособный <завязать> с куре-

нием окончательно, но снизивший ежедневное потребление сигарет, мо-

жет интерпретировать этот результат как частичный успех, нежели как пол-

ный провал. Такой ход мыслей смягчил бы удар по самооценке, нанесенный

неудачей, и в то же время сохранил бы возможность достижения успеха в

результате будущих попыток прекратить курить.

 

Давайте еще немного задержимся на теме курения и рассмотрим эк-

стремальный случай.

 

Предположим, вы - высшее должностное лицо одной из главных

табачных компаний, иначе говоря, находитесь в позиции, предполагаю-

щей преданность идее курения. Ваша работа состоит в изготовлении, рек-

ламировании и продаже сигарет миллионам потребителей. Если то, что

курение вызывает рак, - правда, тогда и вы в некотором смысле частично

ответственны за болезни и смерти огромного числа людей. Осознание это-

го факта вызовет у вас болезненный диссонанс: ваша когниция <я - по-

рядочный и добрый человек> вступит в диссонанс с другой когницией -

<я вношу свой вклад в раннюю смерть огромного числа людей>. Чтобы

уменьшить диссонанс, вы должны попытаться убедить себя, что курение

не столь вредно, а это предполагает опровержение целой горы свидетельств,

указывающих на наличие связи между курением и раком. Более того, что-

бы и впредь продолжать убеждать себя в том, что вы порядочный и следу-

ющий морали человек, вам придется зайти так далеко в своей демонстра-

ции недоверия <антисигаретным> фактам и сообщениям, что взять и заку-

рить самому'. Если ваша потребность в самооправдании достаточно велика,

вы даже можете убедить себя и в том, что сигареты приносят пользу.

 

Таким образом, для того чтобы продолжать относиться к себе как к

мудрому, добропорядочному и <правильному> человеку, вы предпринимае-

те действия глупые и опасные для вашего здоровья.

 

Данный анализ настолько фантастичен, что ему почти невозможно по-

верить. Почти невозможно. Однако в 1994 г. под председательством Генри

Уоксмана прошли сенатские слушания, посвященные опасностям, свя-

занным с курением, во время которых выступили руководители ведущих

 

196

 

&^>1-^.я

 

табачных компаний. И они признавались, что сами являются курильщика-

ми, на полном серьезе утверждая, что сигареты не более вредны и не явля-

ются большим наркотиком, чем видеоигры или жевательная резинка!

 

Данный тип публичного отрицания фактов, конечно же, не нов. Около

двадцати пяти лет назад служба новостей газеты <Вашингтон пост> рас-

пространила следующее сообщение:

 

Джек Ландри достает, вероятно, свою тридцатую за сегодняшний день

сигарету <Марльборо> - две пачки постоянно лежат у него на письменном сто-

ле, - прикуривает и рассказывает нам, что не верит всем этим медицинским

россказням о связи курения с заболеваниями раком или эмфиземой легких. Дело

в том, что мистер Ландри как раз начал продвигать на рынок новую марку сига-

рет компании <Филип Моррис> и весь сияет от удовлетворения своим проектом.

Но как же ему удается договориться со своей совестью, если он только в одном

следующем году собирается потратить 10 миллионов долларов на то, чтобы со-

блазнить американцев курить его сигареты? <Никакой проблемы тут нет, - за-

являет мистер Ландри, вице-президент по маркетингу компании <Филип Мор-

рис>. - Почти половина взрослого населения этой страны курит. Это основной

продукт потребления для них. Я всего лишь служу им... Существуют исследования

видных медиков и научных авторитетов - одно из них основано на теории стрес-

сов, - в которых показано, что кошмар, испытываемый курильщиками, когда

они не в состоянии выкурить сигарету для уменьшения стресса, - это сущий ад

для огромного числа людей>. А кроме того, по мнению мистера Ландри, суще-

ствует множество убедительных исследований, указывающих на то, что нет ни-

какой связи между всеми этими болезнями и курением.

 

Мистер Ландри сказал, что успешная работа на ответственном посту в

высококонкурентной сфере бизнеса приносит ему большое удовлетворение. При

этом мистер Ландри с гордостью отметил, что его компания с ее прекрасно

продающейся маркой <Марльборо> стала компанией номер два в США по коли-

честву продаваемых табачных изделий (номером один по-прежнему является

компания <Рейнольдс>). А почему его так вдохновляет новая марка сигарет?

Потому что ее нужно продать, сказал Ландри. Он вдохновлен перспективой про-

движения на рынок Новых Американских Сигарет, которые, как конфиденци-

ально предрек Ландри, в течение года займут 1% доли американского рынка

сигарет. Этот 1% будет равен приблизительно 5 миллиардам сигарет и принесет

весомую прибыль компании <Филип Моррис>. [7]

 

Как вы думаете, сможет ли убедить мистера Ландри какое угодно

количество рациональных доказательств или аргументов в пользу того,

что курение вызывает рак?

 

В конце главы 3 я обсуждал факт относительной неэффективности

информационных кампаний, когда они пытаются изменить глубоко уко-

ренившиеся аттитьюды. Теперь мы можем ясно видеть, почему это происхо-

дит. Если люди верны уже имеющемуся у них аттитьюду, то распространяе-

мая коммуникатором информация вызывает диссонанс, и весьма часто наи-

лучшим путем к его уменьшению является отвержение фактов или их

искажение. Чем глубже верность аттитьюду, тем больше человек склонен от-

вергать диссонирующие с ним факты.

Впрочем, читателя могут убедить, а могут и не убедить свидетельства

 

197

 

подобного рода. Например, всегда остается возможность найти иное объяснение

- а именно, что мистер Ландри прекрасно отдает себе отчет в том, насколько

вредно курение сигарет, просто он - циник. Более того, можно предположить

и нечто прямо противоположное: мистер Ландри всегда верил в целебность

сигарет, то есть до того, как начал ими торговать. Очевидно, что если хотя бы

одна из приведенных возможностей справедлива, то испытываемый вице-пре-

зидентом компании <Филип Моррис> энтузиазм по поводу пользы курения

вряд ли может быть приписан диссонансу.

 

Намного более убедительной была бы демонстрация явно выраженного

случая аттитьюдного искажения во время какого-нибудь конкретного собы-

тия. Из всех прочих событий мы выбрали то, которое произошло довольно

давно, в 1950-х годах, - футбольный матч между командами двух престиж-

ных учебных заведений.

 

Конкретно произошло вот что. Важный матч между командами Прин-

стонского университета и Дартмутского колледжа получил название <матч

злобы>. Почему так произошло, стало ясно вскоре после начала игры: она

запомнилась как самая жестокая и грязная игра за всю историю обоих учеб-

ных заведений. В команде Принстона играл Дик Казмайер, названный в свое

время лучшим американским университетским игроком, и по мере развития

игры становилось все более ясно, что команда Дартмута не в силах остано-

вить Казмайера. Как только мяч попадал к нему, на него сразу же набрасыва-

лось несколько игроков противника: Казмайера постоянно сбивали с ног и

старались нанести ему травму. В конце концов он вынужден был покинуть

поле с разбитым носом. Впрочем, и принстонцы не остались в долгу: вскоре

после того как их лидер был травмирован, с поля унесли и одного из игро-

ков Дартмута, у которого была сломана нога. Во время встречи не раз вспы-

хивали кулачные бои, и общее количество травм и увечий не ограничилось

теми двумя, о которых мы рассказали,

 

Через какое-то время после этой игры двое психологов - Альберт

Хасторф из Дартмута и Хэдли Кэнтрил из Принстона [8] - посетили оба

университетских городка и показали студентам пленку с записью матча.

Студентов попросили во время просмотра делать пометки при каждом на-

рушении правил (как оно произошло и по чьей вине), соблюдая при этом

абсолютную объективность. Как вы легко можете себе представить, между

двумя версиями игры - принстонской и дартмутской - наблюдалась су-

щественная разница. Среди обеих групп студентов преобладала сильная

тенденция видеть <своих> игроков в большей мере жертвами нарушений

правил со стороны противника, нежели зачинщиками агрессивных дей-

ствий, Более того, это не было лишь незначительным искажением: студенты

Принстона зафиксировали вдвое больше нарушений правил у Дартмута, чем

их увидели сами студенты Дартмута!

 

Снова мы убеждаемся в том, что люди не являются пассивным храни-

лищем поступающей информации. Манера рассматривать и интерпретиро-

вать события зависит от того, насколько глубоко люди привержены какому-

либо конкретному убеждению или выбранному курсу действий. Индивиды

будут обязательно искажать облик окружающего мира с целью уменьшения

 

198

 

диссонанса, причем и манеру, и степень искажения можно предсказать с

высокой долей вероятности.

 

Такой увидел в 1960 г. президентскую кампанию Ричарда Никсона и

Джона Кеннеди наблюдательный эстрадный комик и социальный ком-

ментатор (почти наверняка он понятия не имел о теории когнитивного

диссонанса) Ленни Брюс:

 

<Постоял я вместе с группой сторонников Кеннеди, следивших за теледе-

батами претендентов, и услышал такие мнения: <Да он просто изничтожил Ник-

сона>. Затем я объявился в другой комнате, где собрались поклонники Никсона,

и услышал от них: <Здорово же он разделал этого Кеннеди>. И только тут я

сообразил, что эти люди настолько влюблены в своего кандидата, что тому мож-

но было бы в открытую заявить в камеру что-нибудь вроде: <Я - вор и обман-

щик, слышите, вы?! Я - наихудшая кандидатура в президенты, какую вы могли

бы найти!> И даже после этих слов его последователи сказали бы: <Вот он, дос-

тойнейший. Только великий человек способен сказать такое про себя - именно

такой парень нам нужен в Белом доме>. [9]

 

Люди не любят видеть или слышать нечто, вступающее в конфликт с их

глубинными убеждениями и желаниями. Известно, что в древности послан-

ника, принесшего плохие вести, приказывали убить. Сегодня выражение <убить

вестника> в переносном смысле означает обвинить средства массовой ин-

формации в представлении материала, вызывающего болезненный диссо-

нанс.

 

Например, когда Роналд Рейган участвовал в выборах 1980 г., журнал

<Тайм> опубликовал анализ его предвыборной кампании. Пришедшие в от-

вет на эту публикацию сердитые <письма редактору> ярко проиллюстриро-

вали всю широту расхождений между сторонниками кандидата и его против-

никами. Сравните хотя бы эти два письма:

 

<Статья Лоуренса Барретта, посвященная кандидату Роналду Рейгану (но-

мер от 20 октября), - это просто слегка приукрашенная <рубка голов>, и вы это

сами знаете. Вам должно быть стыдно за такую публикацию, да еще замаскиро-

ванную под <объективный взгляд> на этого человека>.

 

<Вы добились, чего хотели, с этой вашей статьей <Настоящий Роналд

Рейган>! Почему бы вам просто не доверить ему президентский пост от име-

ни редакции? Барретт покрывает глянцем все фатальные ошибки Рейгана и

делает это так старательно, что получается, будто <настоящий> Роналд Рей-

ган - это идеальное решение всех наших проблем!> [10]

 

Уменьшение диссонанса

и рациональное поведение

 

В связи с действиями, уменьшающими диссонанс, я упомянул слово <ирра-

циональные>. Под этим я имел в виду следующее: подобное поведение часто

неадаптивно и в качестве такового может препятствовать усвоению важной

 

199

 

информации или нахождению реальных решений проблем. Вместе с тем та-

кое поведение все-таки служит определенной цели, поскольку помогает нам

защитить свое Я: уменьшая диссонанс, мы сохраняем положительный Я-

образ - образ, рисующий нас хорошими, умными или чего-то стоящими.

Однако еще раз следует напомнить: хотя подобное, защищающее Я, поведе-

ние можно рассматривать как полезное, однако оно может привести к разру-

шительным последствиям.

 

Иррациональность поведения, уменьшающего диссонанс, была в

полной мере продемонстрирована в лабораторных условиях Эдвардом

Джонсом и Рикой Колер [II]. Они отобрали индивидов, которые были

глубоко привержены своей позиции по вопросу о расовой сегрегации:

одни испытуемые одобряли сегрегацию, другие - осуждали. Испытуе-

мым дали познакомиться с аргументацией в пользу каждой из этих по-

зиций, причем одни аргументы выглядели в высшей степени разумно и

правдоподобно, другие - столь неправдоподобно, что граничили с не-

лепостями. Джонс и Колер хотели определить, какие из аргументов лучше

запомнятся.

 

Если бы люди оставались существами чисто рациональными, можно было

бы ожидать от них лучшего запоминания правдоподобных аргументов и худше-

го запоминания неправдоподобных: скажите на милость, зачем надо забивать

себе голову всякой нелепицей? Таким образом, рациональный человек отобрал

бы и запомнил все относительно разумные аргументы и отсек бы все нелепые. А

что предсказывает теория когнитивного диссонанса? В высшей степени комфор-

тно иметь на своей стороне всех умных людей, а всех дураков - на чужой:

глупый аргумент в защиту своей собственной позиции вызовет некоторый дис-

сонанс, ибо породит сомнения в мудрости этой позиции или в интеллекте

людей, которые ее разделяют. Точно так же вызовет диссонанс и разумный

аргумент, высказанный <чужими>, ибо тем самым открывается возможность,

что и <та> сторона является правой. Так как подобные аргументы вызывают

диссонанс, индивид попытается не думать о них, то есть он будет изучать их не

слишком старательно или попросту забудет о них. Именно это и обнаружили

Джонс и Колер: их испытуемые запоминали аргументацию, основываясь вовсе

не на соображениях рациональности. Напротив, у них наблюдалась тенденция

запоминать правдоподобные аргументы, находящиеся в согласии с их собствен-

ной позицией, и неправдоподобные, находящиеся в согласии с противополож-

ной.

 

В концептуально схожем эксперименте Чарлз Лорд, Ли Росс и Марк

Леппер [12] показали, что мы не перерабатываем информацию бесприст-

растно, а искажаем ее таким образом, чтобы она удовлетворяла нашим ранее

усвоенным представлениям.

 

Ученые отобрали некоторое число студентов Стэнфордского универси-

тета, выступавших против применения смертной казни, и некоторое число

студентов, выступавших в защиту ее применения. Студентам были показаны

две исследовательские статьи, в которых обсуждался вопрос: сдерживает ли

смертная казнь рост насильственных преступлений или нет. Одна статья под-

тверждала имевшиеся у этих студентов убеждения, а другая - им противоре-

 

200

 

чила. Если бы данные студенты были в высшей степени рациональными людь-

ми, они могли бы прийти к заключению, что разбираемый вопрос сложен,

и в полном согласии с этим заключением обе группы сблизили бы свои

позиции относительно смертной казни. Но теория диссонанса предсказывала

следующее: индивиды исказят суть написанного таким образом, что станут

прижимать к груди листки с <подтверждающей> статьей и приветствовать ее

как очевидную поддержку собственным убеждениям и в то же время нахо-

дить методологические и концептуальные изъяны в <противоречащей> ста-

тье, уменьшая таким образом ее влияние.

 

Так в точности и произошло. Действительно, вместо того чтобы сбли-

зить позиции в результате знакомства с двусторонней аргументацией, обе

группы студентов еще более, чем до начала эксперимента, разошлись во

мнениях. Этот процесс, возможно, объясняет то, почему в вопросах поли-

тики и религии глубоко убежденные люди почти никогда не идут на то,

чтобы посмотреть на вещи нашими глазами, какими бы мощными и взве-

шенными ни были наши аргументы.

 

Те из нас, кто много работал с теорией когнитивного диссонанса,

не отрицают того факта, что люди способны вести себя рационально. Тео-

рия просто предполагает, что в значительной мере наше поведение как раз

нерационально, хотя, с точки зрения самого индивида, оно может выгля-

деть весьма осмысленным. Если вы расспросите подвергавшегося гипнозу

молодого человека, почему он надел плащ в солнечный день, этот молодой

человек придумает какой-то ответ, который будет казаться ему преиспол-

ненным смысла. Если вы спросите вице-президента компании <Филип Мор-

рис>, почему он курит, он укажет вам причину, которая ему самому пока-

жется вполне осмысленной (расскажет, как благотворно курение влияет на

здоровье). Если вы спросите испытуемых в эксперименте Джонса и Колера,

почему им больше запомнились одни аргументы и меньше - другие, то они

будут настаивать на том, что в их памяти сохранилась как раз адекватная и

репрезентативная выборка из прочитанного материала. Точно также студен-

ты, принимавшие участие в эксперименте, целью которого было определить

отношение к смертной казни, будут настаивать на том, что доказательства,

направленные против их позиции, имели существенные изъяны.

 

В этой связи важно отметить, что мир не разделен на рациональных

людей и на тех, кто стремится уменьшить свой диссонанс. Конечно, люди

отличаются друг от друга, и одни переносят диссонанс лучше, а другие

хуже. Но все мы, в зависимости от обстоятельств, способны на оба типа пове-

дения - и на рациональное и на уменьшающее диссонанс; иногда один и тот

же человек может демонстрировать оба типа поведения, меняя их в быстрой

последовател ьности.

 

Далее в этой главе мы еще не раз встретимся с разнообразными иллю-

страциями рациональности и иррациональности человеческих действий, когда

будем перечислять и обсуждать различные составляющие нашей потребности

в самооправдании. Эти составляющие представляют весь диапазон человечес-

кого поведения, однако с целью экономии времени и места я выбираю и

останавливаюсь лишь на некоторых из них.

 

201

 

Давайте начнем с процесса принятия решения, наглядно демонстрирую-

щего, как быстро люди могут менять свои самые рациональные действия на

самые иррациональные.

 

Диссонанс, возникающий

вследствие принятия решения

 

Предположим, что вы вот-вот готовы принять некое решение - пусть это

будет, к примеру, покупка новой машины. Данная операция включает в себя

трату значительного количества денег, поэтому является, по определению, важ-

ным решением. Далее, оглядевшись по сторонам, вы разрываетесь на части -

что покупать: микроавтобус-фургон или <малолитражку>? В каждом из этих

двух вариантов есть свои выгоды и недостатки. Фургон, конечно, удобен: в него

можно класть вещи, в нем можно спать во время долгих поездок, и мотор у него

чрезвычайно мощный; но зато фургон съедает чертову уйму бензина и создает

проблемы с парковкой. В <малолитражке> теснее, и она менее безопасна на

дорогах; зато эта машина дешевле и управлять ею проще, а кроме того, вы

слышали, что она надежна и не требует частого ремонта.

 

Думаю, что, прежде чем принять решение, вы постараетесь собрать как

можно больше информации. Есть основания полагать, что вы заглянете в

журнал <Консьюмер рекорде>, чтобы выяснить, что же говорит по данному

поводу этот квалифицированный и лишенный тенденциозности источник.

Возможно, вы обратитесь за советом к друзьям, у которых уже есть либо

фургончик, либо <малолитражка>. А вероятнее всего, еще и отправитесь к

местному дилеру, чтобы посидеть за рулем и той и другой машины и почув-

ствовать их обе в деле.

 

Все эти действия, предшествующие принятию решения, совершен-

но рациональны. Но, допустим, вы все-таки приняли решение покупать

<малолитражку>. Что произойдет вслед за этим?

 

Ваше поведение начнет меняться. Вы уже не станете искать объек-

тивную информацию обо всех моделях. И есть шанс, что теперь вы будете

проводить куда больше времени в беседах с владельцами таких же <мало-

литражек>. Вы начнете говорить о расходе бензина так, как будто на свете

ничего важнее нет. Думаю, что теперь вы не станете забивать себе голову

мыслями о том, что в вашем автомобиле не очень-то расположишься по-

спать; ваше внимание не привлекут такие факторы, как небезопасность <ма-

лолитражки> в дорожных столкновениях и не очень хорошие тормоза, хотя

невнимание к подобным недостаткам вполне может стоить вам жизни. Отку-

да же возникает такая перемена в поведении?

 

Дело в том, что, следуя принятому решению (особенно трудному

или связанному с большим объемом времени, усилий или денег), люди

почти всегда испытывают диссонанс. Это происходит из-за того, что выб-

ранная альтернатива редко бывает целиком положительной, а отвергнутая -

целиком отрицательной. В рассматриваемом примере ваша когниция <я купил

 

202

 

<малолитражку>> находится в диссонансе с вашей когницией <купленная

модель может иметь недостатки>. Точно так же все положительные аспекты

других продававшихся автомобилей, которые вы рассматривали с точки зре-

ния покупки, но не сделали ее, диссонируют с вашей когницией, что вы

все-таки не купили ни один из них. Хороший способ уменьшить указанные

диссонансы - это пытаться отыскивать исключительно положительную ин-

формацию о приобретенной вами машине и всячески избегать отрицатель-

ную информацию о ней же.

 

Одним из источников <безопасной> информации служит реклама;

можно без всякого риска держать пари, что реклама не будет подвергать

уничтожительной критике рекламируемый товар. В полном согласии с этим

я могу уверенно предсказать, что человек, недавно купивший новую ма-

шину, будет обращать внимание на рекламные объявления весьма выбо-

рочно: он будет смотреть рекламу той марки машины, которая им уже

приобретена, более внимательно и более часто, чем индивиды, которые

еще не приобрели эту марку машины. Более того, владельцы новоприобре-

тенных машин будут склоняться к тому, чтобы вообще держаться подаль-

ше от рекламы иных марок автомобилей,

 

Именно это и обнаружили Данута Эрлих и ее коллеги [13] при проведе-

нии хорошо известного исследования, посвященного чтению рекламы. Если

сказать вкратце, то данные, полученные Эрлих, свидетельствуют о том, что

после принятия решений люди стараются получить заверения в мудрости сде-

ланного выбора и с этой целью выискивают именно ту информацию, которая

вносит в их души успокоение. Причем для получения подобных заверений пуб-

лике не всегда необходима помощь с Мэдисон-авеню, где расположены главные

рекламные агентства Америки; люди порой демонстрируют замечательную спо-

собность успокаивать себя сами. Каким образом это происходит, хорошо видно

из эксперимента Джека Брема [14].

 

Под видом специалиста по маркетингу Брем демонстрировал несколь-

ким женщинам восемь различных бытовых приборов - тостер, электроко-

феварку, настольный гриль и тому подобные и просил потенциальных

потребительниц оценить предложенные товары по степени их привлека-

тельности. В качестве поощрения за участие в опросе женщинам предло-

жили в подарок один из приборов, причем выбрать нужно было из двух

приборов, которые данная участница оценила как одинаково привлекатель-

ные. После того как выбор был сделан, приборы заворачивали и вручали

участницам, а спустя несколько минут после этой процедуры Брем просил

каждую из женщин еще раз оценить все товары. И вот что он обнаружил:

после получения выбранного бытового прибора каждая из участниц оценила

его привлекательность несколько выше, чем прежде, а привлекательность

того прибора, который она отвергла, - несколько ниже.

 

Снова мы видим, как факт принятия решения вызывает диссонанс.

Когниции, связанные с любым отрицательным аспектом того объекта,

который данный человек предпочел, находятся в диссонансе с тем, что этот

объект уже выбран, а когниции, связанные с позитивными аспектами отвер-

гнутого объекта, находятся в диссонансе с тем, что он не выбран. Чтобы

 

203

 

уменьшить диссонанс, люди когнитивно как бы раздвигают альтернативы.

Другими словами, после принятия решения участницы эксперимента Брема

подчеркнули положительные аспекты прибора, который они пожелали ос-

тавить у себя, одновременно стараясь игнорировать его отрицательные ас-

пекты; а что касается прибора, который они решили не оставлять себе, то

они подчеркнули отрицательные аспекты, одновременно стараясь игнори-

ровать положительные.

 

Тенденция к оправданию собственного выбора не ограничена сфе-

рой потребительских решений. На самом деле, исследования показали,

что похожие процессы могут воздействовать даже на наши романтические

отношения и на нашу готовность рассматривать возможность отношений

с альтернативным партнером.

 

Например, в исследовании, проведенном Деннисом Джонсоном и

Кэрил Расбулт [15], студентов попросили оценить вероятный успех новой

компьютерной службы знакомств, введенной в университетском городке.

Испытуемым показывали фотографии индивидов противоположного пола,

которые якобы стали на учет в данную службу. Испытуемых просили оце-

нить привлекательность этих индивидов, а также степень своего удоволь-

ствия от возможного свидания с каждым из них, причем подразумевалось,

что возможность подобного свидания весьма реальна. Результаты исслед-

вания оказались чрезвычайно схожи с теми, которые получил Брем в от-

ношении бытовых приборов: чем более преданы были студенты своим ре-

ально существовавшим романтическим партнерам, тем более отрицатель-

ные оценки привлекательности они выставили альтернативным партнерам,

предложенным в рамках данного исследования.

 

В последующем эксперименте Джеффри Симпсон и его коллеги [16]

обнаружили также, что люди, состоящие в прочных отношениях со свои-

ми партнерами, считают, что все другие представители противоположно-

го пола физически и сексуально менее привлекательны, чем они кажутся

тем, кто в подобных прочных отношениях не состоит. В дополнение к это-

му Симпсон обнаружил, что данный эффект справедлив лишь по отноше-

нию к таким <другим>, которые могут рассматриваться как реальная аль-

тернатива: когда испытуемым показывали фотографии индивидов, кото-

рые были намного старше или того же пола, что и они сами, даже состоящие

в прочных отношениях испытуемые не пытались умалить их привлекатель-

ность. Короче, нет угрозы - нет диссонанса, нет диссонанса - нет и умале-

ния достоинств.

 

Суммируя, можно утверждать следующее. Вне зависимости оттого, идет

ли речь об электробытовых приборах или о партнерах по романтическим

отношениям, как только возникает приверженность сделанному выбору, люди

тут же стремятся сосредоточиться на его положительных аспектах и всячески

принизить привлекательные качества отвергнутых альтернатив.

 

Некоторые исторические примеры того, что происходит после принятия

решений. Хотя ряд обсуждавшихся выше примеров сравнительно <невинен>

по своим последствиям, невозможно переоценить потенциальные опаснос-

ти, связанные с нашей подверженностью подобным тенденциям. Когда я

 

отмечал, что игнорирование потенциальной опасности с целью уменьшить

диссонанс может вполне привести к смерти человека, то говорил об этом

всерьез и именно в буквальном, а не в переносном смысле слова.

 

Предположим, власть в вашей стране захватил безумец, который ре-

шил истребить всех, кто принадлежит к вашей религиозной конфессии. Од-

нако вы еще до конца не уверены, что именно это в конце концов и про-

изойдет. Все, что вы знаете, - это то, что страна оккупирована, что коман-

дующий оккупационными войсками очень не любит ваших единоверцев и

что иногда они силой изгоняются из своих домов и помещаются в концлаге-

ря. Что вам остается делать? Можно попытаться бежать из страны; можно

попытаться избежать заключения, представившись иноверцем; можно про-

сто оставаться дома, сидеть тихо и надеяться на лучшее. Однако каждый из

этих трех вариантов чрезвычайно опасен. Покинуть страну необычайно труд-

но, так же как и сойти за исповедующего иную веру: если вас схватят при

попытке к бегству или обнаружат, что вы попытались скрыть свою религиоз-

ную принадлежность, наказанием будет казнь на месте. В то же время реше-

ние отсидеться также может оказаться роковым, если выяснится, что всех,

кто имеет отношение к вашей религиозной конфессии, намерены система-

тически уничтожать.

 

Но все же предположим, что вы приняли решение не предприни-

мать никаких действий. Это означает, что вы связали себя намерением

сидеть тихо, отказавшись от двух других возможностей: бежать или попы-

таться закамуфлировать себя под представителя иной религиозной кон-

фессии. Подобное важное решение, естественно, вызывает огромный диссо-

нанс. И чтобы уменьшить его, вы убедите себя в том, что приняли мудрое

решение, иными словами, убедите себя, что, хотя ваших единоверцев зас-

тавляют покидать дома и всячески преследуют, их все-таки не убивают, если

только они не нарушают законов. В подобное верить несложно, ибо нет ни-

каких ясных доказательств обратного.

 

А теперь вообразите, что спустя несколько месяцев один уважаемый

житель вашего города рассказывает вам, как, скрываясь в лесах, он был

свидетелем ужасной сцены: словно на бойне, солдаты уничтожали всех тех

мужчин, женщин и детей, которые недавно были депортированы из города.

Могу предвидеть, с какой силой вы попытаетесь отвергнуть эту информа-

цию как ложную, убеждая себя в том, что рассказавший ее вам человек либо

заведомо солгал, либо страдает галлюцинациями! Хотя если бы вы прислуша-

лись к нему, то, может быть, спаслись бы бегством, а так, и вы, и ваша семья

неминуемо попадете на ту бойню.

 

Фантастично? Невозможно? Да как мог кто-либо отнестись к словам

того <уважаемого жителя> без должного внимания? Тем не менее выше-

описанное представляет собой точный отчет о реальных событиях, слу-

чившихся с евреями в венгерском городе Сигет в 1944 г. [17].

 

Процессы когнитивного искажения и избирательного внимания к

информации, возможно, оказались важным фактором и в процессе эска-

лации войны во Вьетнаме. В побуждающем к размышлению анализе сек-

ретных документов Пентагона Ральф Уайт предположил, что диссонанс сде-

 

205

 

К->* ^   fj

...^   ^

 

'&

 

дал наших лидеров слепыми по отношению к информации, которая была не-

совместима с уже принятыми ими решениями. Как отмечал Уайт, <когда дей-

ствия не стыковались с тем, что было известно, у принимавших решения наме-

тилась тенденция подгонять представления о реальности под свои действия>.

 

Приведу только лишь один из многих примеров, подтверждающих вы-

шесказанное. Известно, что решение об эскалации бомбардировок Северно-

го Вьетнама было принято ценой игнорирования решающих доказательств,

предоставленных ЦРУ и другими источниками. Эти доказательства ясно сви-

детельствовали о том, что бомбардировки не сломят дух народа Северного

Вьетнама, а напротив - лишь усилят его решимость:

 

<Например, представляется в высшей степени поучительным сравнить

богатое фактами и основанное на доказательствах резюме министра обороны

Макнамары, выступившего против бомбардировок в 1966 г. (см. с. 555-563

указанных документов Пентагона), с докладной запиской Объединенного ко-

митета начальников штабов. В ней заключение министра обороны было под-

вергнуто сомнению, а бомбардировки были названы одной из оставшихся у

нас двух козырных карт, учитывая то, что составители записки, очевидно,

проигнорировали все факты, которые свидетельствовали бы об обратном. Од-

нако в конечном итоге возобладала именно точка зрения Объединенного ко-

митета> [18].

 

Уайт высказывает предположение, что причиной, по которой это про-

изошло, было то, что точка зрения Объединенного комитета начальников

штабов оказалась консонантной уже принятым решениям, а также опреде-

ленным ключевым предположениям, из которых тогда исходили (впослед-

ствии они оказались ошибочными) [19].

 

Эскалация обладает способностью к самоподдержанию. Стоит только

раз принять даже незначительное решение в этом направлении, как создают-

ся условия для все большей и большей приверженности подобной стратегии.

Поведение нуждается в оправдании, и поэтому меняются аттитьюды, а из-

менившиеся аттитьюды в свою очередь влияют на будущие решения и дей-

ствия.

 

Дух этого типа когнитивной эскалации прекрасно схвачен в анализе

секретных документов Пентагона, проведенном журналом <Тайм>:

 

<...документы указывают, что бюрократия всегда требовала все новых ва-

риантов, а суть каждого нового варианта состояла в применении еще большей

силы. Каждое новое завинчивание гаек создавало ситуацию, которую надо было

защищать; высказав однажды приверженность военному давлению, его нужно

было сохранять> [201.

 

Процесс, лежащий в основе эскалации, исследовался и на индиви-

дуальном уровне, в контролируемых экспериментальных условиях.

Предположим, вам бы хотелось заручиться чьей-то помощью в не-

 

коем трудоемком предприятии, однако вы отдаете себе отчет в том, что

задуманное дело окажется для выбранного вами лица настолько тяжелым

и требующим такого времени и усилий, что этот человек наверняка отка-

жется. Что вам следует предпринять в данной ситуации? Одна из возмож-

ностей - вовлечь человека лишь в небольшую часть задуманного вами

дела, столь легкую, что у вашего помощника и в мыслях не будет отказать-

ся.

 

Эта акция служит для того, чтобы втянуть человека в <дело>. Стоит

людям связать себя подобным образом, как вероятность того, что они усту-

пят, когда вы попросите их о большем, возрастает.

 

Этот феномен был продемонстрирован Джонатаном Фридманом и Скот-

том Фрезером [21]. Они предприняли попытку добиться от нескольких домовла-

дельцев, чтобы те установили рядом со своими домами огромный знак с надпи-

сью <Будьте внимательны за рулем>. Поскольку знак был исключительно некра-

сив и казался навязчивым, большинство жителей отказались устанавливать его,

и только 17% жителей выразили согласие. Однако другая группа домовладельцев

была вначале <смягчена> экспериментатором, который, образно говоря, <про-

сунул ногу в дверь>: он предложил им подписать некую петицию в пользу

аккуратного и безопасного вождения. Спустя несколько недель другой экспери-

ментатор обошел этих же жителей с предложением установить все тот же знак.

Так вот, более чем 55% из них согласились на установку знака рядом с домом!

Итак, стоит только людям связать себя в малом, как вероятность того, что их

активность и в дальнейшем будет возрастать, повышается.

 

Данный процесс использования малых услуг, оказанных нам челове-

ком, для того, чтобы побудить его согласиться на исполнение более значи-

тельных наших просьб, был назван техникой <нога в двери>. Она эффективна

потому, что оказание малой услуги вызывает давление, заставляющее согла-

ситься оказать большую услугу; фактически, данная техника заранее снабжа-

ет нас оправданием последующих уступок в ответ на более значительные

просьбы.

 

Похожие результаты были получены Патрицией Плайнер и ее сотруд-

никами [22]. Они обнаружили, что когда к случайным, <неподготовленным>

людям обращались с просьбой пожертвовать небольшую сумму денег для

Противоракового общества, то на это согласились 46% попавших в выборку

людей. Аналогичной группе людей за день до этого предложили повесить на

лацкан пиджака рекламный значок с призывом принять участие в кампании

по сбору средств, и только на следующий день попросили о том же, о чем

просили первую группу. На этот раз число пожелавших внести пожертвова-

ния увеличилось почти вдвое.

 

Важность необратимости

 

Одна из важных характеристик приведенных выше примеров состоит в отно-

сительной необратимости решений. Здесь мне придется пояснить, что имеет-

ся в виду.

 

207

 

Время от времени мы принимаем предварительные решения. К приме-

ру, если вы заявили, что, может быть, купите дорогой дом вблизи Сан-

Франциско, но в конце концов решили отказаться от покупки, то есть

шанс, что вам не придется тратить особые усилия на то, чтобы убедить

себя в мудрости своего отказа. Однако стоит вам только выложить деньги,

да еще зная при этом, что вернуть их будет непросто, как вы, вполне

вероятно, тут же начнете минимизировать важность таких факторов, как

сырость в подвале, трещины в стенах и то обстоятельство, что дом постро-

ен как раз в районе разлома Сан-Андреас*... Аналогичным образом, как

только венгерский еврей решил отказаться от бегства из страны, а также

представляться неевреем, он совершил необратимый поступок: теперь ему

уже трудно претендовать на то, чтобы в нем видели нееврея. И как только в

Пентагоне решили усилить бомбардировки, обратного хода также не было. И

стоило только домовладельцу подписать петицию, как он стал привержен-

цем идеи <безопасного движения>.

 

Прямые доказательства того, насколько важна необратимость, по-

лучены в остроумном исследовании когнитивных колебаний игроков на

ипподроме. Надо сказать, что ипподром - это идеальное место для тща-

тельного изучения феномена необратимости, потому что после того как

вы сделали вашу ставку, вы уже не можете вернуться к окошку и сказать

этому милому господину за стеклом, что вы хотите изменить свое реше-

ние! Роберт Нокс и Джеймс Инкстер [23] просто перехватывали людей,

направлявшихся к окошку, чтобы сделать двухдолларовую ставку. Игроки

уже решили, на какую лошадь ставят, и готовы были протянуть букмекеру

деньги, как перед ними внезапно появлялись двое экспериментаторов, ко-

торые спрашивали, насколько эти люди уверены, что выиграет именно та

лошадь, на которую они поставили. Поскольку игроки только направлялись

к окошку, их решение еще не стало необратимым. Те же самые эксперимен-

таторы аналогичным образом опрашивали и людей, отходящих от окошка

(уже сделавших ставки). Типичным оказалось следующее распределение отве-

тов: те, кто сделал ставку, давали <своим> лошадям гораздо большие шансы

на выигрыш, чем те, кто только собирался поставить деньги. Хотя, в сущно-

сти, решительно ничего не изменилось, за исключением степени беспово-

ротности принятого решения.

 

Аналогичные результаты были получены при опросах канадских изби-

рателей [24]: те из них, кого опрашивали сразу же после голосования, были

более уверены, что их кандидат победит, и относились к нему лучше, чем

избиратели, которых опрашивали до того, как они опустили свои бюллете-

ни в урны.

 

Короче говоря, когда решение необратимо, возникает больший диссо-

нанс; с целью уменьшить его люди становятся более уверены в том, что они

правы, - после того, как они уже не в состоянии ничего изменить.

 

* Тектонический разрыв, проходящий под территорией почти всего штата Калифорния и в

неопределенном будущем грозящий геологической катастрофой, в результате которой часть террито-

рии штата может <отколоться> и уйти под воду.

 

208

 

Необратимость решения всегда увеличивает диссонанс и усиливает мо-

тивацию его уменьшить, однако существуют обстоятельства, когда необра-

тимость вовсе не обязательна. Позвольте мне пояснить это на характерном

примере.

 

Предположим, вы зашли в автомагазин с намерением купить новую

машину. Вы уже приценились у различных дилеров к той модели, которую

надумали покупать, и знаете, что сможете приобрести ее за 9300 долларов

или около того. И вдруг, о чудо: в этом магазине продавец предлагает ее

вам всего за 8942 доллара! Чрезвычайно возбужденные такой <бросовой> це-

ной, вы согласны купить автомобиль немедленно и тут же выписываете чек на

покупку в рассрочку. Пока продавец относит ваш чек к старшему менеджеру,

чтобы уладить все формальности, вы радостно потираете руки, воображая, как

вернетесь домой за рулем новенькой сверкающей машины. Но, увы: спустя

десять минут продавец возвращается со скорбным выражением на лице. Про-

изошла ужасная ошибка: кажется, он спутал цену с ценой другой модели, а

когда старший менеджер проверил, то цена той, что собрались купить вы,

оказалась выше. На самом деле машина стоит 9384 доллара. Вот так. В других местах

вы можете купить ее и дешевле; более того, ваше решение не является необра-

тимым. И все же большинство людей в данной ситуации все равно не отка-

жутся от принятого решения и приобретут эту машину за указанную цену,

даже несмотря на то, что причины это сделать (неожиданно низкая цена у

данного дилера) больше не существует!

 

Именно это открыл социальный психолог Роберт Чиальдини [25],

который на время присоединился к торговому персоналу крупного авто-

мобильного дилера. Чиальдини обнаружил, что стратегия продаж, описан-

ная выше, широко распространена, а сама эта удачная проделка по анало-

гии с футболом получила название <низкая подача> (покупателю дают мяг-

кую, низкую подачу, с которой мало кто откажется <забивать>).

 

Что же происходит в данной ситуации на самом деле? Следует обра-

тить внимание, по крайней мере, на три важных момента.

 

Во-первых, хотя решение покупателя обратимо - в этом нет никаких

сомнений, - он все же определенным образом <расписался> в верности ему,

сделав это в данном случае буквально: он подписал чек на первый платеж.

 

Во-вторых, связав себя с будущей покупкой, покупатель дал волю вооб-

ражению: он начал представлять себе, как славно или просто интересно будет

выехать на улицу, сидя за рулем новенькой машины. Если бы после этого ему

пришлось бы отказаться от предвкушаемого удовольствия, не совершив покуп-

ку, это вызвало бы диссонанс и чувство разочарования.

 

В-третьих, хотя окончательная цена покупки существенно выше ожи-

даемой, она все же не намного выше той, что запросили бы в другом

месте.

 

Учитывая все эти обстоятельства, покупатель в результате скажет себе:

<Черт побери! Я все равно сюда приехал и уже выписал чек - чего еще

ждать?>...[26] Очевидно, подобный трюк вряд ли прошел бы, будь обстоя-

тельства посерьезнее, например, если бы вопрос стоял о жизни и смерти,

Решение вести себя аморально. Каким образом честный человек может

 

209

 

стать коррумпированным? И наоборот, каким образом мы можем побудить

человека быть более честным? Один из путей - использовать диссонанс,

возникающий в результате принятия трудного решения.

 

Предположим, вы - студент университета, записавшийся прослу-

шать курс по биологии. Ваша итоговая оценка будет зависеть от последне-

го экзамена, который вы в настоящий момент сдаете. Основной экзамена-

ционный вопрос касается материала, который вы хорошо выучили, но

из-за нервного напряжения начисто позабыли. И вот вы сидите, покрывшись

нервной испариной, и в этот момент - о, чудо! - замечаете рядом с собой

студентку, одну из самых способных на курсе (на ваше счастье, она к тому же

обладает и самым разборчивым почерком на курсе). Краем глаза вы отмечаете,

что она почти закончила ответ на этот роковой вопрос. Если вы захотите, то

легко сможете подсмотреть, как она на него ответила. Так как же вы поступите

в данной ситуации? Ваша совесть твердит, что жульничать (списывать) нехоро-

шо; но если вы не пойдете на обман преподавателя, то совершенно определенно

получите плохую оценку. Происходит тихая борьба с совестью, однако, не-

смотря на окончательный ее исход - сжульничаете вы все-таки или нет, -

диссонанс вам обеспечен. Если вы сжульничаете, то ваша когниция <я - поря-

дочный и высокоморальный человек> будет диссонировать с когницией <я только

что совершил аморальный поступок>, если же вы воздержитесь от жульнича-

нья, то в диссонанс вступят две другие когниции - <я хочу получить хорошую

оценку> и <я мог бы поступить так, чтобы обеспечить себе хорошую оценку, но

выбрал иной путь>.

 

А теперь предположим, что в результате упорной борьбы с совестью

вы все-таки решили списать. Как вы будете после этого уменьшать диссо-

нанс (подумайте минуту, прежде чем читать дальше)? Один из способов -

свести к минимуму отрицательные аспекты выбранного вами действия, а

положительные, наоборот, максимизировать; во многом это будет напоми-

нать действия женщины в эксперименте Джека Брема, оставившей себе бы-

товой электроприбор. В нашем случае эффективный путь уменьшения диссо-

нанса должен включать изменение в вашем аттитьюде в отношении жульни-

чанья. Короче, вы сформируете у себя новый аттитьюд - более терпимый. А

ваши внутренние рассуждения окажутся сродни таким: <В некоторых обсто-

ятельствах жульничанье не так страшно. До тех пор, пока оно не приносит

никому вреда, в нем нет ничего аморального; каждый так поступает, значит,

это всего лишь часть человеческой природы... А как она может быть плохой?

И поскольку это всего лишь проявление человеческого в человеке, застигну-

тые на жульничаньи не должны подвергаться серьезным наказаниям, к ним

нужно относиться с пониманием!>.

 

Или предположим, что вы решили <сжульничать. А как в этом слу-

чае уменьшить диссонанс? Вы снова могли бы изменить ваш аттитьюд в

отношении нравственности ваших действий, но теперь уже в противопо-

ложном направлении. А именно, с целью оправдать свой отказ от хорошей

оценки, вы должны убедить себя в том, что жульничанье - ужасный грех,

что это самое последнее дело, до которого может опуститься человек, и

что обманщиков следует вылавливать и сурово наказывать!

 

210

 

Самым интересным и важным из всего вышесказанного - и это следует

накрепко запомнить - является тот факт, что два описанных человека, чьи

действия весьма разнятся между собой (<жулик> и отказавшийся от жульни-

чанья), вступили в ситуацию, имея почти идентичные аттитьюды. Их пути к

принятию решения, возможно, лишь на волосок отличаются друг от друга:

один решил поставить на отказ от жульничанья, но все-таки не сдержался; а

второй - напротив, сначала склонялся к тому, чтобы сжульничать, но по-

том отказался. Однако, как только они приняли эти решения, их аттитьюды

в отношении жульничанья - как следствие их решений - резко разошлись.

 

Эти рассуждения были проверены Джадсоном Миллсом [27] в экспери-

менте с участием учеников шестого класса. Миллс сначала измерил аттитьюды

школьников в отношении жульничанья, а затем устроил им своего рода сорев-

нование с призами для победителей. Ситуация была организована таким обра-

зом, что победить без жульничанья оказывалось почти невозможно, кроме того,

детям было легко пойти на это, потому что они думали, что их не поймают. В

результате, как можно было предположить, кто-то действительно сжульничал,

а кто-то - нет. На следующий день шестиклассников вновь попросили ответить

на вопросы о том, как они относятся к жульничанью. В общем и целом, те, кто

сжульничал, укрепились в своей терпимости к подобному поведению, те же,

кто отказался поддаться искушению, продемонстрировали более строгие атти-

тьюды в отношении жульничанья, чем накануне.

 

Данные, полученные в эксперименте Миллса, стимулируют к размыш-

лениям более общего порядка. В частности, из них следует, что наиболее

рьяные оппоненты той или иной позиции - это совсем не те, кто всегда от

нее дистанцировался. Осмелюсь высказать следующее предположение: напри-

мер, люди, наиболее ожесточенно воспринимающие нынешнюю сексуаль-

ную свободу, которая ассоциируется у них с молодым поколением, могут не

относиться к разряду тех, кто сам ни разу не испытывал искушения отдаться

радостям беспорядочного секса. Результаты эксперимента Миллса наводят на

мысль о том, что люди, испытывающие сильнейшую потребность активно бо-

роться с таким распущенным поведением, в действительности сами в свое вре-

мя подвергались жесточайшему искушению и были на грани того, чтобы под-

даться ему, однако в конце концов отступили. Точно так же люди, которые

почти решились всю жизнь провести в стеклянном доме, часто более всего

склонны кидаться камнями.

 

Ранее в этой главе я уже отмечал, что важной причиной того, что

люди, твердо приверженные некоторому аттитьюду, сопротивляются лю-

бым прямым попыткам изменить его, является стремление к самооправ-

данию. В результате такие люди становятся неуязвимыми при любой про-

пагандистской или образовательной кампании, касающейся данного ат-

титьюда. Теперь же мы видим, что тот же самый механизм, который дает

людям возможность сохранить свой аттитьюд, может заставить их этот ат-

титьюд изменить. Это зависит от того, какая стратегия окажется в данных

условиях наиболее эффективной для уменьшения диссонанса. Тот, кто хоро-

шо понимает теорию диссонанса, может и сам создать условия, необходи-

мые для изменения аттитьюдов у других людей, сделав их более склонными

 

211

 

к тому или иному ходу размышлений. Например, если бы современный

Макиавелли давал советы современному правителю, он предложил бы ему

следующие стратегии, основанные на теории и экспериментальных данных,

касающихся последствий принятия решений:

 

1. Если вы желаете, чтобы у людей сформировались более поло-

жительные аттитьюды в отношении какого-либо предмета, то попы-

тайтесь сделать так, чтобы эти люди связали себя решением приобрести

данный предмет, сделать его своей собственностью.

 

2. Если вы хотите, чтобы люди смягчили свои моральные оцен-

ки некоторого не очень благовидного поступка, то искушайте их до

тех пор, пока они сами не совершат нечто подобное. И наоборот -

если вы хотите ужесточения их оценок, то тоже искушайте их, но не

настолько, чтобы они поддались искушению.

 

Психология неадекватного оправдания

 

Смена аттитьюда как средство уменьшения диссонанса, разумеется, не огра-

ничена ситуациями, создавшимися после принятия решения (<постреше-

ния>). Она может произойти в бесчисленном множестве иных контекстов,

включая все те случаи, когда человек утверждает что-то, во что сам не верит,

или когда он совершает нечто глупое или безнравственное. Эффекты подоб-

ных поступков могут оказаться чрезвычайно сильными.

 

Давайте обратимся к некоторым из них.

 

Живя в обществе чрезвычайно сложном, мы время от времени оказы-

ваемся в ситуации, когда говорим или делаем то, во что сами до конца не

верим. Всегда ли это ведет к смене аттитьюда? Нет. Чтобы проиллюстрировать

это, я предлагаю простой пример.

 

Джо Адвокат входит в свой офис и видит, как его партнерша по

адвокатской конторе, Джойс, старается повесить на стену на редкость от-

вратительную картину. Джо только открывает рот, чтобы высказать все, что

он думает по поводу этой картины, как Джойс опережает его: <Как тебе? -

с гордостью вопрошает она. - Это я нарисовала, ты же знаешь, я посещаю

по вечерам художественную школу>. Джо не остается ничего другого, как

промямлить что-то вроде: <Да... очень мило>.

 

Если перевести рассуждения в теоретическую плоскость, то одна из

когниций Джо - <я всегда говорю только правду> - диссонирует с когници-

ей <я сказал, что это очень мило, хотя картина на самом деле ужасна>. Но

каким бы ни был этот диссонанс, его легко и быстро может снять еще

одна когниция, также имеющаяся у Джо: <важно не нанести вреда другому

человеку> (<я вынужден был солгать, чтобы не обидеть Джойс; зачем было

говорить ей, что картина отвратительна? Смысла никакого...>). Это эффек-

тивный путь уменьшения диссонанса, потому что полностью оправдывает

действия Джо. В итоге оправдание определяется самой ситуацией, и я буду

называть это внешним оправданием.

 

212

 

Но что произойдет, если ситуация не дает достаточных оправданий?

К примеру, вообразим себе, что Джо Адвокат, придерживающийся

консервативных политических взглядов, оказался на коктейле, где полно

людей, которых он почти не знает. Беседа поворачивает в сторону полити-

ки. Вокруг с ужасом обсуждают перспективу резкой активизации друже-

ственной политики правительства Соединенных Штатов Америки по от-

ношению к режиму Кастро на Кубе. Убеждения самого Джо простыми не

назовешь: он испытывает смешанные чувства по этому поводу, хотя в

общем настроен против нашего альянса с кубинским диктатором, потому

что считает его режим порождением зла, а со злом не следует искать компро-

миссов. То ли оттого что высказывания участников коктейля звучат не впол-

не искренне, то ли из желания позабавиться, но Джо вдруг обнаруживает,

что начинает защищать в разговоре позицию куда более либерально-ради-

кальную, чем его собственная! Фактически, он заходит так далеко, что начи-

нает утверждать следующее: мол, Фидель Кастро - это необычайно одарен-

ный лидер, и кубинцы при коммунистическом правлении живут так хоро-

шо, как не жили никогда прежде. Кто-то пытается возражать, что Кастро

обвиняют в том, что в процессе создания тоталитарного режима в стране он

приказал убить или заключить под стражу тысячи кубинцев. Когда атмосфера

на коктейле начинает накаляться, Джо отвечает, что данные цифры неверо-

ятно преувеличены. Неплохо для человека, который на самом деле убежден,

что Кастро виновен в смерти тысяч невинных людей в ходе борьбы за власть!

 

Проснувшись следующим утром и припомнив события прошлого вечера,

Джо приходит в ужас. <Боже мой, что я наделал!> - вопрошает он сам себя. Наш

герой чувствует себя очень дискомфортно или, если хотите, испытывает огром-

ный диссонанс. Его когниция <я ввел в заблуждение столько людей, столько

всего им наговорил про Кастро, хотя сам в это не верю> диссонирует с когни-

цией <я разумен, порядочен и честен>. Что же он предпринимает, чтобы умень-

шить диссонанс? Начинает поиски внешнего оправдания.

 

Первое, что приходит на ум: вчера он мог сильно напиться, и потому он

не несет ответственности за свои слова. Однако память подсказывает, что он

всего-то выпил один-два стаканчика пива - это не оправдание. Поскольку отыс-

кать достаточного внешнего оправдания своему поведению не удается, Джо

необходимо попытаться оправдать его внутренне, изменив свои аттитьюды в

направлении сказанного вчера вечером. Ведь если Джо преуспеет в этом и убедит

себя, что все высказанное им вчера не так далеко от правды, значит, ему удастся

уменьшить диссонанс. Иначе говоря, вчерашнее поведение в его собственных

глазах уже не будет выглядеть столь абсурдно. При этом у меня и в мыслях нет

предположить, что Джо внезапно превратился в убежденного коммуниста-ре-

волюционера. Я лишь хочу сказать, что он может начать думать о кубинском

режиме чуть менее жестко, чем до злополучного вчерашнего вечера.

 

Большинство явлений и проблем окружающей жизни не назовешь ни

полностью черными, ни полностью белыми: значительная часть их окрашена

в серый цвет. Поэтому Джо может начать иначе смотреть на ряд событий,

имевших место на Кубе за последние пятьдесят лет. Он начнет приглядывать-

ся к политике и решениям Кастро и в большей степени будет склонен видеть

 

213

 

мудрость там, где раньше ее не замечал, а также может стать более чувствите-

лен к информации, указывающей на жестокость, глупость и размах корруп-

ции предыдущего - докастровского - кубинского правительства.

 

Повторю еще раз. Если человек высказывает убеждение, которое с тру-

дом поддается внешнему оправданию, он попытается оправдать его внутрен-

не, сделав свои аттитьюды более соответствующими высказыванию.

 

Я уже упоминал одну-две формы внешнего оправдания. Одна из них -

это идея о том, что в безвредной лжи, не наносящей вреда чувствам другого

человека, нет ничего дурного (как в случае с Джо Адвокатом и его партнер-

шей), другая - нетрезвое состояние в качестве оправдания своих действий.

Но есть еще и такая форма внешнего оправдания, как вознаграждение.

 

Поставьте себя на место Джо и предположите, что мы с вами вместе

присутствуем на том самом коктейле, и, кроме того, вообразите, что я -

эксцентричный миллионер. Как только разговор заходит о Кубе, я отвожу

вас в сторонку и сообщаю: <Эй, я хотел бы, чтобы вы решительно высту-

пили в поддержку Фиделя Кастро и кубинского коммунизма>. Более того,

я даю вам за это пять тысяч долларов! Пересчитав деньги, вы с глубоким

вздохом прячете купюры в карман и, вернувшись к спорящим, защищаете

Кастро до потери сознания.

 

Когда вы проснетесь на следующее утро, испытаете ли вы какой-

либо диссонанс? Не думаю.

 

Ваша когниция <я что-то там говорил о Фиделе Кастро и кубинском

коммунизме, во что и сам-то не верю> по-прежнему диссонирует с когни-

цией <я порядочен и честен>. Однако на сей раз у вас под рукой адекват-

ное внешнее оправдание вчерашнему поступку: <я говорил что-то в защи-

ту кубинского коммунизма, чтобы заработать пять тысяч долларов - и это

того стоило>. Вам уже не нужно смягчать свой аттитьюд в отношении Ка-

стро для оправдания сказанного, потому что в данном случае вы знаете,

почему вы это сказали, не потому, что это верно, а с целью заполучить пять

тысяч долларов. Отныне вы знаете, что продали душу за пять тысяч долларов,

и не жалеете!

 

Итак, теория диссонанса предсказывает, что мы начинаем верить в

собственную ложь, но лишь в том случае, когда отсутствуют в достаточ-

ном количестве внешние оправдания наших заявлений, противоречащих

нашим первоначальным аттитьюдам. Это явление было названо парадигмой

<говорю-значит-верю>.

 

Вспомним, как в главе 2 мы обнаружили, что чем выше награда за

согласие подчиниться, тем выше вероятность того, что человек подчинится.

Теперь же мы можем сделать еще один шаг вперед: когда речь заходит о

том, чтобы вызвать прочное изменение аттитьюда (а не просто ситуатив-

ную уступку), то, чем выше награда, тем менее вероятно, что он изменит-

ся. Если все, что мне от вас нужно, - это произнести речь в защиту Фи-

деля Кастро, братьев Маркс*, финансируемый государством медицины или

 

* Братья Гручо. Харпо, Чико и Зеппо Марксы - популярные американские актеры-комики

30-х годов.

 

214

 

чего угодно, то наиболее эффективным средством добиться этого будет пред-

ложение максимально возможного вознаграждения. Оно увеличит вероят-

ность того, что вы подчинитесь и согласитесь произнести требуемую речь.

 

Однако предположим, передо мной стоит более амбициозная цель:

мне хотелось бы, чтобы в результате произнесенной речи надолго измени-

лись ваши аттитьюды и убеждения. В данном случае верно обратное: чем мень-

шим будет внешнее поощрение, которое я вам предложу за эту речь, тем

большей будет вероятность, что вы начнете искать дополнительные оправда-

ния для ее произнесения, убеждая себя, что сказанное вами представляет

собой истинную правду. Последнее приведет к подлинной смене аттитьюда,

а не просто к согласию подчиниться.

 

Важность подобной техники воздействия трудно переоценить. Если мы

меняем свои аттитьюды ввиду того, что сделали какое-то публичное заявле-

ние при минимальном внешнем оправдании этого поступка, то подобная

смена будет относительно устойчивой. Ведь мы не изменили аттитьюды из-за

награды (подчинение) или попав под влияние привлекательного человека

(идентификация). Мы сделали это потому, что преуспели ц убеждении себя в

том, что наши прежние аттитьюды были неверны. Это очень мощный способ

изменения аттитьюдов.

 

До сих пор мы имели дело с материалом, носящим в высшей степени

умозрительный характер. Но данные умозрительные рассуждения были науч-

но исследованы в нескольких экспериментах, среди которых выделяется клас-

сическая работа Леона Фестингера и Дж. Меррилл Карлсмит [28]. Они проси-

ли студентов выполнять серию чрезвычайно скучных и однообразных зада-

ний - складывать шпульки на поднос, а затем опорожнять его, и так много

раз, или же закручивать длинный ряд гаек на четверть оборота ключа каж-

дую, а затем, вернувшись к началу ряда, проделать еще раз эту же процедуру,

а затем еще раз. Студенты занимались этой механической работой в течение

целого часа. Затем экспериментатор добивался от них ложного высказывания

по поводу проделанной работы; конкретно, они должны были расписать ее

молодой женщине, ожидающей своей очереди на участие в эксперименте,

как чрезвычайно интересную и приятную. Одним студентам за эту ложь было

предложено по двадцать долларов, а другим - только по доллару. После того

как эксперимент был закончен, <лжецов> попросили оценить, насколько

им понравилось задание, которое они ранее выполняли.

 

Результаты оказались очень четкими. Те студенты, которым заплатили

за ложь о том, что механическое перебирание шпулек и завинчивание гаек

доставили им истинную радость, по двадцать долларов, оценили задание как

скучное. Ничего удивительного - оно и было скучным. А как насчет тех, кому

заплатили всего по доллару за ту же <сказку>? Они-то как раз оценили зада-

ние как доставившее им удовольствие. Другими словами, те студенты, у ко-

торых имелись в достатке внешние оправдания лжи, лгали, но сами не вери-

ли в то, что говорили. В то время как лгавшие в отсутствие значительного

внешнего оправдания на самом деле совершили определенное движение в

сторону того, чтобы поверить в сказанное.

Экспериментальное подтверждение феномена <говорю-значит-верю> не

 

215

 

ограничилось сферой относительно маловажных аттитьюдов - таких, как

отношение к монотонной работе. Изменения аттитьюдов были продемонст-

рированы и на таких важных примерах, как жестокость полиции и легализа-

ция марихуаны.

 

В одном из экспериментов Артур Коэн [29] убедил студентов Йельс-

кого университета принять участие в изучении особенно трудной формы

контраттитьюдного поведения. Коэн провел свой эксперимент сразу же

вслед за студенческим бунтом, во время которого полиция Нью-Хэйвена*

проявила особую жестокость по отношению к бунтарям. Студентов, которые

были твердо уверены в том, что полиция вела себя отвратительно, попросили

написать статью в поддержку ее действий; студентов призвали письменно оп-

равдать полицейских и сделать это со всем мастерством, на которое способны

учащиеся Иеля. Перед тем как они приступили к выполнению задания, им

заплатили за их будущие усилия, причем условия оплаты подразделялись на

категории: одной группе студентов заплатили по десять долларов, другой - по

пять долларов, третьей группе - по доллару, а оставшимся - смехотворные

пятьдесят центов. После окончания работы каждого молодого человека попро-

сили оценить свои собственные аттитьюды в отношении действий полиции.

Зависимость оказалась абсолютно линейной: чем меньшим было вознагражде-

ние, тем большее изменение наблюдалось в аттитьюдах. Студенты, которые писали

статью в поддержку нью-хэйвенской полиции за скудные пятьдесят центов,

сформировали у себя более благожелательный аттитьюд, нежели писавшие ста-

тью за доллар. Утех же, кто писал за доллар, сформированный аттитьюд оказал-

ся более благожелательным, чем у получивших по десять долларов, и так далее,

Короче, чем меньше внешнее оправдание, выраженное в денежном эквива-

ленте, тем больше изменение аттитьюда [30].

 

Разумеется, как уже было отмечено, внешнее оправдание может про-

явиться (и проявляется) в самых разнообразных формах. Так, людей мож-

но убедить говорить и делать то, что противоречит их убеждениям и пред-

почтениям, угрожая наказаниями или соблазняя различными поощрени-

ями, необязательно денежными, например, это может быть похвала или

возможность сделать другим приятное. Например, большинство из нас

решились бы сделать что-то, чего мы никогда бы не сделали в иной ситу-

ации, если бы об этом как об услуге нас попросил хороший друг.

 

В качестве примера, пусть фантастического, предположим, что друг

попросил вас отведать некое необычное кушанье, которое он недавно

научился готовить на курсах <экзотической кулинарии>. Чтобы оживить

ситуацию, пусть этим кушаньем будут жареные кузнечики! А теперь вообра-

зите противоположную ситуацию: вас попросил закусить жареным кузнечи-

ком кто-то, не вызывающий вашей особой симпатии.

 

Итак, вы готовы? Если предположить, что вы пойдете до конца и

съедите кузнечиков, то как вы думаете, при каких условиях это доставит

вам большее удовольствие - в ответ на просьбу хорошего друга или в ответ

 

* Город в штате Коннектикут на северо-востоке США, где находится престижный ИельскиН

университет.

 

216

 

на просьбу человека, которого вы не слишком жалуете? Здравый смысл вроде

бы подсказывает, что кузнечик покажется вам несколько <вкуснее>, если просьба

исходит от друга. В конце концов, это тот человек, которому вы можете дове-

риться, и, таким образом, он выступает в роли источника информации, заслу-

живающего гораздо больше доверия, чем кто-то, кто вам совсем не нравится.

Однако задумайтесь над следующим вопросом: какая из ситуаций содержит

меньше внешних оправданий? Вопреки здравому смыслу теория когнитивного

диссонанса предсказывает, что вы полюбите есть кузнечиков, если вы съедите

одного из них по просьбе человека, который вам не нравится.

 

Вот как это сработает на практике. Ваша когниция <кушать кузнечиков

противно> окажется не в ладах с тем фактом, что одного вы только что съели.

Однако, если об этом вас попросил друг, у вас будет более чем достаточное

внешнее оправдание своему поступку - вы сделали это, чтобы сделать при-

ятное хорошему другу. Вместе с тем у вас не было бы адекватного внешнего

оправдания своему поступку, если бы вы сделали это по просьбе человека,

который вам не нравится. Как в этом случае вы могли бы оправдать перед

самим собой ваше противоречивое поведение? Очень просто. Уменьшить дис-

сонанс можно было бы с помощью изменения вашего аттитьюда в отноше-

нии кузнечиков, а именно проникнуться к ним большей симпатией: <Э, да

эти козявки не так дурны на вкус!>

 

Хотя вышеприведенный пример уменьшения диссонанса может по-

казаться диковатым, он не настолько фантастичен, как вы думаете.

Филип Зимбардо и его коллеги провели как раз аналогичный экспери-

мент, представив его солдатам запаса якобы как часть исследования на

тему: <Альтернативные источники пищи для выживания в экстремаль-

ных условиях> [31].

 

Солдатам было предложено попробовать жареных кузнечиков. Одну по-

ловину испытуемых об этом попросил сердечный, добродушно настроенный

офицер, другую половину - холодный и недоброжелательный. Аттитьюды в

отношении поедания кузнечиков измерялись до и после того, как солдаты их

попробовали. И результаты в точности совпали с гипотезами: солдатам, кото-

рые съели кузнечиков по просьбе недоброжелательного офицера, новое блюдо

понравилось больше, чем солдатам, к которым обратился с просьбой доброже-

лательно настроенный офицер. Таким образом, когда налицо было достаточное

внешнее оправдание - просьба офицера, излучавшего добродушие, - солдаты

почти не испытывали потребности в смене своего аттитьюда в отношении куз-

нечиков; они уже имели в наличии убедительное объяснение своему поведе-

нию: <хотелось помочь хорошему парню>. Зато у солдат, уступивших просьбе

<нехорошего парня>, внешних оправданий явно недоставало, и, чтобы рацио-

нализировать свое поведение, они прониклись более положительными аттить-

юдами в отношении кузнечиков как пищи.

 

Что такое недостаточное оправдание? На всем протяжении данного

раздела я несколько раз ссылался на разные ситуации: на те, в которых

было недостаточное внешнее оправдание, и на те, в которых внешнего оп-

равдания, наоборот, было в избытке. Данные термины требуют дополни-

тельного прояснения.

 

217

В эксперименте Фестингера-Карлсмит фактически все испытуемые со-

гласились солгать - даже те, кому заплатили лишь доллар. Поэтому в опреде-

ленном смысле один доллар был достаточной платой - достаточной для

того, чтобы заставить испытуемых солгать. Однако, как выяснилось, доллара

оказалось недостаточно для того, чтобы избавить их от ощущения, что они

попали в дурацкое положение. С целью уменьшить это неприятное ощущение

они вынуждены были уменьшить диссонанс, который возник в результате

вранья за столь смехотворную плату. Это потребовало дополнительных <под-

порок> в форме самоубеждения: мол, это была не совсем ложь, а само зада-

ние было не таким уж скучным, как показалось вначале, и, собственно го-

воря, если посмотреть на него под определенным углом зрения, оно было

даже интересным.

 

Было бы весьма плодотворно сравнить эти результаты с данными Джад-

сона Миллса, касающимися влияний жульничанья на шестиклассников [32].

Вспомним, что большинству детей, принимавших участие в его эксперименте,

решение сжульничать или нет почти наверняка далось не без труда. Вот почему

они испытывали диссонанс независимо от того, сжульничали они или устояли

перед соблазном. Однако можно порассуждать и дальше: а что бы произошло,

назначь экспериментатор очень высокую цену за жульничанье? Ясно одно: со-

блазн сжульничать возрос бы, и, следовательно, ему поддалось бы большее

число детей. Но еще важнее другое: достигни награда за жульничество астроно-

мических размеров, и у тех, кто поддался бы искушению, изменение аттитьюда

оказалось бы весьма незначительным. Во многом уподобившись студентам (экспе-

римент Фестингера-Карлсмит), лгавшим за двадцать долларов, эти шестикласс-

ники, сжульничавшие за огромное вознаграждение, испытывали бы неболь-

шую потребность в уменьшении диссонанса, так как внешних оправданий у них

было бы предостаточно.

 

Действительно, Миллс как раз и включил это дополнение в свой экс-

перимент, и полученные результаты вполне соответствуют нашим предпо-

ложениям. Дети, сжульничавшие с целью получения небольшой награды, в

большей мере склонялись к смягчению своих аттитьюдов в отношении жуль-

ничанья, чем дети, лгавшие за большую награду. Более того, дети, которые

устояли, несмотря на искушение получить большую награду (то есть сделали

выбор, создающий сильный диссонанс), в большей мере ужесточили свои

аттитьюды относительно жульничанья, нежели те, кто устоял, получив не-

большое вознаграждение.

 

Диссонанс и Я-концепция. Анализ феномена диссонанса, который я

намерен предпринять в данном разделе, потребует от меня определенного

отступления от исходной теории Фестингера.

 

К. примеру, в трактовке эксперимента Фестингера-Карлсмит дан-

ное авторами описание диссонанса выглядело следующим образом: ког-

ниция <я убежден, что задание скучно> диссонирует с когницией <я ска-

зал, что задание было интересным>. Однако уже довольно давно я пере-

формулировал теорию таким образом, чтобы больше сфокусировать внимание

на том, как люди воспринимают самих себя [33].

В основных чертах новая формулировка предполагала, что диссонанс

 

218

 

проявляется наиболее сильно в тех ситуациях, когда создается угроза Я-концеп-

ции. Таким образом, с моей точки зрения, важным аспектом вышеописанной

ситуации является вовсе не то, что когниция <я сказал X> диссонирует с

когницией <я убежден, что не-Х>. В значительно большей степени решаю-

щим является тот факт, что я ввел людей в заблуждение: когниция <я сказал

людям что-то, во что сам не верю> диссонирует с моей Я-концепцией, а

именно с когницией <я - честный человек>. Разумеется, данная формули-

ровка основывается на предположении, что большинству индивидов нра-

вится думать о себе самих как о порядочных людях, которые обычно не

станут вводить других в заблуждение.

 

К примеру, рассмотрим случай с некоей Кэти, которая убеждена, что

курение марихуаны опасно и ни в коем случае не должно быть легализовано.

Предположим, Кэти тем не менее должна произнести речь в защиту курения

марихуаны. Больше того, речь надлежит произнести перед аудиторией, состоя-

щей из людей, о которых Кэти известно, что они стоят в непримиримой оппо-

зиции к курению марихуаны: например, в зале собрались члены подразделения

местной полиции по борьбе с наркотиками, <Дочери Американской револю-

ции>* или сторонники запрещения продажи алкоголя и наркотиков. В данном

случае маловероятно, чтобы Кэти удалось повлиять на подобную аудиторию -

слишком она тверда в своих убеждениях. И, согласно моему взгляду на теорию

когнитивного диссонанса, Кэти не изменит своего аттитьюда, потому что все

равно ей не удастся воздействовать на чье-либо поведение.

 

Точно так же, если девушку попросят произнести ту же речь перед

группой непреклонных сторонников легализации марихуаны, то и на них

докладчица не сможет повлиять.

 

А теперь представим себе, что речь произносится перед аудиторией,

члены которой не обладают никакой предварительной информацией отно-

сительно марихуаны. В данном случае мы можем предположить наличие у

Кэти гораздо большего диссонанса, чем в двух предыдущих случаях. Ее ког-

ниция <я - хороший, порядочный человек> диссонирует с другой когници-

ей - <я сказала нечто, во что сама не верю, но что, вероятно, серьезно

повлияет на убеждения или поступки аудитории>. Чтобы уменьшить диссо-

нанс, девушке требуется убедить себя в том, что защищаемая ею позиция

верна: только это позволит Кэти продолжать верить, что она - человек

честный. Более того, в данной ситуации должна проявиться уже известная

зависимость: чем меньше внешнее побуждение к изложению чуждой пози-

ции, тем больше изменение аттитьюда.

 

Я проверил и подтвердил эту гипотезу вместе с Элизабет Нел и Робер-

том Хелмрейчем [34]. Мы обнаружили громадное изменение аттитьюдов в

отношении марихуаны, когда испытуемым за то, что они согласились на

видеозапись их речи в защиту марихуаны, было предложено небольшое воз-

награждение. Но данное изменение имело место только в том случае, когда

испытуемые считали, что их речь будет показана аудитории, не имеющей

 

* Крайне консервативная женская общественная организация в США - блюстители морали и

традиционных американских ценностей.

 

219

 

твердой позиции по данной проблеме. В то же время, когда испытуемым говори-

ли, что их речь <прокрутят> перед теми, кто непоколебимо предан своим

убеждениям (выступает <за> или <против> марихуаны), у выступающих на-

блюдалось незначительное изменение аттитьюда. Таким образом, ложь вызы-

вает большее изменение аттитьюда в случае, когда она недостаточно вознаг-

раждена, и особенно в том случае, когда ложь имеет шансы реально изменить

убеждения или поступки аудитории*.

 

Значительное количество последующих исследований [35] подтверж-

дает этот вывод и дает нам возможность сформулировать общий принцип,

связывающий диссонанс и Я-концепцию: эффекты диссонанса максималь-

но сильны, когда люди чувствуют личную ответственность за свои действия

и их действия имеют серьезные последствия. Иначе говоря, чем сильнее по-

следствия и чем сильнее наша ответственность за них, тем сильнее диссо-

нанс, а чем сильнее диссонанс, тем значительнее изменение в наших аттить-

юдах.

 

Мое замечание о том, что диссонанс возникает во всех случаях, ког-

да брошен вызов Я-концепции, имеет ряд любопытных следствий. Давайте

подробнее рассмотрим одно из них.

 

Предположим, вы находитесь дома, и кто-то стучит вам в дверь, прося

сделать пожертвования на благотворительные цели. Если бы вы не хотели

вносить деньги, вас, возможно, не слишком затруднило бы отыскать причи-

ны для отказа: у вас нет лишних средств, ваш вклад все равно вряд ли очень

поможет, и так далее. Предположим теперь, что после стандартной просьбы

о пожертвовании сборщик средств добавляет, что <и лишний цент поможет>.

После этого отказываться от пожертвования - значит, вне всякого сомне-

ния, вызвать диссонанс, бросив вызов своей Я-концепции. В конце концов,

каким же скупердяем нужно быть, чтобы вступать в долгие дискуссии о

таких мелочах? После этого никакие ваши прежние рациональные причины

отказа уже не применимы.

 

Подобный сценарий был экспериментально проверен Робертом Чи-

альдини и Дэвидом Шредером [36]. Студенты, работавшие сборщиками

средств, ходили по домам, иногда просто и незамысловато прося деньги,

а иногда добавляя фразу насчет <цента>. Как и предполагалось, те жители,

которым говорили, что и лишний <цент> поможет, почти вдвое чаще де-

лали пожертвования, чем те жители, к которым обращались со стандарт-

ной просьбой. Более того, в среднем жители, которым говорили о <центе>,

как правило, давали не меньше, чем другие; иначе говоря, высказывание,

делающее легитимным малый вклад, ни в коей мере не уменьшало размер

реального вклада.

 

* Следует отметить, что в данном эксперименте, так же как и в других обсуждаемых в данной

главе экспериментах, все испытуемые после его окончания прошли собеседование, на котором им

объяснили суть проводимых исследований. Были предприняты все способы противодействия закрепле-

нию аттитыодных изменений, происшедших в процессе проведения эксперимента. Постэксперимен-

тальное собеседование следует проводить после окончания всякого эксперимента, но особенно необ-

ходимо это делать, когда возникают изменения важных аттитьюдов или тех, которые существенно

влияют на реальное поведение. - Примеч. автора.

 

220

 

Почему же так происходило?

 

Можно предположить, что, отсутствие внешнего оправдания нежела-

нию пожертвовать деньги подталкивает людей к тому, чтобы деньги все-таки

дать; но далее, уже после того, как они приходят к решению дать, желание

избежать упреков в скаредности оказывает воздействие и на их решение от-

носительно того, сколько именно дать. Как только рука человека потянулась к

карману, в котором лежат деньги, вынуть оттуда <копейку> становится уни-

зительным, заплатить больше - это вполне соответствует восприятию себя

самого как человека достаточно доброго и щедрого.

 

Недостаточные вознаграждения применительно к процессу обучения.

Значительное число исследований демонстрирует, что феномен <недоста-

точного вознаграждения> приложим к любым формам поведения, а не

касается только контраттитьюдных заявлений.

 

Вспомним эксперимент, в котором люди выполняли скучное зада-

ние. Как было показано, те испытуемые, которые не имели достаточного

внешнего оправдания рутинной работе, находили ее более приятной, чем

те, у кого такие оправдания имелись в избытке 137]. Это не означает, что

люди предпочли бы получать низкую плату за труд, а не высокую. Все пред-

почитают хорошо зарабатывать и часто выкладываются на всю катушку, что-

бы больше получать. Но если им платят меньше, а они все-таки согласны

выполнять предложенную работу, возникает диссонанс между тем, что ра-

бота скучна, а платят за нее мало. С целью уменьшить диссонанс люди при-

писывают работе некие положительные качества и, таким образом, начина-

ют получать от нее удовольствие - и тем большее, чем меньше платят.

 

Оказывается, данный феномен может иметь далеко идущие послед-

ствия.

 

Заглянем, к примеру, в класс начальной школы. Если вы хотите, чтобы

Джонни выучил наизусть таблицу умножения, вам следует поощрить его:

<золотые звезды>, публичные похвалы, высокие оценки, подарки и все та-

кое прочее - отличные внешние стимулы. Но станет ли Джонни учить табли-

цу умножения просто для собственного удовольствия, когда поток поощре-

ний иссякнет? Другими словами, приведут ли его высокие награды к тому,

что мальчик начнет получать удовольствие от самого задания? Сомневаюсь в

этом. Однако если внешние поощрения не будут слишком обильными, то

Джонни добавит свои собственные оправдания для заучивания математичес-

ких выражений; может быть, оно станет для него чем-то вроде увлекатель-

ной игры. Короче, он с большей вероятностью будет продолжать разучива-

ние правил умножения еще долго после того, как занятия закончились, а

вместе с ними прекратились и поощрения.

 

Что касается задач на запоминание, то преподавателей, вероятно,

мало заботит, доставит ли это занятие удовольствие Джонни или нет, лишь

бы он запомнил то, что требуется. Но ведь, если Джонни научится получать

удовольствие от подобных процедур, он будет посвящать им время и после

занятий. И благодаря этому наш школьник может в совершенстве овладеть

правилами умножения и будет удерживать их в голове практически неогра-

ниченное время. Поэтому, по крайней мере при некоторых условиях, воз-

 

221

 

можно будет ошибкой использовать чрезмерные поощрения в процессе обу-

чения. Если обеспечить учеников всего лишь минимально необходимыми

стимулами для выполнения задания, можно добиться того, что они будут

получать максимальное удовольствие от самого процесса его выполнения. А

это может способствовать долговременному сохранению материала в памяти

и улучшить результаты его применения.

 

Я не утверждаю, что недостаточное поощрение - это единственный

путь научить людей получать удовольствие от скучного материала. Я лишь

хочу сказать, что нагромождение чрезмерных внешних оправданий тор-

мозит один из процессов, который может создать условия для учения с

увлечением.

 

Ряд экспериментов Эдварда Диси [38] и его коллег наглядно иллюстри-

рует это положение. На самом деле, они продвинулись в своих исследованиях

на шаг вперед и продемонстрировали, что предложение вознаграждений за

выполнение приятной работы реально снижает ее внутреннюю привлека-

тельность. К примеру, в одном из экспериментов студенты в течение часа

решали интересную головоломку. На следующий день им стали платить по

доллару за каждую решенную часть головоломки. Студенты же из контрольной

группы, как и прежде, решали ее без всякой платы. А на третьем этапе не

платили ни одной группе. Зададимся вопросом: насколько понравилось каж-

дой группе решать головоломку? Диси определил это на третьем этапе иссле-

дования: он отмечал, занимался ли данный студент головоломкой во время

перерыва, когда все вольны были делать то, что хотели, или нет. Результаты

выявили следующую устойчивую тенденцию: в свободное время члены ос-

тавшейся без поощрения группы занимались головоломкой больше, чем те,

кого ранее поощряли. Последние усерднее трудились на втором этапе (когда

им платили), но их интерес на третьем этапе заметно увял.

 

Ту же закономерность Марк Леппер и Дэвид Грин обнаружили у дош-

кольников [39]. Одну группу детей убедили заняться сборкой пластиковых

головоломок, пообещав в будущем участие в более интересных занятиях;

другой группе ничего подобного обещано не было. После того как обе

группы детей наигрались с головоломками, им всем было позволено при-

нять участие в тех самых <более интересных занятиях> (однако не будем

забывать, что лишь половина детей считала, что эта новая деятельность

была наградой за складывание головоломки). Спустя несколько недель де-

тям снова дали возможность заняться сборными головоломками. И те, кто

ранее складывал их с целью получить шанс на участие в более приятных

занятиях, теперь уделили игре с головоломками меньше времени. Короче,

предлагая детям вознаграждение за их игру, экспериментаторам удалось

превратить ее в работу.

 

Недостаточное наказание. До сих пор я обсуждал, что произойдет, ког-

да вознаграждение за сказанное или сделанное оказывается скудным. Но то же

самое происходит и в случае наказания.

 

В нашей повседневной жизни мы постоянно сталкиваемся с ситуация-

ми, когда те, кто отвечает за поддержание закона и порядка, угрожают нам

наказанием, если мы не подчиняемся законам общества, в котором живем.

 

222

 

Будучи людьми взрослыми, мы осведомлены о том, что, нарушив скорость

вождения и попавшись на этом, мы должны будем заплатить значительный

штраф. А если подобные нарушения будут происходить достаточно часто, то

мы лишимся и водительского удостоверения. Поэтому мы научены соблюдать

ограничение скорости, когда поблизости находится полицейская машина.

Точно так же молодые люди знают, что если они будут жульничать на экза-

мене и попадутся на этом, преподаватель обязательно унизит провинивших-

ся и серьезно их накажет. Поэтому школьники и студенты знают, что жуль-

ничать нельзя, пока преподаватель в классе наблюдает за ними. Но способно

ли строгое наказание научить их не жульничать вообще? Не думаю. Скорее,

оно научит их избегать попадаться на месте преступления. То есть использо-

вание угроз строгого наказания с целью отбить охоту у индивида делать то,

что доставляет ему удовольствие, с неизбежностью влечет за собой лишь

постоянное беспокойство и усиленную бдительность. Было бы лучше, если

бы люди каким-то образом смогли получать удовольствие от действий, кото-

рые способствуют укреплению здоровья и благоденствия их самих и здоро-

вья и благоденствия других людей. Скажем, если бы дети получали удоволь-

ствие от того, что не били бы младших или не жульничали бы, или не воровали

бы, тогда общество смогло бы вздохнуть спокойно, ослабив бдительность и

смягчив свои карательные меры.

 

Однако это исключительно трудная задача - убедить людей (особенно

маленьких детей) не получать удовольствия от нанесения обид тем, кто меньше

их и слабее. Тем не менее другая задача вполне достижима: сделать так, чтобы

при определенных условиях люди сами себя убедили в том, что подобное

поведение не доставляет им никакой радости.

Давайте попытаемся в этом разобраться.

Представьте себе следующую сцену. Вы - родитель пятилетнего маль-

чика, которому доставляет удовольствие бить свою трехлетнюю сестренку.

Вы уже пытались убедить его с помощью разумных аргументов не делать

этого, но все без толку. Поэтому, для того чтобы защитить дочь и сделать

сына более <воспитанным>, вы начинаете наказывать его за проявления аг-

рессивности. Как родитель, вы имеете в распоряжении целый набор наказа-

ний - от предельно мягких (строгий взгляд) до предельно суровых (порка,

постановка в угол и запрет смотреть телевизор в течение целого месяца). Чем

строже наказание, тем больше вероятность, что ребенок изменит свое пове-

дение - но только у вас на глазах, с тем же успехом он может опять ударить

сестру, стоит вам только отвернуться!

 

А теперь предположим, что вместо этого вы пригрозите ему очень мяг-

ким наказанием. В обоих случаях - при угрозе и сурового и мягкого наказа-

ния - ребенок испытает диссонанс. Он осведомлен о том, что не должен

обижать сестренку, и в то же время он знает, что ему ужасно хочется это

сделать. Как только у него появится позыв снова ударить ее, а он этого не

сделает, то результатом станет недоумение: <Как так, почему я не ударил?>

Когда ему грозит строгое наказание, то ответ в форме достаточного внешне-

го оправдания находится у него под рукой: <Я ее не ударил, потому что,

сделай я это, и тот огромный человек (мой отец) выпорет меня или поставит

 

223

 

в угол, или лишит телевизора на месяц>. Таким образом, строгое наказание

служит ребенку достаточным внешним оправданием того, чтобы не бить

сестренку на глазах у других.

 

В случае же угрозы мягкого наказания ребенок также испытает диссо-

нанс. Но, задав себе тот же самый вопрос, он не найдет удовлетворительного

ответа, поскольку наказание настолько мягкое, что не является достаточным

оправданием.

 

Ребенок не делает чего-то, что очень хочется, и, хотя частичное оп-

равдание у него, конечно, есть, полное оправдание все-таки отсутствует,

и потому он продолжает испытывать диссонанс. Ребенок неспособен его

уменьшить, перекладывая вину за свое <бездействие> на угрозу строгого

наказания, поэтому он должен отыскать какой-то иной путь, чтобы оп-

равдать факт отсутствия агрессивности в отношении сестры. Наилучшим

выходом для мальчика будет следующий: убедить себя в том, что на самом

деле ему вовсе не нравится бить сестру, что он вовсе и не хотел этого делать,

и что вообще невелико удовольствие - обижать маленьких.

 

Чем менее сильна угроза, тем меньше внешних оправданий; чем мень-

ше их - тем больше потребность в оправданиях внутренних. Дав людям

возможность построить свое собственное внутреннее оправдание, можно

значительно продвинуться в том, чтобы помочь им развить устойчивую

систему ценностей.

 

Чтобы проверить эту идею, мы вместе с Меррилл Карлсмит провели

эксперимент в детском саду при Гарвардском университете [40]. По эти-

ческим соображениям мы не пытались изменить базовые ценности - такие,

как агрессия, ибо могли натолкнуться на возражения родителей. Вместо это-

го мы выбрали менее значимый аспект поведения - предпочтение детьми

игрушек.

 

Для начала мы попросили пятилетних детей оценить привлекатель-

ность различных игрушек, а затем для каждого ребенка мы выбрали иг-

рушку, которую он оценил как довольно привлекательную, и не разреша-

ли с ней играть. Одной группе детей мы угрожали мягким наказанием за

непослушание (<я рассержусь>); в адрес другой группы угроза звучала стро-

же (<я очень рассержусь>; <мне придется забрать все игрушки, уйти домой

и никогда больше не возвращаться>; <я буду считать, что ты еще совсем

младенец>). После этого мы покидали комнату, оставив детей свободно

играть с другими игрушками и бороться с искушением нарушить запрет.

По истечении некоторого времени мы возвращались и просили детей еще раз

оценить привлекательность всех игрушек.

 

Результаты оказались одновременно и удивительными и вызываю-

щими радостное возбуждение. Те дети, которым угрожали в мягкой фор-

ме, теперь посчитали запретную игрушку менее привлекательной, чем в

первый раз. То есть в отсутствие внешнего оправдания, которое объясняло

бы, почему они воздерживались от игры с запретной игрушкой, они убе-

дили себя в том, что не играли с ней потому, что она им не нравилась. Но

игрушка не утратила своей привлекательности для других детей, которых

удерживали от игры с нею с помощью серьезных угроз: эти дети продол-

 

224

 

жали считать игрушку в высшей степени желанной, а некоторым она пока-

залась даже еще более желанной, чем вначале! У этих детей достаточно было

внешних оправданий тому, что они не поиграли с запретной игрушкой, и

поэтому потребность в поиске каких-то дополнительных причин отсутство-

вала, следовательно, игрушка продолжала им нравиться.

 

Джонатан Фридман [41] расширил наши результаты и впечатляюще

проиллюстрировал устойчивость данного феномена. В качестве <тестовой> иг-

рушки он использовал исключительно привлекательного робота, управляе-

мого с помощью батарейки, который быстро метал какие-то <снаряды> во

<врагов>. Другие игрушки не шли ни в какое сравнение с этой, и, естествен-

но, все дети предпочли робота. Затем экспериментатор объяснил детям, что

они не должны играть с роботом, пригрозив одним из них мягким наказани-

ем, а другим - строгим, а сам ушел из школы и больше не возвращался.

Спустя несколько недель в школу пришла молодая женщина, чтобы провес-

ти с детьми какие-то письменные тесты. Дети не подозревали, что она рабо-

тала с Фридманом и что ее приход каким-то образом связан с теми игруш-

ками и прозвучавшими в связи с ними угрозами. Но случилось так, что тесты

проводились в той же самой комнате, где были разбросаны упомянутые иг-

рушки. После того как тест закончился, женщина сказала как бы между про-

чим, что, пока она будет проверять ответы, дети могут заняться чем угодно,

в частности, они могут поиграть с игрушками, которые кто-то оставил в

комнате.

 

Результаты Фридмана в высокой степени согласуются с нашими. По-

давляющее большинство детей, которым несколько недель назад пригрозили

легким наказанием, не захотели играть с роботом, а вместо него выбрали

другие игрушки. Вместе с тем значительное большинство тех детей, которым

пригрозили строгим наказанием, играли как раз с роботом.

 

Подводя итоги, можно утверждать, что для успешного торможения

последующих действий сильная угроза оказалась неэффективна, тогда как

эффект от однократной слабой угрозы просуществовал целых девять недель.

Снова подчеркнем, что сила данного феномена заключена не в том, что кто-

то из взрослых предупредил детей о нежелательности данного поведения, и

оно от этого потеряло в глазах детей свою ценность, нет, дети сами убедили

себя в том, что оно нежелательно,

 

Я подозреваю, что данный процесс может быть с успехом приложим

не только к сравнительно простой ситуации выбора детских игрушек, но

и к более базовым и важным сферам жизни - таким, как контроль за

агрессией.

 

Частичное подкрепление этой догадки содержится в некоторых корре-

ляционных исследованиях, касающихся детского развития, они, в частно-

сти, указывают на то, что у родителей, использующих жесткие методы нака-

зания с целью остановить детскую агрессию, вырастают дети, которые дома

ведут себя не очень агрессивно, но зато проявляют сильную агрессию в шко-

ле и во время игр вне дома [42]. Именно этого и следовало ожидать, если

считать, что в данном случае действовали процессы подчинения, рассмотрен-

ные в главе 2.

 

225

 

Оправдание усилия

 

Теория диссонанса ведет еще к одному предсказанию: если человек напря-

женно трудится, чтобы достичь цели, данная цель покажется более привле-

кательной именно этому человеку, а не тому, кто достиг ее, приложив ми-

нимум усилий или вообще не приложив никаких усилий.

 

Проиллюстрируем сказанное.

 

Предположим, что вы - студент университета и решили вступить в

члены одного из студенческих братств. Чтобы быть принятым, вам следует

пройти некий обряд посвящения (инициацию); давайте вообразим себе, что

это будет жесткий обряд, который потребует от вас значительных усилий,

преодоления боли или преодоления стыда. После того как все позади, вы

становитесь членом братства. Когда вы переезжаете в дом братства*, то обна-

руживаете, что у вашего соседа по комнате есть ряд весьма специфических

привычек: например, он любит громко включать стереосистему после полу-

ночи, просит взаймы денег и не возвращает их, а его грязная одежда часто

валяется на вашей постели. Короче, если смотреть объективно, в соседи вам

достался форменный неряха, плюющий на мнение окружающих.

 

Однако на данный момент вы уже не способны на объективность. Ваша

когниция <я прошел сквозь огонь и воду ради присоединения к данному

братству> вступает в диссонанс с любой из тех когниций, которые описыва-

ют вашу жизнь в братстве в отрицательном, неприятном или нежелательном

духе. С целью уменьшить диссонанс вы постараетесь посмотреть на вашего

соседа по комнате по возможности в самом благожелательном свете. Конеч-

но, вы столкнетесь с ограничениями, навязанными реальностью: независи-

мо от того, сколько вам пришлось испытать боли и затратить усилий, все

равно ваш сосед-неряха, плюющий на всех и вся, никак не смотрится в роли

прекрасного принца! Однако, проявив некоторую изобретательность, вам

все-таки удастся убедить себя в том, что этот парень не так уж и плох. То, что

некоторые назовут неряшливостью, вы можете рассматривать как нефор-

мальность. Его манера громко включать стерео по ночам, так же как и разбро-

санная повсюду грязная одежда, лишь свидетельствуют о его беспечности и

беззаботности, а так как он очень мил и не очень церемонен во всем, что

касается материй приземленных, то и неудивительна его забывчивость по

поводу занятых у вас денег. Да, он не прекрасный принц, но вполне терпим.

 

А теперь в качестве контраста сравним вышеописанное с другой ситу-

ацией и посмотрим, каким был бы ваш аттитьюд, не предприми вы особых

усилий, вступая в братство. Предположим, вы переехали не в дом студенчес-

кого братства, а в самое обычное университетское общежитие, и вашим

соседом по комнате оказывается тот же субъект. Поскольку в данном случае

вселение в эту комнату не стоило вам особых усилий, то нет и диссонанса,

а раз так, то у вас отсутствует и потребность рассматривать соседа в наилуч-

 

* Члены американских студенческих братств часто вскладчину снимают один или несколько

домов в университетском городке, а не живут в университетских общежитиях.

 

226

 

ем свете. Могу высказать догадку: вы быстро вычеркнете его как плюющего

^"'йа других неряху из списка тех, кто достоин знакомства с вами, и постара-

етесь перебраться в другую комнату.

 

Все эти рассуждения были проверены в эксперименте, который я про-

вел более тридцати лет назад вместе с моим другом Джадсоном Миллсом [43].

В рамках этого исследования было объявлено, что набирается группа добро-

вольцев - студенток колледжа, которые во время регулярных встреч будут

обсуждать различные аспекты психологии секса. Студенток предупредили,

что для приема в группу необходимо предварительно пройти тест, который

поможет отобрать тех, кто сможет обсуждать проблемы секса свободно и

открыто. Данная инструкция служила для того, чтобы оправдать проведение

экспериментаторами своеобразной процедуры инициации. Одной трети ис-

пытуемых предстояла суровая процедура: от них требовали (под видом про-

ведения теста) произнести вслух некий список, состоявший из непристой-

ных слов. Еще одной трети была предложена процедура более терпимая: сло-

ва, которые их просили произнести вслух, не являлись непристойными,

хотя и были напрямую связаны с сексом. Последнюю треть испытуемых при-

няли в группу, вообще не подвергая процедуре инициации. После этого каж-

дой испытуемой дали возможность прослушать дискуссию между членами

группы, в которую ее только что приняли. Хотя студенток заверили, что

дискуссия идет <вживую>, на самом деле они прослушали предварительно

сделанную запись; и экспериментаторы постарались устроить так, что <дис-

куссия> выглядела весьма скучной и напыщенной. По ее окончании испыту-

емых попросили оценить услышанное по различным параметрам: понрави-

лась ли дискуссия, была ли она интересна, были ли умны выступающие и

тому подобное.

 

Результаты подтвердили наши предположения. Тем испытуемым, ко-

торые предприняли незначительные усилия или вообще не предпринима-

ли никаких усилий, чтобы попасть в группу, дискуссия мало понравилась.

Они были способны увидеть ее такой, какая она и была: скучной и пус-

той, просто потерей времени. А те испытуемые, которые прошли серьез-

ное испытание, с успехом убедили себя в том, что дискуссия вышла на

редкость интересной и заслуживающей внимания.

 

Аналогичная картина результатов была получена и другими исследо-

вателями, использовавшими различные виды малоприятных инициаций.

Например, Харольд Джерард и Гровер Мэтьюсон [44] провели экспери-

мент, похожий по замыслу на эксперимент Аронсона-Миллса; отличие

было лишь в том, что вместо произнесения непристойных слов условия

суровой инициации предполагали получение испытуемыми болезнен-

ных ударов током. Результаты оказались теми же: тому, кто прошел че-

рез серию сильных ударов током для того, чтобы стать членом группы,

данная группа понравилась больше, чем тому, кого подвергли слабым

ударам током. Здесь следует внести некоторую ясность. Я не утверждаю,

что людям доставляет удовольствие испытывать болезненные процедуры -

конечно, не доставляет, я не утверждаю и того, что люди получают удо-

вольствие от тех или иных событий, поскольку те связаны с болезненными

 

227

 

переживаниями. Я утверждаю лишь следующее: если человек, чтобы достичь

некоей цели или объекта, проходит через трудные или болезненные испыта-

ния, то эта цель или этот объект становятся более привлекательными.

 

Следовательно, если на вашем пути в дискуссионную группу вас ударят

кирпичом по голове, это не добавит вам симпатии к данной группе, однако

если вы добровольно согласитесь на то, чтобы вам дали кирпичом по голове

в качестве процедуры инициации, то дискуссионная группа, к которой вы

таким образом присоединитесь, понравится вам гораздо больше.

 

Важность элемента добровольности при прохождении неприятных ис-

пытаний была прекрасно продемонстрирована в эксперименте Джоэла Ку-

пера [45]. Испытуемыми в данном эксперименте были люди, испытывавшие

серьезные фобии по отношению к змеям. Для начала экспериментаторы не-

заметно определяли степень выраженности страха перед змеями: для этого

замерялось расстояние, на которое тот или иной испытуемый смог прибли-

зиться к почти двухметровому удаву, находившемуся в стеклянной клетке.

Затем испытуемые проходили через серию испытаний, которые либо сопро-

вождались высоким уровнем стресса, либо требовали приложения значи-

тельных усилий и которые, согласно разъяснению экспериментатора, могли

иметь определенный терапевтический эффект, помогая уменьшить страх ис-

пытуемых перед змеями. Однако - и это решающий момент - одной поло-

вине испытуемых просто рассказали о предстоящей процедуре, после чего

провели через нее, а другую половину побудили пойти на это добровольно'.

испытуемым сообщили, что они не обязаны подвергаться процедуре и воль-

ны прекратить ее, как только захотят. После прохождения <терапевтической>

процедуры каждый испытуемый опять был подведен к стеклянной клетке с

удавом, и каждого попросили приблизиться к клетке, насколько он сможет.

Изменение поведения наблюдалось лишь у тех испытуемых, кому предложи-

ли пройти <терапевтическую> процедуру добровольно, - они смогли гораз-

до ближе подойти к клетке, чем до ее проведения. У тех же испытуемых, кого

провели через указанную процедуру без их добровольного согласия, измене-

ние поведения оказалось очень незначительным.

 

В большинстве ситуаций диссонанса всегда есть несколько путей его умень-

шения. Например, в эксперименте с инициацией мы обнаружили, что люди,

приложившие определенные усилия, чтобы попасть в <скучную> группу,

убедили себя в том, что она более интересна, чем на самом деле. Было ли это

единственным способом, с помощью которого они могли уменьшить диссо-

нанс? Нет. Другой способ придать некий смысл затраченным усилиям - это

пересмотреть нашу картину прошлого, то есть вспомнить, как обстояло дело

до тех пор, пока мы не испытали страданий или не приложили энергичных

усилий.

 

Вспомним еще раз эксперимент Майкла Конвея и Майкла Росса

[46], обсуждавшийся в предыдущей главе: группа студентов занималась на

курсах развития способности к обучению, которые обещали больше, чем

на самом деле смогли дать; другая группа записалась на те же курсы, но

реально не занималась. Вне зависимости от того, занимались ли студенты или

нет, их всех попросили оценить свои способности к обучению. После трех

 

228

 

недель <бесполезного> тренинга студенты, действительно посещавшие заня-

тия, преувеличили степень улучшения своих способностей путем преумень-

шения способностей, которыми они обладали до поступления на курсы. У тех же

студентов, которые лишь записались на курсы, но их не посещали, подобно-

го самооправдывающего поведения не наблюдалось; их воспоминания о том,

насколька велика была их самооценка до записи на курсы, оказались более

точными.

 

Данные результаты могут послужить объяснением, почему люди, по-

тратившие деньги и время на то, чтобы достичь хорошей формы в чем-либо,

могут почувствовать удовлетворение даже в том случае, когда в полной мере

не преуспели в задуманном. Им бывает трудно убедить себя в том, что они

действительно достигли поставленной цели, но они вполне в состоянии пре-

увеличить достигнутые результаты, исказив воспоминания о том, что было

до начала обучения: в какой же плохой форме они тогда находились! Как

отмечали Конвей и Росс, один из путей получить то, что вы хотите, - это

пересмотреть то, что вы имели*.

 

Есть еще один способ уменьшить диссонанс в ситуациях, подобных

описанным: убедить себя в том, что затраченные усилия были не столь уж

велики. Итак, мы видим, что люди могут использовать несколько стратегий

снижения диссонанса одновременно. И это создает чисто практическую про-

блему: до тех пор пока вся энергия человека не сконцентрирована в одном

направлении, сила каждого отдельного эффекта значительно уменьшается.

 

Предположим, что вы - тренер баскетбольной команды и хотели бы,

чтобы среди ваших игроков царили высокий <командный дух>, сплочен-

ность и товарищество. Перед тем как принять того или иного игрока в коман-

ду, вы можете провести его через тяжелую продедуру инициации. Вам, есте-

ственно, хотелось бы, чтобы возникший в результате нее диссонанс был бы

снижен в желательном для вас духе, то есть чтобы прошедший инициацию

игрок проникся бы как можно большей симпатией к товарищам по команде.

Если же вместо этого игрок выберет иной путь снижения диссонанса, убедив

себя, например, в том, что <не такое уж это было и тяжкое испытание>, то

он добьется своей цели (уменьшения диссонанса) без того, на что вы рас-

считывали.

 

Как же вам поступить, окажись вы на месте тренера? Чтобы направить

всю энергию от уменьшения диссонанса в требуемое русло - на достижение

 

* Внимательный читатель может заметить связь между этим исследованием и еще одним,

рассмотренным ранее в этой главе. Речь идет об эксперименте, в котором люди, нарушавшие дан-

ные себе самим обещания на Новый год, чувствовали себя скверно и поэтому позже всячески

принижали важность данных зароков. Я предположил тогда, что альтернативным методом уменьше-

ния диссонанса, связанного с неудачей в выполнении намеченного плана, может быть включение

индивидом следующего механизма: надо менее жестко определить понятие <успех> путем введения,

например, понятия <частичный успех>. Однако исследование Конвея и Росса предлагает еще одну

альтернативу: например, если кто-то пытается бросить курить и не достигает успеха ни в снижении

количества выкуренных задень сигарет, ни в полном отказе от них, то вызванный данной неудачей

диссонанс все-таки может быть уменьшен: курильщику следует <забыть>, как много сигарет он

выкуривал до того, как начал бороться с этой привычкой. - Примеч. автора.

 

229

 

еще большей внутригрупповой сплоченности, вы можете превратить обряд

инициации в процедуру настолько тяжелую, чтобы прошедший ее человек

уже не мог относиться к ней как к пустяковой забаве. Вы можете подкрепить

нужное вам направление разрешения диссонанса еще и устно, подчеркнув

то, насколько процедура была сурова. Это еще больше затруднит для игрока

возможность считать ее легкой забавой.

 

Оправдание жестокости

 

И вновь я вынужден повторить то, что уже неоднократно говорил: всем нам

присуща потребность убедить себя самих в том, что мы - порядочные и

разумные люди. Мы не раз наблюдали, как данная потребность заставляет

людей изменять свои аттитьюды в отношении важных для них проблем.

 

К. примеру, мы были свидетелями следующей ситуации. Если какой-то

человек, не имея достаточного внешнего оправдания, произносил контратти-

тьюдную речь, направленную в защиту легализации марихуаны, и при этом он

был осведомлен, что видеозапись выступления будет показана группе легко

внушаемых подростков, то этот человек стремился убедить себя в том, что ку-

рение марихуаны не так уж и пагубно. Самоубеждение становилось средством,

при помощи которого он мог не чувствовать себя <плохим человеком>.

В данном разделе я хотел бы обсудить некоторые вариации этой темы.

Предположим, ваши действия нанесли огромный вред ни в чем не

повинному молодому человеку. Давайте предположим далее, что этот вред

был реален и очевиден. Ваша когниция <я - человек порядочный, справед-

ливый и разумный> вступит в диссонанс с другой когницией - <я нанес

вред другому человеку>. Если вред очевиден, то вам не удастся уменьшить

диссонанс изменением своего мнения по данному вопросу, убедив себя, что

никакого вреда нанесено не было (так поступали люди в эксперименте с

марихуаной). В данной ситуации наиболее эффективный способ уменьшить

диссонанс - это увеличить до предела виновность жертвы ваших действий,

иными словами, убедить себя в том, что жертва заслуживала то, что получи-

ла: она или сделала что-то, навлекшее на нее беду, или же она была плохим,

зловредным, грязным человеком, достойным всяческого порицания.

 

Данный механизм может сработать даже в том случае, когда вы не при-

чинили напрямую вред жертве, а лишь испытывали неприязнь к данному чело-

веку (еще до того, как он превратился в жертву) и надеялись, что на него

падет кара.

 

Например, после того как на территории Кентского университета сол-

даты Национальной гвардии штата Огайо убили четырех студентов - двух

девушек и двух молодых людей, распространились следующие слухи: 1) что

убитые незамужние студентки были беременны (и, следовательно, сексуаль-

но распущенны); 2) что тела всех четверых буквально кишели вшами; 3) что

у жертв был настолько запущенный сифилис, что они все равно умерли бы

в течение двух недель [47]. Конечно, все эти слухи были абсолютно лживыми.

Убитые на самом деле были чистоплотными, порядочными и яркими людь-

 

230

 

ми, более того, двое из них вообще не участвовали в демонстрации, закон-

чившейся трагедией, а просто мирно прогуливались по университетскому

городку, когда их сразили пули национальных гвардейцев. Почему же жители

городка так легко поверили в эти слухи и распространяли их? Невозможно

дать точный ответ на этот вопрос, но моя догадка заключается в том, что

причины распространения слухов во многом оказались схожими с теми, что

вызвали слухи в Индии, проанализированные Прасадом и Синхой (см. выше):

и те и другое уменьшали диссонанс.

Нарисуйте себе следующую картину.

Кент - это весьма консервативный небольшой город в штате Огайо.

У многих жителей радикальное поведение некоторых студентов вызывало

ярость; кое-кто из горожан, вероятно, в душе даже предрекал студентам

неминуемую кару: что посеете, то и пожнете! Однако смерть, по мнению

даже этих горожан, оказалась чересчур суровой карой, и студенты ее вряд ли

заслуживали. В данных условиях любая информация, представлявшая жертв в

дурном свете, помогала уменьшению диссонанса, как бы подспудно под-

тверждая: вот и хорошо, что они погибли. К сказанному можно добавить,

что желание поверить в изначальную греховность жертв, которая давала ос-

нование считать их заслуживающими смерти, выражалось и более открыто.

Так, несколько национальных гвардейцев штата Огайо весьма резко выска-

зались в том духе, что жертвы получили по заслугам, а уже упоминавшаяся в

начале этой книги кентская учительница, проинтервьюированная Джейм-

сом Миченером, зашла так далеко, что заявила: <Всякий, кто появляется на

улицах такого города, как Кент, с распатланными волосами, в грязной одежде

и босоногим, заслуживает того, чтобы быть застреленным>. Это, продолжала

она, касается и ее собственных детей [48].

 

Трудно отделаться от искушения одним махом записать всех этих людей

в сумасшедшие, однако мы не должны так легко разбрасываться подобными

заявлениями. Хотя с определенностью можно утверждать, что люди, в массе

своей, не ведут себя столь экстремальным образом, как вела себя учительни-

ца из Кента, которую мы здесь цитировали, однако верно и то, что почти на

каждого из нас можно оказать влияние в направлении подобного поведения.

 

Этот пример хорошо вписывается в теорию диссонанса, однако реша-

ющим доказательством верности этой теории он не является. Например, могло

статься, что национальные гвардейцы были убеждены в том, что студенты

заслуживают смерти, еще до того как гвардейцы стреляли в них и убили их.

 

Чтобы быть более уверенным, что в подобных ситуациях может дей-

ствительно происходить оправдание жестокости, для социального психо-

лога очень важно на какое-то время уйти от суматохи реального мира и

проверить все предсказания теории в более контролируемом мире экспе-

риментальной лаборатории. В идеале, если мы хотим проследить за измене-

ниями, которые происходят в аттитьюдах в результате когнитивного диссо-

нанса, следовало бы точно знать, каковы были аттитьюды до того, как про-

изошло событие, вызвавшее диссонанс. Подобная ситуация была

сконструирована в эксперименте, который провели Кит Дэвис и Эдвард

Джонс [49].

 

231

 

Они убедили студентов добровольно помочь в проведении следующей

процедуры. Каждый испытуемый должен был наблюдать за собеседованием,

которое проходил другой студент, а затем на основании сделанных наблюде-

ний высказать этому студенту, что считает его пустым, ненадежным и скуч-

ным человеком. Главной находкой данного эксперимента было следующее:

испытуемые, которые добровольно вызвались выполнить то, что от них тре-

бовал экспериментатор, преуспели в убеждении себя, что им не нравится

жертва их жестокого приговора. Короче, после того, как были произнесены

слова, определенно нанесшие вред проходившему собеседование студенту,

испытуемые убедили себя в том, что он их вполне заслуживал; именно по-

этому испытуемые нашли этого студента менее привлекательным, чем он

казался им до того, как его обидели. Этот сдвиг произошел несмотря на то,

что испытуемые были прекрасно осведомлены, что студент не сделал ничего,

заслуживающего их критики, они наговорили ему обидных слов просто по-

тому, что таковы были инструкции экспериментатора.

 

К похожим результатам привел и эксперимент Дэвида Гласса [50). В его

исследовании индивиды, считавшие себя хорошими и порядочными людьми,

но вынужденные наносить удары током другим людям, всячески умаляли досто-

инства своих жертв, чтобы оправдать ту боль, которую они им причиняли.

Причем самый наглядный результат был получен среди испытуемых с высокой

самооценкой: если же я считаю себя негодяем, то, заставив других страдать, я не

буду испытывать слишком большого диссонанса, следовательно, невелика и

моя потребность убеждать себя, что они заслуживают своей участи. Обратите

внимание на иронию: доставив вам боль, я - исключительно потому, что

считаю себя человеком безупречным, - вынужден буду убедить себя в том, что

вы - предатель, доносчик или еще кто похуже! Другими словами, поскольку

такие безупречные личности, как я, не обижают невиновных, стало быть, это

вы заслуживаете всех тех мерзостей, которые я с вами проделываю.

 

Существуют обстоятельства, которые ограничивают степень распрост-

раненности данного феномена. Одно из них уже было отмечено: у людей с

низкой самооценкой меньше выражена потребность в умалении достоинств

жертв.

 

Другим фактором, ограничивающим феномен умаления достоинств, яв-

ляется способность жертвы совершать ответные действия. Если жертва в состоя-

нии и желает нанести в будущем <удар возмездия>, тогда обидчик сочтет, что

справедливость будет восстановлена и, таким образом, нет нужды оправдывать

собственные действия путем умаления достоинств жертвы.

 

Эллен Бершейд и ее сотрудники [51] провели остроумный экспери-

мент: студенты университета добровольно согласились наносить товарищу

болезненные удары электрическим током; как и предполагалось, в результа-

те подобных действий каждый из испытуемых начинал умалять достоинства

жертвы. Однако половине испытуемых было сказано, что потом все про-

изойдет наоброт: студентам-жертвам будет предоставлена возможность под-

вергнуть той же экзекуции своих мучителей. В результате те, кто поверил, что

жертвы смогут им отплатить, уже не умаляли их достоинств. Короче, из-за

того, что жертвы оказались способны на ответные действия, диссонанс умень-

 

232

 

шился: обидчикам не было нужды принижать жертвы с целью убедить себя,

что те заслужили жестокое обращение.

 

Вышеописанные результаты предполагают, что на войне потребность

солдат в том, чтобы умалить достоинства жертв из числа гражданского на-

селения, должна быть более значительной (граждане не в состоянии дать

сдачи), по сравнению с потребностью умалить достоинства жертв из числа

военных. Когда заседал военный трибунал по делу лейтенанта Уильяма Келли и

выяснялась роль последнего в расправе над невинными гражданскими лицами

во вьетнамской деревне Май Лай, психиатр, дававший заключение о вменяемо-

сти Келли, заявил, что тот дошел до того, что рассматривал вьетнамцев как

<недолюдей>. Возможно, описанные в данной главе исследования помогают

пролить некоторый свет на данный феномен.

 

Социальные психологи выяснили, что люди не могут совершить акт

жестокости и выйти из данной ситуации целыми и невредимыми. Я не

знаю наверняка, каким образом лейтенант Келли (и тысячи других солдат)

пришли к тому, чтобы считать вьетнамцев <недолюдьми>, но вполне разумно

было бы предположить следующее: когда мы вовлечены в войну, в которой в

результате наших действий было убито огромное число мирных жителей, мы

можем попытаться умалить достоинства жертв, чтобы в итоге оправдать соб-

ственное соучастие. Мы можем издевательски высмеивать их, относиться к

ним как к <слизнякам> и подвергать их любым формам дегуманизации. Но,

стоит нам только преуспеть в этой деятельности, как - внимание! - обижать

и убивать <недолюдей> окажется куда легче, чем делать то же самое в отноше-

нии таких же людей, как вы сами. Таким образом, подобный способ умень-

шения диссонанса имеет ужасающие последствия: он увеличивает вероятность

того, что жестокости, на которые мы окажемся способными в будущем, бу-

дут все более и более страшными.

 

Я подробно разовью эту тему в следующей главе. Пока же мне хоте-

лось бы более подробно обсудить тему, сформулированную в главах 1 и 2.

В конце концов люди все-таки отдают себе отчет в своих действиях: не вся-

кий повел бы себя, подобно лейтенанту Келли. В то же время следует отме-

тить, что он был отнюдь не одинок в своем поведении и представляет собой

лишь крайний случай довольно распространенного явления. Чтобы объяснить

массовый характер подобного поведения, очень важно признать, что опреде-

ленные ситуативные факторы могут оказывать очень мощное воздействие на

человеческие поступки. Поэтому, прежде чем описывать эти поступки просто

как дикие или безумные, или злодейские, более мудро было бы исследовать

ситуацию, которая запустила механизм подобного типа поведения. Только пос-

ле этого мы начнем понимать, какую ужасную цену мы платим за то, что

разрешаем определенным обстоятельствам вообще существовать. Возможно,

со временем нам удастся что-то сделать для того, чтобы их избегать. А теория

диссонанса помогает пролить свет на этот механизм.

 

Конечно, тип ситуаций, о которых идет речь, не ограничивается

войнами. И в мирной жизни может производиться огромное число насиль-

ственных действий против невинных жертв, и эти действия могут вести к таким

оправданиям, которые в свою очередь вызывают новый виток насилия.

 

233

 

Вообразите, что вы живете в обществе, где царит несправедливость в

отношении некоторых групп меньшинств - таких, как чернокожие или <ла-

тины>. Чтобы сделать пример еще более диким, предположим, что на протя-

жении нескольких десятилетий белое большинство не разрешало тем и дру-

гим посещать лучшие муниципальные школы, а вместо этого обеспечивало

чернокожих и <латинов> лишь второсортным, отупляющим школьным обра-

зованием. В результате подобных не бросающихся в глаза форм <запущенно-

сти> средний чернокожий ребенок и ребенок-<латин> менее образованы и

обладают меньшей мотивацией, нежели ребенок-белый их возраста. Первые

показывают худшие результаты по тестам достижений, а это дает гражданс-

ким лидерам блестящую возможность оправдывать свою дискриминацион-

ную политику и, таким образом, уменьшать собственный диссонанс: <Види-

те, - могут сказать они в свое оправдание, - эти люди глупы, потому что

они демонстрируют плохие показатели на тестах, и мы поступаем в высшей

степени мудро, решив не тратить средства на то, чтобы обеспечить им высо-

кокачественное образование. Их невозможно чему-либо обучить>.

 

Данный феномен получил название <самореализующееся пророчество>.

Оно обеспечивает превосходное оправдание жестокости и отсутствия заботы

о ком-то. Такую же функцию выполняет и атрибуция моральной неполно-

ценности чернокожим и американцам мексиканского происхождения. Мы

загоняем расовые меньшинства в перенаселенные гетто и тем самым со-

здаем ситуацию, в которой цвет кожи почти с неизбежностью развязыва-

ет силы, препятствующие участию людей в использовании тех возможно-

стей для собственного роста и успеха, какими обладает большинство бе-

лых американцев. С помощью магии телевидения представители меньшинств

видят, как другие добиваются успеха и живут в прекрасных условиях, как

и подобает респектабельному среднему классу. Таким образом меньшин-

ства получают болезненное представление о том, что им все эти возмож-

ности, весь этот комфорт и роскошь недоступны. И если фрустрация ведет

их к насилию, а отчаяние - к наркотикам, то их белым братьям и сестрам

легче всего откинуться на спинки кресел и понимающе покачивать голо-

вой, приписывая подобное поведение чернокожих или мексиканцев той

или иной моральной неполноценности.

 

Как отмечают Эдвард Джонс и Ричард Нисбетт [52], когда какая-либо

неудача случается с нами, мы склонны приписывать ее причину окружающей

среде, но как только мы наблюдаем, что та же неудача случилась с другим, то

ищем причину в каких-то слабостях, присущих личности этого человека.

 

Психология неизбежности

 

Джордж Бернард Шоу сильно переживал алкоголизм своего отца, но старал-

ся относиться к этой семейной драме легко. Он однажды сказал: <Если вы не

в состоянии избавиться от тщательно скрываемого семейного скелета в шка-

фу, то можете по крайней мере заставить его поплясать> [53].

 

В каком-то смысле теория диссонанса описывает способы, с помощью

234

 

которых люди заставляют <плясать> свои семейные скелеты, иначе говоря,

пытаются сосуществовать с неприятными последствиями своих действий. Осо-

бенно это проявляется, когда возникает ситуация одновременно и отрица-

тельная и неизбежная; люди пытаются выйти из нее наилучшим образом,

посредством когнитивной минимизации неприятных аспектов ситуации.

 

В одном из экспериментов Джек Брем [54] достиг того, что дети добро-

вольно съели некий овощ, который раньше, по их собственным словам, им

решительно не нравился. После того как они все-таки его съели, эксперимента-

тор убедил одну группу детей в том, что им придется питаться этим овощем и

в будущем; другая группа детей никаких сведений на сей счет не получила. Ре-

зультаты показали, что те дети, которых удалось уверить в неизбежности пита-

ния этим овощем в будущем, с успехом убедили себя, что он не так плох.

Короче, когниция <мне не нравится эта еда> вступила в диссонанс с когницией

<мне придется и в будущем есть это>; с целью уменьшения диссонанса дети

пришли к убеждению, что данный овощ не столь противен, как они думали.

 

Джон Дарли и Эллен Бершейд [55] показали, что тот же феномен сра-

батывает применительно не только к овощам, но и к людям. В их экспери-

менте студентки добровольно соглашались участвовать в серии встреч, во

время которых каждая обсуждала свое сексуальное поведение и сексуальные

стандарты с незнакомой ей девушкой. Перед началом этих обсуждений каж-

дая испытуемая получала на руки по две папки, в каждой из которых лежало

описание личности девушки, якобы также добровольно согласившейся уча-

ствовать в эксперименте; описания содержали смесь приятных и неприятных

характеристик. Одну группу испытуемых убедили в том, что им предстоит

взаимодействовать с девушкой, чье описание хранилось в папке А, а вторую

группу - в том, что им предстоит встреча с девушкой, чье описание храни-

лось в папке В. Перед началом реальной встречи всех испытуемых попросили

оценить каждую из двух девушек на основании только что прочитанных

описаний их личностей. Результаты оказались следующими. Те испытуемые,

кто ощущал неизбежность того, что им придется делиться своими интимны-

ми секретами с девушкой, чье описание находилось в папке А, нашли эту

девушку более располагающей к себе, чем ту девушку, чье описание храни-

лось в папке В. И наоборот, испытуемые, считавшие, что они будут вынуж-

дены взаимодействовать с девушкой, чье описание хранилось в папке В,

именно эту девушку сочли более располагающей к себе.

 

Как и в случае с овощами, неизбежность заставляет наше сердце пере-

полняться нежностью. Знание того, что мне неизбежно придется общаться с

другим человеком, усиливает восприятие мною положительных свойств это-

го человека или на худой конец затушевывает его отрицательные свойства.

Короче говоря, люди склонны извлекать все лучшее из того, что, как им

известно, неизбежно должно случиться.

 

Затушевывание <негатива> может оказаться вполне адаптивной страте-

гией, когда речь идет о нелюбимой пище или о встрече с человеком, с кото-

рым мы до того ни разу не встречались. Однако в ряде ситуаций подобные

стратегии оказываются катастрофическими. В качестве примера рассмотрим

случай со студентами Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

 

235

 

Данные проведенных в середине 80-х гг. геологических исследований

говорили о том, что на протяжении последующих двух десятилетий вероят-

ность того, что в районе Лос-Анджелеса произойдет по меньшей мере одно

значительное землетрясение, составляет 90%. Перед лицом такого неминуе-

мого стихийного бедствия рациональные люди, вне всякого сомнения, дол-

жны были бы осознать грозящую опасность и начать готовиться к ней, изу-

чая все, что возможно, и делая все необходимые приготовления. Однако в

1987 г. два социальных психолога из Калифорнийского университета - Дар-

рин Леман и Шелли Тейлор опросили 120 студентов-старшекурсников и

определили, что ничего подобного на самом деле не происходит [56].

 

Их результаты оказались обескураживающими: только 5% опрошенных

предприняли хотя бы минимальные меры предосторожности (такие, как выяс-

нение, где находится ближайший огнетушитель); лишь одна треть опрошенных

была в курсе того, как следует себя вести во время землетрясения (забраться под

укрепленный массивный стол или под что-то столь же твердое и надежное или

встать в проеме двери), а практических мер предосторожности, рекомендован-

ных специалистами, не предпринял ни один из респондентов. Оказывается,

даже среди высокообразованных людей типичной реакцией на неизбежную

катастрофу является минимум усилий для подготовки к ней.

 

Следует отметить, что стили реагирования зависели от условий, в ко-

торых жили студенты. Те, кто проживал в сейсмически ненадежных универ-

ситетских общежитиях, в большей мере старались не думать о землетрясении

или всячески сводили к минимуму предполагаемый ущерб, по сравнению со

студентами, проживавающими в значительно более безопасных частных до-

мах. Иначе говоря, именно те, кто подвергался наибольшему риску в случае

реального землетрясения, отказывались думать о надвигавшейся катастрофе

или недооценивали ее серьезность. Короче, если я абсолютно уверен, что

произойдет землетрясение, то как я смогу оправдать дальнейшее прожива-

ние в небезопасном общежитии? Очень просто: я отвергну саму возможность

того, что землетрясение действительно случится, и не буду даже думать об

этом.

 

Самооправдание как реакция на опасные и неизбежные события на

короткое время может принести желанное успокоение; но, поскольку оно

удерживает нас от того, чтобы предпринять какие-то шаги, укрепляющие

нашу безопасность, то в долгосрочной перспективе оказывается смертельно

опасным.

 

Нет необходимости долго останавливаться на том, что геологические

предсказания середины 80-х гг. начали сбываться: зимой 1994 г. действительно

произошло сильное землетрясение в окрестностях Лос-Анджелеса, вызвавшее

значительные разрушения домов и шоссейных трасс, что парализовало дви-

жение транспорта на несколько месяцев. По счастливой случайности (толчки

произошли в 4.30 утра выходного дня) человеческих жертв оказалось отно-

сительно немного. Хотя это и было серьезное землетрясение, большинство

экспертов сходятся во мнениях, что <главное> землетрясение еще впереди и

оно неотвратимо. Как вы полагаете, стихийное бедствие 1994 г. подвигнет

людей на то, чтобы лучше подготовиться к следующему?

 

Как вы могли заметить, существует странное различие между реакция-

ми детей на нелюбимую еду или студентов на неизбежную встречу с незна-

комым человеком, с одной стороны, и реакциями студентов Калифорний-

ского университета на угрозу неминуемого землетрясения, с другой. В первой

и второй ситуациях испытуемые примирились с неизбежностью того, что им

грозило, и сформировали аттитьюды, подчеркивающие его положительные,

желательные аспекты. Однако в третьей ситуации, весьма вероятно, студенты

находились на грани столкновения с событием, которое угрожало жизни и

по большому счету не поддавалось никакому контролю. И в этой ситуации

раздвинуть границы человеческого воображения настолько, чтобы начать

относиться к грядущему землетрясению как к чему-то желательному или хотя

бы не катастрофическому, было, конечно, невозможно. Что же оставалось?

 

Предотвращать землетрясения мы не умеем. Все, на что мы можем наде-

яться, - это как-то адаптироваться к ним, хотя и без гарантии, что пред-

принятые меры безопасности нас реально спасут. Поэтому характер нашей

психологической реакции и будет определяться тем, верим ли мы, что пред-

принимаемые меры безопасности смогут реально укрепить наше чувство

контроля над неизбежным. И раз эти действия по обеспечению безопасности

производят впечатление в основном тщетных, то перспектива впустую по-

тратить на них силы послужит лишь увеличению нашего ощущения диссо-

нанса. И мы гораздо охотнее предпочтем консонантное решение: мы будем

оправдывать собственное бездействие, отрицая саму вероятность надвигаю-

щегося бедствия или максимально недооценивая его масштаб.

 

Важность самооценки

 

На всем протяжении этой главы мы неоднократно наблюдали, как чувство

(или осознание) приверженности какой-то определенной линии поведения

могло <заморозить> или изменить наши аттитьюды, исказить наше воспри-

ятие или определить тот тип информации, который мы ищем. Кроме того,

мы видели, что это чувство приверженности может сформироваться различ-

ными способами. Это и принятие решения, и энергичная работа для дости-

жения цели, и уверение себя в неизбежности чего-то, и включение в некую

деятельность, последствия которой могут оказаться весьма серьезными (на-

пример, другому человеку будет нанесен вред), и тому подобное.

 

Как я уже упоминал ранее, самое глубокое осознание приверженности

возникает у человека в тех ситуациях, где на кон поставлена его самооценка.

В сотнях экспериментов, вдохновленных теорией когнитивного диссонанса,

наиболее ясные результаты были получены как раз в ситуациях, где действия

человека угрожали его самооценке, например, в таких, где он совершал

какой-то жестокий или глупый поступок, наводивший его на мысль, что,

возможно, и сам он жесток или глуп. Более того, как и можно было предви-

деть, именно люди с высочайшей самооценкой испытывали наибольший

диссонанс, когда вели себя жестоко или глупо.

А что случается с теми, чья самооценка невысока?

 

237

 

Рассуждая теоретически, если такой человек оказывается вынужден со-

вершить глупый или аморальный поступок, то большого диссонанса он не

испытает. Когниция <я совершил аморальный поступок> находится в консо-

нансе с когницией <я - полное дерьмо, ничтожество и т.п.>. Другими слова-

ми, людей с низкой самооценкой не сильно затруднит совершение амораль-

ных поступков просто потому, что это не вступает в диссонанс с отношени-

ем данных людей к самим себе. В то же время люди с высокой самооценкой с

большей вероятностью будут сопротивляться искушению совершить амо-

ральный поступок, так как это вызвало бы у них значительный диссонанс.

 

Я проверил это утверждение вместе с Дэвидом Метти [57]. Мы предска-

зали, что индивиды, чье мнение о себе самих чрезвычайно низко, с большей

вероятностью пойдут нажульничанье, как только представится возможность,

по сравнению с индивидами, которые ценят себя высоко. При этом я хотел

бы прояснить, что мы не остановились на чрезвычайно простом предвиде-

нии, что люди, убежденные в собственной нечестности, будут жульничать

больше, чем люди, убежденные в своей честности, а высказали чуть более

дерзкое предположение. Оно основывалось на следующем рассуждении: если

нормальные люди испытают внезапный удар по своей самооценке - напри-

мер, когда их бросили возлюбленные или последовал провал на экзаменах,

- и вследствие этого они чувствуют себя отвратительными и никчемными,

то они с большей вероятностью начнут жульничать в картах, бить собак,

носить левый ботинок на правую ногу, а также делать все прочее, что согла-

суется с низкой самооценкой. Начав думать о себе плохо, люди начнут совер-

шать и плохие поступки.

 

В рамках эксперимента мы временно изменили самооценку студен-

ток, снабдив их фальшивой информацией, относящейся к их личности.

После прохождения теста на личностные качества одной группе студенток

была обеспечена позитивная обратная связь: им сообщали, что по результа-

там тестов они оказались людьми зрелыми, интересными, глубокими и тому

подобное. Другая группа студенток получила отрицательные сведения: ре-

зультаты якобы показали, что они достаточно инфантильны, неинтересны,

поверхностны и так далее. Третьей группе студенток не сообщили вообще

никакой информации о результатах теста. Сразу же после этого у студенток

был запланирован еще один эксперимент, проводимый другим психологом

и внешне не имевший связи с предыдущим тестом. В качестве составной части

этого второго эксперимента предполагалась игра в карты между испытуемыми и

другими студентками, с которыми они вместе учились. Игра была азартной:

участницам было разрешено делать денежные ставки, а в конце игры - сохра-

нить себе все деньги, которые они смогут выиграть. В процессе игры им несколь-

ко раз предоставлялась возможность жульничать, причем в ситуации, когда

создавалось впечатление, что уличить их нельзя. Сама ситуация была организо-

вана таким образом, что, не сжульничай испытуемая - и она наверняка

проиграла бы; а решившись на обман - совершенно точно выиграла бы зна-

чительную сумму денег.

 

Результаты ясно показали, что испытуемые, получившие инфор-

мацию, понижающую их самооценку, жульничали значительно больше

238

 

по сравнению с теми, кто получил информацию, не меняющую их высокую

самооценку. Что касается контрольной группы, не получившей вообще ни-

какой информации, то по <склонности к жульничанью> члены этой группы

расположились как раз посередине между двумя другими группами.

 

Полученные результаты говорят о том, что родителям и преподавате-

лям следует учитывать, что их собственные действия, влияющие на само-

оценку их детей и учеников, могут иметь последствия. То есть, если принять

во внимание, что низкая самооценка - важная предпосылка криминального

или жестокого поведения, то мы, возможно, захотим приложить все стара-

ния к тому, чтобы помочь людям научиться уважать и любить себя.

 

Физиологические и мотивационные

эффекты диссонанса

 

Насколько далеко могут простираться эффекты диссонанса? На протяжении

последних нескольких лет исследователи показали, что диссонанс воздей-

ствует не только на аттитьюды; он может видоизменять и наши переживания

основных физиологических влечений. Так, при определенных, точно уста-

новленных условиях снижение диссонанса может привести к уменьшению

чувства голода, жажды или боли у тех, кто их испытывает.

 

Вот как это происходит.

 

Представьте себе, что Вика Добровольца убедили принять на себя

обязательство побыть в ситуации, в которой он в течение долгого времени

будет лишен еды и питья или в которой он будет подвергаться ударам

электрического тока. Если у Вика мало внешних оправданий для подобного

решения, то возникнет диссонанс: каждая из когниций, относящихся к спаз-

мам желудка, пересохшему горлу или боли от ударов тока, будет диссониро-

вать с тем, что Вик добровольно согласился на все эти испытания, не полу-

чив взамен почти никакого вознаграждения. С целью уменьшения диссонанса

Вик убедит себя, что голод - не столь силен, жажда - не столь иссушающа,

а боль - вполне терпима.

 

Это неудивительно: хотя голод, жажда, боль имеют физиологичес-

кую базу, однако в них присутствует и сильная психологическая составля-

ющая. Например, с помощью внушения, медитации, гипноза, таблеток

плацебо, умелого поведения опытного врача у постели больного или ком-

бинации всего перечисленного воспринимаемая человеком боль может быть

существенно уменьшена. А эксперименты социальных психологов проде-

монстрировали, что подобного же результата могут добиться в отношении

себя самих и обычные люди, не обладающие особым даром гипноза или

медитации, но находящиеся в состоянии сильного диссонанса.

 

Так, Филип Зимбардо и его коллеги [58] подвергли значительное

число людей испытанию электрическим током. Одна половина участников

эксперимента находилась в состоянии сильного диссонанса: их убедили

добровольно принять на себя тяжкое обязательство подвергнуться испыта-

 

239

 

нию током в отсутствие почти каких бы то ни было внешних оправданий; а

вторая половина испытуемых находилась в состоянии слабого диссонанса: у

них не было выбора, зато внешних оправданий было в избытке. Результаты

показали, что первая половина испытывала меньшую боль, чем вторая. Более

того, данный феномен простирался дальше субъективных сообщений испы-

туемых: было получено четкое доказательство того, что и физиологическая

реакция на боль, измеряемая гальванической реакцией кожи, при сильном

диссонансе оказалась чуть меньшей. В дополнение к сказанному можно доба-

вить и то, что боль, испытываемая людьми в состоянии Сильного диссонан-

са, в меньшей степени вредила выполнению заданий, которые были им

поручены. Таким образом, испытуемые не просто сообщали о меньшей боли -

она так же в меньшей степени воздействовала на их поведение.

 

Аналогичные результаты были получены и в случае голода и жажды.

Так, Джек Брем [59] сообщил о серии экспериментов, в которых людей

подолгу держали без пищи или без воды. В этих экспериментах индивиды в

дополнение ко всему испытывали сильный или слабый диссонанс во многом

по тем же причинам, что и испытуемые в эксперименте Зимбардо. То есть у

одних испытуемых Брема отсутствовало солидное внешнее оправдание их

отказа от еды или питья, а у других такое оправдание было. Для тех, кто

испытывал сильный диссонанс, наиболее доступным способом уменьшить

его была минимизация чувства голода или жажды. В экспериментах, посвя-

щенных голоду либо жажде, испытуемые в состоянии сильного диссонанса

сообщали, что на протяжении того же отрезка времени чувствуют меньший

голод (жажду), чем находившиеся в состоянии слабого диссонанса. И снова

эффект не ограничивался простым устным сообщением. После завершения

эксперимента, когда все испытуемые смогли, наконец, наесться и напиться,

находившиеся в состоянии сильного диссонанса реально ели и пили меньше,

чем те, чей диссонанс был слабым!

 

Критический взгляд на когнитивный диссонанс

как на теорию

 

А теперь мне снова хотелось бы пригласить читателя пройти со мной за кули-

сы нашей науки.

 

Вспомните, что мы уже совершали нечто подобное в главе 3, когда

знакомились с тем, как ученые пытаются осмыслить противоречащие друг

другу данные (речь шла о том, как величина расхождений во мнениях воз-

действует на их изменение). На сей раз нам предстоит прогулка за сцену,

чтобы посмотреть, как эволюционирует и развивается научная теория.

 

Зачем вообще ученые создают теории? Теория позволяет осмыслить

то или иное явление или ряд внешне не связанных друг с другом явлений.

Обеспечивая нас новым взглядом на мир, теория может генерировать но-

вые гипотезы, новые исследования и новые факты. Теории не бывают вер-

ными или неверными. Скорее, они оцениваются по мере их полезности и

 

240

 

разделяются на более и менее полезные в зависимости от того, насколько

хорошо они объясняют существующие факты и насколько они плодотворны

для генерирования новой информации. Однако ни одна из теорий не дает

нам совершенного описания того, как устроен мир,

 

Следовательно, всем теориям время от времени бросают вызов со сто-

роны, в них сомневаются и их критикуют. Это неизбежно приводит к пере-

формулировкам существующей теории или созданию полностью обновлен-

ной теории, которая представляется более подходящей. Когда теории пере-

формулируются, они изменяются, либо расширяя, либо сужая диапазон

рассматриваемых явлений. Например, если теория слишком смутная или не-

точная, кто-то обязательно предпримет попытку упростить ее, ограничить

сферу ее применимости или переструктурировать ее язык, чтобы уточнить

природу сделанного данной теорией предсказания.

 

Помня об этом, давайте приступим к исследованию теории когнитив-

ного диссонанса.

 

Усовершенствование теории диссонанса. Как мы уже убедились, теория

диссонанса доказала, что является полезной точкой зрения на взаимодей-

ствие людей. Однако были и серьезные концептуальные проблемы с перво-

начальной формулировкой этой теории.

 

Возможно, главная трудность проистекает из того факта, что понятия

в первоначальной формулировке были недостаточно определенными. Вспом-

ним ее: <Когнитивный диссонанс представляет собой состояние напряже-

ния, возникающее всякий раз, когда у индивида одновременно имеются две

когниции, которые психологически противоречат друг другу. Так как появ-

ление когнитивного диссонанса вызывает неприятные ощущения, люди стре-

мятся уменьшить его>.

 

Но что же в точности означает - <когниции противоречат друг другу>?

Неопределенность идет от того, что сфера действия теории не ограни-

чена ситуациями, когда противоречивость основана на одной логике; в боль-

шей мере диссонанс вызывают как раз противоречия психологические. Да,

конечно, это делает теорию более притягательной и расширяет сферу рас-

сматриваемых ею явлений, однако, к несчастью, платой за это становится

точность, далекая от совершенства. Если бы предсказания теории ограничи-

вались только логическими противоречиями, то проще было бы четко очер-

тить границы ее применимости: в формальной логике существуют строгие

правила относительно того, какие выводы из данного предположения следу-

ют, а какие - нет.

Например, возьмем следующий силлогизм:

 

<Все люди смертны.

Сократ - человек.

Следовательно, Сократ смертен>.

 

Если кто-то верит в то, что Сократ бессмертен, и в то же время

принимает первых два предположения, то это будет очевидный случай

 

241

 

логического диссонанса. Для контраста давайте обратимся к типичной ситу-

ации психологического диссонанса:

 

<Я верю в то, что курение сигарет вызывает рак.

Я сам курю сигареты>.

 

С точки зрения формальной логики когниция <я курю сигареты> не

противоречит когниции <курение сигарет вызывает рак>; противоречивость,

несогласованность этих двух когниции - психологическая. Другими слова-

ми, следствия этих двух утверждений находятся в состоянии диссонанса, ибо

мы знаем, что большинство людей не желают собственной смерти. Однако

иногда трудно предугадать в точности, что именно окажется психологически

противоречивым для данного конкретного человека.

 

В качестве примера предположим, что вы испытываете глубокую сим-

патию к Франклину Делано Рузвельту и вдруг узнаете, что ваш кумир, уже

состоя в браке, завел тайный роман на стороне. Вызовет у вас диссонанс эта

новость или нет? Трудно сказать наверняка. Если вы высоко цените супружес-

кую верность и убеждены, что великие люди не должны нарушать этот прин-

цип, тогда да, вы испытаете некоторый диссонанс. Чтобы уменьшить его, вы

либо измените свои аттитьюды в отношении Рузвельта, либо смягчите аттить-

юды в отношении супружеской неверности. Однако, поскольку значительное

число людей не придерживается обоих этих убеждений одновременно, то эти

люди не будут испытывать и диссонанса. Более того, даже если человек и при-

держивается одновременно обоих убеждений, они могут не быть в центре его

внимания, не быть <рельефными>. Как же тогда нам узнать, вызовут они диссо-

нанс или нет? Это подводит нас к главному моменту. Даже когда упомянутые

когниции безусловно <рельефны>, все равно вызванный ими диссонанс ока-

жется определенно меньшим, чем если бы вам пришлось нарушать ваши соб-

ственные ценности (как произошло, к примеру, в эксперименте Джадсона

Миллса с подростками, жульничавшими на экзамене).

 

За последние годы неопределенность, которой грешили изначальные

концептуальные формулировки, усилиями ряда теоретиков была в значи-

тельной мере устранена [60]. Например, как уже обсуждалось ранее в этой

главе, мое собственное исследование [61] привело меня к заключению, что

эффекты диссонанса могут быть ограничены ситуациями, когда наши дей-

ствия разрушают нашу Я-концепцию. Это может происходить двумя путями:

1) либо мы сознательно и намеренно совершаем глупость; 2) либо в резуль-

тате наших действий другому человеку наносится вред, даже если мы делаем

это непреднамеренно. Примером первого может послужить прохождение че-

рез жестокую процедуру инициации ради приема в группу, которая вдруг

оказывается неинтересной, или добровольное написание контраттитьюдной

статьи за чрезвычайно скудное вознаграждение. А вот примеры <вредонос-

ных>, рождающих чувство вины акций: введение другого человека в заблуж-

дение (когда вы убедили его сделать нечто, что, как вы знаете, может нанести

ему вред); произнесение жестоких слов в адрес того, кто вам самим не сделал

 

242

 

ничего плохого; применение разрядов тока к невинным жертвам и тому

подобные.

 

Однако все эти изменения в концептуализации теории диссонанса ма-

териализовались вовсе не из воздуха - они появлялись постепенно, частич-

но из-за критики, которой подвергалась теория извне. Так, двадцать лет на-

зад я был убежден, что диссонанс может возникнуть при столкновении лю-

бых лвух когниций, и предсказанные результаты последуют с неизбежностью.

В большинстве случаев так оно и было, но происходило это потому, что мы,

теоретики диссонанса, часто неосознанно устраивали наши эксперименты

таким образом, что в них почти всегда присутствовал удар по Я-концепции.

Иначе говоря, в этих экспериментах люди или намеренно связывали себя с

глупыми действиями (вроде написания статьи, противоречащей собствен-

ным аттитьюдам), либо совершали нечто аморальное (вроде жульничанья

или обмана других). А так как мы не осознавали, что этот фактор нанесения

урона Я-концепции был включен в наши эксперименты, то иногда были

удивлены, когда, казалось бы, кристально ясное теоретическое предсказание

не выполнялось.

 

Например, один из экспериментов Милтона Розенберга [62] внешне

походил на уже разобранный (см. с. 216) эксперимент Артура Коэна, в котором

испытуемым за написание статьи, направленной против их собственных убеж-

дений, полагалось либо большое вознаграждение, либо малое. Однако результа-

ты, полученные Розенбергом, совсем не совпадали с выводами Коэна: у Розен-

берга вышло, что испытуемые, которые получали большее вознаграждение, в

большей степени меняли свои убеждения! Подобное расхождение результатов

породило большую путаницу, пока, наконец, Дарвин Линдер и его коллеги

[63] не подметили одно расхождение между двумя экспериментами, которое до

той поры считалось мелочью, не заслуживавшей внимания.

 

Заключалось оно в следующем. Испытуемые у Коэна осознанно приня-

ли решение написать статью в поддержку жестоких действий полиции во

время студенческой демонстрации в Нью-Хэйвене, однако с самого начала

участников эксперимента предупредили, что они могут это и не делать, если

не хотят. В отличие от них, у испытуемых в эксперименте Розенберга до того,

как они дали согласие в нем участвовать, отсутствовало ясное понимание

того, на что именно они соглашаются. Конкретно же происходило вот что: в

то время как они якобы ожидали начала эксперимента, их убедили принять

на себя обязательство помочь другому исследователю, и лишь после того как

они обязались сделать это, им объяснили, что придется написать статью,

направленную против собственных убеждений. Отступать было поздно. В этой

ситуации испытуемым было легко не включать свою Я-концепцию, просто

сказав себе: <Откуда мне было знать?>*,

 

* Напомню, в каких двух случаях диссонанс может быть вызван ударом по Я-концепции:

1) когда мы осознанно делаем что-то глупое, неразумное и 2) когда мы делаем что-то, приносящее

вред другому человеку. В первом случае, если вам легко задать себе вопрос: <Откуда мне было знать?> -

диссонанс будет невелик, тогда как во втором случае факт нанесения вреда другому человеку делает

невозможным избежать диссонанса с помощью подобного вопроса. - Примеч. автора.

 

243

 

Заинтригованные этим различием, Линдер и его сотрудники провели

свой эксперимент, в котором систематически варьировали свободу выбора у

испытуемых. Они обнаружили ясную зависимость. Когда испытуемые заранее

знали, во что их собираются вовлечь экспериментаторы, эффект диссонанса

был налицо: те испытуемые, которые писали статью за небольшое вознаг-

раждение, в большей мере изменили свои аттитьюды в направлении ее со-

держания, по сравнению с испытуемыми, которые рассчитывали на солид-

ную награду. Когда же испытуемые не имели свободы выбора, но все же

связывали себя обязательством выполнить некое неизвестное задание, ре-

зультаты оказались прямо противоположными.

 

Таким образом, эксперименты Линдера, а также ряд последующих ра-

бот [64] выявили ограничения эффектов диссонанса и указали новое направ-

ление развития теории,

 

Альтернативные объяснения эффектов диссонанса. Хотя развитие тео-

рии диссонанса с учетом Я-концепции и внесло некоторую ясность, приве-

дя к более точным предсказаниям фактов, однако желание бросить вызов

данной теории не истощилось,

 

Например, Дэрила Бема [65] в этой теории не устраивало то, что она в

слишком большой степени зависела от предположений, связанных с внут-

ренними явлениями, которые с трудом поддаются измерению. И он предпри-

нял последовательные усилия, чтобы объяснить некоторые феномены, от-

крытые теорией диссонанса, в более конкретных терминах, описывающих

легко наблюдаемые явления.

 

В общих чертах его идея состояла в необходимости ухода от концептуаль-

ной привязки к внутренним явлениям - таким, как <когниции> и <психологи-

ческий дискомфорт>, и замене этих понятий более точным (<стимул-реак-

ция>) языком бихевиоризма. И главные свои усилия Бем сконцентрировал на

исследованиях отстаивания людьми контраттитьюдных позиций,

 

Давайте взглянем на ситуацию глазами Бема.

 

Предположим, вы видите, как женщина заходит в кафе и, изучив взгля-

дом шеренгу предлагаемых десертов, выбирает пирог с ревенем и начинает

есть. Каковы будут ваши заключения? Они очень просты: должно быть, она

любит именно эту сладость. Учитывая тот факт, что ей предоставлена свобода

выбора (а он столь велик!), существует ли какая-либо другая причина, кото-

рая могла бы заставить ее взять именно этот пирог? Пока все хорошо. А теперь

вообразите, что это вы зашли в кафе, выбрали и съели все тот же пирог с

ревенем. Какой вывод последует из этих ваших действий? Также несложный:

должно быть, я люблю пирог с ревенем, иначе зачем бы я его покупал?

 

Бем применил те же рассуждения к области, с которой читатель теперь

хорошо знаком.

 

Предположим, вы наблюдаете, как некто пишет эссе в защиту ярост-

ных действий нью-хэйвенской полиции в отношении студенческой демон-

страции, а кроме того, знаете, что за работу ему заплатят всего лишь пятьде-

сят центов. Разве вы не придете к заключению, что данный человек на самом

деле верит в то, что действия полиции были правомочными и обоснованны-

ми? Иначе зачем ему это писать? Ясное дело, не ради получения пятидесяти

 

244

 

центов. Вы можете предположить, что вы сами согласились бы написать ана-

логичное эссе за столь ничтожную плату?

 

Короче говоря, утверждение Бема состоит в следующем: многие из

эффектов диссонанса являются не чем иным, как разумными выводами, сде-

ланными людьми в отношении своих аттитьюдов и основанными на их вос-

приятии своего поведения.

 

Чтобы проверить это, Бем разработал метод, который столь же прост,

как и его теория. Заключается он в том, что Бем всего лишь описал испыту-

емым экспериментальную процедуру - пусть это будет, например, разоб-

ранный выше эксперимент Коэна, связанный с аттитьюдами в отношении

действий полиции Нью-Хэйвена. После этого Бем попросил своих испыту-

емых отгадать истинный аттитьюд каждого из испытуемых Коэна: например,

в какой степени каждый из авторов тех эссе реально одобрял действия поли-

цейских? Результаты Бема во всем совпадали с результатами, полученными

в оригинальном эксперименте самого Коэна: испытуемые Бема предполо-

жили, что писавшие статью за пятьдесят центов должны были в большей

мере верить в то, что они пишут, чем те, кому заплатили за это по пять

долларов.

 

Аргументация Бема весьма элегантна, а его анализ определенно отлича-

ется большей простотой, чем традиционный, использующий такие гипоте-

тические конструкты, как психологический дискомфорт, Я-концепция и

тому подобные. Ученые вообще стремятся к простоте и экономности мышле-

ния: если две теории точно соответствуют основной части наблюдаемых дан-

ных, то предпочтение отдается той, которая проще. Но соответствует ли

концептуальная схема Бема экспериментальным данным с той же точнос-

тью, что и теория диссонанса?

 

Трудно ответить со всей определенностью, но мне кажется, что иссле-

дование Бема упускает из виду факт первостепенной важности: в данной

ситуации деятель обладает большей информацией, чем наблюдатель. Иначе

говоря, когда я пишу эссе, оправдывающее жестокость нью-хэйвенской по-

лиции, то вполне вероятно, что я имел представление о своих убеждениях

еще до того, как я принялся за свою статью. Когда же вы наблюдаете за тем,

как я ее пишу, вам мои предшествующие убеждения неизвестны.

 

И Расселл Джонс и Джейн Пилявин и их коллеги [66] продемонстри-

ровали, что, когда наблюдатели знали о предшествующих убеждениях деяте-

ля, находящегося в данной ситуации, высказывания наблюдателей уже не

совпадали с высказываниями испытуемых в исходном эксперименте, иначе

говоря, результаты, полученные в эксперименте Бема, не подтвердились.

Означает ли это, что анализ Бема неточен? Совсем не обязательно. Вполне

возможно, что во многих ситуациях даже деятели не знают, каковы их пред-

шествующие аттитьюды, и поэтому используют свои наблюдения за поведе-

нием как своего рода подсказку, чтобы определить, каковы же они на самом

деле. Бем называет данный процесс <отнесением к себе> или <суждением о

себе>. Другими словами, вполне можно допустить, что перед тем как напи-

сать статью в поддержку действий нью-хэйвенской полиции, испытуемые в

эксперименте Коэна могли и не иметь ясного представления о том, что они

 

245

 

сами-то чувствуют в связи с этим, зато их поведение обеспечило их полез-

ной информацией.

 

Однако в наиболее наглядных примерах, демонстрирующих действия

людей, направленные на уменьшение диссонанса, исходные убеждения этих

людей являются вполне определенными. Например, испытуемые в экспери-

менте Фестингера-Карлсмит с самого начала знали, что выполняемое ими

задание - скучное. Только когда их поведение стало противоречить их соб-

ственным убеждениям и ценностям, то есть когда они начали убеждать дру-

гого человека в том, что задание интересное и доставило им удовольствие,

возникал диссонанс, и у испытуемых появлялась острая потребность умень-

шить его путем изменения аттитьюдов.

 

Недавние сопоставительные исследования [67] подтверждают, что всю-

ду, где противоречия между аттитьюдами и поведением являются значимы-

ми и очевидными для человека, теория диссонанса имеет преимущества в

объяснении и предсказании аттитьюдных изменений по сравнению с кон-

цепцией <отнесения к себе>.

 

Диссонанс как состояние возбуждения (arousal). Краеугольным камнем

моей переформулировки теории диссонанса является утверждение о том, что

стремление человека к изменению его аттитьюдов мотивировано неприят-

ным состоянием возбуждения, которое в свою очередь возникает вследствие

нанесения урона Я-концепции.

 

Мне трудно поверить в то, что за диссонансом тенью не следует дис-

комфорт. Подобно почти всем остальным исследователям, проверявшим ги-

потезы, основанные на теории диссонанса, я вполне убедился в том, что

человек, его испытывающий, являет все признаки состояния дискомфорта.

Все, кто ведет эксперименты, видят, что, когда люди сталкиваются с ситу-

ацией, рождающей диссонанс, их поведение бывает весьма далеким от той

холодной, расчетливой, объективной и неэмоциональной <игры в индук-

цию>, как ее описывает Бем. Однако подобные несистематизированные на-

блюдения исследователей сами по себе не являются доказательными.

 

Существуют ли независимые доказательства того, что испытывающие

диссонанс люди находятся в состоянии дискомфорта? Эксперимент Майкла

Паллака и Тэйна Питтмана [68] действительно подкрепляет предположение

о наличии психологического дискомфорта в состоянии диссонанса.

 

Однако перед тем как описать их эксперимент, я должен сначала упо-

мянуть об одном феномене, открытом в исследованиях по психологии на-

учения. Представьте себе следующую ситуацию. В отличие от простого зада-

ния, предполагающего одну и вполне определенную реакцию, вам поручено

выполнить другое задание, которое предполагает возможность проявления

нескольких конкурирующих в борьбе за ваше внимание реакций. Если вы

находитесь в состоянии сильного возбуждения, иными словами, вы очень

голодны, очень хотите пить, испытываете сильное сексуальное влечение, и

так далее в том же роде, то вы выполните это сложное задание хуже, чем

справились бы с ним, будучи в состоянии слабого возбуждения, В то же

время, если задание ясное и простое, то возбуждение как бы заряжает вас

дополнительной энергией, не вызывая помех со стороны конкурирующих

 

246

 

реакций; следовательно, выполнение таких заданий лишь улучшится, если

человек возбужден.

 

Паллак и Питтман просто поместили одних испытуемых в ситуацию

сильного диссонанса, а других - в ситуацию, вызывающую очень незначи-

тельный диссонанс. Оказалось, что испытуемые, имеющие незначительный

диссонанс, выполнили сложное задание (со многими конкурирующими ре-

акциями) лучше, чем испытуемые, имеющие сильный диссонанс, в то вре-

мя как при выполнении легкого задания все было наоборот. Таким образом,

похоже, что возбуждение от диссонанса действует на нас так же, как голод

или жажда.

 

Дальнейшие свидетельства того, что диссонанс вызывает возбуждение,

дает интересный эксперимент, проведенный Марком Занной и Джоэлом

Купером [69]. Его участникам было дано плацебо - сахарные пилюли, кото-

рые не оказывали на человека никакого физиологического воздействия. Од-

ним испытуемым сказали, что данные пилюли вызовут у них возбуждение и

чувство напряженности, в то время как других заверили, что пилюли вызо-

вут у них некоторое расслабление, а участникам контрольной группы сказа-

ли, что пилюли не окажут на них никакого воздействия. После приема пилю-

ли каждый из испытуемых добровольно писал контраттитьюдное сочинение

(знакомо, верно?), вводя себя в состояние диссонанса.

 

Занна и Купер обнаружили: члены контрольной группы испытали зна-

чительное изменение аттитьюдов, что легко можно было предположить за-

ранее, но <возбужденные> участники своих аттитьюдов не изменили - оче-

видно, они приписали свой дискомфорт принятым пилюлям, а вовсе не

сочинению. Однако наиболее потрясающие результаты были получены в <рас-

слабленной> группе: эти люди изменили свои аттитьюды даже в большей сте-

пени, чем члены контрольной группы!

 

Как это могло произойти? Существует только одно разумное объясне-

ние. <Расслабленные> участники заключили, что написание контраттитьюд-

ного сочинения вызвало у них очень сильное напряжение, очень противоре-

чило их восприятию себя как людей <порядочных, хороших и разумных>

потому, что эти испытуемые ощущали внутреннюю напряженность (вслед-

ствие диссонансной экспериментальной процедуры) даже после приема <рас-

слабляющей> пилюли. Поэтому и их аттитьюды изменились сильнее, чем в

контрольной группе.

 

Более того, в недавнем эксперименте Чарлз Бонд [70] сначала познако-

мил студентов с описанием работы Занны-Купера, а затем попросил выс-

казать предположение, какая из групп в указанном эксперименте демонст-

рировала наибольшее изменение аттитьюда, а какая - наименьшее. Вопреки

теории Бема, эти предсказания не совпали с реальной динамикой аттитью-

дов у испытуемых Занны и Купера.

 

Сведенные воедино, все эти данные указывают на то, что при возбуж-

дении, вызванном диссонансом, всегда присутствует нечто, напоминающее

психологический дискомфорт. Поэтому я вновь хочу подчеркнуть: хотя объяс-

нение феноменов диссонанса, данное Бемом, и является простым, не требу-

ющим каких-то скрытых допущений и полезным, однако анализ в терминах

 

247

 

<дискомфорта, вызванного нанесением урона Я-концепции> представляется

мне более богатым и точным отражением этих явлений.

 

Практические приложения

теории диссонанса

 

Одной из причин, по которой теория когнитивного диссонанса привлекла к

себе такой значительный интерес и вызвала к жизни столько исследований,

является ее способность трактовать и предсказывать феномены, объяснения

которых с позиций здравого смысла весьма затруднительны.

 

Более того, как читатель уже убедился, она приложима к объясне-

нию широкого диапазона явлений: от того, как распространяются слухи,

до существенных изменений в аттитьюдах и поступках, которые тоже ва-

рьируются в широком спектре - от практики безопасного секса до сохра-

нения жизненно важных планетарных ресурсов.

 

Объяснение реакций на катастрофические события. Потрясающе то,

что можно использовать теорию диссонанса для лучшего понимания ряда

событий в современном обществе, которые иначе оставались бы абсолютно

загадочными.

 

Например, рассмотрим кризис на Тримайл-Айленде в 1979 г., когда

авария на атомной электростанции вызвала нестабильность в работе реак-

тора, продолжавшуюся несколько дней. Это создало угрозу разрушения

атомного реактора, что неизбежно привело бы к радиоактивному зараже-

нию всей территории, прилегающей к станции, и подвергло бы опаснос-

ти жизни сотен тысяч людей, проживавших рядом.

 

С точки зрения здравого смысла люди, жившие ближе всех к атом-

ной станции, должны были бы испытать наибольший страх и, соответствен-

но, с большей вероятностью должны были предпринять какие-то действия.

Теория диссонанса дает другое предсказание. Предположим, во время аварии

вы проживали всего в нескольких милях от станции. Так как уже на ранних

стадиях аварии из реактора вырвался радиоактивный пар, не исключено, что

и вы сами, и ваши близкие уже получили дозу облучения. Какова будет ваша

реакция? Вы можете покинуть данную местность, однако потеря работы и

поиски временного жилья нанесут ущерб вашему карману и будут связаны со

многими трудностями. А кроме того, даже если вы и уедете, все равно оста-

нется вероятность того, что вы уже получили дозу радиации. Слухов о степе-

ни опасности, противоречащих друг другу, циркулирует великое множество.

Некоторые из ваших соседей решили уехать, другие всячески преуменьшают

грозящую всем опасность. Наконец, через какое-то время власти в лице пред-

ставителей Комиссии по контролю за ядерной энергией, прибывших на место

аварии, распространяют сообщение о том, что опасность утечки из реактора

незначительна и вероятность серьезной катастрофы минимальна. Насколько

вероятно, что вы поверите этим сообщениям? Мое предположение состоит

в том, что, вероятнее всего, именно живущие в непосредственной близости

 

248

 

к атомной станции, а не все остальные <клюнут> на эти заявления и поверят

им, пытаясь ухватиться за любое успокаивающее сообщение, которое ока-

жется под рукой. Это объясняется тем, что если вы все это время проживали

поблизости от Тримайл-Айленда, ваша когниция <я сам выбрал это место,

достаточно близкое, чтобы в случае аварии на станции получить опасную

дозу радиации> вступит в диссонанс с вашей Я-концепцией, согласно кото-

рой вы умны, разумны, предусмотрительны и заботитесь о своей семье. Та-

ким образом, независимо от того, уедете ли вы или останетесь, вы будете

стремиться поверить успокаивающим заверениям. Даже если власти спустя

несколько дней сменят тон на более тревожный, например, предупреждая,

что беременных женщин следует все же эвакуировать, все равно среди живу-

щих в окрестностях станции будет преобладать тенденция больше верить

представителям власти, когда те уточнят, что просто предлагают жителям

быть начеку, а опасность, мол, по-прежнему минимальная.

 

А теперь посмотрим, как контрастирует это поведение с реакцией лю-

дей, живущих вне зоны непосредственной опасности. Эти люди также взвол-

нованы и напуганы, однако для них угроза не представляется столь близкой,

и они еще не получили дозы радиоактивного облучения. Поскольку они вов-

лечены в инцидент не так глубоко, как люди, живущие в непосредственной

зоне опасности, то могут позволить себе проявлять больший скептицизм и

гнев. А как же иначе? В их собственных интересах поступать именно так,

потому что они окажутся под сильной угрозой, если ситуация на атомной

станции ухудшится или если опасность уже стала серьезнее, чем это пытают-

ся представить!

 

Эти мои рассуждения относительно того, что у живущих по соседству

с атомным реактором на Тримайл-Айленде людей успокаивающие заявления

представителей Комиссии по контролю за ядерной энергией вызовут боль-

шее доверие, чем у людей, живущих поодаль, получили подтверждение в

рамках обстоятельного исследования, проведенного сразу же после катастро-

фы [71]. Данные опросов показали, что респонденты, проживавшие ближе к

станции, в большей мере считали распространенную Комиссией информа-

цию исключительно полезной, по сравнению с теми респондентами, кото-

рые проживали в более чем пятнадцати милях от места катастрофы и были

склонны считать информацию абсолютно бесполезной*.

 

Данный вывод подкрепляется и дополнительными, несистематизиро-

ванными наблюдениями. Были, например, сообщения о том, что наиболее

ужасающие слухи о кризисе на Тримайл-Айленде пришли не откуда-нибудь.

а из далекой Калифорнии! Говорят, что в то время как общенациональные

 

* Следует, однако, заметить, что полученным результатам можно дать и альтернативные

объяснения. Дело в том, что живущие в непосредственной близости от атомной станции и Три-

майл-Айленде могут существенным образом отличаться от тех. кто жил в отдалении от нес. На-

пример, сам факт, что люди выбрали для проживания именно это место - вблизи от ядерного

реактора, может служить убедительным отражением их более позитивных аттитыодов в отноше-

нии атомной энергетики. Следовательно, живущие рядом со станцией люди и до инцидента могли

с большей вероятностью воспринимать Комиссию по контролю за атомной энергией как органи-

зацию, заслуживающую доверия, чем те люди, которые жили поодаль. - Примеч. автора.

 

249

 

средства массовой информации были полны сообщений о некомпетентнос-

ти и неадекватности Комиссии, население, проживавшее рядом с местом

катастрофы, приветствовало посланцев этой организации <как кавалерис-

тов, пришедших на помощь как раз вовремя> [72]*.

 

Уменьшение веса с помощью уменьшения диссонанса. Теория служит мо-

гучим подспорьем для исследователя в деле объяснения и предсказания раз-

личных феноменов, но особую ценность она представляет в случаях, когда ее

практическое применение приносит конкретную пользу людям.

 

Ранее в этой главе я уже отмечал важность теории когнитивного диссо-

нанса для преподавателей, желающих вызвать у учеников внутреннюю моти-

вацию к обучению, а также для родителей, которые в целях оказания помо-

щи своим детям в постижении моральных и гуманитарных ценностей ищут

более эффективные средства воздействия, нежели строгое наказание. Кроме

того, такие социальные институты, как, например, военно-морской флот

или студенческие братства, интуитивно следуют этой теории, давно практи-

куя весьма суровую процедуру инициации для увеличения верности со сто-

роны вновь принятых членов своей группы. А эксперимент Дэнни Эксома и

Джоэла Купера [73] служит вдохновляющим примером того, как можно ис-

пользовать теорию диссонанса для решения одной из трудных личных про-

блем - полноты. Руководствуясь гипотезой о том, что человек, потративший

значительные усилия для достижения какой-либо цели, будет больше ей

привержен, исследователи убедили некоторое число полных женщин добро-

вольно принять участие в программе снижения веса. Конкретно эксперимент

состоял в том, что испытуемые занимались некоей интеллектуальной дея-

тельностью, причем от одних она требовала значительных усилий, а от дру-

гих - минимальных; но главное заключалось в том, что эта деятельность на

самом деле не имела ровно никакого отношения к избавлению от лишнего

веса. По истечении четырех недель, на которые была рассчитана <програм-

ма>, у участниц как первой, так и второй групп наблюдалось лишь незначи-

тельное снижение веса. Однако через шесть месяцев, а потом спустя год экс-

периментаторы снова связывались с участницами эксперимента, и вот тут-то

выявилось главное расхождение: женщины, затратившие во время экспери-

мента значительные усилия, сумели сбросить в среднем по три с половиной

килограмма, в то время как женщины, затратившие мало усилий, вообще не

похудели. Таким образом, изменение аттитьюдов с целью оправдать соб-

ственные действия может оказывать не только сильное, но и длительное

воздействие, инициируя процессы, которые на удивление устойчиво сохра-

няются в течение долгого времени.

 

Диссонанс и предотвращение СПИДа. Как вы уже знаете, диссонанс вносит

дискомфорт в души людей. Поэтому мы не только жаждем уменьшить диссо-

нанс, как только начинаем его испытывать, но и пытаемся в первую очередь

 

* Намек на знакомый каждому американскому школьнику эпизод времен Войны за независи-

мость, когда кавалеристы под командованием офицера Пола Ревира в ночь на 18 апреля 1775 г.

совершили беспримерный марш-бросок, успев предупредить патриотов, что англичане идут на город

Конкорд с целью уничтожить главный арсенал восставших.

 

250

 

оградить себя от него еще до его возникновения. Один из путей не допускать

диссонанс - это не обращать внимание на то, что мы делаем.

 

Хорошим примером подобного бездумного поведения является сексу-

альное поведение миллионов молодых людей перед лицом эпидемии СПИДа.

Читатели, вероятно, помнят, что об этой проблеме мы уже говорили в об-

щих чертах в главе 3. А сейчас я призываю обсудить ее подробнее.

 

Как вы знаете, на информирование населения о СПИДе и на кампа-

нию по предотвращению этой эпидемии, организованную в средствах мас-

совой информации, были потрачены сотни миллионов долларов. Однако,

будучи достаточно эффективными по части просвещения, все подобные

кампании оказались куда менее успешными по части предохранения лю-

дей от рискованного сексуального поведения. Например, хотя сексуально

активное университетское студенчество осведомлено о том, что СПИД

представляет собой серьезную проблему, на удивление малый процент сту-

дентов регулярно использует презервативы. Оказывается, эта процедура пред-

ставляется молодым людям неудобной и лишенной всякой романтики, а так-

же напоминает им о болезни, хотя именно об этом они предпочитают за-

быть, собираясь заняться любовью. Как в унисон свидетельствуют результаты

разных исследователей, людям присуще сильное стремление отказываться

видеть реальность, которое в данном случае означает убеждение себя в том,

что СПИД - это не моя проблема, мне самому ничто не угрожает.

 

Однако что же делать, если средства массовой информации оказались

неэффективными? Относительно недавно я вместе с моими студентами до-

бился значительного успеха, убеждая людей использовать презервативы, и

достигнуто это было с помощью видоизмененной парадигмы <говорю-зна-

чит-верю>, которую мы обсуждали ранее в этой главе.

 

Как вы помните, в типичном эксперименте типа <говорю-значит-

верю> испытуемых просят произнести речь в защиту точки зрения, проти-

воположной той, которую они разделяют. Это приводит к диссонансу,

который затем уменьшается с помощью изменения аттитьюдов: их подго-

няют под ту точку зрения, которая отстаивается в произносимой речи. Как

же применить эту парадигму к случаю эпидемии СПИДа?

 

Как исследователи мы сталкиваемся здесь со следующей проблемой. Когда

дело касается практики безопасного секса, почти все и так верят в содержание

сообщения, то есть верят в то, что СПИД представляет собой серьезную опас-

ность и что если люди хотят продолжать сексуальную активность, то им лучше

пользоваться презервативами. В то же время лишь немногие из тех, кто разделяет

эти убеждения, в реальности регулярно используют презервативы. Как в этом

случае вы можете заставить людей испытывать диссонанс, произнося речь за

использование презервативов, когда они уже и так убеждены в том, что это

правильный способ поведения?

 

Это серьезная проблема. Однако одно из ее решений оказалось доста-

точно простым: поскольку люди изолируют себя от возможного диссонанса

с помощью механизма отрицания реальности, мы попытались взорвать эту

стену отрицания, столкнув людей лицом к лицу с их собственным лицеме-

рием.

 

251

 

В наших экспериментах [74] мы начали с того, что попросили студентов

университета составить речь, в которой следовало описать опасности СПИДа

и призвать к использованию презервативов <всякий раз, когда вы занимае-

тесь сексом>. Каждый студент искренне желал написать такую речь, потому

что и сам был убежден в необходимости использования презервативов для

сексуально активных людей. В одних экспериментальных условиях студенты

просто записывали свою аргументацию, в других - ситуация заметно услож-

нялась: после изложения аргументов на бумаге авторы зачитывали свой текст

перед видеокамерой, предварительно получив информацию о том, что их

выступления будто бы будут использованы как учебное пособие по сексуаль-

ному образованию старшеклассников. В дополнение к этому, еще до написа-

ния речи, часть студентов заставили припомнить случаи из собственной жизни,

когда они не смогли воспользоваться презервативами, то есть их попросили

составить список реальных жизненных обстоятельств, при которых исполь-

зование презервативов оказывалось для испытуемых особенно затруднитель-

ным, неудобным или попросту <невозможным>.

 

Существенным оказалось следующее: испытуемые, сделавшие видеозапись

для старшеклассников, испытали сильнейший диссонанс после того, как их

попросили вспомнить о случаях, когда они не использовали презервативы. Дис-

сонанс был вызван осознанием собственного лицемерия, ибо студенты призы-

вали старшеклассников к тому, чего они сами не делали. Поэтому, чтобы устра-

нить лицемерие и сохранить самооценку, испытуемым ничего другого не оста-

валось, как начать пользоваться тем, за что они ратовали.

 

Именно это мы и обнаружили. В конце эксперимента студенты, кото-

рых заставили осознать свое лицемерие, гораздо охотнее приобретали пре-

зервативы, выставленные на продажу рядом с комнатой, в которой про-

водился эксперимент, по сравнению с их товарищами, которых не стал-

кивали с собственным лицемерием. Кроме того, спустя несколько месяцев

значительное число студентов, осознавших свое лицемерие, утверждали,

что они регулярно пользуются презервативами.

 

Диссонанс и экономия воды. Несколько лет назад, когда Калифорния

испытывала очередной приступ хронического недостатка воды, в городе

Санта-Крус, где находится мой университет, ввели ограничения на ее по-

требление. Администрация университета безуспешно пыталась найти

способ заставить студентов сокращать время принятия душа, чтобы сэко-

номить воду. Прямые призывы к ценностям, связанным с экономией воды,

возымели действие, но оно было очень незначительным. Как уже упоми-

налось в главе 2, за несколько лет до этого мы достигли чуть большего

эффекта, заставив студентов вести себя конформно по отношению к соот-

ветствующим ролевым моделям. А теперь с целью оказать еще большее

воздействие на студентов в деле экономии воды мы решили вызвать у них

чувство диссонанса, используя модель лицемерия, во многом следуя методи-

ке, описанной выше в эксперименте с презервативами.

 

В эксперименте с душем [75] моя ассистентка <перехватывала> сту-

денток, направлявшихся в душ, расположенный на университетской спорт-

площадке. Как и в эксперименте с презервативами, мы варьировали два па-

 

252

 

раметра: <приверженность норме поведения> и <напоминание о собственном дву-

личии>. Для формирования сильной приверженности студенткам предлагали

подписаться под плакатом, призывающим экономить воду. Листовка содер-

жала следующий текст: <Сократи время принятия душа. Если я могу сделать

это - сможешь и ты!> Для того чтобы обратить их внимание на собственную

непоследовательность, студенток просили ответить на вопросы, связанные с

проблемами экономии воды, которые формулировались таком образом, что

напоминали студенткам об их аттитьюдах (<нужно экономить воду>) и о

конкретном поведении в душе, когда они бесконтрольно расходовали воду.

После этого студентки продолжали свой путь в душевые, где их ожидала

вторая моя ассистентка, незаметно фиксируя время принятия душа каждой

студенткой с помощью спрятанного водонепроницаемого секундомера.

 

В точном соответствии с предыдущим экспериментом, где речь шла об

использовании презервативов с целью сделать секс безопасным, мы обнару-

жили, что смогли оказать существенное воздействие на поведение студенток

только в том случае, когда они испытывали сильный диссонанс, то есть,

когда их побуждали выступить в защиту экономного использования воды и

одновременно с этим напоминали им об их поведении в недалеком прошлом.

При этих условиях студентки осознавали, что они сами не делают того, к

чему призывают: в среднем время принятия душа у этих студенток оказалось

равным всего трем с половиной минутам, то есть на эту процедуру у них

уходило гораздо меньше времени, чем у студенток контрольной группы.

 

Как пролить свет на природу власти культовых лидеров. Наконец, теория

диссонанса может быть использована для того, чтобы лучше понять некото-

рые события, перед которыми вообще пасует воображение. Я имею в виду

непостижимую власть над сердцами и умами людей, которой обладали такие

культовые лидеры, как Джим Джонс (бойня в Джонстауне) и Дэвид Кореш,

о котором Америка узнала после недавнего кровавого столкновения в Вако

(штат Техас).

 

Сконцентрируем внимание на бойне в Джонстауне, потому что в

данном случае мы обладаем большей информацией о происшедшем. Нет

нужды долго говорить о том, что мы имеем дело с чрезвычайно трагичес-

ким событием. Это находится за гранью понимания - как один человек

смог возыметь такую власть над людьми, что достаточно было его коман-

ды, и сотни его последователей убили своих детей и себя самих. Как могло

случиться подобное?

 

Трагедия в Джонстауне слишком сложна, чтобы при ее анализе можно

было ограничиться только одним простым объяснением. Но одну подсказ-

ку дает феномен <нога в двери>, который обсуждался ранее в этой главе.

Джим Джонс приобретал огромное доверие своих последователей посте-

пенно - шаг за шагом. Что это происходило именно так, видно из детально-

го изучения всех обстоятельств дела, которое выявило неотвратимо расту-

щую приверженность этих людей своему лидеру. И хотя представляется почти

невозможным в полной мере осознать финал этой драмы, все же он стано-

вится куда понятнее, если мы посмотрим на него как на заключительную

часть некоей череды событий.

 

253

 

Ранее в этой главе я отмечал, что как только сформирована даже слабая

приверженность индивида кому-либо или чему-либо, тотчас же готова сцена

для того, чтобы эта приверженность начала усиливаться.

 

Давайте заглянем в самое начало истории. Нетрудно объяснить, как

такой харизматический лидер, как Джонс, мог вытягивать деньги у членов

созданной им церкви. Как только они пообещали ему отдать небольшие сбе-

режения в ответ на проповеди о мире и вселенском братстве, так у Джонса

тотчас же появилась возможность требовать и получать от них больше. Его

следующим шагом было убедить людей продать свои дома и все вырученные

деньги передать его церкви. Вскоре после этого по требованию своего лидера

множество его последователей, бросив все, оставив семьи и друзей, присту-

пили к строительству новой жизни в чужих и трудных условиях латиноаме-

риканской Гайаны. Там им приходилось работать не покладая рук, все более

увеличивая тем самым свою приверженность Джонсу. Кроме того, они оказа-

лись отрезаны от возможности услышать какое-либо иное мнение, посколь-

ку были окружены одними лишь <правоверными>.

 

События тем временем продолжали развиваться. Джонс позволял себе

сексуальную <свободу> в отношении нескольких замужних женщин из числа

его последовательниц, которые, хотя и неохотно, но соглашались вступать с

ним в связь; он также утверждал, что является отцом их детей. В конце концов

в качестве прелюдии к развязке лидер заставил своих последователей совер-

шить серию имитаций самоубийства, рассматривая их как проверку на ло-

яльность и послушание. Так постепенно росла приверженность сторонников

Джима Джонса своему предводителю, причем каждый следующий шаг сам по

себе не был столь уж велик и нелеп по сравнением с предыдущим.

 

Я снова должен оговориться, что все сказанное - это не более чем

намеренно упрощенный анализ. Великое множество событий случилось в среде

последователей Джонса в дополнение к тем, что были здесь описаны, и они

тоже внесли свой вклад в трагическую развязку. В то же время, глядя на завер-

шение этой истории в контексте все увеличивающейся приверженности ли-

деру, закрепляемой предшествующими событиями, мы можем пролить хотя

бы луч света на феномен, который на первый взгляд кажется абсолютно

непостижимым.

 

Не консонансом единым жив человек

 

Где-то в начале этой главы я заметил, что люди способны вести себя рацио-

нально и адаптивно, а не только заботиться об уменьшении диссонанса. Да-

вайте еще раз вернемся к этой теме.

 

Если люди тратят все свое время, защищая собственное Эго, они ни-

когда не станут лучше. Для того чтобы развиваться, мы должны учиться на

собственных ошибках. Однако, если мы будем заботиться об уменьшении

диссонанса, то мы никогда не сможем их признать. Напротив, мы заметем их

под ковер или хуже того - мы обратим их в наши достижения!

 

254

 

Много подобных самовозвеличивающих, самооправдательных выска-

зываний можно встретить в воспоминаниях наших бывших президентов. Лучше

всего данную тенденцию выражают слова Линдона Джонсона - одного

из американских президентов: <Если бы мне пришлось повторить все это

еще раз, я бы ничего не изменил> [76]. Точно так же бывший президент

Роналд Рейган в автобиографии продолжает упорно отрицать нелицеприят-

ные факты вовлеченности своей администрации в скандал вокруг дела <Иран-

контрас>, несмотря на все подтверждающие этот факт свидетельства. Рейган

продолжает упорствовать: <На сегодняшний день я все еще убежден в том,

что иранская инициатива не являлась попыткой обмена оружия на заложни-

ков... Мы никогда не имели контактов с похитителями людей> [77].

 

В то же время человеческие существа все-таки часто развиваются и учат-

ся на своих ошибках. Каким образом у них это получается? При наличии

каких условий? В идеале, когда я совершаю ошибку, для меня самого было

бы в высшей степени полезно заставить себя сказать примерно следующее:

<0'кей, я вляпался. Какой урок я должен вынести из этого опыта, чтобы

снова не оказаться в аналогичном положении?>

 

К развитию и обучению на своих ошибках можно прийти нескольки-

ми способами:

 

1. Через ясное понимание моих собственных стремлений к защите

Я и к уменьшению диссонанса.

 

2. Через осознание того факта, что совершение мною глупых или

аморальных поступков не обязательно означает, что я - непоправимо

глупый или аморальный человек.

 

3. Через развитие достаточно сильного Я, позволяющего терпимо

относиться к своим ошибкам.

 

4. Через усиление моей способности осознавать пользу, кото-

рую может принести обучению и развитию признание собственных

ошибок.

 

Конечно, куда легче перечислить эти рекомендации, чем выполнить их.

Каким образом человек может осознать собственные стремления к за-

щите Я и уменьшению диссонанса? Как мы можем прийти к пониманию

того, что такие умные, высокоморальные люди, какими мы являемся в соб-

ственных глазах, иногда могут совершать глупые или аморальные действия?

Недостаточно просто знать все это абстрактно или поверхностно; для того

чтобы в полной мере использовать это знание, человек должен сознательно

применять его.

 

Методы стимуляции и взращивания такого типа самосознания будут

исследованы в главе 8, в которой мы обратимся к проблемам аутентичности

(подлинности) и открытой коммуникации в наших взаимоотношениях с

другими людьми,

 

 

Человеческая агрессия.

 

Много лет назад, в самый разгар вьетнамской войны мне как-то до-

велось смотреть по телевизору программу новостей Уолтера Кронкайта. Ве-

дущий, в частности, как раз сообщал об инциденте, в результате которого

американские самолеты уничтожили напалмом южновьетнамскую дерев-

ню, где, по предположениям, имелась укрепленная база вьетконговцев. И

тут мой старший сын - в то время ему было без малого десять лет отроду -

наивно спросил меня: <Эй, пап, а что такое напалм?> <Ну, - небрежно

ответил я, - насколько я понимаю, это химическое вещество, которое сжи-

гает людей; оно также намертво прилипает к коже, так что его невозможно

отодрать>. И с этими словами я продолжил просмотр новостей. Спустя несколь-

ко минут я случайно бросил взгляд на сына и увидел, как по его лицу текут

слезы. Пораженный тем, какую боль и сострадание вызвали мои слова в десяти-

летнем мальчике, я почувствовал, как во мне самом растет ужас, а вместе с

ним - изумление: да что же это со мной-то произошло? Неужели я настолько

ожесточился, что позволил себе говорить с сыном так сухо и прозаично, как

будто заданный вопрос касался материала, из которого сделан бейсбольный

мяч, или каких-то химических процессов, происходящих в листе растения?

Неужели я настолько приучил себя к человеческой жестокости, что могу вот

так спокойно рассуждать о ней?

 

В определенном смысле это и неудивительно. Мы живем в век невырази-

мых ужасов. На протяжении последних трех десятилетий нам довелось стать сви-

детелями бесконечных примеров нечеловеческого отношения людей друг

к другу. Вдобавок к уже упомянутому, сведенному до уровня простой случай-

ности уничтожению гражданского населения во Вьетнаме мы наблюдали же-

стокие гражданские войны в Центральной Америке, массовые казни сотен

тысяч ни в чем неповинных граждан в Камбодже, кровавую баню Боснии и

Руанды, самоубийство более чем девятисот человек в Джонстауне, траге-

дию в Вако (штат Техас) и так далее и тому подобное.

 

256

 

И все же, какими бы трагическими ни были все описанные события,

случаи такого рода не являются чем-то специфическим, присущим только

нашей эпохе.

 

Много лет назад один из друзей показал мне тоненькую книжку -

всего-то десять-пятнадцать страниц, - которая была задумана как своего

рода <сжатая история цивилизации> и содержала хронологию всех наибо-

лее важных событий мировой истории. Догадываетесь, каким образом выг-

лядела вся эта история? Верно: война за войной то там, то здесь, преры-

ваемая лишь считанными событиями мирной жизни - такими, как рожде-

ние Христа или изобретение печатного станка! Что же мы за существа

такие, если самыми важными событиями краткой истории человечества

являются ситуации, в которых одни люди в массовом количестве убивали

других людей?

 

Более того, мы, американцы, демонстрируем леденящую душу одоб-

рительную реакцию на насилие, которая временами представляется на

редкость абсурдной и безумной. Позвольте мне привести один достаточно

горький пример.

 

В 1986 г. военная авиация США осуществила бомбардировки Ливии,

представлявшие собой акты возмездия за последовавший чуть ранее всплеск

международного терроризма, поддержанного этой страной. Когда позже

среди граждан нашей собственной страны был произведен опрос относи-

тельно этой военной акции, огромное количество -71%- граждан ответи-

ли, что они с ней согласны, хотя только 31% американцев были убежде-

ны, что данный налет сможет стать эффективным средством недопущения

терроризма в будущем [1]. Что мы еще можем вынести из данных этого

опроса, кроме горького заключения: для значительного числа американс-

ких граждан подобные акты чистой мести являются вполне приемлемой

частью национальной внешней политики.

 

Мы, люди, выставили себя перед всем животным миром чрезвычай-

но агрессивными. За исключением некоторых грызунов, никто из позво-

ночных не убивает столь последовательно и бессмысленно представителей

своего собственного вида.

 

Я определил социальную психологию как науку, изучающую социаль-

ное влияние, имея в виду влияние одного человека (или группы) на другого.

Так вот, наиболее экстремальную форму агрессии - физическое уничтоже-

ние - можно рассматривать как максимальную степень социального влия-

ния. Является ли агрессия врожденной, то есть частью самой природы чело-

века? Можно ли агрессию модифицировать? Каковы социальные и ситуатив-

ные факторы, которые увеличивают или уменьшают ее уровень?

 

Определение агрессии

 

Дать ясное определение агрессии чрезвычайно трудно, потому что в широ-

ком обиходе этот термин используется в разных и весьма отличных друг от

друга значениях.

 

257

Очевидно, что Бостонский Душитель, который сделал убийство жен-

щин у них на квартирах своим хобби, совершал акты агрессии. Но и действия

футболиста, борющегося за мяч, также можно рассматривать как агрессив-

ные. Мы называем агрессивными и теннисиста, атакующего у сетки, и удач-

ливого коммивояжера, который полон энергии и далеко идущих амбиций,

и поведение девочки, яростно защищающей свои игрушки от поползнове-

ний других детей, и поступки девочки, которая, выйдя из себя, нападает на

братишку, - все эти типы поведения можно рассматривать как агрессивные.

 

Агрессия, однако, проявляется и в более незаметных формах: например,

поведение мужа, который чувствует себя обойденным вниманием супруги и

всю вечеринку дуется в углу, можно рассматривать как акт <пассивной агрес-

сии>. Ребенок, мочащийся в постель, угрожающий самоубийством брошен-

ный возлюбленный, упрямо пытающийся решить сложную математическую

задачу студент - все это убедительные иллюстрации агрессивных тенденций

человеческой природы. А что сказать о насилии, применяемом государством в

попытках укрепить закон и порядок, или о менее прямолинейных формах аг-

рессии, с помощью которых люди одной расы или религии притесняют и

принижают людей иных рас и верований?

 

Если все эти формы поведения рассматривать как нечто единое, охваты-

ваемое одним термином <агрессия>, то ситуация действительно становится

запутанной.

 

Поэтому, для того чтобы улучшить наше понимание агрессии, мы

должны каким-то образом пробраться сквозь это терминологическое бо-

лото и отделить те аспекты обыденного определения, которые указывают

на напористость человека, от аспектов, связанных с деструктивностью

его поведения. Иными словами, следует провести различие между поведе-

нием, приносящим вред другим людям, и безвредным поведением. Тогда,

следуя этому разграничению, мы уже не станем считать агрессивными

напористого коммивояжера и студента, решающего математическую зада-

чу, зато Бостонский Душитель, нападающий на сверстника ребенок, уг-

рожающий самоубийством возлюбленный и даже дующийся в углу супруг

будут определены как лица, чье поведение агрессивно.

 

Но и это разделение не вполне удовлетворительно, потому что, кон-

центрируясь только на результате, оно начисто игнорирует намерения че-

ловека, совершающего данный поступок. Таким образом, из поля зрения

выпадает основополагающий аспект определения агрессии. Поэтому я бы

определил агрессивный поступок как поведение, нацеленное на то, чтобы

причинить вред или боль другому человеку. Следовательно, в том случае,

когда в намерения участника игры в американский футбол входит просто

с максимальной эффективностью <уложить> соперника на траву*, то та-

кого игрока я не рассматриваю как агрессивного; однако поведение нападав-

шего может оцениваться как безусловно агрессивное, если его целью было

нанести сопернику боль или травму вне зависимости от того, преуспел ли

нападавший в своем намерении или нет.

 

* Напомним, что в американском футболе данное поведение не является исключительным.

оно разрешено правилами, более того, составляет саму сущность игры.

 

258

 

Чтобы проиллюстрировать это, предположим, что трехлетний малыш

в гневе ударяет своего отца. Сам удар может быть абсолютно неэффективным

- скорее всего отец просто рассмеется. Но, как бы то ни было, со стороны

ребенка это - агрессивный поступок. В другой ситуации этот же ребенок

может заехать отцу локтем в глаз, вызвав уже нешуточную боль и оставив

колоритный синяк. Однако, поскольку болезненные последствия данного

инцидента были непреднамеренными, данный случай агрессивным поступ-

ком назван быть не может.

 

Полезным оказывается проведение еще одного разграничения - уже

внутри категории намеренной агрессии: между агрессией, которая являет-

ся самоцелью, и агрессией, которая является лишь инструментом в дости-

жении некоей цели. Первую я назову <враждебной агрессией>, вторую -

<инструментальной>.

 

Таким образом, футболист может намеренно нанести травму защит-

нику соперников с целью вывести того из игры и с помощью этого увели-

чить шансы на выигрыш своей команды. Это - пример инструментальной

агрессии. Или наш футболист может совершить то же самое во время пос-

ледней игры в сезоне, просто чтобы отплатить защитнику соперников за

некое реальное или воображаемое оскорбление или унижение. Тогда это

становится актом враждебной агрессии, поскольку в данном случае она

выступает как самоцель. Точно так же бомбардировку шарикоподшипни-

кового завода в Мюнхене во время второй мировой войны можно рас-

сматривать как акт инструментальной агрессии, в то время как расстрел

беззащитных женщин и детей во вьетнамской деревне - как акт враждеб-

ной агрессии. Поведение наемного убийцы, состоящего на службе у ма-

фии, который застрелил намеченную жертву, было, возможно, истру-

ментально агрессивным, а поведение убийц, убивающих, подобно членам

<семьи> Мэнсона, из удовольствия, вероятно, нет.

 

Является ли агрессия инстинктивной?

 

Психологи, физиологи, этологи и философы придерживаются разных то-

чек зрения по поводу того, является ли агрессия врожденным, инстинк-

тивным феноменом или подобному поведению приходится учиться.

 

Этот спор не нов, он длится на протяжении нескольких столетий.

Например, идея Жан-Жака Руссо о <благородном дикаре> [2], впервые по-

явившаяся в 1762 г., предполагает, что мы, люди, в своем естественном

состоянии являемся добрыми, счастливыми и добропорядочными существа-

ми, которым общество, полное запретов, навязывает агрессию и пороч-

ность. Другие авторы придерживались иной точки зрения: по их мнению,

люди в своем естественном состоянии жестоки, и лишь подчиняясь обще-

ственному закону и порядку, они в состоянии обуздывать или сублимиро-

вать свои естественные агрессивные инстинкты. Хорошим примером защит-

ника этой позиции является Зигмунд Фрейд [3] . Кроме предположения о

том, что у людей присутствует врожденный инстинкт жизни, названный

 

259

 

Эросом, Фрейд постулировал также, что людям присущ врожденный ин-

стинкт смерти - Танатос. Когда инстинкт смерти обращен вовнутрь, то

выражает себя в самонаказании, крайней формой которого становится само-

убийство, когда же он обращен вовне, то выражает себя во враждебности,

стремлении к разрушению и убийству. <Инстинкт смерти срабатывает в каж-

дом человеческом существе и побуждает это существо разрушать и низводить

жизнь до ее первоначального состояния - неживой материи> [4].

 

Фрейд был убежден, что агрессивная энергия должна каким-то обра-

зом выйти наружу, в противном случае она будет накапливаться и порождать

болезнь. Подобная концепция может быть представлена как <гидравлическая>

теория по аналогии с теорией нарастания давления воды в замкнутом сосуде.

Аналогия состоит в том, что, если не давать агрессии <вытекать> наружу,

рано или поздно она вызовет подобие взрыва. Согласно Фрейду, важная

функция общества как раз и состоит в том, чтобы регулировать этот ин-

стинкт, а также помогать людям сублимировать его, иначе говоря, помогать

им направлять разрушительную энергию в русло какого-то приемлемого или

общественно полезного поведения.

 

Сделав еще один шаг вперед в развитии идеи врожденной агрессии,

некоторые ученые поверили в то, что люди в своем естественном состоя-

нии - не просто убийцы, но что их бессмысленная тяга к разрушению

совершенно уникальна и не встречается среди других животных. И, следо-

вательно, как полагают ученые, разделяющие такую точку зрения, назы-

вать человеческое поведение <зверским> - значит клеветать на все прочие

биологические виды! Эта точка зрения была красноречиво выражена Эн-

тони Сторром:

 

<Мы обычно описываем наиболее отталкивающие примеры человеческой

жестокости словами <зверство> или <скотство>, подразумевая под ними поведе-

ние, которое характеризует менее развитых, чем мы, представителей животного

мира. Однако на самом деле крайности <зверского> поведения присущи как раз

только людям, и в природе не найти параллелей нашему дикому обращению

друг с другом. Нельзя уйти от мрачного факта: мы принадлежим к наиболее

жестокому и безжалостному виду, который когда-либо населял Землю. И хотя

порой, прочитав в газетах или в исторических книгах о жестокостях, которые

люди допускали в отношении других людей, мы можем содрогнуться от ужаса,

все равно в глубине души мы знаем, что внутри каждого из нас скрыты те же

дикие импульсы, которые ведут к убийствам, мучениям и войнам>. [5]

 

Пока явно недостаточно решающих или хотя бы ясных свидетельств

тому, является ли агрессия у человека инстинктом или нет. Полагаю, именно

поэтому вокруг этого вопроса еще бушуют споры. Большинство фактов

получено из наблюдений и экспериментов над представителями других

биологических видов.

 

Например, в одном из таких исследований Зинг Янг Куо [6] попы-

тался рассеять распространенный миф о том, что кошки ловят крыс и

убивают их, повинуясь инстинкту. Его эксперимент был чрезвычайно прост:

 

260

 

исследователь вырастил котенка в одной клетке с крысой. И котенок не толь-

ко не пытался атаковать крысу, но, более того, они стали близкими друзья-

ми. И когда он вырос, он не желал ловить и убивать других крыс! Однако

следует заметить, что данный эксперимент еще не доказывает, что агрессив-

ное поведение не является инстинктивным, он просто демонстрирует, что

агрессивное поведение можно подавить, соответствующим образом органи-

зовав воспитание в раннем возрасте.

 

В эксперименте, о котором сообщал Иринаус Эйбл-Эйбесфельдт [7],

было показано, что крысы, выращенные в изоляции, иначе говоря, нс

имеющие никакого опыта борьбы с другими особями своего вида, все

равно будут атаковать подсаженных к ним в клетку крыс-чужаков; более

того, крысы, выращенные в изоляции, используют те же приемы угрозы

и нападения, какие используются крысами, имеющими опыт борьбы с

себе подобными. Таким образом, хотя, как показано в эксперименте Куо,

агрессивное поведение может быть модифицировано опытом, однако аг-

рессии, по-видимому, не нужно обучаться, - это с очевидностью проде-

монстрировал Эйбл-Эйбесфельдт. Вместе с тем из вышесказанного не сле-

дует делать вывод и о том, что агрессия с неизбежностью инстинктивна,

ибо, как показал Джон Пол Скотт [8], для подобного заключения следует

получить физиологически подтвержденные факты наличия в нашем теле

спонтанных, идущих исключительно изнутри стимулов к сражению. Что

касается эксперимента, описанного выше, то там стимуляция шла извне,

то есть крысу, помещенную в изоляцию, стимулировало на борьбу появ-

ление <пришельца>. В результате анализа существующих фактов Скотт зак-

лючил, что врожденной потребности сражаться с другими не существует.

Если некий живой организм может организовать свою жизнь таким обра-

зом, что всякая внешняя стимуляция к сражению с другими особями бу-

дет отсутствовать, то он не будет проявлять агрессию и это нс нанесет ему

какого-либо физиологического или психологического урона. Этот вывод

противоречит позиции Фрейда и фактически приводит к утверждению о

том, что инстинкта агрессии не существует.

 

Однако маятник спора продолжал колебаться. И заключение Скотта

было оспорено выдающимся этологом Конрадом Лоренцом [9]. Он наблю-

дал поведение цихлид - высокоагрессивных тропических рыб. Мужские

особи цихлид атакуют других мужских особей: это одна из форм так назы-

ваемого <территориального поведения>, направленного на защиту собствен-

ной территории. Причем в их естественном окружении никаких иных про-

тивников у самцов цихлид не существует; самец не атакует ни самок своего

вида, ни самцов каких-либо других видов. Что же произойдет, если убрать из

аквариума всех самцов цихлид, кроме одного, таким образом оставив его без

подходящего спарринг-партнера?

 

Согласно гидравлической теории инстинкта, потребность в агрессии

будет возрастать до такой точки, когда самец цихлиды начнет атаковать

рыбу, которая обычно не является для него объектом нападения. Именно

это в точности и произошло. В отсутствие своих <собратьев> самец цихлиды

атаковал самцов других видов - тех, кого он прежде игнорировал. Более

 

261

 

того, если убрать из аквариума вообще всех самцов, то оставшийся в одино-

честве самец цихлиды в конце концов начнет атаковать и убивать самок!

 

Спор продолжается. Леонард Берковиц [10], один из ведущих миро-

вых специалистов по человеческой агрессии, убежден, что люди суще-

ственно отличны от не-людей в том, что в их агрессивном поведении бо-

лее важную роль играет научение. У людей агрессия является функцией

сложного взаимодействия между врожденными склонностями и усвоен-

ными реакциями. Следовательно, хотя и верно то, что многие животные

(от насекомых до обезьян) будут атаковать чужака, вторгшегося на их тер-

риторию, было бы сильным упрощением, подобно многим авторам попу-

лярной литературы, делать вывод о том, что и люди аналогичным образом

запрограммированы на защиту своей территории и на агрессивное поведе-

ние в ответ на определенные возбудители.

 

Существует множество доказательств в поддержку утверждения Бер-

ковица о том, что у людей врожденные структуры поведения очень гибки

и поддаются бесконечным модификациям. Поэтому человеческие культу-

ры драматическим образом отличаются друг от друга по параметру агрес-

сивности.

 

Например, до сих пор на Земле существует огромное множество пер-

вобытных племен - лепча в Сиккиме, пигмеи в Центральной Африке,

арапеши в Новой Гвинее, которым удалось построить свою жизнь в духе

дружбы и сотрудничества как внутри собственного племени, так и с дру-

гими племенами. Среди этих людей акты агрессии чрезвычайно редки. Между

тем в более <цивилизованных> обществах - таких, скажем, как наше соб-

ственное, мы буквально придавлены астрономическим военным бюджетом

<мирного времени> и уже не удивляемся тому, что стрельба по людям из

проносящихся машин превратилась почти что в обыденный факт нашей

городской жизни.

 

Еще более поражает наблюдение, свидетельствующее о том, что внут-

ри одной и той же культуры изменяющиеся социальные условия могут

привести к изменениям в агрессивном поведении.

 

Например, индейцы-ирокезы на протяжении столетий жили себе мир-

но, занимаясь охотой. Однако в семнадцатом столетии набиравшая оборо-

ты торговля со вновь прибывшими на континент европейцами привела

ирокезов к прямому соперничеству с соседним племенем гуронов - кам-

нем преткновения стали ценные меха, на которые и те и другие обменивали

товары у белых людей. Пронеслась череда междоусобных войн, в процессе

которых ирокезы превратились в яростных и неудержимых воинов. И это

произошло не вследствие наличия у них неконтролируемых агрессивных

инстинктов, а вследствие социальных изменений, вызвавших рост соперни-

чества [II].

 

Даже среди животных встречается множество доказательств подоб-

ной гибкости. К примеру, путем электростимуляции определенных облас-

тей головного мозга можно вызвать у обезьяны агрессивную реакцию. Дан-

ную область можно рассматривать как нервный центр агрессии, однако

это не означает, что, как только в него поступит возбуждение, обезьяна

 

262

 

всегда будет атаковать. Это действительно произойдет, если рядом с самцом

находятся другие самцы, которые в их социальной иерархии занимают менее

важные позиции, однако, если он находится в окружении самцов, которые

занимают более высокое положение, то после электростимуляции центра аг-

рессии этот самец не будет атаковать других, а скорее попытается покинуть

место соперничества. Следовательно, одна и та же физиологическая стимуля-

ция может вызывать весьма различные реакции в зависимости от предше-

ствующего научения. Это верно и по отношению к людям.

 

Рассмотрев описанные выше факты, можно заключить, что, хотя и у

человека агрессия может иметь инстинктивный компонент, для социального

психолога важно, что ее можно модифицировать с помощью ситуативных

факторов. Как именно ее можно модифицировать? И насколько? И надо ли?

Прежде чем перейти к этим вопросам, следует понять, что представля-

ют собой данные ситуативные факторы и как они действуют.

 

Является ли агрессия необходимой?

 

Выживание наиболее приспособленного. Известно, что можно специально вы-

вести агрессивных животных. Например, КирстиЛагершпец [12] наблюдала

поведение группы нормальных мышей. Затем она отобрала тех из них, кто

вел себя наиболее агрессивно, и дала им возможность спариваться между

собой; точно так же менее агрессивным мышам предоставили возможность

спариваться в своей подгруппе. Лагершпец повторяла ту же процедуру на

протяжении двадцати шести поколений мышей, в результате получив одну

группу, состоявшую из предельно свирепых особей, а вторую - из предель-

но спокойных и послушных.

 

Более того, некоторые исследователи предположили, что опреде-

ленные виды агрессии полезны и, возможно, даже необходимы. Конрад

Лоренц [13], к примеру, утверждал, что <агрессия является существенной

частью структуры инстинктов, сохраняющих жизнь>. Основывая свою ар-

гументацию на собственных наблюдениях за животными, ученый видит в

агрессии нечто, имевшее первостепенную важность для эволюционного раз-

вития: агрессия позволяет молодым животным иметь самых сильных и

мудрых матерей и отцов, а группе - лучших из возможных вожаков.

 

Антрополог Шервуд Уошберн и психиатр Дэвид Хамбург [14] изуча-

ли поведение обезьян, обитающих в Восточном полушарии, и в результа-

те пришли к замечательному совпадению во мнениях. Оба исследователя

обнаружили, что агрессия внутри группы обезьян играет важную роль в

организации питания и воспроизводства и в определении структуры до-

минирования в группе. С самого начала продемонстрировав агрессивность,

наиболее сильный и агрессивный самец достигал господствующего поло-

жения в колонии, что позволяло уменьшить вероятность последующих серь-

езных столкновений: остальные самцы колонии теперь знали, кто в ней глав-

ный. Более того, поскольку доминирующий самец обладал приоритетом и в

сексуальных взаимодействиях, то у всей колонии увеличивались шансы на

 

263

 

выживание - ведь сильнейший самец передавал свою силу и энергию после-

дующим поколениям.

 

Об аналогичной структуре поведения морских слонов (особого вида

тюленей) докладывал Барни Лебёф [15]. Ежегодно, перед началом брач-

ного сезона, пары этих морских животных принимают боевую позу и устра-

ивают между собой яростную кровавую борьбу за лидерство. Самый силь-

ный, агрессивный и хитрый самец - это не только <самец номер один> в

иерархии господства среди сородичей: он становится и <первым любовни-

ком> в группе. Например, наблюдение за одним конкретным лежбищем,

на котором было 185 самок и 120 самцов, показало, что <самец номер

один> (или самец <Альфа>) обеспечил половину зафиксированных наблю-

дателями спариваний. На меньших лежбищах (40 или менее особей) самец

<Альфа> обычно обеспечивает все 100% спариваний.

 

Многие наблюдатели, имея в виду все эти данные, призывают к

осторожности по отношению к любым попыткам контролировать челове-

ческую агрессию, полагая, что она, как и в случае с низшими животны-

ми, необходима для выживания вида. Данное рассуждение часто основы-

вается на предположении, что тот же самый механизм, что побуждает

человека убивать себе подобного, побуждает других людей <завоевывать>

космическое пространство, <грызть> сложное математическое уравнение,

<атаковать> логическую задачу и <властвовать> над Вселенной! Однако,

как я говорил ранее, данное объяснение основано на расширительном

определении агрессии. Приравнять достижение и развитие к враждебности

и агрессии - значит запутать проблему. К решению задачи или овладению

тем или иным навыком можно прийти, не принося вреда другим людям и

даже не делая каких-либо попыток завоевать их. Это различие нам трудно

уловить, потому что западное сознание - а американское, возможно, в

особенности - приучено к тому, чтобы приравнивать успех к победе, а

хорошую работу - к опережению конкурента.

 

М.Ф. Эшли Монтегю [16] считает, что излишнее упрощение и невер-

ная интерпретация дарвиновской теории приучили среднего человека к

ошибочной мысли о том, что конфликт - это необходимый закон жизни.

Эшли Монтегю утверждает, что в эпоху промышленной революции для

преуспевающих фабрикантов, эксплуатировавших рабочих, было удобно

оправдывать эксплуатацию разговорами о том, что жизнь есть борьба, и,

стало быть, вполне естественно, что выживает наиболее приспособлен-

ный и только он. Опасно то, что подобные рассуждения становятся саморе-

ализующимся пророчеством и могут заставить нас принижать или вовсе иг-

норировать ценность для выживания вида неагрессивных и несоревнователь-

ных форм поведения.

 

Например, Петр Кропоткин [17] в 1902 г. пришел к заключению, что

поведение, основанное на сотрудничестве и общей цели, имеет огромную

ценность для выживания многих биологических видов. И в поддержку это-

го вывода существует великое множество свидетельств: кооперативное пове-

дение у некоторых общественных насекомых, таких, как термиты, муравьи

и пчелы, хорошо известно; возможно, менее известен тот факт, что и у

 

264

 

шимпанзе встречается тип поведения, который иначе, как альтруистичес-

ким, не назовешь.

 

Вот как это происходит. Два шимпанзе помещены в соседние клет-

ки, причем у одного есть пища, а у второго - нет. Обездоленный шимпан-

зе начинает попрошайничать, и его собрат неохотно передает ему немно-

го из своего рациона. В определенном смысле именно то, что он делает это

неохотно, придает особую важность поступку: ясно, что второму шимпан-

зе нравится эта пища и он бы с большим удовольствием оставил ее себе

всю. Отсюда, соответственно, следует, что этот позыв поделиться действи-

тельно может иметь глубокие корни [18].

 

Однако работа Кропоткина не привлекла особого внимания, факти-

чески, ее в основном просто проигнорировали. Возможно, это случилось

потому, что она не соответствовала духу времени или нуждам тех, кто

извлекал прибыли из промышленной революции.

А теперь взглянем на наше собственное общество.

Создается впечатление, что мы, американцы, представляем собой

культуру, процветающую благодаря соревнованию, конкуренции: мы воз-

награждаем победителей и отворачиваемся от побежденных. На протяже-

нии двух столетий наша система образования была основана на соревно-

вательности и законах выживания. За редким исключением, мы не обуча-

ем детей любить учебу - мы учим их бороться за высшие оценки. Когда

Грантленд Раис - журналист, пишущий о спорте, заявлял, что важно не

то, проиграл ты или выиграл, а то, как ты играешь, он не описывал доми-

нирующее начало американской спортивной жизни, а прописывал лекар-

ство для лечения нашей зацикленности на выигрыше и ни на чем ином!

 

Проявления этой невероятной культурной одержимости победой вид-

ны повсюду. Диапазон простирается от футболиста, рыдающего после по-

ражения своей команды, до студентов-зрителей на стадионе, скандирую-

щих: <Мы - номер один!>, от президентов типа Линдона Джонсона, чьи

суждения во время вьетнамского конфликта были явно искажены нео-

днократно высказываемым им желанием не оказаться первым хозяином

Белого дома, проигравшим войну, или Джорджа Буша, который в быт-

ность свою президентом <мужественно> сражался со своим имиджем <сла-

бака>, и до простого школьника третьего класса, презирающего одно-

классника только за то, что тот не столь успешен в математике. Вине Ломбар-

ди, очень успешный тренер профессиональных футболистов, подытожил

все вышесказанное одной простой фразой: <Победа - это не самое важное;

это - единственное, что важно>. То, что особенно пугает в подобной фило-

софии, - это ее приверженность идее: цель - победа - оправдывает любые

средства, использованные вами, чтобы победить. Даже если это касается все-

го-навсего игры в футбол - игры, поначалу воспринимавшейся лишь как

разновидность активного отдыха!

 

Интересным, хотя и ужасным <подстрочным примечанием> к высказы-

ванию Ломбарди может послужить манера, в которой жители Грин-Бэя (штат

Висконсин) устроили обструкцию Дэну Дивайну - преемнику Ломбарди

на посту тренера местной команды. Он имел несчастье привести ее к пораже-

 

265

 

нию в сезоне. В результате в адрес тренера посыпались угрозы физической

расправы, членов его семьи открыто осыпали оскорблениями, его пес был

застрелен прямо перед домом, кто-то названивал Дивайну по ночам с не-

пристойными предложениями, а кроме того, поползли слухи о том, что его

дочери - городские шлюхи, а жена - алкоголичка [19).

 

Может быть, и правда, что на ранних этапах эволюции высокосорев-

новательное и агрессивное поведение человека было адаптивно. Некоторые

авторы прослеживают истоки человеческой агрессии в тех временах, когда

наши предки были охотниками и собирателями, вынужденными убивать

животных и опустошать огромные пространства, чтобы выжить. В то же вре-

мя археологические находки более позднего времени, обнаруженные Ричар-

дом Лики и его сотрудниками [20], указывают на то, что подобное предпо-

ложение может оказаться неверным, и человеческая агрессия произросла

значительно позже, когда люди начали обрабатывать землю и стали озабоче-

ны такими новшествами, как владение и собственность.

 

Однако в любом случае, оглядываясь по сторонам и видя вокруг мир,

полный раздоров, международной и межрасовой ненависти и недоверия, бес-

смысленной бойни и политических убийств, мы чувствуем, насколько оправ-

данно наше недоверие к сегодняшней <ценности> такого поведения для выжива-

ния человечества. Вспоминая о том, что ядерных боеголовок, находящихся в

арсеналах ведущих держав, хватит на то, чтобы полностью уничтожить все на-

селение планеты двадцать пять раз, я задаю себе вопрос: а не заходим ли мы

слишком далеко, изготавливая все новые и новые боеголовки?

 

Когда антрополог Лорен Эйсли написал: <Сейчас остро ощущается по-

требность в более мягких и терпимых людях, чем были те, кто сражался за

нас против ледника, тигра и пещерного медведя и победил> [21], - он одно-

временно и отдал дань уважения нашим предкам, и предупредил против

слепого имитирования их образа жизни.

 

Катарсис. Утверждения о том, что агрессия выполняет полезную и,

вполне возможно, даже необходимую функцию, иногда несут в себе и

иной смысл.

 

Здесь я имею в виду точку зрения психоанализа. Как уже упомина-

лось, Зигмунд Фрейд считал, что если не давать людям изливать свою

агрессию, ее энергия будет расти, а вместе с ней расти и напряжение; и

энергия будет искать выход, либо взрываясь актами предельного насилия,

либо выражая себя в симптомах психического заболевания.

 

Существуют ли какие-либо свидетельства в пользу данного утверж-

дения? Реально имеющиеся факты показывают, что внутренний конфликт

по поводу своих агрессивных действий на самом деле может вызвать у человека

сильное эмоциональное напряжение. Отсюда многие исследователи ошибоч-

но заключили, что торможение агрессивной реакции у людей вызывает либо

серьезные симптомы душевного заболевания, либо последующее очень аг-

рессивное поведение. Но для подобных заключений нет прямых фактических

доказательств.

 

<И все же, - может кто-то задать вопрос, - в состоянии ли выражение

агрессии принести какую-либо пользу?> Думать так очень соблазнительно.

 

266

 

Большинство из нас, находясь в состоянии фрустрации или гнева, испытало

нечто близкое к снятию напряжения, когда <выпускало пар> в виде крика,

энергичных проклятий или даже рукоприкладства. Однако снижает ли по-

добное агрессивное действие потребность в дальнейшей агрессии?

 

Вот несколько способов, позволяющих разрядить агрессивную энер-

гию: 1) израсходовать ее в таком виде социально приемлемой агрессивной

физической деятельности, как футбол или хоккей; 2) израсходовать ее

посредством вовлечения в недеструктивный вид агрессии - воображае-

мые агрессивные действия (например, когда вы лишь грезите о том, как

ударите кого-то, или сочиняете рассказ, пронизанный духом насилия) и

3) принять участие в прямой агрессии, когда вы разражаетесь бранью в адрес

кого-то, обижаете его, доставляете ему неприятности, говорите о нем раз-

ные гнусности и тому подобное.

 

Возьмем первый способ - вовлечение в социально приемлемую аг-

рессивную деятельность. Существует широко распространенное убеждение,

что данная процедура действительно <работает>, и она активно реклами-

руется терапевтами психоаналитического толка. Например, выдающийся

психиатр Уильям Меннингер настаивал на том, что <соревновательные

игры обеспечивают великолепное удовлетворение инстинктивного агрессив-

ного влечения> [22]. В данной связи было бы разумно задаться вопросом: а

существуют ли какие-нибудь фактические доказательства того, что соревно-

вательные игры снижают агрессивное поведение? В своем тщательном анализе

имеющихся экспериментальных данных Берковиц [23] не смог найти простых

и неопровержимых результатов в поддержку идеи о том, что в результате

интенсивной физической деятельности агрессия снижается, А полевое иссле-

дование Артура Паттерсона [24] ведет, фактически, к прямо противополож-

ному заключению. Паттерсон измерял враждебность школьников-футболис-

тов, оценивая ее за неделю до начала сезона и спустя неделю после его завер-

шения. Если это правда, что интенсивная физическая деятельность и агрессивное

поведение (а это составные части игры в футбол) служат тому, чтобы умень-

шать напряжение, вызванное <запертой> агрессией, тогда можно предска-

зать, что после окончания сезона игроки будут демонстрировать спад враж-

дебности. Однако вместо этого результаты измерений свидетельствовали о ее

существенном росте\

 

Тщательно изучая поведение студентов-спортсменов, Уоррен Джон-

сон [25] также не обнаружил убедительного доказательства в пользу идеи

катарсиса. Исследователь пришел к следующему заключению: абсурдно не

только утверждение, что войны были выиграны на спортивных полях Итона,

абсурдна и наша надежда на то, что мы сможем их таким способом пре-

дотвратить. Это не значит, что люди не получают удовольствия от спортив-

ных игр. Получают! Но участие в них никак не уменьшает агрессии.

 

Однако, если снижения агрессии нельзя достичь путем участия в сорев-

новательных и агрессивных играх, может быть, этому поможет простое на-

блюдение за ними? Гордон Расселл [26], канадский спортивный психолог,

измерял враждебность болельщиков во время хоккейного матча, особенно

богатого сценами насилия. По мере того как страсти на льду накалялись,

 

267

 

болельщики становились все более воинственными, и их враждебность толь-

ко тогда вернулась к первоначальному уровню, когда игра закончилась. Сле-

довательно, наблюдение за соревновательной деятельностью не только не

способно уменьшить агрессивное поведение, но на какое-то время оно даже

увеличивает его.

 

Давайте исследуем второй вид агрессии - воображаемые агрессив-

ные действия. Если работа воображения уменьшает последующую агрес-

сию, тогда фантазии о нападении на другого человека были бы исключи-

тельно полезным способом снятия агрессивного напряжения; не будем

забывать, что воображаемая агрессия реально никому не причиняет вреда.

Действительно, имеются свидетельства того, что вовлеченность в вообра-

жаемые агрессивные действия может привести к улучшению самочувствия

<агрессора> и даже к временному снижению уровня агрессивности.

 

В интересном эксперименте Сеймура Фешбаха [27] преподаватель

сначала обижал группу студентов, а затем одной половине группы была

предоставлена возможность излить свои чувства на бумаге, сочинив исто-

рию, в которой речь шла об агрессии, а другой половине группы такую

возможность не предоставили. Существовала еще и контрольная группа сту-

дентов, которых вообще не обижали. Результаты Фешбаха показывают, что

сразу же после этих событий те, кому дали возможность написать вообра-

жаемую историю <про агрессию>, были несколько менее агрессивны, чем

те, у кого такая возможность отсутствовала. Следует также отметить, что

обе группы обиженных студентов были значительно более агрессивны, чем

студенты из контрольной группы. Следовательно, польза от фантазии ока-

залась небольшой: она не намного уменьшила агрессивную энергию.

 

То, что это действительно так, продемонстрировал и эксперимент

Джека Хокансона и Мередит Бёрджесс [28]: когда экспериментатор спро-

воцировал испытуемых на агрессивное поведение, то участие в вообража-

емых агрессивных действиях по отношению к экспериментатору снизило

их возбуждение куда меньше, чем акты прямой агрессии в отношении

обидчика.

 

А теперь давайте ближе познакомимся с результатами исследования

актов прямой агрессии и зададимся вопросом: снижают ли прямые агрессив-

ные выпады потребность в последующей агрессии? Хотя полученные свиде-

тельства нельзя считать окончательными, все же в подавляющем большин-

стве экспериментов на эту тему подтверждений снижения потребности в

агрессии обнаружить не удалось [29]. Фактически, на сегодняшний день наи-

более распространенным является вывод, который похож на вывод, полу-

ченный в описанном выше исследовании поведения хоккейных болель-

щиков: совершение агрессивных действий только увеличивает предрасполо-

женность к будущей агрессии.

 

Например, в эксперименте Расселла Джина и его сотрудников [30]

каждый из студентов-испытуемых находился в паре с другим студентом,

который в действительности являлся сообщником экспериментаторов. Для

начала <подставной> вызывал гнев испытуемого: в ходе обмена мнениями

по различным вопросам испытуемый получал удар током в том случае, когда

 

268

 

<подставной> был несогласен с его точкой зрения. Далее, в процессе якобы

исследования <влияния наказания на процесс обучения> испытуемый играл

роль учителя, а <подставной> - ученика. При выполнении учеником первого

задания от некоторых испытуемых требовали награждать <подставного> уда-

рами тока всякий раз, когда тот ошибался; других же испытуемых просили

просто записывать ошибки. При выполнении учеником следующего задания

всем испытуемым была предоставлена возможность применять удары током.

Если бы имели место эффекты катарсиса, можно было бы ожидать от испы-

туемых, уже наказывавших <подставного> током, что во второй раз их нака-

зания будут более редкими и менее интенсивными. Однако этого не про-

изошло; в действительности, во второй попытке испытуемые, уже приме-

нявшие удары током, выказывали большую агрессию по сравнению с теми,

кто просто записывал ошибки.

 

Указанный феномен можно наблюдать и вне стен лаборатории. Так, в

ходе систематических наблюдений за реальными событиями была обнаруже-

на та же тенденция, когда вербальная агрессия выступала как средство, об-

легчающее последующие атаки. В рамках этого <естественного эксперимента>

нескольким только что уволенным техникам дали возможность вербально

выразить свое враждебное отношение к бывшим начальникам; позже, когда

техников попросили описать бывшего начальника, то те из них, кто уже

имел возможность высказаться, дали более уничижительные характеристики по

сравнению с теми, кто не смог ранее выразить свои чувства [31].

 

Подводя черту, можно резюмировать: большинство полученных до

сих пор свидетельств не подтверждают гипотезу катарсиса. Идея катарсиса не

столь плоха, но верна она лишь частично. Когда кто-то вызывает наш гнев,

разрядка враждебности по отношению к данному человеку, действительно,

может улучшить наше настроение, но она не уменьшит самой враждебности.

 

Что же мешает подтверждению гипотезы катарсиса? Дело в том, что у

людей агрессия зависит не только от испытываемого ими напряжения - что

они чувствуют -но и от того, что они думают.

 

Поставьте себя на место испытуемых в предыдущих экспериментах. После

того как вы в первый раз ударили током другого человека или высказали все,

что думали в отношении бывшего начальника, становится гораздо легче сде-

лать это и во второй раз. Первый совершенный акт агрессии может привести

к ослаблению механизма торможения, препятствующего совершению после-

дующих аналогичных поступков; таким образом, агрессия как бы обретает

легитимность, что облегчает осуществление подобных действий. Более того, -

и это ключевой момент в исследовании данной проблемы - есть указания на

то, что совершение акта неприкрытой агрессии против другого человека

изменяет и чувства нападающего в отношении жертвы, а именно, увеличи-

вает его отрицательные чувства и, следовательно, повышает вероятность со-

вершения будущих агрессивных действий в отношении нее.

 

Отчего так происходит? Как мы видели в предыдущей главе, когда

один человек наносит вред другому, это запускает в движение когнитивные

процессы, направленные на оправдание акта жестокости. Иными словами,

когда мы причиняем кому-то вред, то испытываем когнитивный диссонанс:

 

269

 

когниция <я обидел Сэма> вступает в диссонанс с когницией <я - человек

порядочный, хороший, разумный>. Хороший способ уменьшения диссонан-

са - это каким-то образом убедить себя в том, что нанесение вреда Сэму не

является непорядочным, неразумным и дурным поступком. Добиться этой

цели я могу, с одной стороны, закрыв глаза на достоинства Сэма, а с дру-

гой - всячески выпячивая его недостатки, убеждая себя, что Сэм - ужас-

ный человек, вполне заслуживший то, что он получил. Это в особенности

верно для тех случаев, когда целью моей агрессии является ни в чем неповинная

жертва.

 

Так, в экспериментах Дэвида Гласса, а также Кита Дэвиса и Эдварда

Джонса [32], которые мы обсуждали в предыдущей главе, испытуемый нано-

сил вред (психологический или физический) невинному человеку, не сде-

лавшему обидчику ничего плохого. После этого испытуемые начали умалять

достоинства жертвы, убеждая себя, что этот человек был не столь уж хорош

и, следовательно, заслужил то, что получил. Да, верно, такая тактика приве-

ла к уменьшению диссонанса, но одновременно с этим она создала предпо-

сылки для последующей агрессии: стоило вам умалить достоинства какого-

либо человека - и вы значительно облегчили себе задачу дальнейшего нане-

сения ему вреда.

 

Но что произойдет, если ваша жертва не столь невинна? Если она

действительно сделала что-то, что вызвало ваш гнев, и, следовательно, вполне

заслуживает ответных мер с вашей стороны? Вот тут-то ситуация и услож-

няется, становясь от этого еще интереснее. Один из нескольких экспери-

ментов, проведенных с целью изучения данного вопроса, послужил осно-

вой для блестящей защиты докторской диссертации Майклом Каном [33].

 

В его эксперименте лаборант, снимая физиологические показатели у

студентов, позволял себе несколько отрицательных замечаний в их адрес.

В одних экспериментальных условиях испытуемым было позволено излить

свою враждебность - выразить все, что они думали по поводу оскорбив-

шего их лаборанта, его начальству. Внешне все выглядело так, как будто в

результате их акции лаборанту грозили серьезные неприятности, возмож-

но, даже потеря работы. В других условиях студенты были лишены возмож-

ности каким-либо образом выразить свою агрессию по отношению к тому,

кто вызвал их гнев.

 

Что на сей счет предсказывает теория психоанализа? Все просто. Груп-

па, которая сдержала свои эмоции, будет испытывать внутреннее напря-

жение, сильный гнев и враждебные чувства по отношению к лаборанту, в

то время как другая группа - та, которой позволили излить свои эмоции,

почувствует себя умиротворенной, расслабится и уже не будет испытывать

особой враждебности к обидчику. Короче, согласно психоаналитической

теории, нестесняемое проявление враждебности освободит обиженных

испытуемых от их враждебных чувств.

 

Будучи правоверным фрейдистом, Кан именно это и предполагал.

Однако он был немало удивлен и даже вдохновлен (что делает ему честь),

получив противоположные факты. Выяснилось, что те, кому была предос-

тавлена возможность излить свою агрессию, впоследствии испытывали боль-

 

270

 

шую неприязнь и враждебность по отношению к обидчику, нежели те, кому

не дали такой возможности. Другими словами, проявление агрессии не тор-

мозило предрасположенность к ней, наоборот, оно способствовало ее усиле-

нию даже тогда, когда жертва действительно была виновата перед обидчи-

ком.

 

Эксперимент Кана иллюстрирует то, что разгневанных людей можно

вовлечь в так называемое <сверхвозмездие> (overkill). (В данном случае уволь-

нение лаборанта с работы является серьезным <сверхвозмездием>, по срав-

нению с причиненным им ущербом.) В свою очередь <сверхвозмездие> про-

изводит диссонанс во многом таким же образом, каким его производит на-

несение вреда невинной жертве. Иначе говоря, существует несоответствие

между причиненной вам обидой и величиной возмездия. Несоответствие

требует оправдания, и, как в экспериментах с <невинной жертвой>, оправ-

дание принимает форму умаления достоинств человека, на которого направ-

лен ваш гнев, и это происходит после того, как вы причинили вред обидев-

шему вас человеку.

 

А что, если не разрешить возмездию быть чрезмерно жестоким? Иными

словами, что будет, если уровень ответных действий разумно контролирует-

ся и они не намного выше интенсивности действий, направленных против

вас? Я бы предсказал, что в подобых обстоятельствах диссонанс окажется

либо весьма невелик, либо его не будет вовсе. <Сэм оскорбил меня, я отпла-

тил ему тем же; мы квиты. У меня нет потребности в каком-либо дополни-

тельном возмездии>. Именно это и обнаружили в своем эксперименте Энто-

ни Дуб и Ларрейн Вуд [34]. Как и в эксперименте Кана, исследователи устро-

или дело таким образом, что их испытуемых всячески унижали и раздражали

сообщники экспериментаторов. В одних условиях испытуемым предоставили

возможность ответных мер (в данном случае использовались удары током); и

как только испытуемые расквитались с обидчиками, у испытуемых пропало

желание еще каким-то образом наказывать их. Однако те испытуемые, кото-

рым не дали возможности принимать ответные меры, впоследствии, когда

она у них появилась, предпочли наказать своих обидчиков. Итак, мы убеди-

лись, что ответные меры могут уменьшить потребность в дальнейшей агрес-

сии, если восстановлено состояние, близкое к справедливому.

 

Здесь мы подошли к весьма важному моменту, который следует под-

черкнуть особо. Большинство ситуаций в реальном мире не являются столь

аккуратно уравновешенными, как в эксперименте Дуба и Вуд, когда ответ-

ные действия могли быть строго отмерены в соответствии с вызвавшими их

исходными поступками. По моему мнению, окружающий мир обычно ближе

к той ситуации, что была создана в эксперименте Майкла Кана: типичным

является то, что возмездие значительно превосходит породившее его дей-

ствие зачинщика.

 

Вернемся еще раз к событиям в Кентском университете. Каковы бы ни

были действия студентов в отношении национальных гвардейцев штата Огайо

- выкрикивание непристойностей, различные подначки и подзуживания,

- их вряд ли можно оценить как заслуживающие стрельбы и убийства. Более

того, большинство жертв устроенной бойни оказались вообще невиновны!

 

271

 

Во всех подобных ситуациях имеет место как раз прямая противопо-

ложность катарсису. Стоит мне только выстрелить по бунтующим студен-

там в Кентском университете, как я тут же начну убеждать себя, что они в

действительности того заслуживали, и буду ненавидеть протестующих сту-

дентов еще больше, чем до рокового выстрела. Стоит мне только принять

участие в убийстве женщин и детей в деревушке Май Лай, как я лишь укреп-

люсь в своем убеждении, что азиаты - не люди. Стоит только отказать чер-

нокожим гражданам в приличном образовании, как я еще больше поверю,

что они глупы и по меньшей мере не смогут извлечь никакой пользы из

хорошего образования. В большинстве ситуаций насилие не снижает тенден-

ции к насилию: насилие порождает дальнейшее насилие. Но если дело и вправду

обстоит таким образом, то что же нам делать с нашими агрессивными чув-

ствами?

 

Есть принципиальная разница между тем, что вы испытываете гнев, и

тем, что вы выражаете его в насильственной и деструктивной манере. При

соответствующих обстоятельствах первое - это нормально и безвредно по

отношению к окружающим. На самом деле мало что можно сделать, чтобы

избежать гнева, но что определенно возможно сделать, так это выразить его

в ненасильственной форме - например в форме простого, но решительного

заявления: <Я очень сердит на вас за то, что вы сделали>. Действительно,

подобное высказывание само по себе дает разгневанному человеку возмож-

ность самоутвердиться и, вероятно, послужит снятию напряжения и улучше-

нию его самочувствия. В то же время, поскольку объекту гнева не нанесено

большого вреда, данная реакция не включает когнитивные процессы, кото-

рые приведут разгневанного человека к оправданию своего поведения путем

осмеяния или умаления достоинств того, кто вызвал у него гнев.

 

Мы еще поговорим обо всем этом в главе 8.

 

Катарсис, публичная политика

и средства массовой коммуникации

 

Какое все это имеет отношение к публичной политике? Рассмотрим наибо-

лее экстремальный пример человеческой агрессии - войну.

 

В дополнение к своей гипотезе о том, что инстинкт смерти проявляет

себя на индивидуальном уровне, Фрейд разработал теоретическую концеп-

цию, заключающуюся в том, что этот инстинкт <работает> и на уровне об-

щества в целом, проявляя себя в битвах между народами [35]. Но выполняют

ли войны роль катарсиса, предоставляя выход для наиболее разрушительных

тенденций, скапливающихся в обществе? Если так, то тогда можно предпо-

ложить, что в государстве сразу после окончания войны с соседями должно

наблюдаться снижение числа преступлений, связанных с насилием.

 

Дэйн Арчер и Розмари Гартнер [36] проследили уровень преступности

приблизительно в 1 10 странах, начиная с 1900 г. Они обнаружили, что вой-

ны на самом деле лишь поощряли преступления, способствовали их росту. По

 

272

 

сравнению с аналогичными государствами, не вовлеченными в войны, в

странах, которые вели их, после окончания войны наблюдался существен-

ный рост убийств. Итак, войны не только не уменьшают тенденцию к агрес-

сии, а наоборот, они увеличивают агрессивное поведение, придавая ему

легитимность.

 

Несмотря на непрекращающееся накопление доказательств, опро-

вергающих гипотезу катарсиса, в нее по-прежнему верят многие, включая

тех, кто принимает важные решения, затрагивающие всех нас. Так, часто

приходится слышать аргументацию в пользу того, что такие действия, как

игра в футбол [37] или наблюдение за сценами убийства по телевизору

[38], выполняют важную социальную функцию, выводя наружу агрессив-

ную энергию зрителей. Однако мы уже убедились, что футбол не способен

уменьшить общую враждебность игроков и даже может ее увеличить. А в

классической серии экспериментов Альберт Бандура и его сотрудники [39]

продемонстрировали, что сцены насилия на телевидении также не способны

вызвать эффект катарсиса. Как раз наоборот: простое наблюдение за другим

человеком, ведущим себя агрессивно, может увеличить агрессивное поведе-

ние у маленьких детей!

 

Основной процедурой в данных исследованиях была следующая: не-

кая взрослая женщина изо всех сил колотила надувную пластиковую кук-

лу-<неваляшку>; иногда физическое <насилие> сопровождалось словесными

угрозами в адрес <жертвы>. После этого с куклой позволяли поиграть детям.

В этих экспериментах дети не только имитировали поведение агрессивных

моделей, но демонстрировали также и другие формы агрессивного поведе-

ния. Короче, среди детей наблюдалось нечто большее, чем простое копиро-

вание поведения взрослых; наблюдение за агрессивно действующим взрос-

лым стимулировало участие детей в инновационном агрессивном поведении.

 

Данные факты указывают на то, что насилие на телевидении потенци-

ально опасно, потому что служит моделью поведения, особенно для детей,

И чем же отвечает телевидение?

 

На протяжении более чем четверти века Джордж Гербнер и его со-

трудники проводили анализ телевизионного <прайм-тайма> и утренних суб-

ботних передач. Исследователи обнаружили, что насилие превалировало в

восьми из каждых десяти передач. Более того, в среднем в час на экране

происходило от пяти до шести эпизодов насилия. А что сказать о мультфиль-

мах - любимом зрелище самых маленьких телезрителей? Оказывается, боль-

ше всего сцен насилия показывают как раз мультфильмы; согласно грубым

оценкам, можно насчитать восемнадцать эпизодов насилия ежечасно! [40]

Самые последние оценки показывают, что к тому времени, как ему испол-

нится двенадцать лет, средний подросток успевает увидеть 100 тысяч сцен

насилия по телевизору.

 

На протяжении десятилетий представители ведущих телекомпаний вся-

чески старались не замечать экспериментов Бандуры, поскольку в них не

фигурировала явным образом агрессия в отношении людей. В конце концов,

кого заботит, что там ребенок вытворяет с надувной куклой? Однако недав-

но полученные факты свидетельствуют, что результат наблюдения насилия

 

273

 

не сводится к избиению куклы: дети точно так же начинают избивать друг

друга.

 

В одном из исследований Либерта и Бэрона [41] группе детей демон-

стрировали эпизод популярной телепередачи типа <полицейские и воры>,

в которой было много сцен насилия. В контрольных условиях аналогичной

группе была показана видеозапись захватывающей спортивной передачи,

равной по времени первому эпизоду. Затем детям позволили поиграть друг

с другом в соседней комнате. Так вот, те из них, кто до этого просмотрел

передачу со сценами насилия, выказывали куда большую агрессию в от-

ношении сверстников, чем дети, посмотревшие спортивное состязание.

 

Росс Парк и его коллеги [42] распространили эти результаты на бо-

лее естественное окружение. Обитателям ряда детских исправительных за-

ведений в Соединенных Штатах Америки и Бельгии были показаны худо-

жественные фильмы: <агрессивные> - мальчикам, живущим в одних кот-

теджах, и вполне миролюбивые - мальчикам, живущим в других коттеджах.

На протяжении двух недель после показа фильмов те мальчики, которые

посмотрели <агрессивные> фильмы, проявляли больше физической и сло-

весной агрессии, чем их сверстники. Дальнейшие исследования показали,

что этот эффект можно наблюдать даже после просмотра одного такого филь-

ма и что рост агрессивного поведения наиболее ярко выражен у тех мальчи-

ков, у которых поначалу наблюдалась меньшая агрессивность.

 

Интересное лонгитюдное исследование провели Леонард Эрон и Роу-

элл Гусман [43].

 

Сначала они обнаружили высокую корреляцию между наблюдением

насилия по телевидению и агрессивным поведением у восьмилетних мальчи-

ков; а затем по истечении примерно одиннадцати лет они заново вернулись

к исследованию 211 молодых людей из числа своих бывших испытуемых,

которым теперь было по девятнадцать лет. Те из них, кто в восьмилетнем

возрасте видел много насилия на экране телевизора, оказались в 19 лет более

агрессивными, чем их не злоупотреблявшие <телевизионным> насилием свер-

стники. Более того, было совершенно ясно, что именно просмотр телевизи-

онных передач порождал агрессивное поведение (а не наоборот), поскольку

агрессивные юноши, насмотревшиеся всего этого в восемь лет, совершенно

необязательно смотрели много агрессивных телевизионных передач в девят-

надцать лет. Короче говоря, просмотр телепередач, содержащих сцены наси-

лия, в восьмилетнем возрасте предсказывал последующую агрессивность мо-

лодых людей; агрессивность детей в восьмилетнем возрасте не предсказывала

того, что в будущем они будут отдавать предпочтение телевизионным пере-

дачам, содержащим сцены насилия. Эту зависимость подтвердили и более

поздние лонгитьюдные исследования как в Соединенных Штатах Америки,

так и в Финляндии [44].

 

Результаты лабораторных и полевых исследований привели Эрона и

Гусмана [45] к заключению, что связь между просмотром телепередач, содер-

жащих сцены насилия, и последующей агрессией неоспорима. Конечно, дан-

ные, полученные в неэкспериментальных полевых исследованиях, открыты

для различных интерпретаций, поскольку в этих исследованиях нельзя дока-

 

274

 

зать наличие причинно-следственных связей. Однако результаты таких ис-

следований естественного поведения подкрепляют выводы лабораторных

экспериментов: просмотр телепередач, содержащих сцены насилия, порож-

дает агрессивное поведение.

 

Совсем недавно Уильям Джозефсон [46] продемонстрировал, что про-

смотр телепередач, содержащих сцены насилия, оказывает максимальное воз-

действие на тех мальчиков, которые по своей природе наиболее агрессивны.

Мальчикам-испытуемым показывали по телевизору либо фильм, запечат-

левший сцены насилия со стороны полицейских, либо не менее возбуждаю-

щие, но лишенные насилия велосипедные гонки. После просмотра мальчики

играли в хоккей на полу. Оказалось, что просмотр фильма, содержащего

сцены насилия, привел к росту агрессивных действий, совершаемых во вре-

мя хоккейного матча, и в основном это касалось тех мальчиков, которые,

согласно предварительной оценке преподавателей, были в высшей степени

агрессивны. Именно эти дети во время матча более других стремились ударить

соперника клюшкой или толкнуть его плечом.

 

Просмотр телевизионных передач, содержащих сцены насилия, не толь-

ко ведет к росту агрессивных действий у части зрителей, но и вызывает

своего рода онемение чувств у людей, сталкивающихся с проявлениями аг-

рессии в повседневной жизни.

 

Маргарет Ханратти Томас и ее коллеги [47] исследовали поведение де-

тей, смотревших по телевизору либо <полицейский> фильм со сценами на-

силия, либо столь же захватывающую, но лишенную насилия запись волей-

больного матча. После короткого перерыва те же дети наблюдали агрессив-

ную (физически и словесно) стычку между двумя подростками. Дети,

смотревшие фильм, реагировали на эту сцену менее эмоционально, чем дети,

смотревшие спортивную передачу. Таким образом, просмотр телепередач,

содержащих сцены насилия, сделал детей менее чувствительными по отно-

шению к последующим актам насилия в реальной жизни: их не расстроил

инцидент, который по всем правилам должен был их огорчить. Хотя подоб-

ная реакция психологически может защитить нас от разрушительных по-

следствий наблюдения повторяющихся сцен насилия, эта же реакция одно-

временно и очерствляет душу, делая нас менее чувствительными по отноше-

нию к переживаниям тех, кто становится жертвой агрессии,

 

До сих пор мы в основном уделяли внимание детям. Но склонность

следовать моделям увиденного по телевидению или в кино не ограничена

юным возрастом.

 

Вот один пример. Осенью 1993 г. в кинофильме под названием <Про-

грамма> был показан студент университета, который с целью демонстрации

собственного мужества лежал на разделительной полосе оживленного шоссе,

в то время как тяжелые грузовики со свистом проносились рядом с ним взад-

вперед. В последующие две недели после показа фильма молодой парень из

Нью-Джерси и еще один парень из Пенсильвании пытались проделать тот же

трюк. Но им повезло меньше: они оба были задавлены насмерть не заметив-

шими их водителями.

А несколько лет назад некий мужчина въехал на своем грузовике прямо

 

275

 

в окно переполненного кафе в городе Киллине (штат Техас), выскочил из

кабины и начал вести беспорядочную стрельбу по находившимся там посе-

тителям, К тому времени, когда прибыла полиция, он убил двадцать два

человека, поставив, таким образом, ужасный рекорд, небывалый за всю

историю Соединенных Штатов Америки. После этого он покончил с собой.

В его кармане полицейские обнаружили корешок от использованного билета

в кино, где показывали <Короля рыбаков> - фильм, в котором есть анало-

гичная сцена: некий безумец открывает огонь в переполненном баре, убивая

несколько человек.

 

И это не отдельные, никак не связанные между собой инциденты,

вовсе нет. Много лет назад в одном общенациональном журнале были приве-

дены описания следующих событий:

 

<В Сан-Франциско три девочки-подростка затащили двух других

девочек помоложе на пустынную аллею и там подвергли их сексуальным домога-

тельствам. В Чикаго двое мальчишек, угрожая взрывом самодельной бомбы, по-

пытались выудить 500 долларов у одной из фирм. А в Бостоне молодежная банда

живьем сожгла женщину, облив ее бензином. Во всех трех случаях представители

полиции пришли к общему заключению: совершенные преступления были прямо

инспирированы сюжетами, которые эти подростки могли видеть незадолго до

того в телевизионном "прайм-тайме"> [48].

 

Подобные события придают кошмарный поворот язвительному выс-

казыванию известного режиссера фильмов ужасов Альфреда Хичкока: <Один

из величайших вкладов телевидения заключается в том, что оно вернуло

убийство в дома зрителей, где ему и место>. Похоже, прав был и Оскар

Уайльд, заметивший, что жизнь часто лишь имитирует искусство.

 

Я, конечно, не утверждаю, что просмотр теле- или видеофильмов яв-

ляется главным источником насилия. Это было бы слишком легковесным

умозаключением. Мы живем в обществе, где огромное число людей (особен-

но это относится к жителям крупных городов) страдают от последствий

безнадежности, угнетающей бедности, подростковой преступности, а также

легкой доступности оружия и наркотиков; все это - важные факторы, спо-

собствующие росту насилия. Тем не менее было бы наивно отрицать, что

насилие, представленное в средствах массовой коммуникации является од-

ним из важных факторов, способствующих появлению насилия на улицах

городов и в стенах наших домов.

 

В конце концов это именно то общество, в котором ведущие телеком-

пании дрались между собой, не гнушаясь <подножками>, за право первыми

выпустить в эфир экранизированную версию <Истории Эми Фишер>. Кто

такая Эми Фишер? Девочка-подросток с нарушенной психикой, которая в

самый разгар своей любовной связи с механиком, бывшим вдвое старше ее,

постучала в дверь его дома и, когда ей открыли, застрелила его жену. И это

именно то общество, где школьники младших классов говорят: <Hasta la vista,

baby!> (<До скорого, крошка!>) - имитируя Арнольда Шварценеггера, когда

он с каменным лицом прощается с жертвой, которую он случайно <замочил>.

 

276

 

Само слово <замочил> - выразительный пример обыденности, с какой сред-

ства массовой коммуникации преподносят нашим подросткам убийство.

 

Систематические исследования Дэвида Филлипса [49] наводят на мысль

о том, что описанные выше случаи <жизни, имитирующей искусство> могут

оказаться лишь верхушкой айсберга - всего-навсего особенно драматичны-

ми иллюстрациями общей тенденции. Мы уже сталкивались с рядом работ

Филлипса в главе 3, когда обсуждали так называемые <обезьяньи самоубий-

ства>. Ту же методику Филлипс использовал для рассмотрения убийства и

других насильственных действий. Так как его исследования изучают реальные

события, они служат ценным дополнением к лабораторным экспериментам,

направленным на поиск причин агрессии.

 

Например, в одном из своих исследований [50] Филлипс изучал вли-

яния на насильственное поведение в реальной жизни специального типа

сообщений - широко разрекламированных боев боксеров-профессионалов.

Профессиональный бокс был выбран исключительно потому, что данный

тип насилия реален, захватывает зрителей, принят и даже одобрен большин-

ством из них. Более того, участники боев показываются по телевидению

таким образом, что нет сомнений в их сознательном намерении нанести

противнику физический вред и причинить ему боль.

 

Результаты исследования Филлипса наводят на мрачный лад. На протя-

жении нескольких дней после широко освещавшихся поединков профессио-

налов на звание чемпиона в тяжелом весе в Соединенных Штатах Америки

отмечался значительный рост убийств, причем чем шире была реклама матча,

тем больше было убитых после его окончания. Было зафиксировано и нечто

более удивительное: цвет кожи проигравшего в таком бою явно соотносился с

цветом кожи жертв последующих убийств! То есть, после того как на ринге

проигрывал боксер-белый, соответственно увеличивалось и число убитых бе-

лых американцев, и наоборот, стоило только проиграть чернокожему боксеру,

как возрастало число убийств чернокожих.

 

Даже беглого взгляда на эти факты достаточно, чтобы заключить:

для индустрии развлечений было бы в высшей степени благоразумно на-

ложить некоторые ограничения на сцены насилия (реальные или вымышлен-

ные), показываемые по телевидению. Можно уверенно утверждать, что те

индивиды, которые производят, продают и распространяют насилие на те-

левидении и в киноиндустрии, вполне отдают себе отчет в существовании

данной проблемы. И что же они предпринимают с целью решить ее? Почти

ничего. Обычно они рассматривают себя просто как людей, реагирующих на

нужды и вкусы публики.

 

К примеру, Сэмюэл Аркофф, председатель Совета директоров ком-

пании <Америкэн Интернешнл Пикчерз> (одна из ведущих компаний по

производству фильмов со сценами насилия), заявляет: <Может быть, по-

требность в насилии на экране когда-нибудь уменьшится благодаря про-

смотру профессиональных футбольных матчей> [51]. К сожалению, данные

говорят за то, что эта потребность лишь увеличивается, а вовсе не насыщает-

ся, благодаря деятельности таких людей, как мистер Аркофф.

Насколько эти люди ощущают свою ответственность? <Воздействие

 

277

 

на общество? - спрашивает Джо Уизан, еще один продюсер подобных филь-

мов. -Я и не задумываюсь об этом. У психиатров нет ответов, почему же их

должен иметь я?> [52]. Летом 1993 г. после посещения конференции, посвя-

щенной насилию в средствах массовой коммуникации и индустрии развле-

чений, Тед Харберт, президент подразделения развлекательных программ

компании Эй-Би-Си, заявил: <Мне неизвестно ни одного факта, который

доказывал бы причинно-следственную связь между насилием на телевиде-

нии и насилием в обществе> [53].

 

Перед лицом реально имеющихся свидетельств подобные аттитьюды

представляются предельно циничными. Совершенно ясно, что продюсеры

убеждены в том, что фильмы со сценами насилия притягивают людей в

кинотеатры, а руководители телекомпаний кабельного телевидения убеж-

дены, что насилие способствует хорошей продаже их продукции. Однако

вся ирония заключается в том, что это может оказаться совсем не так!

 

Эдвард Динер и Дарлен Дефор [54] провели эксперимент, в котором

студентам был показан приключенческий телесериал <Женщина-полицей-

ский>, после чего испытуемых опросили, насколько он им понравился.

Одна группа студентов смотрела фильм полностью, включая сцены наси-

лия, а другая группа смотрела укороченную версию этого фильма, из ко-

торой все подобные сцены были вырезаны. Студенты из обеих групп отвеча-

ли, что им понравился фильм; иначе говоря, включение сцен насилия ни в

коей мере не способствовало росту привлекательности просмотренного ма-

териала. Хотя данный эксперимент вряд ли можно считать исчерпывающим,

он все-таки указывает на возможность того, что теле- и кинопродюсеры,

вероятно, явно поспешили озвучить свое заключение о том, что американцы

предпочитают насилие ненасильственной кино- и видеопродукции.

 

Средства массовой коммуникации, порнография и насилие в отношении

женщин. Если говорить о состоянии агрессии в нашей стране, то особое бес-

покойство вызывает очевидный рост насилия в отношении женщин и осо-

бенно таких его форм, как изнасилование.

 

В 1990 г. в США было изнасиловано приблизительно 103 тысячи жен-

щин (причем речь идет лишь об известных случаях), что составляет более чем

одно изнасилование в каждые пять минут. Согласно данным ФБР, число

зафиксированных случаев изнасилования по сравнению с серединой 60-х гг.

выросло в четыре раза [55]; их реальное количество почти наверняка намного

выше, так как во множестве случаев жертвы изнасилований предпочитают

молчать (особенно это относится к так называемым <изнасилованиям во вре-

мя свиданий>, когда жертва знакома с насильником).

 

С ростом изнасилований в течение последних нескольких десятилетий

совпадает и увеличение количества журналов, кино- и видеокассет, изобра-

жающих возбуждающее сексуальное поведение. К добру это или нет, но за

последние годы наше общество становилось все более и более свободным и

терпимым по отношению к порнографии. Но если, как мы знаем, сцены

насилия, увиденные в кино и на телевидении, вносят вклад в насилие реаль-

ное, то не должен ли и просмотр порнографического материала увеличивать

вероятность сексуального насилия в реальной жизни? Хотя данное предпо-

 

278

 

ложение и высказывалось неоднократно как с церковной, так и с универси-

тетской кафедр, оно выглядит слишком упрощенным. Оно не учитывает того,

что изнасилование в своей основе - это акт насилия, а не проявления чув-

ственности. И, действительно, изучив все доступные факты, Комиссия по

порнографии и случаям непристойного поведения пришла к заключению:

материалы откровенно сексуального характера сами по себе не способствуют

совершению преступлений на сексуальной почве, насилию в отношении

женщин и тому подобным антиобщественным действиям.

 

Ключевыми в предыдущем предложении являются слова: <сами по себе>.

Естественно, возникает новый вопрос: обладают ли нежелательными эффек-

тами материалы, объединяющие секс с насилием? На протяжении многих лет

Нил Маламут, Эдвард Доннерштейн и их коллеги проводили тщательные

исследования с целью определить воздействие (если таковое имеется) агрес-

сивной порнографии. Рассмотренные в совокупности, эти исследования ука-

зывают на то, что восприятие мужчинами агрессивно-порнографического

материала приводит к тому, что сексуальное насилие становится для них

более приемлемым. Кроме того, ознакомление с таким материалом является

одним из факторов, вызывающих реальное агрессивное поведение в отноше-

нии женщин как в естественной среде, так и в условиях лабораторного экс-

перимента [56].

 

В одном из таких экспериментов [57] Доннерштейн показывал муж-

чинам-испытуемым один из трех фильмов: агрессивно-эротический (со

сценами изнасилования), чисто эротический (без агрессии) или нейтраль-

ный (без эротики и агрессии). После просмотра одного из этих фильмов

испытуемые принимали участие в некоем исследовании, предположительно

никак не связанном с проводимым экспериментом: требовалось обучить

мужчину или женщину (сообщников экспериментатора) некоторым бес-

смысленным словам. Испытуемых проинструктировали следующим образом:

в случае неправильных ответов они наказывали ошибавшихся ударами элек-

трическим током, кроме того, они могли выбирать еще и силу тока (не

подозревая, что на самом деле никакого тока не было). В результате те из

мужчин, которые до этого просмотрели фильм со сценами изнасилования,

впоследствии посылали самые сильные разряды электрического тока, но лишь

в том случае, если обучаемым оказывалась женщина.

 

Точно так же Маламут провел эксперимент [58], в котором студенты-

мужчины просматривали один из двух эротических фильмов: в одном была

заснята взрослая пара, занимавшаяся любовью по взаимному согласию, в

другом был запечатлен случай изнасилования. После просмотра студентов

попросили пофантазировать на сексуальные темы. У тех, кто смотрел фильм

со сценами изнасилования, сексуальные фантазии оказались в большей сте-

пени окрашены насилием, чем у испытуемых, смотревших фильм, в кото-

ром был заснят добровольный любовный акт.

 

В другом эксперименте [59] Маламут организовывал для студентов про-

смотр либо полнометражного фильма со сценами сексуального насилия, либо

другого фильма, не содержащего насильственные и сексуальные акты. Спустя

несколько дней те же студенты заполнили вопросник, который должен был

 

279

 

помочь определить их сексуальные аттитьюды. Оказалось, что в результате

просмотра фильма со сценами сексуального насилия испытуемые-мужчины

стали воспринимать насилие в отношении женщин в межличностном обще-

нии более терпимо. Вдобавок они начинали верить в известные мифы, свя-

занные с изнасилованием, например, в тот, что женщины сами провоциру-

ют его и в действительности получают от него удовольствие. Что касается

испытуемых-женщин, то результаты оказались прямо противоположными:

после просмотра фильма со сценами сексуального насилия они стали отно-

ситься к насилию в отношении женщин, а также к мифам, которые с этим

связаны, менее терпимо.

 

Я должен остановиться более подробно на упомянутом выше мифе.

Философ и феминистка Памела Фо дает ключ к пониманию того, как он мог

сформироваться:

 

<Каждая американская девочка... к десяти годам прекрасно знакома с изве-

стными назиданиями относительно <скользкой дорожки>. Девочке объясняют,

что если она позволит себе зайти дальше поцелуев в щечку - этого самого нс-

винного типа сексуального поведения, то первый шаг неизбежно потянет за со-

бой все остальное, включая половой акт и беременность, и что такое поведение,

естественно, является неправильным. Иными словами, ей внушают следующее:

дай себе хоть чуточку увлечься своими чувствами -и ты в результате совершишь

аморальный поступок. Между тем каждому американскому мальчику сообщают (нс-

важно, открытым текстом или нет), что девочек специально инструктируют на сей

счет (снабжая их <оружием отпора>). И поэтому, что бы девочка ни говорила в ответ

на мужские поползновения, это не более чем отражение усвоенной мудрости взрос-

лых, а вовсе не выражение собственных чувств девочки, то есть все, что говорит

девочка, нужно просто игнорировать> [60].

 

В определенном смысле мы все стали жертвами общества, которое ис-

поведует амбивалентные и даже лицемерные аттитьюды в отношении подро-

стковой сексуальности. Хотя Фо пишет о настоящем, проведенный ею ана-

лиз в высшей степени соответствует и моему собственному юношескому опыту.

 

Когда я был юношей (конец 40-х - начало 50-х гг.), молодые женщи-

ны были воспитаны так, что должны были изображать, будто совсем не

интересуются сексом и радости от него не получают. Мир взрослых тщатель-

но взращивал и стимулировал точку зрения, согласно которой <порядочные

девушки> не должны наслаждаться сексом до тех пор, пока не вступят в

законный брак. Ситуация вечна, как сама жизнь: молодые люди всегда стре-

мились <дать волю рукам>, а молодые девушки уклонялись от мужских объя-

тий. Однако с течением времени и по мере возрастания степени знакомства

и близости (скажем, к четвертому свиданию), нормы <добропорядочного

поведения> уже допускали некоторую степень сексуального поведения.

 

Факт остается фактом: в силу наличия комбинации биологических и

культурных причин молодые женщины в нашем обществе были вынуждены

играть - и по сей день играют - роль <проводящих пограничную линию> и

<ставящих заслон>. Иными словами, именно женщина рискует забеременеть,

 

280

 

и именно женская репутация может быть опорочена, если ее обладательницу

обвинят в беспорядочных половых связях. Однако стоит женщине заинтере-

соваться конкретным молодым человеком, и со временем она может позво-

лить большую близость со своим избранником. Эта все более усиливающаяся

близость может привести некоторых молодых людей к ошибочному, хотя и

широко распространенному убеждению: когда, мол, женщины говорят <нет>,

они часто имеют в виду <может быть> или <не сейчас>.

 

Особый вклад в укрепление этой мужской точки зрения вносит Голли-

вуд, и, по моему мнению, он в значительной степени усиливает и обобщает

ее. Если бы я мог получить по доллару за каждый из увиденных мною филь-

мов, где происходит одно и то же! Романтический герой заключает героиню

в объятия и начинает осыпать ее поцелуями. Она сопротивляется, пытается

вырваться, но... постепенно уступает; ее руки, пытавшиеся разорвать объя-

тия мужчины, начинают страстно обвивать его шею и ласкать его шевелюру.

Ее сопротивление оборачивается возбуждением, а оно в свою очередь пере-

ходит в страсть; и все это удивительное превращение не занимает более

пятнадцати секунд! Эта киноложь может создать иллюзию того, что женщина

конфликтует со своей сексуальностью и хочет, чтобы ее взяли силой.

 

Было бы трагической ошибкой истолковать данный анализ как оправ-

дание - оправдание сексуальной настойчивости со стороны мужчин в нашем

обществе или ошибочного убеждения в том, что в глубине души женщины

желают, чтобы их взяли силой. Если бы подобное истолкование было вер-

ным, то наш анализ представлял бы грубый пример того, что называют

<обвинением жертвы>. Конечно, данные действия и убеждения оправдать нельзя,

но наш анализ помогает глубже заглянуть в их источники, и знание это

крайне необходимо.

 

Должен так же отметить, что вера в <миф об изнасиловании> присуща не

только мужчинам. В своих опросах студенток и сотрудниц университетов Мала-

мут и его коллеги обнаружили такую картину: хотя ни одна женщина лично не

считала, что могла бы извлечь какое-либо удовольствие в результате сексуально-

го насилия, значительный процент респонденток был убежден, что какие-то

другие женщины, вполне вероятно, могли бы [61].

 

И опять же, просмотр агрессивной порнографии, кажется, увеличива-

ет склонность мужчин верить в <миф об изнасиловании>. Однако есть опре-

деленные свидетельства того, что он не обязательно является частью глубоко

укорененной системы верований. Например, в одном из исследований вера

в указанный миф у студентов-мужчин после просмотра агрессивно-порног-

рафического фильма укрепилась, как и было предсказано; однако по окон-

чании просмотра, когда группу испытуемых познакомили с объяснением

экспериментальной процедуры, они уже меньше верили в этот миф, чем

испытуемые из контрольной группы, которые ни фильма не смотрели, ни

разъяснений соответствующих не получали [62],

 

Однако данный результат не должен вселять в нас особое благодушие,

поскольку проведенное исследование приводит и к другому заключению:

постоянная <агрессивно-порнографическая диета> может привести к эмоци-

ональной бесчувственности и очерствению аттитьюдов, связанных с насили-

 

281

 

ем в отношении женщин. Более того, есть все основания поверить, что по-

вторяющийся просмотр предельно агрессивных фильмов-<мясорубок> (ка-

тегория R), в которых секс представлен, однако, не столь открыто, как в

откровенно порнографических фильмах, может привести даже к более вред-

ным эффектам, нежели просмотр порнофильмов (категория X), не содержа-

щих сцен насилия*.

 

Так, в недавнем исследовании [63] Дэниэл Линц и его соавторы обна-

ружили, что эффекты <потери чувствительности> проявлялись у испытуе-

мых-мужчин после всего лишь двух фильмов-<мясорубок>, просмотренных

с интервалом вдвое суток. Иными словами, когда исследователи сравнили

эмоциональную реакцию испытуемых на агрессивное содержание фильмов,

было отмечено, что после просмотра второго фильма она заметно снизи-

лась, а изображенное в нем отношение к женщинам показалось испытуемым

менее отталкивающим, чем в первом фильме.

 

В дополнение к этому исследователи сравнивали воздействие различ-

ных категорий фильмов-<мясорубок> (R), <мягкого порно> (X) и фильмов

со сценами подросткового секса на аттитьюды мужчин в отношении жертв

изнасилования. Спустя два дня после просмотра испытуемые приняли учас-

тие в исследовании, внешне никак не связанном с предыдущим: им демон-

стрировали видеозапись судебного процесса над насильником и просили

высказать свои суждения по поводу обвиняемого и его жертвы. И на этот раз

воздействие фильмов-<мясорубок> на мужчин-испытуемых оказалось мощ-

ным и разрушительным: по сравнению со смотревшими порнографию без

насилия и фильмы со сценами <подросткового> секса, зрители переполнен-

ных насилием фильмов-<мясорубок> выказали как меньшую симпатию кон-

кретной жертве изнасилования, так и меньшую эмпатию жертвам аналогич-

ных преступлений вообще.

 

Эти результаты свидетельствуют о том, что система ограничительной

рубрикации фильмов часто ошибочна и бьет мимо цели: сексуально откро-

венные, но лишенные насилия фильмы получают более жесткую категорию

X, в то время как натуралистические фильмы со сценами насилия, несмотря

на доказательства их отрицательного воздействия, заслуживают всего лишь

категорию R и вследствие этого доступны большей аудитории.

 

Итак, подведем итоги. Комбинация секса и насилия - неважно, в пор-

нографическом фильме или в фильме-<мясорубке> категории R - оказывает

на зрителя воздействие, которое примечательным образом похоже на воз-

действие других видов насилия, демонстрируемого в средствах массовой

коммуникации и индустрии развлечений: насилие, которое мы видим на

экране, независимо от того, является ли этот фильм порнографическим или

каким-либо иным, не выполняет функции катарсиса, скорее, оно даже сти-

мулирует агрессивное поведение.

 

* Все американские фильмы получают специальную разрешительную рубрикацию, касающу-

юся возраста аудитории. Категория R означает, что дети до 17 лет могут смотреть данный фильм

только в сопровождении родителя или любого взрослого: категория Х (ныне замененная другой - NC

17) означает фильм, на который дети до 17 лет не допускаются ни при каких условиях.

 

282

 

Полученные данные поднимают сложные политические вопросы, вклю-

чая цензуру и право на свободу слова и другие права, связанные с Первой

поправкой к Конституции, которые лежат за пределами рассмотрения дан-

ной книги. Хотя лично я выступаю против введения цензуры, мне хотелось

бы думать, что непредвзятое чтение только что изложенного материала дол-

жно побудить лиц, работающих и принимающих решения в средствах массо-

вой информации, стремиться к некоторым взвешенным самоограничениям.

 

Агрессия с целью привлечь общественное внимание. После серии уличных

волнений, прокатившихся по южной части и центру Лос-Анджелеса в 1992

г., президент Соединенных Штатов Америки заявил, что он принимает про-

исшедшее близко к сердцу и постарается выделить федеральную помощь и

создать новые рабочие места для безработных. Как вы полагаете, распростра-

нились бы национальные приоритеты на местных безработных, не случись

эти волнения?

 

В таких сложных и апатичных обществах, каким является наше обще-

ство, для представителей угнетаемых меньшинств агрессивное поведение мо-

жет оказаться самым драматичным способом привлечь внимание господству-

ющего большинства. За все эти годы никто не пытался отрицать, что эффект

восстаний в Уоттсе*, Детройте или уличных волнений в центре Лос-Андже-

леса способствовал привлечению внимания большого числа порядочных, но

равнодушных людей к ужасающему положению этнических и расовых мень-

шинств в США. Никто не станет подвергать сомнению, что кровавая бойня,

устроенная в результате бунта заключенных в городской тюрьме Аттики (штат

Нью-Йорк), привела к росту попыток реформирования нашей пенитенци-

арной системы.

 

Стоят ли эти результаты заплаченной за них ужасной цены - чело-

веческих жизней? Я не в состоянии ответить на этот вопрос. Но как соци-

альный психолог могу лишь еще и еще раз повторить: насилие почти ни-

когда не прекращается из-за простого исправления вызвавших его усло-

вий. Насилие порождает насилие и не только в самом простом смысле

(ответные меры жертвы по отношению к нападавшим), но и в силу более

сложной и коварной последовательности событий. Я имею в виду поиски

нападавшими оправданий своим действиям; обычно эти поиски заключа-

ются в преувеличении зла, которое нападавшие видят в своих врагах, и

это в свою очередь увеличивает вероятность того, что атака повторится

еще и еще раз...

 

Никогда не будет войны, которая разом положит конец всем войнам.

Как раз наоборот: воинственное поведение усиливает воинственные атти-

тьюды, а те в свою очередь увеличивают вероятность воинственного пове-

дения. Поэтому нам следует искать альтернативные решения. Например,

процессу лечения социальных болезней - без продуцирования серии кон-

фликтов, не поддающихся умиротворению, - может способствовать менее

агрессивный тип инструментального поведения,

 

* Район компактного проживания чернокожих жителей Лос-Анджелеса, до недавнего времени

типичное <негритянское гетто>, место массовых волнении в 1965 г.

 

283

 

Рассмотрим в этой связи успешные действия Ганди против англичан

в Индии в 1930-е гг. Забастовки, бойкоты и иные формы гражданского

неповиновения в итоге привели к концу британского владычества в этой

стране, но произошло это без обычной в таких случаях эскалации ненави-

сти между гражданами обеих стран. Подобными ненасильственными стра-

тегиями - сидячими забастовками и бойкотами эффективно пользова-

лись и Мартин Лютер Кинг, и Сезар Чавез, и многие другие общественные

деятели, разбудившие американскую нацию и заставившие ее почувство-

вать, насколько обоснованы обиды и требования обездоленных.

 

Поэтому я бы поддержал призыв Лорена Эйсли: люди, будьте мягче и

деликатнее друг к другу. Однако я сделал бы одно существенное дополне-

ние: мне хотелось бы видеть людей более терпимыми к различиям между

ними и нетерпимыми к несправедливости; любящими и доверяющими друг

другу, но и кричащими, орущими, бастующими, бойкотирующими, мар-

ширующими, сидящими на мостовых (и даже голосующими!), словом,

делающими все, чтобы изгнать из нашего общества несправедливость и

жестокость.

 

Итак, повторяю: как мы уже смогли убедиться в бесчисленных экс-

периментах, насилие нельзя, как воду, <закрыть> и <открыть> одним дви-

жением крана. Исследования еще и еще раз показывают, что единствен-

ным решением является поиск путей уменьшения насилия. И одновремен-

но с этим надо постоянно стремиться к уменьшению несправедливости в

мире; именно несправедливость порождает фрустрации, которые часто ведут

к актам агрессии.

 

Фрустрация и агрессия

 

Агрессию могут вызвать такие неприятные состояния, как гнев, боль, скука

и тому подобные, но самым главным <подстрекателем> агрессии является

фрустрация.

 

Вообразим себе следующую ситуацию. Вам необходимо проехать на

машине на другой конец города, чтобы принять участие в важном собесе-

довании для приема на работу. Но уже на пути к стоянке вы соображаете,

что опаздываете к назначенному времени, и поэтому переходите на рысь.

Подойдя к машине, вы обнаруживаете, что, на ваше несчастье, одна из

шин проколота. <Хорошо, опоздаю на двадцать минут, ничего страшно-

го>, - уговариваете вы себя, доставая из багажника домкрат и гаечный

ключ. После долгой возни вы все-таки снимаете старое колесо, водружаете

на его место новое, завинчиваете гайки и - о ужас! - только тут вы

замечаете, что и новая шина тоже спущена! Вне себя от фрустрации, вы

возвращаетесь в общежитие и вваливаетесь в комнату - потный, гряз-

ный, с зажатой в руках заполненной анкетой. Мгновенно оценив ситуацию,

ваш сосед по комнате с иронической улыбкой спрашивает: <Ну, и как про-

шло собеседование?> После этого ему надо поостеречься, чтобы в него не

запустили чем-то тяжелым.

284

 

Если движение индивида к некоей цели блокируется, то возникшая в

результате этого фрустрация увеличивает вероятность агрессивной реакции.

Это не означает, что фрустрация всегда ведет к агрессии, как не означает и

того, что фрустрация - ее единственная причина. Существуют иные факто-

ры, определяющие, будет ли фрустрированный человек вести себя агрессив-

но или нет, и существуют иные причины агрессии.

 

Ясную картину отношения фрустрации к агрессии дает классический

эксперимент Роджера Баркера, Тамары Дембо и Курта Левина [64]. Эти пси-

хологи вызывали фрустрацию у детей, показывая им комнату, заполненную

очень привлекательными, но недоступными игрушками, которые были от-

делены от детей прозрачным экраном. Дети стояли перед экраном, глядели на

игрушки и надеялись (они даже были уверены в этом), что смогут поиграть

в них, но никак не могли до них добраться; наконец, после долгого и болез-

ненного ожидания детей допустили до заветных игрушек. В данный экспери-

мент была введена еще одна группа детей, которым позволили поиграть с

игрушками без предварительного фрустрирования. Дети из этой группы сча-

стливо наслаждались игрой, в то время как поведение фрустрированных де-

тей, получивших в конце концов доступ к игрушкам, отличалось крайне

деструктивным характером: дети пытались сломать игрушки, швыряли их о

стену, наступали на них, и так далее. Следовательно, фрустрация может при-

вести к агрессии.

 

Несколько факторов могут усилить фрустрацию. Предположим, вы как

раз собрались вонзить зубы в пышный и сочный гамбургер, и в этот момент

кто-то выхватил его у вас прямо изо рта. Данное событие с большей вероят-

ностью вызовет у вас фрустрацию и приведет к агрессивному поведению,

чем если бы кто-то просто остановил вас на пути к <Макдоналдсу>.

 

Аналогичная закономерность продемонстрирована в полевом исследо-

вании Мэри Харрис [65]. Она попросила студентов периодически <вклини-

ваться> в очереди людей, стоящих за билетами, к дверям ресторанов или к

кассам продуктовых магазинов; в одних случаях студенты пристраивались

перед вторым из стоявших в очереди, в других - перед двенадцатым. Как

легко предположить, реакция стоявших в очереди позади <вторгшегося> ока-

зывалась более агрессивной в том случае, когда студент пристраивался перед

вторым из <очередников>: фрустрация возрастает, когда цель близка, но

ваше движение к ней внезапно приостановлено.

 

Фрустрация возрастет еще больше, если вмешательство оказывается

для вас неожиданным или выглядит нелегитимным. На это указывает экспе-

римент Джеймса Кулика и Роджера Брауна [66]. В этом эксперименте испыту-

емым сказали, что они смогут немного заработать, обзванивая людей с

просьбой внести пожертвования на благотворительные цели и получая от

них согласие. При этом некоторым из испытуемых внушили, что они могут

ожидать хороших результатов, от числа которых зависит оплата их труда,

поскольку якобы почти две трети предыдущих звонков оказались успешны-

ми; других испытуемых подвели к мысли, что следует ожидать значительно

более скромных успехов. Когда очередной потенциальный жертвователь от-

вечал отказом - а отказывались все, поскольку на самом деле испытуемые

 

285

 

звонили сообщникам экспериментаторов, - те из звонивших, кому внуши-

ли большие ожидания, выказывали и большую агрессивность: тон их разго-

вора был резче, а трубку они клали с большей силой, чем требовалось.

 

Экспериментаторы изменяли таюке и причины отказа, иногда придавая

им оттенок легитимности (<мое финансовое положение не позволяет мне

заниматься благотворительностью>), а иногда, наоборот, создавая видимость

произвольности и нелегитимности (<благотворительность - это пустая трата

времени и к тому же сущая обдираловка!>). Испытуемые, услышавшие отка-

зы, показавшиеся им неоправданными, демонстрировали и большую агрес-

сию. Итак, эксперимент продемонстрировал, что наиболее резко фрустра-

ция выражена тогда, когда цель становится ощутимой (до нее рукой подать),

когда высоки ожидания и когда продвижение к цели остановлено без доста-

точных оправданий.

 

Эти факторы помогают выявить важное различие между фрустраци-

ей и депривацией. Разберемся, в чем оно состоит.

 

Дети, у которых просто нет игрушек, необязательно ведут себя агрес-

сивно. Ранние эксперименты скорее указывают на то, что именно дети, имев-

шие все основания ожидать, что им разрешат поиграть с игрушками, испы-

тывали фрустрацию, когда это ожидание было обмануто; нарушение планов

- вот что заставило детей вести себя деструктивно. В согласии с этим разли-

чием психиатр Джером Франк отмечал, что два самых серьезных в истории

США восстания чернокожих американцев в 60-х гг. XX в. произошли отнюдь

не в самых бедных районах, а в Уоттсе и Детройте, где жизнь чернокожих в

ту пору даже отдаленно не напоминала те тяготы, с какими им приходилось

сталкиваться в других местах. Жизнь чернокожих в Уоттсе и Детройте дей-

ствительно была тяжелой, но лишь в сравнении с жизнью белых. Революции

обычно начинают не те, кто находится по уши в грязи; куда чаще они зате-

ваются людьми, которые только что подняли из грязи голову, оглянулись и

увидели, что другие живут в гораздо более сносных условиях, чем они, а с

теми, кто ничего, кроме грязи, не видел, система обошлась несправедливо.

 

Таким образом, фрустрация - это не просто результат депривации,

это результат сравнительной депривации.

 

Предположим, после окончания школы я решил не поступать в уни-

верситет, а вы выбрали себе другой путь - продолжение образования. Если

спустя десять лет окажется, что у вас работа лучше, это может вызвать у меня

недовольство моей работой, но не фрустрацию: я был свободен в своем

выборе, и то, что сейчас имею, - это всего лишь разумные следствия моего

выбора. Однако, если высшее образование получили мы оба и ваша нынеш-

няя работа - это работа <белого воротничка>, в то время как я подметаю

мусор, только потому что отношусь к чернокожим, к <чиканос> или являюсь

женщиной, то я, очевидно, буду испытывать фрустрацию. Не миновать мне

ее и в том случае, когда получить образование для вас не составило особого

труда, тогда как мое детство прошло в бедном <гетто>, и возможности полу-

чить образование у меня не было. И фрустрация будет обостряться всякий

раз, как только я буду включать телевизор и видеть все то, чего никогда не

достигну: эти прекрасные дома, в которых живут белые люди, и выставлен-

 

286

 

ные на продажу замечательные технические приспособления, и вообще всю

эту красивую жизнь и развлечения, в которых я не могу принять участия.

 

Если учесть все экономические и социальные фрустрации, с которыми

сталкиваются группы меньшинств в нашем равнодушном обществе, то пора-

зительным является факт, что восстаний - считанные единицы! Как написал

более 150 лет назад Алексис де Токвиль: <Зло терпеливо сносится до тех пор,

пока считается неизбежным, и оно становится нестерпимым, как только

возникает мысль об избавлении от него> [67]. Пока есть несбывшиеся надеж-

ды, будут существовать и фрустрации, которые в результате могут обратить-

ся в агрессию. Ее можно уменьшить, либо дав этой надежде сбыться, либо

лишив себя надежды.

 

Лишенные надежды люди апатичны. Например, жители Уганды, на-

ходившейся под властью тиранической, репрессивной и прославившейся

необузданным насилием диктатуры Иди Амина, и помышлять не могли об

улучшении своих условий, тем более о восстании против власти Амина. На

протяжении какого-то времени чернокожие южноафриканцы - а в опреде-

ленной степени и чернокожие жители Соединенных Штатов Америки - не

восставали до тех пор, пока им не давали возможности даже помечтать о

лучшей участи. Ясно, что отнять у людей надежду - не самое лучшее средство

уменьшения агрессии. Спасением для нашей нации является то, что мы, по

крайней мере теоретически, живем в стране возможностей. Явно или неяв-

но, но мы учим наших детей надеяться на лучшую жизнь, ожидать этого и

работать для этого. Однако, пока эта надежда не получит значительных шан-

сов стать реальностью, социальные беспорядки неизбежны.

 

Социальное научение и агрессия

 

Хотя фрустрация и боль могут рассматриваться как главные источники агрес-

сии, однако существует много других факторов, которые могут сделать чело-

века агрессивным в том случае, когда он испытывает совсем незначительную

боль или фрустрацию, либо, наоборот, затормозить агрессивную реакцию в

случае, когда он находится в состоянии сильной фрустрации.

 

Эти факторы являются результатом социального научения. Мы уже ви-

дели, как социальное научение может подавить агрессивную реакцию. Вспом-

ним, что раздражение определенных участков мозга подопытной обезьяны,

ответственных за агрессивное поведение, не вызывает у нее никакой агрес-

сии, если рядом присутствует другая обезьяна, которую первая научена бо-

яться.

 

Другим фактором агрессии, основанным на социальном научении,

является намерение, приписываемое тому, кто вызывает боль или фруст-

рацию. Один из аспектов поведения, который, по-видимому, отличает

людей от остальных животных, - это наша способность принимать в рас-

чет намерения других.

 

Рассмотрим следующие ситуации: 1) деликатный и тактичный во

всех отношениях человек нечаянно наступил вам на ногу; 2) вам на ногу

287

 

наступил человек, о котором вам точно известно, что ему наплевать на ок-

ружающих вообще и на вас в частности. Давайте предположим, что оба на-

ступили вам на ногу с одинаковой силой и боль, которую вы испытываете

в обоих случаях тоже одинаковая. Я могу высказать догадку: вторая ситуация

вызовет у вас агрессивную реакцию, в то время как первая - либо незначи-

тельную, либо вовсе нулевую. Таким образом, я предполагаю, что фрустра-

ция и боль необязательно вызывают агрессию.

 

Действительно, реакция может быть модифицирована, и одним из

важнейших факторов, способных это сделать, является намерение, при-

писываемое фрустратору. Этот феномен был продемонстрирован в экспе-

рименте Шабаза Маллика и Бойда Мак-Кэндлисса [68].

 

Исследователи фрустрировали школьников третьего класса: они сде-

лали так, что дети из-за медлительности и неповоротливости одного из

них не могли добиться некоего результата, достижение которого предпо-

лагало денежный приз. Некоторым из детей предварительно дали разумное

и доброжелательное объяснение поведения ребенка, который их всех под-

вел: конкретно им сказали, что этот <ребенок был сонным и расстроенным>.

Получившие разъяснение дети выказывали гораздо меньшую агрессию по

отношению к лишившему их приза сверстнику, чем дети, которым ничего

не объяснили.

 

Более того, последующие исследования [69], проводившиеся уже со

взрослыми испытуемыми, указывают на то, что мы менее склонны совер-

шать ответные действия в отношении человека, вызвавшего наш гнев,

когда слышим удовлетворительные объяснения его поведения до того, как

оно имело место, и более склонны дать сдачи, когда объяснение последо-

вало после того, как его поведение стало свершившимся фактом.

 

Но есть и другая сторона медали: определенные стимулы могут выз-

вать агрессивное поведение со стороны индивидов, которых вообще не

подвергали фрустрации. Так, в экспериментах с надувной куклой Бандура

и его сотрудники продемонстрировали, что само наблюдение за агрес-

сивно ведущим себя человеком увеличивало у детей тенденцию к соб-

ственным агрессивным действиям. При этом важно отметить, что в дан-

ном случае поведение детей не сводилось к простой имитации поведе-

ния другого человека: дети изобретали новые и весьма нестандартные

формы агрессии. Это указывает на то, что влияние модели генерализу-

ется: оно не сводится к простому повторению детьми того, что делают

взрослые, и, следовательно, одна-единственная модель может стимулиро-

вать детей к совершению широкого диапазона агрессивных действий. Бан-

дура и его соавторы продемонстрировали также значение последствий: в слу-

чаях, когда агрессивные модели были вознаграждены за свое агрессивное

поведение, наблюдавшие это дети впоследствии выказывали большую агрес-

сивность, нежели те, кто видел, как за подобным поведением следовало

наказание.

 

Свойство фрустрации вызывать агрессию усиливается в тех случаях,

когда фрустрирование объединено с наблюдением за агрессивными моде-

лями. Это было продемонстрировано в эксперименте Венди Джозефсон [70].

 

288

 

В ее исследовании мальчики - учащиеся второго и третьего классов

смотрели либо фильм со сценами убийств, совершаемых солдатами отря-

дов специального назначения, либо остросюжетный фильм с увлекатель-

ными сценами гонок на мотоциклах. После просмотра одной из этих лент

детям была создана фрустрирующая ситуация: они узнали, что, к их велико-

му разочарованию, просмотр ожидавшегося интересного мультика не состо-

ится ввиду возникших технических проблем. И наконец, детей, находящихся

в состоянии фрустрации, разделили на команды и предложили им сыграть в

хоккей на полу. В результате игра тех, кто просмотрел фильм со сценами

насилия, отличалась большей агрессивностью, чем игра тех, кто смотрел

гонки на мотоциклах.

 

Сделав еще один шаг вперед, Леонард Берковиц и его коллеги пока-

зали, что в случае, когда индивид испытывает гнев или фрустрацию, про-

стое упоминание слова или имени, ассоциирующегося с провоцированием

насилия, увеличивает уровень его агрессии.

 

Так, в одном из экспериментов [71] испытуемых соединяли в пару с

человеком (на самом деле, это был сообщник экспериментатора), которого

представляли либо как <университетского боксера>, либо как <студента, спе-

циализирующегося на изучении ораторского искусства>. Сообщник экспе-

риментатора провоцировал испытуемых, подвергая их ударам током. Сразу

после этого одна половина разгневанных испытуемых смотрела насыщенную

насилием сцену поединка боксеров-профессионалов в художественном филь-

ме, в то время как другая половина - захватывающий, но неагрессивный

видеоклип. Когда по окончании просмотра испытуемым представился шанс

в свою очередь наносить удары током сообщнику экспериментатора, смот-

ревшие первый фрагмент (с насилием) наносили больше ударов током и

делали их более продолжительными. На основании предыдущего обсуждения

можно было предположить, что испытуемые будут вести себя подобным

образом. Однако интереснее другое: после просмотра фильма со сценами

боксерского поединка испытуемые, в пару которым достался <боксер>, на-

носили ему больше ударов током, чем их товарищи, в пару которым достал-

ся <специалист по ораторскому искусству>!

 

В аналогичном эксперименте [72] подставного участника представля-

ли испытуемым либо как <Керка Андерсона>, либо как <Боба Андерсона>.

И снова испытуемые смотрели один из двух вышеупомянутых кинофраг-

ментов, и те, кто смотрел поединок боксеров, впоследствии наносили более

сильные удары током подставному участнику. Однако добавилось и нечто

новое. Сцена боксерского поединка была взята из популярного тогда фильма

<Чемпион>, в котором главную роль играл актер Керк Дуглас, и<те испыту-

емые, которым подставной участник был представлен как <Керк Андерсон>,

выказали большую агрессию, чем испытуемые, познакомившиеся с <Бобом

Андерсоном>. Итак, очевидно, что описание человека или его имя могут

служить подсказкой, увеличивающей направленную на него агрессию, даже

если это описание или имя не имеют ничего общего с тем, что данный

человек реально делает.

Аналогичной подсказкой может послужить и простое присутствие объек-

 

289

 

10 1126

 

та, вызывающего ассоциации с агрессией. В еще одном исследовании [73]

участвовали две группы испытуемых-студентов, которых привели в состоя-

ние гнева: одна группа находилась в комнате с лежавшим на полу ружьем (его

якобы случайно забыли после предыдущего эксперимента), а другая - в

комнате, где вместо ружья на полу был <забыт> более нейтральный пред-

мет - ракетка для бадминтона. После этого испытуемым была предоставлена

возможность подвергнуть своего однокашника ударам электрическим током.

Те индивиды, которых рассердили в присутствии объекта, стимулирующего

агрессивность (ружье), наносили больше ударов током, чем те, которых рас-

сердили в комнате с лежащей на полу бадминтонной ракеткой. Снова мы

видим, что определенные подсказки, ассоциирующиеся с агрессией, увели-

чивают тенденцию человека к агрессивному поведению.

 

Все эти исследования подводят к выводу, противоположному тому по-

пулярному лозунгу, который часто можно встретить на бамперах автомашин:

<Людей убивают не ружья, а люди>. Берковиц пишет: <Разгневанный человек

может нажать на курок ружья, если желает совершить акт насилия; но и

курок может <нажать> на палец или вызвать какие-либо иные агрессивные

реакции со стороны человека, если тот готов к агрессии и не имеет сильных

тормозов для предотвращения подобного типа поведения> [74].

 

Одним из аспектов социального научения, который может затормо-

зить агрессию, является тенденция к принятию на себя ответственности за

свои действия, которую испытывает большинство людей. Но что произой-

дет, если это чувство ответственности ослабнет?

 

Филип Зимбардо [75] продемонстрировал, что люди, которые действу-

ют анонимно и которых нельзя опознать, склонны вести себя более агрес-

сивно, чем люди, которые выступают под своим именем. В его эксперименте

от студенток-испытуемых требовали нанесения ударов током другой студен-

тке (на самом деле, это была сообщница экспериментатора) якобы в целях

<изучения эмпатии>. Одним испытуемым обеспечили анонимность: они си-

дели в скудно освещенной комнате, на них были надеты просторные робы с

большими капюшонами, и к ним никто не обращался по имени. Других

испытуемых, наоборот, идентифицировать было достаточно легко: они на-

ходились в ярко освещенной комнате, никаких камуфлирующих роб на них

не было, а кроме того, каждая из испытуемых носила специальную бирку со

своим именем. Как и ожидалось, сохранявшие анонимность студентки нано-

сили жертве более продолжительные и сильные удары электрическим током.

Зимбардо предположил, что анонимность порождает <деиндивидуацию> -

состояние сниженного самосознания, пониженного беспокойства по поводу

социальной оценки и ослабления внутренних ограничителей, удерживаю-

щих человека от запрещенных форм поведения.

 

Будучи частью контролируемого лабораторного эксперимента, агрес-

сия, проявившаяся у испытуемых в исследовании Зимбардо, бледнеет в срав-

нении с дикими, импульсивными актами агрессии, обычно ассоциирующи-

мися с восстаниями, групповыми изнасилованиями и так называемым <сти-

хийным правосудием масс> типа суда Линча. Тем не менее есть основания

полагать, что подобная деиндивидуация имеет место и вне стен лаборатории.

 

290

 

Например, Брайн Маллен [76] проанализировал газетные сообщения о

60-ти случаях линчеваний за период с 1899 по 1946 гг. и обнаружил сильную

взаимосвязь между размерами толпы линчевателей и уровнем насилия: чем

больше была толпа, тем на более отвратительные проявления жестокости

она была способна. Исследование Маллена свидетельствует, что, став частью

толпы, люди превращаются в безликих существ с пониженным самосозна-

нием, в меньшей степени обращающих внимание на запреты действий, свя-

занных с агрессией и разрушением. И, следовательно, они с меньшей охотой

принимают на себя ответственность за такие действия.

 

Шаги в направлении уменьшения насилия

 

До сих пор в нашем обсуждении мы концентрировали внимание в основном

на факторах, способствовавших усилению агрессивного поведения. Однако,

если мы считаем, что стоит направить наши усилия на снижение агрессии, то

что для этого надо сделать?

 

Существует искушение искать простые решения. В начале 70-х гг. не са-

мый последний эксперт в данном вопросе бывший президент Американской

психологической ассоциации в качестве способа уменьшения насилия во

всемирном масштабе предлагал не что иное, как создать <пилюли против

жестокости>, которыми можно было бы потчевать людей, а в особенности -

политических лидеров разных стран [77]. Поиски подобных универсальных

решений вполне понятны и даже в некотором роде трогательны, однако в

высшей степени маловероятно, что будет создано лекарство, которое снизит

жестокость без полного торможения всех систем мотивации у тех, кто будет

его принимать. Ведь химические препараты не в состоянии учитывать столь

тонкие различия, которые могут принимать во внимание психологические

процессы. Такие люди, как, например, Альберт Эйнштейн, которые сочета-

ют доброту и миролюбие с творческими способностями, мужеством и изоб-

ретательностью, появляются в результате тонкой комбинации физиологи-

ческих и психологических сил, наследуемых способностей и ценностей, при-

обретенных в результате обучения. Трудно представить себе, чтобы химический

препарат мог бы действовать столь же тонко. Более того, химический конт-

роль над человеческим поведением обладает всеми качествами кошмара, опи-

санного в антиутопии Джорджа Оруэлла. Достаточно задаться вопросом: кому

мы доверим использование подобных методов?

 

Вероятно, в этой сфере не существует простых надежных и защищен-

ных от глупости решений. Но, основываясь на всем изученном до сих пор

материале, давайте поразмышляем над некоторыми возможностями, пусть

более сложными и не в полной мере защищенными от человеческой глу-

пости.

 

Чистый разум. Я убежден, что мы смогли бы выстроить логический,

разумный набор аргументов, описывающих опасности, связанные с агрес-

сией, а также все страдания не только жертв, но и агрессоров, вызванные

агрессивными действиями. Я даже почти верю и в нашу способность убедить

 

291

 

большинство людей в обоснованности этих аргументов: совершенно ясно,

что большинство согласится с тем, что война - это ад, а уличное насилие

нежелательно. Однако скорее всего случится так, что данная аргументация,

несмотря на всю ее прочность и убедительность, к значительному спаду аг-

рессивного поведения все-таки не приведет.

 

Даже будучи убежденными в том, что агрессия вообще нежелательна,

люди будут продолжать вести себя агрессивно до тех пор, пока не придут к

ясному пониманию, что она нежелательна для них самих. Как заметил еще

более двух тысяч лет назад Аристотель, многих людей рациональные дово-

ды ни в чем не убеждают, <потому что аргументы, основанные на знании,

предполагают обучение, а есть люди, которых невозможно обучить> [78].

Более того, поскольку проблема контроля над агрессией относится к раз-

ряду таких, которые впервые возникают в раннем детстве, когда индивид

еще слишком мал, чтобы его можно было убеждать с позиций разума, то

логические аргументы в данном случае особой ценности не представляют.

 

Вследствие всех этих причин социальные психологи занялись поис-

ками альтернативных техник убеждения. Многие из них были разработаны

в расчете на детей, но с тем же успехом они могут быть адаптированы и к

поведению взрослых.

 

Наказание. С точки зрения среднего гражданина очевидным путем

снижения агрессии является наказание за нее. Если один человек грабит,

избивает или убивает другого, самым простым решением будет заточить

первого в тюрьму, а в исключительном случае и убить. Если маленькая

девочка проявляет агрессию в отношении родителей, братьев, сестер или

сверстников, мы можем отшлепать ее, накричать на нее, лишить ее каких-

то привилегий или заставить ее почувствовать свою вину. Общим допуще-

нием в обоих этих случаях является то, что наказание <преподаст им урок>,

что они <дважды подумают>, прежде чем снова повторят то, за что их

наказали, и чем строже наказание, тем лучше.

 

Однако все не так просто. Было показано, что суровое наказание

дает лишь временный эффект, и если не применять его со всей осторож-

ностью, то в отдаленной перспективе оно может привести к обратному

эффекту. Наблюдения в реальной жизни за родителями и детьми раз за

разом демонстрировали одну и ту же повторяющуюся тенденцию: у тех

родителей, которые применяли суровые наказания, вырастали дети, прояв-

лявшие особую агрессивность, и, став взрослыми, они предпочитали ис-

пользовать насильственные методы для достижения личных или поли-

тических целей [79]. Агрессия у таких детей обычно проявляется вне стен

дома - там, где ребенок не ощущает рядом с собой карающей фигуры.

 

Однако эти исследования в естественных условиях не позволяют прий-

ти к окончательным выводам: они не доказывают, что наказание за агрес-

сию само по себе с неизбежностью делает детей агрессивными. Вполне веро-

ятно, что родители, прибегающие к суровым наказаниям, обладают и мно-

гими другими качествами, например, они могут вообще быть резкими и

агрессивными людьми, и тогда дети могут просто копировать агрессивное

поведение родителей.

 

292

 

И действительно, было показано, что дети, будучи физически нака-

занными взрослым, который до этого относился к ним с теплотой и вни-

манием, склонны подчиниться пожеланиям этого взрослого даже в его

отсутствие. В то же время дети, наказанные взрослым, относившимся к ним

холодно, в гораздо меньшей степени будут подчиняться его пожеланиям,

стоит ему только покинуть комнату. Следовательно, есть основания поверить

тому, что наказание может оказаться полезным, если применять его разум-

но, в контексте теплых взаимоотношений с ребенком.

 

Еще одним чрезвычайно важным фактором, влияющим на действен-

ность наказания, является его суровость или величина наложенных на чело-

века ограничений. Суровое или сильно ограничивающее наказание может

оказаться в высшей степени фрустрирующим, а поскольку фрустрация явля-

ется одной из важнейших причин агрессии, то в тех случаях, когда вы пыта-

етесь обуздать агрессию, было бы мудрым избегать тактических ходов, вызы-

вающих фрустрацию.

 

Логика этих рассуждений прекрасно подтверждается в исследовании

Роберта Хэмблина и его коллег [80]. В его эксперименте учитель наказывал

гиперактивных школьников тем, что лишал их определенных привилегий;

конкретно, мальчики заработали жетоны, которые можно было обменять

на множество забавных вещиц, но всякий раз, когда какой-нибудь маль-

чик вел себя агрессивно, у него отнимали некоторое число этих жетонов.

В течение всего срока, пока применялась данная техника, а затем и после его

окончания, агрессивные действия среди школьников практически удвои-

лись, что, возможно, явилось результатом роста фрустрации.

 

А как в нашей стране обстоит дело с тюрьмами - институтами нака-

зания, которые как раз отличаются жестокостью и сильно ограничивают

заключенных? Хотя мысль о том, что помещение преступников в такую

суровую среду обитания удержит их от совершения преступлений в буду-

щем, интуитивно кажется абсолютно верной, однако фактических доказа-

тельств в поддержку данного допущения чрезвычайно мало [81].

 

На самом деле, как следует из анализа фактов, заключение в тюрьму

может иметь прямо противоположный эффект. Однако определение конк-

ретных последствий представляется затруднительным: в большинстве слу-

чаев невозможно выделить эффекты заключения как такового, поскольку

на узника оказывает влияние слишком много других факторов.

 

Потому ли бывшие преступники в конце концов возвращаются обрат-

но в тюрьму, что они относятся к криминальному типу личности, иными

словами, являются ли повторно осужденные особой группой <закорене-

лых> преступников, которые посвящают себя преступной жизни вне зави-

симости от суровости наказания? Являются ли тюрьмы оплотом насилия

и подавления личности, просто потому что преступники - антисоциаль-

ны и аморальны, а охранники - авторитарны и предрасположены к са-

дизму?

 

Хотя перечисленные вопросы обычно с трудом поддаются проверке

в реальном мире, есть два исследования, которые дают нам доказатель-

ство того, что тюрьмы оказываются неспособны удержать освободивших-

 

293

 

ся заключенных от будущих преступлений и что тюрьмы являются средото-

чием насилия и дегуманизации не просто из-за особенностей личности ока-

завшихся там людей (заключенных и охранников).

 

Провести первое исследование [82], в котором удалось изолирован-

но рассмотреть влияние пребывания в местах заключения на повторную

(рецидивирующую) преступность, стало возможным благодаря решению

Верховного суда. В 1963 г. было завершено рассмотрение в суде дела <Гидеон

против Уэйнрайта>, в результате которого было принято судебное постанов-

ление, гласящее: никто не может быть признан виновным в совершении

серьезного уголовного преступления типа убийства или вооруженного ог-

рабления без предоставления обвиняемому адвоката. Сразу же после этого

некоторое количество заключенных флоридских тюрем были освобождены

досрочно. Единственным повторяющимся отличием досрочно освобожден-

ных от продолжавших отбывать свой срок заключенных было то, что у пер-

вых не было в суде адвоката. Следовательно, ученые смогли сравнивать две

почти идентичные группы осужденных: одну составляли досрочно освобож-

денные, а другую - те, кто обязан был отсидеть свой срок и пройти <реаби-

литацию> полностью. Так вот, с точки зрения рецидивизма разница между

двумя группами оказалась поразительной: вероятность повторного возвра-

щения в тюрьму у отсидевших <от звонка до звонка> была вдвое большей,

чем у досрочно освобожденных.

 

Означает ли это, что суровое наказание не снижает преступности?

Совсем не обязательно. Предоставляя убедительное доказательство того,

что продолжительные сроки заключения не предотвращают будущего пре-

ступного поведения у вышедших на свободу бывших заключенных, данное

исследование полностью не исключило другой возможности: простая пер-

спектива сурового наказания может остановить преступные намерения у

тех, кто никогда не был осужден. И конечно, существует вероятность того,

что угроза наказания действительно удержала многих потенциальных пре-

ступников от первого в их жизни нарушения закона.

 

Обратимся теперь ко второму вопросу: являются ли все проблемы,

сопутствующие местам заключения, следствием того типа людей, которые

в них собраны, или следствием самой тюремной среды, ситуации^ Стэн-

фордский тюремный эксперимент [83], драматические и пугающие эффекты

которого я процитировал в конце первой главы, свидетельствует в пользу

второй альтернативы. Напомню, что Филип Зимбардо и его сотрудники со-

здали имитацию тюрьмы, наполнив ее самыми нормальными людьми, которых

только смогли отобрать экспериментаторы, - студентами, прошедшими сквозь

<строй> психологических тестов и методом случайной выборки определен-

ными либо в <заключенные>, либо в <охранники>. И даже несмотря на столь

тщательный отбор, пребывание в авторитарной, подавляющей обстановке

привело студентов к столь сильной дегуманизации и ожесточению, описан-

ным Зимбардо, что рассчитанный на две недели эксперимент был приоста-

новлен уже спустя шесть дней после его начала.

 

Дальнейшие факты, полученные на данном направлении исследова-

ний, указывают на то, что, хотя суровое наказание часто и заканчивается

 

294

 

подчинением, однако оно чрезвычайно редко приводит к интернализации. Что-

бы создать у людей неагрессивные и к тому же прочные структуры поведе-

ния, важно еще в детстве побуждать людей к интернализации ценностей,

осуждающих агрессивное поведение.

 

В двух экспериментах, более подробно обсужавшихся в главе 5, Джо-

натан Фридман и мы с Меррилл Карлсмит [84] независимо друг от друга

продемонстрировали, что среди маленьких детей угрозы мягкого наказа-

ния гораздо более эффективны, нежели угрозы сурового наказания. Хотя эти

факты, полученные в условиях хорошо контролируемых экспериментов,

касались лишь предпочтений игрушек у детей, данные факты являются силь-

ным аргументом в пользу того, что угрозы мягкого, а не сурового наказания

могут по той же схеме затормозить агрессию.

 

Вот как это происходит. Предположим, мать угрожает наказать свое-

го маленького сына с целью заставить его немедленно прекратить агрес-

сивные выходки против младшей сестры. Если мать преуспеет в своем на-

мерении, то ее сын будет испытывать диссонанс: его когниция <мне нра-

вится колотить младшую сестренку> диссонирует с другой когницией <я

сдерживаю себя, чтобы ее не поколотить>.

 

Если мальчику угрожали суровым наказанием, то у него имеется

достаточно причин воздержаться; он может уменьшить диссонанс, напри-

мер, убедив себя в следующем: <причина, по которой я не ударяю сестру,

состоит в том, что, сделай я это, и мне зададут такую трепку, что искры

из глаз посыпятся; но ударить все равно хотелось бы...> А теперь предполо-

жим, что мать угрожает сыну наказанием мягким, а не строгим, но доста-

точным для того, чтобы прекратить агрессивные действия сына в отноше-

нии сестренки. В этом случае, задаваясь вопросом, отчего он не ударит сей

же час свою столько раз битую маленькую сестренку, мальчик уже не

может использовать фактор угрозы наказания в качестве уменьшения дис-

сонанса; иначе говоря, мальчик не сможет с легкостью убедить себя, что

ему самому зададут по первое число, если он еще раз позволит себе что-

либо подобное, просто потому, что такое объяснение явно не соответ-

ствует действительности. Однако ему все-таки как-то надо оправдать свою

пассивность в отношении сестры. Другими словами, его внешнее оправда-

ние (на языке строгости наказания) минимально, следовательно, чтобы

оправдать свое воздержание, мальчику необходимо добавить к внешнему

оправданию и свое собственное.

 

Например, он мог бы убедить себя, что битье сестры ему уже не

доставляет никакой радости, и это не только объяснило бы, оправдало бы

и добавило бы осмысленности в его сиюминутное мирное поведение, но,

что важнее, уменьшило бы вероятность избиений маленькой сестренки в бу-

дущем. Короче, в этом случае была бы интернализована контрагрессивная

ценность: мальчик убедил бы себя, что для него битье кого-либо не являет-

ся ни желанным, ни приносящим удовольствие.

 

Недавно это общее утверждение было с некоторым успехом приме-

нено на практике - в школе. Работая в системе норвежского школьного

образования, Дэвид Олвейс [85] получил возможность резко (почти вдвое)

 

295

 

снизить практику запугивания и обид со стороны более сильных школьни-

ков по отношению к более слабым; Олвейс добился этого, научив препода-

вателей и школьных администраторов сохранять бдительность в отношении

этой проблемы и реагировать на все подобные проявления быстрыми, но

умеренными наказаниями виновных. В целом его исследование указывает на

то, что дети, еще не сформировавшие свои ценности, в большей степени

способны выработать отвращение к агрессии, если наказание за агрессивные

действия будет и своевременным и не слишком суровым.

 

Наказание агрессивных моделей. Одна из вариаций темы наказания -

это наказание другого. Не раз, например, раздавались утверждения о том,

что агрессию можно было бы уменьшить, наглядно продемонстрировав ре-

бенку <плохо закончившую> агрессивную модель. При этом подразумевается,

что люди, наблюдающие это наказание, как бы сами получают воображае-

мое наказание и в итоге становятся менее агрессивными. Вероятно, публич-

ные казни и порки в нашем историческом прошлом были организованы как

раз защитниками этой теории. Только вот работает ли она?

 

В целом, масса данных, полученных из реальной жизни, эту теорию

как раз не подтверждает. Например, по мнению президентской Комиссии

по контролю за исполнением законов [86], существование и применение

смертной казни не уменьшает количество совершаемых убийств. Более того,

если обратиться к нашим повседневным наблюдениям, то мы увидим, что

средства массовой коммуникации часто представляют агрессивных людей как

в высшей степени привлекательных, даже несмотря на то что их в конце

концов наказывают! Это вырабатывает в людях склонность к идентификации

себя с персонажами, от которых исходит насилие.

 

Свидетельства, полученные в контролируемом эксперименте, дают более

точную картину. В типичном эксперименте дети смотрят фильм о некоем

агрессивном человеке, который впоследствие либо поощрен, либо наказан

за свое поведение. Потом детям предоставляется возможность самим вести

себя агрессивно, причем в обстоятельствах, похожих на те, что были пока-

заны в фильме. Устойчивым результатом таких исследований является тот

факт, что дети, просмотревшие фильм, в котором агрессивный персонаж

был наказан, выказывали значительно меньшую агрессию, чем просмотрев-

шие фильм, в котором тот же персонаж получил поощрение [87].

 

Как уже упоминалось ранее, существует также ряд фактов, указываю-

щих на следующую зависимость: дети, просмотревшие фильм со сценами

наказания агрессивного персонажа, сами будут вести себя менее агрессивно,

чем просмотревшие фильм, в котором агрессивный персонаж не был ни

наказан, ни поощрен. В то же время - и этот момент наиболее существенный

в нашем обсуждении - наблюдение за моделью, наказанной за агрессивное

поведение, не опустило общий уровень агрессии ниже, чем он был у детей,

которым вообще не показывали агрессивную модель!

 

Иными словами, главный вывод данного исследования, похоже, ука-

зывает на то, что наблюдение за поощренным агрессором усилит агрес-

сивное поведение ребенка, а наблюдение за наказанным агрессором не

усилит агрессивное поведение ребенка; однако во втором случае остается

 

296

 

неясным, ослабит ли наблюдение за наказанием агрессора агрессивное пове-

дение ребенка. Не менее эффективным для снижения агрессивности может

быть решение вовсе не показывать ребенку агрессивных моделей. Значение

данного исследования для всей проблемы показа насилия средствами массо-

вой коммуникации мы уже обсуждали.

 

Поощрение альтернативных форм поведения. Исследовалась еще одна воз-

можность снизить детскую агрессивность - не обращать на ребенка внима-

ния, когда он ведет себя агрессивно, и поощрять его за неагрессивное пове-

дение. Данная стратегия частично основана на предположении, что малень-

кие дети (как, вполне возможно, и взрослые) часто ведут себя агрессивно с

целью привлечь к себе внимание. Они предпочтут наказание невниманию к их

поведению, и тогда, что само по себе достаточно парадоксально, наказание

за агрессивное поведение, на самом деле, может быть проинтерпретировано

как своего рода поощрение! (<Эй, парни, смотрите! Мама каждый раз обра-

щает на меня внимание, стоит мне только стукнуть младшего братишку. Ду-

маю, мне следует повторить>.)

 

Эта идея была проверена в рамках эксперимента, проведенного в

детском саду Полом Брауном и Роджерсом Эллиотом [88]. Воспитательниц

проинструктировали, чтобы они не обращали внимание на любые прояв-

ления агрессии со стороны детей, но были предельно заботливыми и об-

ращали на детей особое внимание в тех случаях, когда они делали что-то,

несовместимое с агрессией: мирно и дружелюбно играли, обменивались

игрушками и сотрудничали друг с другом. Спад агрессивного поведения

стал заметен уже спустя несколько недель.

 

В более позднем эксперименте Джоэл Давиц [89] продемонстриро-

вал, что фрустрация необязательно выливается в агрессию, напротив, фру-

страция может привести и к созидательному (конструктивному) по-

ведению в случае, если этому типу поведения посредством предваритель-

ного обучения сообщили черты привлекательности.

 

В исследовании Давица детям позволили поиграть вместе, разбив их

на четверки. Некоторые из этих групп детей поощряли за конструктивное

поведение, в то время как другие группы поощряли за агрессивное или

соревновательное поведение. Затем детей умышленно фрустрировали, со-

здавая у них ожидание, что им покажут серию развлекательных фильмов и

еще чем-нибудь порадуют. И действительно, экспериментаторы зашли так

далеко, что начали показ фильма и раздали детям шоколадки, попросив не

есть их сразу, а приберечь на потом! Затем последовала запланированная

фрустрация: экспериментатор неожиданно прекратил показ фильма, при-

чем сделал это в кульминационный момент, а затем отобрал и шоколадки.

После этого дети были предоставлены сами себе и начали играть друг с дру-

гом. Как вы уже должны были понять из прочитанного материала этой кни-

ги, все это создало самую подходящую обстановку для проявления агрессив-

ного поведения. Однако дети, которых обучали созидательному поведению,

действовали более конструктивно и менее агрессивно, нежели остальные дети.

Данное исследование действительно весьма обнадеживает!

И здесь мне представляется необходимым выразить одно твердое соб-

 

297

 

ственное убеждение: было бы наивным ожидать, что так уж много детей в

нашем обществе спонтанно выберут конструктивные, а не агрессивные

решения проблем в межличностных конфликтах и фрустрирующих обсто-

ятельствах. Ведь общество снабжает нас многообразными свидетельствами

того, что насильственные пути разрешения конфликтов и фрустраций явля-

ются не только наиболее распространенными, но и оцениваются положи-

тельно. Тип героя, воплощенный на экране Джоном Уэйном, или Клинтом

Иствудом, или Силвестром Сталлоне, или Арнольдом Шварценеггером, стал

культурной иконой. Явно или неявно в личине ли разгневанного ковбоя или

городского полицейского (Грязный Гарри), или боксера-профессионала

(Роки), или Рэмбо, или Терминатора, все эти киногерои демонстрируют

нашим детям, что ценится обществом и что могут ожидать от них самих.

 

Нет необходимости подробно говорить о том, что насильственные ре-

шения проблем демонстрируются нам не только посредством кино- и видео-

продукции - подобные события заполонили собой и программы вечерних

новостей на телевидении. Например, в то время как я пишу текст данной

главы, надо мной все еще прокатываются эфирные волны - это остаточные

эффекты четырех самых знаменитых судебных процессов за последнее деся-

тилетие, ставших главными событиями в средствах массовой коммуникации.

На одном из них судили братьев Эрика и Лайла Менендес, утверждавших,

что они подвергались сексуальным приставаниям со стороны отца, и в ре-

зультате просто застреливших обоих родителей, когда те мирно смотрели ве-

чером телевизор. На другом процессе слушалось дело об уже упомянутой

ранее паре лос-анджелесских полицейских, вышедших из себя и жестоко

избивших (под бдительным оком случайно оказавшейся рядом видеокаме-

ры) молодого человека по имени Родни Кинг, который был остановлен ими

за нарушение правил движения. В еще одном запечатленном на видеопленку

инциденте двое молодых людей, разгневанных и фрустрированных оправда-

нием в суде тех самых полицейских, о которых только что шла речь, выво-

локли из кабины грузовика ни в чем неповинного водителя по имени Реджи-

нальд Денни и кирпичом размозжили ему череп. Наконец, всем памятно

судебное разбирательство дела молодой домашней хозяйки по имени Лорена

Боббит. Ссылаясь на то, что муж якобы замучил ее сексуальными домога-

тельствами, она решила эту проблему просто: пока муж спал, она отрезала

ему половой член. Слава Богу, что хотя бы это деяние не было запечатлено на

видео, однако за процессом над Боббит возбужденно следила огромная теле-

аудитория!

 

Если подобные события на телевидении пользуются преимуществен-

ным правом показа и за ними наблюдает широчайшая аудитория, то ни-

кого не должно удивлять и то, какой урок выносят из всего увиденного

дети: <взрослые часто решают свои проблемы, прибегая к насилию>. Более

того, многие дети остаются в полном неведении относительно альтерна-

тивных решений, которые вполне осуществимы или уместны. Поэтому,

если мы хотим, чтобы наши дети, став взрослыми, предпочитали нена-

сильственные стратегии, было бы неплохо предложить подрастающему

поколению специальный курс обучения этим техникам поведения, атак-

 

298

 

же всячески приветствовать их использование. Я не вижу причин, по кото-

рым нельзя было бы организовать подобные тренинги и дома, и в школе.

 

Присутствие неагрессивных моделей. Важной <уздой>, сдерживающей

агрессивное поведение, является ясное указание на то, что оно <не соответ-

ствует>. И наиболее эффективным индикатором является социальный, то есть

наличие в данных обстоятельствах других людей, которые ведут себя сдер-

жанно и относительно неагрессивно.

 

Например, в исследовании Роберта Бэрона и Ричарда Кепнера [90]

некий индивид оскорблял испытуемых, после этого они видели, как его

самого другой человек подвергал ударам электрического тока (в одних эк-

периментальных условиях разряд был сильным, в других - щадящим).

Присутствовала и контрольная группа, члены которой за нанесением уда-

ров током не наблюдали. Затем испытуемым была предоставлена возмож-

ность наградить ударами током своего <мучителя>. И в результате испыту-

емые, только что наблюдавшие, как этого человека подвергали сильным

ударам током, награждали его более сильными ударами, чем члены конт-

рольной группы; а те испытуемые, которые видели, что наносимые удары

слабые, сами также наносили более слабые удары, чем члены контрольной

группы.

 

Вам не кажется знакомой эта парадигма? Читатель легко согласится,

что проявление агрессивного, как и вообще любого, поведения можно рас-

сматривать как акт конформности. Особенно находясь в ситуации неопре-

деленности, люди оглядываются на окружающих, чтобы узнать, что <со-

ответствует>, а что - нет.

 

Помните, в главе 2 я описывал условия, при которых вы можете

начать громко рыгать за обеденным столом высшего <свободского> санов-

ника? Сейчас я рассуждаю по той же схеме и высказываю следующее предпо-

ложение: если вы и ваши друзья испытываете фрустрацию или вы рассерже-

ны, а все вокруг вас - члены вашей группы - швыряют снежки в ваших

мучителей, то это увеличит вероятность того, что кидать снежки начнете и

вы. Если же люди, находящиеся рядом с вами, агрессивно спорят, то это

увеличит вероятность того, что и вы начнете подобный спор. И, увы, если

члены вашей группы размахивают дубиной, целя в головы своим мучителям,

то возрастет вероятность того, что и вы возьметесь за дубину и начнете ею

размахивать.

 

Создание эмпатии по отношению к другим людям. Нарисуйте себе

следующую картину. На оживленном перекрестке, перед светофором зас-

тыла в ожидании длинная вереница автомашин. Зажегся зеленый свет,

однако первая машина на пятнадцать секунд замешкалась. Что происходит

дальше? Конечно, разразится какофония звуков - не просто коротких

гудков, сообщающих застрявшей на перекрестке машине, что можно ехать,

но продолжительный и непрекращающийся взрыв звуков, прямо указы-

вающих на то, что фрустрированная группа людей изливает раздражение

на замешкавшегося водителя!

 

Действительно, в контролируемом эксперименте было обнаружено,

что приблизительно в 90% случаев водители машин, стоявших за застрявшей

 

299

 

машиной вторыми, начали сигналить, проявляя нетерпение. В ходе этого

эксперимента улицу между первой и второй машинами пересекал пешеход,

причем он делал это, когда свет для машин еще был красным, а когда зажигал-

ся зеленый, его уже не было на перекрестке. Однако почти 90% водителей

машин начинали нажимать на клаксон сразу же, как только зажигался

зеленый свет. А теперь вообразите себе, что пешеход был на костылях.

Изменилось бы что-нибудь в этом случае? Очевидно, встреча с человеком

на костылях вызывает эмпатическую реакцию, а чувство эмпатии побеж-

дает желание проявлять агрессию, поэтому процент людей, подающих

сигнал, стремительно снижается [91).

 

Это действительно важный феномен - эмпатия. Сеймур Фешбах [92]

заметил, что для большинства людей сознательно причинить боль другому

человеческому существу бывает трудно до тех пор, пока они не обнаружат

способ дегуманизации своих жертв. Так, когда наша страна вела войны

против азиатских стран (против японцев - в 1940-х гг., корейцев - в 1950-

х гг., вьетнамцев - в 1960-х гг.), наши военные часто отзывались о против-

никах как о <слизняках>. Мы можем рассматривать это как пример дегумани-

зирующей рационализации акта жестокости: куда легче совершить насиль-

ственные действия в отношении <слизняков>, нежели против таких же

людей, как и мы с вами. Как я не уставал повторять на страницах этой

книги и как пишет Фешбах, рационализация не только развязывает нам

руки, делая возможным агрессивное поведение по отношению к другому

человеку, но и гарантирует, что данное поведение будет продолжаться и

впредь.

 

Вспомним пример со школьной учительницей из города Кента (штат

Огайо), заявившей писателю Джеймсу Миченеру [93] после убийства наци-

ональными гвардейцами штата четверых студентов, что всякий, кто появля-

ется на улицах Кента босоногим, заслуживает смерти. Заявление подобного

рода, на первый взгляд, покажется диким, однако мы начнем понимать, в

чем дело, только когда осознаем, что оно сделано человеком, уже успешно

осуществившим акт дегуманизации в отношении жертв этой трагедии!

 

Можно всячески порицать процесс дегуманизации, но в то же самое

время его понимание может помочь нам повернуть процесс вспять. Если

верно, что большинству из нас для совершения крайне агрессивных дей-

ствий в отношении других людей абсолютно необходимо прежде дегумани-

зировать свои жертвы, то, формируя у людей эмпатию, можно значительно

осложнить совершение актов агрессии.

 

Действительно, Норма и Сеймур Фешбах [94] продемонстрировали

наличие отрицательной корреляции между эмпатией и агрессией у детей:

чем больше эмпатия у данного человека, тем меньше он прибегает к аг-

рессивным действиям. Позже Норма Фешбах разработала метод обучения

эмпатии и успешно проверила его воздействие на агрессивное поведение [95].

Говоря коротко, она обучала школьников начальных классов смотреть на

события с точки зрения других людей: дети учились идентифицировать чу-

жие эмоции, проигрывали роли других людей в разнообразных эмоциональ-

но нагруженных ситуациях, а также исследовали во время групповых заня-

 

300

 

тий свои собственные чувства. Подобные <действия по обучению эмпатии>

привели к значительному снижению агрессивного поведения.

 

Аналогичным образом, в более позднем эксперименте Джорджина Хэм-

мок и Дебора Ричардсон [96] продемонстрировали, что эмпатия играет важ-

ную роль буфера против особо агрессивных действий. В общих чертах их эк-

сперимент состоял в следующем: исследователи поместили студентов в ситу-

ацию, когда им пришлось наказывать своих товарищей ударами током; и те

испытуемые, кто до этого научился эмпатическому отношению к чувствам

других, действительно посылали менее сильные удары током, по сравнению

с испытуемыми, которые не научились испытывать эмпатию.

 

Существует великое множество способов взращивать и стимулиро-

вать человеческую эмпатию. Некоторые из них могут быть усвоены в млад-

ших классах школы даже без введения специальных учебных предметов. Од-

нако сейчас я еще не готов к обсуждению этого вопроса. Прежде чем мы

перейдем к нему, следует сначала бросить взгляд на другую сторону данной

проблемы - на дегуманизацию. И именно на тот тип дегуманизации, ко-

торый связан с предрассудками и который наносит вред не только жерт-

ве, но и ее притеснителю.

 

Прочитав первый абзац следующей главы, вы поймете, что я имею в

виду.

 

Предрассудок

 

Полицейский-белый что есть силы заорал: <Эй, парень! Ну-ка, иди сюда!>

Слегка обеспокоенный, я ответил: <Я не парень!> Тогда полицейский кинулся

ко мне, весь кипя от ярости, и, нависнув надо мной, фыркнул: <Че ты ска-

зал, парень?> Тут он в считанные секунды обыскал меня и уже строго спро-

сил: <Как твое имя, парень?> Не на шутку испугавшись, я ответил: <Доктор

Пуссен. Я врач>. Он сердито поиграл желваками и прошипел: <Как твое имя, а

не фамилия, парень?> Я колебался, и полицейский бросил угрожающий взгляд

и сжал кулаки. Чувствуя, как бьется сердце, я едва выдохнул: <Элвин>. Он

продолжал психологически истязать меня, заорав: <Слышишь, Элвин, в сле-

дующий раз, когда я тебя позову, сразу же дуй с глаз моих! Понял?> Я все

еще медлил с ответом. <Понял, парень?> [1]

 

Если бы это была сцена из голливудского фильма, герой, вероятно,

лягнул бы побольнее своего обидчика, и победа осталась бы за доктором. Но

в реальной жизни чернокожий доктор Пуссен просто убрался подобру-по-

здорову, униженный и, по его собственным словам, <психологически каст-

рированный>. Ощущение безнадежности и бессилия - этот удел угнетен-

ных - с неизбежностью приводит к снижению самооценки, и этот процесс

начинается еще в раннем детстве.

 

Много лет назад Кеннет и Мэйми Кларки [2] продемонстрировали,

что чернокожие дети - некоторым из них было всего три года - уже были

убеждены, что все черное значит <плохое>: они отказывались играть с

<чернокожими> куклами, словно чувствуя, что куклы-<белые> красивее и

во всех отношениях лучше! Этот эксперимент заставляет предположить,

что организация системы образования по принципу <в равных условиях,

но по отдельности>* на самом деле не означала подлинного равенства,

 

302

 

потому что само разделение неявно предполагает, что дети представителей

национальных меньшинств подвергаются сегрегации ввиду того, что они

хуже белых, что с ними <что-то не в порядке>. И на данный эксперимент

специально ссылались в эпохальном решении Верховного суда Соединен-

ных Штатов Америки (дело <Браун против Образовательного совета>,

1954 г.), объявившем существование сегрегированных школ неконститу-

ционным.

 

Занижение самооценки присуще не одним только чернокожим аме-

риканцам, оно характерно и для других угнетенных групп граждан. В эк-

сперименте, аналогичном исследованию Кларков, Филип Голдберг [3] про-

демонстрировал, что и женщин приучают смотреть на себя, как на су-

ществ, стоящих интеллектуально ниже мужчин.

 

В данном эксперименте Голдберг попросил студенток познакомить-

ся с научными статьями и оценить их по таким параметрам, как компе-

тентность, стиль и тому подобным. Некоторым студенткам достались ста-

тьи, подписанные авторами-мужчинами (например, неким Джоном

Т. Маккеем), другим - те же статьи, но подписанные авторами-женщи-

нами (соответственно, Джоан Т. Маккей), В результате студентки значи-

тельно выше оценивали статьи, авторами которых были мужчины, и

ниже - статьи, авторами которых были женщины. Иными словами, эти

студентки <знали свое место>: они рассматривали интеллектуальные ре-

зультаты других женщин как заведомо низшие по сравнению с результа-

тами коллег-мужчин (так же, как чернокожие дети усвоили, что <черные>

куклы уступают <белым>). Таково наследие предубежденного общества.

 

В исследовании Голдберга предрассудки испытуемых в отношении

представителей их же собственной половой группы, привели студенток к

низкой оценке интеллектуального труда других женщин. Однако воздей-

ствие предрассудков на угнетаемую группу может оказаться куда более

коварным: оно может перейти из области восприятия в сферу реальной

деятельности^. Исследования показывают, сколь мощным может быть стол-

кновение с предрассудком: индивиды, которых просто временно назначи-

ли на низкостатусную позицию в группе и зачислили в ряды меньшинства,

на самом деле начинали отставать в выполнении заданий, требующих на-

выков и концентрации внимания.

 

Например, в работе Джона Джеммотта и Элиды Гонзалес [4] учени-

ки четвертого класса были разбиты на группы, состоящие из четырех че-

ловек, и каждому из школьников был определен соответствующий статус

в группе - высокий или низкий. Дети с высоким статусом получили боль-

шие и шикарные значки со словом <БОСС> и сверкающими звездочками

на них, в то время как дети с низким статусом вынуждены были носить

маленькие и невзрачные значки с едва видимым словом <Помощник>. Кро-

ме того, состав каждой из этих групп-четверок подбирался таким обра-

 

* <Separate but equal> - принцип, оправдывавший расовую сегрегацию в американских школах,

процесс отмены которой начался в середине 1950-х годов.

 

303

 

зом, что ребенок оказывался принадлежащим в своей группе либо к боль-

шинству, либо к меньшинству. Так, в условиях принадлежности к мень-

шинству ребенок оказывался либо <боссом> в компании с тремя <помощ-

никами>, либо <помощником> - в компании с тремя <боссами>; в усло-

виях принадлежности к большинству он, соответственно, оказывался либо

<боссом> в компании с двумя другими <боссами> и одним <помощни-

ком>, либо <помощником> вместе с двумя другими <помощниками> и

одним <боссом>. После того как дети приняли участие в непродолжитель-

ной общегрупповой деятельности, им поручили самостоятельно решить

десять анаграмм.

 

Джеммотт и Гонзалес обнаружили, что индивидуальные результаты

детей, названных <боссами>, превзошли результаты детей, названных

<помощниками>. Более того, самые низкие результаты - с большим от-

рывом - получили дети, которым приписали низкий статус и которые к

тому же были поставлены в положение меньшинства - один <помощник>

в компании с <боссами>.

 

Результаты этого эксперимента особенно впечатляют, если принять

во внимание, что предпринятые экспериментаторами манипуляции со

статусом и принадлежностью к меньшинству или большинству не имели

никакой прямой связи с выполняемым заданием! Однако простой факт

<оставления в меньшинстве> и ярлычок <низшего> сам по себе оказался

достаточно разрушительным, чтобы ухудшить результаты ребенка. Полез-

но также заметить, что отрицательные эффекты процесса навешивания

ярлычков возникли благодаря непродолжительному воздействию экспе-

риментальных условий. Отсюда можно представить себе, сколь глубоким

может быть влияние предрассудков на индивидов, которые всю жизнь не-

сли на себе отрицательные <ярлычки> и терпели иные формы несправед-

ливого к себе отношения.

 

Эксперимент Кларков был проведен в 1940-х гг., а исследование

Голдберга - в 1960-е гг. С тех пор в нашем обществе произошли важные

изменения. Действительно, более поздние исследования указывают на то,

что самооценки чернокожих и женщин, вполне вероятно, находятся на

подъеме [5], Этот прогресс вдохновляет, однако из него не следует, что

предрассудки перестали быть серьезной проблемой. Они продолжают су-

ществовать в бесчисленных скрытых формах, став менее заметными [6J,

но время от времени они все же принимают столь вызывающие формы,

что их не могут проигнорировать общенациональные средства массовой

коммуникации.

 

Остановимся на двух примерах. В 1987 г. более двадцати тысяч участ-

ников марша протеста, включая вдову покойного Мартина Лютера Кянга -

Коретту Скотт Кинг, собрались в маленьком городке на территории округа

Форсайт в штате Джорджия [7] . Они выбрали девятнадцатую годовщину

убийства Кянга, чтобы выразить свой протест против возрождения расизма

в этом штате и повсюду в Соединенных Штатах Америки. Марширующие

участники этой акции, которых охраняли воинские подразделения штата и

местные национальные гвардейцы, были встречены разъяренной толпой

 

304

 

местных жителей (многие из них были одеты в белые балахоны ку-клукс-

клана), выкрикивавших: <Ниггеры, убирайтесь домой!> Марш ознаменовал-

ся оскорбительными скандированиями, криками и камнями, летевшими в

демонстрантов.

 

А несколько лет спустя факт <превышения власти>, допущенный

несколькими офицерами полиции Лос-Анджелеса против чернокожего

водителя Родни Кинга, получил огласку благодаря видео- и аудиозапи-

сям, сделанным самой полицией и сохранившим явную расистскую ок-

раску этого преступления.

 

Хотя указанные инциденты были особенно наглядными, они не яв-

ляются чем-то из ряда вон выходящим; аналогичные события, хотя и ме-

нее драматичные, происходят достаточно часто - и во всех концах стра-

ны.

 

И все же, несмотря на подобные случаи, немногие станут отрицать,

что ситуация действительно улучшается, как бы болезненно и медленно

это ни происходило. И социальные психологи внесли большой вклад в

наше понимание психологических процессов, касающихся предрассудков

и дискриминации. А кроме того, как мы сейчас убедимся, ученые даже

продемонстрировали ряд возможных решений этой проблемы.

 

Стереотипы и предрассудки

 

Специалисты в области социальных наук определяли предрассудок (или пре-

дубеждение) по-разному. Формально говоря, существуют как положи-

тельные, так и отрицательные предрассудки: у меня может быть предубеж-

дение против какого-то современного художника, а может быть предубеж-

дение в пользу него.

 

Это значит, что уже до того, как я лично познакомлюсь с Сэмом

Пачкуном, про которого говорят, что он - современный художник, у

меня будет чувство симпатии или антипатии к нему и я буду склонен

ожидать от него проявления определенных личностных свойств. Так, если

понятие <современный художник> ассоциируется у меня с несколько из-

неженной манерой поведения, то я, разумеется, буду шокирован и не

поверю своим глазам, если Сэм Пачкун ворвется в комнату, сметая все на

своем пути, и с выражением лица, более уместным для полузащитника

футбольной команды <Чикагские медведи>. Если же понятие <современ-

ный художник> ассоциируется у меня с политическим радикализмом, то я

буду крайне удивлен, увидев Сэма Пачкуна со значком, на котором изоб-

ражен портрет Роналда Рейгана.

 

В этой главе я не буду обсуждать ситуации, связанные с предрассуд-

ками <в пользу> кого бы то ни было, поэтому мое рабочее определение

предрассудка будет ограничено отрицательными аттитьюдами. Итак, я буду

определять предрассудок как враждебный или отрицательный аттитьюд в

отношении хорошо различимой группы людей, основанный на обобщениях, сфор-

мулированных на основе искаженной или неполной информации.

 

305

 

Например, когда мы говорим, что у данного индивида есть предрассуд-

ки в отношении чернокожих, то имеем в виду следующее: данный индивид

настроен на враждебное поведение в отношении чернокожих и считает, что

за редким исключением <все черные одинаковы>. Характеристики, которые

он приписывает людям с черной кожей, либо абсолютно неточны, либо в

лучшем случае они основаны на крупице правды, распространяемой (с упор-

ством, достойным лучшего применения) данным индивидом на всю группу

в целом.

 

В классической книге <Природа предрассудка> Гордон Оллпорт при-

водит следующий диалог:

 

Г-н X: Вся проблема с евреями состоит в том, что они заботятся

только о членах своей собственной группы.

 

Г-н Y: Однако, как следует из доклада Фонда местных добро-

вольных пожертвований, они жертвуют больше (пропорционально их чис-

ленности) на нужды местного самоуправления, чем не-евреи.

 

Г-н X'. Это только доказывает, что им важно купить себе популяр-

ность и окончательно влезть во все дела христиан. Они ни о чем другом

не думают, кроме как о деньгах! Вот почему среди банкиров так много

евреев.

 

Г-н Y: Но вот в недавнем исследовании сказано, что процент ев-

реев в банковском бизнесе незначителен - он гораздо меньше, чем про-

цент не-евреев!

 

Г-н X: О чем я и говорю: они не желают заняться респектабель-

ным бизнесом; если они чем-то и занимаются, то лишь тем, что делают

себе деньги в кинобизнесе или заправляют ночными клубами [8].

 

Данный диалог гораздо лучше иллюстрирует коварную природу предрас-

судка, чем это сделали бы горы доказательств. Что, в сущности, заявляет г-н X?

<Не морочьте мне голову фактами, мне и так все ясно!> Он даже не пытается

оспорить данные, о которых ему сообщает г-н Y, а занят тем, что либо успешно

искажает факты так, чтобы заставить их служить поддержкой его ненависти к

евреям, либо отбрасывает их, нимало не смущаясь, и переходит к атаке на

новом <поле>. Глубоко предубежденный человек имеет стойкий иммунитет к

той информации, которая расходится с его лелеемыми стереотипами. Знамени-

тый юрист Оливер Венделл Холмс-младший однажды сказал: <Попытки обра-

зовать фанатика - это то же самое, что направить луч света прямо в глаза: зрачки

инстинктивно сужаются>.

 

Можно уверенно утверждать, что все мы в той или иной степени под-

вержены предрассудкам, независимо от того, направлены ли они против

этнической, национальной или расовой группы, против людей с иными

сексуальными предпочтениями, против какой-либо определенной геогра-

фической местности, выбираемой в качестве места жительства, или про-

тив конкретных продуктов питания.

 

Возьмем в качестве примера пищу. В культуре, к которой мы принад-

лежим, большинство людей не едят насекомых. А теперь предположим,

что некто, подобно г-ну Y, пытается убедить вас, что гусеницы или какие-

 

306

 

нибудь уховертки очень богаты белком и, будучи особым образом приготов-

лены, становятся просто объедением. Кинетесь ли вы тут же домой, чтобы

включать плиту? Вероятно, нет. Скорее всего, как и г-н X, вы тут же отыщете

какое-то иное объяснение вашему предубеждению против насекомых, на-

пример, вы сочтете, что они отвратительны на вид. В конце концов, наша

культура требует от нас, чтобы мы поедали только эстетически прекрасные

существа - такие, как, например, омары!

 

Гордон Оллпорт написал свою книгу в 1954 г., поэтому диалог меж-

ду г-ном Х и г-ном Y сегодняшнему читателю может показаться слегка

устаревшим. Действительно ли люди мыслят подобными категориями?

Неужели может еще найтись настолько примитивный человек, который

поверит этим старым и ошибочным стереотипам по поводу еврейских бан-

киров? Навряд ли. Однако спустя двадцать с чем-то лет после диалога,

описанного Оллпортом, похожее заявление было сделано не рядовым граж-

данином, а высокопоставленным военным, в руках которого сосредоточе-

на наибольшая армейская власть в стране, - генералом Джорджем С. Бра-

уном, председателем Объединенного комитета начальников штабов. В пуб-

личном выступлении, посвященном <еврейскому влиянию в конгрессе>,

генерал заявил буквально следующее: <...оно столь велико, что вы даже не

поверите... Знаете, у них в руках находятся банки, газеты. Оглянитесь и вы

увидите, где замешаны еврейские денежки!> [9]

 

Подобный тип обобщения характеристик или мотивов отдельных инди-

видов на группу людей, выраженный генералом Брауном, называется стерео-

типизацией. Мыслить стереотипно - значит приписывать идентичные характе-

ристики любому человеку в группе, не обращая внимания на реальные разли-

чия между членами этой группы. Так, верить в то, что у чернокожих -

прирожденное чувство ритма, а евреи - меркантильны, означает предполагать,

что фактически все чернокожие чувствуют ритм, и фактически все евреи только

тем и заняты, что приобретают собственность.

 

Мы обучаемся приписывать одинаковые характеристики с самого юно-

го возраста. В одном из исследований [10] школьников пятого и шестого

классов попросили оценить своих одноклассников по ряду качеств: популяр-

ность, лидерство, справедливость и тому подобным. В результате по всем

положительным свойствам дети из семей, принадлежавших к высшему клас-

су, были оценены выше, чем дети из семей, относящихся к низшему классу.

Создается впечатление, что подростки оказались не способны оценивать од-

ноклассников как индивидуальности и вместо этого стереотипизировали их

на основе принадлежности к социальному классу.

 

Как мы уже видели в главе 4, стереотипизация не обязательно явля-

ется намеренным актом злоупотребления, часто это просто способ, с по-

мощью которого мы, люди, упрощаем наш взгляд на мир, и мы делаем

это все без исключения. Когда мы слышим словосочетания <нью-йоркс-

кий таксист> или <итальянец-парикмахер>, то у большинства из нас в

головах появляется достаточно определенная картина. В той мере, в какой

стереотип основывается на опыте, он, в основном является верным, он мо-

жет быть адаптивным и наиболее экономным способом взаимодействия со

 

307

 

сложными событиями. В то же время если стереотип ослепляет нас, не давая

рассмотреть индивидуальные различия внутри некоторого класса людей, то

он неадаптивен и несет потенциальную опасность.

 

Вот один пример: из-за искажения, допускаемого средствами массо-

вой коммуникации, чернокожие члены нашего общества у большинства

белых ассоциируются с насильственным поведением. Как может этот сте-

реотип привести к несправедливым и репрессивным действиям против

чернокожих? Чарлз Бонд вместе со своими коллегами затронул этот воп-

рос в исследовании, в котором сравнивалось обращение с белыми и чер-

ными пациентами психиатрической клиники, персонал которой состоял

только из белых сотрудников [II]. Исследователи рассмотрели два наибо-

лее распространенных метода, которые использовались персоналом кли-

ники в реагировании на инциденты, связанные с проявлением насилия у

пациентов: временное помещение человека в специальную изолирован-

ную камеру или содержание его в смирительной рубашке с последующим

применением успокоительного лекарства. Изучение клинических журна-

лов регистрации процедур за период в 85 дней вскрыло следующую зако-

номерность: более суровая процедура - смирительная рубашка и успоко-

ительное - в отношении чернокожих пациентов применялась почти в четы-

ре раза чаще, чем в отношении пациентов-белых, и это несмотря на то,

что количество насильственных инцидентов с участием белых практичес-

ки не отличалось от количества инцидентов с участием черных. Более того,

эта дискриминационная практика процветала даже несмотря на то, что

при приеме в клинику чернокожим пациентам в среднем более часто ста-

вился диагноз меньшей склонности к насилию, по сравнению с пациен-

тами-белыми. Однако с течением времени персонал клиники начинал от-

носиться к чернокожим пациентам так же, как и к белым: по истечении

первого месяца, проведенного в клинике, использование смирительной

рубашки в отношении чернокожих резко уменьшалось. Очевидно, пред-

рассудки относительно <черных> как группы срабатывали до тех пор, пока

чернокожие пациенты были относительными новичками в клинике; за-

тем, по мере того как степень знакомства белых сотрудников с конкрет-

ным чернокожим пациентом возрастала, сходило на нет и поведение, обус-

ловленное предубеждением.

 

Таким образом, данное исследование подводит к выводу о том, что

знакомство, возникающее вследствие длительного межрасового общения,

потенциально может уменьшить несправедливую стереотипизацию и вы-

мостить путь для признания индивидуальных характеристик. Однако, как

мы увидим дальше в этой главе, только лишь контакта между различными

расами недостаточно, чтобы разрушить сильно укрепившиеся стереотипы

и фанатизм.

 

Для дальнейшей иллюстрации коварных эффектов расовых и этнических

стереотипов давайте рассмотрим случай, когда представители некоторого мень-

шинства обвинены в совершении преступления и отправлены за решетку. Пред-

положим, они обращаются с прошением о досрочном освобождении. Переве-

сит ли у тех, кто будет принимать решение, расовый или этнический статус

 

308

 

заключенных иную информацию о них (обстоятельства их жизни или их

примерное поведение в тюрьме), которая обычно учитывается в принятии

подобных решений? Исследования показывают, что подобная когнитивная

тенденциозность в этих случаях действительно имеет место.

 

Так, Гален Боденхаузен и Роберт Уайер [12] попросили студентов по-

знакомиться с фиктивными делами осужденных, подавших прошение о дос-

рочном освобождении, и на основании содержавшейся в деле информации

вынести свое решение. В ряде случаев преступления <соответствовали> образу

правонарушителей, когда, например, латиноамериканец Карлос Рамирез

сидел в тюрьме за вооруженное нападение и ограбление, а англосакс

Эшли Чемберлен, принадлежавший к высшему классу, был осужден за ра-

страту; в других случаях тип преступления не соответствовал стереотипному

образу преступника. В тех случаях, когда преступления находились в согла-

сии со стереотипным образом преступника, у студентов наблюдалась тенден-

ция к игнорированию другой значимой информации (такой, как примерное

поведение в тюрьме), и они более сурово реагировали на прошение о дос-

рочном освобождении.

 

Таким образом, когда люди ведут себя так, что это вполне согласуется с

нашими стереотипами, мы склонны закрывать глаза на информацию, которая

могла бы подсказать нам, почему они совершили преступление. Вместо того

чтобы воспринять информацию, касающуюся определенных жизненных обсто-

ятельств, вызвавших преступные действия, мы скорее предположим, что ему

способствовало что-то, свойственное самим этим людям*. Многие ли испытуе-

мые в эксперименте Боденхаузена и Уайера в реальной жизни подвергались

нападению какого-нибудь латиноамериканца или теряли деньги в результате

действий растратчика-англосакса? Более чем вероятно, немногие, поскольку

большинство стереотипов основано не на действительном жизненном опыте, а

на слухах и пересудах или на образах, сформированных для нас средствами

массовой коммуникации, или же возникших в наших головах как способ оп-

равдания наших собственных предрассудков и жестокости.

 

Думать о живущих в США чернокожих или выходцах из латиноамери-

канских стран как о людях глупых или опасных в ряде случаев оказывается

удобным, если это оправдывает лишение их достойного образования или

отказ им в досрочном освобождении. Точно так же оказывается удобным ду-

мать о женщинах как о существах, биологически более предрасположенных

к работе по дому, если общество, в котором доминирующая роль принадле-

жит мужчинам, желает и дальше держать женщин привязанными к пылесо-

су, а представителей <низшего класса> воспринимать как лишенных амби-

ций, менее умных и склонных к преступному поведению людей, если мы и

 

* Спешу добавить, что эти данные получены в результате эксперимента со студентами,

которым были предложены некоторые гипотетические ситуации. А из этого следует, что, взятые

сами по себе, эти данные не доказывают, что официальные лица, от которых зависит решение о

досрочном освобождении, ведут себя точно так же. Однако описанный эксперимент <Зейс/яви-

тельпо демонстрирует, что когнитивная тенденциозность присуща даже умным и благонамерен-

ным людям. И до тех пор пока мы не будем постоянно иметь это в виду, сохраняя бдительность

на сей счет, любой из нас может совершить ту же самую ошибку. - Примеч. автора.

 

309

 

дальше хотим платить им по минимуму за черную работу или вообще жела-

ем, чтобы они держались подальше от тех мест, где живем мы сами. Во всех

перечисленных случаях эти стереотипы действительно пагубно сказываются

на тех, кого они касаются, порождая уже обсуждавшиеся ранее на страницах

этой книги эффекты самореализующихся пророчеств.

 

Несколько лет назад попытка президента Клинтона снять ограничения на

службу в армии гомосексуалистов натолкнулась на жесткое противодействие. Не

чем иным, как дремучими стереотипами, можно объяснить высказывания не-

которых высокопоставленных военных и политиков, предвещавших ужасаю-

щие последствия и падение нравов в случае, если эти граждане станут носить

военную форму. Потрясающая ирония всей этой истории состоит в том, что уже

и так на протяжении многих лет тысячи геев и лесбиянок квалифицированно и

без лишнего шума выполняют свой патриотический долг в рядах вооруженных

сил, не создавая никаких дополнительных трудностей!

 

Содержание стереотипа само по себе не всегда является обидным; од-

нако надо сказать со всей определенностью, что стереотипы всегда наносят

вред своему объекту, даже если они выглядят нейтральными или даже поло-

жительными. К примеру, приписывание <амбициозности> евреям, <естествен-

ного чувства ритма> чернокожим или <артистического темперамента> гомо-

сексуалистам не обязательно несет оттенок <негативности> [13]; однако все

эти обобщения все равно являются обидными хотя бы потому, что лишают

человека права быть воспринятым и понятым как индивидуальность, со сво-

ими особыми чертами, будь они положительными или отрицательными. Бо-

лее того, в большинстве случаев содержание стереотипов как раз особой

деликатностью не отличается, оно явно обижает и оказывает весьма пагуб-

ное воздействие на членов группы, которая является объектом стереотипа.

Позвольте мне проиллюстрировать это одним впечатляющим примером.

 

Клод Стил [14] отмечает вызывающий тревогу кризис в системе предо-

ставления образования студентам-афро-американцам. Проще говоря, в аме-

риканских колледжах наблюдается заметный разрыв в академических

результатах чернокожих студентов и студентов-белых; более того, данные

по отчисленным из университетов свидетельствуют, что чернокожих сту-

дентов выбывает почти вдвое больше, чем студентов-белых. Хотя всякого

рода исторических и социальных объяснений этому можно отыскать вели-

кое множество, Стил считает, что их явно недостаточно. В частности, эти

факторы не могут объяснить того, что указанный разрыв одинаково велик

и среди хорошо подготовленных к учебе в университете студентов (чей

уровень подготовки демонстрировали ранее полученные оценки) и среди

плохо подготовленных студентов. Иными словами, кажется, происходит не-

что, что мешает даже очень ярким и хорошо подготовленным чернокожим

студентам достичь столь же высоких академических результатов, какие имеют

их белые сверстники, обладающие теми же способностями и достигшие того

же уровня подготовленности.

 

Чтобы разобраться в этой проблеме, Клод Стил и Джошуа Аронсон

[15] высказали предположение, что главным фактором, способствующим

замеченному отставанию чернокожих студентов, может быть их опасение

 

310

 

подтвердить существующий негативный стереотип <интеллектуальной непол-

ноценности>, и неудивительно, что эта их тревога проявляется в насыщенном

оценками учебном процессе. Подобный избыточный <груз тревожности>, в свою

очередь, может подавить способность человека к выполнению оценочных зада-

ний типа тестов. Имея все это в виду, в своем примечательном эксперименте

Стил и Аронсон индивидуально проводили сложный вербальный тест (GRE)*

с чернокожими и белыми студентами Стэнфордского университета. При этом

одну половину испытуемых убедили в том, что исследователь измеряет их ин-

теллектуальные способности, а другую половину - в том, что исследователь

просто проверяет тест, и, таким образом, процедура не имеет никакого отно-

шения к тестированию способностей студентов.

 

Результаты оказались очень убедительными. Студенты-белые одинаково

хорошо справились с заданием вне зависимости от того, считали ли они его

проверкой своих способностей или нет. Что касается чернокожих студентов, то

те из них, кто считал, что тест появляется проверкой их способностей, выпол-

нили задание так же хорошо, как и белые; по контрасту с ними студенты,

думавшие, что задача теста - оценить их способности, справились с заданием

хуже белых студентов. Такова сила стереотипов!

 

Стереотипы и атрибуции

 

Стереотипизация является частным случаем более общего феномена - атри-

буции. Как мы уже видели в главе 4, когда происходит какое-то событие, у

людей проявляется склонность найти его причину. В случае, когда человек

совершает действие, наблюдатели начинают размышлять о причине, которая

его вызвала. Например, если крайний нападающий футбольной команды, за

которую вы болеете, проваливает атаку, упустив мяч, то этому обстоятель-

ству может быть множество самых различных объяснений. Возможно, солнце

било нападающему прямо в глаза, или он в данный момент подумал о боль-

ном сыне, или сознательно упустил мяч, поскольку перед матчем сделал

ставку в тотализаторе на победу команды противника, или услышал за спи-

ной топот несущегося защитника и испугался; наконец, может оказаться,

что нападающий вашей команды просто <не тянет>! Заметьте, что каждое из

вышеприведенных объяснений ошибки ведет к совершенно различным по-

следствиям: вы по-разному будете относиться к спортсмену в зависимости от

того, совершил ли он свой промах, задумавшись о больном сыне, или пото-

му, что сделал ставку на команду противника.

 

Как вам известно, эта потребность в отыскании причины поведения

другого человека является частью присущей людям тенденции - не доволь-

ствоваться имеющейся информацией, а идти дальше (<копать> глубже). Часто

это стремление оказывается функциональным.

 

* Graduate Record Evaluation - стандартный тест, используемый в американской системе образо-

вания. - Примеч. научного ред.

 

311

 

К примеру, представьте, что вы только что переехали в незнакомый

город, где у вас нет друзей, и вы испытываете одиночество. Раздается стук в

дверь: это ваш новый сосед Джо, который просто хочет пожать вам руку и

познакомиться по-соседски. Вы приглашаете его войти. В конечном счете он

пробыл у вас минут двадцать, причем вы весьма интересно побеседовали. Вы

ощущаете настоящий подъем: наконец-то у вас появился в этом городе пер-

вый друг! Однако перед самым уходом он говорит: <Да, кстати, если вам

нужна помощь в приобретении медицинской страховки, то вы можете на

меня положиться. Я работаю в страховом бизнесе и с удовольствием обсужу

с вами все детали>. С этими словами он откланивается, оставив вам свою

визитную карточку. А вы остаетесь наедине со своими раздумьями. Так кем же

он, этот ваш сосед, является на самом деле - другом, который по случайно-

сти оказался страховым агентом, или страховым агентом, который притво-

ряется вашим другом, чтобы удачнее сбыть вам свой товар? Перед тем как

решить, стоит ли поддерживать с ним какие-либо отношения, вам просто

необходимо разобраться в этом.

 

Повторю еще раз: осуществляя атрибуции, индивид должен идти даль-

ше имеющейся информации, <копать> глубже. Нам неизвестны причины,

отчего замешкался крайний нападающий, мы ничего не знаем и об истинных

мотивах соседа Джо, подвигнувших его на выражение дружеского участия.

Нам остается обо всем этом лишь гадать. И, следовательно, наши причинные

(каузальные) интерпретации могут быть точными или ошибочными, функ-

циональными или дисфункциональными.

 

В ситуации неопределенности люди склонны осуществлять атрибуции,

соответствующие их убеждениям или предубеждениям; Томас Петтигрю ок-

рестил это явление <величайшей ошибкой атрибуции> [16]. Вот как она прояв-

ляется. Если мистер Фанатик пришел солнечным днем в среду в парк и уви-

дел сидящего на скамейке хорошо одетого мужчину - белого, англосакса,

протестанта*, то никаких особых эмоций эта картина у мистера Фанатика не

вызовет. Однако, если на той же скамейке в то же время будет загорать на

солнышке хорошо одетый чернокожий, мистер Фанатик легко придет к зак-

лючению, что перед ним - безработный, и это приведет мистера Фанатика

в ярость: значит, он платит налоги своими кровными денежками, чтобы эти

неумехи и никчемные бездельники могли покупать себе благодаря системе

пособий такие роскошные костюмы! Точно так же, если мистер Фанатик

проходит мимо дома мистера Англо и видит перевернутый мусорный бак,

содержимое которого рассыпано прямо на тротуаре, то наш герой быстро

заключит, что тут постарались бродячие псы, рыскавшие в поисках пищи.

Однако стоит ему увидеть ту же самую картину рядом с домом мистера Гар-

сиа, как мистер Фанатик тут же оскорбится и лишний раз уверится в мысли,

что <эти люди живут, как свиньи>.

 

* White Anglo-Saxon Protestant (сокращенно WASP) - человек белой расы, англосаксонского

происхождения, протестант по вероисповеданию. Общепринятое обозначение представителя доми-

нирующего в США большинства, относящегося к <среднему классу>, имеющего среди предков

первопоселенцев из северной части Европы и противопоставляемого всем другим этническим, расо-

вым и религиозным меньшинствам.

 

312

 

Итак, не только предубеждение явно влияет на атрибуции и заключе-

ния мистера Фанатика, но и его ошибочные заключения оправдывают и

усиливают возникающие у него отрицательные чувства. Таким образом, в

целом процесс атрибуции может раскручиваться по спирали: предрассудок

вызывает определенные типы негативных атрибуций или стереотипов, а те,

в свою очередь, усиливают тот же предрассудок [17].

 

Атрибуции и половые роли. Указанное свойство процесса атрибуции наи-

более ясно было продемонстрировано в исследовании половых ролей.

 

Для примера давайте обратимся к хорошо контролируемому экспери-

менту Ширли Фелдман-Саммерс и Сары Кислер [18]. Исследовательницы

выяснили, что мужчины-студенты старших курсов, столкнувшись с феноме-

ном преуспевающей женщины-врача, восприняли ее как менее компетент-

ного и выбравшего более легкий путь к достижению успеха специалиста, по

сравнению с преуспевающим врачом-мужчиной. Что касается студенток-стар-

шекурсниц, то для них вся ситуация предстала в несколько ином свете. Они не

сочли женщину-врача менее компетентной, чем мужчину-врача, однако, по

их мнению мужчина легче добился успеха. Кроме того, и студенты и студен-

тки атрибутировали женщине-врачу более высокую мотивацию. При этом сле-

дует заметить, что подобное объяснение может оказаться замаскированным

намеком на то, что способности и профессиональные навыки у преуспевающей

женщины на самом деле более скромные, чем у мужчины!

 

Эта возможность дает себя знать в аналогичном исследовании Кэй До и

Тима Эмевейлера [19], в котором было показано, что в случае, когда поло-

вой стереотип достаточно силен, на него <покупаются> даже члены стереоти-

пизируемой группы. Конкретно, эксперимент состоял в следующем: студен-

тов и студенток познакомили с весьма успешными результатами, которых

добился их товарищ (мужчина или женщина) при выполнении сложного

задания, после чего испытуемых попросили высказать собственные сообра-

жения о том, что, по их мнению, послужило причиной успеха. Так вот, и

студенты и студентки приписывали достижения мужчины почти исключи-

тельно его способностям, а когда оценивались успехи женщины, то обе груп-

пы сходились на том, что простая удача играет гораздо большую роль в дос-

тижениях женщины, чем в достижениях мужчины,

 

Интересно, что присущая женщинам тенденция принижать фактор

способностей, когда речь заходит об их успехах, проявляется даже в самоат-

рибуциях'. Джон Николлс [20], наблюдая за учащимися четвертого класса,

обнаружил следующую зависимость: школьники приписывали свои успехи

в выполнении сложного интеллектуального задания своим способностям, в

то время как школьницы были склонны к умалению своих способностей.

И более того, в то время как мальчики научились защищать свое Я, припи-

сывая собственные неудачи невезению, девочки в большей мере возлагали

ответственность за неудачи на себя самих.

 

Данная особенность самоатрибуций может иметь ряд интересных след-

ствий.

 

Предположим, теннисист-мужчина проигрывает первый сет матча,

состоящего из трех сетов, со счетом 2:6. Какие выводы он сделает? Вероятно,

 

313

 

он решит, что недостаточно выложился или что удача от него отвернулась, в

конце концов, его сопернику явно везло с этой серией чисто случайно вы-

игранных мячей! А что подумает теннисистка, оказавшаяся в аналогичной

ситуации? Согласно данным, полученным Николлсом, она может подумать,

что обладает меньшим мастерством, чем соперница, ведь счет говорит сам за

себя: 2:6. И вот тут-то начинается самое интересное! Атрибуции, сделанные

игроками по поводу проигранного ими первого сета, могут отчасти опреде-

лить их успех или неудачу в последующих сетах. Иначе говоря, мужчины

могут приложить все силы, чтобы вырвать победу в следующих двух сетах и

выиграть матч. Что же касается теннисисток, то они, напротив, могут окон-

чательно опустить руки, проиграв последующий сет, а вместе с ним и весь

матч.

 

Фактически именно это и происходит. В недавнем исследовании [21]

были тщательно изучены результаты 19 300 теннисных матчей. В этих матчах

после проигранного первого сета мужчины чаще, чем женщины, концент-

рировались и выигрывали второй и третий сеты, а женщины чаще проигры-

вали матч <всухую>. Данный феномен встречается даже среди игроков-про-

фессионалов, иначе говоря, среди тех, кто уверенно причисляет себя к та-

лантливым и способным теннисистам.

 

Марлен Тернер и Энтони Пратканис [22] продвинули изучение само-

атрибуций еще на шаг вперед, продемонстрировав, что негативные самоат-

рибуции, вызванные процедурами отбора женщин при устройстве на рабо-

ту, могут воспрепятствовать реальным успехам этих женщин на рабочем месте.

 

Научные интересы Тернер и Пратканиса лежали в плоскости изучения

ряда возможных вредных побочных эффектов <программ поддержки>*. Извес-

тно, что эти программы были в целом полезными в той мере, в какой они

открывали талантливым женщинам возможность занимать вакансии, прежде

для них недоступные. К несчастью, можно указать и на неблагоприятные

эффекты: ряд таких программ как бы ненамеренно ставил своего рода клей-

мо на талантливых женщин (<стигму>), создавая иллюзию, что их выбрали в

основном из-за их пола, а не из-за их таланта. Какое же воздействие оказали

эти программы на принявших в них участие?

 

В тщательно контролируемом эксперименте Тернер и Пратканис убе-

дили часть женщин, что их взяли на работу лишь по половому критерию, в

то время как другие женщины прошли сложный тест, после чего им сообщи-

ли, что своим приемом на работу они обязаны положительным результатам

его прохождения. В итоге те женщины, которым сообщили, что их взяли на

работу из-за их пола, а не из-за их достоинств, низко оценивали свои спо-

собности. Вдобавок, когда тест требовал приложения значительных усилий,

 

* Принятые в США федеральные программы льгот при приеме на работу, при поступлении в

университеты и так далее для представителей меньшинств и других находящихся в невыгодной ситу-

ации социальных групп. В самое последнее время под влиянием <политической корректности> заметно

свертывание подобных программ, ибо они, по мнению идеологов политкорректности, оскорбительны

для данных социальных групп, так как неявно предполагают их относительную ущербность и непол-

ноценность.

 

314

 

женщины, считавшие, что их предпочли другим претендентам просто из-за

их пола, и не пытались действовать столь же упорно, как женщины, убеж-

денные, что поступили на работу благодаря своим деловым качествам (этот

феномен назвали саморазрушительным поведением).

 

Нет сомнений в том, что атрибуции, связанные с половыми стереоти-

пами, - будь то самоатрибуции или атрибуции, сделанные другими, - мо-

гут наносить вред. Причем, как продемонстрировали в своем исследовании

Кэй До и Джанет Тэйнор [23], эти атрибуции часто служат своего рода обо-

юдоострым мечом, порождая тенденциозность и нанося удары и по женщи-

нам, и по мужчинам, хотя от вторых и ждут успехов, однако не достигшего

их мужчину третируют больше, чем испытавшую неудачу женщину!

 

В своем эксперименте До и Тэйнор дали испытуемым прослушать запи-

санное на пленку собеседование со студентами, претендовавшими на полу-

чение престижной стипендии. В случае, когда претендент отвечал успешно и

был мужчиной, его оценивали как более компетентного, по сравнению с

женщиной, отвечавшей столь же успешно; зато, когда ответы соискателя-

мужчины были слабыми, его оценили как гораздо менее компетентного, по

сравнению с соискательницей, отвечавшей столь же неудачно.

 

В совокупности результаты этих исследований свидетельствуют о том,

что в нашем обществе успехов ждут от мужчин и их же жестко третируют в

случае неудач. От женщин же успехов, как правило, не ждут, и когда женщи-

нам удается их достичь, таких женщин рассматривают (и они сами себя рас-

сматривают) как диковинки с необычайно высоким уровнем мотивации

или же просто везения. Когда неудачу терпят женщины, к ним относятся

более снисходительно.

 

Итак, благосклонное отношение к человеку в зависимости от его пола,

принадлежности к группе меньшинств может привести к успеху в выравни-

вании условий для честного соревнования, но если это не делается должным

образом, то такая поддержка может иметь ряд нежелательных последствий и

привести отобранного по этим критериям человека к описанной выше само-

разрушительной стратегии.

 

Обвинение жертвы

 

Для тех, кто сам никогда не испытывал каких-либо предрассудков, не всегда

легко представить себя в качестве их жертвы. Особенно нелегко дается эмпа-

тия представителям доминирующего большинства, чувствующим себя в от-

носительной безопасности: они могут сочувствовать жертвам предрассудков

и желать, чтобы предрассудков не было, но часто в их аттитьюдах все же

проскальзывает нотка убежденности в собственной правоте. А это ведет к

тенденции перекладывать вину на жертву предрассудков.

 

Указанная тенденция может выражаться в форме суждений о <заслу-

женной репутации>: <если на протяжении всей истории человечества ев-

реи постоянно становились жертвами притеснений - значит, они долж-

ны были сделать что-то не то>; <если ее изнасиловали - значит, она должна

 

315

 

была сама дать повод>; <если эти люди (афро-американцы, латиноамери-

канцы, индейцы, гомосексуалисты) не хотят на свою голову неприятно-

стей, почему бы им не...> (держаться в тени, помалкивать, не ходить туда,

где им не рады, и так далее в том же духе). Подобные предположения, по

сути, содержат в себе требование к <чужакам> подчиняться нормам более

строгим, чем те, что установлены для большинства.

 

Ирония, однако, состоит в том, что эта тенденция обвинять жертвы в

том, что они стали объектами нападок, атрибутируя затруднительное поло-

жение, в которое они попали, их собственным личностным свойствам и

отсутствию способностей, часто мотивирована желанием видеть мир цар-

ством справедливости!

 

Как показали Мелвин Лернер и его коллеги [24], люди склонны при-

писывать любую несправедливость, которую трудно объяснить какими-либо

иными причинами, личной ответственности того, кто оказался жертвой не-

справедливости. Например, если два человека одинаково усердно выполняют

одно и то же задание, и один из них посредством бросания монетки получает

значительное вознаграждение, а второй не получает ничего, то сторонние

наблюдатели будут склонны считать, что второй человек работал менее усер-

дно. Аналогично этому негативные аттитьюды в отношении бедных, включая

обвинения их самих в собственных невзгодах, в большей степени превалиру-

ют у индивидов, которые выражают сравнительно более твердую веру в спра-

ведливость окружающего мира [25].

 

Очевидно, нас пугает мысль, что мы живем в мире, где люди, совер-.

шенно ни в чем не виновные, могут быть лишены того, что заслужили, или

же самого необходимого, будь то равная плата за равный труд или основные

жизненные блага. По той же причине, когда шесть миллионов евреев уничто-

жают безо всякой видимой причины, чувствуешь себя спокойнее, если ве-

ришь, что они, может быть, совершили что-то, чтобы заслужить подобные

действия по отношению к ним!*

 

Дальнейшее понимание феномена <обвинения жертвы> приходит в

результате изучения работы Баруха Фишхоффа, посвященной тенденциозно-

сти <заднего ума> [26], которую мы обсуждали в главах 1 и 4.

 

Как вы, может быть, помните, исследование выявило нашу способ-

ность быть блестящими <экспертами на утро понедельника>**: после того,

как нам известен результат, все сложные и запутанные обстоятельства, оку-

тывавшие его появление на свет, внезапно становятся абсолютно ясными и

прозрачными, нам кажется, что мы <всегда их знали>, и если бы кто-нибудь

 

* Внимательный читатель мог заметить, что это более щадящая форма свойственной нам тен-

денции умалить достоинства человека, которого мы сами сделали жертвой. В главах 5 и 6 мы имели

возможность убедиться в том, что когда кто-то наносит вред другому, то агрессор стремится ума-

лить достоинства жертвы, превратить ее в <нечеловека>, а затем снова наносит ей вред. Теперь же

мы видим, что когда кто-то со стороны наблюдает, как другому не повезло, он приходит к мысли,

что жертва, должно быть. что-то сделала не так и заслужила свою участь.- Примеч. автора.

 

** Намек на то, что в понедельник утром все болельщики футбола, баскетбола и других

спортивных игр, которые проводятся по выходным дням, уже точно знают, как закончились

матчи.

 

316

 

попросил бы нас предсказать результат, то мы бы справились с этим без

труда. Однако это не более чем иллюзия.

 

В интересной серии экспериментов Ронни Янофф-Балман и его соав-

торы продемонстрировали силу тенденциозности <заднего ума> в укрепле-

нии веры испытуемых в то, что жертвы изнасилований сами несут ответ-

ственность за то, что с ними произошло [27].

 

Исследователи просили испытуемых прочитать описание некоего

свидания мужчины и женщины, встречавшихся еще во время совместной

учебы в университете. Все описания были идентичны, за исключением

последнего предложения; для половины испытуемых оно читалось так: <Пос-

леднее, что я помнила, - это то, что он меня изнасиловал>, а для второй

половины это звучало так: <Последнее, что я помнила, - это то, что он

проводил меня домой>. После того как испытуемым посоветовали на вре-

мя позабыть о том, что им теперь известен реальный финал свидания, их

попросили, основываясь на прочитанном описании, самим предсказать

вероятность различных вариантов финала, включая и тот, о котором они

только что прочитали. И хотя события, приведшие к финалу, в обоих ва-

риантах описания были абсолютно идентичными, те из испытуемых, кто

прочитал версию <с изнасилованием>, с большей вероятностью предска-

зали, что все закончится именно так, по сравнению с испытуемыми, ко-

торые читали версию <с провожанием домой>. Более того, испытуемые,

познакомившиеся со сценарием, содержавшим факт изнасилования, были

склонны обвинять героиню в том, что она своим поведением, например

тем, что дала себя поцеловать, спровоцировала подобный печальный ре-

зультат!

 

Подспудный смысл этих открытий не слишком успокаивает. Чтобы в

полной мере понять страдания жертвы и проявить эмпатию к ней, мы

должны быть способны реконструировать события, приведшие к печально-

му результату, посмотрев на них с точки зрения самой жертвы. Но при этом

легко забыть, что, в отличие от нас, у жертв не было счастливой возможно-

сти направлять свое поведение, зная наперед, что произойдет.

 

Предрассудок и наука

 

Общепринят взгляд на ученых как на объективное и справедливое сообще-

ство, однако и они могут поддаться влиянию распространенных предрассуд-

ков.

 

Луис Агассиз, один из величайших американских биологов XIX столе-

тия, утверждал, что Господь сотворил белых и черных как два отдельных

вида [28]. В том же духе высказывался в 1925 г. и знаменитый британский

биолог и математик Карл Пирсон, заключивший свое исследование этни-

ческих различий следующим утверждением: <Рассмотрение усредненных данных

по каждому полу в отдельности показывает, что эта чужеродная еврейская

популяция физически и психически несколько уступает коренной [британ-

ской] популяции> [29]. Основываясь на результатах своих исследований, Пирсон

 

317

 

выступал против разрешения на иммиграцию в Великобританию евреям из

Восточной Европы.

 

Сегодняшним, более искушенным ученым требуется куда более весо-

мая аргументация, нежели та, что выдвигалась Агассизом и Пирсоном. На-

пример, сегодня мы уже достаточно искушенны, чтобы рассматривать

большинство стандартных тестов на измерение коэффициента интеллектуаль-

ности (IQ) как тенденциозные инструменты, которые непреднамеренно ставят

белых представителей <среднего класса>, проживающих в пригородах, в более

благоприятное положение. Это происходит из-за того, что вопросы в данных

тестах сформулированы с помощью слов и фраз, более знакомых детям, вырос-

шим в богатых пригородах, нежели детям, выросшим в городских <гетто> или

на фермах. Таким образом, прежде чем прийти к заключению, что плохими

результатами при прохождении тестов на IQ чернокожий американец, <латин>

или житель сельской местности обязаны своей глупости, нам требуется знать,

был ли данный тест <культурно очищенным> или нет.

 

Однако и такая искушенность не гарантирует иммунитета к предрас-

судкам. Ловушки, которые зараженное этими предрассудками общество

ставит на пути даже самых благонамеренных людей, могут быть чрезвы-

чайно тонко завуалированными. Чтобы проиллюстрировать это, позвольте

мне привести один личный пример, в котором <замешан> такой предрас-

судок, как сексизм.

 

В первом издании этой книги, обсуждая индивидуальные различия в

убеждаемости, я специально отмечал, что женщины, похоже, более под-

вержены убеждению, чем мужчины. Данное утверждение основывалось на

хорошо известном эксперименте, проведенном в конце 50-х гг. Ирвингом

Джанисом и Питером Филдом [30]. Однако более внимательное знакомство с

экспериментом приводит к мысли, что он непреднамеренно был направлен

против женщин в той же мере, как упоминавшиеся выше тесты IQ направ-

лены против обитателей городских <гетто> и сельских районов. Дело в том,

что убеждающая аргументация, использованная в этом эксперименте, каса-

лась таких тем, как гражданская оборона, исследования в области рака, зна-

менитая катастрофа с дирижаблем <Гинденбург> и тому подобных, иначе

говоря, таких тем, к которым наша культура в большей степени стимулирует

интерес у мужчин и мальчиков и в меньшей - у женщин и девочек; причем

в 1950-е гг. эта разница выступала гораздо заметнее. Таким образом, получен-

ные Джанисом и Филдом результаты могли просто указывать на то, что люди

более убеждаемы в тех вопросах, которые их мало заботят или которые им

мало известны.

 

Действительно, более поздняя серия экспериментов Фрэнка Сист-

ранка и Джона Мак-Дэвида [31] подтвердила данные рассуждения. В своих

исследованиях Систранк и Мак-Дэвид использовали широкий спектр тем,

одни из которых обычно вызывают больший интерес у мужчин, а другие

относятся к сфере традиционных интересов или познаний женщин. Полу-

ченные результаты не оставляли сомнений: женщины оказывались более

убеждаемыми в сферах, ориентированных на мужчин, которые, в свою

очередь, были более убеждаемы в традиционно женских областях. При этом

 

318

 

сам факт формирования в процессе воспитания у женщин и мужчин неза-

интересованности в тех или иных темах можно считать неблагоприятным

следствием дискриминации по признаку пола.

 

В 1970 г., когда я писал эту книгу (ее первое издание), я еще не знал

о слабых сторонах эксперимента Джаниса и Филда, пока мое внимание к

нему не привлекла (деликатно, но настойчиво) хорошая приятельница,

оказавшаяся по стечению обстоятельств феминисткой и социальным пси-

хологом. Урок, который следует извлечь из данного примера, ясен: если

мы растем в обществе, зараженном предрассудками, мы часто восприни-

маем их некритически. Нам легко поверить, что женщины доверчивы, по-

тому что данного стереотипа придерживается общество. Следовательно,

мы не склонны критично оценивать научные данные, говорящие в пользу

этого стереотипа, и, даже не отдавая себе отчета, используем их как науч-

ную поддержку своим предубеждениям.

 

Некоторые малозаметные следствия

предрассудка

 

Тот факт, что мы живем в обществе, в котором отчетливо слышны раси-

стские и сексистские обертоны, может оказывать незаметное, но важное

воздействие на поведение доминирующего большинства, так же как и на

поведение женщин и представителей различных групп меньшинств. Причем

в значительной степени такое поведение осуществляется неосознанно.

 

В первом из важной серии экспериментов Карл Уорд и его сотрудники

[32] обучали студентов-белых из Принстонского университета, как прово-

дить собеседования с теми, кто желает быть принятым на работу. Наблюде-

ния выявили огромное расхождение в том, как эти студенты проводившие

собеседование, взаимодействовали в одном случае с белыми, а во втором

случае с чернокожими претендентами: во втором случае проводивший собе-

седование студент невольно садился от претендента подальше, говоря что-

то, чаще сбивался и проводил это собеседование на четверть времени коро-

че, чем в случае собеседования с претендентом-белым. Как вы полагаете,

влияла ли такая атмосфера на успешность поведения соискателя рабочего

места во время собеседования?

 

Во втором эксперименте Уорд и его коллеги обучили <интервьюеров>

проводить собеседования со студентами-белыми, но делать это в той же ма-

нере, в какой <интервьюеры> в предыдущем эксперименте проводили собе-

седования либо с белыми претендентами, либо с чернокожими. Экспери-

ментаторы засняли все это на видеопленку, а затем независимые арбитры

оценивали поведение тех, кто проходил собеседование. Поведение тех, с кем

обращались, как с <чернокожими претендентами>, было оценено как более

нервное и менее эффективное, чем поведение тех, с кем обращались, как с

<белыми>.

Эти факты заставляют нас подвергнуть серьезному сомнению объек-

 

319

 

тивность результатов аналогичных реальных собеседований при приеме на

работу. Когда данному испытанию подвергается женщина или представитель

группы меньшинства, а собеседование проводит мужчина-англосакс, то яв-

ляются ли часто наблюдаемые худшие результаты претендента свидетельством

того, что что-то неладно с данной женщиной или представителем мень-

шинств, или это происходит потому, что проводивший собеседование со-

вершенно непреднамеренно был склонен вести себя так, чтобы отвечавший

чувствовал себя дискомфортно?

 

Даже если мы никогда не оказывались в ситуации интервьюеров в

вышеописанном эксперименте, нам все равно приходится ежедневно вза-

имодействовать с другими людьми - мужчинами, женщинами, молоде-

жью, стариками, чернокожими, белыми, азиатами, <латинами>, гомо-

сексуалистами и так далее. И наши предвзятые мнения в отношении них

часто влияют на наше поведение так, что мы стимулируем проявление со

стороны своих партнеров тех самых свойств и поступков, которые ожида-

ли от них с самого начала.

 

Например, вообразите, что мы с вами никогда не встречались, од-

нако общий знакомый предупредил меня, что вы - человек холодный,

отчужденный и сдержанный. И когда приходит пора нашего очного зна-

комства, я скорее всего буду держать дистанцию, отвечая холодным от-

чуждением. А теперь предположим, что на самом деле вы - натура сердеч-

ная и легкая в общении. Однако мое поведение не даст вам и шанса проде-

монстрировать это, и, в ответ на мое поведение, вы тоже будете сохранять

дистанцию, отчего мои предположения в отношении вас получат допол-

нительное подтверждение!

 

Это всего лишь одна из множества ситуаций, когда <убеждение со-

здает реальность> [33]. Когда мы придерживаемся ошибочных убеждений и

стереотипов в отношении других людей, наша ответная реакция часто

вызывает у них именно тот тип поведения, который подкрепляет эти оши-

бочные убеждения. Как писал социолог Роберт Мертон, такое самореали-

зующееся пророчество приводит к установлению и увековечиванию <цар-

ства ошибки> [34]. Если люди придерживаются стереотипов, представляю-

щих женщин пассивными и зависимыми, а чернокожих ленивыми и

глупыми, то эти люди могут вести себя с представителями этих групп

соответственно, неумышленно создавая те самые характеристики или типы

поведения, которые как раз ассоциируются сданными стереотипами. <Смот-

рите-ка, - говорят эти люди самим себе, - я все-таки был прав!>,

 

Разумеется, отнюдь не все из нас придерживаются жестких стереотипов

в отношении членов других групп. Мы часто принимаем распространен-

ные мнения лишь условно и пытаемся окончательно определить: точны

они или нет. Часто для проверки наших гипотез о том, каковы другие

люди, мы определенным образом взаимодействуем с ними, однако на-

шим стратегиям проверки гипотез внутренне присущи разного рода ин-

теллектуальные ловушки, и поэтому эти стратегии могут дать нам в руки

подтверждающие факты даже тогда, когда исходные гипотезы неверны'.

Вспомним описанные в главе 4 эксперименты Марка Снайдера и Уиль-

 

320

 

яма Суонна. В одном из них, когда испытуемых попросили проверить гипо-

тезу о том, что данный человек хорошо вписывается в тип экстраверта, они

выбрали и <экстравертивные> вопросы (типа <что бы вы сделали, чтобы

оживить вечеринку?>), а когда проверялась гипотеза, что данный человек -

интроверт, то и вопросы ему задавались <интровертивные> (например, <ка-

кие факторы мешают вам по-настоящему открыться людям?>). Как вы по-

мните, Снайдер и Суонн [35] обнаружили, что сама природа вопроса оказы-

вает влияние на вероятный ответ. Другими словами, люди, не относящиеся

явно ни к экстравертам, ни к интровертам, будут выглядеть экстравертами,

когда станут отвечать на первый тип вопросов, и, соответственно, интровер-

тами, когда ответят на второй.

 

Взятые в целом, результаты вышеописанных исследований помога-

ют понять, почему стереотипы так сопротивляются изменению. Когда мы

придерживаемся каких-либо убеждений относительно других людей, са-

мореализующееся пророчество обеспечивает создание социальной реаль-

ности, отвечающей нашим ожиданиям. И даже когда мы достаточно от-

крыты реальности, чтобы подвергнуть точность наших убеждений провер-

ке, мы, часто неосознанно, используем те <проверочные> стратегии, которые

подтверждают эти убеждения, хотя они и ошибочны!

 

Несмотря на все усилия быть объективными, многие порядочные во

всех иных отношениях люди все-таки не могут устоять перед неявными,

завуалированными формами предубеждений. Многие исследователи [36]

убеждены: явные, <лобовые> формы расового фанатизма, которые были

ярко выражены у многих белых американцев в прошлом, в основном смени-

лись на косвенные, а оттого и более коварные формы. Сегодня большинство,

вероятно, считает себя свободным от предрассудков, в то же время продол-

жая дискриминационную политику в отношении групп меньшинств, но толь-

ко уже в менее очевидных формах.

 

Именно этот тип <скрытого расизма> и обнаружили Дэвид Фрей и

Сэмюэл Гертнер, изучая поведение белых при необходимости оказания

помощи чернокожему. В их работе [37] была обнаружена следующая зако-

номерность: испытуемые-белые в одинаковой мере были готовы помочь и

белому студенту, и чернокожему, но только в том случае, когда человек,

нуждающийся в помощи, демонстрировал значительные усилия в попыт-

ках решить поставленную перед ними задачу. Когда же испытуемым сооб-

щали, что студент, решая ее, не проявил достаточных стараний, испыту-

емые с большей вероятностью отказывали в помощи чернокожему студен-

ту, чем белому.

 

Эти результаты показывают, что скрытый расизм проявляется тогда, ког-

да его можно легко рационализировать. Оправдать свой отказ в помощи пред-

ставителю меньшинства, который в ней нуждается ввиду обстоятельств, от него

не зависящих, было бы затруднительно, если вы не хотите выглядеть и чувство-

вать себя непробиваемым фанатиком. Но, когда отказ в помощи кажется разум-

но обоснованным (например просящий помощи <ленив>), тогда люди продол-

жают действовать, движимые предрассудками, но в то же время сохраняя образ

себя как человека непредубежденного!

 

321

 

II 1126

 

В эксперименте, имеющем к вышесказанному прямое отношение, Пат-

риция Дивайн [38] продемонстрировала, что все мы прекрасно осведомлены

относительно широко распространенных стереотипов в отношении предста-

вителей меньшинств. Когда предубежденные люди сталкиваются с предста-

вителем меньшинств, им в голову тотчас же приходят широко распростра-

ненные стереотипы, которые могут автоматически влиять на взаимодействия

с этим человеком. Что же обнаружила Дивайн? В обычных обстоятельствах те

из нас, кто сохраняет относительную непредубежденность, в состоянии осу-

ществить сознательный самоконтроль и предпринять усилия к тому, чтобы

не дать стереотипам овладеть нашей психикой и повлиять на наши убеждения

и поступки. Но в обстоятельствах экстраординарных (в ситуациях, когда со-

знательный контроль сведен к минимуму) даже относительно непредубеж-

денные люди соскальзывают <в автоматический режим> и в итоге думают и

ведут себя в полном согласии с общепринятыми стереотипами.

 

Скрытый сексизм и полоролевая социализация. Скрытые формы пред-

рассудков направлены также против женщин. Дэрил и Сандра Бем [39]

предполагают, что предрассудки в отношении женщин в нашем обществе

являются примером неосознанной идеологии, иначе говоря, набором убеж-

дений, которые мы внутренне приемлем, но в которых не отдаем себе

отчета, поскольку даже не мыслим себе альтернативных концепций окру-

жающего мира.

 

Например, в рамках нашей культуры мы социализированы таким об-

разом, что нам трудно представить себе женщину, идущую работать водите-

лем грузовика или охранником, в то время как ее муж остается дома нянчить

детей, стирать носки и убирать по дому. Многие из нас, кому довелось бы

услышать о подобной ситуации, быстро пришли бы к заключению: с такой

семьей творится что-то неладное. Но почему? Потому что в нашем обществе

описанное распределение семейных ролей не принято считать реальной воз-

можностью. В этом мы во многом напоминаем рыбу, которая понятия не

имеет, что ее среда обитания - мокрая, то есть мы даже не замечаем суще-

ствования данной идеологии, потому что она абсолютно доминирует над все-

ми остальными идеями.

 

Вспомним пример в главе 1, в котором маленькая Мэри получает в

подарок ко дню рождения игрушечный кухонный набор, <в котором есть

даже маленькая духовка>. К тому времени, как девочке исполнилось девять

лет, у нее уже выработаны условные рефлексы, благодаря которым она

знает, что ее место - на кухне. Эти условные рефлексы оказались столь

прочными, что ее отец даже решил, что ее склонность к домашнему хо-

зяйству обусловлена генетически.

 

И в этом примере нет ничего придуманного! Даже первые книжки в

картинках, с которыми дети знакомятся в раннем возрасте, передают эти

ролевые стереотипы [40]. Исследования Рут Хартли [41] указывают на то, что

к пятилетнему возрасту дети уже вырабатывают четкие представления о том,

какое поведение соответствует мужчинам, а какое - женщинам!

 

Подобная неосознанная идеология может иметь важные последствия

для общества. Например, Джин Липман-Блюмен [42] сообщает, что боль-

 

322

 

шинство женщин, которые в раннем детстве восприняли традиционный взгляд

на половые роли (а именно, что <место женщины на кухне>), решили отказать-

ся от получения высшего образования; в то же время те женщины, которые

восприняли более равноправный (эгалитарный) взгляд на половые роли, де-

монстрировали более сильное стремление к получению высшего образования.

 

Доказано, что сегодняшние тенденции в направлении подъема женс-

кого самосознания приносят женщинам пользу. Экстраполируя результаты

Липман-Блюмен, я могу высказать следующую догадку: по мере дальнейшего

разрушения традиционных стереотипов, связанных с половыми ролями, число

женщин, желающих получить высшее образование, будет возрастать. Факти-

чески процесс уже начался: в 1979/80 учебном году число старшекурсниц в

американских университетских городках впервые превысило количество

старшекурсников.

 

Однако доказано и другое: рост самосознания женщин приносит

пользу и мужчинам. По мере того как первые расширяют сферу своих ин-

тересов и завоевывают для себя новые профессии, ролевые предписания

мужчинам становятся менее строгими. Переходя на личный уровень, хочу

вернуться к поучительному примеру преодоления моего собственного нео-

сознанного <шовинизма>, о котором речь шла выше. В той мере, в какой

мои друзья способны помочь мне увидеть собственную слепоту, они по-

могают мне стать более объективным ученым и менее предубежденным чело-

веком.

 

Давайте раздвинем рамки этого примера. За последние годы наше

общество становится все более осведомленным о проблемах дискримина-

ции и стереотипизации, возникающих в результате дифференциации по-

ловых ролей. Само представление о половых ролях, или ролях, соответ-

ствующих биологической гендерной идентичности человека, полезно для

понимания того давления, которое общество оказывает как на мужчин,

так и на женщин.

 

Вообще говоря, от мужчин ждут, что они должны быть кормильца-

ми, инициаторами и агрессорами, все время прячущими свои более мяг-

кие эмоции и свои слабости. А женственность, соответственно, традици-

онно связывается с повышенной тревожностью, низкой самооценкой и

низким социальным статусом [43]. Женщины рассматриваются как суще-

ства более сердечные и экспрессивные, но менее компетентные и реши-

тельные, чем мужчины [44]. Роль женщины концентрировалась вокруг дома,

детей и замужества, а ее доступ к профессиям более высокого статуса и

более разнообразным по содержанию труда ограничивался.

 

Стереотипизация, связанная с половыми ролями, ведет к серьез-

ным последствиям. В интересном эксперименте Натали Портер и Флоренс

Гейз [45] показали, что даже аспирантки в меньшей степени, чем их кол-

леги мужского пола, могли рассчитывать на признание их интеллектуаль-

ного лидерства.

 

Исследовательницы показывали студентам-испытуемым фотографию,

на которой была изображена восседающая за столом группа либо мужчин,

либо женщин. Испытуемым объяснили, что это группа аспирантов, работа-

 

323

ii<

 

ющих над исследовательским проектом, и попросили угадать, кто из изоб-

раженных на снимке вносит наибольший вклад в работу группы. Судя по

ответам, у испытуемых наблюдалась сильная тенденция приписывать наи-

больший вклад тому (или той), кто сидел во главе стола. В других экспери-

ментальных условиях испытуемым показывали снимок группы, в которой

были представители обоих полов (двое мужчин и три женщины). В случае,

когда во главе стола восседал мужчина, испытуемые в подавляющем боль-

шинстве называли его <человеком, внесшим наибольший вклад>. Зато, когда

на этом месте оказывалась женщина, ее не называл почти никто. Каждый из

двоих мужчин на этой фотографии получил больше голосов, чем все три

женщины, вместе взятые.

 

Результаты данного эксперимента дают блестящий пример того, что

мы понимаем под <неосознанной идеологией>, поскольку результаты были

сходными для обеих групп испытуемых - и для мужчин, и для женщин;

более того, статус женщин, занимавших за столом место лидера, жестоко

недооценили как феминистки, так и женщины, не принадлежавшие к их

числу!

 

Эксперимент Портер и Гейз указывает на то, что дискриминацион-

но в отношении женщин ведут себя не только мужчины', такой тип поведе-

ния гораздо больше, чем мы себе представляем, распространен и среди

женщин. Более того, в недавнем эксперименте Роберт Бэрон, Мэри Бёрд-

жесс и К.Ф. Као [46] показали, что подобное выражение сексизма женщин

именно по отношению к женщинам часто проходит незамеченным. В их эк-

сперименте испытуемые - мужчины и женщины - познакомились с двенад-

цатью короткими текстами-виньетками, описывающими человека, ведуще-

го себя по отношению к женщинам в сексистской манере. Когда сексистские

действия осуществляла женщина, испытуемые обоих полов были менее склон-

ны называть эти действия <сексизмом> и рассматривали их как менее <экст-

ремистские> и интенсивные, чем в случае, когда их совершал мужчина.

 

Процесс полоролевой социализации привел многих людей к тому, что

они относятся к социальным ролям женщин и мужчин, как к чему-то прин-

ципиально жесткому и ограничительному. Исследователи, занимающиеся этим

вопросом, считают, что такое традиционное представление о половых ролях

противоречит полнокровному процессу индивидуального развития.

 

Например, Сандра Бем защищает тезис о том, что люди снимают эту

полоролевую стереотипизацию, становясь более <андрогинными>. Согласно

Бем, <следует всячески способствовать тому, чтобы и мужчины, и женщины

проявляли как инструментальность, так и экспрессивность, как напорис-

тость, так и покладистость, как маскулинность, так и фемининность, в за-

висимости от того, какой из этих различных типов поведения в данный

момент более подходит к конкретной ситуации> [47].

 

Чтобы проиллюстрировать это положение, обратимся к простому

примеру. Когда вы просите о повышении зарплаты, адаптивным, жела-

тельным действием будет напористость - одинаково для мужчин и жен-

щин; если вы будете вести себя застенчиво, пассивно или робко, вы вряд

ли добьетесь своего. Вместе с тем в процессе улаживания спора адаптив-

 

324

 

ной, желательной стратегией для мужчин и женщин будет как раз поклади-

стость, в то время как напористость только увеличит напряжение.

 

Однако путь к андрогинному поведению не назовешь легким. Женщин,

как и представителей многих меньшинств, часто поощряют за действия,

соответствующие преобладающему культурному стереотипу, - действия,

демонстрирующие подчинение, пассивность и зависимость. И как следствие

этого имеет место эффект самореализующегося пророчества: если женщина

пытается вести себя по-иному, не так, как предписывают социально при-

емлемые нормы, она, возможно, будет испытывать определенный диском-

форт, поскольку ее поведение будет расходиться с ее же Я-концепцией,

которая существует с детства.

 

Например, как уже упоминалось выше, если бы водитель грузовика

и домашняя хозяйка поменялись своими ролями, это сразу же вызвало бы

огромное напряжение, особенно во взаимоотношениях с окружающими.

Именно таким способом социально обусловленный стереотип старается

себя <увековечить>. Если женщина пытается слишком отклониться от сво-

ей жесткой гендерной роли, ведя себя напористо или стремясь получить

нетрадиционную для женщин работу, то такая <отступница> рискует по-

терять дружеские связи и, может быть, даже вызвать еще более предубежден-

ные чувства у других. Точно так же, если индивиды хотят сравнивать себя с

подобными себе людьми, то эта потребность будет препятствовать отходу от

заданной роли.

 

Однако есть все основания верить в то, что распространенные пред-

ставления насчет <подобающего> поведения для мужчин и женщин стано-

вятся все более и более гибкими. Линда Джексон и Томас Кэш [48] обна-

ружили, что мужчины и женщины, описываемые как <андрогинные>, вос-

принимаются, оказывается, с большей симпатией и как более

приспособленные, чем мужчины и женщины, которые действуют строго

в рамках традиционных половых ролей. Однако тут спрятана ловушка: ког-

да женщины ведут себя в манере, соответствующей маскулинному стерео-

типу, полностью исключив традиционно фемининное поведение, они вы-

зывают наименьшую симпатию, также и мужчины, выбравшие для себя

стереотипно женскую манеру поведения, оцениваются как менее приспо-

собленные, чем женщины, ведущие себя подобным образом.

 

Кажется, из всего вышесказанного следует вынести следующий урок:

кросс-гендерное поведение остается для индивидов приемлемым до тех

пор, пока они следят за тем, чтобы не нарушить баланс, соединяя <чу-

жое> поведение с тем, что считается приемлемым для их собственного

пола. Если вернуться к нашему примеру, то получается следующее: идея о

том, что женщина стала водителем грузовика, вероятно, вызовет меньше

недоуменных взглядов, если она к тому же - прекрасная повариха, швея

или балерина. Аналогично, мужчина, выбравший для себя сидение дома и

уход за детьми, может быть лучше принят в обществе, если он к тому

же - прекрасный рыболов или ловко управляется с гаечным ключом.

 

Полоролевая социализация имеет множество последствий.

Так, в серии экспериментов, проведенных в конце 60-х - начале

 

325

 

70-х гг., Матина Хорнер [49] обнаружила, что на самом деле женщины бо-

ятся успеха, особенно когда он кажется не соответствующим ожиданиям,

связанным с их ролями. Когда студенток старших курсов попросили написать

сочинение на тему: <Анна, студентка медицинского факультета, ставшая

первой в своей группе>, то выяснилось, что испытуемые были склонны опи-

сывать будущее Анны как несчастливое: героиня сочинений либо старалась

минимизировать собственные достижения, либо страдала от отрицательных

последствий своего успеха.

 

Достаточно интересным представляется и то, что более поздние экспе-

рименты [50] показывают: то же самое случается и с мужчинами, когда они

достигают успеха в нетрадиционной области. Характерно то, что испытуе-

мые-мужчины, которым рассказали, как некто <Джон> стал первым студен-

том в школе медсестер, предрекали больше отрицательных последствий это-

го успеха, чем испытуемые-женщины - некоей <Анне>, также добившейся

аналогичного успеха в той же школе. Следовательно, феномен страха перед

успехом аналогичен феномену убеждаемости: оба проявляются у мужчин и

женщин, а когда и как - зависит от ситуации.

 

Я думаю, следует вынести два важных урока из того, что описано в

данном разделе. Первый состоит в том, что, хотя некоторые различия в по-

ведении мужчин и женщин и могут иметь место, истоки многих из этих

различий могут быть обнаружены в различии ситуаций, в которых фиксиру-

ется это поведение. Иначе говоря, женщины поначалу могут казаться более

убеждаемыми или опасающимися успеха, потому что их оценивают по пра-

вилам игры, установленным для мужчин. Стоит только начать оценивать муж-

чин по правилам, установленным для женщин, как вдруг - о чудо! - муж-

чины оказываются более убеждаемыми, боящимися достичь успеха и так

далее! Более того, даже когда мужчины и женщины ведут себя идентично, о

них очень часто судят, исходя из различных стандартов. Например, как мы

видели выше, когда успеха добивается женщина, его обычно приписывают

ее стараниям или удаче, в то время как успех мужчины приписывают его

способностям. Точно так же, когда мужчины терпят неудачу, их судят гораз-

до строже, чем женщин, даже в тех случаях, когда поведение и тех и других

абсолютно одинаково.

 

Следовательно, перед тем, как прийти к заключению, что один пол в

чем-то отстает от другого, мы должны внимательно рассмотреть контекст, в

рамках которого происходит то или иное поведение. А также убедиться в

том, не применяется ли в оценке поведения мужчин и женщин <двойной

стандарт>. Вспомните первый закон Аронсона: люди, творящие безумства,

не обязательно безумны. Точно так же люди, совершающие то, что оценива-

ется как <отставание>, не обязательно отстающие.

 

Второй урок заключается в осознании того факта, что все мы - муж-

чины, женщины, мальчики, девочки, чернокожие, <латины>, <азиаты>,

белые, богатые, бедные, гомосексуалы и гетеросексуалы - являемся жертва-

ми ограничительных стереотипных ролей. Было бы наивным упускать из виду

тот очевидный факт, что одни роли менее ограничивают и ослабляют воз-

можности людей, чем другие. Однако было бы не менее глупо не осознавать,

 

326

 

что усилия одной группы освободить себя от оков предрассудков косвенно

приносят пользу всем нам. По мере того как мы обучаемся принимать выхо-

дящее за рамки роли поведение другого человека, и наше собственное выхо-

дящее за рамки роли поведение все лучше воспринимается другими людьми,

и мы получаем большую свободу реализовать свой человеческий потенциал.

 

Предрассудки и средства

массовой коммуникации

 

Средства массовой коммуникации играют важную институционализирую-

щую роль в поддержании предрассудков.

 

Не так давно в газетах преобладала тенденция специально указывать на

расовую принадлежность преступника, если он был <цветным>, а если нару-

шивший закон оказывался белым, то его цвет кожи как бы подразумевался,

но никогда не упоминался открыто. Вне всякого сомнения, подобная прак-

тика внесла свой вклад в создание искаженного представления о численно-

сти преступлений, совершенных небелым населением США. Точно так же,

до начала 70-х гг. редко можно было увидеть на экране телевизора лицо

чернокожего в нестереотипной роли или в рекламном ролике. Сведение

ролей афро-американцев к типажам в уже упоминавшейся передаче <Эй-

мос и Энди> или к поющим и танцующим участникам разнообразных

шоу усиливало стереотип, согласно которому чернокожие глупы, неуме-

лы, ленивы, но зато им присуще природное чувство ритма.

 

На протяжении последних двух десятилетий ситуация изменилась, но

насколько? Если принять за свидетельство произошедших изменений нали-

чие невероятного количества восторженных поклонников чернокожего артиста

Билла Косби и его потрясающего шоу в 1980-е гг. или нынешнее присутствие на

телеэкране вездесущей и грациозной звезды баскетбола Майкла Джордана, рек-

ламирующего самые разнообразные товары от кроссовок до безалкогольных

напитков, то тогда, да, возникает искушение предположить, что изменения

произошли поистине колоссальные! Однако, несмотря на то что за последние

годы афро-американцы действительно гораздо чаще появляются в средствах мас-

совой информации, все же чернокожие, как правило, сконцентрированы в

шоу, разыгрываемых только черными, или же появляются в качестве стерео-

типных типажей в шоу, разыгрываемых только белыми.

 

Давайте взглянем на телефильмы, идущие в <прайм-тайм>, задающие

тон на американской телевизионной ярмарке. Я уже упоминал в главе 3 вид-

ного ученого Джорджа Гербнера, проводящего ежегодные всеобъемлющие

исследования американских средств массовой коммуникации [51]. Так вот,

согласно Гербнеру, за последние десять лет доля появления афро-американ-

цев в телефильмах, идущих в <прайм-тайм>, колебалась в пределах 6-16%, не

демонстрируя явной тенденции к росту.

 

В других областях массовых коммуникаций и индустрии развлечений

ситуация даже еще более экстремальная.

 

327

 

Давайте возьмем что-нибудь более простое и широко распространен-

ное, скажем юмористические карикатуры. Несколько лет назад одна из моих

учениц, Рут Тибодо [52], провела тщательный анализ всех карикатур в жур-

нале <Нью-Йоркер> за период с 1946 по 1987 г. Она обнаружила, что появле-

ние афро-американцев в качестве персонажей встречается крайне редко. При

этом интересно, что в начале этого периода - в 1940-е и 1950-е гг., - всякий

раз, когда героем карикатуры представал афро-американец, художник изоб-

ражал его в крайне стереотипизированной роли. И соответственно, частота

появления чернокожих персонажей в качестве героев карикатур с течением

лет уменьшилась, потому что изображение представителей меньшинств в сте-

реотипной манере стало менее одобряемым! Тибодо с удивлением обнару-

жила, что за весь охваченный период в 42 года лишь единожды афро-амери-

канец появился в роли главного персонажа карикатуры в случае, когда раса

не играла никакой роли. Единственный раз в 35 874 карикатурах! Это позво-

лило Тибодо прийти к выводу о том, что чернокожий персонаж просто не

изображался в качестве рядового гражданина.

 

Возвращаясь к телефильмам, показываемым в <прайм-тайм>, мы обна-

ружим, что общая картина для других легко узнаваемых меньшинств выгля-

дит еще более бледной. Гербнер подсчитал, что в 1992 г. менее 1% всех персо-

нажей телефильмов, шедших в <прайм-тайм>, составляли выходцы из лати-

ноамериканских стран и также менее 1% - выходцы из стран Азии или

индейцы. Также крайне редко появление на экране геев и лесбиянок, а когда

они все-таки появляются, то чаще всего в стереотипных ролях.

 

Это не может остаться без последствий, ведь для большинства из нас

телевидение представляет важный источник информации об окружающем

мире. Поэтому нечастое и нереалистичное представление расовых или сек-

суальных меньшинств вводит зрителя в заблуждение и почти наверняка

наносит ему вред, ибо распространяет иллюзию, что этих людей можно

просто не замечать: они не испытывают настоящих приключений, не стал-

киваются с повседневными проблемами, не переживают человеческих

эмоций. Более того, дефицит положительных ролевых моделей в средствах

массовой коммуникации, несомненно, усиливает чувства неполноценно-

сти и отчуждения в группах меньшинств, особенно среди детей.

 

Тем же искажениям подвержено изображение в средствах массовой

информации и женщин. Когда женщины появляются в телефильмах, иду-

щих в <прайм-тайм>, в рекламе или в книжках для детей, то авторы редко

представляют женщин в ролях властных фигур, интеллектуалов или люби-

тельниц приключений. Вместо этого женские образы - это, как правило,

привлекательные, но простодушные <девочки>, которые излишне озабо-

чены тем, какой стиральный порошок употребить, и которые во всех важ-

ных вопросах полностью зависят от руководящей роли мужчин.

 

Согласно анализу Джорджа Гербнера, мужские персонажи по часто-

те появления в телефильмах, идущих в <прайм-тайм>, в два раза превос-

ходят женские, и женщины гораздо чаще, чем мужчины, представлены

жертвами преступлений, связанных с насилием. Точно так же контент-

анализ детских книг, удостоенных различных литературных премий, обна-

 

328

 

ружил, что, несмотря на количественный рост в последние годы женских

персонажей и рисунков, изображающих женщин, в подобной литературе,

качественно изображение и описание их за тот же период времени не улуч-

шились. Женщины в подавляющем большинстве изображаются как зависи-

мые и пассивные существа, занятые работой по дому или же вообще не

занятые ничем, предпочитающие проводить время дома [53].

 

Еще одно место распространения гендерных стереотипов - это газет-

ные комиксы. Анализ четырнадцати самых широко распространенных ко-

миксов, которыми обеспечивают газеты могущественные синдикаты, цент-

рализованно производящие эту продукцию, (таких, как <Орешки>, <Чело-

век-паук> или <Мудрец Страны Ид>), опубликованных за период в 30 дней,

показал, что в качестве центральных персонажей женщины действовали все-

го в 15% историй [54]. Остается добавить, что лишь 4% женских образов были

связаны с профессиональной деятельностью, хотя на самом деле в Соеди-

ненных Штатах Америки работают вне дома около 69% женщин.

 

Каковы же последствия (не всегда очевидные) широко распространен-

ной стереотипизации женщин в средствах массовой коммуникации? Нео-

сознанно мы склонны поверить в то или принять то, что видим очень часто,

пока не появятся мощные причины этого не делать. Более того, нам очень

трудно учесть то, что не показано на экране или в газете. Следовательно, если

мы почти не видим женщин во властных ролях, мы легко можем заключить,

что они либо не способны эффективно пользоваться властными полномочи-

ями, либо предпочитают прачечную залу заседаний.

 

Давайте сделаем еще один шаг вперед. Будучи интернализованы, такие

стереотипы могут оказывать тормозящее влияние на восприятие самими

женщинами своих жизненных возможностей. Флоренс Гейз и ее коллеги

полагают, что традиционное изображение женщин в телевизионных реклам-

ных роликах как бы предоставляет им скрытые <сценарии> поведения, кото-

рые могут затормозить стремление женщин к достижению успеха.

 

Так, в одном из их исследований [55] одной части испытуемых проде-

монстрировали стереотипизированные телевизионные рекламные ролики, в

которых женщины изображались как сексуальные объекты или же послуш-

ные домашние хозяйки, старающиеся угодить любому желанию мужчины.

Другая часть испытуемых смотрела рекламные сюжеты, в которых роли были

вывернуты наизнанку: к примеру, показывали мужчину, который гордо уго-

щал жену, только что возвратившуюся с работы, приготовленным им самим

блюдом. Когда испытуемых после просмотра попросили вообразить себе, чем

станет их собственная жизнь спустя десять лет, ответы были следующими.

Испытуемые-женщины, посмотревшие ролики с женщинами - сексуаль-

ными объектами или послушными домашними хозяйками, в своих описа-

ниях будущей жизни были более склонны не подчеркивать темы професси-

ональной карьеры и других жизненных достижений. Причем просмотр сте-

реотипизированных рекламных роликов оказал воздействие на притязания

женщин не только во время проведения эксперимента - подобное воздей-

ствие непрерывно оказывается на них и в повседневной жизни. Не случайно

испытуемые-женщины, вообще не смотревшие рекламные ролики, прояви-

 

329

 

ли тот же низкий уровень стремлений к достижению успеха, что и женщи-

ны, просмотревшие традиционные рекламные ролики во время экспери-

мента. Зато стремления к достижению успеха у женщин, посмотревших роли-

ки с <перевернутыми> ролями, оказались столь же высоки, что и у испыту-

емых-мужчин! Достаточно интересным представляется и то обстоятельство,

что притязания испытуемых-мужчин оказались не подвержены воздействию

рекламных роликов как традиционных, так и нетрадиционных.

 

Эти результаты позволяют заключить, что стереотипизированные рек-

ламные ролики отражают сложившийся в нашей культуре образ женщин как

граждан <второго класса> и что содержание женщин на строгой <диете>, ос-

нованной на подобных рекламных материалах, приводит к ограничению

женских представлений о том, какие цели им доступны. Более того, можно

полагать, что постоянное восприятие рекламных роликов с не-сексистскими

альтернативами увеличило бы стремление женщин к достижению и к успеш-

ной профессиональной карьере.

 

Причины предрассудков

 

Как мы уже успели убедиться, одной из причин возникновения предрассуд-

ка у человека является потребность в самооправдании,

 

Например, в двух предшествующих главах мы видели, что, совершив

жестокость в отношении другого человека или группы людей, мы с целью

самооправдания всячески умаляем достоинства жертвы. Если нам удастся

убедить себя, что данная группа ничего не стоит, состоит из <недочелове-

ков>, глупа или аморальна, это поможет нам не чувствовать аморальными

себя, порабощая ее членов, лишая их достойного образования или даже

убивая их. После этого мы можем преспокойно продолжать посещать цер-

ковь и ощущать себя добрыми христианами, потому что тот, кому мы

нанесли вред, - не наш брат-человек.

 

В действительности, если мы достаточно изощрены, то сможем даже

убедить себя в том, что варварское истребление мужчин, женщин и детей

является христианской добродетелью, как это делали крестоносцы, когда

на пути к Святой земле они вырезали европейских евреев во имя Иисуса

Христа. И снова, как мы уже видели, данная форма самооправдания слу-

жила усилению последующих жестокостей.

 

Конечно, кроме самооправдания, человеку присущи и иные потребно-

сти. Например, потребности в социальном статусе и власти. Следовательно,

индивид, находящийся на низкой ступени социально-экономической лест-

ницы, может испытывать потребность видеть рядом с собой группу угнетен-

ного меньшинства, чтобы сохранять способность чувствовать себя превосхо-

дящим хоть кого-то. Несколько исследований указывают, что хорошим пред-

сказателем наличия предрассудков у человека является состояние его социального

статуса - низок он или нет, снижается он или нет.

 

Так, Дженнифер Крокер и ее коллеги [56] обнаружили, что студентки

колледжа, принадлежавшие к студенческому братству с низким статусом,

 

330

 

PI

 

^^.

 

йЦЯ^

 

выражали большее предубеждение и пренебрежительное отношение к дру-

гим аналогичным братствам, нежели те, кто принадлежал к братству с высо-

ким статусом. Точно также, когда исследователи изучали предрассудки белых

в отношении чернокожих [57] или неевреев в отношении евреев [58], они

обнаружили, что те, чей социальный статус низок или понижается, способ-

ны на большее предубеждение, чем обладающие высоким или растущим ста-

тусом. Более того, было выяснено, что белые, почти или уже скатившиеся на

самое дно во всем, что касается образования, доходов и работы, не только

проявляют наивысшую степень неприязни к чернокожим, но также наибо-

лее склонны прибегнуть к насилию, чтобы предотвратить десегрегацию в

школах* [59].

 

Данные открытия рождают ряд любопытных вопросов. Являются ли

люди с низким социально-экономическим и образовательным статусом бо-

лее предубежденными, потому что: 1) они нуждаются в ком-то, по отноше-

нию к кому могут ощущать чувство превосходства; 2) они наиболее сильно

ощущают соперничество с представителями меньшинств в своих поисках

работы; 3) они более фрустрированы, чем большинство людей, и оттого

более агрессивны; 4) отсутствие у них надлежащего образования увеличивает

вероятность того, что они усваивают упрощенный стереотипизированный

взгляд на мир?

 

Трудно разделить все эти переменные, но, оказывается, что каждый из

указанных феноменов вносит свой вклад в формирование предрассудка. Дей-

ствительно, единственной причины не существует, возникновение предрас-

судков определяется великим множеством факторов. Давайте обратимся к

некоторым из этих главных причин.

 

В данной главе мы рассмотрим четыре основные причины возникно-

вения предрассудка: 1) экономическую и политическую конкуренцию или

конфликт; 2) вытесненную и смещенную агрессию; 3) личностные по-

требности; 4) конформность по отношению к существующим социальным

нормам. Указанные причины не являются взаимно исключающими, в дей-

ствительности они могут действовать все одновременно. Однако было бы

полезным определить, насколько каждая из них важна по отдельности,

поскольку любое действие, которое мы в состоянии предложить для того,

чтобы попытаться уменьшить уровень предубежденности, будет зависеть

от того, что мы считаем главной причиной предрассудка. Так, если я, к

примеру, убежден, что фанатизм глубоко коренится в человеческой лич-

ности, мне остается лишь в отчаянии всплеснуть руками и прийти к зак-

лючению, что без проведения глубокой психотерапии большинство лю-

дей, зараженных предрассудками, никогда от них не избавятся. Данный

 

* Расовая десегрегация - процесс, активизировавшийся в США в середине 50-х гг. XX в.,

с целью исключить из социальной жизни какие-либо проявления расового неравенства. Толчком

к этому послужили известные события: упоминавшееся решение Верховного суда от 1954 г., собы-

тия 1955 г. в штате Алабама (отказ владельцев автобусных компаний обеспечить чернокожим аме-

риканцам равные права при пользовании общественным транспортом), решение конгресса США

от 1957 г., подтвердившее равные права чернокожего населения на участие в выборах, и др.

 

331

 

вывод приведет меня к осмеянию любых попыток уменьшить предрассудки

путем снижения соперничества или путем противодействия давлению кон-

формности.

 

Экономическая и политическая конкуренция. Можно рассматривать пред-

рассудок как результат действия экономических и политических сил. Соглас-

но этой точке зрения, если принять во внимание ограниченность многих

ресурсов, то ясно, что доминирующая группа может пытаться эксплуатиро-

вать или всячески принижать группу меньшинства с целью извлечения для

себя некоторых материальных преимуществ.

 

Предрассудочные аттитьюды имеют тенденцию к росту, когда наступа-

ют напряженные времена и возникает конфликт между взаимоисключающи-

ми целями, вне зависимости от того, относятся ли эти цели к экономичес-

ким, политическим или идеологическим. Так, предрассудки имели место в

отношениях между рабочими-мигрантами, приехавшими в США из Англии

и Мексики (как результат ограниченного числа рабочих мест), между араба-

ми и израильтянами (как результат борьбы за спорные территории) и между

американцами-северянами и американцами-южанами (как результат разно-

го отношения к отмене рабства).

 

Экономические преимущества дискриминации проступают достаточно

ясно, если учесть те успехи, которых добились некоторые профсоюзы, отка-

зывая на протяжении многих лет в приеме в свои ряды женщинам и предста-

вителям меньшинств и закрывая тем самым для них относительно высокооп-

лачиваемые профессии, контролируемые данными профсоюзами.

 

Например, десятилетие между серединой 50-х и серединой 60-х гг. в

Америке было ознаменовано огромными политическими и законодательны-

ми успехами движения за гражданские права, однако в 1966 г. лишь 2,7%

контролируемых профсоюзами рабочих мест для учеников-подмастерьев были

заняты чернокожими рабочими, то есть всего на 1% больше, чем в предше-

ствовавшее десятилетие! Более того, в середине 60-х гг. Министерство труда

Соединенных Штатов Америки провело исследование четырех крупных го-

родов на предмет занятости представителей групп меньшинств в качестве

учеников в таких контролируемых профсоюзами профессиях, как водопро-

водчики, ремонтники паровых котлов, металлисты-прокатчики, каменщи-

ки, шлифовщики, маляры, стекольщики и механики-операторы. Во всех

четырех городах исследователи не обнаружили среди учеников данных про-

фессий ни одного афро-американца! Совершенно очевидно, что некоторым

людям предрассудки приносят выгоду [60}. И хотя в 1970-1980-е гг. многие

статистические данные подобного рода претерпели значительные измене-

ния, однако можно видеть, что ситуация в отношении меньшинств остается

весьма далекой от справедливости.

 

По мере того как возрастает конкуренция за дефицитные рабочие ме-

ста, стремительно возрастает и дискриминация, предрассудки и отрицатель-

ная стереотипизация. В одном из своих классических ранних исследований

предрассудков в маленьком промышленном городе Джон Доллард зафикси-

ровал факт того, что поначалу отсутствующее предубеждение горожан про-

тив немцев возникло, как только стала заметной нехватка рабочих мест:

 

332

 

<Местные белые жители, в основном выходцы с окрестных ферм, вели

себя по отношению ко вновь прибывшим откровенно агрессивно. Против <этих

немцев> высказывались презрительные и уничижительные мнения, а местные

белые жители с удовлетворением подчеркивали свое превосходство над ними...

Главным элементом, рождающим агрессию против немцев, было соперниче-

ство за места и статус на местных деревообрабатывающих фабриках. Местные

белые жители определенно ощущали, что их вытесняют прибывшие группы

немцев, и в предчувствии плохих времен получали шанс обвинить во всем

пришлых немцев, которые самим фактом своего присутствия обеспечивали

большую конкуренцию за сокращавшееся число рабочих мест. Кажется, ника-

ких традиционных предубеждений против немцев в здешних местах не было,

пока призрак подозрения против всех <не наших> - а он всегда незримо при-

сутствует! - не обрел плоть> [61],

 

Аналогичным образом степень выраженности предрассудков, насилия

и отрицательных стереотипов, направленных против китайских иммигран-

тов в Соединенных Штатах Америки сильно колебалась на всем протяжении

девятнадцатого столетия, в основном, под воздействием изменений в сфере

экономической конкуренции.

 

Например, когда китайцы пытались добывать золото в Калифорнии,

их описывали как существ <испорченных и грязных... великих жадин... кро-

вожадных и бесчеловечных> [62]. Однако всего лишь десятилетие спустя,

когда китайцы пожелали принять участие в опасном и трудном предприя-

тии - строительстве трансконтинентальной железнодорожной магистра-

ли (на эту работу белые американцы на соглашались), отношение к китай-

цам изменилось: на них теперь смотрели как на людей рассудительных, тру-

долюбивых и законопослушных.

 

Вот что писал о них один из западных железнодорожных магнатов,

Чарлз Крокер: <Они не уступают лучшим представителям белой расы... Очень

надежны, очень умны и живут, во всем придерживаясь заключенных с ними

контрактов> [63]. Но после завершения строительства железной дороги рабо-

ты для китайцев стало меньше, более того, после окончания Гражданской

войны и так тесный рынок рабочей силы подвергся наплыву бывших солдат,

что сопровождалось немедленным и впечатляющим ростом негативных атти-

тьюдов в отношении китайцев: теперь преобладали иные стереотипы - ки-

тайцев называли <склонными к преступлению>, <плетущими заговоры>, <хит-

роумными> и <глупыми> людьми.

 

Эти данные подтверждают, что конкуренция и конфликт взращивают

предрассудки. Более того, роль этих факторов не ограничивается историчес-

ким прошлым, они и сегодня оказывают психологическое воздействие. В од-

ном исследовании, проведенном в 70-х гг., было обнаружено, что наиболь-

шее предубеждение против чернокожих имело место в группах, стоявших

как раз на одну ступень выше них в социально-экономической табели о

рангах. И, как легко предположить, данная тенденция проявляла себя осо-

бенно ярко в ситуациях, когда белые и чернокожие остро соперничали меж-

ду собой на рынке труда [64]. В то же время в интерпретации имеющихся

данных остается неопределенность, поскольку в некоторых случаях фактор

 

333

 

соперничества переплетается с такими переменными, как образовательный

уровень и семейное положение.

 

Для того чтобы определить, способна ли конкуренция сама по себе

породить предрассудок, необходим эксперимент. Каким образом провести

его? Ну, если конфликт и конкуренция, действительно, ведут к предрас-

судку, тогда можно вызвать его и в лаборатории. Этого легко достичь с

помощью простого приема: 1) случайным образом распределить людей по

двум группам; 2) сделать эти две группы отличными друг от друга по какому-

нибудь произвольному признаку; 3) поставить обе группы в ситуацию, в

которой они будут конкурировать друг с другом; 4) наблюдать, не появится

ли при этом предрассудок.

 

Подобный эксперимент был проведен Музафером Шерифом и его

коллегами [65] в естественных условиях бойскаутского лагеря. Испытуемы-

ми были нормальные, хорошо приспособленные двенадцатилетние маль-

чики, методом случайной выборки определенные в одну из двух групп -

<Орлов> или <Гремучих змей>. Подростков обучили сотрудничеству внутри

группы, что было в основном сделано путем организации таких видов

деятельности, в которых подростки данной группы сильно зависели друг

от друга. Например, в каждой группе ребята совместно участвовали в пост-

ройке мостиков для ныряния в местном плавательном бассейне, приго-

товлении пищи, строительстве висячего моста и тому подобное.

 

После того как в каждой группе развилось и окрепло чувство спло-

ченности, искусственно была создана конфликтная обстановка. Исследо-

ватели организовали серию соревнований - таких, как футбол, бейсбол

и перетягивание каната, - в которых обе группы были противопоставле-

ны друг другу. Чтобы увеличить напряжение, победителю присуждались

призы, что привело во время указанных игр к некоторой враждебности и

недоброжелательности. В дополнение к этому исследователи применили

довольно дьявольские способы, чтобы создать ситуации, специально пред-

назначенные для развития конфликта. В частности, была организована ла-

герная вечеринка, причем организаторы постарались, чтобы <Орлы> при-

были на нее намного раньше <Гремучих змей>; кроме того, приготовлен-

ные угощения состояли из двух весьма разнящихся между собой типов

пищи: одна половина выглядела свежей, аппетитной и привлекательной,

а вторая - некрасивой, неаппетитной и несвежей. Возможно, вследствие

уже имевшейся соревновательности между двумя группами прибывшие

первыми немедленно <конфисковали> ту еду, которая радовала глаз, оста-

вив соперникам лишь менее свежую и менее аппетитную. Когда, наконец,

на вечеринку прибыли <Гремучие змеи> и увидели, чего лишились, они

были, понятное дело, оскорблены, причем настолько, что тут же начали

обзывать группу, лишившую их лучшей еды, разными неприятными име-

нами. А так как <Орлы> были уверены, что получили лучшую пищу заслу-

женно (кто первый пришел, тот и съел), то от этих нападок они преиспол-

нились негодованием и не задержались с ответом. Взаимные обзывания

перешли в бросание тарелками с едой, а спустя весьма короткое время

началась настоящая драка!

 

334

 

После этого инцидента организаторы эксперимента исключили сорев-

новательные игры и приложили значительные усилия, чтобы восстановить

социальный контакт. Однако выяснилось, что стоит однажды возникнуть

вражде, как ее уже не устранить простым исключением конкуренции. Дей-

ствительно, враждебность продолжала возрастать, даже когда обе группы

были включены в такие умиротворяющие действия, как совместный про-

смотр кинофильмов. В конце концов исследователям удалось снизить уровень

враждебности. Каким именно образом это было сделано, мы обсудим ниже в

этой главе.

 

Теория предрассудка как поиска <козла отпущения>. В предыдущей главе

я говорил о том, что агрессия частично вызывается фрустрацией и други-

ми неприятными переживаниями - такими, как боль или скука. В той же

главе мы видели, что у фрустрированного индивида наблюдается сильная

тенденция наброситься на источник фрустрации. Однако часто этот <ис-

точник> оказывается слишком велик или неопределенен, чтобы можно было

тут же дать ему сдачи.

 

Например, может ли дать сдачи унижающему его учителю шестилет-

ний школьник? В руках учителя сосредоточена такая власть!.. Однако выз-

ванная им фрустрация может увеличить вероятность того, что школьник

направит свою агрессию против менее сильного человека, находящегося

рядом, пусть даже тот совсем ни при чем! Точно так же, в обстановке

массовой безработицы против кого или против чего выступит фрустриро-

ванный безработный - против экономической системы? Но она слишком

велика и слишком неопределенна. Безработному станет гораздо комфорт-

нее, если он обнаружит кого-то или что-то менее туманное и более конк-

ретное, на что можно возложить вину. Президент? Да, он до предела кон-

кретен, однако обладает еще и слишком большой властью, чтобы безна-

казанно нападать на него...

 

У древних евреев существовал обычай, о котором стоит упомянуть в

данном контексте. Во время дней искупления священнослужитель, пере-

числяя людские грехи, возлагал руки на голову козла, что символически

перекладывало на него человеческие грехи и творимое людьми зло. После

чего козлу позволяли убежать в пустыню, как бы захватив с собой все

грехи общины и таким образом очистив ее. Это животное и называлось

<козлом отпущения>.

 

В наше время понятие <козел отпущения> используется для характе-

ристики не обладающего достаточной силой и властью человека, которого

выбирают, чтобы возложить на него вину за то, в чем он не виноват. К

несчастью, данный индивид не имеет возможности скрыться в пустыне и

обычно становится объектом жестокости; дело даже может закончиться

его смертью. Так, если люди оказываются без работы или если инфляция

съедает их сбережения, им нелегко наказать ответственную за это эконо-

мическую систему. Зато они легко могут найти <козла отпущения>. В наци-

стской Германии это были евреи, в Калифорнии девятнадцатого столе-

тия - китайские иммигранты, на сельском американском Юге - черно-

кожие.

 

335

 

Несколько лет назад Карл Ховланд и Роберт Сирс [66] обнаружили,

что в период между 1882 и 1930 гг. оказалось сравнительно легко предска-

зать число линчеваний на Юге в каждый конкретный год, если знать еже-

годную цену на хлопок! Как только цена падала, количество линчеваний

возрастало. Короче, как только люди испытывали экономический кризис,

они, вероятно, испытывали и значительные фрустрации, которые, оче-

видно, приводили к увеличению числа судов Линча и иных насильственных

преступлений.

 

Отто Клайнберг [67], социальный психолог, специально занимав-

шийся кросс-культурными аспектами предрассудков, описывает существу-

ющую в Японии уникальную ситуацию, связанную с поиском <козла от-

пущения>. На всей территории этой страны рассеяна группа отверженных

численностью в два миллиона человек - <буракумины>. Хотя никаких на-

следственных расовых или физических отличий между буракуминами и

остальными японцами нет, однако первые все же считаются <нечистыми>

и пригодными только для узкого круга малопрестижных профессий. Как

можно себе вообразить, буракумины живут обычно в бедных районах тру-

щоб. Их коэффициент умственного развития (IQ) был в среднем на шест-

надцать пунктов ниже, чем у других японцев; дети буракуминов чаще про-

пускали школу, и уровень преступности в их среде был втрое выше, чем

среди остальных японских детей. Согласно Клайнбергу, для членов касты

буракуминов жениться или выйти замуж за кого-то вне касты считалось

запретным. Буракумины представляют собой как бы <невидимую расу> -

группу <чужаков>, которую в большей мере характеризует принадлежность

к определенному социальному классу, чем какие-либо физические дан-

ные. Идентифицировать их можно лишь по характерной речи, в течение

длительного времени развивавшейся в отсутствие общения с другими япон-

цами, да по документам, удостоверяющим личность. Хотя их историчес-

кие корни неясны, они, вероятно, занимали низшие ступеньки на соци-

ально-экономической лестнице, пока экономический спад не привел к их

полному вытеснению из японского общества. Теперь же японцы рассмат-

ривают буракуминов как <врожденно неполноценных>, оправдывая таким

образом дальнейшее использование их в качестве <козлов отпущения> и

дискриминацию.

 

Однако трудно понять, как одна только экономическая конкуренция

могла стать причиной линчевания чернокожих или несправедливого отно-

шения к буракуминам. В данных действиях слишком много эмоций, что

наводит на мысль о существовании более глубоких психологических факто-

ров, дополняющих экономические. Аналогичным образом, рвение, с ко-

торым нацисты предпринимали попытки истребить всех членов еврейской

этнической группы (вне зависимости от их экономического статуса), яв-

ляется сильным аргументом в пользу того, что данный феномен не был

исключительно экономическим или политическим, но, по крайней мере

частично, он был и психологическим [68].

 

Более строгие доказательства наличия психологической составляю-

щей в этих процессах получены в хорошо организованном эксперименте

 

336

 

Нила Миллера и Ричарда Бюгелски [69] В нем испытуемых просили сформу-

лировать свои чувства по отношению к различным группам меньшинств. За-

тем некоторые из испытуемых были фрустрированы тем, что их лишили

возможности посмотреть фильм, заставив вместо этого проходить серию

трудоемких тестов; после того как испытуемые завершили работу, их сно-

ва попросили сформулировать свое отношение к группам меньшинств.

В результате количество предубежденных ответов у этих испытуемых возрос-

ло. В то время как в ответах контрольной (не фрустрированной) группы

изменений в уровне предубеждений не наблюдалось.

 

'Дополнительное исследование помогло еще более детально охарак-

теризовать данный феномен. В одном из экспериментов [70] студентам-

белым дали указание, чтобы они в рамках эксперимента на научение на-

носили серии ударов током другому студенту, причем испытуемым была

дана возможность самим выбирать силу тока. (На самом деле студент-жер-

тва был сообщником экспериментатора и, разумеется, не был подключен

к источнику тока.) Было создано четыре экспериментальных условия: со-

общник был либо белым, либо чернокожим, он был научен вести себя по

отношению к испытуемому либо дружественно, либо оскорбительно. В ре-

зультате, когда сообщник вел себя дружелюбно, испытуемые награждали

чуть менее сильными ударами того из них, кто был чернокожим', когда же

сообщник вел себя по отношению к испытуемому оскорбительно, то тому

из них, кто был чернокожим, доставались гораздо более сильные удары

током, чем белому.

 

В другом эксперименте [71] студентов подвергали сильной фрустра-

ции, причем часть из них была настроена крайне антисемитски, а дру-

гая - нет. Затем испытуемых попросили описать то, что они увидели на

показанных им картинках; одной части испытуемых представляли кар-

тинки, персонажи которых имели еврейские имена, а другой части -

картинки, где такие имена отсутствовали. Эксперимент привел к двум

главным результатам: 1) испытав фрустрацию, испытуемые-антисеми-

ты сочинили истории, в которых сквозила большая агрессия в отноше-

нии <еврейских> персонажей, нежели в сочинениях испытуемых-неан-

тисемитов; и 2) когда персонажи не были обозначены как <евреи>, меж-

ду сочинениями, написанными и антисемитами и неантисемитами, не

было никакой разницы.

 

Короче говоря, фрустрация или гнев ведут не просто к агрессии, а к

агрессии специфической - агрессии, направленной на членов <чужой> группы.

 

Лабораторные эксперименты помогают прояснить факторы, которые,

по-видимому, имеют место в реальном мире. Вырисовывающаяся общая кар-

тина поиска <козлов отпущения> свидетельствует о том, что индивиды склон-

ны сместить свою агрессию нате группы, которые не вызывают у них симпа-

тии, которые хорошо заметны и которые относительно безвластны. Более

того, форма, которую принимает агрессия, зависит от того, что позволено

и принято <своей> группой: в описываемых обществах линчевание черноко-

жих или еврейские погромы не были частым явлением, пока они не получи-

ли одобрения со стороны доминирующей культуры или субкультуры.

 

337

 

В предыдущем предложении я использовал прошедшее время, по-

скольку так удобнее верить, что подобные крайние формы поиска <козла

отпущения> ушли в прошлое. Однако за последнее десятилетие произошли

события, повергнувшие многих из нас в состояние тревоги.

 

К примеру, в конце 80-х гг. мы какое-то время были вдохновлены

тем, что Восточная Европа получила наконец свободу. К сожалению, во

многих случаях вновь обретенная свобода сопровождалась ростом нацио-

налистических настроений, которые в свою очередь усилили предрассуд-

ки и враждебность против <чужих> групп.

 

Личность, зараженная предрассудками. Как мы уже видели, вымеще-

ние агрессии на <козла отпущения> может быть выражением присущей

человеку мотивационной тенденции, однако не все поддаются ей в оди-

наковой мере.

 

Мы уже видели, что, например, социально-экономический статус че-

ловека является одной из причин предубежденности. Мы также убедились,

что те, кому не нравятся члены какой-либо конкретной <чужой> группы, в

большей степени склонны сместить на них свою агрессию, чем люди, кото-

рые не выказывают антипатии к членам этой группы. А теперь нам предстоит

сделать еще один шаг вперед: есть факты, свидетельствующие о том, что

существуют индивидуальные различия в тенденции людей ненавидеть. Иными

словами, существуют люди, которые предрасположены к тому, чтобы иметь

предрассудки, не только из-за непосредственных внешних влияний, но и

потому, что они относятся к такому типу личности.

 

Теодор Адорно и его сотрудники [72] назвали подобных индивидов

<авторитарными личностями>. Авторитарные личности обладают следую-

щими основными характеристиками: они склонны твердо придерживать-

ся своих убеждений; они склонны разделять <конвенциональные> ценно-

сти; они нетерпимы к проявлению слабости (у себя и у других); они склон-

ны к тому, чтобы карать; они подозрительны; они невероятно уважают

власть.

 

Инструмент, разработанный для определения степени авторитариз-

ма, - так называемая Ф-шкала, - фиксирует, в какой степени человек

согласен или несогласен с утверждениями вроде следующих:

 

Преступления на сексуальной почве - такие, как изнасилование или

приставания к детям, заслуживают большего, чем простое заключение в тюрьму;

этих преступников следует подвергнуть публичной порке или хуже того.

 

Большинство людей не осознают, насколько наши жизни контролиру-

ются заговорами, вызревающими в различных секретных центрах.

 

Послушание и уважение власти - это самые важные добродетели, кото-

рым следует учить детей.

 

Высокая степень согласия с подобными утверждениями указывает на

авторитаризм. Главным открытием стало то, что люди, которым присущ

ярко выраженный авторитаризм, не просто не любят евреев или черно-

 

338

 

кожих, но демонстрируют устойчиво высокий уровень предрассудка в отно-

шении всех групп меньшинств!

 

Посредством интенсивных глубинных интервью с людьми, обладав-

шими высокими и низкими показателями по Ф-шкале, Адорно и его колле-

ги нашли корни этого набора аттитьюдов и ценностей в опыте, полученном

опрошенными в раннем детстве. Оказалось, что они выросли в семьях, ха-

рактеризующихся суровой и грозной родительской дисциплиной. Более того,

люди с высокими показателями по Ф-шкале, как правило, имели родите-

лей, использовавших любовь и лишение ее, как главные способы добиться

послушания. В целом, авторитарные личности в детстве были склонны ощу-

щать большую неуверенность и крайнюю зависимость от родителей, они

испытывали перед ними страх и чувствовали по отношению к ним неосоз-

нанную враждебность. Подобная комбинация создает необходимые предпо-

сылки к развитию у таких людей в будущем склонности к проявлению гнева,

который, вследствие их страха и неуверенности, принимает форму смещен-

ной агрессии, направленной против безвластных групп, позволяя в то же

время сохранять внешнее уважение к власти.

 

Полезно заметить в этой связи, что в своем недавнем исследовании

авторитаризма в бывшем Советском Союзе Сэм Мак-Фарланд, Владимир

Агеев и Марина Абалакина-Паап [73] обнаружили следующую закономер-

ность: люди с высокими показателями по Ф-шкале склонны приветство-

вать свержение недавно обретенной демократии и восстановление про-

шлого коммунистического режима. Идеологически это весьма отличается

от американских авторитаристов, среди которых преобладает тенденция к

антикоммунизму. Общее связующее звено между первыми и вторыми -

это, конечно же, не конкретные идеологические убеждения, а скорее не-

кий <конвенционализм> и уважение к власти. Иными словами, и амери-

канские, и русские авторитарные личности связаны общей потребностью

вести себя конформно по отношению к традиционным ценностям своих

культур, а также склонностью к подозрительности в отношении новых

идей и людей, отличных от них самих.

 

Хотя исследование авторитарной личности добавило материала к

нашему пониманию возможной динамики предрассудков, следует отме-

тить, что основная масса результатов корреляционна. То есть нам известно

только, что две переменные находятся друг с другом в определенной свя-

зи, но мы не можем быть уверены, что является причиной, а что - след-

ствием.

 

Рассмотрим, например, корреляцию между показателями по Ф-шка-

ле и специфической практикой социализации в детстве. Хотя и правда то,

что авторитарные и зараженные предрассудками взрослые имели строгих

родителей, использовавших в качестве метода социализации так называемую

<обусловленную любовь> (любовь в обмен на послушание), однако вовсе не

обязательно, что именно это обстоятельство превратило их в зрелом возрасте

в предубежденных людей. Оказывается, такие родители сами имели склон-

ность к сильному предубеждению против групп меньшинств. И тогда, может

быть, развитие предрассудков у части людей происходит ввиду их конформнос-

 

339

 

та, осуществляемой посредством процесса идентификации, описанного в гла-

ве 2. Иначе говоря, ребенок мог осознанно усвоить убеждения в отношении

меньшинств от своих родителей, потому что он идентифицировал себя с

ними! Это объяснение более простое и отличается от того, что было предло-

жено Адорно и его коллегами и базировалось на детской подсознательной

враждебности и подавленном страхе перед родителями.

 

Я не отрицаю того, что у некоторых людей их предрассудки коренят-

ся в подсознательных конфликтах детства. Но в то же время многие люди

могут усвоить широкий спектр предрассудков, сидя на мамочкином или

папочкином колене. Более того, некоторые люди могут проявлять конфор-

мность только к ограниченному числу весьма специфических предрассуд-

ков в зависимости от норм, существующих в их субкультуре.

 

Давайте поближе познакомимся с феноменом предрассудка как ак-

том конформности.

 

Предрассудок через конформность. Наблюдатели часто отмечали, что

предрассудки в отношении чернокожих в большей мере присущи амери-

канскому Югу, нежели Северу. Эти предрассудки часто проявлялись в силь-

ных аттитьюдах, направленных против расовой интеграции.

 

Например, в 1942 г. только 4% всех южан приветствовали десегрега-

цию на транспорте, тогда как среди северян, приветствовавших ее, было

56% [74]. Отчего это происходило? Была ли причиной экономическая кон-

куренция? Вероятнее всего, нет: в тех южных общинах, где экономичес-

кая конкуренция была слабой, уровень предрассудков, направленных про-

тив чернокожих, был более высокий по сравнению с северными община-

ми, где экономическая конкуренция была сильной. Может быть, на Юге

люди были авторитарнее, чем на Севере? Тоже нет. Томас Петтигрю [75]

провел широкие исследования по Ф-шкале и на Севере и на Юге и обна-

ружил, что результаты южан и северян почти не отличаются друг от друга.

Вдобавок ко всему, хотя на Юге сильнее предубеждение против черноко-

жих, на том же Юге предубеждение против евреев ниже, чем по стране в

целом! Предубежденная личность, по определению, должна быть преду-

бежденной против всех, однако южане не демонстрировали такой <всеох-

ватной> предубежденности.

 

Как же нам тогда объяснить враждебность, испытываемую на Юге

по отношению к чернокожим? Возможной причиной могли бы быть со-

бытия национальной истории: чернокожие были рабами, Гражданская

война была развязана из-за проблемы рабства и тому подобные. Эти собы-

тия вполне могли создать благоприятный климат для возникновения более

сильных предрассудков. Но что поддерживает этот климат? Один из воз-

можных ключей к разгадке нам дает наблюдение за некоторыми весьма

странными формами расовой сегрегации на Юге. Достаточно будет одного

примера: группы шахтеров в небольшом шахтерском городке в Западной

Вирджинии. Чернокожие шахтеры и шахтеры-белые создали двойствен-

ный образ жизни: когда они находились в шахте, под землей, они являли

пример полной и всецелой интеграции, а когда выбирались из забоя, то

демонстрировали такую же полную и всецелую сегрегацию^. Как объяснить

 

340

 

данное противоречие? Ведь если вы действительно ненавидите кого-либо,

вам захочется держаться от него подальше. В чем же причина такого тесного

общения под землей и его отсутствия на поверхности?

 

Петтигрю предположил, что объяснить подобные феномены можно

конформностью. В описанном выше случае шахтеры-белые, сторонясь своих

коллег-чернокожих вне шахты, просто ведут себя конформно по отноше-

нию к нормам, существующим в обществе (на поверхности!). Да, созданию

предпосылок к появлению сильнейших предрассудков в отношении черно-

кожих послужили исторические события на Юге, но поддерживает суще-

ствование этих предрассудков конформность. В действительности Петтигрю

убежден: хотя в качестве причин некоторых предрассудков следует учитывать

и экономическую конкуренцию, и фрустрацию, и потребности личности,

однако большинство случаев предубежденного поведения связано с рабской

конформностью в отношении социальных норм.

 

Но как мы можем быть уверены в том, что ответственность лежит

именно на конформности? Один из способов узнать это состоит в опреде-

лении связи между предрассудками человека и его общей конформностью.

Например, исследование напряженности на расовой почве в Южной Аф-

рике [76] показало, что индивиды, наиболее склонные к конформному

следованию разнообразным социальным нормам, демонстрируют и более

высокий уровень предубежденности против чернокожих. Другими слова-

ми: если конформисты демонстрируют большую предубежденность, то это

можно объяснить тем, что предрассудки окружающих являются просто

еще одним источником конформности.

 

Другой путь определения роли конформности - это посмотреть, что

происходит с предрассудками людей после того, как они переезжают в

другой район страны. Если конформность является фактором предрассуд-

ка, то можно ожидать, что уровень предубежденности должен резко воз-

расти при переезде людей в районы, где социальные нормы допускают и

поощряют проявление предрассудков, и соответственно, он может резко

упасть при переезде в районы, где социальные нормы ограничивают про-

явления предрассудков.

 

Именно это в точности и происходит. В одном из исследований Жан-

на Уотсон [77] обнаружила: люди, недавно переехавшие в Нью-Йорк, войдя

в контакт в местными жителями, зараженными антисемитизмом, и сами

стали большими антисемитами, чем они были раньше. В другом исследова-

нии Петтигрю обнаружил, что южане, поступившие на военную службу и

таким образом вошедшие в контакт с менее дискриминационными соци-

альными нормами, стали менее предубежденными в отношении черноко-

жих.

 

Давление с целью вызвать конформное поведение может быть отно-

сительно неприкрытым (как, например, в эксперименте Эша). В то же

время конформность к предрассудкам может возникнуть и из-за отсут-

ствия точных фактов и преобладания вводящей в заблуждение информа-

ции. Это может привести людей к усвоению отрицательных аттитьюдов,

сформированных слухами.

 

341

 

Примеров такого стереотипизированного поведения достаточно много

в мировой литературе. Возьмите <Мальтийского еврея> Кристофера Марло

или <Венецианского купца> Уильяма Шекспира: в обеих пьесах главный пер-

сонаж - еврей - изображен как плетущий заговоры, помешанный на день-

гах, раболепный трус. Есть искушение предположить, что у Марло и у Шек-

спира были свои неудачные опыты общения с отвратительными, жадными

евреями, послужившие написанию этих горьких и нелестных портретов, если

бы не одно <но>: евреев изгнали из Англии лет за триста до того, как были

написаны обе эти пьесы. Таким образом, единственное, с чем <контактиро-

вали> Марло и Шекспир, - это существующий веками стереотип! И наибо-

лее трагично то, что произведения двух великих драматургов не только отра-

зили его существование, но и, без сомнения, внесли свой вклад в его укреп-

ление.

 

Даже случайное столкновение с фанатизмом может оказать воздей-

ствие на наши аттитьюды и поведение по отношению к группе, являю-

щейся жертвой предрассудка. Например, исследования продемонстриро-

вали, что простое подслушивание кого-то, кто, говоря о данной группе,

пользуется расистским или этническим уничижительным ярлычком, мо-

жет повысить вероятность того, что мы будем видеть членов данной груп-

пы или просто тех, кто с ней связан, в негативном свете.

 

Так, в одном из экспериментов [78] Шари Киркленд и ее коллеги

попросили испытуемых ознакомиться с отчетом о судебном процессе, в

котором обвиняемого-белого представлял чернокожий адвокат, чей порт-

рет был приложен к отчету. Во время чтения испытуемый как бы случайно

<подслушивал> короткий обмен репликами между двумя сообщниками

экспериментаторов. Одни испытуемые слышали, как первый из собесед-

ников называл адвоката <ниггером>, а другие испытуемые слышали, как

тот же собеседник называл адвоката <пронырой>; в обоих случаях второй

сообщник экспериментаторов выражал согласие с уничижительным мне-

нием первого. Создав такую ситуацию, располагающую к конформности,

экспериментаторы затем попросили испытуемых оценить поведение адво-

ката и обвиняемого. Анализ этих оценок выявил, что те испытуемые, ко-

торым довелось подслушать откровенно расистский эпитет в адрес адвока-

та, оценили его выступление более негативно, чем те, кто также услышал

о нем нелицеприятное мнение, которое, однако, не имело ничего общего

с его расовой принадлежностью. Более того, обвиняемый-белый получил

особенно строгий приговор и крайне негативные оценки как раз от тех

испытуемых, которые подслушали реплику о расовой принадлежности

адвоката! Последний результат указывает на то, что конформность к пред-

рассудкам может оказывать разрушительное воздействие, выходящее за

пределы изначальной цели расизма.

 

Фанатичные аттитьюды могут быть также намеренно сформированы

фанатичным обществом, которое институционально их поддерживает. На-

пример, общество, поддерживающее идею сегрегации людей разной расы

силой закона и обычаев, утверждает тем самым идею о том, что одна

группа граждан ниже другой.

 

342

 

Вот прямой пример вышесказанному. Пытаясь отыскать причину отри-

цательных аттитьюдов в отношении чернокожих, один из исследователей

[79] провел собеседование с белыми южноафриканцами и обнаружил, что

типичный белый житель Южной Африки убежден: огромное большинство

преступлений совершается чернокожими. Мнение ошибочное, но как же

оно смогло укрепиться? Опрошенные сообщили, что видели очень много

осужденных чернокожих, занятых на общественных работах, и не видели ни

одного осужденного-белого! Доказывает ли это, что осужденных черноко-

жих вообще больше, чем белых? Ни в коей мере. На самом деле, закон про-

сто-напросто запрещал использовать заключенных-белых на общественных

работах!

 

Короче говоря, общество смогло создать предрассудки с помощью

своих социальных институтов. Да и в нашем собственном обществе хватает

подобных примеров: в общественном транспорте чернокожих заставляли

садиться на задние сиденья, женщин не допускали в определенные клу-

бы, а евреям создавали препятствия для проживания в первоклассных отелях.

Все это факты нашего недавнего исторического прошлого, и они создава-

ли иллюзию того, что представители данных групп неполноценны или

неприемлемы.

 

Нормы государственные могут изменить нормы обыденные

 

В 1954 г. Верховный суд Соединенных Штатов Америки провозгласил, что

обучение в <разных, но равных> школах было, по определению, неравным.

По словам председателя Верховного суда Эрла Уоррена, ситуация, когда

чернокожие дети отделены от детей белых на основании лишь принадлеж-

ности к другой расе, <вызывает у них чувство неполноценности в отноше-

нии своего статуса в местном сообществе, и это чувство неполноценности

может оказать такое влияние на их сердца и мысли, что исправить содеян-

ное уже будет навряд ли возможно>. Данное решение, хотя мы этого до

конца не поняли, включило всю нашу страну в од^н из самых захватыва-

ющих крупномасштабных социальных экспериментов, которые когда-либо

проводились.

 

Одним из последствий этого исторического решения стало то, что

многие выступили против интегрирования школ по соображениям <гу-

манности>. Они предрекали конец света, если расы начнут насильственно

перемешивать в школах, и утверждали, что нельзя законодательно заста-

вить людей любить и уважать друг друга. В этих дебатах эхом отзывались

слова выдающегося социолога Уильяма Грэма Самнера, произнесенные

за годы до того: <...Нормы государственные не могут изменить нормы обы-

денные>. Конечно, Самнер имел в виду только то, что вы не можете зако-

нодательно определять мораль; вы можете заставить людей отказаться от

сегрегации, но не сможете заставить их полюбить друг друга. Поэтому очень

 

343

 

многие настаивали на том, что десегрегацию следует отложить до тех пор,

пока не изменятся соответствующие аттитьюды.

 

В те времена социальные психологи, естественно, были убеждены: путь

к изменению поведения лежит через изменение аттитьюдов. Следовательно,

если вы сможете сделать так, что фанатичные взрослые станут менее преду-

беждены против чернокожих, то эти взрослые не станут возражать против

того, чтобы их дети ходили в одну школу с чернокожими детьми. Хотя уче-

ным, работающим в сфере общественных наук, и следовало бы знать свой

объект изучения получше, многие из них были относительно уверены в том,

что им под силу изменить фанатичные аттитьюды с помощью информаци-

онных кампаний. Для уменьшения предрассудков они использовали <16-мил-

лиметровый> подход, названный так по ширине кинопленки: если заражен-

ные предрассудками люди убеждены, что чернокожие - лентяи и что они

лишены стремления к успеху, то все, что вам нужно сделать, - это показать

фильм, в котором чернокожие изображены людьми трудолюбивыми и поря-

дочными! Иначе говоря, главенствовала идея, что информация - надежное

оружие в борьбе с дезинформацией. Если Шекспир, опираясь на дезинфор-

мацию, был убежден, что евреи - жадные кровососы, то дайте ему позна-

комиться со всем спектром правдивой информации о евреях, и его преду-

беждение как ветром сдует! Если большинство жителей Южной Африки ве-

рит, что практически все преступления совершаются чернокожими, то

покажите им осужденных-белых, и ложные верования изменятся.

 

К несчастью, все не так просто. Вне зависимости от того, является ли

предрассудок в основном функцией экономического конфликта, конфор-

мности по отношению к социальным нормам или он глубоко укоренен в по-

требностях личности, его не так-то легко изменить одной информационной

кампанией. За долгие годы у большинства людей выработалась глубокая привер-

женность своему предубежденному поведению, и выработать открытое, добро-

желательное отношение к меньшинствам, в то время как все ваши друзья и

коллеги все еще привержены предрассудку, - задача, конечно, не из легких.

Просто с помощью демонстрации кинофильма невозможно переделать образ

мыслей и образ поведения, устоявшиеся на протяжении многих лет.

 

Как уже знает читатель этой книги, в тех случаях, когда затронуты

значимые для человека темы, информационные кампании обычно терпят

неудачу, поскольку люди не склонны спокойно сидеть и воспринимать

информацию, которая диссонирует с их убеждениями.

 

Например, Пол Лазерсфельд [80] описывал серию радиопередач на-

чала 40-х гг., направленных на то, чтобы уменьшить этнические предрас-

судки, и с этой целью преподносивших информацию о различных этни-

ческих группах, выдержанную в сердечной и сочувственной манере; одна

из программ была посвящена американцам польского происхождения,

другая - американцам итальянского происхождения, и так далее. Но кто

были слушатели этих передач? Большая часть радиослушателей передачи

про <польских> американцев состояла из таких же выходцев из Польши.

Отгадаете с первого раза, кто составлял большинство слушателей переда-

чи, посвященной американцам - выходцам из Италии? Верно!

 

344

 

Более того, как мы уже имели возможность убедиться, если люди все

же вынуждены выслушивать информацию, не совпадающую с их глубоко

укоренившимися аттитьюдами, то они ее отвергнут, исказят, либо попро-

сту проигнорируют. Это произойдет во многом так же, как это делал господин

^(вспомним начало этой главы), сохранявший свой отрицательный аттить-

юд в отношении евреев, невзирая на предпринятую господином 7 <инфор-

мационную кампанию>; или также, как это делали студенты Дартмутского и

Принстонского колледжей, искажавшие смысл показанной им видеозаписи

футбольного матча (о них я рассказывал в главе 5).

 

Для многих предрассудок слишком глубоко укоренен в их собственной

системе убеждений, слишком соответствует их повседневному поведению и

получает слишком могучую поддержку и ободрение со стороны окружаю-

щих, чтобы его можно было уменьшить с помощью книги, фильма или

радиопередачи.

 

Влияние контактов с людьми или группами, равными по статусу. Хотя

изменения аттитьюдов могут вызвать изменения в поведении, как мы ви-

дели, изменить аттитьюды посредством обучения часто оказывается зат-

руднительным. Правда, социальные психологи давно знали, а понимать

начали лишь недавно, что изменения в поведении могут воздействовать на

изменения в аттитьюдах.

 

На простейшем уровне утверждалось: если чернокожие и белые всту-

пят в прямой контакт друг с другом, то зараженные предрассудками ин-

дивиды станут воспринимать реальность собственного опыта, а не про-

сто стереотип, и в конце концов это приведет к большему взаимопони-

манию. Разумеется, такой контакт должен иметь место в ситуации, в

которой белые и чернокожие обладают равным статусом. На протяже-

нии истории многие белые немало контактировали с чернокожими, но

обычно в ситуациях, в которых чернокожие играли подсобные роли -

рабов, носильщиков, посудомоек, чистильщиков обуви, уборщиц в об-

щественных туалетах и домашних слуг. Подобный тип контакта вел лишь к

усилению стереотипов у белых и, таким образом, добавлял <горючего> в

их предубежденность против чернокожих. Это, в свою очередь, вело к ро-

сту возмущения и гнева у чернокожих. До недавнего времени контакт с

людьми или группами, равными по статусу, был редкостью как из-за об-

разовательного и профессионального неравенства в нашем обществе, так

и ввиду сегрегации районов проживания. Решение Верховного суда от 1954 г.

было началом постепенных изменений частоты подобных контактов.

 

Но даже и до этого исторического события отдельные случаи интег-

рации людей или групп, равных по статусу, имели место, и их эффекты,

похоже, подтверждали идею о том, что изменения поведения ведут к из-

менению аттитьюдов.

 

Так, Мортон Дойч и Мэри Эллен Коллинз [81], выступившие в ка-

честве первооткрывателей, изучали аттитьюды белых граждан в отноше-

нии чернокожих, проявившиеся в ходе строительства муниципальных до-

мов. При реализации одного из таких проектов белых и чернокожих рассе-

ляли раздельно, то есть белые получали жилье в домах для белых, а черные -

 

345

 

в домах для черных. В другом проекте расселение было интеграционным: се-

мьи белых и черных граждан помещались в одни и те же дома. Впоследствии

белые жители <интеграционного> дома сообщали о большем позитивном

сдвиге в своих аттитьюдах в отношении чернокожих жителей, чем жители

<сегрегационного> дома.

 

Эти результаты свидетельствуют о том, что <нормы государствен-

ные> все-таки могут изменять <нормы обыденные> и что можно занимать-

ся законотворчеством и в области морали, разумеется, не прямо, не <в

лоб>, а посредством организации контактов между лицами или группами,

имеющими равный статус. Если различные расовые группы могут быть

сведены вместе на условиях равного статуса, у них появляется шанс узнать

друг друга получше. Это при прочих равных условиях может увеличить взаи-

мопонимание и уменьшить напряженность.

 

Следует заметить, что исследование, на которое я только что со-

слался, касалось муниципальных домов, а не обитателей частных домов.

Это - существенный фактор, и на нем мы остановимся чуть позже.

 

Косвенные эффекты десегрегации. Прошло не так уж много времени,

и социальные психологи начали задумываться о том, что десегрегация может

оказывать воздействие на ценности даже тех людей, которые не имеют воз-

можности прямого контакта с группами меньшинств. Это может происхо-

дить с помощью механизмов, которые мы назвали в главе 5 психологией

неизбежности.

 

Говоря конкретно, если я знаю, что нам с вами не избежать близко-

го контакта, а вы не вызываете у меня симпатии, то я буду испытывать

диссонанс. С целью уменьшить его я попытаюсь убедить себя, что вы не так

плохи, как я думал до этого. Я начну искать в вас лишь положительные

качества и попытаюсь игнорировать отрицательные качества или миними-

зировать их значимость. Поэтому простой факт знания того, что когда-то

мне придется вступить с вами в тесный контакт, заставит меня изменить

предубежденные аттитьюды в отношении вас - при прочих равных усло-

виях.

 

Как вы уже убедились ранее, лабораторные эксперименты подтвер-

дили это предположение. Например, дети, уверовавшие, что им придется

с неизбежностью есть в будущем нелюбимое овощное блюдо, начинали

убеждать себя в том, что оно не такое уж и плохое, как они думали [82].

Аналогично, студентки, знавшие, что им предстоит провести многие не-

дели, работая вместе с женщиной, обладающей некоторыми положитель-

ными и отрицательными качествами, сформировали у себя позитивное

отношение к этой женщине еще до того, как встретились с ней; ничего

подобного не наблюдалось, когда у испытуемых не создавали ожидания по

поводу будущей совместной работы [83].

 

Совершенно очевидно, что от овощного блюда до взаимоотношений

между чернокожими, <латинами> и белыми - дистанция огромного раз-

мера. Немногие социальные психологи столь наивны, чтобы поверить, что

глубоко укорененная расовая нетерпимость может быть устранена, стоит

только людям уменьшить диссонанс, смирившись с тем, что они считают

 

346

 

неизбежным. Я бы высказал предположение, что в идеальных условиях подоб-

ные неизбежные события могут начать растапливать предубежденные атти-

тьюды и привести к снижению чувства враждебности у большинства людей.

 

Я займусь обсуждением того, что понимается под <идеальными услови-

ями>, чуть ниже. Однако прежде позвольте мне нарастить немного <мяса> на

этот теоретический скелет и задаться вопросом: каким образом может про-

исходить процесс уменьшения диссонанса?

 

Переведем наши часы назад - в конец 50-х гг. Вообразите сорокапя-

тилетнего белого мужчину, чья шестнадцатилетняя дочь ходит в сегреги-

рованную школу. Давайте представим себе, что у нашего персонажа -

отрицательный аттитьюд в отношении чернокожих, основанный отчасти

на его убеждении, что они ленивы и лишены стремления к успеху, и что

все чернокожие мужчины помешаны на сексе и являются потенциальны-

ми насильниками. Внезапно министерство юстиции выпускает закон: на-

чиная со следующей осени светловолосая дочурка нашего героя должна

пойти в <интегрированную> школу. Официальные лица штата и местное

начальство, хотя и не особенно симпатизируя нововведению, ясно дают

понять, что ничего не поделаешь, - это закон, и его следует выполнять.

Конечно, отец может отказать своей дочери в получении образования или

послать ее в дорогую частную школу, но все подобные действия либо слиш-

ком круты, либо чудовищно дороги. Поэтому отец решает, что ему при-

дется послать дочь в смешанную школу. Его когниция <моя дочурка долж-

на неизбежно посещать одну школу с чернокожими> вступает в диссонанс

с другой когницией - <чернокожие ленивы, лишены стремления к успе-

ху, и они - насильники>. Что же ему делать?

 

Моя догадка состоит в том, что он начнет пересматривать свои убеж-

дения в отношении чернокожих американцев. Действительно ли они так

уж ленивы и не стремятся к успеху? Правда ли то, что они рыскают по

округе, ища, кого бы изнасиловать? Наш герой может принять иной взгляд

на вещи, на сей раз движимый сильнейшей потребностью увидеть в чер-

нокожих людях какие-то положительные черты, вместо того чтобы приду-

мывать небылицы и зацикливаться на дурных, неприемлемых чертах.

Я предполагаю, что к тому времени, когда наступит сентябрь и зазвенит

школьный звонок, аттитьюды отца девочки в отношении чернокожих <ра-

стопятся> и совершат сдвиг в положительную сторону. Если бы этот сдвиг

мог быть подкреплен неким положительным событием после десегрега-

ции, например, если взаимоотношения дочери с чернокожими однокласс-

никами окажутся приятными и мирными, то в аттитьюдах ее отца с боль-

шой вероятностью можно предсказать значительные изменения.

 

Снова подчеркну: приведенный анализ сознательно упрощен, однако суть

процесса передана точно. Обратите внимание, какими преимуществами этот

процесс обладает перед информационной кампанией: ведь в данном случае за-

пускается механизм, дающий отцу девочки собственную мотивацию изменения

отрицательных стереотипов в отношении чернокожих!

 

Мой анализ подталкивает к выводу о том, какого рода публичная по-

литика в рассмотренном процессе может оказаться наиболее выигрышной

 

347

 

для общества, и эта политика прямо противоположна той, которую обычно

рекомендовали.

 

Как уже отмечалось, после принятия в 1954 г. Верховным судом своего

исторического решения общественное мнение было настроено рассматри-

вать расовую интеграцию как процесс, который должен протекать медленно.

Большинство официальных лиц и многие ученые - специалисты в соци-

альных науках были убеждены, что ради достижения гармоничных соци-

альных отношений интеграция должна быть отложена до тех пор, пока не

удастся переучить людей, сделав их менее предубежденными. Короче говоря,

в 1954 г. общее убеждение было таково, что поведение (интеграция) должно

следовать за когнитивным изменением.

 

Мой же анализ предполагает, что наилучший способ вызвать проч-

ную межрасовую гармонию - начать как раз с изменения поведения. Бо-

лее того, и это самое важное, чем скорее индивиды поймут, что интегра-

ция неизбежна, тем скорее их предубежденные аттитьюды начнут менять-

ся. В то же время этот процесс может - и так уже случалось - подвергнуться

саботажу со стороны чиновников, которые сеют надежды на то, что ин-

теграция может быть обращена вспять или отложена. А это создает иллю-

зию, что данное событие не неизбежно. В подобных обстоятельствах изме-

нения аттитьюдов не произойдет и результатом станет рост социальных

волнений и дисгармонии.

 

Давайте вернемся к предыдущему примеру. Если отца той самой бе-

локурой дочурки посредством высказываний и действий губернатора шта-

та, мэра города, председателя попечительского совета школы или местно-

го шерифа подвести к убеждению, что существуют пути <свертывания>

интеграции, то у нашего гипотетического персонажа не будет потребнос-

ти пересматривать свои отрицательные взгляды на чернокожих. В результа-

те мы можем получить насильственное противодействие расовой интегра-

ции.

 

С этими рассуждениями хорошо соотносится тот факт, что по мере

все более широкого распространения расовой десегрегации настроения

в ее пользу усиливались. В 1942 г. лишь 30% белых американцев поддер-

живали десегрегацию школ; в 1956 г. цифры выросли до 49%; в 1970 г. -

до 75% . Наконец, в 1980 г. по мере того как становилось все более ясно,

что школьная десегрегация неизбежна, число поддерживавших ее белых

американцев приблизилось к 90% [84]. А изменения на Юге происходили

еще более быстрыми темпами. В 1942 г. лишь 2% белых южан поддерживали

смешанные школы; в 1956 г., когда большинство южан все еще верили в

то, что закон должен быть отменен, только 14% выступало за десегрега-

цию; однако в 1970 г., по мере развития процесса десегрегации, за нее уже

выступали чуть менее 50% южан, и цифра продолжала расти в 1980-е гг.

Разумеется, приведенные статистические данные не доказывают полностью,

что причина, по которой люди меняют свои аттитьюды в отношении школь-

ной десегрегации, состоит в признании ее неизбежности, однако эти данные

указывают на то, что это весьма вероятно.

Проведя тщательный анализ процесса и эффектов школьной десегрега-

 

348

 

ции, Томас Петтигрю задался вопросом: почему на ранних ее этапах в неко-

торых районах, например в Литтл-Роке или Клинтоне, были замечены слу-

чаи насилия, а в других - Норфолке и Уинстоне-Сейлеме - нет? Его вывод,

который дополнительно поддерживает мои рассуждения, состоял в следую-

щем: <Насилие обычно совершалось в тех местностях, где хотя бы некоторые

из представителей власти делали веские намеки на то, что они не прочь

вернуться к сегрегации, если произойдут какие-либо беспорядки, а мирная

интеграция, в основном, следовала за твердыми и решительными действия-

ми местного руководства> [85]. Другими словами, если людям не помогали

уменьшить диссонанс (давая им понять, что некое событие неизбежно), то

совершалось насилие.

 

Еще в 1953 г. Кеннет Кларк [86] наблюдал тот же феномен во время

десегрегации в ряде пограничных штатов. Исследователь обнаружил, что

немедленная расовая десегрегация оказывалась намного более эффектив-

ной, чем постепенная. Более того, случаи насилия имели место в тех рай-

онах, где местными властями проводилась двусмысленная и непоследова-

тельная политика или где лидеры местных общин проявляли нерешитель-

ность. Аналогичная ситуация наблюдалась и во время второй мировой войны,

когда десегрегацию начали проводить в подразделениях вооруженных сил:

наибольшее число проблем возникало в тех случаях, когда политика армей-

ского руководства была двусмысленной [87].

 

Но <прочие условия> не всегда равны. В предыдущем разделе я предста-

вил заведомо упрощенный взгляд на феномен, который на самом деле

чрезвычайно сложен. Сделано это было намеренно с целью продемонстри-

ровать, как может развиваться процесс при наличии идеальных условий.

Однако условия редко бывают идеальными - почти всегда находятся ка-

кие-то осложняющие ситуацию обстоятельства. Поэтому давайте рассмот-

рим эти возможные осложнения, а затем перейдем к обсуждению того,

каким образом их можно устранить или уменьшить.

 

Ранее, при обсуждении того факта, что в рамках <смешанного> (ин-

тегрированного) проекта строительства жилья уровень предрассудков по-

низился, я специально оговорил, что речь шла о муниципальном жилье.

Ситуация осложняется, если речь идет о частных домах. Это происходит

главным образом потому, что среди белых владельцев таких домов бытует

сильное убеждение, что стоит поселиться по соседству чернокожим домо-

владельцам, как цена недвижимости в данном районе упадет. Это поверье

запускает в действие механизм экономического конфликта и конкурен-

ции, которые препятствуют уменьшению предубеждений. Действительно,

систематические исследования в жилых массивах, состоящих из частных

домов, показывают рост предрассудков среди белых жителей после появ-

ления в этих районах чернокожих домовладельцев [88].

 

Более того, как я уже отмечал, эксперименты, посвященные изуче-

нию психологии неизбежности, проводились в лаборатории, в которой

изучавшиеся антипатии почти наверняка не были столь острыми и глубоко

укоренившимися, как расовые предрассудки в реальном мире. Хотя замеча-

ние о том, что эти лабораторные результаты были подтверждены данными,

 

349

 

полученными в ходе реальных попыток расовой десегрегации, звучит обо-

дряюще, однако было бы слишком наивно и неверно заключать, что путь к

десегрегации станет гладким, как только индивиду будет дана возможность

смириться с неизбежностью этого процесса. Очень часто проблемы начина-

ются сразу же с началом десегрегации, причем это происходит отчасти ввиду

того, что контакт между белыми детьми и детьми групп меньшинств (осо-

бенно если он не был начат еще в младших и средних классах школы) обыч-

но не является контактом людей равного статуса.

 

Нарисуйте себе следующую картину. Ученик десятого класса из бедной

семьи чернокожих или <латинов>, получив второсортное образование, вне-

запно становится студентом колледжа, где преобладают белые ученики, чьи

родители принадлежат к среднему классу, к которому принадлежат и препо-

дающие в данном колледже белые учителя. Наш учащийся видит, что ему

придется соревноваться с белыми сверстниками, принадлежащими к средне-

му классу, у которых к тому же сформированы соответствующие жизненные

ценности. В результате он окунается в ситуацию, отличающуюся высоким

уровнем конкуренции, - в ситуацию, к которой он не готов, правила игры

в которой - это не его правила, а все поощрения рассчитаны на способно-

сти, которые у него еще не развиты. Иначе говоря, он вынужден соревно-

ваться с другими в ситуации, которая психологически очень далека от того,

к чему он привык.

 

Ирония данной ситуации заключается в том, что перечисленные

факторы будут способствовать понижению самооценки нашего чернокоже-

го учащегося, то есть создавать то, чего в первую очередь и хотел избежать

Верховный суд, принимая свое историческое решение, о котором речь

шла выше [89]! Тщательно анализируя работы, посвященные десегрега-

ции, Уолтер Стефан [90] не обнаружил ни одного исследования, указыва-

ющего на значительный рост самооценки среди чернокожих детей, в то

время как в 25% исследований был зафиксирован значительный спад са-

мооценки в результате десегрегации. Вдобавок ко всему, не наблюдалось и

значительного уменьшения уровня предрассудков: Стефан обнаружил, что

этот уровень возрастал в стольких же случаях, в скольких и уменьшался.

 

Учитывая эти данные, вы уже вряд ли удивитесь, узнав, что старшие

классы школ, в которых недавно прошло объединение представителей

разных рас, являют собой средоточие напряженности, а вовсе не межра-

совую гармонию! Для учеников, принадлежащих к группам меньшинств,

вполне естественно пытаться поднять собственную самооценку, и одним

из способов становится стремление держаться вместе, игнорировать белых

учеников, отстаивать свою индивидуальность, отрицать ценности белых и

их лидерство, и тому подобное [91].

 

Давайте подытожим наше обсуждение перечислением того, к чему

мы пришли.

 

1) Контакт с индивидами или группами, обладающими равным с но-

сителями предубеждений статусом, в идеальных условиях (при отсутствии

экономического конфликта) может повысить и повышает взаимопонимание

и снижает уровень предубежденности [92].

 

350

 

2) <Психология неизбежности> может создать и создает необходимое

давление для того, чтобы уменьшить предрассудки, а также может создать

предпосылки для <мягкой>, ненасильственной школьной десегрегации (опять-

таки при наличии идеальных условий).

 

3) В тех случаях, когда имеет место экономический конфликт (на-

пример, при появлении чернокожих домохозяев в районе, где расположе-

ны частные дома), часто наблюдается рост предубежденности.

 

4) В тех случаях, когда школьная расовая десегрегация создает ситу-

ацию конкуренции (особенно, если имеет место сильное отставание групп

меньшинств), часто наблюдается рост враждебности со стороны черноко-

жих или <латинов> в отношении белых; по меньшей мере частично эта

враждебность проистекает из попыток восстановить хотя бы часть поте-

рянной самооценки.

 

Взаимозависимость -

одно из возможных решений

 

Школьная десегрегация может открыть путь к увеличению взаимопонимания

среди учащихся, однако сама по себе она проблему не решает. Вопрос не в

том, чтобы просто собрать молодежь разных рас и разного этнического про-

исхождения под крышей одной и той же школы, а в том, что произойдет,

когда все они там соберутся. Как мы видели, если атмосфера в этой школе

носит характер ярко выраженного соперничества, то какие бы напряженно-

сти ни существовали с самого начала, в результате состоявшегося контакта

они только возрастут.

 

Напряженность, которая часто является первым результатом школь-

ной десегрегации, в чем-то напоминает мне поведение мальчиков в ранее

описанном эксперименте, который провели в детском летнем лагере Му-

зафер Шериф и его коллеги [93].

 

Вспомним, для того чтобы вызвать враждебность между двумя груп-

пами, достаточно поместить их в ситуацию конфликта и конкуренции. А как

только враждебность появилась, ее практически нельзя уменьшить путем

простого устранения конфликтов и ситуации соперничества. Фактически,

как только установилось твердое недоверие, сведение обеих групп в ситу-

ации несоревновательные, <равного статуса> служит увеличению враждеб-

ности и недоверия! Например, проблемы между такими группами возни-

кают даже во время совместного просмотра фильма.

 

Как же Шерифу в конце концов удалось добиться успеха в уменьше-

нии враждебности? Помещением в ситуации, в которых представители

обеих групп оказывались взаимно зависимыми, иначе говоря, в ситуации,

когда мальчики из разных групп вынуждены были сотрудничать друг с дру-

гом, чтобы достичь цели. К примеру, исследователи создавали аварийную

ситуацию, испортив систему водоснабжения, а исправить ее можно было

единственным способом - все дети немедленно и сообща должны были

 

351

 

заняться этим. В другом случае лагерный грузовик ломался во время дальнего

похода, и, чтобы заставить его снова двигаться, требовалось втащить тяже-

лую машину на достаточно крутой холм; выполнить это можно было лишь в

случае коллективных усилий, независимо от того, состоите ли вы в группе

<Орлов> или в группе <Гремучих змей>. В конце концов враждебные чувства

и отрицательная стереотипизация ослабли: мальчики из разных групп стали

вступать в дружеские связи, начали лучше относиться друг к другу и сотруд-

ничать уже по собственной инициативе.

 

Ключевым фактором, похоже, оказывается взаимная зависимость -

ситуация, в рамках которой индивиды нуждаются друг в друге для того,

чтобы добиться своей цели. Многие исследователи продемонстрировали

преимущества сотрудничества в хорошо контролируемых лабораторных

экспериментах.

 

Например, Мортон Дойч [94] показал, что в группах, собранных для

решения каких-то задач, наблюдается большее дружелюбие и внимание,

когда создана атмосфера сотрудничества, а не преобладает атмосфера кон-

куренции. Аналогично, в исследовании Патриции Кинан и Питера Карне-

вале было показано, что сотрудничество внутри каждой из групп может

стимулировать сотрудничество между группами [95]. Следовательно, отно-

шения сотрудничества, установившиеся в одной группе, часто выносятся

вовне, когда позже этой группе приходится взаимодействовать с какой-то

другой группой. В исследовании Кинан и Карневале группы, выполнявшие

<кооперативное> задание, оказались более <кооперативны> (по сравнению

с группами лиц, изначально работавших в конкурентном режиме) в пос-

ледующих переговорах с другой группой.

 

К несчастью, процессы, имеющие место в большинстве школьных

классов даже в начальной школе, не характеризуются сотрудничеством и

взаимозависимостью. Мы уже упоминали конкурентную природу этих про-

цессов. Давайте рассмотрим это подробнее.

Первым делом, определим, что мы понимаем под <процессом>.

Когда бы люди ни взаимодействовали друг с другом, целесообразно

выделить две характеристики этого взаимодействия: содержание и процесс.

Под <содержанием> я имею в виду просто предмет их интеракции; под

<процессом> я понимаю ее динамику. Например, в школьном классе со-

держанием будет арифметика, география, социальные науки или музыка;

процессом будет манера, в какой преподаются все эти уроки. Ясно без

долгих слов, насколько важно содержание, однако важность процесса ча-

сто недооценивается. Но именно через процесс обучения ученики узнают

очень многое о мире, в котором они живут. Я бы даже рискнул утверж-

дать, что в некотором отношении процесс является более важным источ-

ником научения, чем само содержание предмета.

 

Несколько лет назад мне предоставилась поистине золотая возмож-

ность наблюдать процесс обучения в классе, когда я был приглашен в каче-

стве консультанта департамента образования Остина (штат Техас). Только что

произошла школьная десегрегация, а за ней последовали значительные бес-

порядки и ряд весьма неприятных инцидентов. Мои коллеги и я пришли в

 

352

 

городскую систему образования не с целью сгладить неприятности, а скорее

оценить, есть ли что-то, что мы можем сделать, чтобы помочь десегрегации

достичь тех положительных целей, на которые она была направлена. Первое,

что мы сделали, - это стали систематически наблюдать за процессом обуче-

ния. Мы старались сохранить свежесть взгляда, как если бы мы были при-

шельцами с другой планеты, и наиболее типичным процессом, который мы

наблюдали, был следующий.

 

Учитель стоит перед классом, задает вопросы и ждет, пока кто-то из

учеников не поднимет руку, показывая, что знает ответ. Чаще всего от

шести до десяти детей привставали с мест и тянули руки, привлекая вни-

мание учителя: они, казалось, горели желанием быть вызванными. Не-

сколько других учеников тихо сидели, потупив взоры, как бы стараясь

превратиться в невидимок. Когда учитель вызывал кого-нибудь, то на ли-

цах учеников, которые нетерпеливо тянули руки, но не были вызваны,

появлялось выражение разочарования, уныния и несчастья. Если вызван-

ный ученик отвечал правильно, то учитель улыбался, одобрительно кивал

и переходил к следующему вопросу. Это было большим поощрением для

вызванного; однако в то самое время, когда удачливый ученик давал пра-

вильный ответ и получал улыбку от учителя, в классе отчетливо слыша-

лись вздохи детей, которые также стремились быть вызванными, но не

попали в их число. Можно понять их разочарование, поскольку они упус-

тили возможность показать учителю, как они умны и быстро соображают.

 

Благодаря данному процессу ученики обучаются сразу нескольким

вещам. Во-первых, они усваивают, что в классе есть один и только один

эксперт - это учитель. Они также усваивают, что есть один и только один

правильный ответ на любой вопрос, заданный учителем, а именно тот

единственный ответ, который нужен учителю. Задача учеников, таким

образом, состоит в том, чтобы догадаться, какой же ответ ожидает услы-

шать учитель. Ученики также усваивают, что награда последует в том слу-

чае, если им удастся доставить учителю удовольствие, активно продемон-

стрировав то, как они умны, быстры, опрятны, чисты и благонравны.

Преуспев в этом, они заслужат любовь и уважение этого обладающего

силой и властью человека. Тогда этот могущественный человек будет добр

по отношению к ним и расскажет родителям, какие у них чудесные дети.

 

Консультация со сверстниками никакой подобной награды не при-

несет; действительно, ведь их одноклассники - это их враги, которые

должны быть побеждены! Более того, сотрудничество между учениками в

классе большинством учителей пресекается: если оно имеет место во вре-

мя урока, то рассматривается как помеха учебному процессу, а если во

время экзаменов, то называется <жульничаньем>.

 

Эта игра в высшей степени соревновательная, а ставки очень высо-

ки: ведь ученики младших классов обычно борются за уважение и одобре-

ние одного из двух-трех наиболее важных людей в их мире. Если вы школь-

ник и знаете правильный ответ, а учитель выбрал кого-то из ваших соучени-

ков, вероятнее всего, вы будете сидеть, надеясь и молясь, чтобы вызванный

ученик ошибся, после чего у вас появится шанс показать учителю, как вы

 

353

 

12 1126

 

умны. Тот же, кто был вызван и потерпел неудачу, или тот, кто вообще не

поднимал руку и таким образом отказался от соревнования, склонен оби-

жаться на преуспевших.

 

Очень часто <проигравшие> испытывают чувство зависти и ревности

по отношению к успешным ученикам, возможно, даже дразнят и подна-

чивают их, называя <учительскими любимчиками>, а на школьном дворе

они могут перейти и к физической агрессии. Со своей стороны, успешные

ученики часто презирают менее успешных, считая их тупыми и неинте-

ресными. Результатом этого процесса, который имеет место в той или иной

степени в большинстве школьных классов, является отсутствие дружбы и

понимания среди кого бы то ни было в данном классе! Как раз наоборот:

этот процесс рождает тенденцию к вражде даже между детьми одной и

той же расовой группы. А когда к этому добавляются еще и этнические

или расовые отличия или напряженность, возникающая во время вы-

нужденных совместных поездок в школьном автобусе, отвозящем детей

в школу и после школы домой, то ситуация может стать крайне сложной и

неприятной.

 

Хотя соревновательность в классе - явление типичное, оно, тем не

менее, не является неизбежным. В своем исследовании я обнаружил, что

многие из учителей горят желанием попробовать в своих классах методику,

основанную на большем сотрудничестве. Поэтому вместе с коллегами я раз-

работал простой метод: дети были объединены в группы, члены которых

зависели друг от друга при выполнении учебных заданий; мы системати-

чески сравнивали результаты их деятельности, степень удовлетворенности

и взаимной симпатии друг к другу с аналогичными характеристиками де-

тей, находившихся в ситуации более традиционного, соревновательного

учебного процесса [96]. Мы назвали наш метод техникой <составления кар-

тинки-головоломки>, поскольку деятельность обучающихся очень напоми-

нает эту игру.

 

Поясним, что имеется в виду, с помощью одного-единственного

примера.

 

Для нашего первоначального эксперимента мы выбрали пятый класс

только что десегрегированной школы. В этом классе дети изучали биографии

великих американцев, и предстоявший урок должен был быть посвящен изу-

чению биографии знаменитого журналиста Джозефа Пулитцера. Прежде все-

го мы изложили биографию Пулитцера, разделив ее на шесть параграфов:

первый параграф содержал сведения о предках Джозефа Пулитцера и о том,

как они переехали в Америку, второй - о детских годах Пулитцера и о том,

как он рос, третий - о его юности, образовании и ранних шагах в самосто-

ятельной жизни, четвертый - о его средних годах, о том, как он основал

свою газету и так далее. Таким образом, каждому важному аспекту жизни

Джозефа Пулитцера был посвящен отдельный параграф.

 

Отпечатав наш вариант биографии, мы разрезали каждый экземпляр ее

на шесть фрагментов, содержащих по одному параграфу, и раздали каждому

из ребят в каждой учебной группе по одному фрагменту. Все группы состояли

из шести учеников, и каждому достался лишь один параграф, но внутри

 

354

 

каждой группы <в разобранном виде> находилась полная биография знаменито-

го журналиста. Таким образом, как и в аналогичной задаче на составление кар-

тинки из кусочков, каждый ученик обладал лишь фрагментом, и если он хотел

составить картинку целиком, то попадал в зависимость от всех других членов

группы. То есть, чтобы полностью узнать биографию Джозефа Пулитцера, каж-

дый ученик должен был овладеть материалом, содержавшимся в полученном им

фрагменте, а затем обучить этому материалу других членов группы.

 

Ученики разобрали свои фрагменты и разошлись, выбрав место, где

удобнее было заняться изучением материала; в этом процессе ученикам

было позволено консультироваться с членом другой группы, получившим

для изучения тот же фрагмент. То есть, если Джонни имел дело с молоды-

ми годами Джозефа Пулитцера, то мальчик мог проконсультироваться с

Кристиной, состоявшей в другой учебной группе и также получившей

фрагмент об этом периоде жизни знаменитого журналиста. Они могли вос-

пользоваться помощью друг друга, чтобы выучить материал и разобраться

во всех важных аспектах этого периода жизни Пулитцера, и затем вернуть-

ся к занятиям в свох учебных группах. Было объявлено, что участникам

каждой из групп дается фиксированное время на то, чтобы они смогли

обменяться полученными знаниями друг с другом. Учеников также проин-

формировали, что, когда время выйдет (или вскоре после этого), им пред-

стоит контрольная работа по усвоенному материалу.

 

Предоставленные сами себе и вынужденные рассчитывать лишь на

собственные ресурсы, дети в конце концов научились тому, как учить и

выслушивать друг друга. Они постепенно поняли, что никому из них не

справиться с поставленной задачей без помощи каждого из членов груп-

пы и что каждый член группы обладает уникальным и существенным ка-

питалом, который он может внести в решение задачи.

 

Предположим, вы и я- дети в той самой группе; вы имели дело с

юными годами Джозефа Пулитцера, а я-с периодом его старости. Един-

ственным для меня способом узнать о юных годах этого человека будет

отнестись со вниманием к тому, что расскажете вы. Вы - очень важный

источник информации для меня. Учитель больше не является единствен-

ным источником знаний, он даже не является существенным источни-

ком, поскольку его даже нет в группе! Вместо этого каждый ребенок в

группе становится для меня важным: я добьюсь успеха, если буду обра-

щать внимание на других, и потерплю неудачу, если не буду этого делать.

Наконец, я уже не смогу получать поощрения, пытаясь доставить удоволь-

ствие учителю за ваш счет. Да это же совсем другая ситуация!

 

Однако поведение, основанное на сотрудничестве, не появляется

вдруг, в одночасье. В типичном случае требуется несколько дней, пока

дети не станут эффективно пользоваться данной техникой: старые при-

вычки ломаются с трудом. Ученики в нашей экспериментальной группе за

годы, проведенные в школе, выросли приученными к соревнованию. Поэто-

му первые несколько дней большинство детей еще пытались соревноваться

со сверстниками, несмотря на то, что такое поведение было дисфункцио-

нальным.

 

355

 

Позвольте мне проиллюстрировать сказанное реальным примером -

типичным примером того, как дети порой <спотыкаются> на пути научения

процессу сотрудничества.

 

В одной из наших групп был мальчик из семьи выходцев из Мекси-

ки, которого мы назовем Карлосом. Он неважно владел английским, ко-

торый был его вторым языком, поэтому за годы обучения в школе Карлос

выучился сидеть тихо (до этого, когда он начинал говорить, его выступле-

ния часто делали его посмешищем в глазах одноклассников). В нашем экс-

перименте он испытывал значительные трудности, пересказывая сверст-

никам свой фрагмент биографии Пулитцера, и от этого мальчик пережи-

вал дискомфорт. Традиционный способ обучения нравился Карлосу больше,

что неудивительно: во введенной нами системе он был вынужден высту-

пать, говорить, в то время как прежняя система всегда давала ему воз-

можность деиндивидуализировать себя и быть незаметным. Однако ситуа-

ция была даже еще сложнее, чем мы думаем, можно даже сказать, что

учительница и Карлос как бы заключили между собой тайный пакт, что

они были в сговоре. Дело в том, что у Карлоса были все основания же-

лать, чтобы его не замечали! Когда учительница раньше несколько раз

вызывала его, мальчик начинал запинаться, заикаться и в конце концов

мучительно замолкал. Многие одноклассники откровенно потешались над

ним, и учительница поняла, что лучше Карлоса не вызывать. Вероятно,

это решение было продиктовано самыми чистыми намерениями - учи-

тельница просто не хотела унижать мальчика; однако, стараясь его не за-

мечать, она <вычеркнула> Карлоса из жизни класса. Действуя таким обра-

зом, она как бы подразумевала, что Карлос не стоит того, чтобы уделять

ему время и внимание, по крайней мере, остальные школьники истолко-

вали ее действия именно так. Они нашли для себя единственное объясне-

ние действий учительницы: она не вызывает Карлоса отвечать из-за его

глупости, к той же мысли стал склоняться и сам мальчик.

 

Описанное представляет собой лишь одно из проявлений того, как

десегрегация, соединенная с соревновательностью, может породить не-

равностатусный контакт и даже усилить вражду между этническими груп-

пами, а также снизить самооценку у представителей этнических мень-

шинств, оказавшихся в неблагоприятном положении [97].

 

Однако вернемся к нашей группе из шести школьников. Карлосу,

которому следовало рассказать о молодости Джозефа Пулитцера, прихо-

дилось несладко: мальчик заикался, запинался и чувствовал себя неуве-

ренно. Другие дети из его учебной группы не сильно помогали ему: их

вырастили в духе соперничества, поэтому они вели себя согласно старым,

въевшимся в них привычкам. Они знали, что нужно делать, когда другой

ребенок <спотыкается>, особенно тот, которого они считали глупым: по-

этому они подвергали Карлоса насмешкам, всячески принижали его и подначи-

вали. Во время нашего эксперимента мы услышали, как девочка по имени

Мэри говорит Карлосу обидные слова: <Ага, ничего ты не знаешь! Ты

тупица, дурак! Ты сам не знаешь, что ты делаешь!> В нашем первоначаль-

ном эксперименте ассистент следил за всем, что поисходит в группах

 

356

 

школьников, стараясь особенно не вмешиваться. Но как только произо-

шел вышеописанный инцидент, ассистент позволил себе короткое вме-

шательство, заметив девочке: <Хорошо, можешь продолжать в том же духе,

если тебе так хочется, но это ни в коей мере не поможет тебе выучить

материал, касающийся молодых лет Джозефа Пулитцера! А контрольная -

через час>. Заметьте, как изменялись связи действий с подкреплениями:

теперь, продолжая унижать Карлоса, Мэри никакой выгоды для себя не

получает - фактически в этом случае она даже многое проигрывает.

 

Через несколько дней, в течение которых произошло несколько по-

добных сцен, до учеников в группе Карлоса начало доходить, что един-

ственный для них способ выучить материал о молодости Джозефа Пулит-

цера - это обратить внимание на то, что по этому поводу знает Карлос.

Постепенно они начали превращаться в хороших <интервьюеров>: вместо

того чтобы игнорировать Карлоса или насмехаться над его небольшими

затруднениями в рассказе, они начали задавать ему наводящие вопросы -

те самые, благодаря которым мальчику легче было передать им то, что он

знал. В ответ на подобное обращение Карлос немного расслабился, а это в

свою очередь привело к улучшению его способности к общению.

 

Через пару недель члены группы пришли к заключению, что Карлос

намного умнее, чем они думали; они начали видеть в нем то, чего прежде

не замечали. Он начал им нравиться. Что касается самого Карлоса, то он

больше полюбил школу, а в детях англо-американского происхождения

теперь видел не мучителей, а людей ответственных и готовых прийти на

помощь. Более того, с ростом чувства комфорта во время школьных заня-

тий и уверенности в себе улучшилась и академическая успеваемость Кар-

лоса. Порочный круг был разорван: те элементы, которые порождали нис-

ходящую спираль, изменились, и спираль стала восходящей!

 

На протяжении нескольких лет я вместе со своими студентами по-

вторял этот эксперимент во множестве школ по всей стране. И везде на-

блюдался один и тот же недвусмысленный результат: дети, обучавшиеся

во взаимозависимых - построенных по принципу <составления картин-

ки-головоломки> - классах, учились относиться друг к другу с большей

симпатией, больше начинали любить школу и приобретали более высо-

кую самооценку, чем дети, обучавшиеся в традиционных классах. Причем

рост взаимной любви и симпатии в классах первого типа преодолевал эт-

нические и расовые барьеры [98]. И результаты экзаменов у членов этни-

ческих меньшинств в таких классах оказывались выше, чем в традицион-

ных. Так, в одном из исследований [99] мы обнаружили, что дети, относя-

щиеся к этническим меньшинствам, в течение двух недель принимая участие

в группах, построенных по принципу <составления картинки-головолом-

ки>, повысили свою успеваемость почти на букву*, не нанося при этом

никакого ущерба успехам других учеников. Наконец, эта техника понрави-

лась и учителям, которые нашли ее эффективной: большинство из тех,

 

* В американской системе среднего и высшего образования принята десятеричная буквенная

система оценок (по нисходящей): А, А-, В+, В, В-, С+, С, С-, D. Е.

 

357

 

кто первоначально согласился использовать <метод головоломки> в рамках

нашего эксперимента, не отказались от него и после того, как эксперимент

закончился.

 

Несколько более поздних экспериментов указывают на то, что эффек-

тивность метода <составления картинки> в снижении уровня предрассудков

не ограничивается детским сообществом.

 

Так, в одном из этих экспериментов Донна Дейфоржис и ее коллеги

[100] предложили студентам пообщаться с сообщником экспериментато-

ров, которого представили испытуемым как бывшего пациента психиат-

рической клиники; причем их настроили на то, что от бывшего <сумас-

шедшего> следует ожидать несколько странного поведения. Взаимодействия

с пациентом были составной частью учебных занятий, причем одна часть

студентов взаимодействовала с <бывшим пациентом> в группе, работаю-

щей по принципу <составления картинки>, а другая часть - в группе с

более традиционной учебной атмосферой.

 

Результаты оказались поразительными. Участники группы, работав-

шей по принципу <составления картинки>, быстро смогли отойти от сво-

их стереотипизированных ожиданий: они испытывали к <бывшему паци-

енту> большую симпатию и общались с ним с большим удовольствием,

нежели те, чье общение происходило в более традиционной учебной ситу-

ации. Кроме того, люди, прошедшие <школу> групп, созданных по прин-

ципу <составления картинки>, и в целом описывали душевнобольных куда

более позитивно,

 

Механизмы, лежащие в основе. Почему же стратегия <составления

картинки-головоломки> дает такие положительные результаты?

 

Недавний эксперимент Сэмюэла Гертнера и его коллег [101] демонстри-

рует, что происходит, оказывается, следующее: процесс сотрудничества пони-

жает барьеры между группами путем изменения когнитивных категорий, кото-

рыми пользуются люди. Иными словами, сотрудничество меняет присущий нам

способ категоризировать членов <чужой> группы: вместо того чтобы говорить

про них <ну, эти...>, мы начинаем говорить про них <мы>.

 

Кроме того, техника <составления картинки> способствует развитию

эмпатии. Вспомните, как в предыдущей главе я упоминал, что увеличение

эмпатии - способности поставить себя на место другого - благотворно

воздействует на человеческие взаимоотношения, повышая вероятность

оказания помощи и уменьшая агрессию. Так, прекрасный способ улуч-

шить процесс научения в классе, особенно в ситуации <составления кар-

тинки> - это обратить самое пристальное внимание на того ребенка, ко-

торый говорит.

 

Например, если я нахожусь в группе, созданной по принципу <состав-

ления картинки>, вместе с Карлосом и хочу узнать то, что знает он, я не

только должен внимательно его выслушать, но должен также оказаться в его

шкуре, иначе говоря, попробовать поставить себя на его место, чтобы зада-

вать мальчику вопросы спокойным и не угрожающим тоном. И в этом про-

цессе я узнаю многое не только о предмете, не только о Карлосе, но и о

процессе видения мира глазами другого человека'.

 

358

 

Последнее было блестяще продемонстрировано в эксперименте Дайа-

ны Бриджмен [102], одной из моих студенток. Она показывала десятилетним

детям (половина которых провела два месяца в классе, созданном по прин-

ципу <головоломки>) последовательность картинок, предназначенных для

измерения способности испытывать эмпатию. На одной картинке, к приме-

ру, был изображен грустный маленький мальчик, только что попрощав-

шийся с отцом в аэропорту. На следующей картинке почтальон вручал ре-

бенку посылку; открыв ее, мальчик обнаруживал внутри игрушечный само-

лет и разражался рыданиями. Когда Бриджмен спрашивала детей, почему

мальчик плачет, почти все указывали следующую причину: игрушка напом-

нила ему о разлуке с отцом, и мальчика это расстроило.

 

Все шло нормально до тех пор, пока не наступил решающий мо-

мент: Бриджмен спросила детей, о чем в данный момент думает почталь-

он, доставивший посылку! Большинство детей в этом возрасте совершают

устойчивую ошибку, основанную на эгоцентричном предположении, что

то, что знают они, известно и другим; в частности, дети в описываемом

эксперименте (те, кто не принимал участия в занятиях, организованных

по принципу <составления картинки>) ошибочно предположили, что

почтальон будто бы знает, что мальчик расстроен потому, что игрушка

напомнила ему об улетевшем отце.

 

Однако ответы детей, принявших участие в указанных занятиях, были

построены по иному образцу. Благодаря опыту, полученному на этих заня-

тиях, они оказались более способны встать на точку зрения почтальона:

они знали, что ему была недоступна информация, о которой знали они, и

он был не в курсе того, что произошло в аэропорту. Поэтому эти дети

сообразили, что почтальон будет испытывать недоумение при виде плачу-

щего ребенка, которому прислали прекрасный подарок,

 

Итак, участие в группах, созданных по принципу <составления кар-

тинки>, оказывает общее воздействие на способность ребенка увидеть мир

глазами другого человека. Создается впечатление, что это и есть главная

причина тех благотворных эффектов, которые были описаны выше.

 

Одним из наиболее обнадеживающих следствий подобного роста

эмпатии является то, что присущая всем людям обычная тенденция трак-

товать сомнение в свою пользу, может быть распространена на других

людей, включая тех, кто не является членом их этнической или расовой

группы.

 

Позвольте мне объяснить, что имеется в виду.

 

Вспомните, что, отыскивая причину собственной неудачи и нахо-

дясь при этом в состоянии неопределенности, люди склонны трактовать

все сомнения в свою пользу, редко предоставляя эту привилегию другим.

Так, если я плохо сдал экзамен, я склонен прийти к заключению, что не

выспался, или что вопросы попались неудачные; однако, если вы плохо

сдали экзамен, я буду склонен заключить, что вы глупы или ленивы.

 

В серии экспериментов [103] я и мои коллеги подтвердили эту зако-

номерность, обнаружив, что в ситуации соревнования дети не только при-

писывают неудачи соперников отсутствию у них способностей, но и припи-

 

359

 

сывают успехи сопутствующей соперникам удаче. Но вот что интересно: мы

обнаружили также, что в ситуации сотрудничества (как при <составлении

картинки>) дети столь же великодушны по отношению к партнерам, как

и к себе самим: они приписывают удачи партнеров их способностям, а

неудачи - злому случаю! Это потрясающий результат, ибо, как только мы

начинаем думать о членах других расовых или этнических групп с тем же

великодушием и щедростью, с какими относимся к себе, сразу же исчезает

величайшая ошибка атрибуции, и предубежденность резко падает.

 

Техника <составления картинок-головоломок> была изобретена в 1971 г.

Позже другие исследователи [104] развили несколько подобных методик,

стимулирующих сотрудничество. Впечатляющие результаты, описанные в этой

главе, были с успехом продублированы в тысячах классов по всей стране и за

ее пределами. Движение за сотрудничество развивалось в образовании быст-

ро и успешно и за относительно короткий промежуток времени стало чем-

то вроде небольшой революции в системе американских муниципальных

школ. По оценкам педагогического обозревателя Алфи Кона [105], сегодня в

одних только Соединенных Штатах Америки более двадцати пяти тысяч учи-

телей используют ту или иную форму обучения, основанного на сотрудни-

честве, и каждый год ее принимают на вооружение сотни новых педагогов.

Ведущий эксперт по расовым взаимоотношениям, Джон Мак-Конэхи [106],

назвал революцию, вызванную внедрением кооперативного обучения, са-

мой эффективной, по сравнению с другими, практикой улучшения расовых

отношений в десегрегированных школах.

 

Хотя очевидно, что кооперативное обучение является многообещаю-

щей стратегией, однако оно не является совершенным решением. Например,

хотя <составление картинок> и тому подобные стратегии благотворно воз-

действуют и на учеников старших классов [107], однако лучше всего они все

же работают с детьми младших классов, у которых предрассудочные аттить-

юды еще не успели проникнуть достаточно глубоко и укорениться в пси-

хике.

 

Более того, предрассудок представляет собой сложный феномен, и ни

одно частное решение не может претендовать на то, чтобы считаться универ-

сальным. Как мы видели, многие аспекты жизни в нашем обществе меняются

одновременно: все в большей степени этнические меньшинства представле-

ны в материалах средств массовой коммуникации, все большие возможности

открываются перед представителями этих меньшинств для получения обра-

зования, и так далее. Это медленный процесс, и до справедливости все еще

далеко; однако, кажется, предубежденность явно идет на спад, и это обнаде-

живает.

 

Вспомним, что еще не так давно многие утверждали, что десегрега-

ция невозможна, прежде чем не будут полностью изменены аттитьюды

людей. В более общей форме обыденная мудрость утверждала, что предрас-

судок является главным образом результатом глубоко укорененного рас-

стройства личности, которое следует сначала излечить, а уже потом про-

водить десегрегацию. Однако факты показывают, что для огромного боль-

шинства людей, зараженных предрассудками, это не так.

 

360

 

Десегрегация стала первым клином, вбитым в расовый предрассудок.

Хорошо сказал один из наших наиболее неустанных исследователей в этой

области Томас Петтигрю:

 

<Некоторые циники утверждали, что успешная расовая десегрегация на Юге

потребует привлечения десятков тысяч психотерапевтов для миллионов фанатич-

ных южан. К счастью для десегрегации, для психотерапевтов и для южан, этого не

потребуется: глубокая перестройка межрасового поведения на Юге будет сама по

себе достаточной терапией> [108].

 

Хотя, возможно, Петтигрю слишком оптимистично смотрит на вещи,

однако нельзя отрицать, что за последние годы социальные психологи

достигли огромного прогресса в поисках наиболее эффективных путей

снижения предрассудков. И эти поиски продолжаются как в лаборатори-

ях, так и в школьных классах, они продолжаются даже сейчас, когда я

пишу эти строки.

 

В следующей главе мы попытаемся пойти дальше расы и этноса и

рассмотреть в более широком плане положительные и отрицательные чув-

ства, которые любой человек может испытывать к другому человеку. А также

разобраться, почему он их испытывает. То есть мы попытаемся пролить

свет на те факторы, которые определяют, придут ли двое незнакомых людей

к тому, чтобы полюбить друг друга, возненавидеть друг друга или остаться

друг к другу равнодушными.

 

 

Симпатия, любовь

и межличностная сенситивность.

 

 

Ранее на страницах этой книги я описывал множество ситуаций, имевших

место как в лабораторных условиях, так и в реальном мире, в которых

люди поворачивались спиной к нуждам себе подобных.

 

Вспомним инциденты, когда люди молча наблюдали за убийством

человека, даже не пытаясь прийти ему на помощь, когда люди спокойно

фланировали туда-сюда по нью-йоркской Пятой авеню, словно не заме-

чая лежавшую на тротуаре женщину со сломанной ногой, когда люди,

слыша, как в соседней комнате женщина сорвалась со стула и, видимо,

получила травму, даже не поинтересовались, нуждается ли пострадавшая

в помощи. Я также описывал ситуацию, в которой люди заходили еще

дальше, - они сами заставляли жертву испытывать сильную боль: значи-

тельное число индивидов, слепо повинуясь командам персоны, облечен-

ной властью, продолжали мучить другого человека электрическим током,

даже когда жертва кричала от боли, билась в дверь, пытаясь выйти, умо-

ляла отпустить ее и затем затихала в зловещей тишине. Наконец, мы виде-

ли, как люди, одержимые страхом, ненавистью и предрассудками, могли

лишать друг друга гражданских прав, отбирать друг у друга свободу и даже

физически уничтожать друг друга.

 

Помня обо всех этих событиях, я задавался вопросом: существует ли

способ уменьшить агрессию и вдохновить людей на то, чтобы они про-

никлись ответственностью за таких же, как они, человеческих существ?

В этой главе я сформулирую данный вопрос более строго: что нам изве-

стно о факторах, вызывающих симпатию и любовь одного человека к дру-

гому?

 

Совершенно очевидно, что вопрос этот - один из самых древних.

Первый социальный психолог-любитель, вероятнее всего, проживавший

в пещере, вне всякого сомнения тоже интересовался тем, как он может

 

362

 

заставить сородича из соседней пещеры испытать к нему большую симпа-

тию, или меньшую антипатию, или, на худой конец, заставить его воздер-

жаться от намерения немедленно треснуть сородича камнем по голове! Воз-

можно, наш первобытный социальный психолог просто скалил зубы на со-

родича, показывая этим, что он достаточно разъярен, чтобы оттяпать у него

кусок ноги, если сородич поведет себя агрессивно. Согласно великому нату-

ралисту Чарлзу Дарвину [1], этот примитивный жест на всем эволюционном

пути доказал свою эффективность, и показ зубов, ныне называемый улыб-

кой, со временем постепенно превратился в способ побудить людей не при-

чинять нам зла и, возможно, даже полюбить нас*.

 

По прошествии многих тысяч лет люди все еще размышляют о том, что

предшествует аттракции, иначе говоря, как себя вести, чтобы человек за

соседним столом, в соседнем доме или в соседней стране проникся бы к нам

большей симпатией или, как минимум, воздерживался бы от нанесения нам

оскорблений или от попыток уничтожить нас.

 

Что же мы знаем о причинах аттракции? Когда я спрашиваю друзей,

почему они любят одних своих знакомых больше, чем других, то обычно в

ответ я получаю широкий спектр причин такой избирательности. Самыми

типичными ответами являются следующие: люди больше всего любят тех,

чьи убеждения и интересы схожи с их собственными, тех, кто обладает ка-

кими-то умениями, способностями или компетентностью, тех, кто обладает

какими-либо приятными или вызывающими восхищение качествами - та-

кими, как преданность, разумность, честность и доброта, тех, кто испыты-

вает к нам ответную любовь.

 

Указанные причины не лишены смысла. Они также вполне созвучны

совету, данному Дэйлом Карнеги в книге с вызывающим холодок, откро-

венно манипулятивным названием: <Как завоевывать друзей и оказывать вли-

яние на людей> [2].

 

Несмотря на манипулятивное название, данная <поваренная книга по

межличностным отношениям> оказалась как раз тем, что нужно людям, на-

долго став одним из бестселлеров. И неудивительно! Как выяснилось, амери-

канцы глубоко озабочены тем, чтобы нравиться и производить хорошее

впечатление на других. Серия опросов общественного мнения, проводивша-

яся среди школьников старших классов на протяжении 40-50-х гг. [3], пока-

зала, что наибольшую озабоченность молодые люди проявляли в связи с

тем, как на них будут реагировать другие, а их всепоглощающим желанием

было понравиться еще больше. Нет никаких причин думать, что это желание

нравиться претерпело какие-то серьезные изменения за последние десятиле-

тия. Подобное чувство может достигать своего пика в годы отрочества, когда

невероятно важным становится отношение в группе сверстников, и, совер-

шенно очевидно, стремление нравиться присуще не только американским

 

* Должен заметить, что не все современные этологи согласны с дарвиновской точкой

зрения на происхождение улыбки: многие считают, что улыбка зародилась не как знак агрес-

сии, а, скорее, как знак подчинения, предотвращавший или останавливающий агрессию со сто-

роны доминантных, обладающих силой и властью <других>. - Примеч. автора.

 

363

 

подросткам. Поиски простой формулы привлечения других к собственной

персоне оказываются универсальными, именно поэтому книга Дэйла Кар-

неги была переведена на 35 языков и стала одной из самых читаемых на

земном шаре.

 

Совет Карнеги обманчиво прост: если вы хотите нравиться людям,

будьте приятны, делайте вид, что и они вам нравятся, проявляйте инте-

рес к тому, чем интересуются они, не скупитесь на щедрые похвалы в их

адрес, наконец, соглашайтесь с ними. И все? И данная тактика сработает?

До определенной степени - да, сработает, по крайней мере, на ранних

стадиях процесса знакомства.

 

Данные, полученные в хорошо контролируемых лабораторных экс-

периментах, указывают на то, что люди с приятными чертами нам нра-

вятся больше, чем люди с неприятными чертами [4], люди, соглашаю-

щиеся с нами - больше, чем люди, не соглашающиеся с нами, люди,

которым мы нравимся, - больше, чем люди, которым мы не нравимся;

люди, сотрудничающие с нами - больше, чем люди, конкурирующие

с нами, люди, которые нас хвалят, - больше, чем люди, которые нас

критикуют, и так далее. Все эти аспекты межличностных отношений

могут быть подведены под одно широкое обобщение: нам нравятся те,

чье поведение обеспечивает нам максимум вознаграждений при миниму-

ме издержек [5].

 

Общая теория <вознаграждений-издержек> объясняет значительную

часть явлений аттракции. Она позволяет, например, объяснить, почему

физически привлекательные люди нравятся нам больше, чем некрасивые:

ответ состоит в том, что хорошо выглядящие люди приносят нам <эстети-

ческое> вознаграждение [6]. Эта теория позволяет предсказать, что нам

понравятся люди, чье мнение сходно с нашим [7], и произойдет это по-

тому, что стоит нам только очутиться в их среде, как они вознаградят нас,

подтверждая нашу правоту своим согласием, иными словами, помогая

нам поверить в то, что наши мнения являются <правильными>.

 

Более того, как мы уяснили из предыдущей главы, одним из путей

уменьшения предрассудков и враждебности может быть изменение среды:

индивиды должны стать сотрудниками, а не конкурентами. Эта законо-

мерность может быть сформулирована и таким образом: сотрудничество

приводит к аттракции. Следовательно, если средой является летний детс-

кий лагерь, как это было в экспериментах Музафера Шерифа [8], или

школьный класс, как это было в экспериментах, проведенных мною и

моими коллегами [9], то при наличии (в течение определенного времени)

сотрудничества между людьми будет наблюдаться и рост взаимной аттрак-

ции. Поведение, основанное на сотрудничестве, по определению является

вознаграждающим: человек, который с нами сотрудничает, оказывает нам

помощь, прислушивается к нашим идеям, делает предложения и разделя-

ет наши трудности.

 

Однако, хотя общая теория вознаграждений-издержек и в состоянии

объяснить значительное число аттракций между людьми, она не может

объяснить все- мир не так прост.

 

364

 

Например, эта теория может привести нас к мысли, что при прочих

равных условиях нам должны были бы больше нравиться те люди, кото-

рые живут в непосредственной близости от нас: навещая их, мы смогли

бы получать то же самое вознаграждение, но за меньшую цену, чем при

посещении живущих далеко людей. В действительности все так и обстоит:

люди склонны иметь большее число друзей, живущих поблизости, чем

друзей, живущих далеко, однако данный факт не обязательно означает,

что именно близость местожительства делает друзей привлекательными!

Просто то, что они проживают поблизости, облегчает для нас знакомство

с ними, а как только мы с ними знакомимся, так сразу же начинаем им

симпатизировать.

 

Более того, как я уже упоминал ранее, людям также нравятся вещи и

другие люди, ради которых пришлось перенести страдания. Вспомним экспе-

римент, проведенный мною вместе с Джадсоном Миллсом [10]: мы обнару-

жили, что людям, прошедшим неприятную инициацию с целью стать члена-

ми определенной группы, эта группа нравится больше, чем людям, запла-

тившим за ту же привилегию меньшую цену - с точки зрения затраченных

времени и усилий. Так где же вознаграждение в данном случае? Уменьшение

страданий? Уменьшение диссонанса? Каким образом вознаграждение ассо-

циируется с группой? Неясно.

 

Более того, простая информация о том, что некое событие является

вознаграждением, не обязательно поможет нам предсказать или понять по-

ведение человека. К примеру, вспомните, как в главах 2, 3 и 5, задавшись

вопросом, почему люди ведут себя конформно и меняют свои аттитьюды, я

предложил для обсуждения несколько причин: люди ведут себя так из-за

желания получить похвалу, понравиться, избежать насмешек, из-за желания

идентифицировать себя с кем-то, кого они уважают или кем они восхища-

ются, из-за желания быть правыми или же из-за желания оправдать соб-

ственное поведение. Во всех этих случаях мы приходим к лучшему понима-

нию, или к лучшему самочувствию, или к тому и другому одновременно, и,

таким образом, можно считать, что мы получаем своего рода вознагражде-

ния. Однако простое навешивание на все эти причины единого ярлычка -

<награды> приводит к стиранию важных различий между ними.

 

Хотя и желание быть правым, и желание избежать насмешек при вы-

полнении определенных действий вызывают удовлетворение, однако типы

поведения, которые изберет человек, чтобы удовлетворить эти свои потреб-

ности, часто оказываются прямо противоположными. Например, из-за же-

лания избежать насмешек человек может подчиниться групповому давлению,

оценивая длину отрезка, но, движимый желанием оказаться правым, этот

же человек может не согласиться с единодушным мнением других членов

группы.

 

Поэтому, объясняя оба типа поведения с помощью одного и того же

безграничного термина <вознаграждение>, мы мало что выигрываем в пони-

мании описываемых явлений. Куда более важной задачей для социального

психолога является определение конкретных условий, при которых будет

 

365

 

^^^

 

^w^?

 

выбрана та или иная последовательность действий. Чтобы лучше прояснить

эту мысль, давайте обратимся к некоторым исследованиям по межличност-

ной аттракции.

 

Влияние похвалы

и оказанной услуги

 

Вспомните, как советовал нам Карнеги: <Не скупитесь на щедрые похвалы>.

Звучит как совет с позиций старого доброго здравого смысла: конечно, от-

чего бы нам не <завоевать друзей>, если мы будем не переставая восхвалять

идеи наших учителей или усилия наших работодателей! Действительно, мно-

гие эксперименты показали, что, вообще говоря, нам гораздо больше нра-

вятся люди, оценивающие нас позитивно, чем люди, которые относятся к

нам отрицательно [II]. Однако всегда ли работает этот механизм? Давайте

рассмотрим это более внимательно, ведь с точки зрения здравого смысла в

ряде ситуаций критика может оказаться более полезной, нежели похвала.

 

Например, предположим, что вы - новый преподаватель колледжа и

читаете лекцию в аудитории, набитой аспирантами; лекция посвящена тео-

рии, над которой вы сейчас работаете. На задних рядах находятся студент и

студентка. Студент все время согласно кивает головой, постоянно улыбается

и производит впечатление человека, находящегося в состоянии радостного

возбуждения. По окончании лекции он подходит к вам и заявляет, что вы -

гений, а ваши идеи - самое блестящее, что ему когда-либо приходилось

слышать. Конечно, вам приятно от его слов. По контрасту с ним студентка во

время лекции скептически покачивает головой и время от времени хмурит-

ся, а по окончании заявляет вам, что отдельные аспекты теории неверны;

более того, она детально перечисляет их с нотой презрения в голосе. Тем же

вечером, мысленно возвращаясь к сказанному обоими, вы осознаете, что

замечания студентки, хотя и отличавшиеся некоторым экстремизмом и не во

всем точные, все же содержат некую здравую мысль, заставляющую вас за-

ново обдумать некоторые из положений теории. В результате вы приходите к

выводу о необходимости ее значительной модификации.

 

Так кто же из двух студентов понравится вам больше? Я не знаю. Хотя

услышанная похвала явно вознаграждает, несогласие, ведущее к усовершен-

ствованию, может содержать награды иного рода. Поскольку в данный мо-

мент я не в состоянии предсказать, какой из двух типов поведения вознаг-

раждает больше, то и не могу с уверенностью предположить, кто из студен-

тов понравится вам больше.

 

Сравнительное воздействие похвалы и критики представляет со-

бой даже еще более сложный вопрос и гораздо более любопытный. Не-

которые исследования показывают, что при прочих равных условиях

отрицательная оценка обычно увеличивает наше почтение к высказыва-

ющему ее человеку, но только до тех пор, пока она не адресована лично

нам'.

 

366

 

В одном из экспериментов Тереза Амабайль [12] попросила студентов

прочитать отрывки из двух рецензий на только что вышедшие новые романы.

Обе рецензии были напечатаны в книжном приложении к газете <Нью-Йорк

Тайме>, обе были одинаковы по объему и качеству написанного; но одна

была крайне хвалебной, а вторая - крайне ругательной. Рецензент, настро-

енный критически, показался студентам более умным, компетентным и ква-

лифицированным, но менее симпатичным, чем рецензент, написавший хва-

лебную статью!

 

А вот иной пример, включающий в себя атрибуцию скрытых моти-

вов тому, кто хвалит. Предположим, что инженер Нэнси только что сдела-

ла блестящие чертежи. Ее босс доволен: <Отличная работа, Нэнси!> Дан-

ная фраза почти наверняка должна служить вознаграждением, и симпатия

Нэнси к боссу, вероятнее всего, возрастет. Но, предположим теперь, что

у Нэнси день пошел насмарку и чертежи вышли неряшливыми, и сама

Нэнси это знает. Однако босс просматривает их и произносит ту же самую

фразу и тем же тоном. Следует ли и в этой ситуации относиться к сказан-

ному боссом как к вознаграждению? Не уверен. Нэнси может проинтерп-

ретировать слова босса как попытку приободрить ее и показаться милым

даже перед лицом плачевного результата; из-за того что начальник про-

явил такую заботу и внимание, Нэнси может проникнуться к нему еще

большей симпатией, чем в случае, когда работа была сделана ею превос-

ходно.

 

Вместе с тем Нэнси может приписать боссу и множество негативных

характеристик и скрытых мотивов, например, она может прийти к заклю-

чению, что ее начальник саркастичен, любит манипулировать людьми,

бесчестен, безразличен, относится к сотрудникам свысока, стремится ее

соблазнить, просто глуп. Короче, она может приписать ему любые моти-

вы, которые могут уменьшить ее симпатию к своему начальнику.

 

Общая теория вознаграждений-издержек теряет значительную часть

своей ценности, если наше определение того, что есть вознаграждение,

остается непроясненным. По мере того как ситуация усложняется, мы об-

наруживаем, что подобные общие идеи обесцениваются, поскольку не-

большое изменение в социальном контексте, в котором люди получают

вознаграждение, может превратить это <вознаграждение> в наказание.

 

Исследования в этой области показали, что, хотя людям нравится,

когда их хвалят, и они склонны испытывать симпатию к тому, кто их

хвалит, однако в то же время никто не любит, чтобы им манипулировали.

Если похвалы слишком расточительны, или если они кажутся незаслу-

женными, или, что самое важное, положение хвалящего таково, что он

извлекает некую выгоду из <втирания в доверие> к тому, кому расточает

похвалы, то этот человек не вызывает симпатии.

 

Значительное время изучению этой проблемы посвятили Эдвард

Джонс и его коллеги [14]. В их типичном эксперименте <сообщник> экспе-

риментатора наблюдал за тем, как студентки-испытуемые проходили со-

беседование, после чего он давал им свою оценку. На самом деле, все оценки

были сформулированы заранее, поэтому одни испытуемые слышали в свой

 

367

 

адрес положительные оценки, другие - отрицательные, а третьи - совер-

шенно нейтральные. В некоторых случаях оценивающему человеку был при-

писан скрытый мотив: часть испытуемых заранее проинформировали о том,

что оценку им будет давать аспирантка, которой для ее собственного экспе-

римента нужны испытуемые, и она, естественно, будет просить студентку-

испытуемую поучаствовать в нем.

 

Результаты показали, что студентки испытывали большую симпатию

к тому, кто хвалил их, и меньшую - к тому, кто подвергал их критике,

однако в случае, когда у оценивающего человека присутствовал скрытый

мотив хвалить испытуемых, симпатия к такому человеку резко падала. Та-

ким образом, старая поговорка <лестью не добьешься ничего>, очевидно,

неверна; как заметил Джонс, <кое-чего можно добиться и лестью>, но

отнюдь не всего.

 

Точно так же нам нравятся люди, оказывающие нам какие-либо ус-

луги, которые тоже можно рассматривать как своего рода вознагражде-

ния, и мы склонны к тому, чтобы испытывать симпатию к тем, кто нам их

предоставил. Например, в классической работе, посвященной заключен-

ным исправительного учреждения для малолетних преступниц, Элен Холл

Дженнингс [15] обнаружила, что наибольшей популярностью в таких за-

ведениях пользовались те девушки, которые выдумывали новые и инте-

ресные формы совместной деятельности и помогали другим включиться в

них.

 

Симпатия по отношению к людям, оказывающим нам услугу, про-

стирается даже на ситуации, когда эта услуга вышла ненамеренной. Это

было продемонстрировано Бернис и Альбертом Лотт [16] в эксперименте

с маленькими детьми. Исследователи разбили детей на тройки и предло-

жили им поиграть в настольную игру, в которой требовалось отыскать

некие безопасные (свободные от <мин>) пути к цели. Выигрывали те, кому

повезло сделать удачный выбор направления движения; тех, кому не по-

везло, ждала <гибель> на минном поле. Конкретно, дети передвигали фишки

по игровой доске, на каждой новой клеточке открывая карточку, сооб-

щавшую о том, <заминировано> ли данное поле или нет, причем <мины>

оставались <действующими> даже после <взрыва>. Если ходящий выбирал

неверный путь и попадал на <мину>, то он <взрывался> (выбывал из игры),

но при этом тот, кто получал ход за ним, уже мог видеть, на какую кле-

точку ходить нельзя. После этого ему оставалось лишь выбрать какой-то

иной путь. В то же время те дети, которым удалось выбрать правильный

путь, приводили и других к успешному завершению игры,

 

Результаты показали, что дети, которые были вознаграждены, до-

стигнув в целости и сохранности финиша, испытывали большую сим-

патию по отношению к своим друзьям, которые, конечно, послужили

для победителей своего рода инструментом достижения цели, чем дети,

которым не удалось достичь финиша. Короче, нам больше нравятся люди,

которые внесли вклад в нашу победу (и меньше нравятся люди, кото-

рые этого не сделали), даже если эту услугу они оказали нам непреднамерен-

но.

 

368

 

Но, как и в случае с людьми, которые расточают нам похвалы, мы не

всегда испытываем симпатию к тем, кто оказывает нам услуги; конкретно,

нам не нравятся люди, чьи услуги наводят на мысль, что за этим <что-то

стоит> - какие-то тайные намерения, которые представляют угрозу свободе

человека, принимающего эти услуги. Люди не любят получать подарки, если

те предполагают какие-то ответные дары; более того, людям не нравится

принимать услуги тех, кто извлекает из оказания их какую-то пользу для

себя.

 

Вспомните пример, о котором я упоминал в одной из предыдущих

глав. Если вы преподаватель, вам может доставлять удовольствие получать

подарки от ваших учеников. В то же время вы можете почувствовать себя

ужасно дискомфортно, если студент, находящийся на грани вылета из

колледжа за неуспеваемость, делает вам дорогой подарок как раз накану-

не того, как вы должны оценить его курсовую работу!

 

Убедительное подтверждение этим рассуждениям дает эксперимент

Джека Брема и Энн Коул [17]. Экспериментаторы попросили студентов

принять участие в исследовании (экспериментаторы охарактеризовали его

как <важное>), во время которого от испытуемых требовалось дать свои

первые впечатления о людях. Пока испытуемый ожидал начала экспери-

мента, другой человек (в действительности помощник экспериментато-

ров) просил разрешения выйти на несколько минут. В одних эксперимен-

тальных условиях он просто спустя короткое время возвращался и зани-

мал свое кресло, в других - он возвращался с бутылкой газированного

напитка, который тут же предлагал испытуемому. После этого каждого

испытуемого просили помочь этому другому человеку в выполнении неко-

его скучного задания. И вот что интересно: те студенты, кому не был пред-

ложен напиток, в большей мере готовы были ему помочь, чем те студен-

ты, кому он эту услугу оказал'.

 

Вывод из этого исследования таков: оказанные услуги и похвалы не

являются универсальными наградами. Для изголодавшейся крысы и изголо-

давшегося человека чашка с сухими овсяными хлопьями является награ-

дой - днем или ночью, зимой или летом, из рук мужчины или из рук

женщины, и так далее. Аналогично, для тонущего человека спасательная

шлюпка - также награда при любых условиях. Следовательно, подобные

вознаграждения <трансситуативны>. Однако похвала, оказанная услуга и

тому подобное трансситуативными не являются. Будут ли они или нет вы-

полнять функции вознаграждения - зависит от незначительных измене-

ний ситуации, которые бывает очень трудно заметить. В действительности,

как мы видели, похвала и оказание услуги могут даже привести к тому,

что снизят привлекательность хвалящих и услужливых людей, и, держи

они рот на замке, а руки в карманах, впечатление было бы более благо-

приятным. Таким образом, совет Дэйла Карнеги не всегда надежен: если

вы хотите кому-то понравиться, то оказание услуги этому лицу с целью

войти к нему в доверие - дело рискованное.

 

Заставить кого-то оказать вам услугу - это более надежный путь ис-

пользования услуг для повышения вашей привлекательности. Вспомним фено-

 

369

 

мен <оправдания жестокости>, описанный в главе 5. Я говорил о следую-

щей закономерности: если индивиды наносят вред человеку, они пытают-

ся оправдать свое поведение умалением достоинств жертвы. Я также про-

анализировал, как процесс оправдания может работать в обратном на-

правлении: чтобы заставить людей оказать вам большую услугу, можно

использовать технику <нога в двери>, то есть сначала добиться от них

какой-то малой услуги. Это не только усилит стремление людей помогать,

но и окажет дополнительное воздействие: если мы услужили кому-то, то

мы можем оправдать это действие, убедив себя в том, что человек, кото-

рому оказана услуга, - привлекательная, симпатичная и заслуживающая

этого личность. В результате мы можем сказать сами себе: <Ради чего, в

конце концов, я предпринимал все эти усилия (или потратил все эти

деньги, или сделал что-то еще), чтобы помочь Сэму? Да просто потому,

что Сэм - замечательный человек!>

 

Идея не нова. В действительности, она является всего лишь частью обы-

денной человеческой мудрости. Один из величайших мировых писателей,

Лев Толстой [18], еще в 1869 г. писал, что мы любим людей не столько за то

добро, что они сделали для нас, сколько за то добро, что мы сделали для них.

Аналогичным образом Бенджамин Франклин в 1736 г. использовал ту же

народную мудрость в качестве политической стратегии и явно добился успеха.

Франклин, обеспокоенный политической оппозицией и нескрываемой враж-

дебностью одного из членов законодательного собрания штата Пенсильва-

ния, вознамерился победить его следующим способом:

 

<Я не... ставил себе целью достичь его благорасположения путем оказа-

ния ему любого подобострастного уважения, но по прошествии некоторого

времени применил совсем иной метод. Прослышав, что в домашней библиоте-

ке моего недоброжелателя хранится одна редкая и удивительная книга, я на-

писал ему письмо, выразив желание внимательно ознакомиться с ней и по-

просив его оказать мне услугу - предоставить книгу всего на несколько дней.

Он немедленно прислал мне ее, а спустя неделю я вернул книгу с запиской,

в которой выразил величайшую признательность. При нашей следующей встре-

че с этим человеком в здании Парламента он первым заговорил со мной (чего

никогда до того не делал), причем очень учтиво, и даже выразил готовность

оказать мне другие услуги, как только понадобится. Вскоре мы стали хороши-

ми друзьями, и наша дружба не прерывалась вплоть до его смерти. Это еще

один случай проявления правоты некогда заученной мною старой максимы,

которая гласит: <Тот, кто однажды сделал тебе добро, будет более готов повто-

рить его, нежели тот, кому ты сам оказал услугу> [19].

 

Хотя сам Бенджамин Франклин был явно доволен успехом своего

маневра, я, будучи ученым, не до конца убежден в справедливости сфор-

мулированного им правила. Не совсем ясно, стоит ли приписывать успех

Франклина выбранной им стратегии, или успех был достигнут благодаря

какой-либо одной из многих привлекательных черт его личности. Чтобы

быть уверенным, необходим хорошо контролируемый эксперимент. Именно

 

370

 

таковой и был проведен Джоном Джекером и Дэвидом Лэнди [20] спустя

более 230 лет после <неформального> эксперимента Бенджамина Франк-

лина.

 

В их эксперименте студенты выполняли задание, связанное с формирова-

нием понятий, что позволяло им заработать солидную денежную сумму. После

того как эксперимент завершился, к одной трети испытуемых обратился экспе-

риментатор, который объяснил им, что для финансирования эксперимента он

использовал собственные средства, а сейчас деньги кончились, и он вынужден

остановить эксперимент. После этого он спросил студентов: <Не могли бы вы в

качестве особой услуги вернуть мне те деньги, которые заработали?> Ко второй

трети испытуемых обратился не экспериментатор, а секретарь учебной части,

которая попросила студентов вернуть заработанные деньги в виде особой услуги

<протратившемуся> исследовательскому фонду факультета психологии. Остав-

шуюся треть никто не просил возвращать деньги. Наконец, всех испытуемых

попросили заполнить анкету, которая предоставляла возможность высказать свое

отношение к экспериментатору. В результате тем студентам, у которых выпроси-

ли деньги под видом оказания услуги экспериментатору, он понравился боль-

ше, чем другим, потому что, оказав ему услугу, они успели убедить себя в том,

что экспериментатор - порядочный человек и вполне заслужил ее.

 

Похожие результаты были получены в эксперименте Мелвина Лернера

и Кэролайн Симмонс [21], в котором группам испытуемых предоставили

возможность наблюдать за студентом, который в рамках эксперимента на

научение якобы получал серию ударов током. Дав испытуемым насмотреться

на его мучения, экспериментаторы затем разрешили некоторым группам

проголосовать, используя индивидуальные бюллетени, следует ли продол-

жать удары током. Другим группам такого права дано не было. Все испытуе-

мые, получившие право проголосовать, выступили за прекращение наказа-

ний током, однако лишь некоторые группы добились прекращения наказа-

ний, в то время как мнение других групп ни к чему не привело и наказания

током продолжались. В результате те люди, голоса которых повлияли на ре-

шение о прекращении наказаний ударами током, прониклись наибольшей

симпатией к жертве.

 

Индивидуальные свойства человека

 

Как я уже упоминал, существует несколько индивидуальных характеристик,

которые играют важную роль в определении того, в какой степени тот или

иной человек может нам понравиться [22]. Так, люди склонны испытывать

симпатию к тем, кто отличается искренностью, компетентностью, умом,

энергичностью и так далее.

 

Большинство исследований, в которых был выявлен этот результат,

проводилось в форме опросов общественного мнения, иначе говоря, людей

просто просили описать свойства индивидов, которые им нравятся, и свой-

ства индивидов, которые им не нравятся. В подобных исследованиях трудно

установить направление причинно-следственных связей: нравятся ли нам

 

371

 

люди, обладающие приятными свойствами, или же мы склонны убеждать

себя самих, что наши друзья именно этими приятными чертами и обладают?

Есть шансы, что причинно-следственные связи действуют в обоих направлени-

ях. Однако, чтобы быть уверенным в том, что людей, обладающих определен-

ными позитивными качествами, любят больше, чем других, нам необходи-

мо изучить эту связь в более контролируемых условиях, чем те, которые

существуют при проведении опросов общественного мнения. В этом разделе

мы внимательно изучим две из числа важнейших индивидуальных характе-

ристик: компетентность и физическую привлекательность.

 

Компетентность. Кажется, не должно бы вызывать сомнений, что при

прочих равных условиях чем более компетентен человек, тем больше он дол-

жен нам нравиться. Возможно, причиной тому служит потребность людей

быть правыми; у нас появится больше шансов оказаться правыми, если мы

окружим себя в высшей степени способными и компетентными людьми.

 

Однако факторы, определяющие межличностную аттракцию, - и это

один из главных уроков данной главы - часто весьма сложны и не всегда их

можно выразить в простых утверждениях.

 

Что касается компетентности, то в научной литературе существует

огромное количество явно парадоксальных фактов, демонстрирующих сле-

дующее: считающиеся наиболее компетентными и генерирующими самые

блестящие идеи члены групп, занятых решением задач, - это, как прави-

ло, совсем не те люди, которые вызывают наибольшую симпатию [23]!

Как же можно объяснить этот очевидный парадокс? Одно из возможных

объяснений заключается в том, что, хотя нам и нравится быть среди ком-

петентных людей, однако человек, обладающий значительными способ-

ностями, может вызвать у нас дискомфорт: этот человек может показаться

нам недоступным, держащим дистанцию, сверхчеловеком. Возможно, он

понравился бы нам больше, если бы проявил какие-то доказательства того,

что на самом деле он не является абсолютно непогрешимым. Например,

если Сэм является блестящим математиком, да к тому же отлично играет

в баскетбол и одевается с безупречным вкусом, то я бы проникся к нему

большей симпатией, если бы он время от времени ошибался в простых

вычислениях, <мазал> по корзине в выигрышной ситуации или появлялся

на публике с пятном от соуса на галстуке.

 

Мне пришлось раздумывать над этим феноменом более тридцати лет

назад, когда я случайно наткнулся на поразительные данные одного из

опросов, проведенных Институтом Гэллапа: в бытность Джона Кеннеди

президентом его личная популярность по-настоящему возросла в 1961 г.-

сразу же после предпринятой им неудачной попытки вторжения на Кубу в

заливе Свиней. Это было поразительно, если учесть, что данная акция была

феноменально грубой ошибкой и немедленно получила до сих пор сохраня-

ющееся за ней название <фиаско в заливе Свиней>! Как же нам свести концы

с концами? Налицо ситуация, когда президент совершает одну из грубей-

ших ошибок за всю историю страны, а люди по какой-то загадочной причи-

не сразу после этой ошибки начинают любить президента больше! В чем дело?

Одним из возможных ответов будет следующий: причина в том, что

 

372

 

Джон Кеннеди мог казаться <слишком совершенным>. Но что это значит? Как

человек может быть <слишком совершенным>?

 

Действительно, в 1961 г. личная популярность Джона Кеннеди находи-

лась на чрезвычайно высоком уровне. Практически он был сказочным геро-

ем, и его правление сравнивали с легендарным Камелотом*. Кеннеди был

молод, красив, блестящ, мудр, обаятелен и атлетичен; он был ненасытным

читателем, автором книги-бестселлера, мастером политической стратегии,

героем войны и мужественным человеком, мучимым постоянной физичес-

кой болью, но не подававшим виду; он был женат на талантливой и краси-

вой женщине, свободно говорившей на нескольких иностранных языках,

имел двоих умных и очаровательных детей (мальчика и девочку) и происхо-

дил из достойной, крепко спаянной семьи. В этой ситуации свидетельство

его несовершенства (а именно его ответственность за крупную политическую

неудачу) могло послужить тому, что в глазах общественности Кеннеди ста-

новился как бы более человечным, а значит, и более симпатичным.

 

Увы, это только одно из множества возможных объяснений, а реаль-

ный мир, как теперь прекрасно знает читатель, - это совсем не то место, где

можно проверить подобные гипотезы. В реальном мире слишком много со-

бытий происходят одновременно, и каждое из них потенциально могло бы

послужить увеличению популярности президента Кеннеди. Например, такое:

сразу же после того, как президент потерпел фиаско, он не предпринял

попыток искать оправдания или сваливать свою вину на кого-то другого,

наоборот, он храбро принял на себя всю ответственность за допущенную

ошибку. Этот самоотверженный поступок мог сильно повлиять на рост сим-

патии к Кеннеди у населения страны.

 

Чтобы проверить наше предположение о том, что свидетельство погре-

шимости высококомпетентного человека может увеличить симпатию к нему,

необходим эксперимент. Одним из великих преимуществ эксперимента яв-

ляется то, что он исключает или держит под контролем побочные перемен-

ные (например, самоотверженное признание своей ответственности за до-

пущенную ошибку) и, следовательно, позволяет нам более точно оценить

воздействие одной переменной на другую.

 

Я осуществил такой эксперимент в соавторстве с Беном Уиллерманом

и Джоанной Флойд [24]. Испытуемым - студентам Миннесотского универ-

ситета предлагалось прослушать аудиопленку, на которой, как сообщали

экспериментаторы, было записано интервью с молодым кандидатом на уча-

стие в популярной в то время телевикторине <Кубок колледжей>. Испытуе-

мым предлагали один из четырех вариантов интервью: 1) с человеком <близ-

ким к совершенству>; 2) с человеком <близким к совершенству>, но совер-

шившим грубую ошибку; 3) с посредственным человеком; 4) с

посредственным человеком, совершившим грубую ошибку. Все эти интер-

 

* Замок Камелот - резиденция легендарного короля Артура, место, где был

установлен знаменитый Круглый стол, за которым король восседал со своими вер-

ными рыцарями. В переносном смысле - средоточие благородного рыцарства, оплот

добродетели и мужества.

 

373

 

вью содержали очень трудные вопросы, которые обычно задаются в реаль-

ной телевикторине, и испытуемому предлагалось оценить кандидата по та-

ким параметрам, как производимое им впечатление, симпатичность и тому

подобным.

 

Итак, на одной из пленок молодой человек демонстрировал высо-

кий уровень компетентности: действительно, его показатели были близки

к совершенству - правильные ответы на 92% вопросов. Кроме того, в

ответ на вопрос, чем он занимался в старших классах школы, данный

кандидат скромно признался, что был отличником, редактором школь-

ного альманаха и членом сборной школы по легкой атлетике. На другой

пленке кандидат (на самом деле это был тот же актер, говоривший тем же

голосом!) был представлен как человек со средними способностями: он

правильно ответил только на 30% вопросов, а в процессе интервью при-

знавался, что получал в школе средние отметки, в редакции школьного

альманаха занимался корректурой и пытался занять место в сборной по

легкой атлетике, но безуспешно.

 

Наконец, на двух других пленках, на которых были записаны те же

самые интервью - соответственно, с <совершенным> и с посредствен-

ным молодыми людьми, - в обоих случаях отвечавший на вопросы кан-

дидат совершал досадный промах: ближе к концу интервью он неловко

проливал на себя чашку кофе. <Посадка в лужу> кандидата была организо-

вана следующим образом: на пленке были слышны звуки какой-то сума-

тохи, шума, отодвигаемого стула и, наконец, доносился страдающий го-

лос молодого человека: <О Боже, я пролил кофе на новый костюм!> Что-

бы обеспечить одинаковые условия, фрагмент пленки с записью инцидента

с пролитым кофе был продублирован, после чего одна копия была вкле-

ена в запись интервью с <полным совершенством>, а другая - в интервью

с <посредственностью>.

 

Таким образом, перед нами четыре типа экспериментальных усло-

вий: 1) человек с превосходными способностями, совершавший грубую

ошибку; 2) тот же человек, не совершавший ошибки; 3) человек со сред-

ними способностями, совершавший ошибку; 4) тот же человек, не совер-

шавший ошибки,

 

И вот каковы оказались результаты. Наиболее привлекательным был

назван человек с превосходными способностями, но совершивший ошиб-

ку; наименее привлекательным был назван <посредственный> человек,

совершивший ту же ошибку. Вторым по параметру привлекательности был

человек - <безошибочное совершенство>, а третьим - человек - <безоши-

бочная посредственность>. При этом ясно, что в самом по себе проливании

кофе на свой костюм ничего привлекательного не было. Однако с помощью

указанного поступка образ <совершенного> человека пополнился симпатич-

ными чертами, добавив ему привлекательности; а среднего человека тот же

поступок превратил в <еще более среднего> и, соответственно, в менее при-

влекательного.

 

Данный эксперимент дает дополнительные аргументы в пользу на-

шего утверждения, что, хотя высокий уровень компетентности повышает

 

374

 

нашу привлекательность, еще более привлекательными мы станем, если по-

явится хотя бы какое-то доказательство того, что и мы способны на ошибку.

Данный феномен был назван эффектом <посадки в лужу>.

 

Интересные уточнения этого общего результата были получены в

более поздних и более сложных экспериментах. Выяснилось, что эффект

<посадки в лужу> проявляется наиболее четко в тех случаях, когда у на-

блюдателя возникает неявное ощущение угрозы конкуренции с оценивае-

мым человеком.

 

Так, эксперимент Кэй До [25] продемонстрировал, что эффект <по-

садки в лужу> наиболее сильно проявляется у мужчин. Исследовательница

обнаружила, что, хотя большинство мужчин в ее исследовании предпочи-

тало высококомпетентного мужчину, совершившего грубую ошибку, у

женщин наблюдалась тенденция к предпочтению высококомпетентного

неошибающегося человека, вне зависимости от того, мужчина это или жен-

щина! Аналогичным образом, мы с коллегами обнаружили, что мужчины

со средним уровнем самооценки с большей вероятностью предпочтут вы-

сококомпетентного человека, совершившего грубую ошибку, в то время

как мужчины с низкой самооценкой, испытывающие, очевидно, слабые

конкурентные чувства к подобной фигуре, предпочтут высококомпетент-

ного неошибающегося человека [26].

 

Следует особо подчеркнуть, что ни одна сколько-нибудь заметная по

объему группа испытуемых, вне зависимости от их собственного уровня

самооценки, не предпочла <середнячка>. Я специально обращаю на это

внимание из-за одного дикого политического события, имевшего мес-

то в конце 70-х гг. Тогда президент Никсон, будучи на вершине своей

популярности, попытался, хотя и безуспешно, провести в Верховный

суд двух новых, на редкость посредственных по своим достоинствам

судей. Так вот, защищая их кандидатуры, сенатор Роман Хруска дока-

зывал (боюсь, что он делал это на полном серьезе!), что да, это вер-

но - данные два человека относятся к <середнячкам>, однако гражда-

не-<середнячки> также хотят, чтобы кто-то представлял их в Верхов-

ном суде! Снова повторюсь: полученные нами данные не подтверждают

его аргументы.

 

Физическая привлекательность. Представьте, что у вас первое свида-

ние с незнакомцем или с незнакомкой. Вечер кончается, и вы начинаете

задумываться, захотите вы или нет еще раз встретиться с этим человеком.

Какие из характеристик вашего партнера окажут наибольшее воздействие

на ваше решение: душевность? чувствительность? ум? сочувствие? А как на-

счет приятной внешности РТочно! Вы угадали!

 

Большинство из нас склонны отнестись к такому предположению с

опаской и недоверием. Нам не хотелось бы, чтобы это было правдой, ведь

гораздо удобнее по-прежнему верить, что красота поверхностна и потому

является несущественной детерминантой наших симпатий. Кроме того,

сделанное предположение кажется еще и несправедливым: почему такое

качество, как физическая привлекательность, в большей части неподкон-

трольная человеку, должно играть столь важную роль в нашем выборе?

 

375

 

Действительно, опрошенные студенты-мужчины, отвечая на вопрос, что они

ищут в потенциальных подругах, поставили <физическую привлекательность>

в самый конец списка [27].

 

Однако, боюсь, эти результаты отражают лишь то, что студенты ду-

мают по поводу того, во что они должны верить! Потому что исследование

за исследованием демонстрирует прямо противоположное: на студентов,

как и на все население в целом, оказывает всеохватывающее влияние как

раз физическая привлекательность другого человека [28].

 

Например, в одном из экспериментов Элайн Уолстер (Хэтфилд) и

ее сотрудники [29] наугад составили пары из только что поступивших в

Миннесотский университет студентов и организовали им свидания, до

этого проведя их через батарею личностных тестов. Как вы думаете, какая

из множества характеристик явилась определяющей в вопросе о том, по-

нравятся ли встретившиеся на свидании молодые люди друг другу? Этим

определяющим качеством оказались не ум, не мужественность, не жен-

ственность, не властность, не подчиненность, не зависимость, не незави-

симость, не сенситивность, не искренность и тому подобное! Единствен-

ной детерминантой того, понравились или нет друг другу студент и студен-

тка, составляющие пару, и встречались ли они еще раз, являлась физическая

привлекательность. Если красивый мужчина оказывался в паре с прекрас-

ной женщиной, то вероятность того, что они захотят встретиться снова

была выше, чем в других случаях.

 

Сфера действия этого общего феномена не ограничена свиданиями

с незнакомыми людьми, Грегори Уайт [30] изучал относительно длитель-

ные романтические отношения среди молодых пар в Калифорнийском

университете в Лос-Анджелесе. Как и Уолстер (Хэтфилд), Уайт обнару-

жил, что физическая привлекательность действительно является чрезвы-

чайно важным фактором, однако в исследованной им ситуации решаю-

щую роль в определении того, будет ли данная связь устойчивой или нет,

играла одинаковая степень привлекательности мужчины и женщины, со-

ставляющих пару. Спустя девять месяцев после того, как пары начали встре-

чаться, более глубокая связь наблюдалась там, где мужчина и женщина

имели близкие оценки физической привлекательности, и менее глубо-

кая - в парах, в которых мужчина и женщина отличались друг от друга по

параметру физической привлекательности.

 

Данные исследования отношений мужчины и женщины со всей ясно-

стью показывают важность той роли, которую играет физическая привлека-

тельность при определении, кто кому нравится, причем как в ситуации кратко-

го, так и длительного знакомства. Более того, вышеописанные исследования

указывают на существование ясных и четких культурных стандартов этой при-

влекательности, по крайней мере, в Соединенных Штатах Америки, где и про-

водилось большинство исследований. Оценивающие без всякого труда судили о

степени физической привлекательности, и их оценки совпадали одна с другой,

иными словами, оказывались в высшей степени надежными.

 

Более того, при прочих равных условиях физическая привлекатель-

ность людей не только помогает предсказывать, захотят ли с ними встречать-

 

376

 

ся другие люди или нет, но она также влияет на широкий диапазон атрибу-

ций. Например, в одной из работ Карен Дайон и ее коллеги [31] показывали

студентам фотографии трех человек такого же студенческого возраста, при-

чем фотографии были специально подобраны так, чтобы представлять три

степени физической привлекательности: на одной - был изображен при-

влекательный человек, на другой - менее привлекательный, на третьей -

непривлекательный. Испытуемым предлагалось оценить людей на фотогра-

фиях по двадцати семи различным чертам личности, а также предсказать,

насколько счастливы будут эти люди. В результате физически привлекатель-

ным людям досталось подавляющее большинство самых желанных черт и

больше всего предсказанного счастья в будущем. Причем результат не зависел

оттого, оценивали ли мужчины мужчин, мужчины женщин, женщины муж-

чин, или женщины женщин.

 

Удивитесь ли вы, если узнаете, что большинство согласно с тем, что

так называемым <красивым людям> присущи и соответствующие черты

личности? Вероятно, нет. С раннего детского опыта мы учимся тому, что с

добродетелью ассоциируется определенный эталон красоты. Диснеевские

фильмы и иллюстраторы детских книжек научили нас, что мягкие и оча-

ровательные героини - такие, как Белоснежка, Золушка и Спящая Кра-

савица, впрочем, как и принцы, ухаживающие за ними и завоевывающие

их сердца, - выглядят на одно лицо! У них у всех обычные черты, малень-

кие дерзкие носики, огромные глаза, хорошо очерченные губы и строй-

ные атлетические тела без каких бы то ни было недостатков. Они все выг-

лядят как популярные куклы Барби и Кен - на одно лицо! Нет необходи-

мости подробно останавливаться на том, как в таком случае изображают

злых мачех, сводных сестер, великанов, троллей и злых королев.

 

В дополнение ко всему, эти культурные стандарты всячески поддер-

живает и телевидение: для исполнения ролей героинь и героев популярных

телевизионных <мыльных опер> и комедий положений, идущих в <прайм-

тайм>, специально подбираются актеры и актрисы, совпадающие с аме-

риканским стереотипом красоты. А кроме того, есть еще и рекламные ро-

лики! Всякий, кто значительное время проводит у телевизора, подвергает

себя продолжительному воздействию потока пропаганды, нацеленной на

то, чтобы продать потребителю красоту, упакованную в тюбик или фла-

кон. Шампуни, кремы для кожи, дезодоранты, зубная паста - все это

раскупается за счет распространения одной простой идеи: именно эти то-

вары сделают вас прекрасными, желанными и в конце концов удачливыми!

И показ подобных вещей действительно оказывает воздействие. Например, в

одном из экспериментов [32] девушкам в возрасте от 16 до 18 лет система-

тически показывали около пятнадцати телевизионных рекламных роли-

ков, превозносящих достоинства различных косметических средств. В то

же время контрольная группа девушек-подростков смотрела пятнадцать

рекламных роликов, никак не связанных с товарами, <делающими вас

красивой>. Некоторое время спустя всех девушек-испытуемых попросили

проранжировать относительную важность десяти индивидуальных свойств

- таких, например, как сексуальность, ум, приятное личико, трудолю-

 

377

 

бие и так далее. В результате те девушки, которые смотрели рекламу косме-

тических средств, чаще, чем члены контрольной группы, считали свойства,

связанные с красотой, более важными, чем другие качества.

 

Как выясняется из нашей дискуссии, культурным стандартам красоты

обучаются с раннего детства. Если мы учимся тому, что такое красота, по

диснеевским фильмам, или по картинкам в детских книжках, или глядя на

экран телевизора, то из этого с неизбежностью должно следовать, что вли-

янию подобных культурных норм будут подвержены даже самые маленькие.

Так оно и есть: в своем поразительном исследовании Карен Дайон и Эллен

Бершейд [33] обнаружили, что уже в детском саду дети чутко реагируют на

физическую привлекательность своих сверстников!

 

В своей работе Дайон и Бершейд сначала поручили нескольким неза-

висимым экспертам (аспирантам) оценить физическую привлекательность

детей, посещавших детский сад. Затем экспериментаторы определили: кто

кому из детей нравится? Они обнаружили, что для детей важную роль

играла все та же физическая привлекательность. Наиболее четкие резуль-

таты были получены для мальчиков: физически привлекательные мальчи-

ки нравились другим детям больше, чем физически непривлекательные.

Более того, непривлекательных мальчиков считали более агрессивными,

чем их привлекательных приятелей, и когда детей просили назвать тех,

кого в группе они больше всего <боятся>, то в первую очередь они обычно

указывали на внешне непривлекательных мальчиков.

 

Конечно, вполне могло случиться, что менее привлекательные дети

на самом деле вели себя более агрессивно, однако поскольку эксперимен-

таторы не следили за реальным поведением детей в детском саду, эта воз-

можность осталась неисследованной. В то же время существует независи-

мое подтверждение тому, что люди склонны возлагать меньше вины на

физически привлекательных детей вне зависимости от их конкретной от-

ветственности.

 

Этот результат получен в еще одной работе Карен Дайон [34]. Она

попросила испытуемых-женщин изучить отчеты о достаточно бурных бес-

порядках в классе, составленные, очевидно, учителем. К каждому отчету

была приколота фотография ученика, про которого было сказано, что

именно он выступил зачинщиком беспорядков. В одних случаях с фотогра-

фий глядели лица физически привлекательных мальчиков или девочек, в

других - непривлекательных мальчиков или девочек. Испытуемые-женщины

были склонны винить в происшедших беспорядках менее привлекательных

детей, а также полагать, что такое поведение типично для данных детей.

 

Однако в случаях, когда на фотографиях были представлены физически

привлекательные дети, эти же женщины были склонны искать своего рода

оправдания их <подрывным> действиям. Как заявила одна из женщин по по-

воду изображенной на фото девочки: <Она хорошо играет со всеми осталь-

ными детьми, но, как это бывает со всеми, день на день не приходится. Не

стоит воспринимать ее жестокость слишком серьезно>. Когда те же <обстоя-

тельства дела>, описанные теми же словами, сопровождали фотографию

/^привлекательной девочки, типичный комментарий респонденток звучал

 

378

 

приблизительно так: <Думаю, данная девочка должна быть настоящим испы-

танием для учителя. Скорее всего, она старалась задирать других ребят своего

возраста. Все сходится: это тяжелый случай>.

 

Таким образом, похоже, что сомнение трактуется в пользу привле-

кательных детей: на их дурное поведение предпочитают смотреть как на

вполне простительные отклонения от нормы, вызванные влиянием ситуа-

ции, других людей или несчастного случая. В то же время менее привлека-

тельные дети, по мнению респонденток, не столь легко поддаются обсто-

ятельствам: их дурное поведение приписывается внутренним причинам -

стойким диспозициям.

 

Точно так же физическая привлекательность, кажется, имеет важ-

ные последствия и в мире бизнеса. Ирен Фриз [35] и ее сотрудники оцени-

вали привлекательность более семи сотен молодых людей обоих полов и

прослеживали их профессиональную карьеру на протяжении десяти лет,

начиная с момента получения диплома магистра делового администриро-

вания. Результаты оказались совершенно недвусмысленными. Так, среди

мужчин физическая привлекательность прямо связана с более высокой

стартовой зарплатой. Более того, эта связь не ослабевает со временем,

хотя, казалось бы, работодатели могли узнать своих сотрудников более

глубоко: привлекательные работники продолжали зарабатывать больше,

чем их не столь привлекательные коллеги, на протяжении всех десяти лет.

У женщин внешняя привлекательность не оказывала реального влияния

на стартовую зарплату, однако это влияние начинало сказываться по про-

шествии некоторого времени и продолжалось вплоть до завершения ис-

следования.

 

В этом исследовании привлекательность оценивалась по пятибалль-

ной шкале, и ученые смогли подсчитать, что каждый балл <стоил> при-

близительно 2150 долларов. Таким образом, если рассматривать ситуацию

с чисто теоретической точки зрения, то можно прийти к следующему

выводу: одна простая пластическая операция, которая улучшила ваш вне-

шний вид с <2> баллов до <4>, означала бы прирост вашего годового дохо-

да на 4300 долларов!

 

Физическая привлекательность не всегда представляет собой <улицу

с односторонним движением>. Например, нам с Харольдом Сайголлом [36]

удалось продемонстрировать, что привлекательные женщины оказывают

большее воздействие на мужчин, чем менее привлекательные, а хорошо это

или плохо - зависит от обстоятельств.

 

В нашем эксперименте внешность женщины делали либо привлекатель-

ной, либо непривлекательной. Это достигалось следующим образом: была

выбрана красивая от природы женщина, и в тех экспериментальных услови-

ях, когда она должна была выглядеть непривлекательно, ее обряжали в не-

подходящую по размеру, мешковатую и некрасивую одежду, а на голову

надевали парик, вьющиеся светлые волосы которого дисгармонировали с

цветом кожи женщины, и саму кожу гримировали так, чтобы она выглядела

сальной и нездоровой. Представленная студентам-мужчинам как аспирантка,

специализирующаяся в области клинической психологии, эта женщина про-

 

379

 

водила с ними собеседование, в конце которого она формулировала для

каждого из испытуемых клиническую оценку его личности. Одна половина

испытуемых получала в высшей степени положительную оценку, а вторая

половина - отрицательную.

 

Мы обнаружили, что в случае, когда оценивающая аспирантка

выглядела непривлекательно, мужчины, казалось, мало обращали внима-

ния на то, какую оценку они получили - положительную или отрица-

тельную: в обеих ситуациях женщина им нравилась умеренно. Однако, ког-

да женщина выглядела красавицей, то она очень нравилась испытуемым-

мужчинам в том случае, если оценивала их положительно, и не нравилась

в большей степени, чем в любых других экспериментальных условиях,

если она оценивала испытуемых отрицательно. Достаточно интересным

представляется и тот факт, что студенты, получившие отрицательную оцен-

ку со стороны привлекательной женщины и утверждавшие, что она им не

нравится, в то же время выражали живейшее желание еще раз вернуться к

контактам с этой женщиной во время будущих экспериментов. Похоже,

что отрицательные оценки, сделанные красивой женщиной, столь важны

для испытуемых, что те хотели бы получить возможность повторить про-

цедуру с целью изменить о себе впечатление.

 

Аналогичным образом, Харольд Сайголл и Нэнси Остроув [37] по-

казали, что люди испытывают склонность благоволить красивой женщи-

не, правда, до тех пор, пока не начнут подозревать, что она просто пользу-

ется своей красотой в каких-то дурных целях. В их эксперименте студентов

и студенток познакомили с отчетом об уголовном деле, из которого ясно

следовало, что обвиняемая виновна в инкриминированном ей преступле-

нии. После этого каждый из испытуемых должен был вынести свой <при-

говор>, дав обвиняемой срок, которого, по мнению испытуемого, пре-

ступница реально заслуживала.

 

Результаты оказались следующими: в тех случаях, когда преступле-

ние никак не было связано с внешней привлекательностью обвиняемой

(скажем, воровство), <приговоры> были более мягкими, если обвиняемая

была внешне привлекательной. Зато когда преступление было связано с

внешней привлекательностью обвиняемой (например, в случае аферы, в

результате которой обвиняемая убедила холостяка среднего возраста вло-

жить деньги в корпорацию, существовавшую только на бумаге), то привле-

кательные обвиняемые получали гораздо более суровые приговоры.

 

Следует отметить, что описанный феномен не ограничивается суж-

дениями, сделанными людьми только в гипотетических ситуациях. Так, Крис

Даунс и Филип Лайонс [38] исследовали суммы штрафов и залогов, назна-

ченные реальными судьями в реальных судебных процессах; были проанали-

зированы судебные приговоры, вынесенные в отношении 915 женщин и

1320 мужчин, обвиненных либо в тяжких, либо в уголовно наказуемых, но

не очень серьезных преступлениях. Исследователи обнаружили, что в тех слу-

чаях, когда речь шла о серьезных преступлениях, физическая привлекатель-

ность обвиняемых не оказывала влияния на решение судьи; что же касается

незначительных проступков, то судьи были куда более снисходительны к

 

380

 

физически привлекательным обвиняемым, приговаривая их к уплате значи-

тельно меньших сумм штрафов и меньших сумм залога, чем это делалось в

отношении сравнительно непривлекательных обвиняемых.

 

Эффекты физической привлекательности человека простираются го-

раздо дальше того, насколько высоко мы его оцениваем или насколько под-

даемся его личному влиянию; привлекательность одного человека может также

изменить наше восприятие тех, с кем он общается. Так, эксперимент Ха-

рольда Сайголла и Дэвида Лэнди [39] демонстрирует, что мужчина воспри-

нимается другими по-разному в зависимости от того, появился ли он в ком-

пании привлекательных женщин или в компании непривлекательных. В дан-

ном эксперименте испытуемые, увидев мужчину, сидящего рядом с

исключительно привлекательной женщиной, были склонны испытывать к

нему большую симпатию и оценивать его как более дружелюбного и уверен-

ного в себе человека, чем другие испытуемые, увидевшие того же мужчину,

сидевшим рядом с женщиной внешне непривлекательной!

 

Принимая во внимание все вышеописанные результаты, мы приходим

к выводу, что красота - это не только нечто внешнее. На нас оказывает

воздействие физическая привлекательность, и до тех пор, пока ее носители

откровенно не злоупотребляют ею, мы склонны испытывать к ним большую

симпатию и больше вознаграждать их, чем менее привлекательных. Более

того, в ситуациях неопределенности, связанных с возникновением различ-

ных проблем и нарушением привычного порядка, мы склонны трактовать

сомнения в пользу красивых людей: с ними мы обходимся более благосклон-

но, чем с менее привлекательными. И начинается подобное разграничение с

самого раннего возраста.

 

Самым тревожным аспектом вышесказанного является большая ве-

роятность того, что подобное предпочтительное отношение к красавцам и

красавицам содержит в себе семена самореализующегося пророчества. Мы

знаем: то, как к людям относятся другие люди, оказывает воздействие на

то, как они начинают думать о себе самих. Подтверждением этой мысли

служит остроумный эксперимент, проведенный Марком Снайдером, Эли-

забет Декер Танке и Эллен Бершейд [40].

 

Поставьте себя на место их испытуемого - типичного студента-стар-

шекурсника. Вы добровольно согласились принять участие в исследовании

того, <как люди знакомятся друг с другом>. Вы должны составить пару со

студенткой, и якобы для того, чтобы между вами не было невербальной

коммуникации, эта студентка находится в другой комнате. Хотя вы не ви-

дели свою партнершу, вас снабдили пакетом информации о ней, включая

фотографию, полученную с помощью фотокамеры-поляроида. А теперь за-

думайтесь: если вам предоставится возможность поговорить с этой де-

вушкой по внутреннему телефону, окажет ли на ваше впечатление о собе-

седнице степень ее физической привлекательности, о которой вы можете

судить по фотографии? Снайдер, Танке и Бершейд обнаружили, что да,

окажет.

 

Как мог заподозрить читатель, фото, полученное испытуемым, на

самом деле не было портретом его реальной партнерши, с которой он раз-

 

381

 

говаривал. Одни испытуемые получили фотографию очень привлекательной

женщины, другие - относительно непривлекательной. Однако снимок сде-

лал свое дело: испытуемые, полагавшие, что разговаривают по внутреннему

телефону с привлекательной партнершей, оценили ее как более уравнове-

шенную, обладающую большим чувством юмора и более умную в общении,

чем испытуемые, которые считали, что они разговаривают с непривлека-

тельной женщиной. Это и неудивительно, поражает другое', когда магнитофон-

ную пленку с записью беседы испытуемого с партнершей дали прослушать

независимым наблюдателям, а фото женщины не показали, намного большее

впечатление на них произвела та женщина, которую студенты-испытуемые счи-

тали физически привлекательной! Короче, когда партнер полагал, что разгова-

ривает с привлекательной женщиной, он и старался говорить с ней таким об-

разом, чтобы выявить все ее лучшие и наиболее яркие качества. И когда незави-

симые наблюдатели прослушивали их беседу, то оценивали партнершу, как

более привлекательную, более уверенную, живую и сердечную, женщину по

сравнению с той, которую партнер считал менее красивой.

 

Таким образом, физически привлекательные люди могут начать сами

думать о себе как о <хороших> или <вызывающих всеобщую любовь>, просто

потому, что другие беспрерывно именно так к ним и относятся. И наоборот,

люди невзрачные могут начать думать о себе, как о <плохих> или <нелюби-

мых>, потому что к ним постоянно так относятся, начиная даже с детского

возраста. В конце концов люди могут начать вести себя в соответствии со

своей Я-концепцией, то есть в соответствии с тем, какими их считали с

самого начала!

 

А теперь, пожалуйста, не упустите из виду одно обстоятельство. Об-

суждая понятие красоты, мы по большей части концентрировали наше вни-

мание лишь на красоте визуальной, внешней. Разумеется, есть и другая кра-

сота. Однако механизмы нашего зрительного восприятия оказывают чудо-

вищно консервативное влияние на наши чувства и действия. Мы словно навек

повенчаны со своими глазами, особенно когда те служат средством опреде-

ления физической привлекательности. И, как нам уже довелось видеть, стоит

только категоризировать какого-то человека как <прекрасно выглядящего>

или, наоборот, <невзрачного>, как мы тут же стремимся приписать ему и

совсем другие качества: например, хорошо выглядящие люди с большей ве-

роятностью поразят нас сердечностью, сексуальностью и обаянием, нежели

невзрачные.

 

Позже в этой главе мы еще поговорим о так называемых группах сен-

ситивного тренинга, некоторые из них позволяют людям вступать в невизу-

альное сенсорное общение друг с другом. Например, одно из таких упражне-

ний дает возможность <выключать зрение> и знакомиться друг с другом ис-

ключительно посредством осязания. Обычно после участия в одном из таких

упражнений члены группы сообщали о значительном ослаблении их перво-

начальных стереотипов. Прежде всего люди обнаруживают, что в ситуациях,

когда исключен зрительный контакт, трудно говорить о чьей-либо <невзрач-

ности>. Более того, участники подобных тренингов часто с удивлением об-

наруживают, что, скажем, исключительно сердечный, мягкий и сенситив-

 

382

 

ный человек (с которым они осуществляли невизуальный контакт) <в реаль-

ности> оказывается прыщавым парнем, внешний вид которого вызывает иро-

ническую улыбку. Насколько подобный опыт может заставить людей осоз-

нать невизуальные аспекты красоты, настолько может быть снижена и та

доля несправедливости, которая происходит вследствие неравномерного <рас-

пределения> междулюдьми физической красоты.

 

Симпатия и сходство

 

Представим себе следующую ситуацию. Линн идет на вечерний коктейль, где

ее знакомят с Сьюзан. Несмотря на то что они поболтали совсем недолгое

время, выяснилось, что у обеих женщин наблюдается полное согласие по

нескольким темам, включая несправедливую структуру взимания подоход-

ного налога, роль Дугласа Макартура в мировой истории, а также важность

преподавания гуманитарных дисциплин. Вернувшись домой, Линн расска-

зывает мужу о своей новой знакомой, о том, насколько та ей нравится, и

вообще, какая это прекрасная и умная женщина.

 

В буквальном смысле десятки строго контролируемых экспериментов

Донна Берна и его сотрудников [41] устойчиво подтверждают такой фено-

мен: если все, что вы знаете о человеке, - это его мнения по ряду вопросов,

то, чем более сходны окажутся эти мнения с вашими, тем больше этот чело-

век вам понравится.

 

Почему согласие во мнениях и оценках играет столь важную роль? Су-

ществуют по меньшей мере два возможных объяснения. Первое состоит в

том, что люди, разделяющие наше мнение по тому или иному вопросу,

обеспечивают своего рода социальную валидацию наших убеждений, иными

словами, они дают нам почувствовать себя правыми. Их подтверждение на-

шей правоты служит нам своеобразным вознаграждением, а поэтому нам и

нравятся люди, которые с нами согласны. Еще более важным может оказать-

ся противоположный импульс: как утверждал Милтон Розенбаум [42], наше

желание держаться подальше от тех, кто не разделяет наших мнений и убеж-

дений, сильнее потребности общаться с теми, чьи аттитьюды схожи с наши-

ми. Это происходит потому, что если человек не согласен с нами, то возни-

кает вероятность, что мы не правы; подобная альтернатива является, в свою

очередь, своеобразным наказанием, поэтому мы не любим тех людей, кото-

рые с нами не согласны.

 

Есть и второе объяснение. Возможно, мы делаем определенные нели-

цеприятные выводы в отношении характера человека, выразившего несогла-

сие с нами по какому-то существенному вопросу, вовсе не потому, что это

указывает на нашу неправоту. Скорее, нами движет подозрение, что отлич-

ное от нашего мнение человека по данному вопросу указывает, судя по на-

шему прошлому опыту, на определенные свойства этого человека - такие,

как непривлекательность, аморальность или глупость.

 

Предположим, например, что вы убеждены в том, что уголовные

наказания за употребление наркотиков слишком суровы. И вот вы встречаете

 

383

 

женщину, которая уверяет вас, что наркоманов следует заключать в тюрьму

на несколько лет. Затем на сцену выступаю я и прошу вас ответить на вопрос,

нравится ли вам эта женщина, а вы отвечаете: <Нет>. Должен ли я заключить,

что: 1) она вам не нравится, потому что ее рассуждения заставляют вас

задуматься о неправоте вашей собственной позиции; 2) женщина вам не

нравится, потому что ваш прошлый опыт подсказывает, что тот, кто обычно

требует суровых наказаний для наркоманов, сам, как правило, на поверку

оказывается человеком неприятным, аморальным, бесчеловечным, фанатич-

ным, суровым, жестоким, стандартно мыслящим, предпочитающим карать

и глупым?

 

Без сомнения, оба указанных фактора играют свою роль, однако име-

ются некоторые свидетельства, говорящие о том, что роль второго фактора

менее существенна. Это следует из результатов блестящего исследования Ха-

рольда Сайголла, посвященного психологическим эффектам обращения в

другую <веру> [43].

 

Сайголл показал, что в случае, когда люди серьезно вовлечены в ту или

иную проблему, они предпочитают иметь дело с человеком, несогласным с

их мнением, а не с человеком, согласным с ними, если могут преуспеть в

обращении первого в свою <веру>. Короче, Сайголл продемонстрировал, что

людям больше нравятся <новообращенные>, чем лояльные члены <паствы>.

Очевидно, чувство собственной компетентности, которое овладевает людь-

ми, когда они добиваются обращения другого человека в их <веру>, преоб-

ладает над любыми тенденциями, в соответствии с которыми следовало бы

активно не любить того, кто поначалу придерживался <ужасных>, с вашей

точки зрения, мнений.

 

Здесь следует отметить еще один дополнительный фактор: мы, люди,

настолько уверены в существовании связи между сходством аттитьюдов и

симпатией, что, если нам кто-то нравится, мы тут же предположим, что его

аттитьюды должны быть похожими на наши. Таким образом, причинно-

следственная связь действует в обоих направлениях: при прочих равных усло-

виях нам нравятся люди, чьи аттитьюды схожи с нашими, и, если нам кто-

то нравится, мы приписываем ему аттитьюды, похожие на наши собствен-

ные [44].

 

Симпатия по отношению к другим,

симпатия по отношению к нам

и самооценка

 

Есть еще одна причина, по которой мы склонны испытывать симпатию по

отношению к тем, кто придерживается мнений, сходных с нашими. Ис-

следования показали следующую закономерность: когда мы узнаем, что

кто-то разделяет наши мнения, мы скорее поверим, что сразу же понра-

вимся этому человеку, если ему доведется нас узнать [45].

Это обстоятельство может оказаться чрезвычайно важным, посколь-

 

384

 

ку, как выяснилось, если сравнивать между собой различные факторы воз-

никновения симпатии, то мощнейшая детерминанта того, нравится ли од-

ному человеку другой, заключается в том, нравится ли первый второму. В

работах многих исследователей показано [46]: когда другие испытывают к

нам симпатию, мы также склонны испытывать ее по отношению к ним. Более

того, просто вера в то, что вы кому-то нравитесь, может запустить в действие

серию раскручивающихся по спирали событий, которые будут способство-

вать усилению чувства симпатии между вами и другим человеком. Как же

конкретно работает этот механизм?

 

В качестве иллюстрации вообразим, что вы и я были приглашены на

вечеринку, где нас познакомил общий приятель, и мы немного поговорили

на достаточно общие темы. Спустя несколько дней по дороге в университет

наш общий друг сообщает вам, что после той вечеринки я сказал в ваш адрес

нечто весьма лестное. Если нам доведется встретиться еще раз, то, как вы

думаете, каковы будут ваши действия?

 

Могу высказать собственное предположение: вероятнее всего, знание о

том, что вы мне понравились, приведет вас к тому, что и я буду вызывать у

вас симпатию, и вы своими действиями постараетесь показать мне это: буде-

те шире улыбаться, кое-что расскажете о себе, словом, ваше поведение будет

более располагающим, чем в случае отсутствия такой информации. А как вы

полагаете, какой эффект произведут ваши действия на. мое собственное по-

ведение? Благодаря вашему сердечному и доброжелательному поведению,

мое расположение к вам, вне всякого сомнения, только возрастет, и я, в

свою очередь, начну выражать свою симпатию к вам, что в свою очередь... и

так далее.

 

Однако рассмотрим другую возможность: а что, если наш общий при-

ятель был не до конца правдив? Что если он сообразил, что мы, безусловно,

очень понравимся друг другу, как только узнаем друг друга получше, и,

чтобы <мяч покатился>, сообщил вам о моих симпатиях, хотя я их открыто

и не выражал? Каковы шансы того, что его план (если он не будет раскрыт),

задуманный с самыми благими намерениями, сработает? Если бы вы и я

участвовали в качестве испытуемых в недавнем эксперименте Ребекки Кёр-

тис и Кима Миллера [47], то указанная схема сработала бы на все сто!

 

Кёртис и Миллер убедили одних испытуемых в том, что они нравятся

своему партнеру, а других - в том, что они партнеру не нравятся. В последу-

ющем взаимодействии те испытуемые, которые думали, что вызывают у

партнера симпатию, вели себя более располагающе, чем испытуемые, кото-

рые считали, что они симпатии не вызывают: то есть первые больше раскры-

вались в беседах, меньше выражали несогласие с партнером, в общем, вели

себя по отношению к тому, кому (как они думали) нравились, более сердеч-

но и дружелюбно, чем те, кто думал, что они партнеру не нравятся.

 

Более того, испытуемые, полагавшие, что они вызывают симпатию

партнеров, действительно вызвали их симпатию, в то время как испытуемые,

полагавшие, что они не вызывают симпатию партнеров, как раз и не вызвали

их симпатию. Таким образом, интересно, что поведение испытуемых, счи-

тавших, что они либо нравятся, либо не нравятся своим партнерам, вызыва-

 

385

 

13 1126

 

ло ответное поведение партнеров, притом что партнеры - напоминаю! - на

самом деле первоначально не выражали своей симпатии или антипатии по

отношению к испытуемому! Партнеры, таким образом, были склонны вести

себя <зеркально> по отношению к испытуемым: когда они взаимодействова-

ли с выразившими свою симпатию испытуемыми, то и они в свою очередь

начинали вести себя с ним более открыто и дружелюбно, по сравнению с

теми, кто взаимодействовал с испытуемыми, которые не выразили к ним

свою симпатию.

 

Данные результаты в который раз демонстрируют, сколь широко

распространен ранее обсуждавшийся феномен самореализующегося про-

рочества: наши убеждения независимо от того, верны они или неверны,

играют значительную роль в формировании облика реальности.

 

Как мы видели, ощущение того, что вы кому-то нравитесь, делает

вас более любящим. И это не все: чем более мы неуверенны и мучимы

сомнениями, тем большую симпатию испытаем к тому, кому нравимся.

 

Во впечатляющем эксперименте Элайн Уолстер (Хэтфилд) [48] к

студенткам, ожидавшим результаты своих личностных тестов, подходил

довольно приятный, симпатичный, хорошо одетый молодой человек (на

самом деле, это был помощник экспериментатора). Молодой человек за-

водил с испытуемыми беседу, во время которой давал понять, что девуш-

ка ему нравится; он совсем было собирался назначить ей свидание, как в

этот момент в комнату входил экспериментатор и уводил девушку в каби-

нет, чтобы проинформировать ее о результатах тестирования. В кабинете

испытуемой предоставлялась возможность прочитать оценку своей лично-

сти, полученную в результате проведенных тестов. Одни студентки полу-

чили в высшей степени положительные характеристики, специально со-

ставленные таким образом, чтобы временно повысить их самооценки, а

другие - более отрицательные характеристики, составленные таким об-

разом, чтобы временно понизить их самооценки, В качестве завершающей

части эксперимента, девушкам было предложено с помощью сравнительных

оценок определить, насколько им нравятся различные люди - преподава-

тель, подруга,<...и, поскольку мы оставили одну строчку пустой, почему бы

вам не оценить того парня, с которым вы вместе были в приемной, ожидая

результатов?>

 

Оценки оказались следующими. Те студентки, которые получили не-

благоприятную информацию о себе (якобы на основе личностных тестов),

проявили гораздо большую симпатию к молодому человеку, которому, по

их мнению, они понравились, по сравнению со студентками, чьи резуль-

таты тестов оказались весьма благоприятными. Короче: нам нравится, ког-

да мы нравимся; и чем менее мы уверены в себе, тем более нам нравятся

те, кому нравимся мы.

 

Одно из следствий данного эксперимента заключается в том, что

уверенные в себе люди - это люди, одновременно и менее <нуждающие-

ся>, иначе говоря, они с меньшей вероятностью поддадутся на ухажива-

ния первого встречного. Так же как умирающий от голода человек съест

абсолютно любую пищу, а сытый человек будет более разборчив в еде, -

 

386

 

точно также и неуверенный в себе человек с симпатией отнесется к любому,

кто проявит к нему интерес, а уверенный в себе человек окажется более

разборчивым. Более того, неуверенный человек будет даже искать менее при-

влекательного партнера с целью уменьшить вероятность оказаться отвергну-

тым!

 

Это предположение было проверено в интересном эксперименте Сары

Кислер и Роберты Барал [49]. Они убеждали студентов-испытуемых в том,

что результаты их тестов на интеллектуальные достижения либо очень вы-

соки, либо очень низки, после чего экспериментатор объявляла перерыв

и вместе с испытуемыми направлялась в кафе. Зайдя туда, эксперимента-

тор <случайно> замечала знакомую студентку, в одиночестве сидевшую за

столиком, подсаживалась к ней и знакомила с ней студента-испытуемого;

разумеется, сидящая в кафе девушка была помощницей экспериментато-

ра и оказывалась там не случайно. В одном случае, согласно условиям экс-

перимента, девушка выглядела исключительно привлекательно, в другом -

менее привлекательно.

 

Исследователи наблюдали за уровнем <романтического интереса>,

проявленного испытуемыми: пытались ли они предлагать девушке встре-

титься вновь, заплатить за кофе, попросить <телефончик>, уговорить

остаться подольше в кафе и тому подобное. Результаты оказались доста-

точно интересными: те испытуемые, которым внушили уверенность в

себе (то есть получившие якобы высокие результаты), выказали больше

интереса к <привлекательной> девушке; а испытуемые, которые чувство-

вали себя неуверенно, больше заинтересовались <непривлекательной> де-

вушкой.

 

Продолжая ту же линию анализа, Джоэл Груб и его коллеги [50]

обнаружили, что мужчин с низкой самооценкой более привлекают <тра-

диционно ориентированные> женщины, а мужчины с высокой самооцен-

кой более склонны испытывать тягу к <нетрадиционно ориентированным>

женщинам, то есть к женщинам, исповедующим феминистские ценности.

Груб предположил, что мужское предубеждение против феминисток и

других нетрадиционных типов женщин может частично являться следствием

попыток мужчин защитить свою самооценку перед лицом возникающей

угрозы. Иначе говоря, женщина, имеющая нетрадиционные взгляды, обыч-

но кажется более напористой и независимой, чем ее более традиционно

ориентированная подруга; указанные черты личности могут угрожать чув-

ствам контроля и автономии у мужчин с низкой самооценкой, и с целью

защиты своего Я-образа такой мужчина всячески умаляет достоинства жен-

щины с нетрадиционными взглядами. А мужчина с высокой самооцен-

кой, по определению, более уверен в себе, и, следовательно, испугать его

не так легко, поэтому у такого мужчины отсутствует потребность в умале-

нии достоинств напористой и независимой женщины.

 

Существует великое множество факторов, способных повлиять на

самооценку человека и, таким образом, оказать важное воздействие на

его избирательность на <рынке межличностных симпатий>. Как уже извес-

тно читателю, одним из таких факторов является физическая привлека-

 

387

13*

 

тельность: к людям привлекательным обычно относятся лучше, и это почти

наверняка способствует росту самооценки. Так как же физическая привлека-

тельность влияет на избирательность?

 

В исследовании, о котором сообщает Зик Рубин [51], нескольким мо-

лодым женщинам было предложено заполнить анкету, содержавшую вопро-

сы о том, с какими мужчинами они предпочитают встречаться; самих же

женщин (в тайне от них) экспериментаторы проранжировали по степени

физической привлекательности. Оценивая свои предпочтения, все женщины

посчитали для себя приемлемым встретиться с теми мужчинами, профессия

которых считается высокопрестижной (например, с врачами или юриста-

ми), при этом отвергнутыми оказались мужчины с непрестижными профес-

сиями (швейцары, буфетчики). Однако, когда речь зашла о том, чтобы оце-

нить приемлемость или неприемлемость тех мужчин, чьи профессии относи-

лись скорее к <среднепрестижным> (электрики, бухгалтеры, водопроводчики),

в оценках появлялись различия, обусловленные степенью внешней привле-

кательности оценивающих. Так, более привлекательные женщины оказались

и более разборчивыми, указав, что подобные кандидатуры для них неприем-

лемы, а менее привлекательные женщины ответили, что и с мужчинами

таких профессий они могли бы завязать отношения.

 

Связь между сходством и симпатией к вам. Если нам нравятся люди,

придерживающиеся сходных с нами мнений, и если нам нравятся люди,

которым нравимся мы сами, то не следует ли из этого, что нам особенно

понравится человек, если мы узнаем, что он одновременно и похож на нас

и испытывает к нам симпатию?

 

Хотя здравый смысл, казалось бы, подтверждает это, на самом деле

ответ будет: нет. Факты свидетельствуют, что два указанных фактора не явля-

ются аддитивными, то есть они не суммируются. В эксперименте, который

мы провели вместе с Эдвардом Джонсом и Линдой Белл [52], было показа-

но, что, хотя нам и приятно, когда мы нравимся человеку, который разде-

ляет наши ценности и мнения, однако гораздо более привлекательной оказы-

вается ситуация, когда мы нравимся тому, кто их не разделяет.

 

В нашем эксперименте каждая из студенток-испытуемых имела корот-

кую беседу с другой студенткой, в результате выяснялось, что они либо

согласны по ряду вопросов, либо нет. После беседы экспериментаторы уст-

роили так, чтобы испытуемая <случайно> подслушала разговор еще одной

студентки и своей собеседницы (на самом деле это была помощница экспе-

риментаторов), делившейся своими впечатлениями об испытуемой: подстав-

ная студентка в одних экспериментальных условиях давала понять, что ис-

пытуемая ей понравилась, а в других - давала понять, что не понравилась.

Какой эффект оказала эта информация на мнение испытуемой о собеседни-

це? Наибольшую симпатию испытуемые выражали тем собеседницам, с ко-

торыми у них имелись несхожие аттитьюды, но которым испытуемые понра-

вились.

 

Таким образом, хотя, в общем, нам нравятся люди, чьи аттитьюды

близки к нашим собственным, однако встреча с человеком, которому мы

нравимся, несмотря на расхождения во мнениях по каким-то вопросам,

 

388

 

приводит нас к мысли о том, что, следовательно, в нас самих есть нечто

особенное и уникальное, что привлекло этого человека. Короче говоря, в

ситуациях, когда мнения расходятся, люди склонны приходить к заклю-

чениям типа: <Этому человеку нравлюсь я сам, а не мое мнение>. А по-

скольку это умозаключение приносит особое удовлетворение, то и мы ис-

пытываем к данному человеку особую симпатию.

 

Приобретение и потеря симпатии

 

Мы уже убедились в том, что если мы кому-то нравимся, то это увеличивает

вероятность и нашей симпатии к этому человеку. Давайте подробнее рассмот-

рим эту связь.

 

Вообразим, что на коктейле вы встречаете незнакомую девушку, и

между вами завязывается оживленная беседа. Спустя некоторое время вы

просите прощения и удаляетесь, чтобы заново наполнить ваш бокал, а

когда возвращаетесь, то видите, что ваша новая знакомая стоит к вам

спиной, столь же оживленно беседуя с кем-то еще, и предметом их беседы

являетесь как раз вы! Естественно, вы стараетесь подслушать, о чем они го-

ворят. Совершенно ясно, что сказанное девушкой в ваш адрес окажет воздей-

ствие на ваши чувства к ней. По всему видно, что у нее нет каких-то скрытых

мотивов; она даже и не подозревает, что вы подслушиваете. Поэтому, если

она рассказывает собеседнику, какое благоприятное впечатление вы на нее

произвели, как вы ей понравились, каким блестящим, умным, обаятель-

ным, любезным, искренним и восхитительным человеком вы ей показа-

лись, то догадываюсь, это произведет положительный эффект: вы также

начнете ей симпатизировать. В то же время, если из ее речей будет следовать,

что вы не произвели на нее впечатления, что вы ей не нравитесь, что она

нашла вас тупым, скучным, лживым, глупым и вульгарным, то можно дога-

даться, что эти откровения отрицательно повлияют на ваши симпатии в

отношении этой девушки.

 

Идем дальше. Уверен, все вышесказанное не показалось вам очень инте-

ресным, для вас не новость, что, чем больше хорошего мы слышим о себе,

тем больше нам нравится автор комплиментов, впрочем, до тех пор, пока он

не пытается нами манипулировать. И соответственно, чем больше мы слы-

шим плохого в свой адрес, тем большую антипатию испытываем к тому, кто

это говорит. Казалось бы, это общеизвестно, однако на самом деле это

неверно'.

 

Представьте себе, что вы посетили подряд семь коктейлей, и надо ж

было случиться чуду из чудес: на всех приемах повторилась одна и та же

ситуация! Вы болтаете с девушкой несколько минут, затем покидаете ее на

время, а когда возвращаетесь, она, не зная о вашем присутствии у себя за

спиной, рассказывает о вас кому-то третьему. Во всех семи случаях это та же

самая девушка, и ее реакция на вас может оставаться одинаковой на всех

семи приемах, а может и различаться от приема к приему.

Из всех возможных вариантов четыре представляют для меня повышен-

 

389

 

ный интерес: 1) во всех семи случаях вы слышите из уст этой девушки ис-

ключительно положительные слова в свой адрес; 2) во всех семи случаях вы

слышите нечто исключительно отрицательное в свой адрес; 3) на первых

двух приемах ее оценки в ваш адрес отрицательные, но затем они начинают

постепенно сдвигаться в лучшую сторону, пока не станут <исключительно

положительными> (как в первом варианте), и дальше остаются на том же

уровне; 4) на первых двух приемах ее оценки положительные, затем посте-

пенно они снижаются, пока не достигают уровня <исключительно отрица-

тельных>, оставаясь и дальше на том же уровне.

 

А теперь вопрос: какая из описанных ситуаций сделает девушку наи-

более привлекательной в ваших глазах?

 

Согласно самому простому представлению о симпатии, как след-

ствии соотношения вознаграждений и издержек, более всего девушка по-

нравится вам в первом случае, когда она говорила о вас исключительно

положительные вещи, и менее всего она понравится (или более всего не

понравится) во втором случае, когда все сказанное девушкой было, на-

против, исключительно отрицательным. Это представляется очевидным:

поскольку положительные оценки являются своего рода вознаграждени-

ем, то чем их больше - тем лучше, и наоборот, поскольку отрицательные

оценки являются своего рода наказанием (издержками), то, соответствен-

но, чем таких оценок больше - тем хуже. Однако несколько лет назад я

разработал теорию межличностной аттракции, названную теорией приоб-

ретений-потерь и приводящую к несколько иному предсказанию [53]. Тео-

рия очень проста: она предполагает, что рост уровня позитивного, воз-

награждающего поведения со стороны другого человека оказывает боль-

шее воздействие на индивида, чем неизменная, инвариантная <награда>,

исходящая оттого же человека. Следовательно, если мы рассматриваем сим-

патию как вознаграждение, то тот человек, чья симпатия к нам будет возра-

стать со временем, будет нравиться нам больше, нежели тот, кто всегда нам

симпатизировал. Это справедливо даже и в том случае, если объем <вознаг-

раждений> был больше со стороны нашего <постоянного поклонника>.

 

Точно так же, снижение уровня вознаграждающего поведения другого

человека окажет на нас большее воздействие, чем постоянное наказующее

поведение с его стороны. Следовательно, человека, чья симпатия к нам умень-

шается со временем, мы невзлюбим больше, чем того, кому мы всегда не

нравились (даже если объем <наказаний> будет больше со стороны нашего

<постоянного недоброжелателя>).

 

А теперь вернемся на минутку к нашим коктейлям. Имея в виду вы-

шесказанное, я бы предположил, что более всего девушка понравится вам

в ситуации приобретения (когда сначала она испытывала неприязнь к вам,

но постепенно стала испытывать к вам симпатию), а менее всего - в

ситуации потерь (когда сначала она испытывала к вам симпатию, но по-

степенно стала испытывать к вам неприязнь).

 

Чтобы проверить мою теорию, мне требовался экспериментальный

аналог описанной ситуации со следующими одна за другой встречами,

однако с точки зрения контроля над течением эксперимента мне показа-

 

390

 

лось существенным сжать несколько событий в одно, но более протяжен-

ное. В экспериментах такого рода важно, чтобы испытуемый был абсолют-

но уверен в том, что выносящий оценки человек не знает, что его подслу-

шивают. Соблюдение этого требования необходимо, чтобы исключить воз-

можность возникновения у испытуемого подозрений относительно того,

не старается ли человек, говорящий в его адрес комплименты, намеренно

ему польстить.

 

Подобная ситуация ставит экспериментатора перед сложной задачей.

Центральной проблемой при выборе способов проведения эксперимента была

проблема доверия. Как можно создать правдоподобную ситуацию, в которой

испытуемый за короткий период времени: 1) вступит во взаимодействие с

заранее подготовленным сообщником экспериментатора; 2) подслушает, как

этот сообщник оценит испытуемого в разговоре с неким третьим участни-

ком; 3) еще раз включится в беседу с сообщником экспериментатора; 4) еще

раз подслушает, как тот дает ему оценки; 5) снова вступит в беседу; 6) снова

подслушает... и так далее, на протяжении нескольких циклов подобных эпи-

зодов? Действительно, трудно будет придумать хоть какую-либо <официаль-

ную версию> для объяснения происходящего, а создать осмысленную <офи-

циальную версию>, не вызывающую у испытуемых подозрений, - это ка-

жется и вовсе невозможным.

 

Однако мы вместе с Дарвином Линдером [54] все-таки придумали, как

это сделать. Приемы, которые мы использовали, чтобы решить сформулиро-

ванные выше проблемы, достаточно сложны, и знакомство с ними дает нам

уникальную возможность снова заглянуть <за кулисы> необычайно завора-

живающей социально-психологической процедуры.

 

Я хотел бы описать наш эксперимент довольно детально в надежде, что

это даст возможность читателю понять те трудности и то возбуждение, кото-

рые испытывают люди, проводящие эксперименты в социальной психоло-

гии:

 

Когда появилась студентка-испытуемая, экспериментатор поздоровался с

ней и провел в комнату для наблюдателя, соединенную с главной комнатой для

проведения экспериментов окном со специальным стеклом, обеспечивающим од-

ностороннюю видимость, и звукоусилительной системой. Экспериментатор объяс-

нил испытуемой, что на этот час запланирован эксперимент с двумя девушка-

ми: одной предстояла роль испытуемой, а другая должна была помогать в его

проведении; поскольку эта студентка пришла первой, то она и будет помощни-

цей. Сообщив это, экспериментатор попросил студентку побыть некоторое время

одной, а сам вышел якобы для того, чтобы посмотреть, не пришла ли вторая

участница. Спустя несколько минут первая девушка увидела в одностороннее

окно, как экспериментатор появился в главной комнате для проведения экспе-

риментов с другой студенткой (на самом деле это была сообщница). Эксперимен-

татор попросил сообщницу присесть и подождать его - он вскоре вернется и

объяснит ей условия эксперимента.

 

Вслед за этим экспериментатор вновь появился в комнате для наблюдателя

и начал инструктировать подлинную испытуемую, которая была убеждена, что

она-то и есть <сообщница>. Экспериментатор объяснил ей, что она должна будет

помочь ему в проведении эксперимента на выработку речевых условных рефлек-

 

391

 

сов у другой студентки. Процедура, продолжал экспериментатор, состоит в том,

что он будет вознаграждать другую студентку всякий раз, когда в процессе бесе-

ды она произнесет определенные слова, и это, согласно гипотезе, должно увели-

чить частоту употребления данных слов. Особый интерес, говорил эксперимента-

тор, <вызывает не простое увеличение частоты употребления этих слов - это уже

было обнаружено ранее. Но в данном эксперименте мы хотели бы узнать, пере-

несется ли частое употребление <поощряемых> слов в новую ситуацию - будет ли

человек чаще употреблять их в беседе с кем-то другим, <кто его не поощрял к

этому>.

 

Далее экспериментатор объяснил испытуемой, что хотел бы выработать у

другой студентки рефлекс использования существительных во множественном

числе и добиться этого, незаметно поощряя ее за каждое их употребление одоб-

рительным похмыкиванием. <Для нас важно ответить на вопрос: будет ли эта

девушка часто употреблять существительные во множественном числе в беседе с

вами, притом что вы девушку за это поощрять не станете?>

 

Затем испытуемой объяснили ее задачи: 1) она должна была внимательно

слушать беседу другой студентки с экспериментатором и фиксировать, сколь-

ко раз та употребила существительные во множественном числе; и 2) ей сле-

довало вовлечь эту студентку в серию разговоров, в которых употребление

таких существительных никак бы не поощрялось, чтобы дать возможность эк-

спериментатору послушать и выяснить, произошел ли искомый перенос ус-

ловного рефлекса. После этого экспериментатор предупредил истинную испы-

туемую, что они будут беседовать с другой студенткой попеременно - сначала

с ней заговорит испытуемая, потом экспериментатор, затем опять испытуемая, и

так далее, до тех пор, пока у каждого не наберется в сумме по семь бесед с другой

студенткой.

 

Экспериментатор пояснил испытуемой, что другая студентка не должна

знать о цели проводимого эксперимента, чтобы его результаты были чистыми.

Чтобы добиться этого, продолжал экспериментатор, следует использовать не-

большой обман, и, всячески сожалея, что приходится прибегать к таким

методам, экспериментатор все же считает необходимым сообщить другой сту-

дентке, что данный эксперимент имеет целью изучение межличностной при-

влекательности (<Не улыбайтесь! Некоторые психологи действительно интере-

суются этим>.).

 

Он сказал, что другой студентке якобы сообщат следующее: ей предстоит

серия из семи коротких разговоров с испытуемой, и в промежутках между разго-

ворами они обе - испытуемая и другая студентка - пройдут собеседования: с

другой студенткой будет беседовать экспериментатор, а с испытуемой - ассис-

тент (в другом помещении). Цель этих собеседований - выяснить, какие впечат-

ления друг о друге сформировались у обеих студенток. В заключение эксперимен-

татор пояснил испытуемой, что такая <официальная версия> даст возможность

провести задуманный эксперимент на выработку условных рефлексов, посколь-

ку другая студентка получит убедительное объяснение всей процедуры.

 

Главная переменная вводилась в процессе семи бесед экспериментатора и

другой студентки, которая, напомню, была его сообщницей. В это время истин-

ная испытуемая находилась в комнате для наблюдателя, слушая, о чем говорят

собеседники и тщательно фиксируя, сколько раз другая студентка употребляла

существительные во множественном числе. Поскольку испытуемая считала, что

другая студентка думает, будто она принимает участие в эксперименте, посвя-

щенном изучению межличностных симпатий, то для экспериментатора было впол-

не естественно расспрашивать свою сообщницу о ее впечатлениях об испытуемой.

Таким образом, испытуемая слышала о том, как ее оценивает другая студентка в

семи беседах, следующих одна за другой.

 

Заметьте для себя: использовав <официальную версию>, содержащую

еще одну <официальную версию> (насчет <эксперимента на межличностную

аттракцию>), мы смогли достичь поставленной цели без возбуждения подо-

зрений со стороны испытуемых (лишь четверо из восьмидесяти четырех за-

подозрили неладное!).

 

Итак, было создано четыре основные экспериментальные ситуации: 1 ) по-

зитивная ситуация, когда все следующие друг за другом оценки испытуемой со

стороны другой участницы были очень положительными; 2) негативная ситуа-

ция, когда все оценки были резко отрицательными; 3) ситуация приобрете-

ния, когда первые несколько оценок были отрицательными, но затем они по-

степенно становились все более положительными, достигая в итоге уровня,

равного уровню положительной оценки в позитивной ситуации; 4) ситуация

потери, когда первые несколько оценок были положительными, но затем они

постепенно становились все более отрицательными, достигая в итоге уровня,

равного уровню отрицательных оценок в негативной ситуации.

 

Результаты подтвердили наши предсказания. В ситуации приобретения

другая студентка понравилась испытуемым гораздо больше, чем в ситуации

позитивной оценки. Точно так же в ситуации потери другая студентка по-

нравилась испытуемым гораздо меньше, чем в негативной ситуации. А теперь

припомните: общая теория вознаграждений-издержек рекомендовала бы

простое алгебраическое суммирование вознаграждений и наказаний, что

привело бы нас к несколько иным выводам.

 

Полученные в этом эксперименте результаты подтвердили нашу об-

щую теоретическую позицию: приобретение оказывает большее воздей-

ствие на появление симпатии, чем набор только положительных событий;

а потеря оказывает большее воздействие, чем набор только отрицатель-

ных событий. Должно быть, что-то подобное этому имел в виду философ

Барух Спиноза, когда около трех столетий назад написал:

 

<Ненависть, полностью подавленная любовью, переходит в любовь, и эта

любовь оказывается еще большей, чем та, которую не предварила ненависть. Ибо

тот, кто возлюбил объект, прежде ненавидимый или приносящий боль, испытает

удовольствие от самого факта любви.

 

К этому удовольствию, неразрывно связанному с любовью, прибавится и

удовольствие, проистекающее оттого, что удалось снять боль, неразрывно свя-

занную с ненавистью, и сопровождающееся осознанием того, что причиной любви

является бывший объект ненависти> 155].

 

Для того чтобы действовал эффект приобретений-потерь, необходимо

наличие двух важных условий.

 

Первое состоит в том, что к приобретению или потере ведет отнюдь

не всякая последовательность положительных или отрицательных утверж-

дений - она обязательно должна быть логичной, свидетельствующей о

реальном изменении отношения,

 

Другими словами, если вы даете мне понять, что считаете меня глупым

и неискренним, а позже вы даете мне понять, что считаете меня великодуш-

 

393

 

ным и спортивным, то в данной смене мнений никакого приобретения нет

ни по моему собственному определению, ни по тому, что дал Спиноза. Дру-

гое дело, если вы первоначально дав понять, что считаете меня глупым и

неискренним, затем переменили мнение и отныне считаете меня умным и

искренним, то на сей раз это будет истинным приобретением, поскольку

оно указывает на замену отрицательного аттитьюда его реальной противопо-

ложностью. Разница, о которой идет речь, продемонстрирована в экспери-

менте, проведенном Дэвидом Метти и его коллегами [56]: эффект приобре-

тения наблюдался только в том случае, когда имела место именно четкая

смена мнений.

 

Второе условие состоит в том, что смена аттитьюда должна быть посте-

пенной. Причина ясна: резкая перемена (подобная военной команде <кру-

гом!>) во взглядах другого человека вызовет недоумение и подозрения, осо-

бенно если такая перемена не имеет серьезных фактических оснований. Если

после трех встреч Мэри считает Сэма глупым, а встретившись с ним в четвер-

тый раз вдруг сочтет его умницей, то такой драматический сдвиг не может не

породить у Сэма определенных подозрений! Постепенная же смена мнений

представляется вполне осмысленной, она не вызывает подозрений и поэто-

му лишь усиливает вашу симпатию к тому, кто вас оценивает положительно

[57].

 

Любовь и интимность

 

До сих пор мы обсуждали в основном факторы, оказывающие влияние на

наши чувства симпатии или антипатии, возникающие на ранних этапах про-

цесса знакомства. Так как первые впечатления часто долговечны, они играют

важную роль в том, захотим ли мы развивать отношения с только что встре-

тившимся человеком, захотим ли, чтобы они превратились в более близкие

и устойчивые. Но по мере углубления этих отношений в дополнение к уже

рассмотренным включаются и другие социально-психологические процессы.

 

Сейчас мы переходим к теме близких отношений междулюдьми, осо-

бое внимание обращая на чувство любви. А чуть позже мы исследуем, как с

помощью сенситивной коммуникации можно достичь в близких отношени-

ях более глубокого удовлетворения и интимности.

 

Противоположности, действительно, притягиваются - иногда. Как мы

уже видели, старая поговорка оказывается права: рыбак рыбака видит изда-

лека. Иначе говоря, люди, разделяющие одни и те же мнения, склонны сим-

патизировать друг другу. Однако мы также успели убедиться в том, что в

реальности ситуация может быть гораздо более сложной: если мы кому-то

уже нравимся, то нам этот человек понравится больше, если он от нас от-

личается.

 

Эти наблюдения согласуются с некоторыми результатами, полученны-

ми исследователями, изучавшими более продолжительные человеческие вза-

имоотношения, чем те, которые можно установить в социально-психологи-

ческой лаборатории. Например, Роберт Уинч [58], основательно изучивший

 

394

 

личностные характеристики нескольких обрученных и супружеских пар,

обнаружил, что при определенных ограниченных условиях противополож-

ности притягиваются, иными словами, люди стремятся выбрать тех, чьи

потребности и характеристики являются скорее дополняющими их собствен-

ные, нежели совпадающими с ними.

 

Читатель, вероятно, обратил внимание на то, что я употребил выра-

жение <при определенных ограниченных условиях>, ибо оказывается, что в

данной области исследований имеются противоречивые данные. Так, одни

исследователи обнаружили, что супружеские пары, как правило, имеют вза-

имодополняющие системы потребностей, а другие - получили прямо про-

тивоположный результат, свидетельствующий о том, что такие пары, как

правило, имеют похожие системы потребностей. Мое собственное предпо-

ложение состоит в следующем. Какое из двух утверждений справедливо: <ры-

бак рыбака видит издалека> или же <противоположности притягиваются друг

к другу>, - зависит от того, какие именно характеристики личности рас-

сматриваются.

 

Вообразите себе человека, который высоко ценит чистоплотность и

опрятность. У такого вряд ли возникнет желание сочетаться браком с женщи-

ной, которая проявляет неряшливость; точно так же и женщина-неряха не

придет в восторг от перспективы выйти замуж за чистюлю и аккуратиста. Так

что, резонно предположить, что <рыбак-чистюля> увидит издалека <рыбака-

чистюлю>, а <рыбак-неряха> - <рыбака-неряху>. Аналогичным образом, у

экстраверта могут не сложиться отношения с интровертом, чье представле-

ние о счастье заключается в возможности сидеть дома, смотря телевизор.

Также верно, что люди, схожие в том, что касается благосостояния, интел-

лекта, религиозных предпочтений, внешней привлекательности, уровня об-

разования и физического роста, тяготеют к тому, чтобы держаться вместе,

особенно при продолжительных взаимоотношениях [59].

 

В то же время, если мы взглянем на иной набор характеристик, скажем,

на заботливость и зависимость, то нашему взору предстанет совсем другая

картина. Заботливый мужчина может оказаться несчастен, если выберет себе

в партнерши женщину в высшей степени независимую, и наоборот. А что

может быть лучше для зависимого мужчины, чем прожить жизнь <на груди>

у женщины, которой, действительно, доставляет удовольствие быть забот-

ливой? Это верно и в отношении таких полярных качеств, как мужествен-

ность-женственность, напористость-пассивность и доминантность (власт-

ность)-подчиненность. А вот еще один пример, на сей раз шутливый: можно

ли представить пару более счастливую, чем союз садиста с мазохисткой, или

наоборот?

 

Когда дело касается длительных отношений, взаимодополняемость по-

требностей взаимодействует с социологическими факторами, и это взаимо-

действие играет значительную роль в определении того, до каких пор двух

человек будет притягивать друг к другу, и до каких пор они будут оставаться

вместе. Общество устанавливает определенные ролевые нормы для супружес-

ких пар. Так, например, на большей части земного шара общество ожидает,

что мужья будут сравнительно более доминантны, а жены - более подчи-

 

395

 

ненны. Если взаимодополняемость потребностей супружеской пары соответ-

ствует ролевым нормам, установленным обществом, шансы на то, что брак

будет удачным, возрастают.

 

Следует также отметить, что, хотя идея взаимодополняемости потребно-

стей и идея схожести мнений часто ведут к противоположным предсказаниям

относительно аттракции, это не неизбежно: люди с определенными взаимодо-

полняющими личностными потребностями могут прийти к полному согласию

по какому-то конкретному вопросу. Возвращаясь к вышеупомянутому приме-

ру, кажется вполне вероятным, что властный мужчина и подчиненная женщина

будут разделять одно и то же мнение по поводу дифференциации семейных

ролей: мужчина должен доминировать, а женщина - подчиняться. Очевидно,

эти ролевые нормы могут измениться, и они меняются. Я предвижу (и наде-

юсь!), что, по мере того как мужчины и женщины будут все больше осознавать

значение андрогинии, ролевые нормы девятнадцатого века - доминирующий

муж и подчиненная жена - будут подвергаться все большим изменениям.

 

К определению любви. Что такое любовь? Является ли она, к примеру,

просто более интенсивным выражением симпатии, или же это что-то со-

вершенно отличное? Существуют ли разные типы любви, или в основе своей

все они одинаковы?

 

Хотя на протяжении веков поэты и философы, а позже и социальные

психологи задавали себе эти и подобные им вопросы, касающиеся любви,

однако ответов на них, удовлетворивших бы всех, пока нет. Трудности в

определении любви оказываются, по крайней мере отчасти, тесно связа-

ны с тем фактом, что любовь представляет собой не унитарное, одномер-

ное состояние, а скорее сложный, многоликий феномен, характерный

для широкого диапазона человеческих взаимоотношений. Действительно, ведь

мы называем одним и тем же словом <любовь> такие отличные друг от друга

отношения, как отношения между возлюбленными, между супругами, меж-

ду родителями и детьми и между близкими друзьями!

 

Принимая во внимание эту сложность, социальные психологи раз-

вили многообразные подходы к категоризации и описанию многочислен-

ных форм любви.

 

Например, Зик Рубин рассматривает любовь как понятие, отличное

от симпатии; в соответствии с этим он разработал специальные анкеты,

позволяющие измерить и первое и второе состояние [60]. Так, по Рубину,

любовь - это не просто большее <количество> симпатии, обычно это и

качественно иной набор чувств и забот в отношении того, кого любят.

Симпатия, с точки зрения Рубина, отмечена восхищением и дружеской

аффектацией, отраженными в таких высказываниях, как: <X - это такой

человек, каким хотел бы быть и я>. В противоположность этому любовь

обычно включает чувство сильной привязанности, интимности, глубокой

заботы о благополучии любимого. Вот примеры составленной Рубиным

шкалы любви: <Если бы мне никогда не довелось быть вместе с N, я был бы

несчастен> (привязанность) и <Я чувствую, что мог бы довериться N абсо-

лютно во всем> (интимность).

Рубин предъявил свои шкалы любви и симпатии студентам, которые

 

396

 

поддерживали устойчивую любовную связь, но не были обручены, и проин-

структировал их заполнить пункты шкалы (типа тех двух, что приведены

выше) сначала в отношении своих любовных партнеров, а затем в отноше-

нии своих друзей того же пола. В среднем, и мужчины, и женщины в равной

степени испытывали любовь к своим партнерам; в то же время их оценки

своих партнеров по шкале симпатии совпадали не столь сильно. Рубин также

обнаружил, что, чем выше были оценки любовной пары по шкале любви,

тем с большей вероятностью оба партнера, составляющие эту пару, были

убеждены в том, что со временем они поженятся. Что касается оценок дру-

зей, то мужчины и женщины сообщали о равном уровне симпатии по отно-

шению к своим друзьям того же пола, но женщины выражали большую

любовь к своим подругам, нежели мужчины - к своим друзьям.

 

В другом исследовании Рубин приводил любовные пары в лаборато-

рию и сквозь стекло, обеспечивающее одностороннюю видимость, на-

блюдал, как долго они поддерживали одновременный зрительный кон-

такт друг с другом. Оказалось, что пары с высокими оценками по шка-

ле любви смотрели друг другу в глаза чаще, чем пары с низкими оценками

[61].

 

Исследование Рубина ведет к мысли, что переживание любви может

решительно отличаться от переживания симпатии, другие же исследова-

тели привлекли внимание к различным видам самого чувства любви. Так,

Элайн Уолстер (Хэтфилд) вместе с Биллом Уолстером [62] различают два

основных типа любви: страстную и товарищескую. Страстная, или роман-

тическая любовь характеризуется сильными эмоциями, сексуальным же-

ланием и сосредоточенностью человека на предмете своей любви. Начало

такой любви характеризуется чаще всего быстротой, нежели постепеннос-

тью, и почти неизбежно пламенная природа страстной любви остывает со

временем. В некоторых случаях страстная любовь может стать прелюдией к

возможной товарищеской любви - более спокойному и стабильному чув-

ству, отмеченному взаимным доверием, возможностью положиться друг на

друга и теплотой. В сравнении с характерной кратковременностью страстной

любви, товарищеская любовь, как правило, длится дольше и становится со

временем глубже.

 

Хотя различие между страстной и товарищеской любовью существен-

но, не менее важно осознать, что эти две формы любви не являются вза-

имоисключающими. Как заметила Шэрон Брем [63], страстную и товари-

щескую любовь лучше всего рассматривать как крайние точки некоего

континуума. Продолжая эту линию рассуждений, различные взаимоотно-

шения можно трактовать как сложные чувства, в которых оба типа любви

смешаны в различных пропорциях. Точно так же можно трактовать и раз-

личные фазы в развитии отдельного (единичного) взаимоотношения.

Следовательно, в процессе развития долговременных взаимоотношений (та-

ких, например, как счастливый брак) товарищеская любовь может приоб-

ретать большую значимость даже в том случае, когда сохраняются элементы

и страстной любви.

В поисках общинных отношений. Предположим, что вы снимаете квар-

 

397

 

тиру на пару со знакомым, которого зовут Сэм. Он почти никогда не моет

посуду, не выносит мусор и не убирает комнату. Если вы хотите, чтобы в

вашем доме царил порядок, вам приходится заниматься всем этим самому.

Можно догадаться, что спустя некоторое время вы почувствуете, что с

вас хватит. Однако давайте теперь предположим, что Сэм - ваш близкий

друг или возлюбленный. Вы все еще полагаете, что с вас хватит?

 

Маргарет Кларк и Джадсон Миллс [64] провели важное различие

между обменными и общинными взаимоотношениями.

 

Люди, состоящие в обменных отношениях, хотят быть уверенными,

что достигнута какая-то справедливость в распределении вознаграждений

и издержек между обоими партнерами. Во взаимоотношениях подобного

типа, как только наступает существенный <дисбаланс>, оба партнера не-

довольны: тот, кто находится в худшем положении, обычно испытывает

гнев или впадает в депрессию, тот, кто находится в лучшем, испытывает

чувство вины [65].

 

В противоположность обменным отношениям общинные отношения

отличаются тем, что никто из партнеров не ведет счет вознаграждениям и

издержкам. Скорее, каждый из партнеров будет готов пожертвовать собой

ради другого и с готовностью примет помощь партнера, если будет в ней

нуждаться. Хотя находящиеся в общинных отношениях не совсем безраз-

личны к тому, чтобы добиваться относительной справедливости, они не

воспринимают это слишком болезненно и сохраняют веру в то, что какая-

нибудь справедливость когда-нибудь да наступит. Чем ближе и интимнее

отношения, тем более общинными они становятся. Кларк и Миллс пред-

полагают, что своеобразные контракты, в которых люди, собирающиеся

пожениться, точно оговаривают, чего они ожидают от партнера, с большей

вероятностью подорвут их любовь, нежели усилят ее.

 

Не приходится говорить о том, что научное изучение подобных про-

блем чрезвычайно затруднено. Тем не менее Маргарет Кларк, Джадсон

Миллс и их коллеги проделали ряд продуманных экспериментов, которые

помогли схватить самую суть этого важного деления отношений на обмен-

ные и общинные.

 

Например, в одном из их экспериментов [66] каждый испытуемый

был сведен в пару либо с очень близким другом, либо с незнакомым

человеком. Затем партнера приглашали в другую комнату для выполнения

сложного задания. Одним испытуемым сказали, что в случае, если партне-

ру потребуется помощь, тот подаст сигнал с помощью переключателя,

меняющего освещение в комнате, где находился испытуемый; а другим

испытуемым сказали, что изменение освещения будет означать, что у парт-

нера дела идут нормально, в помощи он не нуждается и скоро закончит

выполнение задания, за которое получит награду и разделит ее с испыту-

емым. После этого экспериментаторы наблюдали, как часто испытуемые бро-

сали взгляды на лампочки, пытаясь определить, сигналит ли им партнер или

нет.

 

Результаты оказались следующими. Когда партнером оказывался не-

знакомый человек (обменные отношения), испытуемые проводили гораз-

 

398

 

до больше времени, уставившись на лампочки, в том случае, когда им сказа-

ли, что изменение освещения будет означать возможную награду. Когда же

партнером оказывался близкий друг (общинные отношения), испытуемые в

течение большего времени глядели на лампочки в том случае, когда им ска-

зали, что это может означать просьбу о помощи со стороны партнера. Короче

говоря, даже в этой достаточно <стерильной> обстановке научного экспери-

мента исследователям удалось показать, что люди, состоящие в общинных

отношениях, стремятся откликнуться на потребности партнера.

 

Теория приобретений-потерь: выводы, касающиеся близких отношений.

Увы, в любви ничто никогда не происходит так просто. Как недавно указал

Стив Дак [67], долговременные, близкие, общинные отношения, вдобавок

к огромным преимуществам, содержат также и свои менее привлекательные

<темные стороны>.

 

С целью изучения одной из этих малопривлекательных <темных сто-

рон> давайте сначала еще раз рассмотрим отличие страстной любви от

товарищеской. По сравнению со взлетами и падениями первой, более устой-

чивый и предсказуемый ритм второй приносит свои вознаграждения: пре-

имущества развивающихся, долговременных отношений включают в себя

эмоциональную безопасность и бесценный комфорт благодаря тому, что ты

принят человеком, которому известны и твои слабые места, и твои достоин-

ства.

 

Однако оказывается, что в самой природе близких отношений зак-

лючена некая фундаментальная ирония, выраженная словами хорошо из-

вестной баллады: <Ты всегда причиняешь боль тому, кого любишь>. Почему

так происходит?

 

Вспомним упомянутый при обсуждении теории приобретений-по-

терь удивительный факт: нам доставляет большее удовольствие, когда чьи-

то первоначально отрицательные чувства по отношению к нам постепен-

но перерастают в положительные, чем когда чувства этого человека все

время были неизменно положительными! И наоборот, мы, как правило,

больше страдаем оттого, что человек, вначале относившийся к нам поло-

жительно, постепенно изменил свое отношение на отрицательное, чем

оттого, что он всегда относился к нам отрицательно. Какие же выводы

можно сделать для долговременных взаимоотношений из этих закономер-

ностей?

 

Одна из возможностей заключается в том, что, стоит нам обрести

уверенность в позитивном по отношению к нам поведении какого-либо

человека, как он может стать менее мощным источником вознагражде-

ний, нежели незнакомец. Действительно, приобретение симпатии является

более сильной наградой, чем постоянный уровень симпатии. Поведение

же близкого друга, или матери, или брата, или любовника в этом отноше-

нии находится почти на высшем уровне благоприятствования, поэтому все

указанные люди не могут дать нам каких-либо новых приобретений. Можно

сказать и по-другому: стоит нам привыкнуть к проявлению со стороны друга

любви, услуг и похвал, и подобное поведение уже не будет свидетельствовать

о его положительном отношении к нам.

 

399

 

Из этого следует, что любимый человек является значительным потен-

циальным источником наказания. Потому что, чем ближе отношения и чем

сильнее в прошлом мы ощущали симпатию и другие проявления положи-

тельного отношения к нам со стороны любимого человека, тем большее

опустошение в нашей душе производит потеря этого отношения. Таким об-

разом, получается, что старый друг обладает большими возможностями при-

чинить боль тому, кого любит, но очень малыми возможностями сколько-

нибудь заметно вознаградить его.

 

Прояснить эту мысль поможет следующий пример. После двадцати

лет супружества преданно любящие друг друга муж и жена одеваются на

торжественный ужин. При появлении супруги муж не может скрыть вос-

хищения: <Боже, дорогая, ты выглядишь потрясающе!> Она слышит его

слова, но восторга они могут ей не доставить: она и так знает, что муж

находит ее привлекательной, и, скорее всего, услышав это в тысячный

раз, жена вряд ли от радости закружится по комнате! В то же время, если

нежно любящий муж в прошлом всегда был щедр на комплименты жене, а

сейчас вдруг заявит ей, что она явно теряет былую красоту и становится

довольно непривлекательной, то результатом сказанного будет огромная

душевная боль, поскольку данные слова свидетельствуют о потере симпа-

тии к ней со стороны мужа.

 

Так что же, жена обречена либо на скуку, либо на душевную боль?

Нет, поскольку вокруг есть и другие люди. Предположим, мистер и мис-

сис Любящие прибывают на торжественный ужин, и там совершенно не-

известный им обоим мистер Незнакомец завязывает беседу с миссис Любя-

щей. Спустя какое-то время он совершенно искренне говорит ей, что нахо-

дит ее очень привлекательной. Держу пари: этот комплимент она не воспримет

как скучный! Сказанное мистером Незнакомцем представляет собой весьма

заметное приобретение для нее, позволяет ей воспрянуть духом и вследствие

этого увеличивает также и ее симпатию к незнакомцу.

 

Подобное рассуждение согласуется с результатами ранее проведенных

экспериментов. Так, О. Дж. Харви [68] обнаружил, что когда источником поло-

жительных оценок для испытуемых выступали либо незнакомые им люди, либо

их близкие друзья, то испытуемые более положительно реагировали на незна-

комых людей, чем на друзей. Более того, испытуемые, как правило, негативно

реагировали на друзей, а не на незнакомцев, когда те выступали в роли источ-

ника отрицательной оценки испытуемых.

 

Точно так же, в результате многих экспериментов было показано, что

незнакомые люди оказывают большее влияние на поведение маленьких де-

тей, чем их родители или другие знакомые взрослые [69]. Большинство детей

привыкли к тому, что родители и другие знакомые взрослые оказывают им

внимание, поэтому дополнительная положительная оценка со стороны этих

людей не представляет для детей большого приобретения. Однако благопри-

ятное мнение, высказанное незнакомым человеком, является приобретени-

ем и, согласно теории приобретений-потерь, должно повлиять на улучше-

ние поведения ребенка.

Подобные факты и рассуждения рисуют достаточно мрачную картину

 

400

 

человеческой природы: кажется, мы вечно обречены искать поддержки со сто-

роны незнакомых людей, в то время как друзья и другие близкие люди прино-

сят нам боль. Однако давайте не будем спешить с этим выводом и вернемся

немного назад. А именно, приглядимся внимательнее к тому воздействию, ко-

торое оказывают приобретение или потеря положительного отношения на наше

поведение в отношении близких друзей или незнакомцев.

 

Одно из исследований имеет к этому самое прямое отношение. Джоан-

на Флойд [70] разделила группу маленьких детей так, что каждый ребенок ока-

зался в паре либо с близким другом, либо с незнакомым ребенком. Затем одно-

му из детей в каждой паре было разрешено включиться в игру и выиграть в итоге

несколько безделушек. Экспериментатор предложил ребенку поделиться выиг-

ранными <трофеями> со своим напарником, причем экспериментатор создавал

у напарника определенное впечатление скупости или щедрости делящегося. Так,

одних напарников убедили, что друг (или незнакомый ребенок) проявил в

отношении них щедрость, а других - что он пожадничал. После этого каждый

ребенок, получивший подарок от друга или незнакомца, сам в свою очередь

получил возможность выиграть несколько безделушек, и его тоже попросили

поделиться своими трофеями с партнером.

 

Как и ожидалось, дети проявили наибольшую щедрость в условиях

приобретений и потерь, а именно, по отношению к щедрым незнакомцам

и скупым друзьям. Короче говоря, они оказывались относительно скупыми по

отношению к скупым незнакомым детям (а почему бы и нет? Ведь те вели

себя именно так, как от них можно было ожидать!) и к щедрым друзьям

(<мой друг щедр ко мне - подумаешь, новость!>). Но когда у детей возникало

ощущение того, что они могут приобрести нового друга (щедрого незнаком-

ца), они проявляли щедрость; точно так же, когда возникала опасность ио-

терять друга (который оказался скупым), они также проявляли щедрость.

 

Итак, хотя слова <ты всегда причиняешь боль тому, кого любишь>,

похоже, верны, одновременно мы выяснили и другое обстоятельство: при-

чиненная боль побуждает человека реагировать доброжелательно, чтобы

попытаться восстановить положительный характер отношений, а не отве-

чать взаимностью. Этот результат все же несколько успокаивает, ибо при-

водит к мысли, что люди, возможно, стремятся вести себя так, чтобы

сохранить стабильность своих взаимоотношений.

 

Следуя этому ходу мыслей, начиная с такой древности, как 46 г. до

н.э., и заканчивая совсем недавним 1990 г., различные комментаторы -

от Цицерона [71] до Джона Харви и его коллег [72] - высказывали мысль

о том, что в рамках общинных отношений чувство боли и конфликт могут

привести к здоровому и стимулирующему новому пониманию партнерами

друг друга и самих себя.

 

Как это понимание может возникнуть? Ключ к разгадке легко обна-

ружится, если мы еще раз обратимся к случаю наших супругов - мистера

и миссис Любящих. Конечно, в распоряжении у мистера Любящего доста-

точно возможностей причинить боль супруге, например, критикуя ее. Одна-

ко и миссис Любящая, понимая всю важность отношений, будет стараться

внимательно выслушать замечания мужа и принять их к сведению, а также

 

401

 

пойти на некоторые изменения в своем внешнем облике, чтобы вновь при-

влечь внимание мистера Любящего. Верно и обратное: если миссис Любящая

резко изменит свое высокое мнение о супруге, то он скорее всего обратит на

это серьезное внимание и предпримет определенные действия с целью вер-

нуть ее благорасположение. Отношения становятся воистину творческими и

продолжают развиваться, когда оба партнера стараются разрешать конфлик-

ты, не загоняя их внутрь и не маскируя, а стремясь к росту и творческому

изменению. В этом процессе особую важность приобретает такое качество

отношений, как аутентичность, или подлинность.

 

Продолжая эту мысль дальше, я бы предположил следующее: чем более

честны и подлинны взаимоотношения, тем меньше вероятность того, что

они достигнут некоего скучного и омертвелого плато, на котором оказались

(в нашем гипотетическом примере) мистер и миссис Любящие. Иначе гово-

ря, я считаю, что близкие отношения, в которых партнеры не обеспечивают

друг друга приобретениями в виде взаимных положительных оценок, почти

наверняка являются отношениями, в которых партнеры не открыты и не

честны по отношению друг к другу. В таких закрытых отношениях люди стре-

мятся подавить свое раздражение и держать отрицательные чувства к другому

внутри себя. А в результате получается хрупкое равновесие, на вид оно ус-

тойчивое и позитивное, но на самом деле готовое рассыпаться под воз-

действием внезапного изменения в чувствах. К сожалению, это, по-види-

мому, весьма распространенный тип взаимоотношений между людьми в

нашей стране.

 

Напротив, в открытых, честных и аутентичных отношениях, когда люди

способны делиться своими истинными чувствами и впечатлениями (пусть и

отрицательными) друг с другом, подобное равновесие не достигается. Ско-

рее наблюдается постоянное колебание чувств вокруг точки относительно

высокого взаимного принятия.

 

Действительно, специальное исследование [73] показало, что у супру-

гов, которые используют интимный, неагрессивный, однако все же конф-

ронтационный метод разрешения конфликтов, наблюдается большее удовлет-

ворение от брака. В подобного типа отношениях партнеры приближаются к

ситуации приобретения, смоделированной в описанном ранее эксперимен-

те. Точно так же во множестве исследований феномена самораскрытия было

показано, что для развития близких отношений необходим обмен сообще-

ниями об интимных и важных аспектах своей индивидуальности, как положи-

тельных, так и отрицательных,

 

Более того, было показано, что при прочих равных условиях чело-

век нравится нам больше после того, как мы открылись ему в чем-то важ-

ном, даже если речь шла о чем-либо неприятном. Мы также склонны ис-

пытывать большую симпатию к другим людям, если они оказали нам честь,

открыв что-то глубоко интимное и отрицательное о себе самих; это осо-

бенно справедливо для человека, который в обычных условиях несколько

отстранен и замкнут: его открытое поведение по отношению к нам под-

разумевает, что он нашел в нас что-то особенное, заставившее его от-

крыться [74].

402

 

Подведем итоги. По мере того как отношения становятся более близки-

ми, интимными, все большую важность приобретает такое качество отноше-

ний, как аутентичность, то есть наша способность покончить с попытками

производить хорошее впечатление, и начать открывать о нас самих что-то,

может быть, даже и неприятное, но зато подлинное. В дополнение к этому

мы должны быть готовы передать нашим любимым и друзьям всю широту и

многообразие своих чувств, конечно, при соответствующих условиях и та-

ким образом, чтобы это отражало нашу заботу о близких нам людях.

 

Вновь возвращаясь к нашим супругам Любящим, следует сказать, что

если эти два человека действительно любят друг друга, то они смогут долго

находить удовлетворение и вдохновение в своих отношениях, научившись

выражать как положительные, так и отрицательные чувства, а не стараться

все время быть друг для друга только <милыми> и <приятными>.

 

Интимность, аутентичность

и общение*

 

Открытое, честное общение с любимым человеком, включающее в себя спо-

собность разделить с ним как положительные, так и негативные чувства, -

задача не из легких.

 

Давайте представим следующий сценарий.

Фил и Алиса Хеншоу моют посуду. У них только что состоялась вече-

ринка, а сейчас друзья разошлись, и настало время прибрать в комнате. На

протяжении всего вечера Алиса демонстрировала все выигрышные качества

своей личности - шарм, ум, живость, однако Фил, которому это обычно

нравилось, на сей раз чувствует себя обиженным и даже немного злится. Ему

показалось, что во время развернувшейся на вечеринке дискуссии, касав-

шейся политики, Алиса выразила несогласие с точкой зрения мужа и приня-

ла точку зрения Тома. Более того, на протяжении всего вечера она, похоже,

выказывала ему излишнее внимание, фактически ее поведение можно было

бы охарактеризовать как легкий флирт!

 

Фил погружен в раздумья: <Я так ее люблю, и мне не хотелось бы,

чтобы она вела себя подобным образом. Может быть, я перестаю ее интере-

совать? Боже, если она меня бросит, я не знаю, что сделаю! Но действитель-

но ли ее привлекает Том?> Однако вслух он произносит следующее: <Весь

вечер ты разве что не кидалась Тому на шею! Все это видели. Ты вела себя

просто глупо>.

 

Что касается Алисы, то для нее Фил очень значим. Она знает, что в этот

вечер ей удалось высказать ряд ярких мыслей, особенно во время завязав-

шейся дискуссии о политике, а Фил не признал интеллектуального вклада

жены в эту дискуссию: <Он считает меня домохозяйкой и больше никем>.

 

* Используемый автором термин <communication> в данной главе переводится синонимичны-

ми терминами <общение> и <коммуникация>. - Примеч. научного редактора.

 

403

 

И вот какой диалог далее разворачивается между супругами:

 

Алиса: Не понимаю, о чем ты. Тебя просто взбесило, что я позволила себе нс

согласиться с тобой по поводу последнего президентского предложения о налогах,

а Том меня поддержал. Думаю, что я была права.

 

Фил: Он тебя поддержал'. Ты шутишь? А что ему еще оставалось, когда ты

почти уселась ему на колени. Гости не знали, куда себя деть от смущения!

Алиса (подзадоривая мужа): Что такое, Фил? Мне кажется, ты ревнуешь!

Фил: Ревную"'. Да я и цента не дам за... Словом, если хочешь казаться шлю-

хой - валяй, это твое дело!

 

Алиса (закипая): Послушай, но это же старомодно! Ради Бога, ты читаешь

мне нотации, как будто мы живем в викторианскую эпоху*... И это нс в первый

раз!

 

Фил: Это доказывает, как плохо ты меня знаешь. Другие считают меня вполне

современным человеком, даже передовым.

 

Алиса (с долей сарказма): О да! Убеждена, что ты уже успел произвести

впечатление на всех секретарш у себя на работе.

 

Фил'. Так... Это что - намек?

 

В ответ на последнюю реплику-вопрос Алиса хранит ледяное молчание.

Фил пытается добиться от жены какого-то ответа, но терпит неудачу, после

чего вихрем вылетает из комнаты, хлопнув дверью.

 

Что происходит? Перед нами - двое людей, которые важны друг для

друга. Что заставило их вовлечься в эту отвратительную, обидную и злобную

словесную перепалку?

 

Одной из главных характеристик, отличающих людей от других живых

существ, является наша уникальная способность обмениваться сложной ин-

формацией с помощью высокоизощренного языка. Тончайшие оттенки ком-

муникации, которая возможна между людьми и отделяет нас от других жи-

вых существ, воистину вызывают благоговение, и тем не менее часто эта

коммуникация приводит к взаимному непониманию. Более того, непонима-

ние как раз типично в отношениях близких и значимых друг для друга парт-

неров! Хотя спор между нашими супругами, Филом и Алисой, и гипотети-

ческий, однако он совсем не нереалистичен, скорее он типичен: я прослушал

сотни подобных бесед в качестве консультанта, пытавшегося наладить отли-

чавшиеся тенденциозностью, отсутствием прямоты и взаимным непонима-

нием процессы общения между партнерами.

 

Проанализировать спор между Филом и Алисой было бы относительно

просто. Дело в том, что для каждого из спорящих была характерна сильная

обеспокоенность, и оба не смогли или не захотели ясно и недвусмысленно

назвать причину своего беспокойства. Так, для Алисы поведение мужа несло

в себе угрозу ее интеллектуальной компетентности: женщина боялась, что он

считает ее тупой. Ее главный скрытый упрек мужу в состоявшемся споре

заключался в том, что Фил не оценил по достоинству силу ее аргументов во

 

* Конец прошлого века, время правления английской королевы Виктории, отличавшееся

показной строгостью нравов.

 

404

 

время дискуссии на темы политики. А единственной причиной, по которой

Том обратил на нее внимание или заинтересовался ее высказываниями, по

мнению Фила, были лишь ее похоть и желание пофлиртовать. Это ее обиде-

ло, вызвало угрозу ее самооценке и разозлило. Обиду Алиса затаила в себе, а

гневу дала волю, однако она не просто выражала гнев, она выбрала наступа-

тельную тактику и атаковала мужа обвинениями, суть которых сводилась к

тому, что он зануден и неинтересен.

 

Что касается главной причины беспокойства Фила, то она скорее всего

заключалась в его чувстве неуверенности в себе. Получая удовольствие от

того, насколько жива его жена в общении, Фил, похоже, боялся того, что с

возрастом он может потерять свою собственную привлекательность как муж-

чина. Следовательно, он предположил, что согласие Тома с точкой зрения

Алисы сродни тому, что они объединились против него, ее мужа, и из-за

собственной неуверенности Фил приплел к этому еще и сопутствующие

сексуальные мотивы. Когда Алиса назвала его <старомодным>, он, казалось,

услышал лишь <старый> и быстро организовал оборону для защиты своей

мужественности и сексуальной привлекательности, которые жена под влия-

нием собственного гнева подвергла осмеянию, затронув болезненную для

мужа тему,

 

Подобный тип спора не является чем-то необычным среди людей, со-

стоящих в близких отношениях. Все время возникают какие-то важные чув-

ства и причины для беспокойства; однако, вместо того чтобы прямо и честно

обсудить их, люди позволяют своим чувствам перерасти во враждебность,

которая лишь усиливает обиду и неуверенность, вызвавшие первоначальный

спор. И, поскольку число разводов в Соединенных Штатах Америки продол-

жает стремительно расти, представляется вполне оправданным серьезно за-

думаться над тем, почему это происходит.

 

Было бы глупо утверждать, что вся злоба, несогласие, обида и враж-

дебность, возникающие между теми, кто, казалось бы, ценит друг друга,

являются функцией лишь плохой или неадекватной коммуникации. Часто

близкие отношения характеризуются конфликтами иного рода - конфлик-

тами потребностей, ценностей, желаний и целей. Эти конфликты вызывают

стрессы и напряжения, с которыми людям приходится либо жить, либо

разрешать их путем компромисса, односторонних уступок или прекращения

самих отношений.

 

Однако часто в основе проблемы лежит главным образом именно ком-

муникация. Возвращаясь к нашему примеру с Филом и Алисой, зададимся

вопросом: как бы мог Фил по-другому общаться с женой в данной ситуа-

ции?

 

Предположим на минуту, что вы - Фил. А Алиса - человек, который

для вас очень важен, приближается к вам и произносит следующее (причем

тоном, далеким от каких-либо обвинений и осуждений):

 

Я чувствую неуверенность в том, что касается моего интеллекта; по мень-

шей мере, меня заботит, как люди оценивают меня в этом качестве. Поскольку

важнее тебя для меня никого в этом мире нет, мне бы доставило особое удо-

 

405

 

вольствие твое одобрение моих суждений, которые покажутся тебе умными или

значимыми. Когда мы с тобой расходимся во взглядах по какому-то важному

вопросу и ты резко обрываешь меня или невнимательно слушаешь, что я гово-

рю, это лишь увеличивает мою неуверенность. Вот и сегодня вечером, когда мы

заспорили о политике, мне бы доставило такую радость, если бы ты похвалил

некоторые из моих идей или выводов!

 

А теперь вообразите себя на месте Алисы. Первым начинает высказы-

ваться Фил и делает это следующим образом:

 

Это трудный разговор, однако я все же попытаюсь. Не знаю, что это на

меня находит в последнее время, но я действительно испытал ревность сегодня

вечером. Нелегко говорить об этом, но... вот как все выходит: мне показалось, что

ты и Том так близки друг другу и интеллектуально, и физически, что я почув-

ствовал себя обиженным и брошенным. В последнее время меня часто беспокоит,

что я уже вступаю в средний возраст, это может показаться глупым, но я и

вправду чувствую, как становлюсь более медлительным, чаще устаю, обрастаю

брюшком. Мне постоянно требуется подтверждение, что ты все еще находишь

меня привлекательным. Мне бы очень хотелось, чтобы ты глядела на меня таки-

ми же глазами, как сегодня вечером ты глядела на Тома.

 

Позволю себе высказать догадку: большинство людей восприняло бы и

должным образом отреагировало бы на подобный тип прямого разговора. Под

последним я понимаю ясно высказанное отношение к собственным чувствам

и беспокойствам, лишенное обвинений, осуждений или высмеиваний парт-

нера. Прямой разговор эффективен исключительно потому, что дает воз-

можность реципиенту выслушать вас, не включая своих защитных механиз-

мов.

 

Прямой разговор кажется таким простым делом, и очевидно, что он

эффективен; почему же люди не пользуются им? Главная причина в том, что

он не так легок, как кажется.

 

В процессе взросления - а происходит оно в обществе, основанном на

конкуренции, соревновании, - большинство из нас учится защищать себя,

становясь сравнительно неуязвимыми. Испытав обиду, мы умеем не показы-

вать этого окружающим, вместо этого мы научились либо избегать в дальней-

шем того, кто нанес нам обиду, либо же <лягнуть> его в ответ, выразив

гнев или прибегнув к насмешке. Как мы уже видели, подобное поведение

обычно приводит либо к оборонительной реакции, либо к контратаке, и

происходит дальнейшее усиление противостояния.

 

Если говорить вкратце, то общество учит нас следующему: никогда не

показывай на людях свою уязвимость. Подобная стратегия может оказаться

полезной, а в некоторых ситуациях - даже единственно возможной, однако

во многих ситуациях она является неуместной, дисфункциональной и кон-

трпродуктивной.

 

Вероятно, вы поступите мудро, если не покажете своей уязвимости

тому, кто является вашим заклятым врагом, но почти наверняка ваш посту-

 

406

 

пок не будет мудрым, если вы будете скрывать вашу уязвимость от того, кто

является вашим другом и кому вы небезразличны. Так, если бы Алиса и Фил

узнали о неуверенности друг друга, то каждый из них мог бы вести себя

таким образом, чтобы его партнер почувствовал большую уверенность в себе.

Однако ввиду того, что оба они слишком крепко усвоили своего рода соци-

альный урок - <лучше нападать, чем открываться>, они, хотя и непреднаме-

ренно, но вступают на путь конфликта.

 

А проблема часто бывает еще более сложной, чем в описанном примере.

Кажется, что оба наши героя - и Фил и Алиса все-таки неплохо осознают

свои собственные переживания и беспокойства. В конфликт же, и явно серь-

езный, супруги вступили, в основном ввиду трудностей в общении, из-за

того, что не смогли сообщить друг другу о своих обидах и чувстве неуверен-

ности. Однако во многих ситуациях люди к тому же плохо осознают свои же

собственные потребности, желания и чувства! Вместо этого они испытывают

неопределенные чувства дискомфорта или неудовлетворенности, причину

которых затрудняются точно установить. Часто возникает неверная атрибу-

ция; например, Фил может испытывать дискомфорт и приписывать его чув-

ству неловкости от якобы имевшего место флирта жены, вместо того чтобы

искать причину в своей внутренней неуверенности, связанной со вступлени-

ем в средний возраст.

 

Таким образом, если мы не понимаем своих собственных чувств и не

можем ясно высказать их самим себе, мы не сможем и сообщить о них дру-

гому человеку. Ключевым моментом здесь становится сенситивность (чув-

ствительность). Сможем ли мы научиться большей сенситивности по отно-

шению к своим собственным чувствам? Сможем ли научиться быть сенси-

тивными по отношению к другим людям - так, чтобы в ситуации, когда

они открыли-таки перед нами свою уязвимость, мы могли бы отнестись к

ним с должным вниманием и уважением?

 

Подобным навыкам можно научиться, и лучше всего этому учит соб-

ственный опыт, а не чтение книг, подобных той, что вы держите в руках. Это

обучение на собственном опыте оказывается наиболее эффективным, когда

оно имеет место в относительно безопасном, защищенном социальном ок-

ружении, в котором люди могут позволить себе прямой разговор без опасе-

ний, что другие смогут злоупотребить их уязвимостью.

 

Около полувека назад в ответ на назревшую потребность в таком безо-

пасном социальном окружении социальные психологи изобрели Т-группы (в

литературе их также называют <группами сенситивного тренинга> или <группа-

ми встреч>). Первая Т-группа возникла благодаря чистой случайности, но,

подобно большинству продуктивных случайностей, она произошла на глазах

блестящего и творческого человека, который быстро оценил важность и по-

тенциальную возможность применения того, на что случайно наткнулся.

 

В 1946 г. Курта Левина, который и по сей день остается, наверное,

величайшим из новаторов и теоретиков в короткой истории социальной

психологии, попросили провести интеллектуальную мастерскую, целью ко-

торой было опробовать возможности групповых дискуссий как метода ана-

лиза и поиска решений актуальных социальных проблем. В занятиях прини-

 

407

 

мали участие педагоги, государственные чиновники и ученые-специалисты в

социальных науках. Днем они встречались друг с другом в рамках малых групп.

За их работой наблюдали аспиранты Левина, собиравшиеся по вечерам, что-

бы обсудить свои интерпретации динамики групповых дискуссий, которые

в этот день наблюдали.

 

В один из таких вечеров несколько участников мастерских попросили

разрешения посидеть на вечернем обсуждении их работы и послушать, что

говорят аспиранты. Левин был несколько озадачен этой неожиданной

просьбой, но разрешил гостям присутствовать на обсуждении к немалому

удивлению аспирантов. Так случилось, что одна из участниц - педагог

пришла на вечернее обсуждение как раз в тот момент, когда студенты

обсуждали и интерпретировали утренний эпизод, в котором она прини-

мала непосредственное участие. По мере того как она выслушивала точки

зрения наблюдателей, женщина-педагог приходила во все большее воз-

буждение и в конце концов перебила выступавших, заявив, что все интер-

претации наблюдателей неверны! После чего она предложила собравшим-

ся свою версию того самого эпизода. Дискуссия получилась чрезвычайно

захватывающей, и на следующий вечер на заседание пришли все пятьдесят

участников мастерских. Они с радостью включились в обсуждение, часто не

соглашаясь с наблюдениями и интерпретациями аспирантов, анализировав-

ших работу групп. Заседание прошло живо и в то же время помогло многое

понять.

 

Левин и его аспиранты быстро оценили всю важность происшедше-

го: оказывается, группа, включенная в дискуссию о путях решения какой-

то проблемы, может многое приобрести для себя, уделив время обсужде-

нию своей собственной динамики (или <группового процесса>), без специ-

ального обучения ее участников на роли наблюдателей. Действительно,

сами участники являются гораздо лучшими наблюдателями процесса, про-

текающего в их группе, поскольку каждому из них известны свои соб-

ственные намерения, иногда не столь легко доступные постороннему на-

блюдателю, каким бы проницательным и хорошо подготовленным тот ни

был. С течением времени благодаря этому открытию появились <группы без

повестки>', максимальная польза от встреч в таких группах достигалась тог-

да, когда отсутствовали формальная повестка дня и какие-либо иные про-

блемы для обсуждения, кроме проблем собственной динамики.

 

Начиная с первых Т-групп, появившихся в 1946 г., интерес к ним

быстро возрастал: их проводили во всех частях страны, а участниками были

люди, занимавшие все ступеньки общественной лестницы. Интерес к

Т-группам достиг своего пика в 1960-1970-е гг., когда они получили ши-

рокую и зачастую сенсационную рекламу. Отношение к ним, благодаря

усилиям их наиболее ревностных сторонников, часто принимало формы

некритичного, культового, почти религиозного рвения, а от привержен-

цев правых взглядов в их адрес доносились проклятия, их называли инст-

рументом дьявола, подрывной формой <промывания мозгов>, будто бы

<пожирающей> моральную ткань и душу нации.

Как выяснилось, Т-группы не были ни панацеей, ни угрозой, что

 

408

 

им часто приписывало общественное мнение. Хотя их лучшие дни мино-

вали, однако методы и принципы коммуникации, которые возникли в Т-

группах, проникли в более широкую культурную среду, где влияние этих

групп ощущается в деятельности многих социальных институтов, включая

крупные корпорации и муниципальную систему образования. Аналогич-

ным образом, за последние годы возникли многочисленные <группы под-

держки> и другие организации, построенные по принципу <помоги себе

сам> (self-help), многие из которых включают элементы опыта Т-групп.

 

Таким образом, в то время как интерес к Т-группам как таковым,

кажется, уменьшился, потребность в аутентичности и <прямом разговоре>

- очевидно, нет. Как ведущий Т-групп на протяжении многих лет я сохра-

няю уверенность в том, что подобные группы обеспечивают безопасную

среду для обучения навыкам, улучшающим самосознание и обогащаю-

щим человеческие отношения. Я также верю и в то, что, хотя оформлен-

ные Т-группы уже не столь легкодоступны, как это было в 1960-е и 1970-

е гг., однако к возможностям открытой коммуникации и безопасности,

обеспечиваемым этими группами, могут приблизиться любые близкие и за-

ботливые отношения между индивидами, которые решили усилить близость

и повысить качество своих взаимоотношений. А <побочным продуктом> та-

кой коммуникации является улучшение способности человека чувствовать и

осознавать себя.

 

Цели коммуникации. Для начала давайте рассмотрим некоторые цели

эффективной коммуникации в Т-группах; эти цели также приложим ы и

вообще к человеческим взаимоотношениям, особенно близким.

 

Указанные цели включают в себя:

 

1. Развитие ясных, прямых, неатрибутивных, неосуждающих и

<некарательных> способов общения.

 

2. Развитие духа пытливости и желания изучить свое собствен-

ное поведение и поэкспериментировать со своими ролями.

 

3. Развитие способности разрешать конфликты и споры через

решение проблем, а не посредством принуждения или манипуляции.

 

Исходное допущение, лежащее в основе моего подхода к данной теме,

состоит в следующем: мы вряд ли сильно продвинемся, если кто-то будет

указывать нам, что мы должны чувствовать, как мы должны себя вести и как

нам вообще следует жить. С этим соседствует параллельное предположение:

мы достигнем гораздо большего, если поймем, что мы на самом деле чув-

ствуем, если поймем, какие виды межличностных событий вызывают раз-

личные виды чувств, если поймем, как наше поведение <прочитывается> и

понимается другими, и если поймем, насколько широк спектр доступных

нам возможностей.

 

Следовательно, в Т-группах роль лидера состоит не в том, чтобы

снабжать нас ответами, а в том, чтобы просто помогать созданию атмосфе-

 

409

 

ры доверия и интенсивного поиска, в которой у нас самих появляется готов-

ность пристально вглядеться в наши способы психологической защиты. После

этого мы сможем понять, какое воздействие оказывает наше защитное поведе-

ние на других людей, и в порядке эксперимента начать вести себя более аутен-

тично и меньше прибегать к психологической защите.

 

Проблема мискоммуникации. Как мы уже убедились на примере наших

супругов - Фила и Алисы, коммуникация между людьми легко может быть

искажена. Часто в нашей повседневной жизни, когда мы думаем, что переда-

ем какое-то сообщение другому человеку, он слышит нечто совершенно от-

личное от того, что мы хотим ему сказать.

 

Предположим, например, что Фред испытывает теплые, дружеские

чувства по отношению к Джеку, но ввиду ли природной стеснительности

или из боязни быть отвергнутым он испытывает трудности в том, чтобы

выразить свои чувства прямо и открыто. Как это принято среди мужчин в

нашей культуре, Фред может выбрать другой способ выражения своих чувств:

выскажет их в форме поддевки, саркастического подшучивания. Однако Джек

может не воспринять это как выражение душевной теплоты и сердечности, в

действительности сарказм может его только обидеть. Как я уже отмечал ра-

нее, в нашей культуре не принято сообщать другому человеку о чувствах

обиды, поскольку это будет свидетельствовать о слабости и уязвимости того,

кто испытывает эти чувства; поэтому Джек сохранит молчание. Таким обра-

зом, Фред, не замечая того, что его поведение задевает Джека, продолжает

выражать свои теплые чувства в форме саркастического подтрунивания, на-

нося все большую обиду человеку, который ему симпатичен. И это продол-

жается до тех пор, пока Фред окончательно не оттолкнет от себя Джека.

Причем Фред не просто потеряет то, что могло бы стать сердечной дружбой,

но и не сможет вынести должного урока из данного опыта и будет дальше

идти по жизни, отчуждая от себя именно тех людей, к которым испытывает

наибольшую теплоту.

 

Будет полезно взглянуть на взаимодействие между двумя людьми как на

цепочку событий, что проиллюстрировано на рисунке.

 

Итак, Источник коммуникации (И) испытывает какие-то чувства по

отношению к Реципиенту коммуникации (Р) и имеет намерение сообщить

ему о своих чувствах. Это находит проявление в том или ином типе поведе-

ния - в словах, жесте, улыбке, взгляде или в чем-либо ином. Реципиент

воспринимает это поведение по-своему, исходя из собственных потребнос-

тей, чувств, прошлого опыта, мнений об Источнике и так далее. Это воспри-

ятие поведения И вызывает в Р те или иные чувства (теплоту, гнев, раздраже-

ние, любовь, страх или что-то иное), которые быстро переводятся в интер-

претации того, какими были намерения И, а интерпретации в свою очередь

плавно перетекают в оценку того, что за человек этот И.

 

И в каждом звене, образующем эту цепь, существует риск появления

ошибки или искажения. Таким образом, возвращаясь к нашему примеру,

Фред (И) испытывает теплые чувства (И1) по отношению к Джеку (Р). Фред

имеет намерение сообщить об этих чувствах (И2), но делает это окольным,

уклончивым, <самозащитным> способом: он поддразнивает Джека, высмеи-

 

410

 

Мир ИСТОЧНИКА КОММУНИКАЦИИ:

И1 (чувства);

И2 (намерения);

И3 (поведение - вербальное и невербальное - как оно демонстрируется

Источником коммуникации)

 

Мир реципиента коммуникации:

Р1 (поведение - вербальное и невербальное -

как оно воспринимается реципиентом коммуникации);

Р2 (чувства);

Р3 (интерпретация намерений Источника коммуникации);

Р4 (оценка Источника как личности)

 

(и3 соединено стрелкой с Р1.)

 

вает его одежду, словом, ведет себя насмешливо и саркастично (И3). Джек

воспринимает сарказм друга и его поддразнивания (Р1); это обстоятельство

доставляет Джеку боль (Р2), и он решает, что Фред стремится его унизить

(Р3). Отсюда Джек заключает, что Фред - жестокий, агрессивный и недру-

желюбный человек (Р4).

 

Ошибка может возникнуть и в другом звене изображенной цепи. Вообра-

зим себе совершенно новую ситуацию, когда Фред абсолютно прямолинеен и

честен, а Джек подозрителен. Предположим, Фред выражает свою сердечность

прямо - он обнимает Джека за плечи, рассказывая ему, как тот ему симпати-

чен, и так далее. Однако в данном случае подобное поведение для Джека может

оказаться слишком скоропалительным. Соответственно, Джек может ощутить

дискомфорт и, вместо того чтобы просто признать наличие этого дискомфорта,

он может проинтерпретировать поведение Фреда как манипулятивное по своим

намерениям. И следовательно, в этом случае Джек может оценить Фреда как

человека неискреннего, <политикана> и манипулятора.

 

Описанный выше процесс уже знаком читателю этой книги, мы об-

суждали подобное в главе 7, называя этот процесс атрибуцией. Если мы ви-

дим, что человек ведет себя определенным образом, то, исходя из наблюда-

емого поведения у нас возникает сильная тенденция приписать этому чело-

веку некий мотив или личностные диспозиции. Если бы оба приятеля смогли

исследовать и изучить этот процесс, то они многому научились бы в ходе

своего взаимодействия.

Не является ли страх Фреда открыто высказать свои теплые чувства

 

411

 

чрезмерным? Так же, как и подозрительность Джека: почему бы ему просто

не принять сердечность друга, вместо того чтобы подозревать его в манипу-

ляциях? Это важные вопросы, ответы на которые помогли бы прозреть обо-

им партнерам, однако это может случиться только в том случае, если Фред и

Джек будут открыто сообщать друг другу о своих чувствах.

 

Харак терис тики

эффективного общения

 

Важность немедленной обратной связи. Для того чтобы коммуникация между

людьми, состоящими в близких отношениях, получилась эффективной,

осуществляющим ее людям следует выражать свои чувства прямо и откры-

то. Если следовать именно такой стратегии, мы будем в состоянии полу-

чать немедленную обратную связь, то есть мы будем знать, как были про-

интерпретированы наши слова и поведение. Немедленная обратная связь

дает нам возможность правильно оценить воздействие наших слов и по-

ступков на партнера, а также рассмотреть существующие варианты пове-

дения, позволяющего удовлетворить как наши собственные потребности,

так и нужды партнера.

 

Чтобы проиллюстрировать вышесказанное, вообразим, что я предпри-

нял некое действие, вызвавшее гнев у моей лучшей подруги, которая к тому

же является и моей супругой. Если она промолчит, то я могу так никогда и не

узнать, что своими действиями рассердил ее. В то же время, предположим,

она <выдала> мне немедленную обратную связь: например, она открытым

текстом заявила, что мой поступок сильно разозлил ее. В этом случае передо

мной возникают по меньшей мере два варианта: я могу продолжать действо-

вать в том же духе или я могу прекратить вести себя подобным образом. Мои

действия могут оказаться для меня столь значимыми, что я не пожелаю отка-

заться от них; или наоборот - наиболее значимыми для меня могут оказать-

ся чувства жены, и в этом случае я прекращу делать то, что ее сердит. А при

отсутствии какой бы то ни было информации относительно реакции жены

на мои поступки я лишен и какого бы то ни было выбора. Более того, точное

знание ее реакции на определенный набор моих действий позволит мне изу-

чить и иные возможные действия, которые могут удовлетворять и моим по-

требностям и ее.

 

Немедленная обратная связь важна не только для реципиента. Очень

часто, обеспечивая обратную связь другим, люди открывают нечто новое о

себе самих и собственных потребностях. Например, если Шэрон считает, что

проявление гнева всегда ведет к разрушительным последствиям, она может

заблокировать осознание этого своего чувства. Когда же проявление гнева

легитимизировано, у девушки появляется шанс открыто показать его и убе-

диться, что это не привело к концу света. Более того, прямое выражение

чувства улучшает ее взаимодействие с партнером, помогая избежать эскала-

ции отрицательных чувств. Например, если бы моя жена научилась проявлять

 

412

 

свой гнев прямо и открыто, то мы могли бы продолжить нашу дискуссию по

затронутой проблеме. Если же она подавляет свой гнев, однако он все же

просачивается другими путями, в другое время и в других ситуациях, я не

понимаю, откуда проистекает эта ее враждебность, и в свою очередь начи-

наю испытывать замешательство, обиду или гнев.

 

В качестве примера предположим, что мы оба находимся на вече-

ринке и я начинаю рассказывать какой-то анекдот. А жена прерывает меня

на полуслове, заявив: <Да ну же, перестань! Уверена, никому неинтересен

твой анекдот с бородой!>, - и внезапно переводит беседу на другую тему. Я

ошарашен, поскольку мне ничего не известно о причине этой вызывающей

реплики: а оказывается, желание жены унизить меня - результат ее гнева,

вызванного моим проступком двухнедельной давности, гнева, который жена

не пожелала или не смогла тогда высказать мне открыто! В действительности,

она сейчас может и не осознавать, что заставило ее прервать мой анекдот на

полуслове. Что же касается моей реакции на унизительное положение, в

которое жена поставила меня без всякой видимой причины, то эта реакция

может выразиться в усилении чувства собственной правоты и незаслуженной

обиды, нанесенной мне без всякой видимой причины. Это в свою очередь

вызовет гнев уже у меня, и конфликт начнет разрастаться!

 

Чувства в сравнении с суждением. Люди часто находятся в неведении

относительно того, как обеспечить конструктивную обратную связь. То,

что мы делаем в этом направлении, порой лишь сердит или огорчает реципи-

ента и, таким образом, порождает больше проблем, чем решает.

 

Этот момент лучше проиллюстрировать, нежели описывать абстрак-

тно. Я приведу пример дисфункциональной обратной связи и пример того,

как можно научить людей модифицировать способ ее предоставления (без

модификации ее качества), чтобы добиться максимально эффективной

коммуникации и взаимопонимания. Описанный ниже случай'реально про-

изошел в Т-группе, которую я вел много лет назад.

 

Во время групповой встречи один из членов группы - Сэм косо

поглядел на другого члена группы - Гарри и произнес: <Знаешь, Гарри,

я полтора дня слушал тебя и наблюдал за тобой, и мне кажется, что ты -

человек фальшивый>. Это попахивает оскорблением. Какова же будет реак-

ция Гарри? У него есть несколько возможностей: он может 1) согласиться

с Сэмом; 2) отмести его обвинения и заявить, что ничего подобного нет

- он, Гарри, никакой не фальшивый; 3) сказать что-нибудь вроде <про-

сти, Сэм, мне жаль, что ты считаешь меня таким>; 4) рассердиться и

обозвать Сэма; 5) посчитать себя обиженным и надуться. Ни одну из этих

реакций по отдельности нельзя назвать особенно продуктивной.

 

В реальной жизни вне Т-группы маловероятно, чтобы Сэм выступил

с подобными заявлениями; если бы он это все-таки сделал, то совершенно

очевидно, это привело бы к неприятностям. Но разве Сэм не имел права

высказать свое суждение? В конце концов, он всего лишь говорил открыто о

том, что думал!

 

Все это звучит как дилемма: эффективная коммуникация требует

открытости, однако открытость наносит вред людям, обижает их. Тем не

 

413

 

менее решить эту явную дилемму довольно просто: можно быть открытым и

в то же время выражать себя таким образом, чтобы свести к минимуму боль,

которую можешь причинить людям.

 

Ключик к решению спрятан в слове <чувство>', все дело в том, что

Сэм выразил не чувства, но вынес суждение'. Если мы не хотим быть дес-

труктивными, наше использование открытой коммуникации должно вклю-

чать в себя прямое выражение чувств, а не суждений. Термин <чувство> имеет

много значений, однако в данном контексте под <чувствами> я конкретно

имею в виду гнев или веселье, печаль или радость, раздражение, страх, дис-

комфорт, теплоту и сердечность, душевную боль, зависть, возбуждение и

им подобные.

 

Вернемся к столкновению во время обсуждения в Т-группе. Как же в

итоге удалось взять ситуацию под контроль? В нее вмешался групповой

лидер, спросивший Сэма, испытывает ли тот какие-то чувства по отношению

к Гарри. Сэм задумался на мгновение и ответил: <Ну, у меня складывается такое

чувство, что Гарри - человек фальшивый>. Но это, конечно, вовсе не чувство

в том смысле, который мы здесь придаем этому слову: на самом деле перед нами

мнение или суждение, названные чувствами. В этом суждении тоже отражается

чувство, но только неадекватно понятое или неадекватно выраженное. Поэтому

групповой лидер пошел дальше, спросив у Сэма, какие все-таки чувства тот

испытывает к Гарри. Сэм продолжал стоять на своем, повторяя, что Гарри -

человек фальшивый. <А чем тебе это мешает?> - спросил лидер у Сэма. <Меня

это страшно злит и раздражает>, - отвечал Сэм. Тут вмешался еще один член

группы и попросил уточнить: <А что именно Гарри сделал такого, что вызвало

у тебя раздражение, Сэм?>. После нескольких минут подобного зондирования

со стороны разных членов группы Сэм сознался, что раздражение у него вызва-

ло повышенное внимание Гарри к некоторым из ее участниц. При дальнейшем

зондирований выяснилось, что Сэм воспринимал Гарри как мужчину, очень

привлекательного для женщин. И в конце концов Сэм признался в чувстве

зависти к Гарри: Сэм сам хотел бы обладать обаянием Гарри и пользоваться

таким же успехом у женщин!

 

Заметьте: поначалу Сэм всячески маскировал эту зависть; вместо этого он

разрядил обуревавшие его чувства, выразив презрение Гарри и обозвав его

фальшивым человеком. Подобный тип выражения чувств является проявлением

психологической самозащиты: поскольку мы живем в обществе, основанном на

конкуренции, жизнь научила Сэма, что если он признается в чувстве зависти

по отношению к кому-либо, то это может понизить его в собственных глазах и

в глазах окружающих, а его соперника, Гарри, наоборот, может возвысить.

Подобное признание сделало бы Сэма уязвимым, то есть заставило бы его ощу-

тить свою слабость в сравнении с Гарри. В то же время, высказав презрение, Сэм

добился собственного возвышения.

 

В качестве способа психологической самозащиты его поведение можно

назвать успешным, однако оно едва ли помогло Сэму разобраться в своих

чувствах и в тех событиях, которые их вызвали. И совершенно определенно

можно утверждать, что подобное поведение не привело Сэма к лучшему

пониманию Гарри, а Гарри - к лучшему пониманию Сэма, или в данном

 

414

 

конкретном случае - к лучшему пониманию Гарри себя самого. Короче говоря,

Сэм общался неэффективно. Как механизм защиты Я, его поведение было адап-

тивным, как форма коммуникации - крайне неадаптивным.

 

Когда же Сэм признался в своей зависти к Гарри, это признание сде-

лало Сэма уязвимым, но оно же открыло и пути к коммуникации; в конце

концов это поведение помогло обоим лучше понять друг друга. Более того,

признания в том, что они завидуют успеху Гарри у женщин, поступили и от

других мужчин - членов группы. Эти признания дали полезную информа-

цию и самому Гарри, так как позволили ему понять, какой эффект на окру-

жающих мужчин производит его поведение.

 

Как мы знаем, Гарри теперь может выбирать из многих открывшихся

перед ним возможностей. Он может продолжать вести себя, как и раньше,

давая, таким образом, возможность другим продолжать испытывать по отно-

шению к себе ревность и даже враждебность. Или же он может модифициро-

вать свое поведение тем или иным образом так, чтобы доставлять окружаю-

щим, а в конечном счете и себе самому, меньше проблем. Решение остается

за ним. Если Гарри решит, что действия, которым все завидуют, слишком

важны для него, чтобы от них отказываться, то он все равно приобретет

многое, узнав о том, как воздействует его поведение на Сэма. Например,

если похожая ситуация возникнет еще раз, то Гарри, который теперь осве-

домлен о том, какое воздействие может произвести его поведение на других

мужчин, уже не удивится их реакциям, он будет стараться лучше понимать

окружающих и вряд ли будет слишком резко реагировать в ответ, и так далее.

 

Конечно, предыдущий пример относительно прост для анализа. Все

закончилось тем, что Сэм признался в зависти к Гарри, которая факти-

чески является одной из форм восхищения. А если бы Сэм ненавидел Гар-

ри? Следовало бы ему в этом случае открыто выражать свою ненависть? Что,

если бы Сэм был убежден в том, что Гарри - дурной человек? Должен был

бы Сэм и в этом случае открыто выражать свое убеждение?

 

Снова и снова мы можем наблюдать различие между чувствами и суж-

дениями (или оценками). Было бы в высшей степени полезно, если бы

Сэм мог выразить чувства, лежащие в основе его суждений и оценок. Со-

вершил ли Гарри какое-то действие, задевшее Сэма и вызвавшее его гнев?

Не оттого ли Сэм так ненавидит Гарри и считает его дурным человеком?

Сэм не достигнет многого, просто обсуждая порочность партнера.

Вот их возможный диалог:

 

Сэм'. Я ненавижу тебя, Гарри. Ты плохой человек.

Гарри'. Ничего подобного.

 

Сэм: Ну, по крайней мере, мне это видится именно так. Я просто обеспе-

чиваю тебе обратную связь, чего от нас здесь, собственно, и ожидают.

Гарри'. Это твои проблемы, между прочим, ты и сам-то не очень...

 

Обзывая Гарри разными нелицеприятными именами, Сэм создает си-

туацию, когда Гарри вынужден в большей мере обороняться и контратако-

 

415

 

вать, нежели прислушиваться. Однако, если бы Сэм начал со своих собствен-

ных ощущений (<Я задет и рассержен>), то это можно было бы рассматри-

вать как своего рода приглашение Гарри к дискуссии на тему о том, что он,

Гарри, мог сделать такого, что задело и рассердило Сэма. Это не значит,

будто кому-то доставит удовольствие услышать, что он кого-то рассердил

или задел, вовсе нет. Но подобная информация помогает нам обратить вни-

мание на обсуждаемую проблему и попытаться совладать с нею.

 

Почему же для Сэма столь соблазнительно назвать Гарри дурным чело-

веком, вместо того чтобы поговорить с ним о своей обиде? Причина такого

поведения уже не должна составлять тайны для читателя: если мы чувствуем

себя задетыми - это принижает нас, делает уязвимыми.

 

В нашем обществе мы стремимся плавно скользить по жизни, защи-

щая себя от различных неприятностей; результатом этого являются своего

рода <поведенческие доспехи>, которые носит каждый из нас, чтобы другие

не могли причинить нам боль. А это в свою очередь приводит к тому, что мы

во многих ситуациях ведем себя неаутентично, то есть мы скрываем наши

истинные чувства от других людей. Часто это достигается благодаря реакциям

<короткого замыкания>, вроде тех, что были рассмотрены выше. Иногда нам

удается скрывать свои чувства и от себя самих!

 

Суммируя все вышесказанное, можно утверждать следующее: реци-

пиенту будет значительно легче услышать, что ему говорят, и действовать

в соответствии с услышанным, если обратная связь будет выражена на

языке чувств, а не на языке суждений и оценок. Это действительно так по

двум главным причинам.

 

Во-первых, мнения и суждения человека о другом человеке относят-

ся к сфере догадок и предположений. Так, мнения Сэма о том, что Гарри -

человек фальшивый или дурной, могут отражать реальность, а могут и не

отражать ее, поскольку являются всего лишь теориями Сэма относительно

Гарри. Лишь сам Гарри знает наверняка, фальшивый он человек или нет; что

касается Сэма, то он лишь высказывает свою догадку. Однако утверждение

Сэма о том, что он испытывает зависть или гнев, не является догадкой или

теорией - это абсолютный факт. Сэму нечего гадать о своих чувствах - он их

просто знает. Гарри могут заботить или не заботить интеллектуальные теории

Сэма или его приговоры, напоминающие папские буллы, однако если Гарри

желает взаимодействовать с Сэмом, то первому, вероятно; небезынтересно

знать о чувствах второго, а также о том, какую роль он, Гарри, играет в

раскручивании этих самых чувств.

 

Во-вторых, причина, по которой обратная связь, выраженная на

языке чувств, является более предпочтительной по сравнению с той, что

выражена на языке суждений и мнений, следующая: когда Сэм высказы-

вает мнение или суждение о Гарри, то он говорит лишь о Гарри и ни

о ком ином; однако, когда Сэм рассказывает о чувствах, вызванных

поведением Гарри, то он приоткрывает кое-что и о себе самом. Действи-

тельно, если в рассматриваемом случае Сэм заговорит на языке чувств,

то первое из высказываний Сэма о поведении Гарри будет высказыва-

нием о самом Сэме\

 

416

 

Таким образом, высказывание собственных чувств по отношению к

кому-либо - это своего рода подарок. Говоря языком метафоры, в этом

случае Сэм открыл двери своего дома и дал Гарри войти. Однако, когда Сэм

формулирует суждение о Гарри и осуществляет атрибуции относительно его

мотивов или личности, то тем самым Сэм как бы штурмует баррикады,

воздвигнутые Гарри. У Гарри есть все основания сопротивляться подобному

<штурму>, поскольку в данном случае у Сэма нет никаких прав входить в дом

Гарри без приглашения. Последний может разрешить войти, рассказав о сво-

их чувствах по отношению к Сэму, и точно так же Сэм может позволить

Гарри войти, рассказав о своих [75].

 

Чувства и намерения. В повседневной жизни часто бывают ситуации,

когда один человек (И) говорит или делает что-либо, что наносит вред

другому (Р). Если реципиент (Р) все же решается открыто выразить свою

боль или обиду, то источник (И) может настаивать на том, что нанесение

вреда не входило в его намерения.

 

Для И очень полезно ясно сказать о ненамеренности нанесенного

вреда, но еще важнее пойти дальше. Если И заявит: <О, прошу прощения,

я не имел в виду обидеть вас, вы мне действительно нравитесь>, - а Р

ответит: <Ну и прекрасно! Теперь я чувствую себя намного лучше>, - этот

обмен любезностями может сгладить взаимное напряжение и сделать от-

ношения партнеров вполне приемлемыми. Чаще всего только этого мы и

хотим - чтобы межличностные отношения были приемлемыми. Но в кон-

це концов можно желать и большего: мы можем узнать что-то новое о себе

самих и о другом человеке. Мы можем выполнить эту задачу, преодолевая

склонность затушевывать события, аналогичные вышеописанному, и при-

ступая к исследованию этого процесса: <Почему же я приношу вред людям,

вовсе этого не желая?> - или: <Почему меня так легко задеть?>

 

Но даже в простых ситуациях (вроде той, которую мы рассматрива-

ем) всегда найдется место для искаженного, неэффективного взаимодей-

ствия. Так, если в намерения И не входит обидеть Р, то И часто склонен

отвергать легитимность нанесенной обиды, как бы заявляя: <Какое право вы

имеете считать себя обиженным теперь, когда знаете, что в мои намерения

ничего подобного не входило?> Снова мы вынуждены заметить: подобный

тип аттитьюдов отнюдь не помогает И узнать нечто новое, как и не помогает

Р почувствовать, что о нем заботятся. Суть же прямой коммуникации состоит

как раз в том, чтобы помочь пониманию нас самих, друг друга и природы

наших взаимоотношений, а не в том, чтобы решать, кто прав, а кто виноват.

Чтобы выполнить эту задачу, каждому из нас необходимо принимать на себя

ответственность за свое поведение и его воздействие на других людей, а так-

же отдавать себе отчет в том, как чужое поведение воздействует на нас.

 

Коммуникация в повседневной жизни. По мере того как мы развиваем в

себе способность общаться друг с другом открыто и честно в сфере близких

взаимоотношений, мы постепенно позволяем себе стать более уязвимыми и

учимся тому, как не пользоваться уязвимостью других в своих собственных

интересах. Однако за пределами наших самых лелеемых отношений мы не

можем всегда ожидать от других такого выражения чувств, которое сделает

 

417

 

этих людей уязвимыми, как мы не можем быть уверенными и в том, что

другие не воспользуются нашей собственной уязвимостью.

 

Все же со временем от наших знаний об эффективной коммуникации

могут также выиграть и наши повседневные взаимодействия с людьми, не

входящими в число членов наших семей или в число близких друзей (размер

выигрыша будет различным, в зависимости от конкретных индивидов и

ситуаций, с которыми приходится иметь дело).

 

Позвольте мне проиллюстрировать вышесказанное: когда люди вклю-

чены в какие-то взаимоотношения, они обычно испытывают по отноше-

нию друг к другу некоторые чувства. Если эти чувства не поняты, они

могут помешать выполнению решаемой в данный момент задачи. Напри-

мер, предположим, что вы и я являемся членами комитета, состоящего из

шести человек, который собирает средства для неблагополучных детей. Пред-

положим также, что вы умны, обладаете высоким творческим потенциалом,

атлетически сложены, богаты и обаятельны. Я чувствую в вас сильного кон-

курента и хочу нравиться остальным членам комитета больше, чем вы. По-

этому, когда вы предлагаете какую-то идею, связанную с привлечением

средств, я, находясь под влиянием своих чувств, буду настойчиво искать в

вашем предложении какой-нибудь дефект и постараюсь высмеять это пред-

ложение, оспорить его, даже если идея хороша. Особенно, если идея дей-

ствительно хороша...

 

Теперь вообразим, что у меня присутствует твердое понимание того,

что за чувства мной владеют, - понимание, полученное благодаря учас-

тию в прямых разговорах, происходивших с теми, с кем меня связывают

близкие отношения, или во время участия в работе Т-групп. Каким обра-

зом это поможет мне? Смогу ли я встать, подойти к вам и, положив руку

на плечо, произнести: <Меня обуревают чувства зависти и соперничества,

но ваши идеи великолепны, и вообще вы потрясающий человек! Я хочу

поддержать ваше предложение!>? Сомневаюсь, что все произойдет подоб-

ным образом.

 

Во-первых, я побоюсь сделать это. Ведь вы можете не захотеть взаи-

модействовать со мной, придерживаясь норм открытости. Вы можете по-

пытаться извлечь преимущества из той позиции уязвимости, в которую

поставило меня мое признание, и начнете унижать меня.

 

Во-вторых, при отсутствии близких отношений между нами, я не

имею права использовать свою открытость в качестве косвенного средства

принуждения, чтобы заставить и вас в свою очередь стать уязвимым для

меня. У меня нет никакого права нажимать на вас, чтобы вы стали более

открытым, чем вам этого хочется. Но если я не могу выразить свои чувства

прямо или стать для вас уязвимым, то какую ценность могут представлять

мои коммуникативные навыки в этой ситуации?

 

Чтобы ответить на этот вопрос с помощью примера, давайте вер-

немся к заседанию того самого <комитета шести>. Когда вы выдвигаете

хорошую идею, я чувствую себя ужасно. Я также ощущаю непреодолимое

желание тут же разыскать в вашей идее какие-то недостатки. Однако, если я

уже научился <смотреть в глаза> своим чувствам зависти и соперничества и

 

418

 

понимать их, то я могу сдержать себя и задуматься: а действительно ли ваша

идея столь плоха, или я просто снова поддаюсь духу соперничества? Если я

могу отдать себе отчет в собственной зависти и потребности одерживать верх,

то у меня появляется неплохой шанс с этими чувствами справиться и, таким

образом, стать более продуктивным членом комитета.

 

В последующем, если я узнаю вас лучше и начну вам доверять, я могу

решить, что настало время поделиться с вами (в приватной обстановке,

конечно) моими прежними чувствами, в которых доминировало соперни-

чество. Возможно, я смогу сделать это таким образом, чтобы рассказ о моих

чувствах послужил бы своего рода приглашением завязать между нами более

тесные, более открытые отношения, вместе с тем не вынуждая вас пойти на

них.

 

Моей собственной личной целью является развитие таких отношений

со все большим числом знакомых, чтобы в результате мое социальное окру-

жение действительно становилось бы более безопасным, более открытым,

более спокойным, более возбуждающим и более способствующим науче-

нию, пониманию и личностному росту. Это нелегко осуществить, и поэтому

столь соблазнительным было бы вернуться к позиции победителя, нежели

уязвимой личности, снова выглядеть хорошим и <правым>, вместо того что-

бы общаться с другими людьми ясно и открыто. Как важно, что мы понима-

ем: стоит нам поддаться этому искушению, и кривая разводов будет по-

прежнему расти, а число и степень глубины приносящих истинное удовлет-

ворение межличностных отношений будут продолжать снижаться.

 

 

Социальная психология

как наука.

 

Научный метод, вне зависимости от того, приложим ли он к физике, хи-

мии, биологии или социальной психологии, является наилучшим из тех,

которыми мы, люди, обладаем, чтобы удовлетворить наше стремление к

знанию и пониманию. Говоря более конкретно, мы используем научный

метод, пытаясь приоткрыть подчиняющиеся определенным законом отношения

между вещами - будь то химические соединения, планеты или первопричи-

ны человеческой любви и предубеждений.

 

Первым шагом в научном процессе является наблюдение. В физике

простое наблюдение может быть, например, таким: если у моего ребенка

в кузове игрушечной машины лежит резиновый мяч, то, когда девочка

потянет машину вперед, мяч как будто откатывается назад, к стенке (на

самом деле это не так - просто создается впечатление, что мяч откатыва-

ется назад!), а стоит только резко остановить машину, как мяч тут же

поспешит к ее передней части. В социальной психологии простое наблюде-

ние может быть, например, таким: если я работаю официантом, то мои

чаевые, видимо, будут большими в случае, когда я нахожусь в хорошем

настроении и расточаю улыбки клиентам, чем в случае, когда я сам не

свой и улыбаюсь им реже.

 

Следующим шагом будет попытка догадаться, почему произошло

именно то, что мы наблюдали; эта догадка и станет нашей попыткой при-

открыть те самые <подчиняющиеся определенным законам отношения>, о

которых упоминалось выше.

 

Третий шаг - это придание нашей догадке формы гипотезы, дос-

тупной экспериментальной проверке.

 

И наконец, последний шаг будет представлять собой спланирован-

ный и проведенный эксперимент (или серию экспериментов), который

либо подтвердит, либо опровергнет нашу гипотезу.

Если серия искусно спланированных и корректно проведенных экс-

 

420

 

периментов не подтвердит нашей догадки, мы откажемся от нее. Как од-

нажды заметил мой любимый автор - физик Ричард Фейнман [1]: <Не

имеет значения, насколько прекрасна догадка или насколько умен или

знаменит выдвинувший ее, если эксперимент противоречит догадке, то

значит, она неверна. И ничего больше!> По моему мнению, в этих словах

заключена как сущность науки, так и ее красота: в науке нет священных

истин.

 

Наука и искусство

 

Название этого раздела звучит слишком строго-разграничительно. Неужели в

нашей науке не найдется места искусству? Разве искусство, подобно науке,

не является также способом удовлетворения нашей потребности в понима-

нии?

 

Я убежден, что эти два процесса, хотя и различаются между собой,

но они взаимосвязаны. Великолепное определение указанного различия

дал известный российский психофизиолог Павел Симонов. Согласно его

точке зрения [2] , как ученые мы пристально вглядываемся в наше окруже-

ние и пытаемся организовать неизвестное разумным и осмысленным об-

разом; как художники мы реорганизуем известное окружение с тем, чтобы

создать нечто совершенно иное. К этому тонкому наблюдению я могу лишь

добавить, что для хорошего эксперимента часто требуется комбинация

опыта и мастерства, присущих и ученым, и художникам. Как эксперимен-

таторы мы в буквальном смысле используем искусство, чтобы обогатить

нашу науку. Я убежден, что это особенно верно в случае социально-психо-

логических экспериментов.

 

Почему именно в социальной психологии? Полный ответ на этот воп-

рос вы получите по мере чтения этой главы. Сейчас же позвольте мне просто

заметить, что в социальной психологии мы изучаем не поведение химичес-

ких реактивов в мензурке и не поведение резиновых мячиков в кузове игру-

шечной машины, а поведение умных, пытливых и искушенных взрослых,

которые всю жизнь прожили в социальном мире. Нет нужды долго говорить

о том, что, подобно изучающим их экспериментаторам, наши испытуемые

развили собственные идеи и теории относительно того, что порождает их

чувства и поступки, так же как и чувства и поступки окружающих. Это со-

всем не тот случай, когда вы экспериментируете с химическими реактивами,

подопытными животными или даже с людьми в <несоциальных> ситуациях.

 

Тот факт, что мы имеем дело с социально искушенными человечески-

ми существами, как раз и делает социальную психологию в качестве предме-

та экспериментальных исследований столь зачаровывающей. В то же время это

обстоятельство требует от экспериментаторов (если они не хотят упустить

шанс получить веские и надежные результаты) значительной доли <искусст-

ва>. В данной главе я попытаюсь максимально точно рассказать вам, как это

происходит.

 

421

 

О т умозрительных рассуждений

к эксперименту

 

А теперь давайте еще раз вспомним случай в Иосемитском национальном

парке, описанный в главе 2. В общих чертах произошло вот что: когда я

внезапно проснулся, разбуженный криками о помощи, то увидел толпы

туристов, бросившихся на помощь человеку, который в ней нуждался. А

поскольку поведение этих туристов совершенно определенно отличалось от

того, что продемонстрировали свидетели убийства Дженовезе (тридцать во-

семь человек наблюдали, как женщину забивали до смерти, и даже не пред-

приняли попытки каким-либо образом помочь несчастной), то я стал раз-

мышлять о том факторе, который вызвал такое различие в поведении в обе-

их описанных ситуациях. Однако, вне зависимости от того, насколько умными

и искушенными были мои рассуждения, я не мог быть уверен, что они

верны. Существовали буквально десятки различий между ситуацией в Иосе-

митском туристском лагере и случаем с убийством Дженовезе! Как же мы

можем быть уверены, что нашли именно тот фактор, который и был реша-

ющим, то есть то различие, которое и обеспечило различие результатов?

 

Умозрениям грош цена. Поскольку все мы являемся социальными пси-

хологами-любителями, то немудрено, что все мы почти все время пре-

даемся рассуждениям относительно социально-психологических проблем

и событий. Позвольте мне преподнести вам совершенно свежий пример -

в тот момент, когда я пишу эти строки, ему нет и нескольких часов.

 

Несколько минут назад в самый разгар исправлений, которые я вно-

сил в эту главу, мне пришлось ненадолго отвлечься, чтобы просмотреть

раздел газеты <Нью-Йорк тайме>, посвященный развлечениям. Мое вни-

мание привлекла впечатляющая статья критика Нила Габлера о Майкле

Джексоне, вероятно, одном из самых знаменитых эстрадных артистов мира.

 

В тот момент, о котором я веду речь, Джексон как раз был в эпицен-

тре одного из грандиознейших скандалов 90-х гг.: певца обвинили в сексу-

альных приставаниях к детям. В указанной статье Габлер [3] рассуждал о

резком падении популярности Майкла Джексона в результате этого, пока

еще не подтвержденного обвинения. Автор статьи развивал следующий те-

зис: основная причина такого резкого падения заключалась в том, что подоб-

ное обвинение наносило удар по имиджу, который сотворил себе Майкл

Джексон (<странный, но безобидный вечный ребенок, ранимый гений, асек-

суальный и наивный в этих вопросах человек>) [4].

 

Габлер шел в своих рассуждениях дальше, приводя для контраста

имидж Мадонны, и утверждал, что поскольку певица создала образ жен-

щины дикой и экстравагантной, то ей может <сойти с рук> все что угодно\

Согласно Габлеру, ее имидж не будет нарушен никаким из поступков,

даже если она вдруг обернется своей противоположностью и объявит, что

стала примерной христианкой [5].

 

Что же, может быть это и так. Габлер, конечно, предоставил нам

впечатляющий набор рассуждений относительно межличностного восприя-

 

422

 

тия, имиджа, ожиданий, а также отметил влияние их нарушения на степень

популярности данного человека. Но попал ли он в цель? Ведь вполне возмож-

но, что само упоминание о сексуальных домогательствах в отношении детей

настолько противно большинству людей, что они немедленно отвернутся от

любой знаменитости, которой коснулось лишь облачко скандала, независи-

мо от ее ранее сложившегося имиджа.

 

Однако как вам удастся выяснить причину? Можно просто расспро-

сить недовольных поклонников Майкла Джексона о причинах потери ин-

тереса к своему недавнему кумиру. Но за минувшие годы мы достаточно

узнали о том, что люди не всегда осознают, почему они поступают так

или иначе, и в сложной ситуации простая просьба объяснить свое поведе-

ние обычно не приводит к надежным результатам [6]. Именно поэтому

социальные психологи и проводят свои эксперименты.

 

Однако каким образом мы сможем провести эксперимент с Майк-

лом Джексоном? Вероятнее всего, у нас ничего не получится. В ситуациях,

подобных описанной, мы должны попытаться сделать предметом экспе-

римента более общий феномен, а не его конкретное проявление.

 

Позвольте мне проиллюстрировать, что я имею в виду, высказыва-

ясь столь изощренно.

 

Как вы помните, в главе 8 речь тоже шла об одном умозрительном

рассуждении, связанном с Джоном Кеннеди. В начале 60-х гг. наше внима-

ние привлек удивительный феномен: в годы президентства Кеннеди его

личная популярность резко возросла сразу же после того, как он совер-

шил потрясающую ошибку, дорого стоившую стране. Речь идет о том, что

после трагически неверного шага президента, известного как фиаско в зали-

ве Свиней, опрос, проведенный Институтом Гэллапа, показал, что люди

полюбили Кеннеди больше, чем до инцидента! Как ученый, я стал рассуждать

о причинах, которые могли бы вызвать такой сдвиг в сторону большей по-

пулярности, и предположил следующее: ввиду того что образ Кеннеди той

поры был близок к совершенству, грубая ошибка президента послужила

большему <очеловечиванию> его образа в глазах простых людей, которые,

таким образом, могли почувствовать себя ближе к президенту, чем раньше.

Но, поскольку в те времена, когда случилось фиаско в заливе Свиней, суще-

ствовало еще множество других факторов, способных повлиять на измене-

ние популярности президента, то я никак не мог быть уверен в том, пра-

вильны ли мои рассуждения или нет. Кроме всего прочего, нас меньше ин-

тересовал факт популярности президента Кеннеди, чем сам выявленный

феномен: приводит ли совершение грубой ошибки почти безупречным чело-

веком к росту его популярности?

 

Чтобы ответить на этот более общий вопрос, следовало выйти за

границы конкретного события, породившего наши умозрительные рас-

суждения. Вместе с коллегами мне пришлось придумать эксперимент [7],

позволивший нам держать под контролем избыточные переменные и про-

верить влияние грубых ошибок, совершенных человеком, на степень его

привлекательности в менее сложной ситуации - в ситуации, когда мы

могли контролировать как суть ошибки, так и характеристику человека, ее

 

423

 

допустившего. И в этой простой ситуации, как и ожидалось, мы обнаружи-

ли, что <почти безупречные> люди, совершая ошибку, становятся еще более

привлекательными в глазах окружающих, в то время как <достаточно орди-

нарные> люди после совершения аналогичной ошибки становятся менее при-

влекательными. (Все детали эксперимента я описал в главе 8.)

 

Проектирование эксперимента. Как уже говорилось, снедаемый жела-

нием полного контроля, экспериментатор должен как бы извлечь свои идеи

из суматохи реального мира и погрузить их в стерильную обстановку лабора-

тории. Подобный акт обычно влечет за собой изобретение ситуации, имею-

щей мало общего с ситуацией, существующей в реальном мире и давшей

первоначальную идею. Поэтому лабораторные эксперименты часто подверга-

ются критике за то, что они нереалистичны и представляют собой лишь

имитацию человеческого взаимодействия и совсем не отражают <реальный

мир>. Насколько точна подобная критика?

 

Возможно, наилучший способ ответить на этот вопрос состоит в де-

тальном рассмотрении одного из лабораторных экспериментов и анализе его

достоинств и недостатков, а также альтернативного, более реалистичного

подхода, который мог бы быть использован для изучения той же самой про-

блемы.

 

Эксперимент на <инициацию>, проведенный мною в соавторстве с

Джадсоном Миллсом [8], прекрасно служит нашим целям, поскольку содер-

жит множество достоинств и недостатков, присущих лаборатории. Читатель,

вероятно, помнит наши с Миллсом рассуждения о том, как люди могут

начать любить то, ради чего они страдали. Мы тогда спланировали и провели

лабораторный эксперимент, в котором продемонстрировали, что люди,

предпринявшие значительные усилия (их провели через суровую процедуру

посвящения, или инициации) для того, чтобы быть принятыми в группу,

<полюбили> ее в большей степени, нежели те, кто стал членом группы,

затратив меньше усилий или не затратив их вовсе.

Вот как был осуществлен тот эксперимент.

 

Испытуемыми в этом исследовании были шестьдесят три студентки, ко-

торые добровольно согласились участвовать в нескольких дискуссиях на тему

психологии секса. Каждая из студенток участвовала в эксперименте индиви-

дуально. В начале исследования я провел с испытуемыми обстоятельный ин-

структаж. Во-первых, я объяснил им, что изучаю <динамику процесса груп-

повой дискуссии>. Рассказал, что тема групповой дискуссии для меня не столь

важна, но, поскольку секс интересует большинство людей, я выбрал для

обсуждения именно эту тему с целью привлечь достаточное количество учас-

тников. Еще я объяснил, что, выбрав эту тему, я столкнулся с одним суще-

ственным препятствием, которое состоит в том, что многие люди, будучи

стеснительными, испытывают затруднения, обсуждая проблемы секса в группе.

А поскольку любая помеха плавному течению дискуссии может серьезно обес-

ценить ее результаты, мне необходимо знать заранее, чувствуют ли участни-

цы какие-либо внутренние препоны, мешающие включиться в дискуссию на

указанную тему. Когда испытуемые услышали об этом, то все без исключения

заверили меня в том, что никаких трудностей подобное обсуждение у них не

вызовет.

 

424

 

Подробный тщательный инструктаж был предпринят с целью создания

предпосылок для одного важного события, которое должно было последовать. И

читатель сам сможет проследить, как инструкции экспериментатора повлияли

на то, чтобы придать последующему событию большее правдоподобие.

 

До этого момента все инструкции были одними и теми же для каждой из

испытуемых. А сейчас пришло время создать для разных испытуемых различные

экспериментальные условия - те, которые, по убеждению экспериментаторов,

должны были по-разному повлиять на них.

 

Методом случайной выборки испытуемые были заранее распределены меж-

ду тремя экспериментальными условиями: одной части испытуемых предстояло

пройти суровый <обряд посвящения>, второй части - щадящий; и, наконец,

третьей части испытуемых предстояло вообще обойтись без какого бы то ни

было посвящения - этим испытуемым просто объявили, что они могут немед-

ленно присоединиться к дискуссионной группе. Что же касается девушек, кото-

рые должны были подвергнуться <суровой> или <щадящей> процедуре испыта-

ний, то я объяснил им следующее: поскольку мне совершенно необходимо уве-

риться в том, что они смогут открыто обсуждать проблемы секса, я изобрел

своего рода отборочный тест на смущение, который прошу пройти каждую из

испытуемых; этот тест и был процедурой посвящения. Тем, кому предстояло

пройти суровое посвящение, предъявляли тест, который должен был их очень

смутить: студенткам требовалось зачитать вслух список из двенадцати неприс-

тойных слов и два детальных описания сексуальных действий, взятых из совре-

менных романов. Тем же, кого ждала щадящая процедура, предстояло прочитать

лишь список слов, имевших отношение к сексу, но не являвшихся непристой-

ностями.

 

Три условия, в которые были поставлены испытуемые в данном исследо-

вании, и представляли собой независимую переменную. Короче говоря, цель ис-

следователя, спланировавшего и проводящего любой эксперимент, - опреде-

лить, окажет ли то, что происходит с испытуемыми, воздействие на их реакции.

Что касается нашей цели, то она состояла в том, чтобы определить, вызывает ли

степень суровости обряда посвящения, то есть наша независимая переменная,

систематические изменения в поведении испытуемых. Будут ли испытуемые,

прошедшие через суровую процедуру посвящения, вести себя иначе, чем те,

кому довелось пройти щадящую процедуру или вовсе обойтись без нее?

 

Но что значит <вести себя иначе>? После обряда посвящения каждой ис-

пытуемой было позволено подслушать групповую дискуссию, проводимую чле-

нами той самой группы, к которой данная испытуемая только что получила

право присоединиться. С целью контроля за содержанием этой дискуссии была

использована магнитофонная запись, хотя самих испытуемых убедили, что они

слышат обсуждение <вживую>. Таким образом, все испытуемые - вне зависимос-

ти от того, прошли ли они процедуру суровую, щадящую или не прошли ника-

кой, слышали запись одной и той же групповой дискуссии. Сама же она была

тоскливой и скучной до невозможности и включала невнятное и маловырази-

тельное обсуждение вторичных половых признаков низших животных - измене-

ния оперения у птиц, тонкие особенности брачных танцев у некоторых типов

пауков и тому подобное. В магнитофонной записи присутствовали долгие паузы,

постоянно слышались смешки и покашливания, перебивания ораторов, незакон-

ченные фразы и тому подобное, то есть все было сделано для того, чтобы дискус-

сия вышла скучнее некуда.

 

К концу прослушивания я возвращался, неся с собой листы бумаги с

изображенными на них оценочными шкалами, и просил испытуемую оценить,

насколько интересной и стоящей показалась ей прослушанная дискуссия. Это

называется зависимой переменной, потому что предполагается, что ответ окажется

в буквальном смысле <зависимым> от вида экспериментального условия, в кото-

 

425

 

рое была помещена данная испытуемая. Зависимая переменная - это то, что

измеряет экспериментатор, определяя воздействие независимой переменной. Ко-

роче говоря, независимая переменная - это причина, а зависимая переменная -

следствие.

 

Полученные результаты подтвердили высказанную нами гипотезу: девуш-

ки, прошедшие щадящую процедуру посвящения или не прошедшие ее вовсе,

оценили групповую дискуссию как относительно скучную, в то время как у де-

вушек, прошедших суровое испытание ради того, чтобы быть принятыми в груп-

пу, дискуссия вызвала по-настоящему живой интерес. Хотел бы еще раз напом-

нить: все студентки оценивали запись одной и той же дискуссии.

 

Проектирование и осуществление эксперимента, о котором я только

что рассказал, оказалось процессом трудоемким. Мы с Миллсом провели

сотни часов, планируя его, создавая убедительную ситуацию, прописывая

сценарий магнитофонной записи <групповой дискуссии>, прослушивая ак-

теров, игравших роли <членов группы>, конструируя процедуру посвяще-

ния и шкалы для оценки результатов, набирая добровольцев, готовых стать

испытуемыми, производя пробную (пилотную) проверку процедуры, про-

водя сам эксперимент, а после его окончания объясняя каждой из испытуе-

мых истинную его цель (причину, по которой мы пошли на обман, что все

это вообще значит, и так далее). И в результате обнаружили, что люди,

прошедшие суровое испытание ради того, чтобы получить <пропуск> в не-

кую группу, симпатизируют ей намного больше, чем те, кто прошел более

легкое испытание или вообще не проходил никаких испытаний.

 

Не может же быть так, чтобы не существовало какого-то способа по-

проще для получения того же результата! Существует. Читатель мог подметить

отдаленное сходство процедуры, которую использовали мы с Миллсом, с

другими обрядами посвящения - такими, которыми пользуются в прими-

тивных племенах, или с теми, что приняты в студенческих братствах или

иных закрытых клубах и организациях. Почему же тогда мы не воспользова-

лись преимуществами реальных жизненных ситуаций, которые не только

легче поддаются изучению, но и намного драматичнее и реалистичнее лабо-

раторных экспериментов?

Давайте рассмотрим эти преимущества.

Обряды посвящения в реальной жизни были бы более суровыми (а если

так, то оказали бы и большее воздействие на членов группы). Нам не потребо-

валось бы столь долго и обстоятельно сочинять для участников эксперимента

правдоподобную групповую дискуссию. Социальные взаимодействия происхо-

дили бы между реальными людьми, а не между <голосами>, записанными на

магнитофонной пленке. Мы исключили бы все проблемы этического характера,

возникшие в связи с обманом испытуемых во имя науки и вовлечением их в

неприятную деятельность. И наконец, все это можно было бы проделать в более

короткие сроки, чем те, которых потребовал реальный эксперимент!

 

Таким образом, если бросить поверхностный взгляд на преимущества

естественной ситуации, то окажется, что наша с Миллсом задача намного

облегчилась бы, изучай мы реально существующие студенческие братства.

 

426

 

Вот как это можно было бы сделать. Мы могли бы оценить степень

<суровости> процедуры посвящений в каждой из таких групп, а затем по-

просить их членов определить, насколько им нравятся их группы. Если в

результате окажется, что тем, кто прошел наиболее суровый обряд посвя-

щения, их группы нравятся больше, чем прошедшим легкое испытание

или вообще его не проходившим, то наша гипотеза получит искомое под-

тверждение. Или не получит? Давайте внимательнее посмотрим, почему

приходится тратить время и силы на лабораторные эксперименты.

 

Если попросить людей назвать наиболее важную характеристику ла-

бораторного эксперимента, то подавляющее большинство ответит: <конт-

роль>. И он, действительно, является главным преимуществом лабораторно-

го эксперимента. Это преимущество заключено в возможности контроли-

ровать окружающую среду и относящиеся к делу переменные, поэтому

эффекты воздействия каждой из них удается изучить точно.

 

Перенеся нашу гипотезу в лабораторию, Миллс и я исключили ог-

ромное множество побочных вариаций, существующих в реальном мире. В

наших условиях все суровые испытания были равны по интенсивности;

подобное условие было бы трудно выполнить, если бы мы изучали не-

сколько различных студенческих сообществ, в которых практикуются суро-

вые процедуры посвящения. Далее, для всех испытуемых <групповая дис-

куссия> также оказывалась идентичной; в реальной же ситуации члены

студенческих братств вынуждены были бы оценивать группы (братства),

которые на самом деле весьма отличаются друг от друга. Если даже пред-

положить, что мы смогли бы обнаружить различие между братствами с суро-

вой и мягкой процедурами посвящения, то как смогли бы мы определить,

что данное различие является функцией обряда посвящения, а не определя-

ется различием в исходной привлекательности самих членов братства? В усло-

виях же лабораторного эксперимента единственным различием был уровень

суровости процедуры посвящения, поэтому мы и можем быть уверены в

том, что любое обнаруженное различие между испытуемыми является след-

ствием лишь этой процедуры.

 

Важность случайного распределения

испытуемых между экспериментальными

условиями

 

Контроль, конечно, является очень важным аспектом лабораторного экспе-

римента, однако он не является главным преимуществом подобной проце-

дуры. Еще более важным становится то, что испытуемых можно случайным

образом поставить в различные экспериментальные условия. Последнее озна-

чает, что каждый испытуемый имеет равные шансы оказаться в любом из

условий в данном исследовании.

 

Действительно, случайное распределение испытуемых между экспе-

риментальными условиями - это и есть решающее различие между экспери-

 

427

 

ментальным методом и иными, не связанными с экспериментом, подхода-

ми. И огромное преимущество подобного случайного распределения заклю-

чается в том, что любые переменные, которые не могут быть тщательно

проконтролированы, в теории должны случайно распределяться между раз-

ными экспериментальными условиями. А это значит, что вероятность систе-

матического воздействия таких переменных на результат чрезвычайно мала.

 

Один пример может прояснить вышесказанное.

Предположим, вы - ученый, и у вас есть гипотеза о том, что же-

нитьба на умной женщине приносит мужчинам счастье. Как вы сможете ее

проверить? Скажем, вам удалось отыскать тысячу мужчин, женившихся

на умных женщинах, и еще тысячу мужчин, сочетавшихся браком не с

такими умными женщинами; всем этим мужчинам вы даете заполнить

анкету, призванную определить, насколько они счастливы. Так вот, из

анализа анкет явствует, что женатые на умных женщинах мужчины, дей-

ствительно, счастливее тех, чьи жены менее умны. Означает ли данный

результат, что женитьба на умной женщине делает мужчину счастливым?

Ничуть.

 

Возможно, счастливые мужчины более привлекательны, обладают боль-

шим чувством юмора, с ними легче, потому-то умные женщины и ищут

таких мужчин для будущего супружества. Таким образом, счастье мужчин

может оказаться причиной браков с умными женщинами, а не наоборот. Но

проблемы на том не кончаются. Точно так же возможно, что существует

некий третий фактор, благодаря которому одновременно имеет место и сча-

стье, и брак с умной женщиной. Одним из таких факторов могут быть день-

ги: можно предположить, что богатство помогает мужчине достичь счастья и

одновременно является тем, что привлекает умных женщин. Поэтому нельзя

исключить возможность того, что ни одна из двух упомянутых причинно-

следственных связей не является верной: ни счастье не является причиной

женитьбы на умной женщине, ни ум женщины не является причиной счас-

тья мужчины.

 

Однако проблема представляется еще более сложной. И сложна она

потому, что у нас обычно нет решительно никакой идеи насчет того, что

может быть этим самым <третьим фактором>. В случае исследования мужского

счастья это может быть богатство, или же причиной счастья мужчины и в то

же время его привлекательности в глазах умной женщины может быть зре-

лость его личности, или его умение себя вести, спортивные достижения,

власть, популярность, выбор правильной зубной пасты, щеголеватость в

выборе одежды, или любое из тысячи свойств, о которых не ведает бедный

исследователь и которые он, скорее всего, не сможет принять в расчет.

 

Однако, если этот исследователь проводит эксперимент, он имеет воз-

можность распределить своих испытуемых по различным эксперименталь-

ным условиям случайным образом. Хотя подобная процедура не устраняет раз-

личий, вызванных любой из указанных переменных (деньгами, умением себя

вести, спортивными достижениями, и тому подобной), она их нейтрализу-

ет, случайным образом распределяя значения этих переменных по различ-

ным экспериментальным условиям. Другими словами, если испытуемые слу-

 

428

 

чайно распределены по этим условиям, то приблизительно одинаковое ко-

личество богатых мужчин будет поставлено в каждое из них. Точно так же

распределятся между разными условиями умеющие себя вести в обществе и

спортсмены. Следовательно, если мы обнаруживаем различие между воздей-

ствием разных экспериментальных условий, то представляется маловероят-

ным, чтобы оно являлось следствием индивидуальных различий по той или

иной характеристике, поскольку все эти характеристики имеют равное (или

почти равное) распределение по всем экспериментальным условиям.

 

Надо признать, что данный конкретный пример - умные женщины и

их счастливые мужья - нелегко <загнать> в рамки экспериментальной лабо-

ратории. Однако давайте пофантазируем, как мы могли бы это сделать.

 

В идеале нам потребовалось бы отобрать пятьдесят мужчин и методом

случайной выборки соединить двадцать пять из них с умными женами, а

остальных двадцать пять - с менее умными. Несколько месяцев спустя можно

было бы вновь встретиться с нашими испытуемыми и распространить среди

них вопросник для определения того, насколько человек счастлив. Если те,

кому достались умные жены, окажутся счастливее тех, кому достались менее

умные, то мы будем знать наверняка причину их счастья! Короче говоря,

свалившееся на этих мужчин счастье уже не припишешь с легкостью ни их

умению себя вести, ни привлекательности, ни деньгам, ни власти, посколь-

ку все указанные свойства были случайным образом распределены между

разными экспериментальными условиями. Почти наверняка можно утверж-

дать, что своим счастьем данные мужья обязаны именно способностям их

жен.

 

Повторяю: этот пример - чистой воды фантазия, ибо даже соци-

альные психологи не имеют права организовывать браки <в научных це-

лях>. Но это и не означает, что мы не в состоянии подвергать проверке в

контролируемых лабораторных условиях какие-то важные, значимые для

нас события: данная книга полна примерами подобного рода. Давайте рас-

смотрим один из таких примеров с целью высветить преимущества экспе-

риментального метода.

 

В главе 6 я сообщил о корреляции между временем, затраченным

детьми на просмотр сцен насилия по телевизору, и их тенденцией выби-

рать агрессию при решении своих собственных проблем. Означает ли это,

что просмотр телепрограмм вызывает агрессивность у молодежи? Не обя-

зательно. Может вызывать. В то же время подмеченная корреляция может

означать и совсем иное, а именно то, что агрессивные подростки просто

любят наблюдать за агрессией и останутся столь же агрессивными, даже

если весь день проведут, смотря невинный фильм, вроде <Улицы Сезам>!

Однако, как мы видели, некоторые экспериментаторы пошли дальше кор-

реляций и доказали, что наблюдение за сценами насилия по телевидению

увеличивает насилие и в реальной жизни [9]. Как же им это удалось?

 

С помощью того же самого случайного распределения. Часть подрос-

тков поместили в ситуацию, когда им показывали отрывок из телефильма

со сценами насилия: на протяжении 25 минут люди били, насиловали,

кусали, убивали друг друга. В контрольную группу экспериментаторы также

 

429

 

случайно отобрали других подростков, поставленных в иную ситуацию: на

протяжении почти тех же двадцати пяти минут им показывали запись вполне

мирной спортивной передачи. Решающим моментом было то, что у каждого

ребенка был одинаковый шанс попасть либо в первую группу, либо во вто-

рую; таким образом, любые различия в чертах характера детей, попавших в

разные экспериментальные условия, были устранены. Следовательно, полу-

ченный экспериментаторами вывод о том, что подростки, наблюдавшие сцены

насилия, выказали большую агрессивность, нежели подростки, наблюдав-

шие спортивное состязание, является достаточно сильным подтверждением

того, что наблюдение за насилием на экране может в реальной жизни при-

водить к агрессивному поведению.

 

А теперь вернемся к нашему эксперименту с процедурой посвяще-

ния. Если бы мы провели опрос и обнаружили, что члены студенческих

братств, имеющих суровый обряд посвящения, находят друг друга более

привлекательными, чем члены братств, имеющих более щадящую проце-

дуру посвящения, то получили бы доказательство того, что степень суро-

вости процедуры и степень симпатии к другим членам братства положи-

тельно коррелируют между собой. Это значит, что, чем суровее процедура,

тем больше симпатия членов группы к своим <братьям>.

 

Однако, как бы сильно ни коррелировали эти две переменные, мы

не сможем заключить на основании одних только данных опроса, что суро-

вая процедура посвящения вызывает симпатию к членам группы. Все, что

мы можем вынести из нашего исследования, это утверждение о том, что

указанные две переменные связаны между собой.

 

Например, вполне может оказаться, что положительная корреляция

между суровой процедурой посвящения и симпатией к другим членам брат-

ства существует не благодаря тому, что посвящение является причиной

симпатии, а за счет обратной последовательности событий! Имеется в виду,

что высокая привлекательность группы может стать причиной сурового

обряда посвящения в ее члены. В случае, когда члены группы знают о том,

что многие хотели бы быть причислены к ней, они могут постараться

сохранить элитарный характер группы, например, требуя от вступающих

прохождения суровой процедуры посвящения. Это отвратит многих от идеи

вступления в группу, и вступить в нее будут пытаться только те, кто дей-

ствительно очень этого хочет.

 

Опираясь только лишь на данные нашего опроса, мы не в состоянии

заключить, что это альтернативное объяснение ложно и что на самом деле

суровая процедура является причиной, а рост симпатии - следствием.

Данные опроса не дают нам никаких оснований для выбора между двумя

объяснениями, поскольку ничего не говорят о том, что было причиной, а

что - следствием. Более того, как показал предыдущий пример (с мужья-

ми и женами), может быть и некая третья переменная, порождающая од-

новременно и суровость процедуры посвящения в группу, и симпатию меж-

ду ее членами. Кто более всего желал бы устраивать и проходить суровый

обряд посвящения? Разумеется, люди с тенденцией к садомазохизму. И

они могут испытывать симпатию друг к другу вовсе не потому, что прошли

 

430

 

обряд посвящения, а просто потому, что <рыбак рыбака видит издалека>.

Хотя это объяснение и может прозвучать для кого-то нелепо, оно также

вполне возможно. А еще большим огорчением для исследователя являются

бесчисленные иные объяснения, о которых он даже и подумать не может!

 

Экспериментальный метод, основанный, по самой своей сути, на тех-

нике случайного распределения испытуемых по различным эксперименталь-

ным условиям, одним махом устраняет все эти побочные объяснения. В на-

шем эксперименте у садомазохистов шансы попасть в группу, проходящую

суровую процедуру посвящения, равны шансам попасть в число тех, кто ее

не проходит. В исследовании же, проведенном в условиях реальной жизни,

большинство людей с подобными склонностями скорее всего запишутся в

первую группу, вследствие чего результат будет невозможно проинтерпре-

тировать.

 

Трудности экспериментирования

в социальной психологии

 

Контроль в сравнении с воздействием. Однако и в мире экспериментирования

не все так ясно и безоблачно, поскольку процесс проведения эксперимента

сопряжен со многими весьма реальными проблемами.

 

Я уже упоминал о том, что одним из главных преимуществ экспери-

мента является контроль, однако почти невозможно установить полный кон-

троль над окружением людей-испытуемых. Одна из причин, по которой многие

психологи работают с подопытными крысами, а не с людьми, заключена в

открывающейся в этом случае перед экспериментаторами возможности кон-

тролировать почти все, с чем сталкиваются их испытуемые с момента рожде-

ния и вплоть до окончания эксперимента: климат, диету, физическую на-

грузку, опыт общения с партнерами, отсутствие травмирующих событий, и

тому подобное. Социальные психологи не помещают людей в клетки, чтобы

проконтролировать, с чем столкнутся их испытуемые; это лучше для испы-

туемых, но наука от этого несколько теряет в строгости.

 

Возможности контроля ограничены еще и тем, что индивиды отлича-

ются друг от друга по бесчисленному множеству свойств, скрытых от глаз

экспериментатора. Социальные психологи пытаются определить, как ведут

себя люди. Под этим, конечно, мы имеем в виду то, как ведет себя большин-

ство людей большую часть времени, находясь в данных условиях. До тех пор

пока мы не учитываем многие индивидуальные различия, наши заключения

не могут быть применимы ко всем людям: различия в аттитьюдах, ценностях,

способностях, личностных характеристиках и прошлом опыте могут оказать

воздействие на реакции людей в процессе эксперимента. Следовательно, даже

при том, что мы сможем контролировать саму экспериментальную ситуа-

цию, одна и та же ситуация может воздействовать на разных людей неодина-

ково.

И это еще не все. Если нам все же удается контролировать эксперимен-

 

431

 

тальную обстановку таким образом, чтобы она оказалась одной и той же для

каждого испытуемого, мы рискуем превратить ситуацию в настолько сте-

рильную, что испытуемый не будет склонен принимать ее всерьез.

 

Слово <стерильный> обладает по меньшей мере двумя смыслами: 1) обез-

зараженный и 2) неэффективный, или бесплодный. Экспериментатор дол-

жен страстно желать, чтобы его экспериментальная ситуация стала бы <обез-

зараженной>, насколько это возможно, но при этом не становилась бы <бес-

плодной> (или <безжизненной>) для испытуемых. Если события в проводимом

эксперименте не будут интересными и увлекательными, то может случиться,

что реакции испытуемых утратят спонтанность, и наши результаты будут

иметь мало смысла.

 

Таким образом, в дополнение к контролю, эксперимент должен еще

оказывать воздействие на испытуемых. Они должны воспринимать его серь-

езно и быть включенными в него, иначе эксперимент не окажет значимого

воздействия на их поведение. Трудность для социального психолога состоит в

том, что эти два решающих фактора - контроль и воздействие - часто

<работают> в противоположных направлениях: по мере усиления одного ос-

лабляется другой. Дилемма, с которой сталкиваются экспериментаторы, со-

стоит в том, как сделать максимальным воздействие на испытуемых, не жер-

твуя при этом контролем за ситуацией. Ее разрешение требует значительных

творческих усилий и изобретательности при проектировании и создании

экспериментальных ситуаций. Это приводит нас к проблеме реализма.

 

Реализм. Ранее в этой главе я упомянул о критических замечаниях,

часто раздающихся в адрес лабораторных экспериментов. Упреки состоят в

том, что эксперименты якобы чересчур искусственны и представляют собой

надуманные имитации реальной жизни, что они <нереальны>. Что же имеет-

ся в виду под <реальным>?

 

Много лет назад, в процессе написания большой статьи об экспери-

ментальном методе, мы с Меррилл Карлсмит попытались уточнить опре-

деление реального [10]. Мы пришли к выводу, что эксперимент может быть

реалистичным в двух различных смыслах. Если он оказал воздействие на

испытуемых, заставил их принять происходящее всерьез и вовлек их в

экспериментальные процедуры, то мы можем сказать, что был достигнут

экспериментальный реализм. Совершенно другой вопрос - насколько по-

хож лабораторный эксперимент на события, которые часто происходят с

людьми в реальном мире. В этом случае мы говорим об обыденном реализме.

Часто именно путаница между экспериментальным реализмом и обыденным

реализмом и вызывает ту критику, о которой я только что говорил.

 

Наверное, это различие между двумя реализмами можно проиллюст-

рировать на примере исследования, замечательного своим эксперименталь-

ным реализмом и нереалистичного в обыденном смысле,

 

Вспомним эксперимент Стэнли Милграма [II], который обсуждался

нами в главе 2. В этом исследовании каждый испытуемый должен был нано-

сить серию ударов электрическим током, постепенно увеличивая его силу,

человеку, который находился в соседней комнате и был якобы подсоединен

к генератору электрических разрядов. А теперь, если честно: как часто нас

 

432

 

просят наносить людям удары током в реальной жизни? Нереалистичным,

однако, это можно назвать лишь с точки зрения обыденного реализма.

 

А была ли эта процедура экспериментально реалистичной, иначе гово-

ря, были ли испытуемые захвачены ею, приняли ли ее всерьез, оказала ли

она на них воздействие, стала ли частью их реального мира в тот момент? Или

же они просто отыгрывали роли, не принимая ситуацию всерьез, совершая

свои действия, подобно марионеткам? Милграм сообщает, что эти люди

испытывали значительное напряжение и дискомфорт. Впрочем, пусть сам

исследователь своими словами расскажет, как выглядел его типичный испы-

туемый:

 

<Я наблюдал, как взрослый и поначалу уравновешенный бизнесмен во-

шел в лабораторную комнату, держась самоуверенно и сверкая улыбкой. За

двадцать минут он превратился в дергающуюся, запинающуюся развалину,

быстро приближавшуюся к точке нервного коллапса. Он постоянно потирал

виски и нервно сплетал руки. В один из моментов он ударил себя кулаком по

лбу и пробормотал: <Боже, да прекратите же это!> И все же продолжал по-

корно реагировать на каждое слово экспериментатора, повинуясь тому до

конца> [12].

 

Подобное вряд ли напоминает поведение человека в нереалистической

ситуации. То, что происходило с испытуемыми Милграма, было реальным,

даже если ничего подобного с ними в повседневной жизни не случалось.

Поэтому можно, кажется, уверенно заключить, что результаты данного эк-

сперимента являются достаточно точным указанием на то, как будут реаги-

ровать люди, если аналогичная последовательность событий действительно

произойдет в реальной жизни.

 

Обман. Важность экспериментального реализма трудно переоценить.

Наилучший путь достижения этого существенного качества состоит в разра-

ботке такого действия, которое было бы интересным и захватывающим для

испытуемых. В то же время часто бывает необходимо скрыть истинную цель

исследования. Откуда идет эта потребность в маскировке?

 

Ранее в этой главе я упомянул о том, что каждый человек является

социальным психологом-любителем в том смысле, что все мы живем в соци-

альном мире и постоянно конструируем гипотезы по поводу всего, что с

нами происходит. Это относится и к тем индивидам, которые выполняют

роль испытуемых в наших экспериментах. Поскольку они всегда пытаются

понять, что творится вокруг, то, догадавшись, какую гипотезу мы пытаемся

подтвердить, они могут начать действовать в соответствии с этими догадка-

ми, вместо того чтобы действовать естественным и обычным образом. По

этой причине мы пытаемся скрыть от испытуемых истинную цель экспери-

мента. А так как мы почти всегда имеем дело с чрезвычайно умными взрослы-

ми людьми, то эта задача оказывается не из легких; однако если мы не хотим

упустить шанс получить обоснованные и достоверные данные, то без реше-

ния подобной задачи в большинстве экспериментов не обойтись.

Это ставит социального психолога в положение режиссера, который

 

433

 

'/,15 1126

 

устанавливает декорации для спектакля, но не сообщает актеру, о чем вооб-

ще пьеса. Подобные декорации получили название <официальные версии>, они

предназначены для того, чтобы увеличить экспериментальный реализм пу-

тем создания ситуации, в которой испытуемый может вести себя естествен-

но, без тормозящего знания о том, какой именно аспект поведения изучает-

ся в исследовании.

 

Например, в исследовании Аронсона-Миллса, касающемся <обряда

посвящения>, испытуемым сообщили, что они проходят тест на смуще-

ние с целью определить, кого можно принять в группу, дискутирующую

по проблемам психологии секса; такова была <официальная версия>, а на

самом деле это был чистый обман. В действительности, они были подвер-

гнуты испытанию для того, чтобы посмотреть, какой эффект оно окажет

(если окажет) на их симпатию к группе. Если бы испытуемые были осве-

домлены об истинной цели исследования перед тем, как принять в нем

участие, результаты оказались бы абсолютно бессмысленными.

 

Исследователи, специально изучавшие данный вопрос, показали, что

в случае, когда испытуемые знали истинную цель эксперимента, они вели

себя не естественно, а пытались либо сделать так, чтобы предстать в выгодном

свете, либо <выручить> экспериментатора (в последнем случае они вели себя

так, как, по их мнению, они должны были вести себя согласно гипотезе

экспериментатора). Обе эти стратегии - катастрофа для экспериментатора.

 

Экспериментатору обычно удается пресечь попытки испытуемого <по-

мочь> ему, однако намного труднее уменьшить желание испытуемого <выг-

лядеть на уровне>. Большинство людей не хотят, чтобы о них думали как о

слабаках, ненормальных, конформистах, непривлекательных, глупых или

сумасшедших. Таким образом, как только предоставляется шанс отгадать,

что ищет экспериментатор, так сразу же большинство людей начинают пы-

таться выглядеть достойно или <нормально>. Например, в эксперименте,

придуманном с целью пролить свет на данный феномен [13], стоило нам

только рассказать испытуемым, что конкретный результат будет указывать

на присутствие у них <положительной> личностной черты, как они стали

гораздо чаще демонстрировать действия, необходимые для получения этого

результата, чем в случае, когда (по нашим словам) он свидетельствовал о

наличии <отрицательной> черты личности. Хотя подобное поведение можно

понять, однако оно мешает экспериментатору получить научно значимые

результаты. По этой причине экспериментаторам представляется необходи-

мым обманывать испытуемых относительно истинной цели эксперимента.

 

Чтобы проиллюстрировать вышесказанное, давайте еще раз рассмот-

рим классический эксперимент Соломона Эша на конформность [14].

 

Вспомним, что в его исследовании студенту было дано задание оце-

нить сравнительную длину нескольких отрезков. Задача была чрезвычайно

простой. Однако другие студенты (на самом деле сообщники эксперимен-

татора) намеренно высказывали неверные суждения по поводу длины этих

отрезков. Столкнувшись с подобной ситуацией, значительное число испыту-

емых уступило групповому давлению и также высказало неверное суждение.

Этот эксперимент, конечно, вводил испытуемых в сильное заблуждение:

 

434

 

испытуемые полагали, что они принимают участие в эксперименте на вос-

приятие, в то время как на самом деле изучалась их конформность. Был ли

этот обман необходим? Думаю, что да. Давайте попробуем разыграть ситуа-

цию еще раз, не прибегая к обману. Вообразите, что вы - испытуемый в

эксперименте, который экспериментатор предваряет такими словами: <Меня

интересует изучение того, поведете ли вы себя конформно, столкнувшись с

групповым давлением>, - и подробно рассказывает вам, что должно про-

изойти. Держу пари: вы не поведете себя конформно! Могу высказать пред-

положение, что никто не поведет себя конформно, поскольку конформ-

ность считается проявлением слабости и не относится к числу привлекатель-

ных видов поведения. К какому же заключению придет в таком случае

экспериментатор? Что люди склонны к нонконформизму? Ясно, что подоб-

ное заключение будет ошибочным и дезориентирующим, а сам эксперимент

будет лишен всякого смысла.

 

Вспомним эксперименты Милграма на послушание. Он обнаружил, что

во время эксперимента 62% обычных граждан, выполняя команды экспери-

ментатора, проявляли готовность наносить сильные удары током другому

человеку. Несмотря на это, каждый год, описывая своим студентам эту

экспериментальную ситуацию и спрашивая их, повиновались бы они по-

добным командам, я получал лишь 1% утвердительных ответов! Означает

ли это, что мои студенты лучше испытуемых Милграма? Не думаю. Ско-

рее, это означает, что как только людям предоставляется хотя бы полшан-

са, они стараются выглядеть лучше. Таким образом, не прибегни Милграм

к обману, он получил бы результаты, которые просто не отражали бы

поведение людей, характерное для реальных жизненных ситуаций.

 

Если бы мы давали людям возможность спокойно усесться в кресло,

расслабиться и погадать на тему, как бы они себя повели, если..., то мы бы

получили в результате скорее картину того, какими люди хотели бы быть,

чем картину того, каковы они есть на самом деле.

 

Этические проблемы

 

Использование обмана может оказаться наилучшим и, возможно, единствен-

ным способом получения полезной информации относительно того, как люди

ведут себя в наиболее сложных и наиболее важных жизненных ситуациях, но

этот способ совершенно определенно ставит экспериментатора перед серьез-

ными этическими проблемами.

Их, в основном, три:

 

1. В конце концов просто неэтично лгать людям. Данное обстоя-

тельство приобретает еще большее значение в постуотергейтскую эру,

когда обнаружилось, что правительственные учреждения незаконно

подслушивают граждан, что президенты говорят народу, который их

избрал, откровенную ложь, и все эти грязные трюки, сфабрикованные

письма, подделанные документы и тому подобное являются делом рук

людей, непосредственно работавших на президента. Могут ли соци-

435

 

альные психологи оправдать свои действия, внося дополнительный вклад

в уже имеющее место <засорение> общества ложью?

 

2. Подобный обман, кроме всего прочего, часто ведет к вторже-

нию в частную жизнь испытуемых. Когда люди, участвующие в наших

экспериментах, бывают не в курсе того, что изучается на самом деле,

они лишены возможности давать согласие на участие в эксперименте,

которое должно основываться на полной информированности. Напри-

мер, говоря об эксперименте Эша, легко представить, что, знай сту-

денты заранее об истинной цели предложенного им испытания (что

целью эксперимента является изучение степени их конформности, а

вовсе не их перцептивные суждения), некоторые из них не согласились

бы в нем участвовать.

 

3. Экспериментальные процедуры часто сопровождаются рядом

неприятных переживаний - таких, как боль, скука, беспокойство и

тому подобных.

 

Спешу добавить: этические проблемы возникают даже в том случае,

когда экспериментатор не прибегает к обману, а экспериментальные проце-

дуры не отнесешь к <экстремальным>. Порой даже, казалось бы, самые щадя-

щие процедуры могут оказать на некоторых испытуемых глубокое воздей-

ствие, причем такое, которое не мог предвидеть никто, даже самые сенси-

тивные и внимательные экспериментаторы.

 

Рассмотрим, например, серию экспериментов, проведенных Робин

Доус, Жанной Мак-Тэвиш и Харриет Шекли [15].

 

Обычно в их исследованиях <социальных дилемм> испытуемые оказы-

вались в ситуации принятия решения: сотрудничать или <перейти на сторону

противника>. Если все испытуемые выбирали первое, каждый из них полу-

чал финансовую выгоду, однако, если один или несколько испытуемых ре-

шали стать <перебежчиками>, им выплачивалась солидная сумма, а выбрав-

шие сотрудничество в данном случае оказывались в относительном финансо-

вом проигрыше. Реакции участников были анонимными и оставались таковыми

на все время эксперимента. Правила игры полностью, без всякого обмана,

были объяснены всем испытуемым в самом начале эксперимента.

 

Данный сценарий представляется достаточно безобидным. Однако спу-

стя сутки после одной из экспериментальных сессий экспериментатору по-

звонил пожилой человек, оказавшийся единственным <перебежчиком> в своей

группе. Он выиграл девятнадцать долларов и теперь желал вернуть деньги и

разделить их между другими участниками, которые выбрали сотрудничество

и получили за это всего по одному доллару. В процессе беседы выяснилось,

что этот человек сожалеет о проявленной им жадности, он не может спать

спокойно и тому подобное. А другая женщина после аналогичного экспери-

мента (она была единственной, выбравшей сотрудничество, в то время как

все остальные стали <перебежчиками>) сообщила, что почувствовала себя

слишком легковерной и вынесла из всего этого урок, что люди не настолько

заслуживают доверия, как она раньше думала!

 

Несмотря на тщательное планирование, проводимое исследователями,

эксперименты оказывают мощное воздействие на испытуемых, которое не-

 

436

 

легко предвидеть заранее. Я сознательно выбрал в качестве примера экспери-

менты Доус, Мак-Тэвиш и Шекли, потому что в них не было никакого

обмана со стороны экспериментаторов, и эти исследования вполне уклады-

ваются в рамки этических норм. Мой вывод прост, но от этого он не стано-

вится менее важным: никакой этический кодекс не в состоянии предусмот-

реть все проблемы, особенно возникающие в тех случаях, когда испытуемые

в процессе эксперимента открывают нечто неприятное в себе самих или в

других людях.

 

Социальные психологи, проводящие эксперименты, глубоко озабо-

чены этическими проблемами просто потому, что их работа сама включа-

ет в себя этическую дилемму.

Позвольте мне объяснить, что имеется в виду.

 

Указанная дилемма основана на двух противоречащих друг другу цен-

ностях, которые разделяют большинство социальных психологов. С одной

стороны, они верят в ценность свободного научного поиска, с другой - в

человеческое достоинство и право людей на частную жизнь. Эта дилемма

реальна и устранить ее невозможно ни с помощью благочестивого отстаи-

вания важности сохранения человеческого достоинства, ни посредством

велеречивого подчеркивания преданности <делу науки>. Каждый соци-

альный психолог должен смотреть этой проблеме прямо в глаза и не од-

нажды, а всякий раз, когда он планирует и проводит эксперимент, по-

скольку конкретного и универсального набора правил или подсказок,

способных направлять каждый эксперимент, не существует.

 

Очевидно, что одни экспериментальные методики приводят к боль-

шим проблемам, чем другие. Повод для беспокойства почти всегда дают

эксперименты, включающие в себя обман испытуемых, поскольку акт лжи

сам по себе вызывает возражение, даже если с помощью лжи открывается

<правда>.

 

Точно так же очевидные этические проблемы порождаются и проце-

дурами, вызывающими у испытуемых боль, стыд, чувство вины или другие

сильные чувства.

 

Более тонкими, хотя и не менее важными, представляются этичес-

кие проблемы, возникающие в результате столкновения испытуемых с

некоторыми чертами или характеристиками, относящимися к ним самим,

но не принадлежащими к числу приятных или положительных. Вспомним

ощущения испытуемых в относительно <мягких> экспериментах Доус, Мак-

Тэвиш и Шекли! Или испытуемых из эксперимента Соломона Эша [16],

многие из которых узнали о себе неприятную правду: под влиянием груп-

пового давления они повели бы себя конформно. Или испытуемых в на-

шем собственном эксперименте (Аронсон и Метти [17]), многие из которых

поняли, что они способны жульничать при игре в карты, а многие испыту-

емые Милграма [18] узнали, что они послушались бы властную фигуру, даже

если бы это привело к нанесению вреда другому человеку. Наконец, вспом-

ним описанное в главе 1 жестокое поведение испытуемых во время Стэнфор-

дского <тюремного эксперимента> [19], причем при отсутствии прямых, явных

команд вести себя таким образом.

 

437

15 1126

 

Можно, конечно, утверждать, что подобное <открытие себя> прино-

сит терапевтическую или образовательную пользу испытуемым, и действи-

тельно, многие из них сами на это указывали. Однако само по себе это не

может служить оправданием таким процедурам. В конце концов, как экспе-

риментатор может знать заранее, что они приведут к терапевтическому эф-

фекту? Более того, было бы самонадеянным со стороны любого ученого

решать, что он имеет право или талант проводить терапию пациенту, кото-

рый не давал на то предварительного согласия.

 

Приняв во внимание все эти проблемы, можно ли утверждать, что

цели социально-психологического исследования оправдывают средства?

Это вопрос спорный. Одни утверждают, что, какими бы ни были цели

этой науки и каковы бы ни были ее достижения, они все равно не стоят

того, чтобы люди оказывались обманутыми или введенными в состояние

дискомфорта. Другие настаивают на том, что результаты, добытые соци-

альными психологами, могут принести огромную пользу человечеству, и

поэтому за них не жалко заплатить любую цену.

 

Моя собственная позиция располагается где-то посередине. Я убеж-

ден, что научная социальная психология чрезвычайно важна, но я также

убежден, что испытуемые в ее экспериментах всегда требуют бережного к

себе отношения.

 

Каждый раз, решая для себя, является или нет данная конкретная

экспериментальная процедура этичной, я убеждаюсь в том, что должен под-

вергнуть ее анализу с точки зрения соотношения <затрат-результатов>. А

именно, следует оценить, как много <добра> дает проведение этого экспе-

римента и как много <зла> будет причинено в нем испытуемым. Другими

словами, сравниваются между собой общественная польза и цена, запла-

ченная конкретными испытуемыми, и это соотношение учитывается в

процессе принятия решения. К сожалению, подобное сравнение часто

бывает затруднено, поскольку в типичной ситуации ни общественная

польза, ни причиняемый испытуемому вред неизвестны, либо не поддаются

точному исчислению.

 

Более того, полученный (или ожидаемый) результат эксперимента

может даже изменить нашу оценку степени его <этичности>. Подвергли бы

мы сомнению этичность процедуры Милграма, если бы ни один из его ис-

пытуемых, посылавших жертве удары током, не превысил отметку <Умерен-

ный ток>? Очевидно, нет. Недавнее исследование [20] показало, что индиви-

дуальные оценки <вредности> эксперимента Милграма варьируются в зави-

симости от того, как людям представили результат этого эксперимента:

индивиды, которым сообщили, что доля послушных испытуемых оказалась

высокой, оценили процедуру как более вредную, чем те, кому сказали, что

эта доля оказалась низкой.

 

Если обобщить этот вывод, то можно сказать, что этическая сторона

любого эксперимента будет в меньшей степени подвергнута сомнению, когда

его результаты сообщают нам что-то приятное и лестное относительно чело-

веческой природы, и в большей степени, когда они говорят о чем-то, что мы

предпочли бы и не знать.

 

438

 

Подводя итог вышеизложенному, могу сказать, что мое решение о

проведении эксперимента зависит от конкретного соотношения его полезно-

сти и цены. Однако существует пять правил, под которыми я готов подпи-

саться всегда'.

 

1. Необходимо исключить процедуры, вызывающие сильные бо-

левые ощущения или сильный дискомфорт. Если экспериментаторы

проявляют достаточное хитроумие и осмотрительность, им обычно

удается проверить свои гипотезы без применения крайних средств. Хотя

менее интенсивная процедура дает обычно менее ясные результаты,

экспериментаторы должны сделать выбор и пожертвовать некоторой

ясностью в интересах бережного отношения к испытуемым.

 

2. Экспериментаторы всегда должны быть бдительны и не пропу-

стить ни одну <жизнеспособную> процедуру, альтернативную обману;

если таковая будет найдена, ее следует применять.

 

3. Экспериментаторы должны обеспечить своих испытуемых ре-

альной возможностью прекратить участие в эксперименте, если испы-

тываемый ими дискомфорт станет слишком сильным.

 

4. При завершении экспериментальной сессии экспериментаторы

должны уделить значительное время каждому из испытуемых, тщатель-

но объяснив проведенный эксперимент, его истинные цели, причины

обмана, и тому подобное. Экспериментаторы должны быть готовы из-

менить свои планы ради того, чтобы сохранить достоинство испытуе-

мых, избавить их от ощущения своей глупости и доверчивости, возни-

кающего при информации о том, что они поддались на обман. Экспе-

риментаторы должны быть уверены в том, что испытуемые покидают

эксперимент в хорошем настроении, с чувством удовлетворенности

собой и своим участием в эксперименте. Любой серьезный экспери-

ментатор может достичь этого, если захочет затратить значительное время

и усилия, чтобы <заплатить> каждому испытуемому за участие в экспе-

рименте информацией и вниманием и дать понять, сколь важна была

роль данного испытуемого в проведенном научном исследовании.

 

5. Экспериментаторы недолжны проводить эксперименты, вклю-

чающие ложь или дискомфорт <просто так>, без особой необходимос-

ти! Перед тем как войти в лабораторию, экспериментаторы должны

быть уверены в том, что их исследование обоснованно и важно, что

они ищут ответ на интересный вопрос и делают это тщательно и по-

средством хорошей организации дела.

 

Социальные психологи-экспериментаторы стараются быть, насколь-

ко это возможно, чувствительными к нуждам своих испытуемых. Хотя мно-

гие эксперименты связаны с процедурами, вызывающими некоторый дис-

комфорт, однако в огромном большинстве таких процедур присутствует

множество способов защиты, оберегающих испытуемых. Например, боль-

шинство читателей этой книги, вероятно, согласилось бы, что с точки зре-

ния дискомфорта одним из самых сложных исследований, о которых шла

 

439

 

речь на ее страницах, был эксперимент Милграма на послушание. Он прохо-

дил под аккомпанемент нешуточных споров на тему о том, стоит ли продол-

жать подобные эксперименты или нет. Однако, как бы то ни было, Милграм

приложил все силы для того, чтобы после окончания эксперимента обернуть

все пережитое испытуемыми в нечто полезное и важное для них. Ясно также

и то, что предпринятые усилия привели к успеху: спустя несколько недель

после завершения эксперимента 84% участников признали, что они были

рады принять участие в данном исследовании; 15% участников были настро-

ены нейтрально; и лишь 1% участников выразил сожаление по поводу своего

участия. (Мы должны с осторожностью принимать эти результаты: проведен-

ное в главе 5 обсуждение когнитивного диссонанса научило нас тому, что

люди часто меняют аттитьюды, которых первоначально придерживались,

чтобы оправдать свое поведение.)

 

Более убедительное доказательство дает другое исследование: год спус-

тя после завершения экспериментальной программы университетский пси-

хиатр обследовал случайную выборку из числа испытуемых Милграма и не

обнаружил никаких вредных последствий, наоборот, студенты, как прави-

ло, заявляли, что участие в эксперименте было в высшей степени поучитель-

ным и обогащающим [21].

 

Постэкспериментальная сессия. Чрезвычайно важной составляющей

всякого эксперимента является постэкспериментальная сессия, иногда назы-

ваемая также постэкспериментальным собеседованием (дебрифингом). Она пред-

ставляется необычайно ценной не только как средство <отмены> определен-

ного дискомфорта и обманов, допущенных в период проведения экспери-

мента, но и как возможность для экспериментатора сообщить дополнительную

информацию по затронутой теме; таким образом, проведенный экспери-

мент может стать для его участников своего рода источником обучения. В

дополнение ко всему, экспериментатор может определить пределы, в кото-

рых его процедура <работает>, и узнать способ ее улучшения со слов того,

кому это известно лучше всех - от испытуемого! Короче говоря, благоразум-

ный экспериментатор относится к испытуемым, как к коллегам, а не как к

слепым объектам своих манипуляций.

 

Тем из вас, у кого отсутствует полученный, что называется, <из первых

рук> опыт дебрифинга, пониманию этой процедуры поможет следующее

детальное описание того, из чего она состоит, и как ее проходят испытуемые.

 

Сначала экспериментатор для того, чтобы выяснить, что вызывает у

испытуемого смущение, побуждает его высказать общее впечатление о про-

веденном эксперименте, а также задать любые вопросы. Затем эксперимента-

тор пытается определить, почему испытуемый реагировал именно так, а не

иначе, и соответствует ли его интерпретация процедур тому, что задумыва-

лось. Если имел место обман, то подозревал ли испытуемый об <официаль-

ной версии>, использованной для сокрытия правды? А если подозревал, то

экспериментатору предстоит решить, было ли это подозрение достаточным,

чтобы повлиять на поведение испытуемого. Если так и окажется, то реакции

испытуемого должны быть исключены из дальнейшего анализа. Эксперимен-

татора интересует спонтанное поведение испытуемых, а любые их реакции,

 

440

 

мотивированные подобными подозрениями, уже не могут быть спонтанны-

ми, и, скорее всего, они недостоверны. Если среди подозревавших обман

окажется не несколько испытуемых, а достаточное их количество, то на всем

эксперименте можно поставить крест.

 

На протяжении первой части дебрифинга экспериментатор пытается

как можно более точно понять, с доверием или с подозрением отнеслись

испытуемые к предложенной ситуации. Затем экспериментатор сообщает

испытуемому об обмане; делать это следует постепенно, в мягкой спокойной

манере, с тем чтобы столкновение испытуемого с правдой не произошло

внезапно и неожиданно. В качестве примера наихудшего экспериментатора в

мире я бы привел героиню комиксов <Орешки> Люси, которая выдала глав-

ную новость другому персонажу, Чарли Брауну, в следующей манере: <Тебя

надули! Мы тебе все врали, а ты и поверил! Ха-ха-ха!> Конечно, подобный

подход должен быть исключен.

 

У каждого экспериментатора есть своя собственная техника постэк-

спериментального собеседования. Позвольте мне в деталях рассказать о

своей.

 

Начинаю я с того, что спрашиваю у испытуемых, абсолютно ли ясно

они себе представляют проведенный эксперимент; есть ли у них вопросы

по поводу его цели или процедуры. Обычно я задаю несколько открытых

вопросов, например, просто прошу испытуемых честно рассказать мне,

какое впечатление произвел на них закончившийся эксперимент. Поскольку

люди отвечают по-разному, это помогает мне узнать, что они чувствуют.

 

После этого я обычно сужаю спектр наводящих вопросов, спрашивая

испытуемого, не кажется ли ему какая-то часть процедуры странной, смущаю-

щей или беспокоящей его. Если у него есть какие-либо подозрения, то эти

вопросы, вероятнее всего, их выявят или, по меньшей мере, я почувствую,

что поиск в данном направлении следует продолжить. А если не выявят, то я

постараюсь еще более конкретизировать мой вопрос: не думает ли испытуе-

мый, что в эксперименте было еще что-то, скрытое за кадром?

 

Теперь все сказано: мой вопрос, фактически, уже говорит испытуемо-

му, что да, было. И многие подтверждают, что они как раз думали об этом.

Это не означает, что у них действительно имелись сильные и определенные

подозрения; скорее, это означает следующее: некоторые знают о том, что

обман часто составляет существенную часть определенных психологических

экспериментов, и тот, в котором испытуемые только что принимали учас-

тие, мог быть одним из них. А мои расспросы лишь помогли подтвердить

данные подозрения.

 

Очень важно ясно убедиться в том, что испытуемый не вполне пове-

рил в <официальную версию> экспериментатора. Не менее важно и донес-

ти до испытуемого ту мысль, что быть <одураченным> примененной про-

цедурой не означает быть глупым или легковерным; данная процедура как

раз и предназначена для того, чтобы обмануть испытуемых. А если экспе-

римент хорош, то одурачены оказываются практически все\

 

Это обстоятельство - решающее: ощущение, что <вас купили>, обид-

но только тогда, когда приводит к мысли о собственной исключительной

 

441

 

глупости или легковерии. Однако в описанных экспериментах это не так:

если эксперимент хорош, <купятся> все. Следовательно, перед эксперимента-

тором стоит императив: не пожалеть ни сил, ни времени, чтобы донести эту

мысль до испытуемых. Именно этот фактор часто является решающим в том,

пойдет ли испытуемый домой в хорошем настроении или он будет чувство-

вать себя круглым идиотом. Тому, кто не проявляет особой заботы относи-

тельно этой части эксперимента, нечего делать в психологической лаборатории.

 

Однако вернемся к процедуре дебрифинга.

 

Всем испытуемым, кто высказал конкретные подозрения, предлагает-

ся конкретизировать, каким образом эти подозрения могли повлиять на их

поведение. От ответа на этот вопрос зависит многое. Если испытуемый дей-

ствительно имеет четкие подозрения (верные или неверные) и если таковые

могли оказать воздействие на его поведение, то я исключаю данные, относя-

щиеся к этому испытуемому, из дальнейшего рассмотрения. Понятно, что

это решение принимается вне зависимости от того, поддерживают ли ис-

ключенные данные мою гипотезу или нет!

 

Тем же испытуемым, подозрения которых не слишком определенны, я

сообщаю, что их подозрительность оправдана: в проведенном эксперименте

действительно было нечто, оставшееся за кадром. После этого я подробно объяс-

няю, что именно исследовалось и каковы были причины, заставившие меня

прибегнуть к обману. Я пытаюсь поставить себя на одну доску с испытуемыми,

разделив с ними мое собственное чувство неловкости от того, что пришлось

пойти на обман. Я также прилагаю все усилия к тому, чтобы объяснить, почему

я считаю, что результаты эксперимента могут оказаться важными.

 

Если случится так, что кого-то из испытуемых мучает ощущение дис-

комфорта, злость или презрение к себе, я должен знать это, чтобы вовремя

прийти на помощь. Однако большинство людей стараются быть вежливыми,

поэтому я хочу помочь им набраться мужества и высказаться (если ими дей-

ствительно владеют такие чувства) и с этой целью пытаюсь поделиться с

ними моими собственными вопросами и критическими замечаниями по пово-

ду только что проведенного эксперимента и его воздействия. Я делаю это в

надежде, что такой подход устранит внутреннее сопротивление, которое

они могут испытывать, желая высказать свои критические замечания, свои

ощущения по поводу того, что эксперимент в целом кажется им тривиаль-

ным и бессмысленным, а также свое раздражение, дискомфорт в связи с

тем, что он оказал на них большее воздействие, чем входило в мои намерения.

Обычно испытуемые стремятся помочь мне усовершенствовать эксперимент,

и часто от них исходили многие ценные предложения.

 

Чтобы завершить собеседование, я прошу его участников держать в

секрете свой лабораторный опыт. Ведь если будущие испытуемые будут зара-

нее осведомлены об истинной цели исследования, их реакции окажутся не-

достоверными и могут привести исследователей к неверным выводам. Чтобы

исключить подобную потерю времени, экспериментаторы должны добиться

помощи со стороны каждого человека, принявшего участие в их исследова-

нии. Мне удавалось добиться требуемой секретности тем, что я подчеркивал,

какой огромный вред будет нанесен всему научному сообществу, если какие-

 

442

 

нибудь <искушенные> испытуемые снабдят меня результатами, благодаря

которым моя гипотеза получит ложное подтверждение [22].

 

Итак, в этой главе я обсудил преимущества экспериментального метода и

показал, с какими сложностями сталкивается любой исследователь, который

задумывает лабораторный эксперимента социальной психологии. В дополнение

к этому я поделился с вами тем возбуждением, которое владело мною в процес-

се преодоления указанных трудностей, и рассказал о способах, позволявших

сохранить благополучие моих испытуемых и дать им возможность чему-то на-

учиться. Они внесли большой вклад в наше понимание социально-психологи-

ческой реальности, и я перед ними в долгу.

 

Все знания, фактические данные и озарения, описанные в первых восьми

главах книги, которую вы только что прочитали, основаны как на методиках

и процедурах, которые обсуждались в этой последней главе, так и на со-

трудничестве испытуемых. В конце концов наше понимание людей во всей их

сложности в значительной мере зависит от того, насколько мы изобрета-

тельны в развитии методик для изучения человеческого поведения - мето-

дик, которые мы можем хорошо контролировать, которые оказывают реаль-

ное воздействие, не нанося в то же время урона достоинству индивидов,

выступающих в роли испытуемых и вносящих свой вклад в наше понимание

реальности.

 

Открытие неприятных истин и мораль

 

Осталось рассмотреть еще одну этическую проблему, причем достаточно слож-

ную: проблему моральной ответственности ученого за то, что он открыл.

 

Напомню, что на всем протяжении этой книги я имел дело с рядом

чрезвычайно мощных предпосылок процесса убеждения. Особенно это каса-

ется главы 5, в которой обсуждались методы самоубеждения, а также некото-

рых последующих глав, в которых речь шла о приложениях этих методов.

Сила самоубеждения очень велика, потому что в этом случае убеждаемые

действительно не знают, что на них так повлияло. Они начинают верить, что

какое-то положение справедливо, не потому, что в этом их убедили Роберт

Оппенгеймер, или Томас Стерне Элиот, или Джо по кличке Шкаф, а пото-

му, что они сами убедили себя в этом. Более того, часто эти люди понятия не

имеют, откуда и как к ним пришло подобное убеждение!

 

Это делает описываемый феномен не только мощным, но и пугающим.

До тех пор пока. я знаю, почему я стал верить в некое утверждение X, я

сохраняю относительную свободу изменить свое мнение. Но, если мне изве-

стно только то, что <X - верно> и ничего сверх того, я буду более склонен

держаться за это убеждение даже перед лицом целого залпа доказательств,

его опровергающих.

 

Описанные мною механизмы могут быть использованы для того, что-

бы заставить людей чистить зубы до блеска, перестать обижать более слабых,

уменьшать боль или любить своих соседей. Многим покажется, что это не-

плохие результаты, однако не следует забывать, что это все примеры мани-

443

 

пуляций. Более того, эти же механизмы могут также быть использованы для

того, чтобы заставить людей покупать определенные марки зубной пасты и,

вполне возможно, голосовать за определенных политических деятелей. Разве

не аморально открывать способы манипуляции людьми?

 

Читатель этой книги уже должен знать, что у меня как у реального

человека, живущего в реальном мире, есть множество ценностей, кото-

рые я и не пытался скрыть; они все на виду. К примеру, я хотел бы иско-

ренить слепой фанатизм и жестокость, и, чтобы достичь этого, будь моя

власть, я бы использовал наиболее человечные и эффективные методы,

находящиеся в моем распоряжении. В равной степени я осознаю и другое:

как только эти методы будут открыты или разработаны, другие люди мо-

гут использовать их для достижения чуждых мне целей, и это сильно меня

заботит. Я также понимаю, что вы можете не разделять моих ценностей, и

следовательно, если вы верите в могущество данных методов, то настанет

ваша очередь испытывать озабоченность!

 

Однако спешу заметить: описанные мною феномены убеждения и

самоубеждения не новы. Не социальный психолог подцепил мистера Ландри

на сигареты <Мальборо> и не социальный психолог заставил лейтенанта Келли

без всякой видимой причины убивать мирных вьетнамцев. Оба действова-

ли сами по себе. Что касается социальных психологов, то они всего лишь

пытаются понять эти явления и множество других, которые повседневно

случаются в нашем мире с того самого момента, когда два первых появив-

шихся на Земле человека начали взаимодействовать между собой. И поняв

данные явления, социальные психологи могут оказаться в состоянии по-

мочь людям воздерживаться от тех или иных действий, в случае, если люди

сами признают их неадаптивными.

 

Однако то, что мы, действующие социальные психологи, знаем, что

феномены, с которыми мы работаем, не являются нашими творениями,

не освобождает нас от моральной ответственности. Наши исследования

часто кристаллизуют эти феномены в хорошо структурированные методы

воздействия, легко применимые на практике. И всегда существует возмож-

ность того, что какие-то люди усовершенствуют эти методы и используют

их в своих целях. В руках демагога подобные методы вполне могут превра-

тить наше общество в оруэлловский кошмар.

 

В мои намерения не входит читать проповеди на тему ответственнос-

ти социальных психологов. Лучше всего я представляю то, за что считаю

ответственным себя самого. Говоря кратко, мой долг - распространять зна-

ния о том, как. можно использовать эти методы воздействия и как сохранять

бдительность, не допуская злоупотреблений при их применении. И я чув-

ствую эту ответственность, продолжая заниматься исследованиями, призван-

ными расширить наши знания о нас - общественных животных, о том, как

мы думаем и как ведем себя.

 

Если честно, я не знаю, какое еще занятие может быть интереснее

или важнее этого.