ТРУД КАК ОБРАЗ ЖИЗНИ

Процесс воплощения в человеке нового духовного типа, типа труженика, тесно связан с освоением мира и с появлением нового принципа, который необходимо обозначить как труд. В наше время этот принцип может определять все возможные формы противостояния. Он же служит той почвой, на которой можно осмысленно сойтись во мнениях, если ещё вообще можно думать о согласии. Здесь заключён арсенал средств и методов, осмысленное применение которых поможет распознать тех, кто воплощает в себе грядущую мощь.

Изучение этого изменчивого образа жизни призвано каждого, кто вообще допускает, что мир уже давно охвачен исполненными собственного смысла и собственных закономерностей переменами, убедить в том, что вершителем этих перемен должен считаться именно труженик. Изучение и плодотворное наблюдение необходимы для достижения неоспоримых результатов, позволяющих представить труженика носителем нового начала в человеке независимо от каких-либо субъективных оценок. Так же и труд сам по себе должен быть представлен как новый образ жизни, объектом которого будет весь мир. Благодаря разнообразию своих форм, труд будет иметь различную ценность.

Значение нового принципа труда следует искать не в том, что он поднимает жизнь на некую высшую ступень. Гораздо больше оно заключается в его инаковости, а точнее в вынужденном отличии. Так, например, применение пороха создаёт принципиально иную картину войны, о которой нельзя сказать, что она стоит по рангу выше рыцарского военного искусства. А всё же в настоящий момент выходить в открытое поле без прикрытия орудий просто бессмысленно. Качественно иной новый принцип можно узнать потому, что его невозможно количественно измерить в старых категориях и потому, что его воздействия реально нельзя избежать независимо от того, будет ли это позиция субъекта или объекта действия.

Отсюда следует, что для того, чтобы увидеть новое значение слова “труд”, необходимо взглянуть на него другими глазами. Это слово не имеет ничего общего с тем моральным смыслом, который выражен в “труде в поте лица своего.” Весьма возможно развить моральную сторону этого самого труда. В таком случае понятия труда и морали будут сопряжены, но не переставлены местами. Точно так же мало похож на труд тот “труд”, который в системе 19 века являлся мерилом мира экономики. Широкое распространение и кажущаяся всеохватность экономической оценки труда объясняется тем, что труд может легко истолковываться в том числе с точки зрения экономики, но никак не тем, что он равнозначен самой экономике. В гораздо большей степени труд распространяется за пределы всего хозяйственного, за пределы всего, что он в состоянии не однократно, а многократно определять, и в сфере чего могут быть достигнуты лишь частичные результаты.

Таким образом, труд - это не деятельность сама по себе, а проявление особенного бытия, которое стремится заполнить своё пространство, своё время, согласно собственным закономерностям. При этом труд не знает никаких законов кроме своих собственных; он подобен огню, который поглощает и изменяет всё, что горит, и спорить с ним в этом сможет только его же собственный принцип, только встречный огонь. Поле деятельности безгранично, как и рабочий день вмещает в себя двадцать четыре часа в сутки. Ни покой, ни свободное время не противоположны такому труду. С этой точки зрения вообще нет такого состояния, которое так или иначе нельзя было бы понимать как труд. На практике в качестве примера можно привести разновидности того, что сегодня уже считается для человека отдыхом. Такой отдых либо носит, как спорт, абсолютно не прикрытый характер труда, либо, как развлечения, представляет собой демонстрацию чудес, которые способна творить техника, пребывание на загородном участке, внутреннюю разновидность работы, окрашенную в тона разных игр, но ни в коем случае не противоположность труду. С этим же связана растущая бессмысленность всевозможных выходных и праздников - того календаря, который всё меньше соответствует изменяющемуся ритму жизни.

Несомненно, что этот всеобщий ритм живёт и в научных концепциях. Если мы рассмотрим различные виды того, как физика мобилизует материю, зоология пытается угадать момент реализации потенциальной жизненной энергии в наибольшем усилии, а психология даже сон или грёзы старается представить как деятельность, станет ясно, что здесь имеет место не собственно познание, а особый специфический тип мышления.

В подобной системе угадывается мир труженика, и сложившаяся в этой системе картина мира определяется характером труда. Разумеется, для того чтобы это действительно осознать, необходимо изменить точку зрения. На труд следует смотреть не в перспективе прогресса, а оттуда, где эта перспектива полностью теряет для нас свой интерес. Теряет постольку, поскольку особенная идентичность труда и бытия в состоянии развить принципиально новую уверенность и новую стабильность.

Рассматриваемый таким образом труженик находится в точке, где разрушение больше не применимо. Это так же прямо относится к миру политики, как и к миру экономики. То, что здесь обращает на себя внимание как отсутствие существенной оппозиции, противоречия, там проявляется как новое служение разума бытию, новый органичный и естественный порядок вещей, который вторгается в зону чистого рационального познания, лишает его и гарантий, и сомнений и этим создаёт возможность веры и доверия. Необходимо стоять там, откуда разрушение должно пониматься не как окончание, а как предвосхищение. Нужно видеть, что будущее в состоянии активно вмешиваться в прошлое и настоящее.

Труд, который по отношению к человеку может определяться как образ жизни, а по отношению к его деятельности в целом как основополагающий принцип, проявляется в определённом роде деятельности в виде стиля. Эти три понятия часто растворяются друг в друге, но всегда имеют один и тот же корень. Разумеется, изменения, происходящие в стиле деятельности становятся заметными гораздо позже тех, что затрагивают конкретного человека и его стремления. Это можно объяснить тем, что сознание является предпосылкой этих изменений или, чтобы выразить это иначе, тем, что в сознании всегда отпечатывается только последнее действие, выражающее для нас особую ценность. Так, например, солдат, крестьянин или целая община, народ, нация могут оказаться в уже полностью изменившихся обстоятельствах и ещё не осознавать этого. Все те, кто уже стал тружеником, даже не зная об этом, на деле противостоят другим, которые считают себя тружениками, вне зависимости от того, можно ли их в действительности признать таковыми. В старой терминологии это можно попытаться соотнести с понятием рабочего без классового сознания.

Тот, кто стремится к господству действительно производительных сил, должен также суметь составить для себя представление об истинном производстве как о всеохватном и всесильном плодородии, которое объемлет абсолютно всё. Это необходимо для того, чтобы не схематизировать мир, ограничивая его планкой каких-либо специальных требований, а переварить его целиком. До тех пор, пока труд по духу схематичен и монотонен, будущее не может предстать ни в каком другом аспекте кроме ощущения пустого желудка. Но как только становится необходимым осознать труд как простой и самоценный основной принцип бытия, необходимо признать, что возможности для его реализации бесконечны.

То, что новый стиль ещё не осознаётся как отражение изменённого сознания, а только предчувствуется, объясняется тем, что прошлое уже не действительно, а грядущее ещё не различимо. Поэтому вполне простительно заблуждение, считающее внешнюю сторону старого мира отличительной чертой нашего бытия. Все эти элементы внешней формы однако принадлежат царству разложения. Это - подобие смерти, которая обволакивает мир. Лишь недавно изменчивый поток неспешно струится между обжитых берегов, подобно тому, как ещё недавно железные дороги были почтовыми дилижансами, автомобили - повозками, фабрики строили в стиле готических соборов, а в Германии всего лишь через пятнадцать лет после первой мировой войны уже вступают в предвоенную пору. И вместе с тем есть новое напряжение и тайны, которые поток скрывает в себе и ради которых стоит держать глаза открытыми.

Запустение инеем покрывает гибнущий мир, наполненный причитаниями о том, что старые добрые времена миновали. И причитания эти бесконечны как само время. Это в них язык древности находит своё выражение. Но точно так же, как форма изменяется и вместе с ней могут меняться условия и обличия, невозможно малейшее уменьшение суммы, потенции жизненной силы. Каждое покинутое пространство наполняется новой силой. Стоит ещё раз упомянуть об изобретении пороха, поскольку осталось ещё достаточно документов, в которых оплакивается разрушение крепостей, вместилища гордой и независимой жизни. Но скоро сыновья Аристократии вновь появляются в воинствах королей; находятся новые понятия, для того чтобы в иных битвах другие люди сражались за них. Неизменным остаётся одно - изначальная жизнь и её мотивы, но всегда изменяется язык, в котором она воплощается, распределение ролей, в которых повторяется великая игра. Герои, верующие и влюблённые не умирают. В каждом поколении они появляются снова, и в этом смысле миф торжествует во все времена. Наше теперешнее состояние подобно антракту, когда занавес опущен, и за ним происходит запутанная, хаотичная смена ролей, декораций и реквизита.

Как только стиль, в котором появились новые черты, начинает восприниматься как выражение произошедших перемен, это немедленно даёт начало борьбе за власть и господство над объективным миром. Это господство конечно же по существу уже установлено, однако, для того чтобы лишиться своей анонимности и выйти из-за кулис, власть как будто требует определённого универсального языка, на котором необходимо будет вести переговоры, формулировать приказы, объяснять принципы повиновения. Господство над миром требует таких чётко различимых декораций, которые будут привлекательны, а с их помощью можно будет объясняться.

Но то, что для нас во всём этом единственно достойно внимания, так это подготовка нового единства Места, Времени и Личности, драматического единства, чей будущий облик нам предстоит различить за уродливой, смертоносной маской цивилизации среди обломков культуры.

И всё же - насколько состояние, в котором мы сейчас находимся, удалено от единства, гарантирующего новую безопасность и естественную иерархическую упорядоченность жизни. Никакого видимого единства нет, за исключением единства стремительных изменений. Этот факт должен приниматься к рассмотрению, если только не довольствоваться обманчивой безопасностью искусственных островков. Разумеется, здесь нет недостатка в системах, законах, авторитетах, учениях и мировоззрениях. Однако в них подозрительно то, что все они слишком быстро подешевели. Их число растёт с такой же скоростью, с какой растут бессилие, нужда в безопасности и ощущение ущербности их сомнительной надёжности. Это - спектакль для шарлатанов, которые обещают гораздо больше, чем можно выполнить и для пациентов, которым кажется привлекательным искусственное здоровье в условиях постоянного санатория. В конце концов они боятся горького лекарства, избежать которого будет невозможно.

Только так может выглядеть при правильном освещении сценическая площадка нашего времени: как поле битвы, напряжённой и богатой важными решениями, как нечто совершенно иное для тех, кто знает как оценить по достоинству её мотивы. Секретный полюс притяжения, который наделяет стремления ценностью и смыслом - это победа, в образе которой воплощаются все напряжения сил и жертвы забытых уже подразделений. Никто из тех, кто не помышляет об участии в мировой битве, не сможет укрыться в одиночестве в своём доме.

То, что можно увидеть, - не какое-то подобие окончательного порядка, а хаос и беспорядок, за которым угадывается великий Закон. Это - смена позиции, которая ежедневно требует нанесения всё новых координат, в то время, когда земля, которую предстоит открыть ещё погружена во мрак. Но мы всё-таки знаем, что она действительно существует, и эта уверенность выражается в том, что мы участвуем в борьбе. Поэтому мы совершаем гораздо больше, чем мы в состоянии постичь. И наградой нам становится тот свет , которым эта разница между трудом и сознанием иногда освещает всю нашу деятельность.

Если мы, после того, как мы уже говорили о человеке, будем говорить о его деятельности и если мы отнесёмся к ней всерьёз, то это может случиться только под его влиянием. И мы уже знаем лицо нового человека, очертания которого начинают проступать в этом свете.