М.Г. Курбанов. Философская нищета антропологии // «Философский пароход»: Материалы XXI Всемирного философского конгресса «Философия лицом к мировым проблемам». Стамбул, 10-17 августа 2003 года. Доклады российских участников. Краснодар – Москва, 2004. С. 164 – 170

 

 

M.G. Kurbanov / Section of the Philosophical Anthropology / Philosophical «poverty» of Anthropology.

 

Anthropology should have a lot of claims to common philosophy. The philosophy conception of human being and humanity is still paradoxical and abstract. Because of the lack of exact and synonymous content of this conception it is ascribed as having inmost, secret, symbolic and sometimes mystical meaning. Humanity as a conception originates from attempts to formulate «outer», abstract definition of social qualitative order with the characteristic of man as well as the whole human society. Therefore it has historicaly complicated, multy-measured, systematic character. In its main significance the humaneness expresses fundamental, universal and general intercommunication of people where there is no strict division into biological and social, material and spiritual. Man can cognize this causation only from his inner existance.

    

 

 

М.Г. Курбанов (Москва)

Философская нищета антропологии

 

          Антропология, осознающая себя как науку, должна сейчас иметь много претензий к философии и ожиданий от нее более весомой отдачи, чем это было на протяжении всей предыдущей истории. Тем более это так, что философия не щадила себя в отношении других наук. До сих пор понятие человечности в философии является одним из наиболее тощих, обобщенных и абстрактных. В силу того, что оно не имеет точного, конкретного содержания, ему зачастую приписывался сокровенный, таинственный, символический и, порою, мистический смысл. Даже М.Хайдеггер, риторически спрашивая, - "на чем стоит человечность человека"[1], разводит руки в стороны, утверждая, что она покоится в существе самого человека. Уже с самых древних пор понятие человечности скрывается за длинной чередой строгих философских категорий и принципов. Оно хаотично блуждает среди них, заигрывает с ними, подразумевая то аллегорическую мифологичность, то метафорическую семантику, то эфемерное содержание с возвышенным духовно-символическим значением, вполне правомерно претендующим на категориальный статус (по формуле "человек - мера всех вещей"), но так и не получающим его.

Человечность, как понятие, возникает из попыток сформулировать "запредельную", абстрактную определенность социального качественного порядка, присущего как отдельному человеку, так и всему человеческому сообществу. Поэтому оно имеет исторически  сложный, многомерный, системный характер. Обычно, попытки такого определения вызываются необходимостью установления социальных связей между привычной, повседневной обыденностью человеческой жизни и ее небывалыми, экстраординарными ситуациями. Витальные порывы и стремления человеческой души требуют адекватной идентификации и соразмерной общезначимости в разных группах сообщества и в разных генотипах личности. Это вызывает спорные вопросы, проблемы, конфликты, демонстрирующие парадоксальную связь происходящего с непоколебимой человечностью социального бытия. Атрибутивность человечности, просвечиваясь сквозь конфликтные ситуации социального бытия, замещается ее рефлексивностью. В результате этого, на экране духовной жизни вырисовывается широкий спектр образов, представлений, понятий, идей и концепций о том, что же такое есть самое человечность.

В основном своем значении человечность объективно проявляет предельно универсальную и всеобщую связь людей, в которой нет жесткого разделения на биологическое и социальное, материальное и духовное. Эта связь выражается как потенциальная сокровенная сила, способная быть гораздо прочнее всех других связей, существующих между людьми. Но, к сожалению, так бывает настолько редко, что об этом остается, разве что, только мечтать филантропам, гуманистам, пацифистам, утопистам и другим сторонникам более или менее "чистого добра", густо замешанного на "абсолютном оптимизме". Фанатичная, ничем не ограниченная вера в полную осуществимость гуманистических идеалов человечности проявляется в таких формах как утопизм, пацифизм и т.д. . Но как бы ни менялась форма таких мечтаний, глубинное и скрытое содержание здесь всегда предопределяется культивированием и возвышенной идеализацией человечности, помноженной на альтруистическое благородство поступков отнюдь не каждого человека, или народа.

          В социально-философском познании предмет человечности уже давно прокладывает свой магистральный путь. В последнее время этот предмет начинает более заметно функционировать как атрибутивная ценность, без которой существование отдельного человека и всех людей в целом теряет реальный смысл.

По своему исходному определению человечность воспринимается как высшее антропологическое качество, полагаемое существованием людей в противопоставлении к всему остальному (внечеловеческому) миру. Ведь сам по себе отдельный человек, лишенный своих общественных связей и отношений с другими людьми, - это, все же, абстракция, такая же абсурдная, как и общество, взятое само по себе, безотносительно к отдельному человеку, составляющему, наряду с множеством ему подобных, самое общество. Поэтому, здесь сразу можно отметить, что предмет человечности выглядит достаточно неуловимым, эфемерным и парадоксальным. Ведь человечность, вроде бы, дана нам не от дикой природы, да и возникает она не в отдельном человеке, да и  воплощается она не в самом обществе. Она есть и ее нет. В таком чарующем, загадочном и парадоксальном виде человечность уподобляется летящей стреле Зенона; - ее видно в движении, но каждое мгновение этого движения неуловимо.  Так и предмет человечности располагается в массе чередующихся переходов  между обществом и человеком. Ни в человеке, ни в обществе всю полноту и богатство человечности постигнуть, отобразить и выразить нельзя.

Человечность обнаруживается в обществе, но существует она каждым своим мгновением благодаря отдельному человеку.  Ведь "собственно человечность возникает не столько в отдельном индивиде, сколько между ними, в их общении, а уж затем становится достоянием индивида"[2].  Поэтому человечность нельзя искать только вне человека, как это нарочито демонстрировал Диоген, который среди бела дня и с фонарем в руке выкрикивал афинским насмешникам, что он ищет человека. Точно так же, человечность нельзя искать только внутри человека, как это показывал Сократ, делая иронично-логические переходы от формулы "познай самого себя" к формуле "я знаю, что ничего не знаю".   

Во втором приближении к человечности можно отметить, что, прежде чем стать актуальной и обнаруженной человеком,  она потенциально уже существует в самой возможности его отношения к миру и к другим людям, в возможности его взаимодействия и общения с ними, его существования среди них и в них. Лишь наряду с социализацией индивида человечность, понимаемая как всеобщее и универсальное качество человека, становится его полноценным достоянием и основанием для утверждения  им своего личностного статуса среди других людей. Видимо, все же, неспроста носителем, субстратом человечности является не все человечество, а каждый отдельный человек, - подобно тому, как общественное сознание субстанциально присуще всему человечеству, но носителем и субстратом его является сам человек, взятый в его реальных отношениях с другими людьми.

В связи с этим, человечность можно условно разделить на индивидуально-личностную и общественно-групповую, которые своеобразно формируются, разделяются и противопоставляются  в зависимости не только от разности масштабирования, но и от социально-иерархического порядка, от меры соответствия, от широты разброса ценностей и других факторов социальной жизни. К индивидуально-личностному статусу человечности относятся такие отношения между людьми, которые определяются личными переживаниями, стремлениями, страданиями, удовольствиями, присущими каждому человеку. Общественно-групповую человечность определяет статистическая составляющая массовых переживаний и стремлений, которую каждый человек улавливает из окружающей его социальной реальности и сообразуется с ней в своих человечных поступках.  Сюда относятся соучастие, солидарность, сострадание, содействие и другие формы совместного массового поведения людей.

В социальной философии предпринималось множество попыток постижения человечности. Наиболее близкими к познанию объекта  самой человечности являются различные учения гуманизма, учение солидаризма (Э.Дюркгейм), учение конвенционализма (Ж.Ж.Руссо, Тённис…), учение соборности (В.Соловьев, С.Франк, П.Струве), в которых акцентируется та или иная предметная специфика, претендующая на полноценное выражение человечности. Возникали и своеобразно решались споры между сторонниками и противниками чистого социально-гуманистического начала, полагающего естественное самозарождение человечности вместе с человечеством (пронатуралистический гуманизм), или теологического представления о сверхъестественном творении, где источником человечности является только бог.

Гуманизм как учение, как принцип, как духовное состояние человека, культивирует человечность, возводит ее в субстанциональную степень, провозглашает ее в качестве универсальной меры, определяющей бытие всех вещей и всего мира, раскрывает этапы культурно-исторического развития человечности, показывает связанные с этими этапами возможности, скрытые в человеческой сущности. Вот почему "гуманисты сознательно принимают на себя роль воспитателей человеческих душ, чтобы обратить всех и каждого к достойной человечности, к рангу человеческого достоинства, получающего свое выражение прежде всего в открыто публичной жизни"[3].

В связи с этим, гуманизм как одухотворяющий идеал и аксиологический принцип социального бытия, нельзя путать с самой витальной человечностью,  существующей в форме социального абсолюта, взятого как бы безотносительно к гуманистическим стремлениям, предписывающим оптимистические перспективы для человеческого бытия. В этом смысле гуманность представляет собой культивированную проекцию человечности, с которой нравственный человек всегда пытается сообразовывать свои социальные действия.   Точно так же, солидаризм и солидарность нельзя сводить к самой человечности, ибо они выражают  особую попытку объективировать субъективную близость в социальной общности, попытку нормотворческого соединения возникающих в сообществе человеческих устремлений, имеющих общую направленность.

Невзирая на схоластику, которая запрещала теоретическое расчленение абсолюта, философская мысль все же пыталась как-то преодолеть синкретический образ человечности. Поэтому более пристальный взгляд все же высматривал внутренние градации и разломы, между которыми прорастало самоотрицание и самоотчуждение, служившие своеобразными трамплинами для скачков и метамарфоз в развитии. Можно даже обозначить имманентное разделение внутри человечности между ее материально-мирским естеством и духовно-культивированной конструкцией. В таком понимании гуманизм представляется как идеальная проекция человечности, сконструированная в исторически овеществленном виде и постоянно реконструируемая от одной эпохи к другой, от одного поколения - к другому.  В этом же смысле учение солидаризма тоже нельзя сводить к полноценному выражению феноменального предмета человечности, ибо солидарность выражает социально-историческую попытку объективировать субъективную близость людей, сплоченных общей целью деятельности, - попытку овеществления группового единства совпадающих человеческих устремлений.

Примечательно в этой связи рассмотреть круг философских проблем, определяющих человечность с позиций социального детерминизма, где центральное место занимает вопрос о том, можно ли человечность уместить в рамки объективных каузальных отношений и законов общества, или же человечность выходит за пределы таких ограничений и не терпит на себе никакого смирительного одеяния объективной необходимости и предопределенности. Ведь именно объективные общественные отношения вытесняют человека из того внутреннего микро-косма, который он считает своей исконной натурой, - соответствием с самим собой, - тождеством своего мышления со своим существованием. Здесь встает масса вопросов: в какой мере, для кого и как долго объективные общественные отношения могут соответствовать критерию человечности? Является ли это предписанное объективностью самоотчуждение человека от самого себя тем внутренним механизмом, при помощи которого человек как родовое существо  созидает свою человечность? Если это так, то, когда храм человечности в самом человеке построен, внешние строительные леса и социально-объективные механизмы созидания только скрывают воздвигнутое великолепие. Поэтому, время от времени такие формационно-строительные подпорки и механизмы объективных общественных отношений должны беспощадно удаляться, чтобы открыть новый величественный образ очередного достижения человечности, из которого затем выпестовываются совершенно иные отношения людей.

Человек является открытой системой. Поэтому в нем причудливо сочетается человеческое и нечеловеческое, которое неоднозначно реализуется в его человечности и бесчеловечности. Человек способен очеловечивать бесчеловечную природу, но точно также он может, а порою, и должен обесчеловечивать свое человечное бытие. Философское осмысление парадоксов и загадок человечности стало насущной, актуальной потребностью дальнейшего развития как системы научных знаний о человеке, так и самого человека.