Курбанов М.Г.

Философские искания человечности и исторический процесс.

-  Махачкала:   Издательство "Юпитер",   2002.     253 с.

 

 

 

Часть 2.

Стихийное  и сознательное в истории

 

          Исследование проблем человечности в аспекте исторически складывающегося соотношения стихийного и сознательного факторов  обусловлено необходимостью поиска практических возможностей рационального решения глобальных и локальных проблем современного общества. Развитие общества на основах рациональности и справедливости является одной из высших осознанных целей человеческого прогресса. В связи с этим, чем более высокой является цель, тем более фундаментальные средства требуются для ее достижения.

Поиск таких средств ведется в разных философских учениях, которые продвигаются разными путями. Видимо, здесь надо исходить из необходимости исследования инвариантных основ и законов общества. Поскольку существенный уровень общественной жизни выражен в ее законах, то философское и общенаучное осмысление законов общества, стихийных и сознательных способов их реализации, а также возможностей их практического использования является одной из фундаментальных проблем современной социальной философии и всего обществознания.

Категория "общественный закон" в аспекте различных проявлений социальной реальности получает разное звучание и семантическое наполнение, что вызывающее многочисленные дебаты. Некоторые философы ставят под сомнение реальность законов общества и, соответственно, актуальность их исследования. Одни пытаются снять эту проблему как субъективистскую, другие же считают необходимым вывести её из сферы философского познания и "поместить" в сферу философской веры, идеологии и мировоззрения, призванных удовлетворять идейно-практические интересы общественно-политических субъектов: партий, классов, наций, др. групп, определяющих ориентиры своей общей деятельности.

          В отечественной социально-философской проблематике последних лет все большее внимание уделяется разным аспектам соотношения стихийных и сознательных факторов общественного развития, а также разным подходам в решении этого сложного вопроса. Это осознается не только философами, но и историками, экономистами, психологами, юристами, которые имеют дело не со всеобщими общественными законами, а с теми законами, которые имеют локально-определенное и специфическое общественное содержание.

          Проблема соотношения стихийного и сознательного в историческом становлении человечности общества неоднократно и в различных аспектах рассматривалась почти на всех этапах истории философской мысли. Значительное внимание разным аспектам этой проблемы уделяли Гераклит, Аристотель, Спиноза, Вико, Локк, Кант, Шлегель, Гегель, Шопенгауэр, Маркс, Сорокин, Поппер, Тойнби, Лукач, Вригт и др. Эта проблема находится в центре внимания и современной отечественной философской мысли, в работах М.А.Барга, А.Н.Бугреева, М.А.Василика, Г.Е.Глезермана, И.А.Гобозова, С.И.Гончарука, И.Д.Ермолаева, Г.Г.Караваева, В.Ж.Келле, М.Я.Ковальзона, В.П.Рожина, А.Д.Сирина, В.П.Тугаринова, А.К. Уледова, В.Н.Панибратова, В.И.Приписнова, В.Ф.Паркина и др.

Исследование объективного характера законов истории значительно активизировалось после работы В.Ж.Келле и М.Я.Ковальзона[1]. Выводы этих авторов составили научно-теоретическую основу для дальнейших интенсивных исследований в данной области.

          Однако, в отечественной философской литературе недостаточно внимания уделяется анализу данной проблемы в аспекте соотношения и взаимодействия естественного хода истории и исторического созидания, при рассмотрении которых открывается более широкий контекст видения данной проблемы. Если в естественно-историческом процессе превалируют объективные факторы стихийного происхождения, то в созидательно-историческом процессе решающая роль принадлежит активности субъекта, реализующего творческий потенциал человечности под определяющим воздействием сознательного начала. В этом взаимодействии своеобразно проявляется единство субъекта истории с ее объективным ходом.

          Много спорных вопросов возникло в ходе анализа соотношения между объективной и субъективной сторонами общественных законов. Ключевой вопрос состоит в том, можно ли включать субъективный фактор в структуру реализации общественных законов, и, если - да, то в какой мере это допустимо? В ходе этого спора сложилось два основных направления в решении данного вопроса, дающих положительный и отрицательный ответ.

          Не только различные методы влияют на многообразие подходов к проблеме, но и разные подходы к решению проблемы накладывает свой существенный отпечаток на используемую методологию. Данное обстоятельство наглядно проявляется в анализе категорий "стихийное" и "сознательное", который был обстоятельно проведен в работах А.Н.Бугреева, А.И.Демидова, И.И.Камынина, А.Г.Спиркина и др. В связи с этим следует отметить, что пока нет общепринятого решения вопросов о соотношении стихийного и сознательного в законах общества.

          В современных условиях, когда сняты идеологические ограничения гуманитарного познания, облик человечности утратил политическую поляризацию. В этих условиях возникает необходимость переосмысления ранее устоявшихся взглядов. Сформировавшееся ранее гуманитарное знание перестало выполнять адекватную социально-ориентационную функцию, поскольку многие объективные факторы законов общества подгонялись под идеологические цели, а субъективные факторы (выдающаяся роль руководства, энтузиазм масс и т.д.) неоправданно преувеличивались. Проблематика человечности и ее осмысление в аспекте исторических законов общества в таких условиях не могла быть разработана с соответствующей научной глубиной. В связи с этим, предстоит переосмыслить полученные ранее знания о законах общества.

          Для этого необходимо дальнейшее изучение сложного характера взаимосвязей между стихийными и сознательными факторами в реализации законов общества. Требуется провести сравнительный социально-философский и философско-исторический анализ общественных законов в аспекте разграничения стихийного и сознательного аспектов в развитии общества.   

          Здесь необходимо дальнейшее выяснения места и роли сознательной деятельности людей в реализующихся событиях и закономерностях. Для этого надо определить реальность, возможность и меру воздействия сознательной деятельности на стихийные общественные процессы, а также выявить роль стихийных общественных процессов в формировании целей и задач  сознательного преобразования общества. Анализируя структуру естественно-исторического процесса как первичного начала, реализующегося стихийно, нельзя упускать из поля зрения проблемы место и роль сознания, а также возникновение в естественном ходе истории созидательного, творческого начала, в котором важную роль играет практика. 

          Созидательно-исторический процесс является относительно противоположным естественно-историческому процессу. В созидательно-историческом процессе интегративно реализуется сознательный фактор культурно-исторического процесса, в котором стихийное начало существует и проявляется в ограниченном виде. Взаимодействие естественно-исторического и созидательно-исторического процессов должно рассматриваться не только в общем социально-теоретическом плане, но и в анализе конкретных закономерностей в таких сферах общественной жизни как производство, образование, межнациональные отношения, нравственное развитие и др.

          Формы реализации общественных законов (действие, использование, функционирование и др.) будут рассматриваться далее в аспекте их внутреннего и внешнего противоречия. Это разделение противоречия на внутреннюю и внешнюю составляющие обусловлено тем, что, наряду со стихийной формой действия общественных законов,  столь же правомерно можно говорить и о сознательной форме действия законов (при условии высокого уровня развития социально-исторической практики в современном цивилизованном общества). Кроме сознательного использования законов в общественно-исторической практике объективно существуют и стихийные формы использования законов. В дальнейшем эти формы могут рационально постигаться и переходить на сознательную основу функционирования. Точно также, в определенных обстоятельствах самые рациональные формы человеческой и общественной деятельности, взятой в целом, могут приобретать стихийное и неразумное воплощение. Поэтому в анализе данных вопросов часто будут возникать требования по строгому и утонченному разграничению внешних и внутренних факторов закономерной общественной деятельности людей.  

          Важная роль в исследовании отводится общефилософским основам и принципам познания. Философская теория общественного развития, основанная на материалистическом понимании истории, образует мировоззренческую ориентацию в исследовании данного предмета, без которой невозможен соответствующий методологический анализ. В основе философского понимания общества должен лежать монистический принцип, в котором идея единства стихийного и сознательного гармонически сочетается с идеей единства объективного и субъективного, единства исторического и логического в развитии общества.

                  

 

6. Проблема реальности законов

 в  истории  общества

 

В современной отечественной философской литературе последних тридцати лет достаточно много авторов уделяло внимание исследованию проблематики общественных законов. В центре внимания обычно находились вопросы, связанные с исследованием характера и содержания этих законов, процессов их реализации, действия и использования.

          Одной из фундаментальных проблем социальной философии и науки является проблема обоснования объективных законов общества. В методологическом аспекте проблема обоснования объективных законов является одной из самых спорных. Важные ориентиры в ее понимании дает В.А.Лекторский, согласно которому предпосылкой обоснования реальности любого объекта, в том числе и закона, является разграничение между идеализированными и реальными объектами[2]. В этой связи можно сказать, что в свете современных достижений релятивистского, феноменологического, идеографического, социо-технологического, аксиологического и др. подходов, проблема обоснования реальности законов постоянно требует дальнейших более углубленных теоретических изысканий.

Очевидно, по этой причине реальный статус законов общества со временем оказывается достаточно уязвимым в свете плодотворного развития иных подходов и взглядов на жизнь общества.

Здесь следует отметить тот факт, что обоснование законов общества тесно связано с установлением объективного бытия этих законов, которое, в свою очередь, отнюдь не является столь наглядным и очевидным, как это имеет место в законах природы. С данным обстоятельством как раз и связана острота и полемичность в исследовании проблем обоснования общественных законов.

В новых условиях мировой интеграции и деидеологизации философских знаний очевидные ранее представления и взгляды вновь получают проблематичный характер. Фундаментальные вопросы, связанные с пониманием основ и законов общественной жизни вновь становятся актуальными и продолжают привлекать внимание в современной обществоведческой литературе. Данное обстоятельство обусловлено тем, что и поныне в мировой философской литературе ведутся острые споры о том, "существуют ли общие для всех человеческих обществ законы или модели изменения, или каждое общество или цивилизация следует собственным путем развития"[3]. Если в обществе действительно существуют объективные законы, то в связи с особым родом сложности их познания, обусловленном диалектикой объективного и субъективного, всплывает другой, не менее глубокий пласт проблем, относящихся к сущности "второго порядка" – диалектике стихийного и сознательного в реализации законов общества.

Решение проблем философского обоснования реальности общественных законов во многом связано с теми фундаментальными позициями, которые лежат в истоках социально-философского познания.

В социально-философском познании сформировались два противоположных течения – натурализм и антинатурализм, которые сначала складывались, развивались и функционировали независимо друг от друга, затем взаимодействовали, конкурируя в поиске истины. В настоящее же время они дополняют друг друга и интегрируются в новое миропонимание. Согласно натурализму, "только природа действует на человека..., только природные условия определяют повсюду его историческое развитие"[4]. Поэтому природа по отношению к обществу рассматривается как некое целое, относящееся к наиболее совершенной части. В пронатуралистической парадигме общество и все его атрибуты рассматриваются как находящиеся внутри природы и являющиеся её совершенными частями. Вместе с тем, натурализм в своей классической форме предполагает не только безусловную зависимость всех общественных явлений от явлений природы, т.е. абсолютное господство природы над обществом, но и сведение сути общественных явлений к природным. Здесь, все же, следует отметить в качестве значительного достижения натурализма идею естественно-исторического процесса, включающего в себя, главным образом, стихийные проявления общественно-истори­чес­кого развития, определяемые объективными законами, а не сознательной деятельностью людей.

В антинатурализме общество методологически противопоставляется природе и рассматривается как некое совершенство, изначально независимое от естественного мира, внешнее и даже чуждое ему. Наиболее отчетливо антинатуралистические взгляды на общество показали В. Виндельбанд и Г. Риккерт, которые первыми стали с позиций антинатурализма "доказательно" отрицать реальный статус объективных законов в человеческой истории. В антинатурализме бытие определяется не законами, а ценностя­ми и другими нормативно-значимыми факторами. В то же время, природа и общество рассматриваются здесь в соотношении одного целого с другим целым, хотя, в более ранних доктринах антинатурализма, близких к фидеизму, природа полагалась как некий вульгарный придаток, или примитивное проявление более возвышенного существа.

Отмечая ограниченность противопоставления натурализма и антинатурализма в современном философском и научном познании мира[5], можно обратить основное внимание на то, что любая конкретно-историческая общественная система в своем происхождении имеет естественную закономерную основу, непосредственно связанную с природой в своем функционировании. Несомненно и то, что общественная система в процессе своего развития, выходит далеко за пределы естественных основ и процессов, исполь­зует их наряду с другими факторами преобразования действительности в соответствии с общественными интересами.

Говоря об ограниченности социальных концепций натурализма и антинатурализма, следует отметить, что методологически, обе они основаны на противоположных подходах к одному и тому же предмету исследования – обществу. Они одновременно ограничивают друг друга, взаимно предполагают и вместе с тем отрицают друг друга. При рассмотрении их в концептуальном единстве, можно обнаружить явно совместимые и дополняющие друг друга признаки, снимающие общие недостатки. Поэтому можно сказать, что каждая из этих концепций, рассматриваемая вне редукционизма, может иметь позитивную эвристическую роль в локальной, определенной познавательной ситуации. Так, натуралистический подход, рассматриваемый вне редукционизма, может составить конкретно-научную методологическую базу исследования объективных основ и проявлений естественно-исторического процесса, в котором решающая роль отводится необходимым и устойчивым формам (способам) действия естественных инвариантных основ и сил общественного развития. В этой связи ясно, что предпринимаемое в классическом антинатурализме рассмотрение общества в отрыве от его объективных основ, подмена этих основ объективированными формами и условиями общественной жизни неизбежно ведет к отрицанию законов общества.

Аналогичной методологической базой исследования созидательного развития общества (вне редукционизма) может служить антинатуралистический подход, применяемый, например, в научно-экономической, научно-политической, социально-инже­нер­ной, социологической, культурологической и других сферах рационально упорядоченного общественного развития, имеющих характер исторического творчества людей по созданию материальных и духовных ценностей. Антинатуралистический подход может иметь относительно позитивную роль лишь в том случае, если многогранное субъективное богатство форм социальной активности не рассматривается в обличии волюнтаристских, технократических и других претенциозных "основ" общества, связанных с ценностно-нормативной деятельностью людей.

В любом случае должно быть ясно, что всякая конкретно-историческая общественная система имеет не только естественную основу, значение которой выражается при помощи идей натурализма, но и созидательное начало, постигаемое в русле идей антинатурализма, что, в свою очередь, предполагает возможность выхода за пределы естественных процессов и использования их в предметном поле сознательной жизнедеятельности.

Общественные законы как объект философского исследования могут различным образом рассматриваться на основе разных подходов и разных методов. Если в догматическом методе закон искажается изнутри и классически воспринимается в канонизированном виде как совершенный и завершенный абсолют, в котором общественная практика пребывает словно в "прокрустовом ложе", то, согласно релятивистскому методу, отвергающему инвариантность общественной жизни и, тем самым, искажающим понимание закона извне, закон (если условно признавать его реальным), рассматривается как объект, манипулируемый общественной практикой. В этом смысле для релятивизма проще всего вообще отказаться от признания реального объективного  статуса общественных законов.

В исследовании законов общества необходимо четко (адекватно решаемым задачам) разграничить структурный и функциональный аспекты, ибо из неправомерного разграничения данных аспектов вытекают значительные методологические трудности в познании самих законов. Если познание закона сводится к аспекту его структурности, а функциональная сторона полностью выводится за пределы закона, то невольно возникают суждения, например о том, что существование закона и есть его действие. Казалось бы, одна и та же общественно-практическая предметность законов имеет в деятельностном аспекте общее очертание, тем не менее, в релятивистском и догматическом методах эта предметность воспринимается различным образом, не говоря уже о том, что в аспекте теории общественных отношений она выглядит совершенно иначе. Если в аспекте деятельностного подхода обычно акцентируются возможности людей практически влиять на условия реализации законов, то в аспекте общественных отношений больше акцентируется общая суть, общая направленность, которую привносит тот или иной закон в богатое многообразие форм и структур общественной жизни.

В этой связи перед социальной философией и ее методами возникает проблема теоретического обоснования и синтеза достоверных моментов знания, полученных разными путями. В частности, рассматривая категорию "общественный закон", нельзя сводить богатое конкретное содержание данной категории к тем или иным абстрактно-семантическим компонентам, которые различным образом вскрываются на основе разных подходов и в соответствии с которыми эта категория по-разному функционирует в различных семантических полях исследования. Вместе с тем, вполне допустимо в поставленных методологических целях выводить различные функциональные аспекты данной категории из таких ее семантических оснований как необходимость, сущность, каузальность, повторяемость, устойчивость, упорядоченность, общность, субстанциальность, детерминированность, системность, относительность, объективность и т.д.

Тем не менее, в разных дисциплинарных рамках социальной философии и ее методологии сложилось несколько внутренних различий в понимании законов общества, рубиконом которого является признание принципа развития в отношении самих законов. Различие подходов здесь связано с тем, в какой мере принцип развития охватывает категорию закона. Согласно Г.  М. Штраксу, в законе развивается лишь содержание и форма проявления, а не его суть[6]. В другом подходе, акцентирующем функциональный аспект законов, утверждается, что в законах развивается сфера и степень их действия, способы их использования, но не содержание и сущность[7].

Диалектический метод позволяет вскрыть сложную, противоречивую природу развития общественных законов, выражающую сущность развития самого общества: с одной стороны законы функционируют как объективные инвариантные основы, на которых разворачивается процесс общественного развития, а с другой - по мере общественного развития, эти же законы, реализуясь как сущности первого, более простого порядка, постепенно переходят на уровень сущности второго, более сложного порядка, в котором уже несколько иначе повторяются и реализуются ранее известные конкретные типы необходимых общественных отношений.

Широкое распространение в отечественной философской литературе получило такое понимание категории "общественный закон", которое сводится к самой связи, пусть даже объективно существующей, повторяющейся, существенной связи различных сторон общественной жизни[8]. Но закон – это не сама существенная связь, а, по крайней мере, конкретная система существенных связей, характеризующаяся определенным порядком, организацией, структурой, элементами. Без такой системной связи ни один общественный закон реально существовать не может и, следовательно, непостижим в принципе. Даже одно только перечисление признаков, характеризующих такую связь, которая понимается в качестве закона, уже внешним образом свидетельствует о системной природе каждого общественного закона, выражающего системность самого общества. О несистемном характере общественной жизни и соответствующих "пред-законах", очевидно, можно говорить лишь в отношении древних общественных до-государственных устройств, в которых социальное единство основывалось на случайном характере сочетания существенных, необходимых и повторяющихся связей. Отдельные сочетания таких социальных связей, в свою очередь, открывались в виде механизмов, реализующих ту или иную перспективную необходимость.

Другой важной особенностью, которая непременно должна учитываться в категории "общественный закон", является то, что любой общественный закон может реализовываться не только с четкими признаками действия в виде однозначной социально-системной связи но и как динамическая тенденция, не имеющая жестко детерминированного характера. Поскольку общество является объективно развивающейся, живой системой, то неверно было бы полагать, что законы этой развивающейся системы являются мертвыми, надсистемными, неизменными. Законы как "самодетерминирующиеся" основы общественной жизни являются такими же развивающимися, каковым является и все общество в целом. Поэтому повторения в общественных законах имеют характер не их внешне значимой "буквы", а их внутреннего "духа", т.е. того объективного содержания, которое проистекает из сути общественного развития.

Среди различных определений категории общественного закона можно встретить утверждения, иерархизирующие его суть в том смысле, что, якобы, "закон необходимо предполагает такую зависимость сторон, при которой одна сторона выступает как ведущая, определяющая, а другая – ведомая, определяемая"[9]. Основным аргументом здесь служит мнение, согласно которому скоординированное взаимодействие сторон не может быть законом. Очевидно данный спор проистекает из не менее спорной постановки вопроса о том, что в законе единства и борьбы противоположностей одна из противоположностей, якобы, непременно должна быть ведущей, а другая – ведомой. Тем самым, диалектика противоположностей сводится только к форме их "неравновесного", асимметричного взаимодействия. Но действительность всегда таит в себе такие повороты, при которых необходимо учитывать, что из двух взаимодействующих сторон, в том числе и противоположных, рассматриваемых в одном аспекте, ведущая и ведомая стороны могут меняться местами при рассмотрении их в условиях социальной толерантности, или в других аспектах, не говоря уже о возможности их внутренней гармонии.

Так, например, производительные силы общества действительно играют ведущую, определяющую роль в развитии общества по сравнению с производственными отношениями. Но данное утверждение имеет значение истины в предметной области объективно разворачивающегося естественно-исторического процесса. Когда же речь заходит об историческом созидании и творчестве людей, то существенно важную и определяющую роль играют именно производственные отношения, в структуре которых заблаговременно, планомерно может определяться тенденция и содержание дальнейшего развития производительных сил. Тем самым, развитие производительных сил не всегда выступает опосредованной и стихийной формой удовлетворения потребностей общественного производства. Оно может быть процессом свободной, непосредственной самореализации обществом своих сущностных сил.

В связи с этим, рассматривая содержание категории "общественный закон" на примере закона соответствия между производительными силами и производственными отношениями, приходим к выводу, что нельзя руководствоваться схематизированными представлениями об одностороннем характере воздействия сторон, в котором решающая роль всегда отводится только производительным силам. Точно так же неверно было бы утверждать о жестко детерминированном превалировании только производственных отношений.

Определение реального статуса общественных законов философскими и общенаучными методами познания представляет собой их отражение и преобразование в идеализированные объекты, которые являются идеализациями "тех реальных объектов, получение знания о которых возможно лишь теоретическим путем"[10]. При этом ясно, что в познании законов, гносеологически конституируемых в идеализированные объекты и другие формы проявления знаний, могут быть как мнимые, фиктивные, не имеющие аналога в общественной реальности, так и истинные, в той или иной мере соответствующие тем законам, которые существуют в общественной реальности и подтверждаются на практике. В этом теоретическом допущении и состоит вся острота проблемы обоснования реальности общественных законов, что дает формальное право как для признания, так и для отрицания их реальности, исходя из тех методологических приоритетов, и ориентиров, которые исследователь перед собой ставит.

Одним из аспектов исследования законов общества является определение их локализации, или места в диапазоне от "индивидуального" до "массового". Те, кто допускают смещение реальности законов к полюсу "массового" (массовидного), невольно приходят к выводу, что для отдельного человека реализация законов имеет почти фатальный характер. Те же, кто допускает смещение реальности законов в сторону "индивидуального", утверждают, что закон общества – это арена, на которой "балом правит" произвол и свободная воля. Но, закон реально существует как в отношении "индивидуального", так и в отношении "массового". Кроме того, один и тот же закон в различных общественных системах и на разных ее уровнях может проявляться по-разному и даже в противоположных направлениях - во благо или в ущерб той или иной общественной системы. Поэтому нельзя в безусловном порядке отождествлять существование закона с особенностями его действия и проявления в различных сферах и измерениях социально-системной реальности.

В философско-теоретическом познании общества понятие "реальность закона" отражает действительное существование в обществе системно-повторяющихся, существенных отношений. Закон как особая системная сфера общественной реальности складывается не только из структурной стороны, т.е. общих, субстанциальных, существенных, необходимых, повторяющихся, системных связей, имеющих каузальный характер, но и из функциональной стороны – способов действия, условий и возможностей реализации закона в процессе человеческой жизнедеятельности. Соответственно этому разграничению можно обозначить две метафизически крайние позиции в понимании реальности закона. Согласно первой позиции акцентируется лишь структурная сторона закона, а функциональная его сторона полностью выводится за пределы той области, в которой закон обладает реальностью. Согласно второй позиции вся область реальности закона полностью сводится к его функциональному аспекту, без которого не может быть и речи о законе как реальности. В связи с этим нельзя согласиться с утверждением, согласно которому "реально он (закон – М.К.) существует только в деятельности: существование закона и есть его действие"[11].

Попытка избавиться от жесткой ориентации только на структурные признаки закона не должна подменяться столь же жесткой ориентацией только на функциональные его признаки, определяемые деятельностным подходом. Таким образом, в определении реальности закона необходимо учитывать соотношение и соответствие между структурной и функциональной стороной. Понятие "реальность закона" является более общим и более абстрактным по сравнению с такими понятиями как "реализация закона", "действие закона", "функционирование закона", имеющих прикладной характер в своих конкретных проявлениях. В этой связи существование закона как объективное выражение общественной реальности, казалось бы, не может рассматриваться без его действия, как структура не может рассматриваться без её функционирования. Реальность законов в конечном счете должна пониматься как каузально первичное и относительно самостоятельное по отношению к действию, использованию, функционированию законов.

Закон, понимаемый как структура существенного, необходимого отношения между элементами, казалось бы, немыслим вне присущих ему – закону – определенных функциональных признаков. Однако это случается не всегда так, потому что, во-пер­вых, существенное отношение может выступать в законе не только как актуально-су­щест­венная действительность, но и как перспективная возможность, раскрывающая внутренний потенциал и вероятную направленность дальнейшего общественного развития; а во-вторых, "все действительное переходит в возможное через свой процессуальный фронт, а возможным является все лишь частично обусловленное, не окончательно детерминированное"[12]. Закон как объективное выражение существенного и необходимого в общественной реальности, по содержанию всегда точнее детерминирован, чем те его проявления, которым он в той или иной мере передает свой действительный характер. Ведь "реальность кажется всегда неизбежной, в то время как возможность выступает как нечто неопределенное, пока оно не реализуется"[13].

Реальность в законе возможных связей и отношений столь же существенного порядка как и в действительных связях представляется вполне очевидной, особенно когда меняются условия, в которых действует закон. В этом обстоятельстве заключены характерные особенности устойчивости, универсальности и общности закона для определенных общественных явлений. Причем, данное обстоятельство имеет место независимо от того, получают ли возможности достаточную социальную основу для реализации в структуре действующего закона, из которого они вытекают, или же возникает объективная необходимость в модификации действия закона, вызванная реализацией законосообразных возможностей в меняющейся социальной действительности. Во-вторых, возможные связи существенного характера тоже имеют функциональное существование, доступное соответствующему прогнозированию. Это их существование просматривается как через многообразие возможностей в структуре существующего закона, так и через возможность самого закона, если конституирующее его существенное отношение вступает в единство и соответствие с другими требованиями критерия законосообразности. Таким образом, категория возможности позволяет раскрыть в реальном существовании закона такие характерные черты, которые ведут к выводу о существовании закона как возможности, существующей до, вне и независимо от механизма реализации.

Закон, который формирует исторически реализуемую возможность, сам существует для истории в форме возможности и выражает ту сущность, которая в нем заключена в качестве существенной возможности. Но когда этот закон-возможность проявляется в конкретных, меняющихся условиях через механизм реализации, то его существенное содержание с необходимостью вступает во взаимодействие с реальной исторической обстановкой, со сложившимися историческими условиями, в которых содержание закономерной возможности своеобразно переходит в историческую действительность. Тем самым, закон может выражаться и как переход от потенциальной действительности к актуальной. Но детерминированная законом историческая возможность может и не реализоваться в действительность, и тогда закон как возможность вступает в функциональную фазу "ожидания" адекватных ему исторических условий и обстоятельств.

Суть проблематики, связанной с механизмом реализации закона, как раз и заключается в том, чтобы, по крайней мере, подтвердить действительность закона, выразить закон в тех исторических условиях, которые уже сложились, существуют и непрестанно продолжают меняться. Ясно, что не имеет смысла речь о существовании таких законов, которые были бы не реальны, ибо для социальной теории и практики такие законы попросту абсурдны. Однако в теоретическом плане важную роль может играть положение о том, что в каждом отдельном цикле причинно-следственных связей действовать могут только актуально существующие законы. Из этого положения следует, что существование законов в конечном счете всегда каузально первично по отношению к их действию и другим функциональным проявлениям.

Отождествление существования закона с его действием чревато целым рядом методологических трудностей и заблуждений в исследовании проблемы. Если эти трудности являются вполне очевидными при рассмотрении "субъективных" законов, упорядочивающих межсубъектные отношения в обществе и коррелирующих с общественным сознанием, то при рассмотрении объективных законов, детерминирующих объективные общественные отношения, такое отождествление даже на эмпирическом уровне исследования, является менее очевидным и при определенных условиях может вести в тупиковую ситуацию.

То, каким образом такая ситуация на самом деле объективно складывается, можно наблюдать в попытках решения проблемы соотношения общих и специфических законов общества. Один из вопросов здесь сводится к тому, как могут действовать законы – действуют ли общие законы через специфические, или же они сосуществуют независимо друг от друга? Онтологическая усложненность предметной области общественных законов, казалось бы, не оставляет выхода из тупика, поскольку "в объективной действительности общие законы могут существовать и через частные, и самостоятельно, так же как и специфические законы могут существовать и самостоятельно, и являться проявлением других, общих законов"[14].

Анализируя эту ситуацию, А. П. Шептулин правомерно обращает внимание на то, что одни авторы приходят к выводам, исключающим возможность независимого друг от друга действия общих и частных законов, а другие авторы пытаются прояснить и конкретизировать вопрос о том, какие из общих законов и при каких обстоятельствах могут существовать самостоятельно, наряду со специфическими, или через специфические законы. При этом следует учесть и то верное обстоятельство, что в диалектике общие и частные законы "не могут быть оторваны друг от друга или сведены друг к другу"[15], ибо "и общий и специфический законы выражают просто различные связи, отношения в явлении или между явлениями"[16].

В данном вопросе истинным можно считать тот подход, который учитывает конкретно-историческую действительность законов. Не только существование, но и действие общего закона при определенных условиях оказывается вполне возможным независимо от действия специфических законов. Это имеет место в тех условиях, при которых общий закон имеет системный и "открытый", "сквозной" характер функционирования, наряду с исторически локальным и более ограниченным характером действия специфических законов. Ясно, что не все специфические законы в конкретный момент времени и в конкретной общественной обстановке могут действовать "свободно", без искажений. Данная ситуация представляется достаточно очевидной в связи с тем, что в пределах конкретной системной общности законов общества всегда может быть по крайней мере хотя бы один из специфических законов, который будет в рассматриваемый промежуток времени существовать лишь потенциально, в виде возможности, т.е. до своего проявления в общественной действительности.

Такой закон может проявляться и действовать либо время от времени – в силу периодически меняющихся условий, либо приостановить свое действие по причине внутренних особенностей его механизма действия. На такой закон может оказывать интенсивное противодействие другой закон, имеющий с первым общие признаки, которые проявляются через функционирование в общих явлениях социальной действительности. Поскольку "непосредственный результат действия специфического... закона более глубокой, "скрытой" своей стороной есть обеспечение того результата, на который направлено действие закона общего"[17], то, вполне очевидно, что закон общего характера может существовать и на основе результатов действия частных законов, так сказать, действовать через их социально-системное взаимодействие. Под влиянием противодействующих объективных факторов-блоков столь же общего и системного характера общий закон может временно не действовать в своем непосредственном виде, а действовать через системное взаимодействие частных законов.

Как известно, по своей форме общество характеризуется сложной структурой, которая объективно складывается в процессе многообразного взаимодействия внутренних, социально детерминированных факторов с внешними, природными (биофизическими, биохимическими, геоклиматическими и др.) факторами. В таком взаимодействии проявляется "два класса законов (т.е. "законы внешней природы" и "законы, управляющие телесным и духовным бытием самого человека", – М.К.), которые мы можем отделять один от другого самое большее в нашем представлении, отнюдь не в действительности"[18].

Говоря о внутренних различиях природы и общества, представляется правомерным в социально-теоретическом исследовании исходить из того, что инвариантные основы общества, среди которых общественные законы занимают центральное место, качественно отличаются от инвариантных основ и законов природы. В этом различии некоторые авторы усматривают источник аргументации в пользу отрицания реального статуса законов в обществе, что вполне не верно.

В данном аспекте общественная жизнь может быть существенно охарактеризована интегративным единством по крайней мере трех качественно различающихся типов инвариантности, а именно – био-инвариантных, социально-инвариантных и духовно-инвариантных основ общества. Здесь необходимо учитывать, что в обществе социально-инвариантные и духовно-инвариантные основы преемственно продолжают ту интегративную тенденцию развития форм организации в природе (и в человеческой природе), на которой завершаются возможности дальнейшего развития, обеспечиваемые только био-инвариантными основами.

В связи с этим, определяя место законов общества среди законов всего мироздания, можно обозначить три группы общественных законов. К первой группе относятся законы, которые неотделимы от природной сферы общественной жизни. В анализе данной группы законов надо применять такие философско-методологические принципы, как принцип всеобщей связи, принцип материального единства мира и др.      Во вторую группу законов общества относятся те, для которых природа является внешним условием. Эти законы существуют относительно независимо от природных явлений, но по своему действию напоминают действие законов природы. Такие общественные законы постигаются с использованием методов аналогии, допустимого тождества и др. К третьей группе относятся законы, присущие только обществу и не имеющие никаких аналогов в природе. Эти законы связаны с природой косвенно, - через механизм функционирования законов материального производства. Поэтому здесь воздействие общества и его законов на природу, в отличие от воздействия законов природы на общество, имеет не только естественный, но и созидательный характер. Это, например, законы духовной культуры, которые не выводимы из природных явлений и методы редукционизма здесь неуместны.

Проявляющиеся во взаимодействии природы и общества естественные силы и процессы можно логически выразить двояко: во-первых, в виде законов природы, которые как сущности складываются до, вне и независимо от общества; а во-вторых, как относительно зависящие в своем проявлении от целей развития общества и соответствующего использования общественных законов. Второе обстоятельство непосредственно проявляется во взаимодействии некоторых природных и общественных законов. Единство этих законов обусловлено тем, что они детерминируют процесс материального производства. В частности, взаимодействие закона сохранения энергии с законом роста производительности труда проявляется в том, что эти законы находятся в относительной взаимозависимости. Так, закон роста производительности труда зависит от закона сохранения энергии в том отношении, что нельзя построить вечный двигатель. Но вместе с тем, закон роста производительности труда и не зависит от закона сохранения энергии, ибо первый закон не является частью второго. Здесь ясно, что субъект производства может менять источники энергии, перераспределять энергетические потоки, совершенствовать производственно-энергетические технологии и т.д., то есть предпринимать те меры, которые ведут к наращиванию мощности производства и других факторов роста производительности труда.

Материально-производственная практика как одна из важнейших форм проявления единства общества и природы, по своей форме реализуется в виде единства внутреннего и внешнего. Методологическим основанием здесь может быть то обстоятельство, согласно которому "предметное существование внутреннего есть именно внешнее; внутреннее, не имеющее внешнего – просто безразличное ничто"[19].  Вот почему представляется, что реальность законов общества методологически может быть раскрыта не в отрыве от законов природы, а в единстве с ними и в сопоставлении с ними. Это обстоятельство тем более верно, что развитие общества, как естественно-ис­то­ри­ческий процесс, детерминировано не только законами общества, но, по крайней мере, и некоторыми законами природы.

Областью существования объективных законов общества является та "часть" общественной жизни, которая представляет существенные, необходимые и повторяющиеся отношения. Вместе с тем, законы общества не сводятся только к внутренней общественной сфере, ибо природа и её законы могут выступать как "силовое", "вещественное", предметное продолжение общественного бытия. Кроме того, все законы природы, общества и мышления, согласно основному диалектическому принципу – принципу всеобщей связи явлений, имеют системно-структурное единство. Следовательно, законы могут быть постигнуты на основе общего метода – диалектического метода. Поэтому, диалектика, и как теория, и как метод, и как наиболее общий принцип, может быть использована для раскрытия вопросов, относящихся к процессам реализации законов общества.

Руководствуясь методологическим принципом диалектического единства законов природы, общества и мышления, нельзя при этом игнорировать предметно-разг­ра­ни­чи­тель­ные линии между ними. Поэтому, стремление к более полному учету роли природных факторов в развитии общества не должно вести к абсолютизации роли общего момента в понимании соотношения между законами природы, общества и мышления. В этой связи ясно, что "исследование специфики социальных законов целесообразнее вести путем сопоставления их с законами природы"[20].

В свете сказанного представляется верной критика Д. П. Зеркиным отдельных суждений А. М. Ковалева, когда последний, говоря о важной роли природной, естественной основы общественного развития, невольно ограничивает роль внутренних факторов общественного развития и порою низводит их активный, созидательный потенциал до статуса социальных условий[21]. Предпринятый А. М. Ковалевым методологический подход может быть оправдан в локальных ситуациях теоретического исследования, когда, например, рассматривается историческая, генетическая первичность природных основ жизни, в том числе общественной жизни, или когда проводится абстрагирование от реальной роли множества социальных факторов. В противном случае, возведение в методологический абсолют влияния внешних природных факторов в ущерб общественным, ведет к таким пронатуралистическим тенденциям, которые непосредственно связаны с биологизаторским (социал-дарвинизм), физикалистским и другими редукционистскими подходами в понимании соотношения общественных и природных законов.

Другим важным аспектом, раскрывающим сложную и многокачественную структуру взаимодействия законов природы и общества, является рассмотрение внутренних различий в интенсивности таких взаимодействий. Действие целого ряда законов общества неотделимо от природной сферы жизнедеятельности и реализуется в наиболее интенсивной форме взаимодействия с законами природы. Для таких законов общества могут быть применены наиболее общие методологические принципы, – такие, как принцип всеобщей связи явлений, принцип относительного тождества общественных форм жизни и природных. К рассматриваемой группе общественных законов относится, например, закон об определяющей роли материального производства по сравнению с духовным производством, особенно когда рассматривается роль вещественных, технологических, энергетических и других компонентов, извлекаемых из природы и определяющих содержание перспективных возможностей для развития духовной сферы общественной жизни. Следовательно, этот закон и есть выражение принципа материалистического монизма применительно к исследованию общества.

Значительная группа объективных законов общества существует и функционирует вне и относительно независимо от природных явлений и процессов, хотя по генетическому происхождению и некоторым другим признакам может быть связана с ними не прямо, а косвенно, опосредованным способом. Поэтому для данной группы общественных законов будет характерен менее интенсивный тип взаимодействия с законами природы. Так, некоторые законы политической жизни общества, связанные с насилием, агрессией, вооруженной борьбой, по формам внешнего проявления напоминают биологический закон борьбы за существование видов и порою пронатуралистически истолковываются в терминах биологических закономерностей. Однако при этом часто упускается из виду, что общественные законы по сравнению с законами природы обладают все же существенным качественным отличием, не позволяющим свести социальную форму движения к биологической и другим формам движения материи. Более того, по своему содержанию законы политической жизни скорее могут частично интерпретироваться в рамках антинатуралистического подхода, ибо существующую в обществе "агрессивность между индивидами, ...или между группами, например, группами подстрекателей-националистов или расистов, можно понять и объяснить психологически или социологически. Однако она (агрессивность в обществе – М.К.) не имеет ничего общего с врожденными, возникшими в результате биологического отбора инстинктами"[22]. В определении места биологического фактора в современной стадии человеческой эволюции отправным методологическим принципом является положение Ф. Энгельса о том, что для человеческого сообщества "нормальным состоянием является то, которое соответствует его сознанию и должно быть создано им самим"[23].

Важную роль в жизни общества играют именно те законы, которые не имеют интенсивного характера взаимодействий с законами природы. Это законы сознательного созидания, присущие только общественным явлениям и процессам и не "замутненные" естественным происхождением. Эти законы ведут к иному порядку изменений, происходящих в природе, а именно – к гуманизированному или "антинатуралистическому" по­рядку, оказывающему затем обратные изменения и в самой общественной жизни. Так, к законам духовного производства природные явления и факторы не имеют прямого отношения, значительно опосредованы и зависят от практического проявления ду­хов­ной активности, от овеществления содержательных факторов духовных процессов.

Как таковые, законы духовного мира по своей форме не могут быть выведены не только из природных явлений, процессов, но и из законов материального мира, так как между ними существует не прямая, а косвенная, рефлексивная связь, усложненная, в частности, целостным характером общественной жизнедеятельности. Именно благодаря законам духовного мира объективные процессы, происходящие в обществе, качественно отличаются от объективных процессов, происходящих в природе. Причина такого качественного отличия состоит в том, что законы духовного мира могут через челове­ческую деятельность влиять на механизмы реализации законов социально-мате­ри­аль­ного мира.

Законы духовного мира косвенно связаны и с природой через сложный механизм функционирования законов, детерминирующих процесс материального общественного производства. В этой связи следует отметить, что по своей форме законы нравственности не могут быть выведены только из законов природы, или только из законов материального мира, ибо они всецело определяются родовой сущностью общественных отношений, в которых не менее важную роль играет духовная сфера общественной жизни, Данное утверждение верно в том числе и потому, что общественные отношения, регулируемые законами нравственности, включают в себя производственные и другие отношения, непосредственно связанные с природой, с ее культивированием, гуманизацией и другими формами включения в общественную жизнь.

По своей форме духовный мир генетически хоть и возникает в процессе развития способов отражения природы, но по содержанию он в дальнейшем опосредуется от естественных форм отражения и функционально становится субстанцией исторического созидания. Благодаря законам духовного мира в некоторых явлениях природы, общества и мышления могут опосредованно "навязываться" целеориентированные порядки изменения и функционирования, имеющие далеко идущие последствия.

В развитии общества эти законы выступают и как источник, и как движущий механизм. Действие законов общества заключается в том, что жизнедеятельность людей направляется и регулируется существенными объективными отношениями между ними и другими факторами, реализующимися как мотивационные побудительные силы, которые определяют когда, как и что необходимо делать людям в их практической жизнедеятельности, особенно когда им приходится обобщать множество типичных, повторяющихся жизненных ситуаций. В свою очередь люди со временем обнаруживают, что в использовании этих обобщений заключена реальная возможность достижения исконных жизненных благ.

Если некоторую типичную жизненную ситуацию одновременно детерминирует несколько объективных факторов, то люди обнаруживают, что можно следовать действию именно тех факторов, которые приводят к реализации наибольших жизненных потребностей, целей и интересов. А это уже означает преодоление принудительного характера действия объективных факторов и законов, проявляющихся через эти факторы. Сознательно устанавливаемая людьми приоритетность действия одних факторов, ведет к ограничению возможностей действия для других факторов, к которым, разумеется, общественное благосостояние в данных условиях не имеет достаточно очевидного отношения.

Культурное развитие как созидательный процесс, протекающий в истории человечества и преобразующий его, проявляется в характере очеловечивания природного материала, ибо "общество есть законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение природы, осуществленный натурализм человека, и осуществленный гуманизм природы"[24]. Однако с процессом гуманизации природной среды может снижаться её натурализирующее воздействие на людей. Очеловеченная природа как бы открывает новые возможности для реализации внутреннего гуманистического начала, сформировавшегося однажды в обществе. Да и сам натурализм природы становится иным – гуманистическим натурализмом.

Таким образом можно сказать, что влияние законов природы на жизнь общества сильно отличается от той роли, которую играют общественные законы в отношении природы. Это отличие обусловлено тем, что природа как бы привносит в общество только естественные связи. Воздействие общества и его законов на природу имеет не только естественный, но и созидательный, творческий, преобразующий характер, заключающийся в том, что общество не ограничивается сугубо биологической, приспособительной "активностью" людей и таит в себе социально активное и сознательно-пре­образующее начало. Последнее функционально покрывает собой весь диапазон возможностей, структурно ограниченных и определяемых биологической активностью природы. Общество же (и каузально, и функционально) существенно зависит от природы в той ее части, с которой оно связано своим сосуществованием, и в которой оно всемерно пытается использовать природный материал в качестве непосредственно данного материала, предназначенного для возведения "предметного тела" человечества как цивилизации. Вместе с тем, и природа существенно зависит от общества в той части, с которой связана вся ее дальнейшая эволюция, особенно там, где имеет место практическая реализация разумных человеческих потребностей, целей, интересов. Возрастание на сущностном уровне этой асимметрии между природой и обществом, очевидно, привело весь современный цивилизованный мир к такой неопределенности, от которой он, может быть, "навсегда лишился гарантий стабильных, непреходящих законов"[25].

В социально-обобщенном и конкретно-историческом виде общественные законы понимаются в качестве одной из сфер социально-исторической реальности, в которой выражено единство таких моментов, как необходимость, существенность, устойчивость, повторяемость, каузальность и системность в развитии общества. Предметно-струк­турная и системно-упорядоченная сложность познания законов общества обуслов­лена и тем, что эти законы могут иметь реальность как в относительной обособленности друг от друга, так и в их диалектическом "тождестве", проявляющемся в различных формах их взаимодействия и взаимопереходов. Выражаясь таким образом друг через друга, эти законы могут по разному действовать в различных общественных системах. Как законы-тенденции, они могут специфическим образом детерминировать об­щест­венную жизнь в разные эпохи и на разных континентах, и вполне возможно, что они всегда действуют с разной интенсивностью и масштабностью проявления. При этом законы общества в своем системно-структурном единстве отражают всю сложность общественного устройства как целостного социального организма, а также и слож­ность взаимодействия различных его подсистем.

Наглядной эмпирической иллюстрацией сказанного может быть, к примеру, высказывание А. Тойнби, который, рассматривая конкретно-историческую эпоху, пишет: "Чтобы объяснить промышленную революцию в Англии, мы должны принять во внимание экономические условия не только западно-европейских стран, но и Тропической Африки, Америки, России... и Дальнего Востока. Однако когда мы обратимся к парламентской системе и перейдем от экономического к политическому плану, наш горизонт сузится. Закон, "которому Бурбоны и Стюарты подчинялись", не распространяется на Романовых в России, османов в Турции, Тимуридов в Индостане, манджуров в Китае, современных им сегунов в Японии"[26]. Говоря о географической протяженности и разновидности умопостигаемого "поля" исследования истории, А. Тойнби обращает внимание на такие различия, объективно складывающиеся в разных общественных устройствах даже одной и той же эпохи, которые не могут быть объяснены из их прямого сопоставления друг с другом. Далее он пишет: "Законы, движущие историю Англии или Франции, не действуют там (т.е. в России, Турции, Китае и т.д. – М.К.), и, наоборот, законы, которым подчиняется политическая история каждой из этих стран, не проливают света на политические события в Англии или во Франции"[27].

Безусловно, что в каждой из перечисленных общественно-политических систем существуют одни и те же объективные законы, но эти законы почти не действуют в своем "чистом", обособленном друг от друга виде. Они действуют системно, существуют в своем структурном единстве, по разному влияют друг на друга, вступают в разные комбинации взаимосвязей и взаимодействий, могут отчуждаться, нивелироваться, или дополняться друг другом. Именно поэтому оказывается возможным относительно неповторимое, самобытное, уникальное развитие разных общественных устройств, в которых проявляется специфическое сочетание действий единичных и некоторых общих законов. Именно такое их специфическое социально-системное действие как раз и не допускает "буквального" повторения событий в истории.

Рассматривая проблему повторяемости в истории, нельзя не упомянуть о концепции К. Поппера, который отрицает реальный статус объективных законов в истории общества. В широком смысле это отрицание связано главным образом с релятивистской интерпретацией закономерных процессов. Но идея отрицания реальности общественных законов возникает не в самом релятивизме; более того, онтологический релятивизм в определенном смысле допускает реальность законов общества. Лишь в том аспекте релятивизма, в котором специфика общественных законов сводится к специфике законов природы, законы общества выглядят не иначе, как надуманные.

Вполне очевидно, что общественные законы являются качественно совершенно иными и реализуются совершенно иначе, чем законы других форм движения, в структуре которых нет внутренних связей между объективным и субъективным фактором. Основанием отрицания общественных законов у Карла Поппера является вполне правомерное утверждение о том, что "ход человеческой истории в значительной степени зависит от роста человеческого знания"[28]. Это утверждение приводит его к выводу о том, что нельзя наперед "представлять ход человеческой истории в будущем, – во всяком случае, тех его аспектов, которые испытывают самое большое влияние со стороны наших знаний"[29]. Действительно, человеческая история внутренне противоречива, и одни процессы в ней зависят от роста человеческих знаний, а другие исторические процессы происходят не только вне этой зависимости, но иногда даже и вопреки ей. Поэтому представляется, что нельзя сводить ход человеческой истории к одной из её составляющих – историческому созиданию, в котором реализуется творческий потенциал человеческой деятельности, и на этой основе утверждать, что в истории общества никаких законов нет.

В пределах такого исторического творчества, где господствуют сознательные целе­полагающие и целеисполнительные процессы человеческой жизнедеятельности, объективные законы общества могут выступать как средства, имеющее ограниченный предметный характер, – прежде всего в пространстве и во времени самого способа производства, присущего данной форме человеческой деятельности. Поэтому в историческом созидании подлинная реальность объективных законов общества никогда не выглядит в их "чистом", однозначном виде. Тем не менее, являясь выражением глубокой социальной сущности, реальный статус общественных законов характеризуется богатым социально-конкретным содержанием, выступающим как единство многообразного.

Утверждая о полной очевидности того обстоятельства, что законы движения общества, якобы, вообще не могут существовать в социальной реальности, К. Поппер полагает результатом непонимания всякую надежду на то, что эти законы можно открыть в процессе социального познания. Один из аргументов отрицания реальности законов общественного движения выводится им из того обстоятельства, что движение общества как таковое не может иметь подобия с движением физического объекта[30]. Действительно, нельзя допускать "физикализации" в исследовании общественной жизни как единого процесса движения, но здесь из различия форм движения материи логически может вытекать лишь различие соответствующих законов, а не отрицание одного рода законов только потому, что он не имеет подобия или аналогии с характером действия законов другого рода.

Даже неполная аналогия между социальным и физическим объектами не может служить основанием для утверждения об аналогичности между физическими и социальными законами, ибо в данном случае речь идет о существенном уровне бытия тех или иных объектов. Именно этот существенный уровень бытия выражается в законах, а не наоборот – не законы определяют собой то, какова суть бытия. Следовательно, в данной ситуации нет никаких оснований для отрицания общественных законов только потому, что они не имеют аналогии или подобия с законами движения физических тел.

Кроме того, используемая для отрицания реальности общественных законов методологическая процедура сравнения и определения относительной аналогии и частичного тождества между социальным и физическим объектами не служит основанием для утверждения о полной аналогии между физическими и социальными законами, хотя при этом не отрицается наличие общих признаков для любого рода законов. Такое срав­нение может вытекать из принципа всеобщей связи, а также из объективного единства физического и социального мира, из общих законов материального мира. Данное сравнение может выражать социально-философские и общенаучные основы исследования всеобщих связей, поскольку законы социальной формы движения материи имеют некоторые общие черты с законами других форм движения.

К. Поппер же выступает против всякого отождествления тенденций с законами и упускает из виду то обстоятельство, что некоторые законы могут быть функционально тождественны тенденциям, а некоторые тенденции могут иметь функциональное тождество с законами и при этом закон по своей структуре и содержанию остается законом, а тенденция – остается тенденцией. Так, Ф. Энгельс, акцентируя данное обстоятельство, в рассуждениях об экономических законах общества, подчеркивал, что "все они (т.е. законы – М.К.) не имеют иной реальности, кроме как в приближении, в тенденции, в среднем, но не в непосредственной действительности. Это происходит отчасти потому, что их действие перекрещивается с одновременным действием других законов, отчасти же и вследствие их природы..."[31].

Кроме того, общественные законы имеют определенное функциональное сходство с тем, как реализуются цели в общественной жизни, но это не дает основания для пол­ного отождествления законов с целями. В функционировании законов и тенденций имеется целый ряд совпадающих признаков, среди которых можно назвать такие как направленность, последовательность, повторяемость, устойчивость, упорядоченность, системность, каузальность и др. Все законы общества (и законы-тенденции, и законы связи), несмотря на масштабность их действия и глубину выражения социальной реальности могут быть как каузальными, так и не каузальными, но специфика их проявления и содержание всегда имеют причинное основание.

Другой аргумент в отрицании реальности законов общества К. Поппер выводит из анализа процессов изменения социальных факторов, например, из роста населения[32]. К. Поппер утверждает, что диаграмма изменения социального фактора не отображает движения объекта, в отличие от того, как можно на диаграмме отобразить изменения физического тела. На этом основании делается следующий вывод: "Поскольку не существует движения объекта, сколько-нибудь подобного или аналогичного движению физических тел, то не может быть и соответствующих законов движения"[33]. Прием известный: сначала всем формам движения и законам мироздания приписываются, например, только профизикалистские особенности, а затем утверждается, что в истории общества таких форм движения и соответствующих им законов нет, и, что вполне верно, быть не может.

Во-первых, законы общества открываются не на основе их аналога с законами других форм движения материи. Во-вторых, никакая диаграмма никогда не отобразит всех форм и способов движения любого объекта, независимо от того, является ли он физическим, или социальным. Данное обстоятельство представляется верным согласно принципу неисчерпаемости любого материального объекта. Если даже некая диаграмма отобразит какой-то период механического перемещения тела в пространстве, то это будет лишь отображение одного из этапов, одного из проявлений изменения данного тела, взятого независимо от того, включено ли данное тело в физические, биологические, или же в социальные процессы.

Говоря о сравнении социального и физического объектов, нельзя при этом считать, что речь идет о сравнении общества с отдельным физическим телом. В семантической структуре понятия "физический объект" признак телесности выступает лишь как одно из рядоположенных проявлений. В то же время признак общественности в структуре понятия "социальный объект" выступает как существенное и предельно общее семантическое проявление, близкое по своему объему к понятию "социальный объект".

Когда говорится о движении реального объекта как такового, то это вовсе не означает, что в данном объекте изменяются все его формы и способы проявления, все компоненты и стороны, выражающие его содержание. Представляется безусловным диалектический принцип единства устойчивости и изменчивости, согласно которому (в том числе и при рассмотрении общественных законов) одни существенные проявления, стороны, компоненты и свойства объекта сохраняют относительное постоянство, устойчивость, повторяемость, а другие, не менее существенные стороны и свойства, могут при этом изменяться.

Повторяемость присуща не только закономерно взаимосвязанным событиям в жизни общества, ибо повторяться может и случайная взаимосвязь событий, и несущественная их взаимосвязь, в которой эти события выпадают из стройного ряда, образующего закономерный исторический процесс. Повторяемостью и универсальностью характеризуются лишь общие черты и признаки общественных событий. Неповторимость, уникальность и феноменальность свидетельствуют о превалировании специфических черт и признаков конкретного общественного события.

Проблему повторяемости в историческом процессе рассматривал П. Сорокин, в социологических взглядах которого акцентируется релятивистский подход. П. Сорокин утверждает, что история настолько изменчива, что она не знает повторений и поэтому, якобы, говорить о реальности законов в истории общества значит не понимать сути законов[34]. Здесь возникает вопрос: "Почему такой атрибут закона как повторяемость должен непременно рассматриваться привелегированно по сравнению с такими атрибутами закона как существенность, необходимость и т.д., играющих важную роль в истории?" Поэтому, другой крайностью, между которыми, на мой взгляд, заключена обозначенная проблема, было бы утверждение о том, что отрицание реальности законов в истории общества проистекает из непонимания сути истории. История не может быть исключительным предметом, прерогативой релятивизма; историю своеобразно постигают и метафизика, и диалектика, и другие философские системы. Избегая крайних суждений, следует прежде всего отметить, что законы общества не в той однозначной мере предопределяют социально-историческую реальность, как это имеет место в законах природы. Кроме того, нельзя допускать подмену исследуемого предмета, ибо неповторимость в истории общества является выражением специфических признаков конкретно-исторических событий, а не общих черт, среди которых лишь существенные и необходимые выражают закономерный ход истории.

Из истории философии, особенно в русле метафизической традиции, известно что закон иногда отождествлялся с неизменным субстанциальным выражением порядка вещей, пребывающих в вечном круговороте. Такое понимание постепенно трансформировалось в убеждение, согласно которому в исторических процессах сами законы не могут изменяться. Но история представляет собой не только "чистую", "прямолинейную" последовательность в осуществлении общественных событий. Важную роль в истории, особенно в созидательно-исторической деятельности людей, играют механизмы обратной связи, механизмы социально-исторической памяти и опыта, корректирующих историческую практику.

Ясно, что где бы ни происходило повторение – в обществе, в природе, или в мышлении, оно никогда не может быть абсолютным. В отличие от закона природы, общественный закон, все же определяет не столько то или иное отдельное событие, сколько тот общий порядок, согласно которому эти события связаны между собой в единый (в том числе – исторический) процесс. Так, если физическое событие (например, падение тела) показывает нам действие какого-то закона природы (в данном случае действие закона тяжести), то общественное событие само по себе не показывает никакого общественного закона, ибо общественный закон можно обнаружить в каузальной последовательности системно взаимосвязанных событий общественной жизни. Законы истории действуют не в пределах отдельных исторических событий, а через социальную общность этих событий, через их системную, необходимую, существенную взаимосвязь.

В общественных законах повторяется общий и устойчивый порядок объективного и необходимого стечения обстоятельств в конкретной меняющейся системе отношений. Поэтому понимание и определение объективных повторений вне принципа относительности является абсурдным. Ведь даже еще в Древней Греции, когда Гераклит говорил, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды, ибо "на входящего в реку текут все новые и новые воды"[35], то Кратил, возражая ему, утверждал, что в таком случае в "гераклитовскую" реку нельзя войти и единожды, поскольку в каждое последующее мгновение  одна река исчезает, а другая река появляется. Следовательно, – нельзя войти в то, чего нет.

С античных времен в рамках естественно-научного подхода формировалось два противостоящих друг другу направления в определении человека: идиографическое, идущее от Теофраста, и номотетическое, идущее от Гиппократа[36]. Первое акцентировало в человеке неповторимые, уникальные, проиндивидуалистические признаки, синтезируемые затем в релятивистских, субъективистских и презентистских взглядах и представлениях[37], а второе – выделяло, главным образом, устойчивые, повторяющиеся, типичные признаки, синтезируемые в метафизических взгля­­дах, которые выражали общую объективную целесообразность и закономерность развития человеческой сущности. Если в метафизике вся социальная реальность рассматривается жестко детерминированной и всецело закономерной, то в свете релятивизма она выглядит как всецело феноменальная и индетерминированная.

В диалектике социальная реальность рассматривается не иначе как единство необходимых и случайных, общих и специфических связей, которые различным образом реализуются в постоянно меняющихся условиях. Вместе с тем, если бы в истории общества не было повторений, то не было бы преемственности, традиций и других форм постоянного, возобновляемого общественного воспроизводства жизни, а значит не было бы и самой общественной истории. Как утверждал Д. Юм, "если бы не существовало никакого единообразия в человеческом поведении и если бы всякая попытка его обнаружить не основывалась бы на объективных регулярностях, стали бы невозможными какие-либо общие наблюдения над человеком"[38]. Кроме того, без повторений историю невозможно было бы понять, постигнуть, ибо, во-первых, история являлась бы тогда хаотическим переплетением множества уникальных сменяющихся событий, лишенных внутренней закономерной последовательности и связи, а во-вторых, для познания отсутствовала бы возможность сопоставлять, сравнивать исторические события и эпохи, проводить аналогии, исторические параллели. Теоретически идеальное моделирование каждого, вроде бы уникального неповторимого исторического события не привело бы обществоведческую мысль к общим теориям исторического процесса.

Вполне очевидным представляется различие таких понятий как реальность и реализация. По смыслу соотношение этих понятий аналогично соотношению между такими понятиями как существование и осуществление. Понятие реальности, как и понятие существования, представляются более фундаментальными по сравнению с понятиями реализации и осуществления, имеющих отчетливо выраженный функциональный аспект. Вместе с тем, такого рода парные понятия нельзя отрывать друг от друга и противопоставлять друг другу, поскольку только их единство выражает закон. Исходя из этого единства, из его всестороннего анализа, можно иметь одну из перспективных возможностей для теоретического конституирования общей картины социальной действительности. В реализации общественного закона акцентируется такой функциональный момент структуры общественного закона, в котором выражено законосообразное изменение общества.

Говоря об обществе как высоком уровне организации материи, в котором имеют место не только объективные, но и субъективные формы реализации законов, надо иметь ввиду, что из различия форм движения материи логически вытекает лишь различие соответствующих законов, а не отрицание общественных законов только потому, что они не имеют подобия или аналогии с законами природы. Здесь следует отметить, что чем ниже уровень организации и движения материи, тем очевиднее для теоретического познания реальность и независимость (автономность) соответствующих законов. Например, когда говорится о законе тяжести, то имеется в виду реальность этого закона для всех тел независимо от того, вовлечены ли эти тела в биологические, или же в социальные процессы. Но когда речь заходит о биологическом законе или законе общественной жизни, то следует учитывать, что законы биологического и общественного порядка реализуются в условиях закона тяжести, который опосредованно дает о себе знать и в биологической и в общественной жизни. Физическая реальность всегда так или иначе присутствует в более высоких уровнях организации и движения материи – в таких как биологическая и социальная, где реальность и автономность соответствующих законов менее очевидна для субъекта, особенно потому, что последний стихийно или сознательно включен в структуру своих законов.

В теоретическом исследовании необходимо учитывать, что "зависимость высшего явления от законов лежащего в его основе низшего явления опосредуется законами высшего явления, которые всецело определяют высшее явление"[39]. Поэтому системное действие законов в сложных формах движения далеко не похоже на ту модель действия законов по принципу линейно-циклического, прямого, агрегатного перехода между разными состояниями, которая имеет место в физической форме движения. Многонаправленность и многокачественность любого общественного явления обуслов­ле­на именно системным характером и многоуровневой структурой социальной реальности и её законов.

Как показывает история познания, научно-обществоведческое воспроизведение законов все же является менее определенным и более "расплывчатым", нелинейным, чем естественно-научные, строго количественные и точные выражения законов. Здесь необходимо обратить внимание на то, что "в общественных науках все еще доминирует постулат, напоминающий методологические ориентиры ХIХ века: об автономности и предельно четкой внутренней упорядоченности и определенности объекта исследования, состояние которого задано в любой момент времени с исчерпывающей полнотой"[40].

Закономерные общественные процессы не являются внешними для субъекта истории, каковыми для него являются законы природы, имеющие только объективные формы реализации. Это означает, что в общественных науках теория все-таки должна быть результатом не только рефлексии, но и результатом саморефлексии. Эти два результата не могут совпадать. Поэтому такой постулат, в котором логика общественных наук низводится до логики естествознания, лишь дезориентирует современное теоретическое исследование закономерных общественных процессов, имеющих многокачественный, многоуровневый и развивающийся характер. Изначально невольное отождествление логики общественных наук с логикой научного естествознания на первых ступенях теоретического познания имело свой позитивный смысл, особенно для биологического редукционизма. Так, Ч. Дарвин широко использовал теоретически более зрелые формы различных социально-этимологических терминов в целях более полного осмысления эволюционно-биологических закономерностей, ибо социальная терминология, если ее условно наложить на область биологического познания, все-таки выражает более зрелые формы отношений, сопоставляемых с популяционно-видовыми отношениями в природе. Ведь, как известно, ключ к анатомии обезьяны лежит в анатомии человека.

В современном познании научно-обществоведческие теории, в отличие от естественно-научных теорий, помимо рефлексивных форм организации познания имеют и саморефлексивные формы, в которых объективируется субъективное и субъективируется объективное. Это свидетельствует о том, что научно-обществоведческие теории не просто качественно, а на несколько порядков отличаются от естественно-научных теорий. Тем не менее, с развитием теоретического познания между логикой природы и логикой общества должна проводиться общая преемственность, предполагающая и все более отчетливую грань.  Такое различение не может быть безотносительным, абсолютным, лишенным внутренних особенностей. Поэтому столь же необоснованно и расширительное употребление данной методологической процедуры, которое ведет обществоведческую мысль от одной крайности к  другой, особенно когда речь идет о соотношении между эмпирически устанавливаемыми и теоретически постулируемыми выражениями законов.

Реальность общественных законов, выраженная в родовой сущности всего общественного организма, проявляет свой системно-структурный характер именно через эту единую родовую сущность. Поэтому реализация каждого закона общества всегда сопряжена с сущностным единством всего общества. С этим обстоятельством как раз и связано то, что закономерно повторяющиеся в истории общественные явления и события каждый раз происходят, как бы, заново и несколько иначе, ибо они конкретно реализуются в разных условиях и приводят к разным результатам. Внутреннее содержание общественных законов раскрывается через различные формы их реализации в  самой  действительности. Все многообразие этих форм можно разделить на две большие груп­пы – объективные и субъективные формы  реализации законов общества.

 

 

7. Объективное и субъективное

в реализации законов общества

 

Как уже отмечалось, в отличие от законов природы, имеющих только объективные формы реализации, законы общества являются более сложными как по структуре, так и по своему функционированию, ибо их реализация не ограничена только объективными формами и характеризуется тесным взаимодействием объективного и субъективного факторов общественной жизни. В зависимости от того, какой из этих факторов является детерминирующим и какой – детерминируемым, складывается соответствующая (объективная или же субъективная) форма реализации того или иного общественного закона.

В понятии "реализация общественного закона" раскрывается такая предметность закона, которая выражает действительные общественные изменения, вытекающие из этого закона и выражающие переход закона из возможного бытия в действительное, актуально значимое для субъекта, объективно и противоречиво существующее как бы в нем и наряду с ним. В этой связи, определение понятий "стихийного" и "сознательного" как социально-инвариантных основ реализации общественных законов, является одной из актуальных и сложных задач современного социально-философского познания. Решение этой задачи во многом находится в области анализа конкретных взаимосвязей и переходов между объективными и субъективными формами общественной жизни, которые в своем соотношении могут часто меняться местами в зависимости от изменения характера общественно-исторической практики и связанной с ней предметности нашего исследования.

При рассмотрении проблем, связанных с процессами реализации законов общества, важную роль играет точность применяемого понятийного аппарата. Поэтому необходимо провести четкое семантическое разграничение между такими близкими друг к другу понятиями как "проявление", "функционирование", "действие", "использование", отражающие разные моменты и стороны реализации общественных законов.

Когда говорится о проявлениях общественного закона, то тем самым предполагается, что в конечном счете речь идет о выражениях существенной, скрытой от непосредственного восприятия, причины общественных изменений. При этом учитывается многообразие тех проявлений существенной основы общественных изменений, которые согласуются с аналогичным многообразием условий их реализации. Поэтому, на мой взгляд, А. Ф. Яцкевич, А. К. Уледов и другие авторы правомерно обращают внимание на необходимость исследования механизмов проявления общественных законов[41]. Но при этом, особенно когда в законе акцентируются общие и существенные черты, представляется недопустимым исключение воз­можности исследования других концептуальных подходов при рассмотрении процессов реализации общественных законов. Поэтому, когда А. К. Уледов ставит под сомнение целесообразность вычленения наряду с механизмом проявления ещё и механизм действия общественных законов, то он подвергается правомерной критике со стороны И. Д. Ермолаева[42].

На мой взгляд, кроме механизмов проявления, действия и использования, можно выделять и другие механизмы законов, в частности механизмы функционирования, взаимодействия законов, которые заметно отличаются друг от друга и могут в разных исследовательских подходах и концепциях получать разное истолкование. Для законов, реализующихся естественно-исторически, ведущую и существенную роль играет объективный фактор; соответственно, из механизма реализации законов здесь непременно исключается существенная роль субъективной активности. Для тех же законов, которые реализуются в процессе исторического созидания, сознательная активность субъекта является определяющей и играет существенную, ведущую роль. Следовательно, субъективный фактор здесь не просто включается в механизм действия законов, но составляет их конституирующее звено.

Сложность исследования этих механизмов состоит в том, что они могут конституироваться в различные системные механизмы, выступать как бы "подмеханизмами" друг друга. Так, определенный закон, через механизм своего проявления, может непосредственно действовать в одной общественной системе с достаточной очевидностью для сформировавшегося уровня общественного сознания, а в другой общественной системе этот же закон может действовать "латентно", опосредованно, без достаточной очевидности для общественного сознания; и это не будет означать, что данного закона здесь нет.

В понятие "реализация закона" здесь вкладывается наиболее широкий смысл. Поэтому, понятие "функционирование закона", на мой взгляд, выражает такой аспект его реализации, в котором раскрывается мера взаимного соответствия между существенным общественным отношением и сложившейся формой его проявления в существующих условиях общественной жизни.

Если понятие "функционирование закона" является сравнительно нейтральным по отношению к диалектике объективного и субъективного, то для понятий "действие за­ко­на" и "использование закона" объективное и субъективное привносят значительную сложность и проблематичность понимания, что нашло свое отражение в длительной философской дискуссии в отечественной социально-философской литературе последних тридцати лет.

Истинное решение проблемы соотношения субъективного и объективного факторов в механизме действия законов состоит в определении тех конкретных законов, о которых идет речь в том или ином случае. В некоторых законах общества субъективный фактор действительно может не играть никакой роли, поэтому нельзя безоговорочно включать или исключать субъективный фактор.

          Сложность проблемы состоит во внутренней противоречивости самого исторического процесса, в котором объективное и субъективное пребывают в единстве и "борьбе". С одной стороны, общественные события происходят естественно-исторически, независимо от сознания, а с другой - среди общественных событий могут возникать и такие, которые выражают сознательное историческое творчество. Соотношение объективного и субъективного в естественно-историческом процессе отличается от указанного соотношения в созидательно-историческом процессе, ибо историческое созидание выражает такое значение субъекта в истории, в котором субъект сознательно актуализирует и реализует свои сущностные силы в качестве особого средства исторической деятельности. Там, где субъект существует как "вещь-в-себе", законы реализуются стихийно, принудительно, помимо субъекта. Там, где субъект существует как "вещь-для-себя", он в определенной мере способен практически владеть своими сущностными силами и может свободно реализовывать их в созидательно-историческом процессе.

В понятие действия общественных законов тесно вплетена диалектика объективного и субъективного факторов развития общества. Поэтому здесь можно обозначить три логически возможные позиции. Согласно первой из них в понятие действия общественных законов включается только и только объективная сторона. В соответствии с этим утверждением сторонники данной позиции выводят субъективную сторону за пределы действия общественных законов и размещают субъективное, например, в поня­тии использования общественных законов. Вторая логически возможная позиция предполагает включение в понятие действия общественных законов только субъективной стороны. Третья позиция допускает синтез в понятии действия законов как объективной, так и субъективной стороны.

Основной спор разгорелся между сторонниками первой и третьей позиции, а вторая позиция почти не получила своих сторонников, хотя с формально-логической точки зрения она имеет равные шансы на существование. Первой позиции выразили приверженность В. М. Алексеева, А.К. Белых, Л.И. Греков, И.Д. Ермолаев, В.Ж. Келле, М.Я. Ковальзон, Я.А. Кронрод и др. авторы. За третью позицию высказались А.Н. Бугреев, Г.Е. Глезерман, Д.П. Зеркин, Л.А. Куликов, В.Ф. Паркин, Ю.К. Плетников, В.Ф. Приписнов, А.К. Уледов, Б.А. Чагин, Г. К. Черкасов и др[43].

Поскольку в любой дискуссии поиск истины следует начинать с установления тех пределов, в которых эта истина может существовать как таковая, то сторонники первой позиции были бы правы в том случае, если они преднамеренно оговаривали конкретную предметно-теоретическую область, в которой защищаемая ими позиция сохраняла бы истинное значение. Поэтому, представителей первой позиции не без основания называют "фаталистами", которые абсолютно исключают субъективный фактор из механизма действия общественных законов.

Нельзя согласиться и с теми авторами, которые безусловно и безоговорочно вклю­чают субъективный фактор в механизм действия общественных законов, особенно если это делается намеренно через брешь, методологически пробиваемую сквозь связи между сущностью и проявлениями законов общества. Как отмечал Л. И. Греков, "...вряд ли правильно относить механизм действия закона к форме проявления его сущ­нос­ти. ...Механизм действия закона это понятие, в котором выражена структура закона, "устройство его сущности", схема движения от этой сущности к формам её проявления"[44].

Таким образом, с одной стороны, если исключить субъективный фактор из механизма действия общественных законов, то действие законов понимается как фатальное, т. е. предопределенное и неизбежное для людей, а с другой стороны, если включить субъ­ективный фактор в механизм действия общественных законов и абсолютизировать там его роль, то законы как бы теряют свою сущность, ибо их действию приписывается волюнтаристский характер, а объективность при этом становится ущербной.

На мой взгляд решение проблемы заключено в диалектической противоречивости самого исторического процесса, в котором объективное и субъективное пребывают в единстве и "борьбе". С одной стороны, общественные события могут происходить естественно-исторически, независимо от сознания людей, а с другой среди общественных событий возникают и обособляются события особого рода, с характером сознательного исторического творчества, в котором решающая роль принадлежит субъекту истории, его эвристической и селективной деятельности, его производительной социальной прак­тике.

Диалектическое соотношение объективного и субъективного в структуре естест­вен­но-исторического процесса отличается от указанного соотношения, склады­ва­юще­го­ся в структуре созидательно-исторического процесса, ибо историческое созидание выражает качественно иное значение субъекта в истории, а именно такое значение, в котором субъект сознательно актуализирует в себе и реализует свои сущностные силы в качестве средства исторической деятельности.

Первая позиция в споре, согласно которой из механизма действия законов исключается субъективный фактор, имеет истинное значение в ограниченной предметной сфере естественно-исторического процесса, в котором народные массы рассматриваются как стихийные соучастники истории. Здесь субъект истории не постигает своих сущ­ност­ных сил; его сущность реализуется в синкретическом слиянии с его существованием. Субъект, словно "вещь-в-себе", пока не ведает о возможностях и особенностях своей субъективности, направленной в конечном счете на самореализацию "для-себя". В ес­тественно-историческом процессе активность субъекта является стихийной, бессознательной и не имеет существенного характера для происходящих исторических изменений. Поэтому в естественно-историческом процессе общественная действительность детерминирована существенным образом лишь объективной стороной и, в частности, объективными законами общества.

В той своей части, которая является естественно-исторической, общественная действительность регулируется не более чем обыденным сознанием и характеризуется ограниченной сознательностью. В этой связи с известной натяжкой можно даже сказать, что в структуре естественно-исторического процесса объект реализации законов общества как бы совпадает с субъектом, ибо естественно-историческая действительность как бы покрывает субъект собою, превращает его в "вещь-в-себе". Общество, прежде чем стать открытым, или "вещью-для-себя", прежде чем уметь сознательно реализовывать свои законы, должно в какой-то мере овладеть своими сущностными силами. Оно должно на практике овладеть сутью своего подлинного бытия. Свободное конституирование субъект получает в созидательно-историческом процессе, который дает ему возможность рассматривать существующий общественный строй в качестве предмета практической и исторически значимой деятельности.

В таком общественном строе, где субъект существует и действует как "вещь-в-себе", законы реализуются стихийно, т. е. объективно функционируют вне сознательной упорядоченности. В связи с этим, история развертывается как естественно-исто­ри­чес­кий процесс, имеющий в отношении "субъекта-в-себе" принудительный, роковой, судьбоносный характер. Именно в данном аспекте общественный строй представляется наиболее прогнозируемым с точки зрения общественно-исторической науки, аналогично тому, как представляется прогнозируемым и предмет биолого-исторической науки.

Основным аргументом сторонников первой позиции является мнение, согласно которому включение субъективного фактора в механизм действия законов общества, якобы, ставит под сомнение их объективную природу. Но при этом упускается из виду целый ряд диалектических принципов, согласно которым общественное развитие представляет собой единство объективной и субъективной сторон, предполагающих их взаимодействие и взаимодополнение.

Единство объективного и субъективного означает не исчезновение, или растворение их друг в друге и не сведение их к полному взаимному тождеству. Диалектика объективного и субъективного наглядно раскрывается в конкретно-историческом анализе процессов общественного развития. Теоретически суть этого анализа можно рассмотреть на основе разграничения общественной действительности и общественной деятельности. Объективное содержание конкретной общественно-исторической действительности может проявляться через субъективную форму составных частей конкретной общественной деятельности людей. В то же время, субъективное содержание конкретной общественной деятельности на определенном этапе может проявляться через объективные формы общественной действительности и некоторое время сохраняться в ней в объективированном виде. Поэтому представляется вполне очевидной возможность как для исключения субъективного фактора из механизма действия общественных законов, так и для включения его в этот механизм.

Однако это следует делать лишь с оговоркой о той предметной области, которая при этом имеется в виду. Если законы общественного созидания объективно действуют в соответствии с целями сознательной деятельности людей, то эти законы, через механизмы своего действия включают в себя субъективный фактор и могут в идеальном виде включаются в рефлексию субъекта истории как особый субъективированный предмет, предназначенный для исторического творчества. Если же действие общественных законов происходит естественно-исторически, то есть независимо от воли и сознания субъекта истории как активного творца, то в этом случае структура общественного закона, и в частности механизм его действия, не включает в себя субъективный фактор и от последнего не зависит.

Объективное действие общественного закона напрямую зависит от таких объективных факторов как содержание закона, его условия, характер системного взаимодействия с другими законами, относящимися к общему кругу явлений. Когда закон действует интенсивнее, то он и более существенно детерминирует свой круг явлений по срав­нению с другими законами. В системных взаимодействиях законов тот из них действует сильнее, который, во-первых, имеет более общий характер; во-вторых, которому более соответствуют внешние условия реализации; в-третьих, которому меньше противодействуют другие законы, искажающие, отчуждающие, или отрицающие его суть.

Действие одного закона может осуществляться в условиях действия другого закона. Если один закон как бы обслуживается в структуре другого закона, то эти законы могут переплетаться и взаимодействовать настолько тесно, что их нельзя однозначно разграничить. Например, в экономике "легко понять норму прибыли, если известны законы прибавочной стоимости. В обратном порядке невозможно понять ни того, ни другого"[45]. Тем самым, первый закон здесь как бы восполняется и усиливается действием второго закона. Когда один закон своим предшествующим действием как бы формирует условия для последующей реализации другого закона, то, наряду со структурным взаимодействием, проявляется и функциональное взаимодействие законов. Поэтому, сильнее будет действовать тот закон, который функционально "обслуживается" в системно-структурной связи с другими взаимно согласующимися законами.

Включение субъективного фактора в механизм действия общественных законов не ставит под сомнение объективный характер ни самого закона, ни механизма его действия. Однако это включение существенным образом изменяет складывающийся по естественной необходимости порядок соотношения объективного и субъективного. Субъективное из несущественного фактора превращается в существенный, получающий в механизме действия не только прямую, но и обратную связь. В ходе реализации этой связи одно и то же проявление общественной жизни в разных исторических событиях и для разных субъектов может принимать как объективное, так и субъективное содержание и значение.

Сложный характер соотношения объективного и субъективного в аспекте включения субъективного фактора в механизм действия общественных законов может быть рассмотрен на примере развития политических, правовых, нравственных, идеологических и других "надстроечных" отношений в обществе и соответствующих им законов. В этой связи в философской литературе говорится о двух моделях или вариантах механизма детерминации надстроечных отношений со стороны материального базиса: "В первом случае механизм выражен в следующей цепи: материальные отношения - объективные надстроечные отношения - формы сознания. Во втором, - материальные отношения - формы сознания - идеологические отношения. Даже при самом абстрактном подходе нет оснований один из них постулировать в качестве единственно возможного"[46]. Объективные надстроечные отношения, рассматриваемые как результаты предшествующего исторического творчества, как исторические достижения культурного развития, могут формировать отдельные структурные пласты общественного сознания и это по первой модели происходит именно в созидательно-истори­чес­ком процессе. Там, где формы сознания функционально предшествуют объективным формам проявления надстроечных общественных отношений и формируют эти отношения, реализуется вторая модель, которая выражается главным образом в структуре взаимодействия естественно-исторического процесса с процессом сознательного исторического творчества.

С включением субъективного фактора в механизм действия законов общества субъект может снимать не сами эти законы, а те условия, в которых они реализуются. Не осуществив своей сознательной деятельностью качественных изменений в основах существующего общественного строя, субъект не может прекратить действие законов, присущих этому общественному строю.

Сознательный выход субъекта истории за пределы ранее сложившегося качественно устойчивого общественного состояния, переставшего удовлетворять потребностям и интересам субъекта, осуществляется сначала в идеальной форме, с использованием всех имеющихся обществоведческих знаний. Идеи, возникающие в связи с таким выходом, вступают в соответствие со сложившимися идеалами. Это соответствие всегда остается неполным, поскольку содержание идеалов является по своей природе ценностным и с каждым эпохальным событием истории подвергается переосмыслению, пе­реоценке, а значит меняет свой созидательно-исторический потенциал. Те идеалы, ценности и приоритеты, которые раньше составляли для субъекта духовный источник, со временем могут отбрасываться им на свалку истории, а отверженные ранее так называемые "пережитки прошлого" вдруг вновь обретают утраченный статус духовных ценностей.

В истории происходят такие повороты развития, что представляемая субъектом идеальная форма общественного устройства, сталкиваясь на практике с реальными возможностями и условиями воплощения в объективную форму общественного бытия, настолько трансформируется, искажается, что соответствующая ей идея оказывается напрочь дискредитированной и отверженной. Но, со временем, когда последующая стадия общественного развития открывает новые возможности для созидания, то однажды начатое дело вдруг обретает вторую жизнь и может быть преемственно продолжено с того этапа, на котором оно было прекращено.

Отверженный ранее идеал вновь возвращается в актуально функционирующее общественное сознание и служит новому поколению людей не только в качестве ориентира, но и в качестве пробного камня для очередных испытаний исторической судьбы. Когда преобразованное общественное бытие приводит к первым новым результатам, то субъект, с какой бы сознательностью он это преобразование ни осуществлял, стихийно определяет и оценивает степень соответствия новой общественной действительности своему идеалу. Это делается через ощущение степени удовлетворения духовных ожиданий и потребностей субъекта от полученных результатов исторического преобразования.

Те сущностные силы, которые субъект открывает в себе и пытается подчинить своему сознанию и воле, делают его свободным, деятельностно открытым, превращают его в сознательно созидающий субъект, то есть в "субъект-для-себя". Как открытая созидающая себя система, субъект, по мере развития, обнаруживает перед собой постоянно расширяющийся горизонт предметной деятельности для сознательного исторического творчества. Важным средством этого творчества служат общественные законы, которые субъект не только познает и непосредственно использует, но пытается изменять пропорции их системного взаимодействия таким образом, чтобы они служили внешним продолжением сознательной деятельности.

Сознательному историческому творчеству субъекта в самой истории общества предшествует стихийно осуществляемое созидание, происходящее в структуре естест­вен­но-исторического процесса, в котором субъект не осознает себя как творца, созидателя и не ставит перед собой проблем самоидентификации. Поэтому решающая роль здесь принадлежит не общественным целям, идеалам и их носителю, а тем объективным предпосылкам, которые отражают существующее положение вещей и выступают пока в несистемном виде т.е. намерениям, пожеланиям, предначертаниям и другим, в том числе иррациональным, проявлениям общественной жизни. Эти предпосылки отражают ту внутреннюю целесообразность, которая затем проявляется в отдельных созидательных результатах функционирования общественных законов. В иррациональных предпосылках формирования субъективного фактора роль творца приписывается "потустороннему", сверхъестественному агенту бытия, активность которого наделяется признаком всемогущества.

В естественно-историческом созидании "...люди завоевывали себе свободу всякий раз постольку, поскольку это диктовалось им и допускалось не их идеалом человека, а существующими производительными силами. В основе всех происходивших до сих пор завоеваний свободы лежали, однако, ограниченные производительные силы; обусловленное этими производительными силами, недостаточное для всего общества производство делало возможным развитие лишь в том виде, что одни лица удовлетворяли свои потребности за счет других, и поэтому одни меньшинство получали монополию развития, другие же большинство вследствие постоянной борьбы за удовлетворение необходимейших потребностей были временно... лишены возможности какого бы то ни было развития"[47]. Таким образом, общество рассматриваемое в аспекте стихийно созидающего субъекта истории, выступает прежде не "для-себя", а "в-себе", в своих внутренних противоречиях, разрешаемых лишь естественно-историческим путем. Чтобы сознательно разрешать эти противоречия, субъект должен был прежде открыть в себе себя самого и идентифицировать в себе эту открытость "для-себя", поставив себе на службу себя же самого, в том числе и законы своей жизни.

Законы общества, действующие естественно-исторически, реализуются независимо от сознательной деятельности субъекта. Как таковая, сознательная деятельность субъекта получает адекватную форму реализации в структуре созидательно-истори­чес­ко­го процесса. В структуре же естественно-исторического процесса эта деятельность субъекта имеет ситуативный и фрагментарный характер; она не вступает в предметное отношение с общественными законами. Поэтому субъективный фактор, рассматриваемый в структуре естественно-исторического процесса, не может быть включенным в механизм действия общественных законов и функционирует там вне своих взаимосвязей с этим механизмом, которые он имеет в структуре созидательно-исторического процесса.

Методологическая суть включения субъективного фактора в механизм действия законов общества оправдана тем теоретически важным обстоятельством, что общественные законы не утрачивают свой объективный характер, когда они реализуются в соответствии с целями и задачами сознательного исторического созидания субъекта. Субъект начинает играть важную и решающую роль в истории особенно тогда, когда он обнаружит, через действие и системное взаимодействие общественных законов, возможность проявления своих сущностных сил. 

Субъективное в созидательно-историческом процессе является "сквозным", универсальным, и в объективное оно входит, принимая объективированную форму. Поэтому законы общества не теряют свою объективность, происходит ли включение субъективного фактора в механизм действия общественных законов, или же включение законов общества в естественную и инструментальную структуру сознательной деятельности субъекта. Законы общества при этом меняют формы реализации, в частности стихийную форму реализации на сознательную.

Общественные законы и условия, в которых они реализуются, дают субъекту возможность реально объективировать ценностное содержание общественных идей и идеалов. Это происходит именно настолько, насколько идеи и идеалы формируются, сообразуясь с объективными возможностями, условиями их реализации и общественными потребностями.

Таким образом, созидательный потенциал истории, проявляемый в естественно-ис­торическом процессе как односторонняя и прямая связь объективного с субъективным, имеет место прежде всего в понятийной, огрубленной сфере реальности. Больше того, он существенно усиливается под влиянием сознательной деятельности, суть которой состоит в том, что она "открывает" и "запускает" механизм обратных связей и вза­и­мо­связей объективного с субъективным. Эти обратные взаимосвязи позволяют субъ­ек­ту непосредственно направлять и корректировать действие общественных законов в русле решения практических задач сознательного исторического творчества.

Но субъект делает это непосредственно лишь тогда, когда он сознательно выступает как "вещь-в-себе", и обретает, тем самым, сознательное тождество с объектом. Когда субъект выступает как "вещь-для-себя", то свои практические задачи он решает через механизм использования общественных законов, в котором сами законы пребывают лишь идеально, в форме знания об их содержании, структуре, функционировании и т.д..

Действие общественного закона представляет собой существенное, конкретно-ис­то­рическое и дискретное изменение в обществе. Поэтому действие общественного закона может рассматриваться и как конкретно-исторический способ реализации закона. Несмотря на внешнее, кажущееся тождество между понятиями "действие", "функционирование", "реализация" и "проявление" в их отношении к общественным законам, между ними имеется внутреннее, содержательное отличие. Так, понятие "функционирование" по объему шире, чем понятие "действие". В свою очередь, последнее является более богатым по содержанию, чем первое. Здесь, очевидно, можно сказать, что отдельное действие закона каузально вызвано его функционированием. Реализация общественных законов в общих чертах представляет собой процесс актуализации действительных законосообразных связей и отношений в обществе. Эта актуализация сопровождается, с одной стороны, последовательностью и непрерывностью проявления мно­же­ства отдельных действий закона, а с другой стороны установлением структурно-функ­циональных соотношений, взаимосвязей и взаимозависимостей между этими действиями в конкретной общественной системе. Следовательно, если в понятии "действие закона" отражается конкретно-исторически сложившееся множество отдельных проявлений закона, то в понятии "реализация закона" выражен целостный подход ко всем проявлениям закона в обществе.

Таким образом, общественный закон - это особая социо-системная сущностная реальность, характеризующаяся определенным порядком, структурой, элементами. Даже одно перечисление признаков закона внешним образом свидетельствует о его системной природе, выражающей системную сущность самого общества. Каждый общественный закон может системно реализовываться не только через свой механизм действия, но и через механизмы действия других общественных законов, с которыми он, во-первых, системно связан, а во-вторых, может относиться к общему типу общественных явлений. В различных общественных системах один и тот же общественный закон, безусловно, имеет одну суть, одно существенное содержание, но формы и стадии его проявление могут в разных общественных системах и в разное время значительно отличаться под воздействием тех же системных общественных связей и отношений, культурно-исторических и других особенностей. Кроме того, процесс реализации общественных законов не ограничен функционированием механизма их действия. Законы общества реализуются отчасти на сущностном уровне системных общественных связей. Это происходит при вступлении законов в системное взаимодействие друг с другом на сущностном уровне общественного устройства, где эти законы пребывают в своем генетическом и функциональном единстве.

При рассмотрении процессов реализации общественных законов, методологически важную роль играет принцип социального детерминизма, раскрывающий в системе законов общества особенности и характер соотношения между жестким, гибким и универсальным типами детерминации законов. По своей сути общественные законы являются самодетерминированными структурами, которые функционируют как бы самодостаточно и независимо от меняющихся внешних условий. Но в процессах реализации законы могут получать и модифицированную, внешне детерминированную форму. Источником такого изменения конкретного закона могут быть как другие необщественные законы и последствия их функционирования в обществе, так и другие общие социальные незакономерные факторы и условия. В этой связи жизнь общества может быть охарактеризована как социальная определенность, вытекающая из обособленного, автономного действия отдельных законов общества, так и в виде социальной неопределенности, складывающейся в процессе системно-структурного взаимодействия этих законов.

С позиций социального детерминизма общественные законы можно охарактеризовать тремя основными типами проявления механизма их реализации. Первый тип представляет собой жестко детерминированную реализацию общественного закона. Закон общества проявляется здесь как бы в своем первозданном, "чистом" виде. Именно с этим типом реализации законов связана возможность так называемой "точной" предопределенности, однозначности и предсказуемости в стабильных общественных процессах. С этим же типом реализации законов тесно связан период формирования различных социальных новаций в человеческой истории, период обновления предметной структуры отношений между людьми, качественно отличающей саморазвивающуюся общественную жизнь от других существующих в природе форм жизни.

Тип жестко детерминированной реализации законов, являясь способом однозначного и автономного их функционирования, более полно проявляется в локализованно складывающихся, ограниченных пределах конкретной общественной системы, особенно в период поворотного пункта её истории, когда в этой общественной системе долго действовали стабильные условия и факторы развития. С выходом общественных процессов за пределы устойчивого состояния, механизм жестко детерминированной реализации законов начинает действовать неотвратимо и однозначно. Сама возможность жестко детерминированной реализации законов в стабильных общественных условиях существует не только потенциально, до возникновения общественной дестабилизации. Здесь следует учитывать и то, что жестко детерминированная реализация законов может вести и к кратковременному, эпизодическому, фрагментарному их действию вследствие того, что общественные условия могут динамично меняться, быть нестабильными. В качественно изменяющихся общественных условиях не все законы общества могут продолжать прежнее, однозначное и автономное действие, поскольку их существенное содержание устойчиво и может не соответствовать навязываемой условиями форме проявления.

При качественном изменении в основах общественного устройства, общественный закон, функционирующий через механизм с жестко детерминированным типом реализации, может в определенных пределах менять количественные параметры своего содержания, но при этом он не изменяет ни форму, ни содержание; он получает лишь более ограниченный, экстремальный характер действия. Со временем действие данного закона в таких условиях может прекратиться, если он утрачивает адекватную себе социальную основу.

Второй тип реализации законов общества это тип гибко детерминированной реализации законов, который предполагает не только функциональную изменчивость и частичную реконструкцию содержательных компонентов закона, но и некоторое множество разнообразных форм его проявления в качественно меняющихся условиях и структурах общества. С этим типом реализации общественных законов связана объективная необходимость преодоления относительной неопределенности, идущей от ряда закономерно возникающих общественных событий и процессов, качественно иного порядка; особенно тех, которые таят в себе внутреннюю многокачественность, многофакторность.

В гибко детерминированном типе реализации общественных законов складывается внутренний механизм сохранения "заданных" параметров функционирования и упорядочения, формирующий возможности по реконструкции, модификации и переориентации действия законов, вслед за происходящими в обществе качественными преобразованиями. В современном обществе, где более очевидной становится его системная сущность, получает более широкое распространение гибкая реализация законов. Вместе с тем, данное обстоятельство вовсе не исключает возможность жесткой реализации отдельных общественных законов, особенно в тех сферах современной общественной жизни, где имеют место новации с линейным, однофакторным характером изменений. Сознательное применение жесткого типа реализации законов в сочетании с гибким типом их реализации формирует условия для универсальной реализации законов.

Третий тип реализации законов общества это тип универсально детерминированной реализации законов, который является сквозным в истории человечества, отражает её единство и целостность. Данный тип реализации законов относится ко всем общественным системам и историческим эпохам. Как раз о нём и идет речь, когда говорят о так называемых вечных законах.

На мой взгляд, в отечественной философской литературе недостаточно внимания уделяется такому аспекту системного анализа общественных законов, который связан с проблемой их взаимодействия. Если в системе общественных законов каждый закон обозначить в качестве одного из элементов, то в первую очередь необходимо говорить не столько о том, какой из них является основным, сколько о том, какие системные признаки и особенности имеют место в каждом из законов. Общество как целостное, системно организованное единство социальной, экономической, политической, нравственной и других сфер человеческой жизни, детерминировано соответствующим многообразием общественных законов, каждый из которых, наряду со своими особенностями, имеет и общие системные признаки.

Системное действие общественных законов заключается в том, что законы могут проявляться как в своем прямом действии, так и в опосредованном действии друг через друга, через механизм системных связей. При этом могут возникать самые различные ситуации, в которых выражения одного или нескольких законов как бы препровождаются через сущностный уровень общества и системно реализуются механизмами действия других общественных законов. Вот почему "чистое" действие общественного закона воспринимается не как правило, а скорее всего как исключение из правил.

В этой связи можно говорить главным образом не столько о механизме действия общественного закона, имеющего место в пределах его непосредственной реализации, сколько о системном механизме взаимодействия законов, обеспечивающем опосредованную их реализацию. Но в системном взаимодействии общественные законы получают конкретно-историческую модификацию, уникальную для каждого отдельного об­ще­ственного строя. Один и тот же закон в разных общественных устройствах имеет особенности реализации, ибо в каждом общественном устройстве объективно складывается особенная систематизация, своеобразное сплетение и взаимодействие законов.

Благодаря системному взаимодействию объективно детерминированных факторов, законы как бы онтологически "снимают" в себе абсолютный характер фатальности. Если бы законы не взаимодействовали и через их взаимодействие не проявлялся объективный фактор , то каждый из них был бы абсолютно фатальным и действовал бы независимо от условий реализации.

Функционирование механизма взаимодействия законов открывает такие возможности в развитии социальных систем, при которых тип реализации законов переходит из жесткого в гибкий, и обратно. Реализация каждого общественного закона и всех их вместе всегда происходит в зависимости от того, какой по своему конкретному содержанию является социальная система, какие процессы в ней происходят и какие из них возобладают. Это, в свою очередь, вносит обратные изменения в механизм взаимодействия общественных законов. Так, одно и то же действие общественного закона, через механизм взаимодействия законов, может в одной социальной системе играть позитивную роль, усиливаться, стимулироваться, а в другой социальной системе иметь негативные для общества последствия, отчуждаться, нивелироваться. Данный процесс, при котором законы вступают в системное взаимодействие, представляется относящимся к типам гибкой и универсальной реализации законов общества.

Действие отдельного общественного закона, препровождаемое на социально-сис­тем­ный уровень через механизм взаимодействия множества законов, может, помимо иных содержательно-сущностных модификации, корректироваться, блокироваться, интегрироваться там с действиями других законов, имеющих общую область явлений. В таких взаимодействиях частные законы порою могут претерпевать неузнаваемые качественные превращения и, когда их интеграция достигает необходимого предела, то начинает функционировать общий закон. Суть таких общих качественных "превращений" множества частных законов в некий общий закон определяется механизмом взаимодействия этих частных законов. Общий закон, возникающий в процессе функционирования механизма взаимодействия частных законов, находится в зависимости не только от количества одновременно действующих частных законов, но и от структуры и содержания их общности.

Сложный комплекс проблем реализации общественных законов тесно связан с ролью человеческого фактора и человечества в истории. Это находит выражение в вопросе о том, может ли современный человек делать историю, "ибо эта история или делается сама по себе (благодаря зернам, зароненным действиями, имевшими место в прошлом,...), или позволяет делать себя всё более ограниченному кругу людей"[48]. Поставленный вопрос в общих чертах сводится к противоречию между объективной и субъективной сторонами в жизни общества, которые существуют в диалектическом единстве и взаимодействии. Их метафизическое выделение и противопоставление не дает решения проблемы. Исключение, игнорирование или принижение роли объ­ективной стороны в процессе реализации законов общества служит методологическим основанием для гносеологических обоснований волюнтаристских концепций, а исключение или принижение роли субъективной стороны ведет к оправданию фаталистических истолкований истории, предполагающих, якобы, полную предсказуемость будущих событий и состояний общественной системы.

Необходим научный поиск реальных форм единства и взаимодействия объективной и субъективной сторон. Он необходим не только на уровне общества в целом, но и в механизмах реализации общественных законов, что, в свою очередь, является отправным пунктом в исследовании соотношения между процессами действия законов и использования их.

С позиций естественно-исторического подхода очевидным выглядит то обстоятельство, что объективная сторона реализации общественных законов проявляется через механизм их действия, а субъективная через механизм использования этих действий в общественных потребностях и интересах. Следовательно, субъективная форма реализации общественных законов имеет более сложный характер и выступает как бы внешним для законов фактором, в котором зреют творческий потенциал и новации будущего общественного развития.

В плане содержательного разграничения между объективной и субъективной сторонами реализации законов общества следует отметить и такое важное обстоятельство, что, поскольку действие и использование общественных законов выступают в качестве относительно самостоятельных механизмов и процессов, то законы общества, по своей сути, не могут быть использованы субъектом в абсолютно полной мере их действия, ибо тогда действие и использование совпадали бы, как не может закон и действовать с абсолютной недоступностью для использования, ибо он детерминирует существование субъекта.

При анализе стихийных форм реализации законов общества понятия "объективное" и "субъективное" служат выполнению методологической процедуры по разграничению между действием законов и использованием этих действий. Та форма деятельности, которая для отдельного человека является сознательной, для сообщества людей может быть стихийной. Верным будет и обратное утверждение: форма деятельности, являющаяся для сообщества людей сознательной, может для отдельных членов сообщества быть стихийной. В этой ситуации сообщество людей характеризует таких своих членов эпитетом несознательности.

"Из сознательных свободных поступков отдельных людей необходимо вытекают неожиданные для них, непредвиденные ими последствия, касающиеся всего общества"[49], а значит и общественных законов. Даже "если несознаваемые людьми общественные последствия их индивидуальных действий ведут к изменению общественного строя"[50], то всё равно в дальнейшем, ретроспективно, обнаружится, что по сути дела происходило обновление общественных структур и институтов, регламентирующих отдельные компоненты свободной сознательной деятельности индивида на основе бессознательного использования общественных законов.

Любая форма проявления субъективности в жизни общества прямо или косвенно, стихийно или сознательно связана с объективностью соответствующего ей фрагмента действительности. Но нельзя сказать наоборот, а именно то, что любая форма проявления объективности связана с признаком субъективности. Следовательно, субъективное всегда включено в механизм и процессы использования общественных законов и не всегда включено в механизм и процессы их действия.

Законы общества могут быть использованы субъектом только в пределах тех объективных действий и их предвидимых последствий, которые этими законами в конечном счете вызываются. Использование общественных законов в социальных, политических, экономических и других целях практической деятельности означает либо всемерное вовлечение объективных действий закона в целеустремленный и целенаправленный поток общественных процессов, существенно детерминированных сознанием, либо активное противодействие тем или иным законам со стороны субъекта, осуществляемое путем ограничения, преодоления, исключения, отчуждения закона и его последствий из социальной действительности. Отчуждение закона достигается в процессе изменения, преобразования существенных, законосообразных связей и отношений в обществе.

При этом, в процессе изменения общих основ или отдельных сторон общественного устройства возникает проблема взаимодействия старого и нового в законах. Эта проблема обретает особую остроту, когда рассматриваются законы, относящиеся к одной группе общественных явлений. По мере того, как общественные явления, выражающие закон, уходят с исторической "сцены", завершается и историческая миссия соответствующей им системы взаимодействия законов. Общественные законы вступают в новые социально-системные взаимодействия, которым соответствуют новые общественные явления, отношения и связи.

Новые общественные явления начинают выражать сначала ту тенденцию, которая предшествует их закономерной действительности, но затем, как говорил Ф. Шлегель, "чем дальше зашло развитие, тем более возрастает закономерность"[51], до того очередного исторического витка, за которым вновь произойдет качественное преобразование в общественном развитии.

В сфере новых, исторически открывшихся форм реализации общественных законов, которая пока, из-за её новизны, слабо доступна познанию и практическому использованию, объективно действуют главным образом стихийные факторы общественного развития. Новые формы взаимодействия общественных законов могут и стихийно использоваться, но это использование обнаруживается после того, как оно произошло, и благодаря тому, что случайно совпало объективное действие закона с общественными интересами.

Если действие закона структурно ограничено предметной областью его объективной реализации, то оно происходит вне и независимо от механизма использования законов. Использование закона, как таковое, детерминировано, помимо объективной стороны, интересами, целями, программами субъективной деятельности. Следовательно, механизм использования законов не ограничивается пределами предметной области функционирования самих общественных законов, и выходит за эти пределы в той мере, в которой субъекту удается направить действие того или иного закона в нужное для него и соответствующее его целям практическое русло.

На протяжении длительного исторического периода действие законов общества отражало пассивное, приспособительное следование людей за необходимым ходом естест­венно-исторического процесса. Следовательно, понимание исторической судьбы от­ражало "профаталистические" отношения в обществе. С возникновением практической возможности выбора способов сознательной деятельности, с возникновением механизма использования общественных законов перед человечеством открылся путь исторического созидания, давшего ему судьбу в свои руки.

Однако вместе с тем оказались затронутыми основы дальнейшего человеческого существования. Угрожающий размах приобрели глобальные проблемы и проявляющи­е­ся через них законы-тенденции в общественно-политической, экономической, эколо­ги­ческой, нравственной и других сферах общественной жизни. Непродуманное исполь­зо­вание объективных факторов и законов подталкивает лучшие умы человечества к необходимости более масштабной осмотрительности и долгосрочной предсказуемости практической деятельности субъекта в общественно-исторической сфере. Активная роль субъекта в истории обусловлена и тем, что функционирование механизма использования направляется субъектом не только на сами законы, действующие известным образом, но и на те условия, в которых эти законы могут реализовываться сознательно.

Отдельные проявления механизма действия законов могут одновременно быть вовлечены субъектом в структуру механизма использования законов. Поэтому последний включает в себя, наряду с субъективными компонентами сознательной деятельности, такие проявления механизма действия, которые имеют признаки устойчивости, управляемости и поддаются сознательному регулированию.

Когда реализация общественных законов переходит из объективной формы в субъ­ективную, то она как бы меняет свой статус, т.е. утрачивает внутреннюю целесообразность и приобретает функцию средства человеческой деятельности и по части сво­ей субъективности характеризуется вспомогательной, исполнительной ролью, основ­ным агентом (аргументом) которой является целеориентированная деятельность, осуществляемая субъектом. Таким образом, механизм реализации законов является связующим звеном между субъектом истории и объективным историческим законом. Это означает, что сам механизм реализации законов общества не может быть полностью отнесен ни к субъекту истории, ни к объективным историческим законам; он является одной из форм их единства и взаимодействия, формой интеграции субъекта с законами, по которым он существует. В этом состоит суть диалектического единства субъективного и объективного в реализации законов общества.

Для философского исследования стихийного и сознательного как социально-ин­ва­ри­антных основ реализации законов общества необходимо теоретически обозначить и воспроизвести типологические черты их сложного противоречивого характера. В данном анализе следует прежде всего иметь в виду, что реализация законов может иметь не только объективную форму стихийного действия, но может получать и не менее объективную форму сознательного действия (при целенаправленно создаваемых общественных явлениях в необходимых для этого условиях). Такая объективная форма сознательного действия может возникать лишь на высоком уровне общественного развития. Внешне она воспринимается в обыденном сознании как стихийная, но по своей сущности эта объективная форма сознательного действия законов никогда не станет стихийной, хотя в ней, безусловно, присутствует элемент стихийности, как и в любых других явлениях общественного сознания. Этот элемент стихийности, конечно же, может в каких-то целях выпячиваться, использоваться, но в конечном счете он все же будет оставаться под контролем общего сознательного действия.

Механизм сознательного действия законов по своей организационной структуре относится к более высокому уровню по сравнению с тем, который присущ механизму сознательного использования законов. Изначально, в основе всякого использования чего-либо все же находится процесс адаптации, приспособления к тому, что уже существует, в то время как действие всегда исходит из недр самого существующего. Поэтому, сознательное действие законов уже предполагает предварительно достигнутый в процессе их использования уровень развития сознательного общественного бытия. Объективная форма сознательного действия законов более полно проявляется именно в структуре общественно-исторического творчества и созидания.

Здесь следует также иметь в виду, что в основе объективной формы сознательного действия законов находится их субъективная значимость, которая, в свою очередь, может одновременно служить основой для поиска возможностей использования различных моментов такого сознательного действия законов.

Обобщая с формально-логических позиций сказанное, можно выделить четыре основных способа реализации общественных законов:

1. Стихийное действие закона. В общих чертах оно представляет собой такое положение вещей, в котором субъект истории не выделяется из исторического процесса. Вместе с тем, для данного положения вещей характерно и то, что действие общественного закона не происходит вне деятельности субъекта. В этой ситуации функционирует механизм объективной реализации закона, который существует независимо от сознания субъекта истории. Стихийное действие закона в отношении субъекта истории состоит в том, что последний в своей жизнедеятельности не устанавливает предметной связи с действием общественного закона. Это означает, что практическая деятельность субъекта истории не пересекается с механизмом действия закона и не является по своему процессу созидательно-исторической в собственном смысле слова; деятельность субъекта имеет исторический характер по крайней мере лишь в своих результатах. Субъект истории в своей жизнедеятельности не может выделиться из естественно-исторического процесса и обрести относительную самостоятельность до тех пор, пока не обнаружит за своими потребностями требования общественного закона. Иначе говоря, закон продолжает стихийно действовать в обществе до тех пор, пока его объективные требования в полном объеме включают в себя выражение человеческих потребностей, а последние удовлетворяются не иначе как через объективное действие закона.

2. Стихийное использование закона характеризуется ситуацией, которая насквозь пронизана случайными факторами предметной деятельности субъекта, и в которой общественный закон субъектом не осознается, хотя субъект начинает эпизодически вычленяться из естественно-исторического процесса. Суть стихийного использования законов состоит в том, что субъект в своей предшествующей деятельности не предполагал тех возможностей и перспектив, которые открылись благодаря случайно полу­чен­ным результатам в условиях последующей деятельности. От случая к случаю и ме­то­дом проб субъект открывает возможности использования законов. Лишь со временем сти­хийное использование законов приводит сознание субъекта к пониманию необ­хо­ди­мос­ти целенаправленного их использования.

3. Сознательное использование закона возникает на основе имеющегося опыта и знаний, достаточных для того, чтобы обеспечить включение активного общественного закона в целенаправленное практическое русло, ведущее субъект к созиданию новых ценностей и жизненных благ. Такое использование означает, что его действия не выходят за пределы целенаправленной, практической деятельности субъекта, а целенаправленная, практическая деятельность определяется, в свою очередь, потенциалом и возможностями, таящимися в действиях закона. Поэтому субъект истории и общественный закон вступают в ограниченную взаимозависимость друг от друга. Использование закона непосредственным образом определяется знаниями, способностями и другими качествами субъекта. Постепенно, когда складываются условия предельной формализации целенаправленного функционирования закона, субъектом истории обнаруживается возможность превращения этого закона в автономное от своей деятельности средство по достижению преследуемых целей.

4. Сознательное действие закона представляет собой ситуацию, в которой действие закона существенным образом детерминировано целеполагающей деятельностью субъекта, формирующего соответствующие условия для функционирования закона. Пос­ледний функционирует здесь как объективное средство, ведущее к достижению постав­ленной цели. С точки зрения перспектив общественного развития сознательное дей­ствие закона выступает наиболее сложной и важной для субъекта формой реа­ли­за­ции закона, в которой субъект, наконец, приобретает статус подлинного исторического творца своей судьбы.

Сознательному действию законов в значительной мере соответствует тип универсальной их реализации. Стихийному действию законов и стихийному их использованию больше соответствует тип жестко детерминированной реализации. Сознательное использование законов больше связано с типом гибкой детерминации.

Изучая и используя объективные законы общественного развития, человечество как интегративный субъект, обладающий постоянно наращиваемым арсеналом средств и способов духовной и практической деятельности, тем самым объективирует свою субъективность, или формирует так называемую "вторую историческую объективность, созданную его собственной деятельностью"[52]. Но субъект не ограничивает этим свою деятельность и одновременно совершает обратный исторический "маневр"; через идеальное включаясь в структуру законов общества и отражая их в себе, он пытается в какой-то мере субъективировать их содержание, чтобы найти возможности и условия для согласования их со своими общественно-историческими целями и интересами. Эта деятельность субъекта получила свое выражение в нормативно-пра­во­вом творчестве, в юридической науке и практике, сознательно регулирующих и упорядочивающих общество.

Поэтому представляется лишь отчасти верной точка зрения В. И. Приписнова, который утверждает, что деятельность людей субъективна лишь в своем проявлении, в то время как в своей сущности она объективна[53]. Мнение В. И. Приписнова представляется правомерным лишь при рассмотрении предметной области естест­вен­но-исторического процесса, где акцентируются объективные механизмы общест­вен­ного развития. В аспекте же созидательно-исторического процесса субъективная сторона человеческой деятельности является атрибутивной и теряет всякий смысл вне своего существенного характера.

Субъективный фактор потенциально всегда представлен в механизме использования законов, но он представлен не столько в виде процесса субъективной деятельности, сколько в качестве объективированных форм идеального проявления субъекта, таких форм как ценности, установки, императивы, программы, методы и принципы этой деятельности. Все объективированные формы проявления активности субъекта функционально направлены на более полное применение внутренних возможностей, заложенных в механизме действия законов и внешних возможностей, детерминированных условиями существования этих законов.

Проявление объективного фактора в механизме использования законов обусловлено не столько случайно и непреднамерено применяемыми функциями механизма дей­ствия закона, сколько реальными последствиями тех сознательно достигаемых целей, которым такие функции могут больше всего соответствовать. Ориентация на отсутствие соответствующих объективных функций, отражающих историческую значимость того или иного действия общественных законов, ведет к отказу от их включения в механизм использования. Деятельность субъекта становится исторической тогда, когда субъект обнаруживает высшую историческую значимость именно в себе самом и пытается открыть ее в себе как сущность, чтобы превратить ее умозрительную значимость в практическую и историческую реальность. Тем самым, объективное, выступая предметной сферой субъективного, становится идеальным продолжением субъективного, а субъективное, в свою очередь, объективирует свою сущность.

 

 

8. Переход человечества

от стихийного к сознательному бытию

 

Известно, что в социально-философском познании общество выступает как сложный, системный, много качественный и многоуровневый объект, в исследовании которого наиболее крупными предметными сферами являются, например, такие, как социальная структура, исторический процесс, человеческая деятельность. Эти сферы настолько различны, что требуется и соответствующий, адекватный им исследовательский подход. Поэтому в исследовании данного объекта допускается применение самых различных методологических принципов, подходов и средств, порою противоречивых друг другу до такой степени, что трудно представить, как они могут относиться к одной и той же области объекта исследования.

Многокачественность и многофакторный характер общественных явлений допускает возможность рассматривать и интерпретировать любое из них под углом зрения разных обществоведческих подходов, концепций, парадигм, моделей. Поэтому одни и те же общественные явления могут получать в разных взглядах и концепциях как сопоставимые и стыкующиеся, так и несопоставимые между собой истолкования. При этом, каждый методологический подход, каждая историко-логическая парадигма исследования, претендуя на ту или иную полноту охвата объекта исследования, или же претендуя на ту или иную степень проникновения в его сущность, приводят общественно-историческое познание к видению обширной мозаичной панорамы, в которой каждый фрагмент уникально вписывается в общую историческую картину мироздания и в рамках этой системной организации "светится" своим особым социальным "царством".

Более глубокий анализ этой проблематики показывает, что теоретико-мето­до­ло­ги­ческие основы социальной философии обусловлены сложной структурой объекта социального познания. В методологии социально-философского познания важную роль играют и мировоззренческие позиции субъекта, которые существенно обогащают не только видение или понимание общественно-исторического процесса, но и обладает значительной эвристической функцией, особенно в исследовании новых общественно-исторических форм жизнедеятельности людей. Отправным пунктом такого видения общественно-исторического процесса в данном аспекте может служить теоретическое положение, согласно которому общество не может сотворить все те обстоятельства, в которых оно исторически непрерывно формируется; но общество может однозначно творить такие обстоятельства в качестве дискретной исторической ступени, на которую оно способно подняться в своем развитии.

В отечественной философской литературе советского периода общественное бытие главным образом рассматривалось в противопоставлении общественному сознанию. При этом общественное бытие, как правило, рассматривалось в форме естественно-исторического бытия общества. Тем самым, категория "сознательное" теряла свой социально-онтологический статус и ей придавался сильный гносеологический крен, в результате которого вся философия порою отождествлялась с гносеологией. Мало уделялось внимания реально существующим сознательным формам в структуре самого общественного бытия.

В связи с этим, в отечественной социально-философской литературе, где, все же, косвенно рассматривались эти вопросы, можно обозначить два подхода в понимании сути категорий "стихийное" и "сознательное". В этих подходах имеют место как общие, совпадающие черты, так и заметно различающиеся, специфические признаки. Общим в этих подходах является признание того, что категории "стихийное" и "сознательное" отражают находящиеся в единстве относительно противоположные формы проявления общественной жизни. Различие же состоит в том, что в содержание данных категорий разные авторы вкладывают либо отдельные моменты, стороны, аспекты общественного развития, либо развитие всего общества, взятого в качестве целостной системы.

Так, И. И. Камынин раскрывает категории "стихийное" и "сознательное" как различные формы деятельности масс, классов, партий и отдельных личностей[54]. Б. А. Боронович полагает, что стихийное и сознательное представляют собой две формы реализации объективного в истории, две формы объективной реальности в обществе[55]. А. Н. Бугреев, критикуя взгляды, согласно которым стихийное и сознательное связывается лишь с той или иной стороной общественной системы, утверждает, что стихийное и сознательное представляют собой формы развития общества как целостной системы[56].

Безусловно, общество как целостная система может характеризоваться как стихийной, так и сознательной формами развития, но этот холистский подход не может привести к опровержению реальности относительно самостоятельных сторон стихийной и сознательной социодинамики, значительно отличающейся от реальности аналогичных форм социосистемной макродинамики.

 Согласно социально-онтологическому подходу к содержанию стихийного и сознательного необходимо учитывать, что может рассматривать­ся не только на элементарном уровне, где функционируют отдельные стороны, моменты, аспекты общественного развития, а также не только на универсальном уровне всего общества как системы, но и на фундаментальном уровне социально-инвариантных основ существования общества как такового, – тех самых основ, на которых разворачивается вся общественно-историческая жизнь.

Как известно, общественно-исторический процесс всегда характеризуется внутрен­ней противоречивостью. Основными противоположными сторонами его, как уже отмечалось, являются естественный ход истории и сознательное историческое созидание людей. Эти стороны не изолированы, не отгорожены друг от друга; напротив, они постоянно взаимопроникают и дополняют друг друга. Наиболее эффективные и устойчивые результаты, возникающие в естественно-историческом процессе могут непосредственно и успешно использоваться в созидательно-историческом процессе, а достижения сознательного исторического созидания, соответствующие естественно-ис­то­ри­ческим тенденциям, могут включаться в естественный ход истории.

Культура является особой, наиболее важной сферой интеграции и взаимодействия естественно-исторического и созидательно-исторического процессов. Куль­турно-исторический процесс возникал в структуре естественно-исторического процесса, но, постепенно, на разных этапах он разными своими сторонами перемещался и продолжает асимптотически перемещаться в структуру созидательно-истори­чес­ко­го процесса. Поэтому культура, как исторически наиболее универсальный способ организации и развития общественной жизнедеятельности, все больше характеризуется целенаправленностью, сознательностью, исторически значимым созиданием в разных сферах общественной жизни.

Например, в таком феномене культурно-исторического процесса как межнациональное общение, выражается одна из конкретных специфических форм единства и взаимодействия естественно-исторического и созидательно-исторического процессов. В современной общественной жизни система межнациональных отношений представляет собой одну из актуальных и сложных проблем, которые оставляют глубокий след в человеческой истории. От понимания возможностей, заключенных в естественном и созидательном ходе истории, от правильного учета их функционального разнообразия зависит не только успешное решение межнациональных проблем, но и формирование перспектив свободного национального развития.

На ранних стадиях истории национального развития межнациональные отношения осуществлялись главным образом стихийно, в пределах естественно-исторического процесса, в котором они регулировались на основе объективной необходимости и закономерности (независимо от того, осознавалась эта закономерность или нет). Но, в процессе общественного развития, с разделением труда, с развитием экономики и культуры, все больше сказываются языковые, психологические и другие особенности, которые словно барьеры, ограничивают широкий круг возможностей, складывающихся в процессе межнационального общения.

Стихийное развитие национальной культуры в общих чертах характеризуется тем, что последняя имеет закрытый характер. Это связано с тем, что в исходном пункте своего развития национальная культура как бы непосредственно "замкнута на себя". Поэтому в каждой национальной культуре изначально много того, что называют символами, кодами, шифрами, без которых вообще невозможна любая естественная (в том числе и национальная) культура.

Но такие факторы общественной жизни как общекультурный обмен, заимствования передовых общечеловеческих достижений и т.д., вносят в национальную культуру элементы опосредования, которые с необходимостью влекут за собой национальную самоидентификацию, поиск пределов национальной субъективности, свободы и другие формы сознательной активности, которые вступают в противоречие со стихийностью культурно-национального развития. Эти факторы требуют целеориентированного регулирования, сознательной организации и свободного исторического творчества. Важную роль в этом деле могут играть национально-государственные и национально-патрио­ти­чес­кие структуры общества, при условии, что наиболее полно учитываются объективные закономерности не только национального, но и всего общественного развития.

В пределах каждой нации как отдельного субъекта межнационального общения закономерно действует объективный внутренний механизм интеграции и консолидации множества национально-межличностных отношений. Если сначала этот механизм возникает и действует стихийно, то затем, в процессе формирования и функционирования национально-государственных систем, национально-культурных движений закладываются основы для сознательной консолидации всех внутринациональных сил, которые сознательно координируются и направляются в целях и интересах национального развития.

В действии механизма внутренней общенациональной консолидации по разным причинам могут возникать функциональные сбои, рассогласования, вызванные, например, выбором альтернативных перспектив национального развития. Наиболее рельефно это проявляется в случае гражданской войны, которая всегда чревата ослаблением национального единства. В такие периоды нация может утрачивать ряд ранее достигнутых результатов и оставлять в своей истории глубокий конфликтогенный "след", питающий пессимистические и трагические представления в национальном самосознании. Стихийно возникающий и нарастающий конфликтогенный процесс может со временем перерастать в такую национальную проблему, которая требует не иначе как только рационального разрешения на уровне функционирования сознательных национально-консолидирующих факторов. Поэтому решение ряда национальных проблем зачастую может переноситься на последующие исторические этапы, характеризующиеся более высоким уровнем развития национальной политики, экономики и культуры.

Развитие познания и практического использования общественных законов можно проследить в историко-философском аспекте сквозь призму процесса исторического фор­мирования и логического функционирования диалектического метода, который дает субъекту фундаментальные основы познания и широкий арсенал научно-технических, практических возможностей, организующих процесс преобразования исторической реальности в соответствии с задачами и целями созидания.

Естественно-исторический процесс, в рамках которого происходило возникновение и становление общества через функционирование первичных законов, характеризуется качественным обогащением антропоидного направления в развитии биологической действительности под обратным воздействием социальных факторов. Методологические трудности, встающие при рассмотрении проблем начала общественной жизни и соответствующих этому началу законов общества, обусловлены объективным противоречием, суть которого состоит в том, что общество и на этом донаучно-эмпири­чес­ком этапе своего развития не является прямым следствием функционирования только биологической формы жизни, хотя и в это время общественная жизнь не могла бы возникнуть и развиваться вне активного влияния биологических форм организации материи. Это объективное противоречие в познании общественных законов методологически не разрешимо, если общественные процессы рассматриваются как метафизически ставшие, то есть в рамках сложившегося, функционально сформировавшегося состояния общества. Поэтому в качестве индикатора исторического развития можно рассматривать системно-категориальную модель общества, в которой с исторической последовательностью логически реконструируются общественные законы, определяющие с допустимой степенью вероятности формы взаимоотношения общества с природой.

На стадии донаучно-эмпирического развития общества естественная общественная необходимость, выступающая в виде непознанной закономерности и реализуемая в форме потребностей, была основным критерием, определяющим все производственные внутриродовые отношения между людьми. Формируемая законами самой общественной жизни, внутренняя естественная целесообразность представляла собой поиск способов начального производства материальных основ выживания. Эта целесообразность, в которой цель пока еще сознательно не вычленялась от средств деятельности и, по крайней мере, частично совпадала с ними, была, можно сказать, единственным ориентиром, приводящим хоть в какой-то порядок (пусть даже в иррациональный порядок) разрозненные, отдельные мысли древнего человека об окружающей действительности, в том числе и социальной. Данный порядок мыслей был категориально связан, как правило, с культовыми обрядами и другими "схематизированными", установочными проявлениями осмысленных действий, в которых и через которые осуществлялось познание и стихийно-примитивное использование законов на эмпирическом уровне социальной реальности.

В рамках донаучно-эмпирического, архаического миропонимания, когда мышление не владело логическими методами, а поведение людей основывалось на низком уровне социальной практики, постепенно возникал и усиливался конфликт между пронатуралистическим и антинатуралистическим типами миропонимания. Согласно первому – природа и сообщество людей понимались как целостное неделимое единство, в котором та или иная родовая община идентифицировала свое происхождение с наиболее привлекательными проявлениями природы, и обозначала свое происхождение, свой тотем в наиболее престижном месте природного иерархического ряда, выражающего общее закономерное единство всех форм жизни. В пронатуралистическом миропонимании родовая община людей никогда не противопоставлялась природе и была связана с ней "священными" узами общего происхождения, общей иерархии жизни.

Антинатуралистический тип миропонимания вел к убеждению о том, что для обязательного выживания сообщества людей природа, или по крайней мере отдельные ее части, должны использоваться в качестве форм, способов, средств сохранения, поддержания и дальнейшего продолжения общественной жизни, особенно когда дело касалось суровых, порою невыносимых условий, в том числе и социальных условий жизни. Поэтому именно с таким типом миропонимания связано начало "разделения" целесообразности на отдельную цель и отдельные средства жизнедеятельности.

Если сначала оба типа миропонимания формировались и сосуществовали вне и независимо друг от друга, то затем, постепенно, между ними стали складываться различные сопоставления, ведущие к нарастающему противоречию, в котором обнаруживались как их достоинства, так и недостатки. В процессе этого конфликта миропонимание развивалось в направлении постоянной дифференциации образов и представлений, отражающих окружающую действительность вещей и событий, ситуативно привязанных к месту и времени и имеющих жизненно важное значение.

Тем самым в процессе этого конфликта в миропонимании устанавливалось различие между конкретным и абстрактным, аналитическим и синтетическим и т.д., хотя связи между этими способами мышления не осознавались как средства, необходимые для отражения законов. Абстрактное открывалось при помощи формального фиксирования в элементарно-аналитическом мышлении и в простейших эмпирических навыках поведения лишь повторяющихся событий. Стихийно обнаруживаемое при этом чередование уникальности с повторяемостью приводило мышление к преднамеренным попыткам классификации, к поиску общих признаков, к обобщениям и т.д.. Это, в свою очередь, вело к пониманию необходимости не просто ситуативного, "первейшего" отношения, а именно предметного, целенаправленного отношения к окружающей, первично познаваемой действительности, ибо в дальнейшем, получаемые при этом "классификационные системы не просто облегчают ориентировку в необозримо многообразном мире, но собственно и делают ее возможной"[57].

 В этой связи можно говорить о двух основных подходах к формированию философско-исторических концепций, влияющих на познание законов. Первый подход – идиографический, в котором история рассматривается как уникальный, феноменальный процесс возникновения, смены и исчезновения множества различных вещей и событий, что, в свою очередь, открывает широкий простор прежде всего для иррациональных взглядов на историю, которым чуждо понимание каких-либо реальных ограничителей и закономерностей в мире. Второй подход - номотетический, - раскрывает историю как упорядоченный, после­довательный и преемственный процесс. В рамках второго подхода сложилось разделение взглядов, связанное с утверждением и отрицанием закономерного характера всей истории. Во взглядах и теориях, выражающих закономерный характер истории, сначала скла­дывались "линейные" и "циклические" теории, а затем, в ходе слияния их с принци­­пом развития, стали возникать различные варианты "нелинейных" теорий закономер­ного процесса, сочетание их и конституирование в более общую структурную теорию исторической "спирали" общественного развития как проявления закона-тен­ден­ции.

В мировоззренческих и философских системах древнего Китая, древней Индии, античной Греции, со всей очевидностью проглядывается стихийное использование диалектического метода как особого способа достижения истинного отношения к действительности. С постижением этого метода (в даосизме, логицизме) связаны значительные перспективы дальнейшего общественного развития, обозреваемые через открытие общественных законов. Однако этот метод пока еще осознавался метафорически и фрагментарно. Он использовался в познании и на практике не систематически, а случайно, спорадически. По мере того, как деятельность субъекта выходит за рамки непосредственного созерцания, с ростом процесса разделения труда, становится очевидной внутренняя потребность в сознательном, целенаправленном использовании этого метода в практической жизнедеятельности людей.

Иррациональные формы общественного развития, интенсивно развиваясь, вели к поиску и определению адекватных им ценностей, аккумулированных затем в так называемом "философском камне" – мистическом и магическом средстве, управляющем всем миром. Длительное господство иррациональных форм в средневековом познании имело отчасти позитивную роль, поскольку оно определяло формирование умозрительных образов, идеализированных моделей. Но в эпоху Возрождения оно стало утрачивать ведущие позиции.

В эпоху Нового времени утверждаются научно-эмпирические и научно-рациональные формы миропонимания и жизнедеятельности. Рационализм и эмпиризм начинают играть более заметную роль в познании законов и связанной с этим человеческой практике, что в дальнейшем повлекло за собой осознание не только тождества, но и существенных, качественных различий между обществом и природой путем противопоставления их как особых, относительно самостоятельных реальностей, резко отличающихся друг от друга. При этом именно знание законов как "предельное" знание позволило увидеть во всяком знании особую сущностную силу, поднимающую общество над природой.

Значительный интерес представляет процесс исторического формирования социально-философских взглядов на возникновение и развитие государства. Большой вклад в зарождение идей государствоведения внесли Платон, Аристотель, Дж. Локк, Н. Макиавелли, Монтескье, Спиноза и другие. Так, Аристотель, рассматривая особенности возникновения и закономерного развития государства, отмечал следующее: "Общество, состоящее из нескольких селений есть вполне завершенное государство..., возникшее ради потребностей жизни, но существующее ради достижения благой жизни"[58]. Далее он приходит к выводу, что "всякое государство – продукт естественного возникновения, ...государство принадлежит к тому, что существует по природе, и что человек по природе своей есть существо политическое, а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств, живет вне государства, – либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек"[59]. Однако, со временем всегда обнаруживается, что любое ранее сформировавшееся государство, перестает удовлетворять своему прямому, ранее заданному назначению. Поэтому Аристотель считает, что приобщение граждан к государственной жизни выражается в их созидательном стремлении к наилучшему устройству государства[60].

Как и Аристотель, Д. Локк также придерживается идеи естественного и закономерного происхождения государств. Он отмечает, что "...стоило какому-либо количеству людей встретиться, как они сразу же объединялись и вступали в соглашение, если они решали быть вместе"[61]. Наряду с идеей естественности в понимании закономерной природы государственного устройства Д. Локк предполагает и идею совершенствования, "ведь с государствами происходит то же, что и с отдельными лицами: они обычно не имеют никакого представления о своем рождении и младенчестве"[62]. Поэтому, с точки зрения Д. Локка, закономерно складывающийся общественный строй включает в себя как стихийное, так и сознательное начало, ибо "люди образуют общество и отказываются от естественного состояния"[63].

Д. Локк считает естественным то, что люди прибегли именно к монархической форме государственного правления. Люди совершенно естественно на неё натолкнулись через очевидность патриархальной формы правления в обществе, т.е. повторяющегося во всех малых сплоченных социальных группах и семействах правление отца. Такие, например, существенные, необходимые и повторяющиеся отношения в социальных группах, которые связаны с собственностью, с ее созданием, хранением, накоплением, распределением, обменом и потреблением, составляли закономерную основу общественного развития.

Реализация всей полноты власти одним человеком изначально таила в себе не только естественное начало, но и созидательное начало, определяемое соответствующим уровнем сознания и самосознания в обществе. Патриархальное правление в обществе являлось естественно существующей и вполне очевидной моделью для формирования монархического правления в государстве, ибо "отец, обладая по закону природы той же властью, что и всякий другой человек..., мог, следовательно, наказывать своих непокорных детей даже и тогда, когда они уже были взрослыми и самостоятельными"[64]. Аналогично этому, подданные признавали монархию, предполагая и смутно осознавая необходимость общей опеки и заботы о них со стороны монарха-пра­ви­те­ля, а монарх видел в таком отношении чуть ли ни единственное оправдание своей безраздельной власти над подданными.

Д. Локк утверждает, что, с формированием государственного строя, монархия постепенно, с внутренней необходимостью превращается из естественной формы правления в сознательную абсолютную власть. Поэтому, рассматривая естественную и непосредственную связь патриархальной формы общества с монархической формой государства, он пишет, что "монархия является простой и самой очевидной формой для людей, которых ни опыт не научил различным формам правления, ни тщеславие и бесстыдство империи не привели к осознанию того, что надо опасаться покушений на прерогативы и остерегаться неудобств абсолютной власти, на которую склонна претендовать и которую склонна навязывать им наследственная монархия"[65].

Таким образом, согласно концепции Д. Локка, возникновение государственного устройства является естественно-исторической закономерностью, но вместе с тем, оно представляет собой и величайшее историческое открытие, предназначенное в перспективе "для достижения и обеспечения людям всего того политического счастья, которого они искали в обществе"[66].

Одним из существенных механизмов сознательной организации государственной жизни является механизм власти. В этой связи, говоря о содержании и функционировании законов политической жизни, следует обратить внимание на взгляды Н. Макиавелли, который выделял два способа монархического правления: согласно первому – государь, чтобы править подданными, сам подбирает кандидатуры высших вельмож и устанавливает все высшие должности; в такой ситуации, действительно, власть "трудно завоевать, но по завоевании легко удержать"[67]. Согласно второму способу монархическое правление структурируется и реализуется в соответствии с социально унаследованной иерархией общественных отношений, с которой государь, как и все другие, должен считаться. В данной ситуации государственную власть "проще завоевать, но зато удержать куда сложнее"[68], ибо удержание иерархически сложной структуры власти требует адекватных по сложности мер социально дифференциро­ван­но­го контроля и воздействия.

Если в первом способе государственно-монархического правления естественно-ис­торически формирующаяся иерархия общественных отношений пока еще могла сознательно (в той или иной мере) отчуждаться монархом по крайней мере из структуры и механизма государственной власти, то во втором способе иерархия общественных отношений проникает в структуру государственной власти и изнутри подрывает традиционный "монархический принцип". С развитием монархического государства социальная иерархия функционирует в качестве чуть ли не основной несущей конструкции всего механизма государственной власти.

Монтескье рассматривает государство не как самоцель, а как сознательное средство, обеспечивающее нормальную общественную жизнь. Поэтому политику в государстве Монтескье понимает именно таковой, которая должна согласовываться с нравственными формами сознания и поведения людей. Деспотия как социально-стихийное выражение неограниченной монархической (по изначальной сути – индивидуально-соз­на­тельной) власти, представляет собой безнравственную политику и может вести к общественной катастрофе. На жестокость деспотического режима власти, основанного на безнравственной политике, общество стихийно отвечает анархическими выступлениями против государства. Эти выступления по своей сути обусловлены аполитичной нравственностью, т.е. такой нравственностью, в которой не признается какая бы то ни была политическая идея. Но по причине своего стихийного характера эти выступления никогда не могли вести к иному результату, нежели как к косвенному обслуживанию различных противоборствующих политических идей, за которыми всегда стояли различные государственные интересы.

Заметный вклад в применение диалектического метода при анализе соотношения стихийного и сознательного в структуре закономерного общественно-исторического процесса внес Г. В. Лейбниц. Анализируя диалектически противоречивые взаимосвязи форм общественного бытия, он, пытаясь отделить иррациональные наслоения, отмечал, что "исследования христианских авторов о божественной справедливости, стремящейся к спасению человека, еще больше увеличили трудности этой проблемы"[69], касающейся понимания закономерностей общественной жизни. Поскольку "фортуна, существующая отдельно от судьбы, рассуждает Г. В. Лейбниц, – лишь пустой звук, и что ничто не существует, если к тому нет конкретных предпосылок, а существование вещи вытекает из всех них одновременно, я был весьма близок к тем, кто считает всё абсолютно необходимым"[70]. Здесь, очевидно, Г. В. Лейбниц имеет в виду взгляды Б. Спинозы, который утверждал, что "всякий делает что-нибудь только по предопределенному порядку природы, то есть по вечному управлению и решению божьему"[71], оказывающему людям либо внешнюю помощь, – через то, что находится вне человеческой природы, либо внутреннюю, – через то, что пребывает в самой человеческой природе. "От этой пропасти, – продолжает Г. В. Лейбниц, – меня удержали наблюдения над такого рода возможным, которого нет, не было и не будет; ведь если нечто возможное никогда не осуществляется, то уж во всяком случае то, что существует, не всегда необходимо, ибо в противном случае было бы невозможно, что вместо него существовало нечто другое, а к тому же всё, что никогда не существовало, было бы невозможно"[72]. Далее, обосновывая свое несогласие с утверждением Р. Декарта о том, что "материя последовательно принимает все формы, на которые она способна"[73], Г. В. Лейбниц аргументирует тем, что в таком случае исчезает возможность выбора вещей, ибо нет качественного различия между существующим и необходимым.

Остановившись на необходимости признания случайного в вещах, Г. В .Лейбниц в своей исследовательской парадигме пытается применить модель анализа по аналогии с логическим инструментарием установления истины, в частности – по аналогии с соот­ношением между предикатом и субъектом, которое в более общей форме также носит характер закона. Но если попытаться вместо этих логически смоделированных аналогов принять к рассмотрению предметные оригиналы и реконструировать соответствующий им общий ход мыслей Г. В. Лейбница, то можно отметить, что с признанием случайного в вещах связаны субъективные, творческие возможности выбора вариантов и ситуаций жизнедеятельности в ряду развертывания явлений и событий общественной действительности. Эти возможности открывают перед людьми более перспективный путь развертывания событий в отличие от стихийного, естественно-исторического и закономерного их хода.

В естественно-историческом процессе реализуется такая форма закона, которая является внутренней для общественного бытия и вместе с тем внешней для общественного сознания. Историческое созидание и творчество предполагают такой характер необходимости, который вытекает из общественного сознания, определяется целенаправленной, сознательной деятельностью людей. Поэтому в истории общества могут возникать противоречия между внутренним для общественного сознания характером необходимости и её внешним проявлением в различных сферах общественного бытия. Более того, когда необходимость, сформировавшаяся в структуре общественного сознания, реализуется в структуре общественного бытия, то она может на первых порах функционировать не иначе как в виде случайности, прокладывающей путь благодаря сознательной деятельности субъекта. И лишь в дальнейшем, с изменением существующих в общественном бытии процессов и условий, раскрывается её необходимый и внутренний для самого бытия характер.

Если это общественное противоречие неразрешимо в складывающейся исторической практике, то оно возвращается в общественное сознание и рационально "снимается в самоотчуждении". Но это происходит не всегда. Данное противоречие может принимать утопические, иррационально-мистические, идеологически-иллюзорные формы своего разрешения, которые вытекают из представлений о фатальной предопределенности и из других искаженных компонентов сознания, особенно тех, которые связаны с практически недостижимыми целями, неудовлетворенными интересами и другими сторонами общественной жизни.

При рассмотрении связи между законами и интересами общества следует иметь в виду, что общей основой здесь является объективная необходимость. Однако не все общественные интересы и не всегда представляют собой форму проявления законов общества. Целый ряд общественных интересов на определенных этапах истории может получать реализацию, например, в религиозных или утопических ожиданиях. Вот почему представляются ложными утверждения о том, что интересы в обязательном порядке непосредственно связаны с законами и определяют собой направленность, широту и интенсивность действия законов[74], а также то, что интересы, якобы, непременно выражают требования общественных законов[75]. Рациональное разрешение общественных противоречий в социальной практике применения общественных законов является одним из важнейших источников и движущих сил созидательно-исторического процесса.

Таким образом, именно с происхождением государства связано возникновение таких основ в организации общественной жизни, которые находятся вне стихийного общественного бытия, т.е. в непосредственной зависимости от функционирования сознательного начала. В свою очередь, и сознательное начало получает при этом более полный и автономный статус существования; оно как бы вычленяется из естественно-ис­торического процесса. Тем самым, в обществе конституируется особый внутренний строй (государственный строй), который выступает в качестве средства для перехода к сознательному бытию и самосозиданию.

Большую роль в теоретическом философском познании общественных законов играет диалектический метод. На разных этапах истории субъект открывает механизмы сознательного использования различных сторон и компонентов диалектического метода, – например, таких которые связаны с абстрагированием и идеализацией. Однако получаемые при этом результаты позволяют иметь дело с теми законами, в которых удается выхватывать, выделять лишь различные стороны закономерной действительности, вступающие затем в процессе познания в стихийно формируемое единство и взаимодействие. При этом постепенно все больше обнаруживается ограниченность стихийного фактора в использовании диалектического метода. Он вытесняется и уступает место своей противоположности – целенаправленной метафизике, которая действительно является сознательным методом миропонимания и практического действия, и в определенных рамках имеет свое позитивное содержание а, значит, служит целям открытия и установления содержания законов.

Формирование методологической потребности и научной необходимости сознательного применения диалектического метода было обнаружено К. Марксом и Ф. Энгельсом в ходе исследования политико-экономических процессов, природных и исторических закономерностей. В ходе такого исследования закономерность стала рассматриваться как объективный процесс, а не как предмет, находящийся в "царстве чистого разума". Поэтому, данный подход в исследовании законов имел большое значение для объяснения реальных исторических процессов, так как последние стали теперь покидать область "мирового духа" и обретать статус "земных", закономерных процессов.

По замечанию В. И. Ленина, "открытие материалистического понимания истории... устранило два главных недостатка прежних исторических теорий. Во-первых, они в лучшем случае рассматривали лишь идейные мотивы исторической деятельности людей, не исследуя того, чем вызываются эти мотивы, не улавливая объективной закономерности в развитии системы общественных отношений..., во-вторых, прежние теории не охватывали как раз действий масс населения, тогда как исторический материализм впервые дал возможность с естественно-исторической точностью исследовать общественные условия жизни масс и изменения этих условий"[76].

В обществе существуют и функционируют не только рациональные факторы деятельности людей, существенно обусловленные научным сознанием и основанные на разумной вере, но и иррациональные компоненты, выражающие собой существование сферы пока еще непознанного бытия людей. Эти иррациональные компоненты обусловлены, главным образом, мистикой, предрассудками и фанатичной верой, которые в разных пропорциях постоянно противоборствуют. Общественная жизнь здесь характеризуется тем, что иррациональные силы могут проявляться как в непосредственном виде, так и опосредованно, например, в пределах рациональной активности. Так, массовые нарушения общественного порядка и законности часто характеризуются тем, что иррациональные компоненты выражаются непосредственно, – в адекватной им форме, минуя правовые и нравственные нормы. Эти периоды истории называют смутой, хаосом, безвластием и беззаконием. Но аналогичные изменения могут происходить в обществе и на основе существующих государственно-правовых и политических механизмов, когда политика и право теряют нравственные ориентиры и служат авторитарным, партийным, лоббистским, коррумпированным, корпоративным и другим интересам.

Положительным результатом всего предшествующего развития диалектического понимания законов и отправным пунктом его последующего развития стало диалектико-материалистическое решение основного вопроса философии. Если раньше, особенно у Гегеля, в парадигме диалектического видения закономерного хода истории, заключалась внутренняя необходимость установления вместо действительных связей, таинственного и мистического провидения абсолютной идеи, то, когда развитие человеческих понятий и идей получило адекватную основу в развитии действительных вещей и событий, перед человеческой деятельностью открылась возможность неограниченного выбора какого-то одного из множества вариантов и перспектив исторического развития. Тем самым человеческая деятельность обрела осознанную историческую необходимость, свободу исторического выбора пути и созидания – такого созидания, в котором выразился не только внутренний мир, но и понимание окружающего людей внешнего мира. Именно в этом смысле представляется, что гегелевскую диалектику "так называемого "мирового духа" еще следовало бы истолковать материалистически и постигнуть ее в качестве движущего закона материи"[77].

Материалистическая диалектика как философская методология стала социальным средством сознательного исследования процессов общественного развития и целенаправленного формирования исторически значимых перспектив развертывания законов, поиска путей практического перехода к ним. Материалистическое понимание законов общества "остается все время на почве действительной истории, объясняет не практику из идей, а идейные образования из материальной практики и в силу этого приходит также к тому выводу, что все формы и продукты сознания могут быть уничтожены не духовной критикой..., а лишь практическим ниспровержением реальных общественных отношений"[78], – тех отношений, за которыми скрываются ниспровергаемые идеи.

Реальный механизм созидательно-исторического формирования идеальных общественных новаций заключен в процессе духовного производства, в котором моделируются перспективные формы и способы существования общественных явлений и закономерных связей между ними. Если эти моделируемые формы общественных явлений вступают в закономерное соответствие с задачами целеполагающей деятельности, то начинают формироваться новые практические возможности их реализации, в том числе и в естественно-историческом процессе, с использованием его законов.

 

 

9. Естественное и созидательное

в историческом процессе

 

В самых общих чертах история общества представляется в виде естественно-исторического и созидательно-исторического процессов, которые в единстве образуют общеисторический процесс становления культуры. К естественно-историческому процессу (ЕИП) прямое отношение имеет стихийный характер протекания общественных событий. Поэтому в понятии "стихийное" выражается основной формообразующий и структурирующий признак естественно-исторического процесса. Содержание ЕИП детерминировано системой объективно складывающихся законов и закономерностей общественного развития. В содержании созидательно-исторического процесса (СИП) основной формообразующий признак выражается творческим, сознательным характером деятельности людей, детерминирующим ход общественных событий.

Сознательная деятельность людей подразумевает идеально формируемую и практически реализуемую целенаправленную деятельность. Здесь осознаваемая цель функционирует как закон особого рода. Поэтому такая цель, пока субъект ею руководствуется, обретает исторически  непреходящий реалистический смысл. Законы, явления и события общественной жизни поставлены в данном случае как бы в относительную зависимость от общественных идей, разумных интересов, сознательных потребностей и целей. Это означает, что объективные законы общественного развития включены в структуру предметной сознательной деятельности и становятся как бы ее внешним продолжением.

Таким образом, в исследовании общественного развития необходимо исходить из того, что имеется "два ряда законов, которые по сути дела тождественны, а по своему выражению различны лишь постольку, поскольку человеческая голова может применять их сознательно, между тем как в природе, – а до сих пор большей частью и в человеческой истории – они прокладывают себе путь бессознательно..."[79]. Необходимость выделения в историческом процессе противоположных моментов, акцентирующих противоречие между естественным и созидательным в развитии общества, отражает то обстоятельство, что общество, с одной стороны, функционально обусловлено объективностью своего реального существования, а с другой стороны, оно является субъектом, который является не просто носителем, но и творцом своего собственного бытия. С этой точки зрения, общество творчески активизирует механизмы внутреннего исторического самодвижения и самодетерминации. Вот почему "с древнейших времен человеческий род мучается над тем, как можно совместить свободу и случайность с цепью причинной зависимости и провидением"[80].

Те философы и мыслители, которые видят в историческом процессе только естественно-историческую сторону и отрицают даже саму возможность исторического твор­чества, невольно склонны определять всю историю общества как циклически повторяющуюся, подобную периодической смене времен года в природе, где ход событий повторяется точно также, как это имеет место в действии законов природы. Такое пронатуралистическое понимание исторического хода вело мысль к формированию различных доктрин и концепций фатализма. В оптимистических доктринах "фаталистическая колымага" видится разумной и "мчится в царство Добра, Правды, Истины"[81]. В пессимистических доктринах "мировая колымага слепа, глупа и неразумна"[82], мчится без толку и без смысла и ничего нельзя сознательно изменить в её движении, предопределенном роковым стечением обстоятельств. В этом плане следует отметить, что когда речь заходит о человеческой деятельности, то во всех доктринах фатализма с той или иной степенью очевидности отрицается всякая возможность реального исторического творчества.Другая группа мыслителей склоняется в противоположную крайность, где исторический процесс возводится ими до исключительно сознательных форм и отождествляется с историческим созиданием. Это направление получило название волюнтаризма, в котором невольно происходит отрыв самого исторического процесса от естественных основ истории, а это, в свою очередь, открывает простор для безраздельного господства различных доктрин субъективистского всемогущества.

На различные аспекты взаимодействия естественного и созидательного моментов общественного развития обращали внимание Гегель, Шопенгауэр, Шлегель, К. Маркс, П. Сорокин и другие выдающиеся мыслители.В социально-философской концепции Гегеля общество и все общественно-ис­то­ри­ческие атрибуты, в том числе и законы, находятся в полной зависимости от единого самосозидающего абсолютного духа, который, в свою очередь, находится в бесконечном и непрерывном превращении себя из мирового во всеобщий. Этот самосозидающий дух соединяет в себе необходимую и разумную волю и через это единство "руководил и руководит ходом мировых событий"[83]. В своей "Философии права" Гегель разъясняет, что "всемирная история не есть просто суд, творимый силой мирового духа, т.е. абстрактная и лишенная разума необходимость слепой судьбы, ...всемирная история есть необходимое только из понятия свободы духа, развитие моментов разума и тем самым самосознания и свободы духа – истолкование и осуществление всеобщего духа"[84]. Отсюда, можно заключить, что у Гегеля понятие мирового духа близко по своему содержанию к тому, что можно подразумевать в понятии естественно-исторического процесса как выражения объективной исторической закономерности. В то же время, ре­а­лизация всеобщего духа в истории во многом идентична созидательно-историческому процессу.

Различая в духовно-исторической предметности мира теологическое и антропологи­ческое, Гегель наделяет различающиеся мировой и всеобщий дух внутренним теологическим единством и, вместе с тем, антропологическим противостоянием. Превращение мирового духа во всеобщий дух Гегель связывает с внутренней жизнью индивидов, выступающих "как живые воплощения субстанциального деяния ми­рового духа"[85]. Но вместе с тем, само это деяние существует в "царстве, которым правит закон" или, как говорит Гегель, в "светском царстве", в котором такое деяние остается для индивидов скрытым и не может служить им объектом или способом достижения целей. Следовательно, для индивидов может быть дано и открыто лишь то деяние, которое исходит из "интеллектуального царства", или "царства свободного созидания", воплощающего реализацию всеобщего духа.

Мировой дух скрывает от людей своё деяние и не служит им, ибо для него мировые события и сами люди являются лишь орудиями провидения; он "создает нечто другое, не то, чего хотели люди; когда люди хотят осуществлять свою волю, провидение осуществляет свою"[86]. Тем самым, в антропологическом аспекте Гегель однозначно проводит четкую грань между всеобщим и мировым духом, а по сути – противопоставляет всеобщий дух мировому духу.

Могущество абсолютного духа проявляется в том, что он, все же, не ограничен пределами своего теологического единства и наполняет собой человеческую жизнь. "По мере того, как в человеческой жизни и в науке пробуждается рассудок и рефлексия становится независимой, – пишет Гегель, – воля начинает ставить перед собой абсолютные цели в виде права, государства, предметов, которые должны быть в себе и для себя; научные исследования познают законы, устройство, структуру и особенности при­родных явлений, а также деятельность и создания духа"[87]. В связи с этим, анализируя проблему соотношения и меры соответствия между человеческими правами и свободами, Гегель последовательно проводит разграничение между естественной волей, которая свободна только формально, а не по своему содержанию, и подлинно свободной, разумной волей, с помощью которой люди созидают и реализуют свои права[88]. Естественную волю Гегель иначе называет еще и непосредственной волей, а свободная воля, по его мнению, опосредована тем, что её определяет и "отягощает" разум. Такое разграничение, на мой взгляд, позволяет идентифицировать естественную волю как атрибут мирового духа, а свободную волю – как неотъемлемую суть всеобщего духа.

Согласно логике гегелевской концепции, дух закономерно связан и коррелирует не только с природой человеческих индивидов, но и с их непосредственной субстанцией – индивидуальным сознанием людей, данным им в наличном бытии[89]. Дух – это, кроме того, и сама история человечества, в которой создается вторая человеческая природа, открывающая людям мир внутренней свободы. Сам факт порождения историей человечества "второй" человеческой природы истолковывается Гегелем столь же закономерным, сколь закономерны в отдельности и история общества, и история природы.

Близко к проблеме соотношения естественного и созидательного в закономерном историческом процессе подошел и рассмотрел на уровне человеческой индивидуальности А. Шопенгауэр, который отмечал, что "каждый a priori считает себя совершенно свободным, даже в своих отдельных поступках, и думает, будто он в любой момент может избрать другой жизненный путь, т.е. сделаться другим. Но a posteriori, на опыте он убеждается к своему изумлению, что он не свободен, а подчинен необходимости, что несмотря на все свои решения и размышления, он не изменяет своей деятельности..."[90]. В итоге своих размышлений А. Шопенгауэр приходит к выводу, что в исторических событиях природного и общественного характера и в законах, проявляющихся через связь этих событий, осуществляются не только стихийные волевые манифестации; перед каждым человеком постоянно актуализируется объективная необходимость или потребность реализации своего исторического предназначения, которая в общей социальной составляющей равнозначна закономерному порядку "очеловечивания" всего окружающего мира. Таким образом, выделяемые экстремальные крайности в законах не существуют изолированно друг от друга, – они соединяются в целое и, как пишет А. Шопенгауэр, с одной стороны "мы сами деятели своих деяний"[91], а с другой стороны, изначальная слепая воля как бы судьбоносно предопределяет возможность человеческого освобождения.

В своих социально-философских воззрениях А. Шопенгауэр акцентирует внимание на индивидуальном характере человеческой связи с мировым духом, облекаемой в закон, и показывает, как человек, благодаря своему разуму "имеет перед животным то преимущество, что он может решать по выбору..., поэтому хотя решение по выбору и обусловливает возможность полного обнаружения индивидуального характера, но в нем никак нельзя видеть свободы отдельного желания, т.е. независимости от причинного закона, необходимость которого распространяется на человека, как и на всякое другое явление"[92]. Таким образом А. Шопенгауэр, по существу, утверждает, что свобода и воля в человеке не всемогущественны, ибо они ограничены возможностями такого выбора решений, который не выходит за пределы естественно-исторического про­цесса.

Неоднократно к анализу различных форм взаимодействия между естественно-ис­то­рическим процессом и сознательным производством, созиданием общественной жизни обращались К. Маркс и Ф. Энгельс. Сознательное производство общественной жизни при этом специально, не выделялось за пределы естественно-исторических законов как относительно самостоятельное явление, присущее историческому созиданию. Так, в "Немецкой идеологии" К. Маркс и Ф. Энгельс пишут, что "производство жизни... появляется сразу в качестве двоякого отношения: с одной стороны в качестве естественного, а с другой – в качестве общественного..."[93]. О том, что сознательное производство общественной жизни рассматривается классиками марксизма только в пределах естественно-исторического процесса, свидетельствует высказывание о том, что в процессе своей жизнедеятельности "люди сами делают свою историю, но они её делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого"[94]. Эти исторические обстоятельства не предопределены сверхъестественным стечением, ибо они в такой же мере творят людей, в какой люди, из поколения в поколение, творят обстоятельства своей жизни. Еще в ранних своих работах К. Маркс, открывая всеобщий уровень человеческой сущности, приходит к одному из важнейших выводов о том, что "как само общество производит человека как человека, так и он производит общество"[95]. Недостатком предшествующего материализма К. Маркс в "Тезисах о Фейербахе" называет такой подход, в котором предмет, действительность, в том числе общественная действительность, берётся только в форме объекта, а не субъективно. Поэтому нельзя человеческую историю рассматривать только как объективный процесс, или толь­ко как субъективный процесс. Единство объективной и субъективной сторон человеческой сущности К. Маркс усматривает в деятельности преследующего свои цели человека, ибо "...в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю"[96].

Политико-экономическая сфера общественной жизни представляет собой одно из наглядных проявлений закономерного взаимодействия между естественно-историчес­ким и созидательно-историческим процессами. Анализируя товарно-денежные отношения в политико-экономической жизни общества, К. Маркс приходит к выводу о двойственном характере труда[97]. Он теоретически открывает, что труд имеет противоположные формы проявления, которые сосуществуют и это их сосуществование является важнейшим отправным пунктом, от уяснения которого зависит научное понимание основ политической экономии.

Одну из таких противоположных форм проявления труда К. Маркс называет конкретной, особенной и полезной. С этой формой он связывает функцию рабочей силы по перенесению стоимости средств производства на продукт труда и по сохранению перенесенной стоимости в произведенном продукте. В данной форме К. Маркс видел "естественное свойство проявляющейся в действии рабочей силы – живого труда, дар природы, который ничего не стоит рабочему, но много приносит капиталисту..."[98]. Другую форму труда К. Маркс называет абстрактной и общей, в которой возник­новение продукта труда связано с присоединением новой стоимости к стоимости средств производства. Именно с абстрактной и общей формой труда связаны его созидательные возможности в структуре производства, ибо новая стоимость вытекает не из естественных сил общественного труда, а является результатом сознательных производительных усилий, направленных на созидание общественно полезных продуктов труда. Следовательно, возникновение новой стоимости является закономерностью не естественно-исторического процесса, а процесса исторического созидания. В свою очередь общественные продукты труда предназначены для того, чтобы не только восстановить затраченные общественные усилия и сохранить их прежний потенциал для дальнейшего производительного потребления в качестве своих естественных сил, но и для созидания новых своих сил и возможностей, которых ранее в естественном состоянии не существовало в виде закономерных связей общественного производства.

Таким образом, процесс труда, отображающий основной закон общественного созидания, даже будучи выраженным в своих простых моментах, представляет собой, с внешней стороны вечное естественное условие человеческой жизнедеятельности, а по своей сути, изнутри – это сознательная творчески-преобразующая деятельность субъекта, преследующего свои цели и интересы. В связи с этим, говоря о созидательно-ис­то­рическом процессе, следует отметить, что его объективными предпосылками являются законы, составляющие и детерминирующие естественно-исторический процесс. В то же время, законы, составляющие и детерминирующие процесс исторического созидания, являются не менее важными детерминантами и естественного хода истории.

В этой связи логически представляется вполне оправданным, что нельзя сводить законы естественно-исторического процесса к законам исторического созидания. Тем самым, нельзя считать, что когда в конкретной общественной системе созидательные силы исчерпаны, то, якобы, нет места процессам естественно-исторической нормализации дальнейшего хода общественного развития. По данному поводу можно упомянуть о социально-философских взглядах П. Сорокина. Основное внимание он уделяет именно созидательной стороне истории, через которую он пытается вскрыть внутренние механизмы всего исторического процесса. Анализируя кризисные состояния в исторических процессах различных общественных систем, П. Сорокин приходит к выводу, что "когда созидательные силы исчерпаны и все их ограниченные возможности реализованы, соответствующая культура и общество или становятся мертвыми и несозидательными, или изменяются в новую форму, которая открывает новые созидательные возможности и ценности"[99]. Если между старой и новой формами созидания возникает переход, то такой переход, согласно П. Сорокину, осуществляется в виде скачка, который должен восприниматься не иначе как "острой болью рождения новой формы культуры, родовыми муками, сопутствующими высвобождению новых созидательных сил"[100]. В своих взглядах П. Сорокин вовсе не отрицает существование причинности и законов в общественной жизни, но придает им свое понимание, в котором исключается отношение к ним, как к идолам, или предметам преклонения. П. Сорокин задается вопросом: является ли закон автономным от исторических фактов, управляет ли он ими, находится ли вне их? Положительный ответ на этот вопрос П. Сорокин считает вытекающим из области веры, а не познания. Поэтому он прав, когда утверждает, что закон не может находиться вне фактов и управлять ими, ибо закон, "выражая связь элементов мира, тем самым рождается из фактов и фактами же проверяется"[101]. Однако закон все же "рождается" не из всех и не из всяких фактов общественной жизни, а из тех, с которыми связаны существенные, необходимые, повторяющиеся стороны и черты общественной жизни. Исторические законы П. Сорокин признает только в той мере, которая касается человечества как части существующего реального мира. Для людей "все процессы мира делятся на два разряда, в одних человек, как комплекс определенных свойств, не участвует, а потому и связь, устанавливающаяся между этими частями природы независима от него. В других же решающим условием является он сам. Первые для него чужды, вторые представляют результаты его свойств"[102]. Здесь П. Сорокин, отправляясь от верной посылки, приходит к ложному выводу, поскольку он изначально проводит в данном случае настолько жесткую категориально-аналитическую грань, которая не предполагает места для промежуточных ситуаций, характеризующихся возможностью относительно свободного участия людей в естественных процессах, разворачивающихся в общественной жизни независимо от сознания и воли самого общества.

Релятивистский подход, предпринимаемый П. Сорокиным к пониманию истории и ее законов, означает, что целый ряд устойчивых объективных факторов и процессов как бы извлекается из человеческой истории и выводится за пределы общественного развития. В результате этой процедуры история, если не полностью, то по крайней мере частично, утрачивает свою естественную составляющую и воспринимается как гипертрофированно выраженный процесс созидания. В данном случае исключается реальная роль, которую в истории играют такие объективно детерминированные процессы, которые обусловлены стихийным стечением обстоятельств.

Конечно, при таком подходе методологически изначально ограничивается внутреннее содержание объективных законов в истории общества. Причем, содержание законов общества П. Сорокин пытается ограничить до такого минимума, который позволяет в исторических закономерностях видеть лишь то, что "не может быть ни одного исторического факта, который противоречил бы свойствам человека, или совершался бы помимо его"[103]. Отправляясь от монистического принципа, П. Сорокин отмечает, что при рассмотрении исторических условий необходимо учитывать и условия, складывающиеся во всем мире. Отсюда, вследствие невыполнимости такой задачи он приходит к выводу о том, что "понятие исторического закона в собственном смысле слова противоречиво, ибо... тот или иной исторический закон сводится в конце концов к мировому закону..."[104].Следует исходить из того, что монистический принцип включает в себя не только идею единства законов природы, общества и мышления, но и идею единства объективного и субъективного в истории. Эти идеи имеют в монистическом принципе позитивный методологический смысл в том, что они не ограничивают, а диалектически предполагают и дополняют друг друга.

В своей работе "Структурная социология" П. Сорокин отчасти прав, когда утверждает, что "ошибочными являются теории, которые рассматривают все человеческие действия как сознательные и преднамеренные"[105]. Однако здесь же он неоправданно расширяет понимание сознательных действий и включает в них непреднамеренные действия, совершаемые человеком в противоречие с целями. Тем самым, то, что по своей сути представляет собой объективно мотивированные стихийные действия человека, сводится к сознательным действиям. П. Сорокин считает ошибочным мнение о том, что все сознательные действия являются преднамеренными. Но при этом не учитывается то обстоятельство, что любое истинно сознательное действие предполагает в качестве одного из своих атрибутов свободный выбор, на осуществление которого иногда могут значительно влиять и даже блокировать объективные силы и факторы внешней среды, принуждающие человека к адекватному им стихийному действию.

Эту же ситуацию более детально анализирует финский философ Г. Х. фон Вригт, который утверждает, что "люди часто делают нечто потому, что их заставляют это делать"[106]. Он обращает внимание на два типичных здесь случая: в первом принуждение вызывается безличной силой предопределенных общественных норм; во втором случае принуждение вызывается межсубъектными отношениями, в которых один общественный субъект заставляет и принуждает к определенному действию другого. Если говорить о наиболее общем источнике принуждения в истории, то таковой складывается из объективных исторических обстоятельств, связанных с ограниченными возможностями удовлетворения потребностей, интересов и целей общественной жизни. На двоякую роль таких обстоятельств указывал К. Маркс в третьем тезисе о Фейербахе[107]. Безусловно, люди живут в конкретных исторических обстоятельствах, и если эти обстоятельства меняются людьми стихийно, по закономерной необходимости самого естественного хода истории, то они действуют на людей как принудительные силы, определяющие содержание и общую динамику естественно-исторического процесса. В той же части, в которой эти обстоятельства осознаются людьми и меняются благодаря сознательным усилиям и целям предметно-практической деятельности, такое изменение обстоятельств выстраивается в последовательную цепочку, составляющую содержание и суть исторического созидания. Однако принудительные силы (насилие) действуют с необходимостью не только в структуре естественно-исторического процесса. Попытка рассмотреть историческое созидание с позиций насилия и принуждения хотя и правомерна, но известным образом ограничена, условна, поскольку, во-первых, она не должна выходить за рамки целенаправленных, сознательных действий субъекта, а во-вторых, развитие любой общественной системы в конечном счете происходит через процесс преодоления внутренних противоречий, через самонасилие, самопринуждение, – когда предшествующее состояние в обществе сопровождается затратой внутренних усилий субъекта над собой во имя последующего более благополучного состояния.

Не случайно в социальной философии одним из ключевых, категориальных понятий является понятие субъекта истории, под которым подразумевается носитель социальной активности, существование которого возможно не иначе как в форме внутренних противоречий. Субъект истории, рассматриваемый в качестве предмета исследования, рассредоточен в широком диапазоне измерения от отдельного человека как индивида и до всего совокупного человечества как рода во всем множестве его минувших, живущих и грядущих поколений. Экскурс в конкретную историю народа приводит к выводу о том, что развитие общества на первых ступенях проявляется главным образом как естественно-исторический процесс, в структуре которого общественное сознание непосредственно "вплетено" в объективную "ткань" общественного бытия. Это означает, что изначально открыта внутренняя возможность существования не только для естественных, но и для созидательных, творческих процессов. Тем самым, начальный момент созидания, действуя в структуре естественно-исторического процесса, постоянно наращивает свой потенциал до тех пор, пока его стихийное существование не окажется преднамеренно использованным в соответствующих целях субъекта.

Таким образом в историческом процессе прежде всего в виде возможности вскрывается поначалу смутное разграничение между естественным и созидательным, которое в дальнейшем становится необходимым и вполне определенным, достаточно очевидным. Если в начале человеческой истории, где субъект выступает как вещь-в-себе, процесс созидания является стихийным и как бы растворяется в социальных структурах естественно-исторического процесса, то, по мере превращения субъекта в "вещь-для-себя", историческая деятельность людей обретает осознанно-предметный характер, выражающийся в созидательно-историческом процессе. В результате, постепенно историческое созидание получает относительно самостоятельное существование, функционирование и развитие наряду с естественно-историческим процессом.

В связи с этим следует отметить, что соотношение стихийного и сознательного в социальной философии можно рассматривать в более широком аспекте и не ограничиваться аспектом соотношения или соответствия между целями и результатами деятельности субъекта. Более широкий социально-философский аспект относится к вопросу о том, как складываются отношения между субъектом общественной жизни и объективным ходом общественного развития. Если в понятии "стихийное" выражаются такие стороны общественной жизни как хаотичность, естественность, произвольность, то в понятии "сознательное" сходятся такие признаки, которые тесно связаны с проявлениями культуры, просвещения, цивилизации и т.д. Поэтому в тех случаях, когда субъект относится к общественной действительности на основе рационального, научного понимания этой действительности, через знание ее законов, и когда субъект практически действует в этой действительности согласно предварительно поставленным целям, ведущим к достижению ожидаемых результатов, то такие отношения субъекта к ходу общественного развития представляют собой сознательное общественное созидание, меняющее основы дальнейшей общественной жизни. Достигнутые результаты созидания обеспечивают более рациональное существование общества, чем это делается естественным ходом истории.

Стихийные отношения выражают в историческом процессе естественные изменения, происходящие на основе объективной необходимости. Поэтому они и складываются объективно, независимо от сознания, воли и целей субъекта. Но это не означает полного исключения сознания, воли, целей и других атрибутов субъекта из процесса естественных изменений в обществе. Атрибуты субъекта существуют в общественной жизни всегда, но их роль и функции могут меняться. Точно так же, не может быть исключено и то, что стихийные отношения частично сохраняются и своеобразно проявляются в самом субъекте и в его целеполагающей деятельности. Если сфера действия стихийных отношений здесь перекрывается сферой целенаправленной активности субъекта и включается в предметность его сознания, то они могут в той или иной степени трансформироваться, утрачивать форму своей стихийности и включаться в структуру сознательной общественной деятельности. Поэтому можно утверждать, что стихийные отношения в том или ином виде существуют не только в структуре общественного бытия, где они имеют объективные формы, но и в структуре общественного сознания, где они выражаются в форме обыденного знания и ненаучного сознания.

Согласно принципу конкретности истины и, соответственно, относительности наших знаний, одна и та же человеческая деятельность, в силу структурно-функ­ци­о­наль­ной сложности субъекта истории, может на одном структурном уровне субъекта проявляться как сознательная, и в то же самое время на другом уровне – как стихийная, или в одном аспекте функционирования субъекта – сознательной, а в другом – стихийной. Отсюда следует, что сознательные отношения, в зависимости от уровня и условий их реализации, в каждую историческую эпоху получают соответствующий масштаб и степень практической преобразуемости общественно-исторической действительности, и соответствующие диапазоны эффективности воздействия на общественно-исто­ри­чес­кий процесс, – от стихийного использования отдельных элементов и факторов в развертывании общественных событий, до сознательного формирования глобальных исторических тенденций и закономерностей.

Концептуально естественно-исторический процесс представляется как объективно детерминированный, закономерный процесс общественного развития, в котором про­исходит стихийное, самопроизвольное функционирование и развитие различных общественных явлений. При этом, в общественных явлениях решающую роль играют процессы, проистекающие с внутренней необходимостью из общественного бытия и осуществляющиеся независимо от общественного сознания. Поэтому, когда субъект истории рассматривается в концептуально очерченных пределах естественно-истори­чес­кого процесса, то он функционирует там, безусловно, в объективной форме, в качестве "вещи-в-себе", или как "субъект-в-себе", т.е. вне реализации своих исконно субъективных функций, предполагающих систему отношений "для-себя".

В естественном ходе истории решающая роль принадлежит объективно складывающимся обстоятельствам человеческой деятельности, имеющим непосредственную связь с такими атрибутами общественной жизни как историческая необходимость, закономерность, преемственность. Эта непосредственная связь получает стихийную, самотечную реализацию и в своих существенных, повторяющихся признаках выступает как закономерная связь, как закон общественной жизни, предопределяющий внутреннюю историческую направленность в изменениях общественных явлений. Закономерная направленность в развитии общественного бытия выступает как упорядочивающий фактор естественно-исторического процесса, как фактор, который сам по себе уже несет значительный потенциал исторического созидания. Поэтому в структуре естественно-исторического процесса вполне очевидными представляются элементы такого созидания, которое имеет стихийный характер. Именно стихийное созидание привело субъект истории к возможности открытия своей собственной и подлинной субъективности. Однако оно привело к данному результату через ту действительность, "где все течет только естественным порядком, копия следует за оригиналом, образ – за вещью, мысль – за предметом..."[108]. Непреходящая роль общественного бытия в естественно-историческом процессе получает наивысшее выражение именно в стихийном созидании, которое, в свою очередь, является отправной точкой созидательно-исто­ри­чес­ко­го процесса.

Говоря о естественно-историческом процессе, как закономерном ходе истории, нельзя полностью исключить роль субъекта истории, даже если он функционирует в объективированном виде, ибо без субъекта история не имела бы и объекта. Когда общественное бытие рассматривается в качестве основы, из которой возникает возможность существования созидательно-исторического процесса, то это свидетельствует о том, что общественное бытие лишь абстрактно представляется существующим без соответствующего ему общественного сознания. Точно также и естественно-исто­ри­чес­кий процесс лишь в абстрактном, концептуальном представлении может существовать в отрыве от созидательно-исторического процесса, который в качестве момента изначально существует в общественном бытии.

Единство естественно-исторического и созидательно-исторического процессов зак­лючается в том, что, будучи отдельно взятым, каждый из них не может выразить содержание всего исторического процесса в том виде в котором он происходит. Однако в естественно-историческом процессе духовная культура развивается вслед за развитием материальной культуры, в то время как в процессе сознательного исторического творчества исходная и ведущая роль принадлежит именно духовной культуре, которая материализуется в том, что очеловечивает общественную природу.

Полное исключение роли субъекта из истории является методологическим идеалом фатализма. Таким же односторонним подходом страдает и волюнтаризм, в котором игнорируется роль объективных факторов истории. Гипертрофирование созидательной роли субъекта в истории достигается путем нивелирования естественно-исторического процесса, который при этом перестает быть естественным, теряет внутреннюю необходимость. Реализация законов общества представляет собой переход за­коносообразных предпосылок и возможностей в реальную закономерную действительность. С точки зрения строгого объективизма этот переход должен осуществляться независимо от функционирования субъективного фактора.

Являясь атрибутом исторического процесса, субъективный фактор не имеет прямой функциональной связи с общественными законами; по крайней мере он находится в структуре общественных законов лишь в качестве наличного, а не функционального бытия, лишь как субъект-в-себе. Это наличное бытие субъективного фактора в законах общества обусловлено его тесной генетической связью с ними и эта связь лежит в основе всех возможностей как для субъектной детерминации законов общества, так и для объектной детерминации исторического созидания.

Объективные условия, в которых действует общественный закон, складываются вне и независимо от субъекта, но они могут оказаться и под влиянием субъекта, могут подвергнуться сознательному, практическому преобразованию, и от этого не перестанут быть объективными по форме своего существования, хотя содержание их претерпит существенные целенаправленные изменения. Но может оказаться и наоборот, то есть содержание условий останется объективным, внешним и недоступным для субъекта, а форма проявления этих условий получит соответствующий возможностям и требованиям субъекта вид. Как писал Д. Лукач, действительная "сущность истории состоит именно в изменении структурных форм, посредством которых соответственно осуществляется взаимодействие человека с окружающим его миром, которые определяют предметность как его внутренней, так и его внешней жизни"[109]. В отношении субъективного фактора истории, конституирующего духовную структуру сознательной человеческой деятельности, общественные законы характеризуются диалектической противоречивостью. Они являются, с одной стороны, как бы внутренними сущностными силами, а с другой – внешними, предметными, т.е. такими, которые доступны познанию и практическому использованию в процессе исторического созидания. Это разделение и определяет сложную, противоречивую роль субъективного фактора в истории, которая состоит в том, что субъект истории в своей естественно-исторической действительности, в своей внутренней необходимости как бы совпадает с объектом исторического процесса, ибо он есть одновременно и стихийный производитель, и естественно-исторический продукт общественной жизни. Но в созидательно-историческом процессе общественный субъект как бы выделяет себя из объективного хода истории, ибо он осуществляет роль сознательного производителя и созидателя своей истории.

Эту непрерывную самоидентификацию, переходы из себя и обратное возвращение в себя, в свое "иное", в свою объективность, субъект истории осуществляет через деятельные структуры общественного бытия, в которых для этого стихийно складываются и функционируют различные механизмы объективации всех рефлексированных и конституированных субъектом общественных отношений. Процесс объективации существенных и необходимых общественных отношений осуществляется через механизм объективной реализации законов общества. В процессе самоидентификации субъект истории как бы временно прекращает свою активную деятельность в исторической действительности, он делает эту активность имманентной, рефлексивной, для того, чтобы обеспечить постижение объективной структуры и предметности исторического процесса на том или ином его этапе.В результате этой самоидентификации может происходить либо подтверждение и дальнейшее усиление использования ранее выработанных сознательных форм исторической деятельности, зафиксированных, например, в ритуалах, традициях, социальных нормах поведения и т.д., либо отказ от их использования и выход на уровень новых возможностей сознательной деятельности. Во втором случае включается обратная связь. Для этого, наряду с механизмом объективной реализации общественных отношений, действующим в системе общественного бытия, в историческом процессе функционирует и механизм их субъективной реализации, который используется субъектом истории в системе общественного сознания.

Общественные законы, существующие и развертывающиеся в системе обществен­но­го бытия, отражаются в различных структурах общественного сознания, где они в идеальной форме прорабатываются на предмет различных возможностей и вариантов их реализации. В ходе такой проработки и ведется поиск новых форм сознательной деятельности, более адекватных возникающим или меняющимся общественным отношениям. Кроме того, сознательная деятельность субъекта истории может формировать и новые для общественного бытия виды общественных отношений, которые, в свою очередь, либо "приживаются" в системе общественного бытия и заменяют в нем устаревшие, естественно-исторически сложившиеся общественные отношения, либо отчуждаются из общественного бытия, вытесняются из него обратно и концентрируются в "утопических закоулках" общественного сознания.

Когда в процессе своей сознательной деятельности субъект формирует новые для общественного бытия формы отношений, то он привлекает для этого механизмы целеполагания и целеисполнения. Ошибки и сбои в функционировании механизма целеполагания могут привести к нереальности провозглашаемых субъектом целей для конкретной исторической ситуации. Если общественная цель не соответствует конкретным историческим возможностям и условиям этой ситуации, то она в данном естественно-историческом процессе не осуществима, а ее сознательная, практическая реализуемость в этих условиях достигается колоссально большой ценой, или значительными усилиями субъекта. Итак, образно говоря, колесо истории поворачивается в основном двумя ведущими механизмами – объективной и субъективной реализацией общественных законов и отношений. Механизм объективной реализации общественных законов и отношений, в той части, в которой его функционирование не используется субъектом истории, представляет собой стихийную движущую силу, направляющую процесс естественно-ис­то­ри­ческого развития общества. Если же субъект истории использует механизм объективной реализации, то он предварительно определяет характер связи параметров функционирования этого механизма с ожидаемыми последствиями и результатами, сопоставляет эти результаты со своими целями, корректирует эти цели в соответствии с условиями их реализации в существующей исторической действительности и т.д. Вся эта процедура осуществляется именно в механизме субъективной реализации общественных законов, в котором ключевую роль играет целеполагающее творчество субъекта.

Выше, в первом приближении, уже рассматривались четыре основных способа реализации общественных законов. Теперь, опираясь на сказанное, можно конкретизировать общую картину реализации законов и рассмотреть различные типы механизмов этой реализации. Прежде всего, следует отметить, что естественно-исторический процесс осуществляется механизмом объективной реализации общественных законов, который может быть как общим для определенного множества законов, так и специфически присущим тому или иному отдельному закону. Механизм объективной реализации законов общества характеризуется непосредственной реализацией тех реальных возможностей, которые в общественной действительности становятся необходимыми, существенными и актуальными.

Поэтому естественно-исторический процесс характеризуется закономерной и непосредственной связью настоящего с прошлым и будущим. Результаты этого процесса находятся в непосредственной зависимости от самого механизма реализации законов общества. В созидательно-историческом процессе такая зависимость имеет опосредованный характер, определяемый сознательной деятельностью людей, в которой настоящее в той или иной мере каждый раз может по-разному связываться с прошлым и будущим через ту или иную субъективную необходимость, например, – через степень удовлетворенности достижениями прошлого, или – через меру желаний, ожиданий и целеустремленных вожделений субъекта в будущее.

С возрастанием роли научно-практической деятельности человека формировались и усиливались реальные возможности сознательного исторического созидания. Это, сообразно, вело к изменению соотношения между стихийностью и сознательностью в структуре общественных законов. В созидательно-историческом процессе сознательная деятельность не только становится элементом механизма реализации общественных законов, но конституируется в структуру механизма их субъективной реализации, то есть такой реализации в которой объективные исторические возможности актуализируются в зависимости от того, насколько они соответствуют намерениям и целям субъекта. Если стихийное действие законов общества означает, что их механизм возникает и функционирует только в пределах естественно-исторического процесса, то стихийное использование общественных законов означает лишь возникновение их механизма в этих пределах, в то время как его функционирование может выйти за эти пределы и осуществляться как относительно сознательный процесс, предполагающий активную деятельность субъекта.

Для субъекта истории стихийное использование общественного закона обнаруживается после того, как оно свершилось, совпало с той целью, специального достижения которой субъект не преследовал, но после того, как его использование осознается, оно перестает быть стихийным. До того, как стать осознанным, стихийное использование общественных законов и других отношений в обществе вызвано внутренним развитием той формы их проявления, которая объективно заложена в самих этих отношениях и обусловлена объективной стороной человеческой деятельности. Всякий раз, как только начинается стихийное использование общественных законов и отношений, оно свидетельствует о том, что, с одной стороны, проявляется объективная генетическая основа человеческой истории, на которой стихийно произрастают созидательно-исторические новации, а с другой стороны, включается внутренний механизм истории по объективному вытеснению из жизни общества чуждых ему сил и явлений. Последнее обстоятельство со всей очевидностью показывает, что естественно-исторический и созидательно-исторический процессы могут вступать в тесное пограничное взаимодействие, предполагающее их функционирование друг в друге именно в той сфере жизни общества, с которой связано данное стихийное использование общественных законов.

В связи с этим следует рассмотреть типы или варианты механизмов, в которых и через которые реализация законов получает действительное многообразие в общественной жизни. Сам общественный механизм как таковой представляет собой форму или способ организации социальной упорядоченности в виде соответствия, согласованности, урегулированности, последовательности общественных событий, явлений, процессов. Исторические периоды существования различных механизмов организации и упорядочения общественной жизни, и в частности – механизмов реализации общественных законов, во многом определяются теми хронологическими границами, в которых существуют общественные события и процессы, складывающиеся под функциональным воздействием этих механизмов. Качественное выражение данных границ в истории и логике общественного развития можно обозначить с помощью категорий возникновения, функционирования и уничтожения.

Общественные механизмы могут возникать, функционировать и уничтожаться как стихийно, так и сознательно, соответственно этому можно логически допустить множество вариантов и возможностей существования общественных механизмов. К первому варианту можно отнести так называемую исторически первичную группу общественных механизмов, возникновений, действие и уничтожение которых происходит только стихийно. Эта группа общественных механизмов в полном объеме относится к естественно-историческому процессу, а общественные отношения в ее рамках реализуются объективно, независимо от общественного сознания. Поскольку, как писал Ф. Шеллинг, "история не протекает ни с абсолютной закономерностью, ни с абсолютной сво­бодой"[110], то это означает, что моменты сознания присутствуют в струк­туре естественно-исторического процесса в форме индивидуального сознания. Имен­но эта группа общественных механизмов доминировала в начале человеческой истории, но это обстоятельство отнюдь не отвергает того, что такие механизмы могут существовать и действовать как в современной общественной действительности, так и в будущей. Данная группа механизмов связана с процессами развития общественного бытия, с качественно новыми событиями и явлениями, имеющими стихийный характер.

Второй вариант объединяет группу общественных механизмов, которые возникают и действуют стихийно, в пределах естественно-исторического процесса. Их возникновение и функционирование недоступно сознательному воздействию и поэтому происходит вне созидательно-исторического процесса. Однако субъект здесь в силах осуществить их сознательную деформацию, разрушение, особенно если механизм этого рода функционирует в качестве тормоза для дальнейшего общественного прогресса.

В третьем варианте объединяются такие механизмы, которые возникают и уничтожаются только стихийно, в пределах и посредством естественно-исторического процесса, но их действие, пока они существуют, может сполна использоваться благодаря их функциональной доступности историческому субъекту. Стихийное использование действий этих механизмов постепенно, по мере общественного развития осознается и может перерастать в сознательное использование, включаясь, тем самым, в созидательно-исторический процесс. Однако это включение в данной конкретной ситуации не полное, ибо для субъекта оно остается доступным лишь функционально. Поэтому сознательно разрушить такие механизмы невозможно в силу их структурной недоступности для субъективных воздействий и вполне возможным остается лишь намеренный отказ от их сознательного использования.

Четвертый вариант охватывает общественные механизмы, которые генетически связаны с естественно-историческим процессом, они имеют стихийное возникновение, но дальнейшее их функционирование и структурное разрушение подвластно субъекту истории. К общественным механизмам этого типа относятся, например, такие механизмы общественно-государственного устройства как механизм политической власти, механизм насилия, принуждения, вооруженного разрешения внутригосударственных (граж­данских) и межгосударственных конфликтов и т.д..

Пятый вариант группирует такие общественные механизмы, которые при их сознательном возникновении предназначались субъектом истории для упорядочивания перспективных событий и процессов, но непосредственно пользоваться такими механизмами и ликвидировать их субъект в последствии не может, так как механизм данного типа начинают стихийно функционировать и подлежат лишь естественно-исто­ри­чес­ко­му старению и разрушению. Механизмы этого типа генетически, по происхождению связаны с созидательно-историческим процессом, но дальнейшая их структурно-функ­ци­ональная реализация необратимо перемещается в естественно-историческую сферу функционирования и развития. Такие механизмы могут создаваться для упорядочивания, например, некоторых социально-экологических, социально-инженерных, генетико-инженерных и др. процессов. Многое при этом будет, разумеется, зависеть от целеполагающих предпосылок, прогностических ориентировок, заложенных в основу сознательного построения таких механизмов и от эффективности их дальнейшего стихийного функционирования, ибо последующее их существование и общественная роль субъекту неподконтрольно, что вместе с тем таит в себе опасность такого косвенного их использования.

Шестой вариант включает в себя общественные механизмы, которые могут сознательно создаваться и разрушаться в целях исторического созидания, но действие которых осуществляется стихийно. Так, случайно допущенная ошибка при создании такого механизма, ведущая к негативным или непредсказуемым, угрожаемым опасностью последствиям в его функционировании, исправима путем полного или частичного разрушения, реконструкции самого механизма в процессе исторического созидания субъекта.

К седьмому варианту относятся общественные механизмы, которые создаются и действуют сознательно, в процессе исторического созидания, но намеренно разрушить такие механизмы однажды построенные – уже нельзя, их уничтожение изначально является потенциальной и исключительной прерогативой естественно-исторического процесса.

В восьмом варианте группируются общественные механизмы, возникающие, действующие и разрушаемые сознательно, в качестве предметов общественно-истори­чес­кой практики. Они в полном объеме относятся к созидательно-историческому процессу. Это касается, например, законов, осуществляющих нормализацию межсубъектных отношений, связанных с социально-политическими и социально-психологическими явлениями, для их сознательного регулирования через средства массовой информации, коммуникации и другие формы (в том числе и корпоративного) воздействия.

Таким образом, если взглянуть на перечисленные восемь вариантов механизмов реализации законов, то можно увидеть, что первый и последний являются крайне противоположными, соответствующими фундаментальной противоположности между естественно-историческим и созидательно-историческим процессами, а промежуточные варианты в разных пропорциях и моментах интегрируют и раскрывают характер взаимодействия естественно-исторического и созидательно-исторического процессов, проявляют их структурное общеисторическое единство в развитии общества.

Можно ввести в оборот и другие признаки (для так называемого третьего приближения к предмету исследования), расширяющие и углубляющие общую логику познания рассмотренных выше разновидностей механизмов реализации законов, ибо общественное развитие многовариантно, многокачественно и его познание обречено на однобокость и неполноту, логическую замкнутость и схематизм, если не учитывается объективная сложность и динамизм общественной жизни. Так, например, категориальная пара "общественное – индивидуальное" открывает другие аналитические возможности при рассмотрении предмета в данном исследовании. Эти возможности связаны прежде всего с проблемами парного и полярного соотношения между такими сферами как индивидуально-стихийная и общественно-стихийная, индивидуально-сознательная и общественно-стихийная, индивидуально-стихийная и общественно-сознательная, индивидуально-сознательная и общественно-сознательная, а также множеством других градаций, заключенных в широком диапазоне противоположностей между "индивидуальным" и "общественным" – с одной стороны, а также "стихийным" и "сознательным" – с другой. В общественно-сознательной сфере, например, важную роль играют политический, правовой, партийный, идеологический и другие механизмы, предназначенные для того, чтобы вырабатывать и упорядочивать возможности и способы использования связанных с этими механизмами ценностей общественной жизни, а именно таких ценностей, которые бы ориентировали и определяли индивидуально-стихийную сферу общественной жизни. Вместе с тем, индивидуально-созна­тель­ная, личностная деятельность признанных и компетентных лидеров, занимающих соответствующие конституциональные и институциональные позиции в различных организационных структурах общества, может представлять собой не только особый механизм демократии, но и авторитарный механизм, целенаправленно воздействующий на общественно-стихийные и общественно-сознательные процессы. Если такая личность, занимающая высокие позиции в организационных структурах общества, берет под свой неограниченный контроль всю организационную структуру, то она закономерно пе­ре­ходит на авторитарные формы деятельности, не имеющие внеличностного контроля.

Персонифицированная монополизация государственной власти в современных условиях уже больше не является той естественно-исторической, общественно-зна­чи­мой закономерностью, какой она была в условиях монархического строя. Диктатура личной власти в государстве и актуализируемый ею государственный режим является исключением из современных и перспективных общеисторических правил. Диктатура всегда препятствует развитию общественного творческого потенциала, искажает саму суть общественного созидания. Устранение диктаторского, авторитарного режима является исторической необходимостью и на смену ему рано или поздно приходит демократия как соответствующая современной эпохе основа общественной стабильности, законного порядка и созидания. 

 

 

10. Законы общества

и направленность общественного развития

 

К фундаментальным проблемам социальной философии относится проблема направленности общественного развития. При этом, законы играют существенно важную конституирующую роль в формировании направленности общественного развития. Фундаментальность этой проблемы тесно связана с общей структурой социально-философского познания. Поэтому в решении данной проблемы следует исходить из анализа самой структуры социально-философского познания.

 Современная социальная философия характеризуется внутренней противоречивостью между конкретно-всеобщей и абстрактно-всеобщей формами понимания общественного мира. Лишь в своем единстве обе эти формы служат философскому постижению такого сложного системного объекта как общество. В сфере абстрактно-все­об­ще­го ключевую роль играют те или иные социально-философские категории и принципы, функционирующие как бы обособленно друг от друга, в своей относительной самостоятельности, как ступени и достигнутые позиции, в которых знание о разных сторонах социальной объективности трансформируется в более высокий уровень развития субъекта. В сфере конкретно-всеобщего восприятия решающую роль играют различные концептуально-теоретические системы, конституируемые в единую социально-фило­соф­с­кую картину общественного мира.

Вся сложность социально-философского познания заключается в том, что в известных пределах общество как объект может в чем-то совпадать и может не совпадать с обществом как субъектом. Если сфера конкретно-всеобщего обусловлена наиболее общими связями и отношениями сознания к социально значимым законам бытия, то сфера абстрактно-всеобщего выражает различные априорные возможности, ситуации и модели таких связей и отношений, однозначно срефлексированных не из самого бытия и его законов, а из внутренних функций самосознания, направленного на постижение этого бытия. Эти априорные возможности в процессе познания различным образом соединяются с предметно-ориентированными формами отношения к миру и фиксируются в социально-философских категориях, принципах и законах.

С областью конкретного в социально-философском познании тесно связаны, в частности, философия истории, философия социологии, философия культуры, политическая философия, философия права, философия образования, философия этики и т.д., которые совпадают в том, что имеют отношение к одному и тому же объекту исследования – обществу, и различаются в том, что раскрывают разное предметное видение этого объекта, связаны с ним по-разному (понятие "социальное", в отличие от понятия "социологическое", понимается здесь в предельно широком смысле, т.е. в смысле, близком к понятию "общественное". Социологическое же выражает лишь определенное конкретно-научное видение социального). В предмете социологической философии рассматриваются и обобщаются такие достижения социологической науки и практики, в которых акцентируются формально сложившиеся структуры закономерного функци­о­ни­рования всего общества и формируемая ими направленность общественного развития. В предмете философии истории выделяется главным образом формирование последовательности и хронологической направленности общественного развития.

В общих чертах направленность общественного развития характеризуется преемственностью и необратимостью, обновляемостью и повторяемостью, последовательностью, устойчивостью, упорядоченностью и другими составляющими. Поэтому социальная философия постигает общую направленность общественного развития и актуализирует в ней сознательное начало, прямо или косвенно присутствующее и проявляющееся в законах общества. Говоря об этой направленности, следует отметить, что она представляет собой перспективную в исследовательском отношении область социально-философского, обществоведческого познания, в которой пересекаются предметные сферы философско-социологических, философско-исторических и других конкретно-философских воззрений. Обобщающая и синтезирующая функция философского познания во многом обусловлена здесь тем, что атрибутика общественной жизни рассматривается не в предметном противопоставлении различных сторон общественной жизни, а в их объективном единстве, которое постигается философской мыслью. На основе обобщения философско-социологических, философско-исторических и др. знаний возникает такое видение и постижение общественной жизни, которое во многом, если не во всем, способствует формированию и общенаучного подхода в исследовании общества как системного объекта.

В связи с анализом общей направленности общественного прогресса, являющейся важнейшим атрибутом закономерного общественного развития, в ходе которого объективно актуализируется сознательное начало, необходимо рассмотреть соотношение между такими формами обществоведческого познания как социология, история и философия. Безусловным в данном соотношении, на мой взгляд, является то, что не все, что рассматривается и получается в результате социологических исследований, может быть включено в систему философских знаний. Лишь наиболее общие социологические вопросы и воззрения могут включаться в философию, где они конституируются в форму философско-социологического и социально-философского знания. Точно так же, лишь наиболее общие вопросы и воззрения исторической науки могут включаться в социальную философию и конституироваться там в форму конкретного философско-ис­торического знания.

Реконструируя процесс возникновения социологической философии и философии истории, следует отметить, что они как отдельные формы конкретного социально-фи­ло­софского познания, очевидно, возникали вне непосредственной структурно-функцио- нальной формы взаимосвязи. Очевидно, социологическая философия каузально возникала на "пограничной" сфере стыкующихся между собой общесоциологических и философско-обществоведческих знаний, а философия истории появлялась как непосредственный результат синтеза философско-обществоведческих знаний с наиболее общими представлениями об историческом процессе и его закономерностях.

В этой связи очевидно, что лишь после первичного, "смутного" конституирования социологической философии и философии истории как относительно самостоятельных систем конкретного философского знания, в общей структуре философского знания стали предприниматься внутренние, методологически необходимые и обоснованные попытки сопоставления и анализа полученных разными путями социально-фи­ло­софс­ких и других обществоведческих знаний об одном и том же объекте.

На пересечении философско-социологических и философско-исторических представлений о направленности общественного прогресса находится одна из ключевых методологических проблем – это проблема совместимости, соединения двух фундаментальных по своему значению социально-философских теорий – теории ис- торического процесса и теории общественного развития. Эти теории имеют много общего, прежде всего в том плане, в котором исследуется общая направленность общественного прогресса, но в них есть и характерные различия, заключающиеся, в частности, в том, что эта направленность может иметь социологическую и историчес­кую формы, качественно отличающиеся друг от друга.

Сложность здесь заключается в том, что в теории исторического процесса отражается не только направленность общественного развития, получающая историческую форму, но все те общественные сдвиги и изменения, которые вызываются объектив- ной логикой общественно-исторического развития и, вместе с тем, имеют непременно исторический характер, а значит – детерминируют собой формирование общей исто­ри­чес­кой направленности. В философской теории общественного развития исторические процессы выглядят несколько иначе, в отличие от того, как они рассматриваются в рамках одной только исторической науки, ибо в социально-философском исследовании, согласно методологической функции принципа развития, гораздо чаще приходится проводить такие познавательные процедуры как идеализация, или абстрагирование от хаотических общественных изменений, не имеющих прямого отношения к истории, а особенно к логике общественного развития. Кроме того, в философской теории общественного развития акцентируется главным образом именно общественный фактор, в то время как в теории исторического процесса в центре внимания находятся конкретно существующие формы взаимодействия общества с природой, а значит не менее значимую роль играет наряду с общественным и природный фактор.

Если в социально-философской методологии приоритетное место отводится принципу развития и функциям теории общественного развития, то в центре внимания философско-исторических взглядов находится прежде всего принцип историзма, теория исторического процесса и их роль в понимании общественного прогресса. Однако утверждение принципа историзма вовсе не означает полного исключения из содержания теории исторического процесса логики общественного развития. Следовательно, исторический процесс имеет свою "прикладную", внутреннюю логику, постижение и использование которой позволяет исследователю синтезировать знание предмета и законов истории общества со знанием предмета и законов общественного развития.

Бесспорно, что в целостной картине общественной жизни понимание истории общества вне принципа развития так же затруднительно, как и понимание общественного развития вне принципа историзма. Остроту этой методологической проблемы четко обозначил М. Мандельбаум когда писал, что "человеческое прошлое не может рассматриваться ни как единый процесс развития, ни как ряд процессов, протекающих независимо друг от друга"[111]. Однако М. Мандельбаум, занимая в целом философско-исторические позиции, рассматривает свой предмет сквозь призму многообразия путей развития культуры и сохраняет в своих взглядах соответствующий методологический приоритет – пытается ограничить сферу взаимосвязи монистического принципа с принципом развития и называет издержками историзма ХIХ века попытки рассмотрения истории как единого пути развития.

Единый цивилизованный процесс сознательного общественного развития как неотъемлемая часть всеобщего общественного развития, представляется вполне реальным. Его даже можно понимать шире, чем общественно-исторический процесс, ибо развитие общества включает в себя не только то, что входит в состав истории, но и так называемые неисторические процессы и компоненты, обусловленные объективной логикой общественного развития и характеризуемые социологическими, социально-пси­хологическими, экономическими и другими законами общества. Иначе говоря, сознательное развитие общества представляет собой ни что иное, как созидательный процесс, в структуру которого с необходимостью входят не только ситуации, идеи и модели, воплощенные в общественно-историческую практику, но и такие ситуации и идеи, развитие которых не продвинулось дальше спроектированной модели или творческого замысла и зафиксировалось, например, в такой более общей форме как творческий потенциал общественного развития.

Практическая реализация творческого замысла связана с поиском возможностей соединения сознательной деятельности людей с так называемой надсознательной сферой общественной жизни, т.е. такой сферой, которая обусловлена внутренней со- циологикой общественного развития. В свою очередь формирование конкретного творческого замысла во многом зависит от сложившегося в обществе общего творческого потенциала, выражающего осознанные субъективные возможности общественного развития и меру их соответствия логике общественного прогресса.

Наряду с законами общественного созидания, как относительно самостоятельной частью общественного развития, в обществе и в его истории, несомненно, происходят и другие, на первый взгляд независимые друг от друга процессы и параллельно сосуществующие цепочки закономерно связанных между собой событий. Вместе с тем, эти процессы и "цепочки" событий имеют характерное конкретно-историческое различие, внутреннюю направленность и целесообразность. Целесообразность в данном случае представляет собой стихийно формируемую, объективно необходимую, историческую направленность общественного развития, с которой люди в той или иной мере должны считаться, ибо "общая направленность человеческой истории является результатом действия объективных законов"[112]. С этой общеисторической направленностью люди должны считаться в той мере, в которой это необходимо.

Стихийный характер объективных общественных законов может проявляться на макросоциальном уровне как через каждое отдельное событие, так и через их социально-системную обусловленность и глобальное взаимодействие. В связи с этим можно отметить, что одним из фундаментальных законов общества является закон направленности общественного прогресса, который в общих чертах характеризуется тенденцией углубления и расширения необратимых общественных преобразований. История свидетельствует, что в итоге решающая роль принадлежит не просто количественному возрастанию активной массы людей, но главным образом ее качественному совершенствованию, сопровождающемуся усилением творческого потенциала и других возможностей субъективной активности народных масс, выходом их деятельности на такие сферы жизненного пространства, которые лежат вне естественно сложившейся, стихийной формы организации общественной жизни.

В анализе закона направленности общественного прогресса существенная роль от­во­дится пространственному и временному аспектам общественного развития. Во временном аспекте выражается такой атрибут направленности общественного развития как необратимость, фиксируемая при сопоставлении и сравнении содержательных компонентов прошлого, настоящего и будущего. "Если рассматривать какое угодно общественное явление в процессе его развития, то в нем всегда окажутся остатки прошлого, основы настоящего и зачатки будущего..."[113].

Однако соотношение между этими тремя моментами в разных общественных событиях и явлениях может быть содержательно различным. Характер такого соотношения может находиться в зависимости от той роли в развитии общественного бытия, которую эти моменты получают. Если в одних общественных явлениях и событиях прошлое имеет реальное историческое значение и играет прогрессивную роль для их настоящего существования, то формируются общественные механизмы устойчивого сохранения, обеспечения и воспроизведения таких явлений в настоящем и будущем. Такими механизмами в данном случае могут быть, например, механизмы, организующие социальную память, традиции, подражание и т.д. В других общественных явлениях некоторые элементы прошлого могут выступать как пережитки, которые требуют отчуждения по крайней мере из исторического сознания. От таких пережитков прошлого субъект стремится избавиться, предать их забвению, вытеснить из практической сферы, ибо их проявление расценивается в настоящем как исторический анахронизм или позор. Поэтому в настоящем начинают возникать и функционировать механизмы отчуждения таких элементов, сопровождающиеся процессами фальсификации самого прошлого в историческом сознании общества.

Кроме того, на разных этапах развития исторического самосознания может меняться аксиологический смысл содержания и соотношения моментов прошлого, настоящего и будущего для той или иной категории общественных явлений, что, в свою очередь, через субъективную стохастическую, закономерную детерминацию общественных явлений может прямо влиять на дальнейшее объективное взаимодействие между содержанием прошлого, настоящего и будущего. Да и сами общественные явления могут той или иной своей стороной, в любой момент как включаться, так и исключаться из фактографической или концептуально-теоретической сферы исторического самосознания. Последнее, в свою очередь, либо стимулирует, либо тормозит развитие общественных событий, селективно реагируя на актуальное многообразие закономерных общественных связей.

Основы настоящего, как правило, подрываются в той системе общественных яв­ле­ний, перспектива которой определяется осуществлением в историческом процессе либо длительного количественного дублирования и выражения однотипных достижений прошлого, либо резкого качественного прорыва к таким возможностям, которые приведут к новым более ценным достижениям в ожидаемом будущем. Последнее обстоятельство означает здесь переход в реализации общественных явлений на качественно иной уровень, в котором могут шире использоваться существенные, закономерные связи, лежащие в основе данных явлений.

При затянувшемся дублировании однотипных достижений прошлого рассматриваемая система общественных явлений вовлекает исторический процесс в состояние застоя, стагнации, где существенную роль для общественного бытия начинают играть инерционные факторы, а для общественного сознания сверхценностный смысл обретают взгляды и коммуникативно-адаптационные механизмы, связанные с идеями традиционализма, консерватизма, творческого конформизма и т.д., которые так или иначе определяют понимание сути закономерных общественных связей. В такой ситуации система общественных явлений функционально обеспечивается режимом подавления или ограничения любых инновационных зачатков будущего. Но рано или поздно ресурс ее возможностей исчерпывается и наступает кризис, выход из которого аналогичен ситуации скачка и характеризуется переходом данной общественной системы в иное закономерное состояние.

Подрыв основ настоящего, вызванный успешными результатами поиска качественно новых достижений, связанных с ожидаемым будущим, приводит исторический процесс к такой ситуации, в которой настоящее как бы раскрывается перед прошлым и будущим, расщепляется на две функционально ассиметричные части. Одна часть компонентов настоящего в системе общественных явлений, которая функционально связана с обеспечением перспективности основ его существования, как бы включается в тесную, закономерную взаимосвязь с новизной наступающего будущего и отчуждается из структуры отношений с традиционными достижениями прошлого, а другая часть настоящего, утрачивая субстрат ранее функционировавшей перспективы, лишается прежней активной структурно-функциональной, закономерной роли в настоящем. В результате, настоящее как сложившаяся целостная, временная форма существования общественных явлений, непрерывно как бы "колапсирует", разрывается в противоположных переходах к прошлому и к будущему.

Таким образом, настоящее как исторически длящееся "измерение" общественного существования, выражается разделением социальной целостности на части: одна часть отчуждается, переходит в прошлое, а другая – утверждается, полагается, выводится в качестве возможности на новые основы, где в дальнейшем сформируется иная (будущая) социальная целостность в форме наступающего настоящего. На новых основах существования прежнее настоящее теперь находиться больше не может, поскольку утрачена его социальная целостность в системе закономерных общественных связей.

Во временной детерминации социальной целостности периодически возникает, нарастает и разрешается противоречие между прошлым и будущим. В условиях этого противоречия, до его полного разрешения, в системе общественных явлений могут складываться различные кризисные ситуации. В таких ситуациях некоторые элементы новизны, частично репрезентирующие прошлое, сохраняются до полного наступления будущего, или нового настоящего, не имея с ним гармоничных отношений и внося в них внутреннюю абсурдность. В лучшем случае эта абсурдность проявляется как фактор случайности для общей логики общественного развития, которая снимается в дальнейшем, по мере функционального усиления новых основ существования наступающего будущего.

По правилам формальной логики можно обозначить такую познавательную ситуацию, в которой прошлое для самого себя имело бы суть настоящего, но такое прошлое представляет собой наличное небытие и возможно лишь в форме умозрительного, виртуально-исторического сознания. В историческом бытии прошлое может не иметь однозначного функционального разграничения с настоящим. Тогда, все происходящее делится здесь на "большое" и "малое" настоящее. Если настоящие общественные события и воззрения всегда и во всем уподоблять минувшим реалиям и воззрениям прошлого, то в такой ситуации действительно трудно говорить о каком-либо историческом прогрессе в обществе. Абсурдность этой ситуации, в которой историческое сознание в ходе реконструктивной рефлексии прошлого, отождествляет его с собственным настоящим, остается незаметной для того, кто смотрит с позиций, в которых отрицается общественный прогресс.

В прошлом, в отличие от настоящего, содержится гораздо меньше возможностей, предпосылок, и элементов, ведущих к обновлению настоящего. Поэтому исторические перспективы, проецируемые субъектом из прошлого в будущее, должны характеризовать не столько процесс обновления общества, сколько сохраняющиеся, повторяющиеся, закономерные общественные отношения, без которых общественная жизнь просто невозможна.

В анализе временной детерминации исторической направленности общественного прогресса логически можно выделить следующие возможные ситуации:

1. Если в детерминации будущего общественного события, явления, процесса существенная роль отводится факторам и процессам, закономерно вытекающим из прошлого и повторно действующим в настоящем, то можно считать, что в содержании будущего, посредством механизмов традиционности и преемственности, может быть сохранена формационная и качественная устойчивость общественной жизни, выражающаяся как историческая направленность в системе рассматриваемых общественных отношений.

2. Если будущее общественное событие, явление, процесс детерминируется такими факторами и процессами настоящего, которые не связаны с прошлым общей качественной характеристикой направленности изменений (т. е., когда в настоящем игнорируется роль прошлого в понимании будущего), то внутри настоящего могут активно формироваться инновационные события, явления, процессы, оказывающие на исторически сформировавшуюся направленность общественного развития либо позитивную, либо негативную роль. Позитивное влияние стимулирует дальнейший общественный прогресс, а негативное – препятствует ему.

3. Если ни настоящее и ни прошлое не оказывают существенного детерминационного воздействия на будущее, как это отмечалось в первой и второй возможных ситуациях, то существенную роль может начать играть детерминационное воздействие самого проектируемого будущего на настоящее через предвосхищаемые идеалы, модели и прообразы перспективного общественного устройства. Идеализируемое или моделируемое будущее здесь не связано именно с настоящим, с практической стороной человеческой деятельности, а также с прошлым – в том числе и мировоззренческой стороной и историческим самосознанием.

Идеалы, проекты и модели будущего также могут иметь либо позитивную, благоприятствующую, либо негативную, противодействующую роль для формирования исторической направленности общественного прогресса. При этом могут складываться разные обстоятельства, когда, например, содержание общественных идеалов является исторически позитивным, отвечает разумным потребностям, интересам и целям общественного развития, но нет и пока не может быть адекватного им механизма реализации, или когда, например, идеалы и модели являются утопичными, иллюзорными, призрачными по своему содержанию, а их принудительная реализация ведет к общественным кризисам, осложняет дальнейший ход общественного развития.

Предметная область закона исторической направленности общественного развития характеризуется диалектическим противоречием между естественно-историческим процессом и созидательно-историческим, которые являются ассиметричными по своему функциональному распределению на исторической оси. Предметная сфера естественно-исторического процесса обусловлена функциональным обеспечением необходимости и действительности такого настоящего, в котором выражался бы отказ, или по крайней мере защита от наличия и действия отрицательных факторов, элементов, являющихся пережитками прошлого. Общей функцией естественно-исторического процесса является общественно-приспособительная, социально-адаптационная деятельность, в которой субъект и объект истории сливаются в одно синкретическое целое. Предметная сфера созидательно-исторического процесса связана с разделением субъекта и объекта в истории. Стихийная произвольность исторического движения событий здесь переходит в целенаправленную произвольность, чреватую отказом от бесконтрольного изменения происходящих событий. Поэтому здесь осуществляется конструирование будущего согласно той или иной целеориентированной модели, и речь, следовательно, идет о общественно-преобразующей деятельности.

В естественно-историческом процессе настоящее выступает как непостижимое святилище, как некая над-человеческая действительность, которая не может быть осквернена творческой гордыней субъекта истории и которая имеет внутренне необходимый характер, независимый от активности общественного сознания. Но то же самое настоящее выступает и предметом созидательно-исторического процесса, в котором оно должно рассматриваться с позиций возможностей, условий и предпосылок дальнейшего общественного развития, служащих для сознательной реализации целей желанного будущего. Следовательно, настоящее можно считать своеобразной ареной борьбы, т.е. таким фактором, который одной своей стороной включается в естественно-исторический процесс, а другой - в созидательно-исторический процесс. Образно говоря, оба противоположных процесса постоянно взаимодействуют и "борятся" за сферу существенного влияния на настоящее.

В естественно-историческом процессе нет внутреннего разграничения между прошлым, настоящим и будущим, ибо это разграничение устанавливается внешним образом, через отношения экзистенциальности субъекта и при посредстве творческой активности общественного сознания. Естественно-историческая грань смутно проводится главным образом между тем, что есть в настоящем и тем, что было в прошлом. Поэтому точкой отсчета изменений в естественно-историческом процессе всегда является только прошлое, в то время как для созидательно-исторического процесса такими точками отсчета могут быть возможности и предпосылки будущего, существующие в настоящем. Историческое "созидание настоящего включает в себя по меньшей мере и уровень осознания человеческой активности и элементы предвидения"[114], а главным образом производственный процесс превращения предметов общественно-исторической практики в ее продукты через материализацию знаний.

В естественно-историческом процессе обнаруживается общая внутренняя, закономерная противоречивость отношений между прошлым и настоящим: с одной стороны, в настоящем происходит преемственное сохранение и усиление позиций таких элементов прошлого, которые соответствовали и с необходимостью продолжают соответствовать объективным потребностям общественного развития, а с другой стороны, из настоящего с такой же необходимостью отчуждаются те элементы и факторы прошлого, которые больше не соответствуют изменившимся общественным потребностям, условиям и обстоятельствам или, по крайней мере, индифферентны им.

Однако, некоторые элементы прошлого, естественным путем сохраняемые в настоящем, могут быть вовлечены субъектом в созидательно-исторический процесс и влиять на дальнейшие общественные изменения, согласно закону целеполагания. В таком случае в функциональных и закономерных общественных связях в структуре естественно-исторического процесса могут стихийно возникать и действовать различные механизмы социальной адаптации, по своему предназначению близкие к действиям вандализма в отношении ранее достигнутых результатов созидательно-исторического процесса. Такие механизмы в различных сферах общественного бытия и обыденного сознания могут успешно противостоять и жестко противодействовать дальнейшим сознательным попыткам и возможностям исторического созидания. Тем самым в естественно-историческом процессе стихийно осуществляется выход из неопределенного и сомнительного созидания настоящего на исходные позиции уже известного прошлого. В результате нарастает конфликтная форма взаимодействия между естественно-исто­ри­чес­ким и созидательно-историческим процессами, результирующий исход которого зависит от конкретного позитивного содержания обоих процессов.

В созидательно-историческом процессе имеет место несколько иной характер соотношения прошлого с настоящим. Настоящее здесь выступает как мастерская, как полигон, или сверхмеханизм, своего рода институт, где прошлое выступает в качестве одного из средств, предназначенных для теоретической разработки и умозрительного отслеживания вероятных путей развития именно желанного будущего, а не произвольно сниспосланного судьбой согласно внутренней целесообразности. Настоящее служит здесь целям и задачам широкого прогностического поиска новых возможностей и перспектив общественного развития.

Но иногда эти поиски могут быть безрезультатными и даже трагичными по своим последствиям, ибо в духовной активности созидающего субъекта происходит периодическая "балансировка" сфер влияния на историческую практику между элементами будущего, заложенными в прошлом, и элементами будущего, умозрительно конструируемыми на основе предвосхищения самого грядущего. Если в первом случае будущее истолковывается с позиций возможного хода развития событий, определяемого традиционными потребностями и интересами общества, которые во многом формируются уже в настоящем, то во втором случае будущее больше выступает как внешняя для настоящего общественного бытия "самодовлеющая сила", своеобразно предопределяющая ход дальнейшего развития событий. Перевес соотношения взглядов в сторону "самодовлеющей силы" будущего может привести к иррационализации духовной активности, а это сопровождается неизбежным ослаблением научно-прог­нос­ти­чес­кого воздействия на практику с целью упреждения ее ошибок и неудач. Негативные последствия запоздалой "балансировки" элементов духовной активности могут привести к соответствующим практическим результатам исторически необратимого характера.

В соотношении между этими двумя сторонами видения будущего выражаются две существенно важные формы идеализированной объективации субъективных элементов отношения людей к будущему. В иррациональном "проектировании", выражением которого являются утопии, социальные фантазии и иллюзии, отправным пунктом выступает взаимодействие социальных проблем с перспективными ожиданиями последствий их решения, в то время как промежуточное звено между проблемой и последствиями ее разрешения как бы выпадает из предметной области такого "проектирования". В научно-прогностическом проектировании познавательная ситуация имеет более сложную, "трехзвенную" структуру: исходным пунктом здесь выступает вся динамика связей между социальными проблемами, механизмами их разрешения и целя- ми, которые при этом должны достигаться. В прогностическом проектировании не упускается из виду общая картина вероятных последствий разрешения социальных проблем, сопоставляемая с ожидаемыми изменениями. По своим результатам некоторые прогностические проекты могут быть сведены к иррационалистическим, когда спрогнозированные на их основе механизмы и способы разрешения социальных проблем функционально недееспособны в целенаправленном выполнении своей роли или неадекватны тем целям, которые субъект перед собой ставит.

Если не все, то многие объективные проблемы и противоречия общественного развития уходят своими корнями в изначальное положение человеческой жизни, сложившееся в виде "первого исторического акта", в котором "удовлетворенная первая потребность, действие удовлетворения и уже приобретенное орудие удовлетворения ведут к новым потребностям"[115] , и когда, "подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми"[116]. Каждая такая потребность, удовлетворяемая в системе производства и воспроизводства человеческой жизни представляет собой существенный шаг в разрешении объективных проблем, ведущих к развертыванию противоречий общественной жизни.

Из всего множества общественных потребностей цивилизованное общество прилагает прежде всего усилия для более полного удовлетворения разумных потребностей, соответствующих господствующей системе ценностей. Материальные потребности, если они разумны, удовлетворяются в обществе не только в процессе материальной деятельности людей, но и при соучастии соответствующих форм их духовной активности, ведущих к превращению идеальных образов, проектов и моделей в материальные ситуации, структуры и механизмы, необходимые для решения возникающих проблем и противоречий общественного развития. Поэтому удовлетворение материальных потребностей часто осуществляется не только через результаты потребления, но и непосредственно в самом процессе потребления, с соответствующим духовным удовлетворением, – когда последнее ведет к практическому достижению сознательных целей.

Если духовная деятельность людей направлена на удовлетворение материальных потребностей, то она, во первых, непосредственно не связана с разумностью или неразумностью обслуживаемых ею потребностей, а во вторых, она может принимать как стихийную, так и сознательную форму и, соответственно, иметь как стихийно складывающееся, так и сознательно оформляемое содержание деятельности людей. Даже если духовная деятельность является стихийной по форме и по содержанию одновременно, то и это обстоятельство само по себе еще не раскрывает разумность или неразумность обслуживаемых ею материальных потребностей. Точно так же, сознательная духовная активность в обслуживании материальных потребностей, может иметь как разумные, так и неразумные последствия. Например, обслуживание материальных потребностей тоталитарного строя даже при сознательной духовной активности может приводить к очевидным неразумным последствиям.

Однако, можно говорить об исторической закономерной тенденции, согласно которой общественное бытие созидательно обретает и утверждает свой разумный статус тогда, когда большинство удовлетворяемых в нем материальных потребностей обслуживается сознательной духовной активностью в соответствии с принятыми в обществе гуманистическими ценностями. Тем не менее, стихийные и сознательные компоненты духовной деятельности людей могут влиять друг на друга, или относительно индифферентно сосуществовать в одной и той же ситуации общественного развития на любой его стадии.

Существенной инвариантной основой естественно-исторического процесса являются человеческие потребности, суть которых определяется тем, что человечество, в отличие от животных, более полно (не только биологически, но и социально) реализуется через свое родовое сообщество и существует в опосредованном виде – через всю структуру общественных отношений между людьми и предметами естественной и "очеловеченной" природы. Этим отношениям соответствуют общесоциологические, исторические и другие общественные законы, которые содержат в себе неисчерпаемые возможности постижения и созидания в наличном общественном бытии всего необходимого и должного и стремления к должному с осознанной необходимостью.

Инвариантной основой созидательно-исторического процесса выступает общественное производство, в котором существенную роль играет сознательная практическая деятельность людей. Эта деятельность направлена на то, чтобы более полно реализовать человеческие стремления к желанному своему существованию через должное, превратить это должное существование во второе наличное бытие – сознательное бытие, имеющее для человеческой деятельности не менее предметный характер, чем первое, стихийное, естественное бытие. В созидательно-историческом процессе устанавливается закономерная внутренняя связь между первой и второй формами наличного общественного бытия.

Поскольку предпосылкой истории являются все-таки сами "действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, как те, которые они находят уже готовыми, так и те, которые созданы их собственной деятельностью"[117], то человеческая история рассматривается как единство противоположных процессов. Уже при рассмотрении предпосылок, с которых только и возможно начало истинного постижения истории, можно обнаружить существование закона, абсолютный смысл которого, согласно Б. Спинозе, "означает то, что заставляет каждого индивидуума – всех или нескольких, принадлежащих к одному и тому же виду, – действовать одним и тем же известным и определенным образом, а это зависит или от естественной необходимости, или от людского соизволения"[118].

В человеческой истории естественный и созидательный процессы не отделены друг от друга жесткой, непреодолимой гранью. Кроме того, в естественно-истори­чес­ком процессе имеются свои элементы созидания, которые используются в созидательно-историческом процессе, а созидательно-исторический процесс возможен тогда, когда он восполняется возможностями естественно-исторической необходимости. Один и тот же компонент общественной жизни в разных процессах может играть разную роль. Естественно-исторический процесс и историческое созидание настолько тесно взаимосвязаны и переплетаются, что могут также одновременно функционировать в структурах друг друга, получая при этом широкий диапазон самых разных возможностей своего проявления в зависимости от того, как и в какой сфере данные процессы взаимодействуют. Поэтому развитие общественного производства, рассматриваемое в структуре естественно-исторического процесса, отличается от того, каким оно является в структуре созидательно-исторического процесса.

Так, в естественно-историческом процессе развитие общественного производства стимулируется такой системой общественных потребностей, в которой ведущую роль играют факторы непосредственной реализации объективной исторической необходимости. Сами по себе общественные потребности в действительности выступают как форма взаимодействия сознательных и стихийных движущих сил в жизни общества. Поэтому нельзя однозначно полагать, как это делает, например, А. Н. Бугреев, что "высшим критерием сознательной деятельности людей служит ее соответствие объективным потребностям общественного прогресса"[119]. Этот же самый "критерий" в той же мере может относиться и к стихийной деятельности людей, ибо в этом же "кри­терии" заложена суть естественно-исторического процесса, представляющая собой ведущую и определяющую роль объективной стороны человеческих потребностей и действий перед субъективной их стороной, обусловленной свободным выбором и способностями удовлетворения общественных потребностей. Но в естественно-истори­чес­ком процессе при анализе законов и тенденций, детерминирующих развитие общественного производства, существенным является именно стихийное бытие объективной необходимости. По мере развития, когда стихийные движущие силы осознаются, то они могут эффективно использоваться в созидательно-исторических целях, могут обретать как бы свою иную форму – форму сознательной реализации, но только в том случае, когда они соответствуют разумным общественным потребностям.

Например, при рассмотрении закономерного характера жилищной организации общественного бытия можно утверждать, что одна и та же потребность людей в жилище может получать разные формы реализации – от стихийного поселения, непосредственно удовлетворяющего самую потребность в жилом помещении, до сознательного градостроительства, значительно покрывающего собой сферу простой потребности в жилище.

В связи с этим следует отметить, что те человеческие потребности, которые получают сознательную форму реализации, становятся разумно производящимися и разумно удовлетворяемыми потребностями; именно они определяют направленность созидательно-исторического процесса, ибо "рождаются прямо из производства или из положения вещей, основанного на производстве"[120]. Иначе говоря, потребности, удовлетворяемые в структуре созидательно-исторического процесса, "производятся точно так же, как и продукты и различные трудовые навыки"[121]. Поэтому при переходе от стихийной формы удовлетворения потребностей к сознательной, меняется не только функциональное значение этих потребностей, но и их системно-структурное положение, получающее теперь свою "базовую" локализацию не в естественно-ис­то­ри­чес­ком процессе, а в процессе исторического созидания.

Функционирование общественных потребностей и их сознательное удовлетворение теперь становятся в структуре исторического созидания не внешним, а внутренним компонентом, имеющим менее очевидную самостоятельность, менее очевидную значимость и более существенную зависимость от уровня, характера и возможностей развития всей системы общественного производства. В такой ситуации причина и следствие меняются местами; то, что в естественно-историческом процессе являлось причиной, становится теперь (т.е. в созидательно-историческом процессе) следствием, а возникавшее в естественно-историческом процессе следствие начинает в созидательно-историческом процессе действовать как причина. Таким образом, в структуре созидательно-исторического процесса общественное производство само оказывается теперь исходной движущей силой существенного порядка, определяющей возможности и необходимые условия развития потребностей общественной жизни.

Таким образом, в какой мере общественные потребности определяют направленность и общую тенденцию естественно-исторического процесса, в такой же значительной мере общественное производство существенно детерминирует направленность и активность созидательно-исторического процесса.

Отношение каузальной противоположности между естественно-историческим и созидательно-историческим процессами можно подтвердить и на примере развития образования как одного из существенных механизмов человеческого развития. В современном обществе объективно действует закон непрерывного роста образовательного уровня, особенность которого состоит в том, что он возникал в структуре созидательно-исторического процесса, ибо образование изначально является сознательной, культурной, разумной потребностью. Но в дальнейшем этот закон стал действовать естественным образом, функционально включился в цивилизованный этап естественно-исто­ри­чес­кого процесса.

История развития образования в свете тенденций эволюционирования современного общества показывает, что система образования традиционно складывалась в обществе под воздействием и в пределах своеобразного "культивирования" людей, сознательного их воспитания, направленного на формирование созидательного потенциала – культурного наследия. Эта традиционная система образования вывела общество на уровень качественно иного эволюционирования, – это такого эволюционирования, которое обусловлено научно-техническим прогрессом. Динамичное эволюционирование общества объективно привело, в свою очередь, к соответствующим изменениям в самой образовательной системе. Кроме того, традиционная система образования по мере общественного развития вышла за пределы сознательного творчества, в которых она ранее возникала, и стала теперь естественной и необходимой "подсистемой" дальнейшего общественного развития.

Эти "перекрестные" превращения значительно усложнили последующий общественный прогресс, который стал быстро эволюционирующим и менее доступным для прогнозирования в целях разработки научно обоснованных стратегий.

Прежде всего, в современном обществе актуальной становится необходимость превращения образования в непрерывный и упорядоченный процесс. Гибкость, динамичность и универсальность ряда современных наукоемких отраслей общественного производства объективно определяют соответствующие профессиональные и квалификационные требования к специалистам. В таких условиях, когда информационный объем знаний за каждое пятилетие возрастает в два раза, специалисты должны не только непрерывно пополнять научно-практические умения, навыки и знания, но и иметь способность качественного обновления их, отказываться от рутинных, устаревших навыков и представлений.

Среднее специальное и высшее образование, обеспечивающие общественное производство профессиональными и квалифицированными кадрами, должны способствовать соединению общественно необходимой специализации и квалификационного уровня подготовки с индивидуализацией обучения. В этом аспекте образование предназначено для удовлетворения как институциональных потребностей общественного производства в подготовке членов общества до уровня, соответствующего культурным достижениям и внедряемым инновационным, научно-технологическим разработкам, так и для удовлетворения личных общекультурных и профессионально-познавательных потребностей самих отдельных людей.

Традиционная система образования складывалась в процессе удовлетворения непосредственных потребностей общественного производства. И хотя эта система создавалась сознательно, но впоследствии она стала функционировать стихийно. В современных же условиях встает задача разработки таких форм сознательного функционирования системы образования, которые вытекали бы из общей стратегии образования, учитывающей не только обозначенную цель и возможности её практической реализации, но и вероятные, не столь достоверные последствия дальнейшего ее функционирования.

В анализе взаимодействия естественного и созидательного моментов истории современного общества обнаруживается, что в естественно-историческом процессе заключена не просто предметная область возможностей для созидательно-исторических преобразований, а прежде всего относительно самостоятельная система, сущностью которой является все то живое, что исторически сохраняется в виде человеческой природы. Поэтому, человечество, как родовое существо, не может слепо идти на такие изменения форм своего естественного существования, которые со всей очевидностью грозят катастрофическими последствиями для дальнейшей общественной жизни.

Неистощимый источник общественной жизни, с которым связано функционирование основных механизмов решения проблем человеческой жизни, изначально заложен не только в производственной, но и в нравственной организации общества. В этой связи следует отметить, что в истории человеческого развития нравственная деятельность людей возникала естественным путем и первоначально определялась эволюционно складывающимися в человеческих общинах законами, напоминающими собой то, что мы называем любовью, добродетелью, справедливостью, честью, милосердием. Такие связи и отношения между людьми интегративно формировались во всеобщую гуманистическую закономерность. Лишь позднее, когда эти естественные законы и их важные регулятивные функции стали интегративно восприниматься и постигаться в духовной форме, стал складываться их особый нравственный статус.

Таким образом, нравственная деятельность людей изначально, до осознания ее сути, была обусловлена естественными социальными возможностями, средствами и механизмами регулирования (упорядочения) межындивидуальных отношений. Данное обстоятельство, рассматриваемое в аспекте филогенеза, если не полностью, то, по крайней мере, частично воспроизводится и в онтогенезе человеческой жизни. В основе нравственности как таковой исторически находились стихийные и по необходимости сформировавшиеся способы и механизмы согласования между индивидуальными и общими для людей сторонами жизни, требующими установления нормативно-пред­пи­са­тельного характера.

Постоянное отражение в сознании естественно складывающихся, закономерных средств и способов организации отношений между людьми исторически стало формироваться в структуру нравственного сознания. Поэтому, как только первобытная, парабиотическая "мораль" стала опираться на "силу" и возможности сознания, ее дальнейшее развитие вышло за пределы естественно-исторического процесса. Нравственность перестала быть только естественным средством и способом организации общественной жизни, ибо она приобрела дополнительный статус – статус ценности, без которого развитие человечества имело бы ограниченный дикостью, "тупиковый", доцивилизационный характер.

Вместе с тем, сами по себе нравственные ценности остаются пустым звуком, если за ними не стоит соответствующая нравственная деятельность. Поэтому, именно со становлением сознательной нравственной деятельности человека связано созидание высших общечеловеческих нравственных ценностей личности.

В процессе нравственного развития человека встает актуальная проблема, связанная с противоположностью между опережающим накоплением знаний о содержании нравственных ценностей – с одной стороны, и отстающим формированием личного нравственного опыта – с другой. Поиски решения этой проблемы связаны с широким спектром возможностей выбора, ведущих к разным результатам, – от нравственного разочарования, пессимизма и нигилизма, до высших нравственных надежд и ожиданий справедливости. Именно с этим обстоятельством связана и нравственная многоликость людей и внутренняя противоречивость нравственного поведения каждого отдельного человека.

По мере накопления нравственного опыта стихийные формы саморегуляции нравственного поведения частично уступают место более разумным и осознанным формам. В связи с этим в нравственном сознании человека время от времени происходит качественное преобразование – он каждый раз в той или иной жизненно важной ситуации ставит перед собой и решает для себя вопрос о пределах нравственной свободы. Человек определяет круг нравственных отношений, связывающих его с другими людьми и свое место в этих отношениях.

С постановкой и истолкованием проблемы нравственной свободы личности связано противоречие между этическим и эволюционным гуманизмом[122]. Если в этическом гуманизме исходным является принцип личной свободы и ответственности человека прежде всего по отношению к обществу, то эволюционный гуманизм исходит из принципа внеличностной ответственности человека, вытекающей из его судьбы. Тем самым, учение эволюционного гуманизма акцентирует ведущую роль стихийных факторов при истолковании путей нравственного формирования человека. Поэтому эволюционный гуманизм может играть позитивную эвристическую роль в исследовании древних общественных устройств и соответствующих им законов. В концепции же этического гуманизма основное внимание уделяется на существенное значение нравственного сознания и общей сознательности человека, что в свою очередь очень важно для понимания тенденций развития современного общества.

Когда в философских доктринах общество рассматривается только с позиций исторического созидания, а естественный ход истории рассматривается лишь как случайно происшедшее эпизодическое проявление, то при таком подходе объективные законы общества не так очевидны, как если бы уделялось должное внимание относительной самостоятельности естественно-исторического процесса. Данная ситуация аналогична той, в которой для шахтера, извлекающего руду из геологических пород, существует только технология труда и как бы не существует законов геологического процесса, как и для юриста, отправляющего правовую норму, вроде бы и нет нравственных законов. Сознательно устанавливаемые в государстве юридические законы, технологически регулируют правовые отношения постольку, поскольку реализация этих законов опосредованна процессом объективации. Механизм реализации юридических законов по своему происхождению является субъективным, но сам процесс реализации этих законов является объективированным, а результаты этого процесса (если он доходит до того или иного завершения) являются вполне объективными.

Но можно впасть и в другую крайность, если смотреть на общество с доктринерских позиций естественно-исторической предопределенности. Такой подход приводит к фаталистическим взглядам и к убеждению в том, что все объективные законы общества являются вечными, нерушимыми, всемогущими и неприкосновенными для субъекта, что любое их изменение, якобы, непременно и сурово карается дальнейшим ходом истории.

Когда тот или иной закон общества вступает в противоречие с новыми перспективными и разумными потребностями общества, то каждый шаг продвижения общества в процессе удовлетворения этих потребностей сопровождается либо ослаблением действия соответствующего закона, либо временным отказом от удовлетворения таких потребностей. Ослабление действия закона может продолжаться до полного прекращения его действия и перехода в сферу потенциального бытия, а отказ от удовлетворения перспективных потребностей может произойти лишь при условии дальнейшей, "опережающей" рационализации этих потребностей и выхода субъекта на более перспективный уровень. В дальнейшем, на основе первых результатов удовлетворения новых потребностей могут складываться законосообразные предпосылки, ведущие к возникновению нового общественного закона, регулирующего отношения людей в соответствии с изменившимися потребностями.

Суть исторического прогресса любой общественной системы заключается в том, что разрешение одних, последовательно встающих друг за другом, проблем и противоречий, ведет к постановке и актуализации решения других, более сложных и запутанных друг в друге, требующих более изощренного подхода и демонстрирующих внутреннюю неисчерпаемость общественного развития в постоянных качественных переходах и преобразованиях. Одно дело, когда развитие общественной системы происходит стихийно, по новым и неизведанным направлениям, где невольно приходится использовать естественный метод проб и ошибок, какими бы сознательными все эти попытки ни выглядели, и совсем другое дело – при практическом использовании передовых знаний и опыта, вытесняющих слепые, ничем другим не регулируемые в данное время шарахания на историческом пути.

Одно и то же качественное преобразование общества может достигаться в разных общественных системах различными степенями усилий, но это различие не может исключить ценности того опыта, который ведет к созиданию и прогрессу. Как только перед общественной системой, конституируемой государством, встает трудная проблема, то появляется и локальный источник общественного регресса, требующий реконструкцию, реорганизацию, реформирование, или революционное ниспровержение существующих общественных устоев. Если в прогрессивно устроенном обществе наблюдаются последовательные успехи в решении встающих общественных проблем и в удовлетворении текущих общественных потребностей, то в регрессирующем обществе обнаруживаются неудачи даже в попытках решить хотя бы одну из важнейших проблем, стоящих перед обществом. Следовательно, прогрессирующим можно считать такое общественное устройство, в котором существующий социально-духовный потенциал созидания является гармоническим продолжением и расширением диапазона естественно-исторических возможностей, а не ограничением и вытеснением их реализации. В регрессирующем общественном устройстве созидательный потенциал снижается, сводится к минимуму используемых возможностей и может быть даже временно исчерпан таким образом, что встает внутренняя необходимость экстремального осознания новых исторических реалий, перехода к их утверждению и использованию в целях общественного возрождения.