Людвиг Вольтман

Ludwig Woltmann

ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

Исследование о влиянии эволюционной теории

на учение о политическом развитии народов

Politische Anthropologie

Eine Untersuchung über den Einfluss der Descendenztheorie

auf die Lehre von der politischen Entwicklung der Völker

С.-Петербург

1905 г.

Thüringische Verlags-Anstalt

Eisenach und Leipzig

1903

Всемирная история есть часть

истории органического развития.

Эрнест Геккель

Исследование влияния эволюционной теории на учение о политическом развитии и законодательстве народов равносильно обоснованию политической теории на естественнонаучных, т.е. биологических и антропологических основаниях, ибо естественнонаучное исследование человека и его жизненных условий знакомит нас с его врожденными, унаследованными и приобретенными свойствами и силами и доставляет доказательство того, что законы развития последних образуют физиологическое основание всех политических учреждений, деятельностей и представлений, которые были вызваны человеческими расами в их историческом ходе.

Биологическая история человеческих рас есть истинная и основная история государств. Вместо нее до сих пор, почти исключительно, развитие политических учреждений и идей делали самым односторонним образом предметом исторических исследований, забывая реальных людей, живые расы, семьи и индивидуумов, как органических творцов и носителей политической и духовной истории.

С другой стороны, сравнительное правоведение с успехом предприняло исследование естественного происхождения семьи, сословий и государственных форм, равно как частных и публичных правоотношений, на различных ступенях общественной культуры. Отсюда необходимым образом вытекает научная проблема: объяснить военные и духовные продукты государств физиологическими особенностями и несходствами составляющих их рас. Человеческие расы, однако, подчинены тем же общим биологическим законам изменчивости и унаследования, приспособления и подбора, внутривидового размножения и смешения, усовершенствования и вырождения, как все прочие организмы животного и растительного мира. Физиологическое снабжение органами, инстинктами и способностями и закон их прогрессирующего или регрессирующего изменения господствуют в решающей степени над политической судьбой рас, семей и индивидуумов. Отсюда связь антропологического естествознания с политической правовой историей ведет к обширной задаче – ближе обосновать, каким образом политические правовые учреждения и правовые представления выросли из биологического процесса рас, а в какой мере они сами влияли побуждающим или задерживающим образом на расцвет или падение нации.

Естественнонаучно обоснованная теория, в данном смысле, политической истории народов должна быть, во-первых, эволюционной, т.е. должна проследить государственные учреждения с их первых зачатков и в их исторических дифференцированиях в течение важнейших эпох; во-вторых, теория эта должна быть биологической, т.е. должна объяснить развитие государств, как социально-психические жизненные произведения органического существования и их взаимное отношение, и отношение к внешней природе, и, наконец, должна быть антропологической, указывая, каким образом и в какой степени общая природа человека и ее особые формы, в расе и гении, господствуют над процессом исторического развития государств.

Ход исследования должен таким образом выполнить одинаково два научных требования: с одной стороны – представить как биолого-антропологические, так и историко-политические факты, а с другой – раскрыть внутреннюю причинную связь между обоими рядами фактов в общей и специальной истории народов и государств.

В предлежащей работе, которая избрала целью вышеназванные проблемы, первые четыре отдела занимаются физиологией и патологией развития рас, принимая особые соображения человека; следующие пять отделов – закономерною связью их с политической историей и законодательством государств, между тем как в заключительной главе подвергаются принципиальному анализу, с точки зрения исторической антропологии, тенденции и учения важнейших политических партий.

глава первая

ФАКТОРЫ ОРГАНИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

1. Дифференцирование и приспособление рас

Теория естественного развития организмов путем происхождения более совершенных рас от менее совершенных впервые научно обоснована Ж. Ламарком в его «Философии зоологии» (1809). Согласно этому учению, органические виды образуют широко-разветвленный, непрерывно-расположенный ряд, который не проявляет никакого перерыва в отдельных своих членах, так как имеющиеся кое-где пробелы заполняются вымершими животными. Виды имеют только относительное постоянство и изменчивы соответственно пространству, времени и обстоятельствам, ибо в природе существуют только индивидуумы, которые порождаются другими им подобными индивидуумами. С течением времени неравенство положения ведет к различиям, которые становятся особенно важными для их существования, так что, по истечении многих последовательных поколений, эти индивидуумы, принадлежавшие вначале к одному и тому же виду, превращаются в другой и новый, отличный от первого, вид. Причины этого различия Ламарк ищет во внешних условиях, климате, местонахождении, образе жизни и, в особенности, в употреблении и неупотреблении органов. Относительно последнего фактора он выставляет два следующих важных закона, которые приобрели величайшее значение для истории эволюционной теории: 1) «У каждого животного, не перешагнувшего еще предела своего развития, более частое и более постоянно употребление органа постепенно усиливает последний, развивает и увеличивает, и снабжает его силой, соответствующей длительности этих применений; между тем как постоянное неупотребление органа постепенно ослабляет его, ухудшает, уменьшает прогрессивно его способности и доводит его наконец до исчезновения. 2) Все, что животные приобретают или теряют посредством влияния обстоятельств, которым они предоставлены более продолжительное время, и, следовательно, посредством преобладающего употребления или постоянного неупотребления органа, – все это путем дальнейшего размножения унаследуется их потомством, предполагая, что приобретенные изменения общи обоим полам.

Согласно теории Ламарка, природа создала организмы постепенно: она начала с простейшего и закончила наиболее совершенным. Посредством тех же причин – повышенного и видоизмененного употребления одних органов и уменьшенного употребления других – «произошел наконец человек от четверорукого» и приобрел свое прямо-поставленное лицо, строение своих ног, челюстей и т.п.

Труд Ч. Дарвина – «Происхождение видов посредством естественного подбора» (1859) – означал, более чем в одном отношении, шаг вперед сравнительно с взглядами Ламарка. Дарвин исходил из исследования изменений организма в состоянии одомашнения, т.е. искусственного подбора, также как и в состоянии свободном, и поставил вопрос, как происходят все те удачные приспособления одной части организма к другим частям и к внешним жизненным условиям и приспособления одного органического существа к другому. Исследуя экономику природы, он нашел закон чрезмерного размножения индивидуумов: все существа размножаются в геометрической прогрессии. Так как постоянно порождается большее количество индивидуумов, чем в состоянии существовать, то должна наступить борьба за существование либо между индивидуумами одного и того же вида, либо между индивидуумами разных видов, либо между ними и внешними жизненными условиями. В этой борьбе такие изменения, как бы незначительны они ни были и каким образом ни произошли бы, – если они только выгодны индивидуумам какого-либо вида, – клонятся к поддержанию этих индивидуумов и переносятся большею частью на потомство путем унаследования. «Можно сказать, – пишет Дарвин, – что естественный отбор повсюду ежедневно и ежечасно занят испытанием всякого, даже малейшего, изменения, – отбрасывает его, когда оно дурно, и удерживает его и умножает, когда оно хорошо. Тихо и незаметно он занят всегда и повсюду, где представляется возможность, усовершенствованием всякого органического существа в отношении органических и неорганических жизненных условий последнего. Таким образом происходит усовершенствование организмов путем удержания более благоприятствуемых рас в борьбе за существование или «переживанием более приспособленного»».

Если расчленить обоснованную Ламарком и Дарвином теорию развития на ее существеннейшие части, то мы найдем, что развитие рас есть следствие разнообразных, действующих вместе причин, которые в общем и целом могут быть обозначены как явления дифференцирования, приспособления, унаследования и подбора в борьбе за существование. К этому присоединяется то обстоятельство, что эти факторы вызывают не только простое превращение, но при благоприятных условиях – усовершенствование, а при неблагоприятных – напротив, вырождение или, наконец, уничтожение рас.

Принцип дифференцирования означает, что из одного, первоначально однородного, состояния происходят многие, отличные друг от друга, состояния, или вариации. Причины расхождения одного единого плана на многочисленные отдельные формы в конечном отношении совершенно неизвестны. Зачем вообще изменяется органическое существо – это вопрос, ответ на который лежит вне естественнонаучного наблюдения. Исследование природы принимает изменчивость – способность к «расхождению особенностей» – за данные факты; оно может только указать внешние условия, при которых эти изменения выступают, и определить всеобщие и особые закономерности, которым они подчинены.

Принцип дифференцирования господствует в той же степени как в органической жизни рас, так и в их экономической, общественной и духовной жизни. Кремень является первобытным, простым орудием, которым первобытный человек должен выполнить все технические акты битья, резания, копания и метания. Из этого примитивного, но практичного орудия постепенно дифференцировались, при одновременной перемене материала и формы, различные простые машины, как-то: нож, молот, заступ, бурав и т.д. Согласно тому же закону количественного и качественного дифференцирования, возникло социальное деление труда в обществах животных и организаций, занятий и состояний в людском обществе. Развитие психических способностей показывает, наконец, что различные впечатления органов чувств произошли от одного, первоначально однородного, способа ощущения, который мог быть сходен с чувством осязания. Сами чувства, побуждения и представления подчинены законам разделения и разобщения, и история наук показывает, как из наиболее примитивных и древнейших форм знания, из мифической религии, в которой дремали зародыши всякого более высокого мышления человека, – взяли свое начало философия и наука.

Второй важный элемент развития, всегда связанный с дифференцированием, представляет приспособление. Под приспособлением понимают вообще способность организмов ставить себя соответствующим образом по отношению к данным жизненным условиям, чтобы поддерживать или повышать свое существование. Изменяются внешние отношения, физическая обстановка или живущие кругом виды животных и растений, климат, питание, употребление органов и инстинктов – тогда организм должен пытаться приспособиться, посредством перемен в своей организации и функциях и инстинктах, к новым жизненным условиям, дабы не зачахнуть или не погибнуть.

Приспособление регулирует как питание, так и чувствование, и размножение организмов. Оно является в каждом отдельном случае следствием данных в организме собственных сил его и влияния окружающей обстановки. Конечно, собственные силы организма, рассматриваемые с точки зрения истории рода, указывают на более старые, приобретенные при других обстоятельствах, приспособления, которые путем размножения и унаследования переданы были потомкам, как расовые предрасположения – Anlage. Также и врожденные свойства были некогда приобретены в истории рода.

Что касается приспособления путем питания, то оно заключает в себе функции обмена веществ, роста, организации и внешней формы. Погода, воздух, вода, почва, жар и холод, совместно живущий мир животных и растений налагают определенным образом свои законы на строение и образ жизни организмов. Вода, например, требует от организма иных органов движения и дыхания, чем воздух; и жар, и холод имеют специфическое влияние на толщину и окраску наружных защитительных покровов.

Зоологи упускают большей частью из виду, что приспособление господствует также и в психических деятельностях жизни, и что психическое приспособление в жизненном отношении играет при известных обстоятельствах большую роль в развитии. Внутренняя, психическая – способность организмов реагировать посредством чувства желания и нежелания, посредством остроты органов чувств, силы инстинкта, хитрости и внимания – имеет именно в приспособлении к живущей общественной среде жизненное значение для многих видов животных. В гораздо большей мере духовная способность реагирования имеет решающее значение у человеческих рас, чьи душевные дарования и деятельности должны быть рассматриваемы с биологической точки зрения как приспособление человеческого рода к данным природой условиям существования.

Естествоиспытатели различают обыкновенно многие формы приспособлений. Под непосредственным приспособлением понимают они способность организма лично испытывать на собственных своих органах изменившееся влияние климата, питания, образа жизни; между тем как косвенное, или потенциальное, приспособление совершается посредством наследственной передачи, так как причиненные внешними условиями существования перемены проявляются не у затронутого индивидуума, но лишь у его потомков. Косвенное приспособление, также обусловленное размножением и унаследованием, есть один из самых выдающихся источников органического развития. Оно не есть только «косвенное приспособление посредством унаследования предрасположений», как полагает О. Шмидт, но произведение, оплодотворение и унаследование – суть сами причины новых приспособлений.

Вейсман, в противоположность этому учению, видящему в унаследовании только консервативный фактор развития, доказал, что смешение зародышевых клеток посредством оплодотворения, амфимиксия, может служить источником новых вариаций и соответственных приспособлений организма. Унаследование служит таким образом не только для того, чтобы прочно удерживать переданные приспособления, но, кроме того, чтобы посредством накопляющего, или кумулятивного приспособления, содействовать органическому развитию родов.

Многие биологи часто отождествляют, без дальнейшего рассуждения, дифференцирование или приспособление с усовершенствованием, так как они смешивают вызванную физиологическим разделением труда более высокую продуктивность и лучшее приспособление с повышенным совершенством. Надо строго отличать относительное и абсолютное усовершенствования. Первое не есть ни повышенное дифференцирование, ни повышенное приспособление. Насколько повышенное приспособление и усовершенствование не идентичны, показывает факт регрессивных процессов в природе, вызванных тем обстоятельством, что вышеорганизованные виды посредством упрощения своего строения отступают назад и «вырождаются», чтобы приспособиться к новым, менее дифференцированным жизненным условиям. Регрессирующее приспособление может при таких обстоятельствах обеспечить поддержание видов, в то время как более высокоорганизованный вид, с широкими потребностями, при тех же условиях погиб бы. Но и усиленное дифференцирование не равнозначаще усовершенствованию. Когда, например, между членами животной колонии, как у фонофор, наступает такое большое разделение труда, что один член колонии служит только добыванию пищи, другой – только движению или размножению, или получению ощущений, – то хотя это есть более совершенное состояние для всей животной колонии, но для отдельного животного оно является, напротив, регрессом, – ибо, отделенное от органической связи с другими животными, оно только с трудом или совсем не сумеет существовать. Также обстоит дело с дифференцированием клеток в человеческом организме. Клетки мозга, в которых происходит, быть может, самая высокая мысль человечества и которые являются таким образом самым совершенным органическим продуктом, какой только мы в состоянии представить себе, сами по себе так беспомощны и неспособны, что не в состоянии сами питаться, двигаться или размножаться. Даже элементарное свойство чувственного, болевого ощущения утеряли они, в то время как они, быть может, потрясаются всеми фибрами от высочайшей душевной боли.

Усовершенствование, в абсолютном смысле, покоится на соединении дифференциации и приспособления в одном и том же организме, причем достигается с наименьшими средствами наибольшее общее действие. Оно означает повышенное приспособление организма посредством усиленного дифференцирования его частей. Только путем этого масштаба можем мы определять последовательный ряд живых существ согласно степени их совершенства и говорить о повышающемся развитии. Переживание наиболее приспособленного не всегда, следовательно, равносильно переживанию наилучшего.

В смысле совершенства, как соединения усиленного дифференцирования и усиленного приспособления, можно основательно сказать, что человеческий организм занимает наивысшую ступень органического развития. Этим не сказано, чтобы человек был совершеннее других животных во всех своих органах и строении: как во всех организмах, находим мы и у человека одновременно прогрессивные и регрессивные образования. Гегенбаур делает об этом, с точки зрения сравнительной анатомии, следующие хорошо установленные замечания: «положение, которое мы должны предоставить человеческому организму в отношении к родственным организациям, не может считаться высшею ступенью для всех вообще организмов. Мы не можем сказать, что у него все системы органов достигли более высокого развития, чем у других животных; это применимо и к комплексам органов, и к целым частям организма. Так, например, ступни человека далеко не так богато снабжены разнообразными функциями и, соответственно тому, не так богато организованы, как у quadrumana [1. Четверорукие.]. Органы чувств не так остры, как у многих животных. Многие из этих органов не достигают даже полного развития. Повсюду находим мы неразвившиеся, зачахлые части. На длинном пути филогении было приобретено многое, в чем организм перестал постепенно нуждаться. Менее важное пожертвовано в пользу развитию более высоких и ценных органов. И тем не менее человека ставим мы во главе организмов. Источник этого перевеса предлагает система органов. Она, соответственно своим функциям, – наивысшая; внутри нервной системы находится мозг, которому прочие органы служат. Связанное с его совершенствованием богатое развитие психических функций указывает, как под его влиянием и остальной организм подвергался преобразованиям, и как с тем вместе терялись органы, которые были поставлены вне функционирования, так как на их место поступало лучшее образование. Таким образом регрессивное или даже отсутствующее образование не выражает никакого абсолютного недостатка; оно никоим образом не оттесняет части, которой оно касается, на более низкую ступень ее функционального значения. Ибо взамен таких регрессивных образований не только появляются где-либо в другом месте компенсации, но они открывают многообразные пути к новым и для организма более важным формам. Таким образом и этим прокладывается только дорога для усовершенствования организма.» [2. Учебник анатомии. 1890 г. Стр. 34.]

Подобным образом сравнительная анатомия рассмотрела почти каждый орган человеческого тела в отношении его прогрессивных или регрессивных свойств. Она установила, что человек обладает органами, которые указывают на гораздо низшую ступень, чем ступень, занимаемая человекоподобными обезьянами. По Менерту, костяк человеческой руки, например, есть очень примитивный орган, похожий своим строением на соответствующий орган старейших позвоночных. Видерсгейм в своей работе «О строении человека, как доказательстве его прошлого» (1893) исследовал, с точки зрения сравнительной истории развития, все системы органов человека в отношении их прогрессирующих и регрессирующих изменений. В регрессивном образовании находится множество костей, мускулов и желез; в прогрессивное образование вошли определенные мускулы руки, лица и глаза, носа и рта, гортань, также мимические мускулы, мускулы седалища и икр, подбородок, нервная система и, в особенности, в мозгу – передняя и задняя доли его.

Мозг господствует над всем физическим развитием человека и подчиняет себе все прочие системы органов. Иоганн Ранке подвергнул поучительному исследованию зависимость прямого положения тела от увеличения мозга. Между тем как собак, лошадей, медведей, слонов можно заставить ходить, поднявшись, только посредством дрессировки, а обезьяны добровольно встают только при нападении, – человек при максимальных своих действиях – например, при беганье – физиологически вынужден держаться прямо, в то время как обезьяна в полупрямом положении двигается на четвереньках. Соответственно тому и прикрепление, и подвижность черепа на шейных позвонках иные, так как отростки позвонков выдаются более вперед в середину черепного базиса, у обезьян же напротив, они остаются больше позади. Смещение же задних лопастей и отростков позвонков получается путем увеличения черепной коробки, как и мозга. На центральном положении затылочного отверстия в основании черепа, т.е. обоих по бокам расположенных боковых отростков черепа, которые связываются с позвоночным столбом в атлантовом позвонке, покоится механически возможность балансирования (без утомления) черепа при прямом положении тела и с тем – возможность типичного спокойного, прямого положения человеческого тела в целом, посредством чего, далее, обусловливается его специфическое внешнее и внутреннее образование тела и органов. Типичное для человека прямое, спокойное положение тела, прямая походка, согласно этому, механически управляются чрезвычайным развитием его мозга. Таким образом оказывается, что и все типично-человеческое развитие тела механически управляется и руководится мозгом. К этому присоединяется и то обстоятельство, что мозг обосновывает не только типичную телесную форму, но также психическое положение человека в животном мире. [3. Iogannes Ranke. Zur Anthropologie der Halswirbelsaule. Sitzungsberichte der k. b. Akad. der Wiss. zu Munchen. 1895. Heft I. S. 22. – Далее: Ueber die aufrechte Korperhaltung der menschenahnlichen Affen und uber die Abhangigkeit der aufrechten Korperhaltung des Menschen vom Gehirn. Korrespondenzblatt der deutsch. Ges. fur Anthropologie. 1894. S. 154.]

Уменьшение челюсти в целом и увеличение подбородка в отдельности есть соотносительное действие развития мозга, которое вероятнейшим образом находится под влиянием речи, как психологической работы его. Ибо Валькоф доказал, что определенные мускулы, которые играют большую роль при звуковых движениях речи, своим положением и формой образуют функционально подбородок, так что от обезьян до высших человеческих рас подбородок постоянно увеличивается, и именно германская раса отличается особенно сильно выдающимся подбородком. [4. Biologisches Zentralblatt. XXI, 18.]

И. Ранке справедливо называет человека мозговым существом, между тем как человекоподобных обезьян должно относить еще к типу кишечных. Все органы человека, находящиеся в прогрессивном развитии, содействуют прямой походке, речи, технике и инстинкту и образуют таким образом физиологические данные для своеобразного существования и образ развития человеческого рода. Ибо физическая организация человека есть естественный творец и носитель его социальных и душевных действий: фундаментальное познание, которое для биологического и антропологического исследования культурной истории имеет величайшее значение.

2. Естественный подбор в борьбе за существование

Если развитие надо понимать, как процесс дифференцирования и приспособления, то этих факторов однако недостаточно, чтобы объяснить постепенное дальнейшее развитие органических видов и рас. Должен еще присоединиться естественный подбор в борьбе за существование, которому подлежит в последней инстанции решение относительно дифференцирований и приспособлений. Несмотря на все нападки, которым подверглось учение об естественном отборе Дарвина, и со стороны натуралистов, оно и теперь еще должно быть рассматриваемо как такая естественнонаучная теория, которая дает наиболее удовлетворительный ответ на вопрос о происхождении видов.

По сообщению Дарвина, идею естественного подбора более благоприятствуемых рас и индивидуумов в борьбе за существование внушило ему учение о народонаселении Мальтуса. Главным образом взгляд Мальтуса на перенаселение мог служить исходным толчком, однако мы находим в его книге и другие замечательные мысли, которые дают понятие об естественном подборе, хотя только смутное и несовершенное.

Дарвин связал дальше опыты, которые лица, занимающиеся разведением животных и растений, делают над культивированными растениями и животными в деле варьирования и искусственного подбора. Исходный пункт всякого искусственного подбора есть индивидуальная вариация, естественно-данный факт, что все индивидуумы какого-нибудь рода не бывают абсолютно равны, но в единичных свойствах более или менее уклоняются друг от друга. Садовник отбирает, например, при разведении растений, являющиеся подходящими видоизмененные индивидуумы, сеет их семена и снова выбирает в том же направлении видоизмененное потомство для дальнейшего размножения. Так накопляет он постепенно новые качества и в состоянии постепенно, путем заботливого отбора подходящих и исключения неподходящих индивидов, так усилить эти качества, что возникают, наконец, новые вариации.

Растения и животные в одомашненном состоянии варьируют очень сильно. «Без изменчивости, – пишет Дарвин, – ничто не может быть достигнуто. Достаточно однако незначительных индивидуальных различий, и эти последние суть, вероятно, единственные, которые действительны при произведении вида». Причины варьирования, по Дарвину, – это непосредственно или посредственно измененные жизненные условия, в особенности – климат, питание, скрещивание, употребление и неупотребление органа, как и соотношение роста.

Изменение и неравенство индивидуумов несомненно имеются в свободной природе. Но каким образом могут в природе из индивидуальных изменений возникать вариации и, наконец, новые виды? Где находится в природе всемогущий и всемудрый отбиратель, который заступает место человека в искусственном подборе? Дарвин нашел эту творческую силу в борьбе за существование. Стремление к самоподдержанию чрезмерно размножающихся индивидуумов и борьба индивидуумов за свое самоподдержание – это естественно – действующее учреждение, которое играет роль безличного подборщика. В свободной природе индивидуальные организмы суть творцы своего собственного вида. Борьба взаимно-конкурирующих и изменяющихся индивидуумов создает новый вид путем соперничествующего соревнования из-за средств к существованию. Самоподдержание и чрезмерное размножение суть физиологические силы, которые господствуют над конкуренцией. «В этой соперничающей борьбе, – говорит Дарвин, – каждое изменение, как бы незначительно оно ни было и каким бы образом ни возникло, – если оно только в какой-либо степени полезно для индивидуума какого-нибудь вида, – будет, в бесконечно-сложных отношениях его к другим существам и к внешнему миру, больше содействовать поддержанию этого индивидуума и будет обыкновенно также переноситься на его потомство».

Натуралисты определили огромную способность размножения отдельных животных и растительных видов и установили громадную численность яйцевых и семянных клеток, производимых ежегодно, чтобы небольшое число их выжило для поддержания и усовершенствования вида. У. Адлерц указал недавно, что у различных видов происходит при благоприятных внешних условиях питания массовое размножение, и что это периодическое перепроизводство увеличивает число и широту вариации, в чем имеется важный фактор развития, так как повышается возможность переживать в естественном подборе борьбы за существование. [5. Biologisches Zentralblatt. XXII, 4.]

Дарвин определил принцип естественного подбора, как «сохранение благоприятствуемых рас», однако он заявил, что выражение Г. Спенсера – «переживание наиболее приспособленных» – более удачно. Он показал, что только полезные и выгодные в борьбе за существование свойства сохраняются и унаследуются. Но полезность какого-либо свойства есть понятие очень относительное, которое зависит не только от собственных сил организма, но также от внешних условий существования. Полезные свойства суть всегда более соответствующая, но отнюдь не всегда более совершенная. «Переживание совершенного», в прежде установленном значении одновременно повышенных дифференцирования и приспособления, есть только особый случай переживания наиболее приспособленного. Всякое существо приспособляет себя в природе, как бы хорошо или плохо оно ни было. Всякое существо подбирается в природе, но не обязательно, чтобы это приспособление и подбор двигались в прогрессивном направлении. Усовершенствование есть только одна из многих возможностей, посредством которой переживают полезные и выгодные свойства и снабженные ими индивидуумы и виды.

Ламарк высказал мысль, что не только физические органы, но и инстинкты, и духовные способности развивались в животном царстве постепенно. Он видел в инстинктах унаследование приобретенных привычкой деятельностей и склонностей, которые сохраняются от поколения к поколению, пока не наступает перемена во внешних жизненных условиях. Также и Дарвин объявил многие инстинкты унаследованными привычками, но полагал, что наиболее стойкие и большею частью наиболее сложные инстинкты произошли путем естественного подбора. Для длительности и прогресса какого-нибудь вида инстинкты также важны, как физические силы тела. Если изменяются жизненные условия какого-нибудь вида, то возможно, что и незначительные изменения инстинкта могут быть полезны для них. Если можно будет доказать, что инстинкты варьируют, то оправдается предположение, что естественный подбор сохраняет эти изменения и путем постоянного накопления умножает их до выгодной степени. На самом деле факты показали, что инстинкты в одной животной группе не абсолютно одинаковы и неизменны, но подлежат многообразным индивидуальным колебаниям. Так, Адлерц доказал, что в период массового размножения привычки и инстинкты испытывают изменения и могут сделаться предметом естественного подбора.

Органическое происхождение и естественный в борьбе за существование отбор имеют силу для начала человеческого рода и его рас. Уже в первом своем труде Дарвин обратил внимание на то, что посредством эволюционной теории «освещается также начало человеческого рода и его история». Эмбриональное развитие, рудиментарные органы и сравнительно-анатомическое исследование всей его организации, указывают на органическое сродство с высшими млекопитающими и специально с человекоподобными обезьянами. Но не только в физической организации, но и в духовных качествах нет никакого основного различия между человеком и млекопитающим животным. Духовные способности человека имеют свои зародыши и низшие ступени в животном мире и достигли теперешней своей высоты постепенным развитием в борьбе человека с неодушевленной и одушевленной природой или во взаимной борьбе рас.

Если человеческий род и образует относительно своей телесной и духовной организации один единый тип, все же существуют между отдельными расами бросающиеся в глаза и замечательные различия в системе скелета, в форме и размере черепа и лица, во взаимных отношениях отдельных частей тела, в окраске кожи и волос и не меньше – в темпераменте и духовной даровитости. Без сомнения, естественный подбор играл большую роль при распространении человеческого рода по поверхности земли, и путем подбирающего приспособления к неравным условиям существования возникли различия расовых типов. Однако Дарвин хорошо сознавал недостаточность этого объяснения и поставил рядом с ним, для его дополнения, половой подбор, который вызвал не только вторичные половые признаки мужского и женского типов, но многие характерные различия отдельных человеческих рас.

В то время когда так называемый Дарвином естественный отбор решает в борьбе за пищу победу между членами того же или разных видов, или в борьбе со стихийными силами природы, половой подбор зависит от состязаний, которые имеют место между индивидуумами того же пола в пределах того же самого вида в исключительном отношении к дальнейшему размножению. Однако борьба за самку также естественна, как борьба за питание, и так как в последнем случае дело идет о физическом сохранении, то целесообразно назвать происходящий при этом подбор просто физическим выбором.

Половой подбор есть причина происхождения второстепенных половых признаков, которые заключаются в определенных органах и свойствах, являющихся только у одного и преимущественно у мужского пола. У животных с двумя полами самка часто обладает особыми органами для вскормления или для защиты своих детенышей, как, например, млечные железы млекопитающих, мешочные складки сумчатых. Самец, напротив, отличается блестящими красками, значительными размерами и силой тела, внешним оружием в форме рогов и клыков, внешним убранством и украшением, своеобразными инстинктами и психическими способностями. К последним принадлежат, например, токование, пение и любовное ухаживание. Все эти, отличающие самца, свойства служат к тому, чтобы либо привлечь самку, возбудить ее расположение, либо – особенно хорошим снаряжением предоставить одному самцу перевес над другим. Верно, что почти у всех видов животных имеет место состязание между самцами за обладание самками. Существуют достаточно обоснованные наблюдения, что и со стороны самок имеет место прямой выбор, заключающийся либо в том, что одних самцов предпочитают, либо в том, что от других уклоняются.

Л. Бюхнер приводит множество примеров, где наблюдались несомненно индивидуальная склонность и нерасположение при спаривании птиц и млекопитающих. [6. Liebe und Liebesleben in tier Tierwelt. 1879. S. 62 и след.] Особые обстоятельства, благоприятствующие действию полового подбора, очень сложны. Здесь именно является вопрос о числовом преобладании самцов, затем привычка к полигамии. Дарвин относительно этого обстоятельства того мнения, что когда каждый самец добывает двух или более самок, то многие самцы не в состоянии спариваться; и последние, конечно, будут более слабыми или менее привлекательными.

Установлено, что в большинстве случаев самец отличается второстепенными половыми признаками. Это основывается на доказанной, как зоологами, так и скотозаводчиками, большей склонности самцов видоизменяться, ибо у самцов какого-нибудь вида находят гораздо чаще вариации и неправильности, чем у самок. Причины лежат, быть может, в том, что самцу ставятся гораздо более многочисленные и разнообразные задачи в борьбе за существование, чем самке, служащей заботам о зародыше.

«Половой подбор, – заявляет Дарвин, – действует менее строгим образом, чем подбор естественный. Последний достигает своего влияния на всех ступенях возраста оставлением в живых или умерщвлением более или менее успешных индивидуумов. На самом деле смерть нередко также следует за борьбой соперничающих самцов. Но в общем, менее удачному самцу не удается добыть себе самку, или он достает позже в году оставшуюся свободной или менее крепкую самку, либо достает (если вид полигамичен) меньше самок. Так что он оставляет меньше или менее крепких потомков или совсем не оставляет потомства». Таким образом половой подбор находится под преобладающим контролем физического выбора, а именно таким образом, что, во-первых, самцы не приобретают никаких второстепенных половых свойств, которые могут быть вредны существованию видов, и, во-вторых, если и слабые индивидуумы спариваются, то слабое потомство забраковывается физическим выбором в борьбе за питание.

Учение Дарвина об естественном подборе в борьбе за существование подверглось разнообразным нападениям и изменениям как относительно физического, так и полового подбора. В.Г. Ральф оспаривал тезис, что «голод и нужда» суть побудительные мотивы. Он полагает, что образование вариаций должно быть отнесено не к периодам нужды, но к периодам благоденствия. [7. Biologische Probleme. 2 Aufl., S. 75.] Борьба за существование есть в действительности стремление к увеличенному захвату, к усилению жизни и независима от всегдашних требований питания. Борьба за существование находит во всякое время место также и в изобилии. Только пропорционально благоденствию могли переживающие сильно размножаться и дифференцироваться на разновидности и виды. Эти возражения основываются на недоразумении. И Дарвин сводил сильное размножение и большее образование вариаций к благоприятным жизненным положениям, но это не исключает того обстоятельства, что при чрезмерно-многочисленных варьирующих и конкурирующих организмах возгорается живая борьба за существование, в которой смерть, голод и нужда производят страшную очистку и исключают все менее ценные и неподходящие индивидуумы.

Как следующую причину образования рас приводят средства изолирования. М. Вагнер указал на географическое изолирование, возникающее путем странствований и образований колоний, которые, вследствие пространственного разобщения, препятствуют скрещиванию между возникающими вариациями и коренной формой. «Без странствования, – пишет Вагнер, – или по крайней мере без местного разобщения, естественный подбор не может быть действительным. Виды, которые не странствуют, постепенно вымирают или очень мало изменяются. Странствования в области с новыми жизненным и отношениями вызывают, напротив, органические изменения и объясняют также пробелы в зоологической последовательности видов и то обстоятельство, что анатомические признаки приспособления часто уже не соответствуют современным местным обстоятельствам. [8. Moritz Wagner. Ueber die Darwinsche Theorie in Bezug auf die geographische Verbreitung der Organismen. 1868. – Ueber den Einfluss der geographischen Isolicrung und Kolonienbildung auf die morphologischen Veranderungen der Organismen. 1870.]

Г.И. Романэс указывает на препятствие к оплодотворению, как на деятельный фактор развития видов. Когда у некоторого числа индивидуумов наступает невозможность оплодотворения с другими индивидуумами вследствие морфологических или физиологических изменений в семени или яйце, или в них обоих, вследствие изменения времени созревания последних, между тем как внутри этой группы оплодотворение возможно, то производится таким образом отграничение одной группы от других в отношении дальнейшего размножения их свойств. Романэс назвал этот случай «физиологическим подбором». [9. G.J. Romanes. Darwin und nach Darwin. B. III. Leipzig. 1897. Глава Isolation und physiologische Auslese.]

В какой бы степени географическое и физиологическое изолирование не содействовали возникновению видов, они могут однако быть рассматриваемы только как вспомогательные причины для повсюду действующих и всемогущих естественного подбора и полового подбора. Они благоприятствуют чистому подбору расы и помогают закреплению новых подобранных свойств посредством скрещивания в пределах того же вида, между тем как относительно сохранения и усовершенствования видов всегда решает всемогущий естественный подбор.

3. Формы и законы изменений

Дарвин защищал мнение, что незначительные, маловажные изменения и различия накопляются путем естественного отбора и постепенным, долгие периоды длящимся повышением. Они вызывают такое расхождение с первоначальным характером, что они должны быть рассматриваемы как качества нового вида. Согласно тому, развитие видов заключается в медленном, непрерывном, поступательном процессе изменения, проходящем незаметно-малыми ступенями, так что разновидности суть начинающиеся виды, а виды суть не что иное, как высоко-усиленные разновидности.

Учение о происхождении видов путем постепенного накопления «незаметно»-малых изменений подверглось тройному нападению. Во-первых, возражали, что суммирование малейших различий никогда не может повести к новому виду, но только – к новой разновидности; далее, малейшие изменения не имеют в начале своего возникновения никакой заметной полезности для живого существа, так что они в борьбе за существование не могут быть решающими и таким образом не могут обладать никакою подбирающей ценностью – Selectionswert; наконец, естественный подбор вообще не есть решающий фактор в восходящем развитии видов.

Замечательные явления гетерогонии – Generationswechsel – уже в 1864 г. навели Келликера на теорию гетерогенного размножения, принимающую эволюцию видов скачками. Затем Г. Миварт защищал против Дарвина взгляд, что новые виды проявляют себя «внезапно и посредством разом выступающих модификаций». В последние годы этот взгляд о развитии скачками, с внезапно выступающими большими вариациями, энергично подчеркивался многими исследователями, как Ф. Гальтоном, Батсоном, Коршинским, Эйлором, Де-Фризом.

Ф. Гальтон принимает, что существуют конечные и прочные связи «органической устойчивости» в качествах организмов, которые вполне независимы от полезности и естественного подбора. Эти связи возникают путем прерывистой вариации, путем внезапного скачка значительной широты, и таким образом они в состоянии изменять расы без какой-либо помощи физического и полового процесса подбора. [10. Discontinuity in Evolution. Mind. Vol. III. S. 376.] Ту же теорию защищает он также в своем труде о «Природной наследственности», в котором он пишет, что развитие совершается не только путем незначительных, но также посредством значительных изменений. [11. Natural Inheritance. London. 1889. S. 13.]

B. Батсон на основании наблюдения, что вид часто обладает двумя или больше разновидностями без промежуточных ступеней, приходит к заключению, что виды произошли от прерывистых вариаций. Действительная прерывчатость есть следствие прерывчатости вариаций. Также так называемые переходные формы суть самостоятельные вариационные типы – например ряд развитий от двукопытных к многокопытным. [12. Materials for the Study of Variation, treated with especial regard to Discontinuity in the Origin of Species. 1894.]

C. Коршинский в статье о «гетерогенезисе и эволюции» [13. Naturwissensch. Wochenschrift. Bd. XIV. S. 273.] указывает на часто наблюдавшийся скотозаводчиками факт, что между домашними животными среди потомства нормальных родителей нередко появляются неожиданно индивидуумы, резко отличающиеся от прочих, во время роста они сохраняют эти особенности, передают их своим потомкам и таким путем образуют новую расу. Так, например, порода анконских овец произошла таким образом, что случайно родился баран с кривыми или короткими ногами, от которого разведена была новая порода овец с тем же свойством. Далее, появились английские безрогие быки путем унаследования со стороны оставшегося случайно безрогого быка, путем употребления его на приплод. Коршинский видит причину этого гетерогенезиса не во внешних обстоятельствах, но в определенных внутренних изменениях яйцевой клетки, сущность которых однако нам совершенно незнакома. Имеющие место при гетерогенезисе изменения суть двоякого рода: либо органы делаются проще и образуют шаг назад к более раннему типу, либо они становятся более усложненными и совершенными. Благоприятные условия развития и хорошее питание в течение многих поколений, кажется, способствуют наступлению гетерогенных вариаций. Эти новообразованные формы иногда так сильно отличаются от первоначального типа, что всякий систематик счел бы их за особый вид. Если бы не был случайно известен способ их происхождения. На этом основании Коршинский отбрасывает мнение Дарвина, что новые виды происходят путем накопления незначительных, мельчайших признаков. По его мнению, органическая субстанция яйцевой клетки имеет способность изменения, которая порождает внезапные вариации, и именно тогда превращается внезапная вариация в новую, измененную форму, когда борьба за существование слаба. Он заходит так далеко, что вообще отрицает влияние подбирающего отбора, говоря: «борьба за существование и идущий с нею рука об руку подбор суть факторы, ограничивающие нововозникающие формы и препятствующие дальнейшим вариациям; возникновению же новых форм они ни в коем случае не благоприятны. Они суть факторы, враждебные эволюции».

Также и Т. Эйлор защищает прерывистое развитие, посредством которого выступают внезапно, без промежуточных ступеней, новые свойства, и возникают формы, значительно уклоняющиеся от коренной формы. Он приводит, как доказательство, высокую степень преобразования рисунка и окраски бабочек путем воздействия холода и жара на куколки. Подбор не может создать ничего нового, но только работает со свойствами, которые сами по себе полезны. Существуют многие свойства, которые совершенно независимо от подбора развились до полной своей формы. Он прямо высказывает взгляд, что вообще не существует никакого «происхождения видов путем естественного подбора», но только сохранение уже существующих видов. [14. Die Entstehung der Arten auf Grund von Vererben erworbener Eigensehaften nach den Gesetzen organischen Wachsens. 1897. II Teil, S. 25.]

Что вышеназванные исследователи пытаются доказать с точки зрения зоологии, то Де-Фриз в своей работе о «Теории мутаций» предпринял обосновать подобным же образом на почве экспериментальных исследований для мира растительного.

Де-Фриз доказывает, что свойства организма построены на резко друг от друга отличающихся единицах. Эти единицы могут быть связаны в группы, и в родственных видах вновь проявляются те же единицы и группы признаков. Переходов, как их предлагают нам внешние формы растений, бывает между этими единицами признаков также мало, как между молекулами химии.

Это представление не ново. Ф. Гальтон уже раньше, в своем труде о «Природной наследственности», определил органическое образование, которое Де-Фриз называет «единицей свойств», как непрерывную группу свойств, и позже – как «прочные положения органической устойчивости», также как и так называемые «семейные черты», остаются неизмененными путем постоянной связи в процессе унаследования и переносятся неизмененными из поколения в поколение. [15. Natural Inheritance. London. 1889. S. 8.]

В области учений о происхождении это сознание ведет к убеждению, что виды произошли друг от друга не постепенно, но скачками. Каждая новая единица, прибавляющаяся к старым, образует особую степень и резко и вполне отделяет новую форму, как самостоятельный вид, от вида, от которого она произошла. Новый вид является, таким образом, разом; он происходит от предшествующего без видимого подготовления, без перехода. Обыкновенная индивидуальная вариация не может, даже при самом строгом непрерывном отборе, повести к действительному переходу границ вида, и гораздо менее – к возникновению новых постоянных видов.

Де-Фриз различает поэтому видообразующую, или филогенетическую, изменчивость от изменчивости индивидуальной. В то время как первая порождает видовые признаки, вторая служит только как материал для облагораживания расы. Возникновение вида есть посему «мутация» и покоится на специфическом превращении посредством возникновения новой присоединяющейся единицы или группы единиц ново-возникших свойств; оно не покоится таким образом на постепенном накоплении мельчайших изменений.

Де-Фриз приводит, как доказательство теории мутации, свои наблюдения и попытки культивировки среди вида Oenothera Lamarckiana, из которого он видел появление семи элементарных видов. Как важнейшие законы мутации, он ставит следующее: 1) новые элементарные виды возникают внезапно, без перехода; 2) новые элементарные виды с первого момента своего появления, большею частью, вполне постоянны (константны); 3) большая часть ново-выступивших типов соответствует в своих свойствах элементарным (основным) видам, а не собственно-разновидностям; 4) органические существа имеют свои периоды превращения, или мутации. Периоды, в которые произошли ныне живущие виды, принадлежат прошедшему.

Что касается положения Дарвина относительно эволюционной теории скачками, то должно заметить, что он сам говорит о «минимальных» и «незаметных» различиях вводящим в заблуждение образом. Если же проверить многочисленные примеры индивидуальных вариаций, которые он сообщает, то находим, что эти изменения всегда заметны, а иногда и значительной величины. Он даже заявляет, что те изменения, которые несколько выше и постоянны, должны быть рассматриваемы как такие, которые ведут к более значительным и постоянным разновидностям, подвидам и, наконец, к видам.

Л. Платэ, с другой стороны, приводит множество фактов, показывающих, что уже маленькие различия могут обладать значением для подбора. У жирафы незначительная разница в длине шеи может в голодное время решить вопрос о жизни или смерти. При возникающих защитительных окрасках и мимикрии каждый небольшой прогрессивный шаг должен иметь решающее значение. То же имеет силу для многих органов чувств – поскольку острота их зависит от преследования врагами – и для оборонительных средств разнообразнейшего рода. В соперничающей борьбе строение организма играет выдающуюся роль, определяя степень голода и жажды, холода и жары, сухости и влажности, которые могут быть переносимы без вредных последствий. При этом должны иметь решающее значение небольшие морфологические различия в густоте покрова из волос и перьев, в числе кровеносных сосудов кожи, в богатстве ее железами и во многих других отношениях. [16. Die Bedeutung und Tragweite des Darwinschen Selectionsprinzipes. 1900. S. 29.]

В то время как противники Дарвина или совсем исключают естественный подбор из процесса развития, или приписывают ему только второстепенное, чисто сохраняющее значение, они находят центр тяжести в виде и размере вариаций и их унаследовании потомством. Они принимают определенно-направленное развитие, – ортогенезис, как говорит Эйлор, – которое связано с внутренними жизненными силами организма и само из себя создает новые виды.

Между тем уже сам Дарвин заявил, что это – недоразумение понимать его учение в том смысле, что естественный подбор сам ведет к изменяемости организмов, между тем как он (т.е. естественный подбор) заключает в себе только сохранение тех изменений, которые являются полезными для организма в его своеобразных жизненных условиях, – ибо: если «не являются полезные изменения – тогда природа не может найти никакого выбора для подбора». Однако он признается, что хотя не существует никакого верного доказательства существования врожденной склонности к прогрессивному развитию у органического существа, существование ее должно необходимым образом следовать из постоянной деятельности естественного подбора.

А.В. Уоллэс, восставая против нападений на теорию подбора, равным образом пытался доказать, что естественный подбор представляет на самом деле действующий неизбежный фактор в органическом развитии; что сила подбора заключается в том, что он сохраняет благоприятные вариации и тем их увеличивает; что он уничтожает неблагоприятные вариации. По его оценке, девяносто девять процентов худых и менее удачных изменений уничтожаются, и едва один процент сохраняется из тех, которые особенно благоприятны и подлежат унаследованию: «не составив такой числовой оценки, невозможно составить себе представление о жестокости борьбы за существование, непрерывно идущей в природе и приводящей к исключению негодных экземпляров. [17. Die Zukunft. 18. S. 351.]

После всего этого несомненно, что подбор в действительности есть решающий фактор в естественном развитии. Всемогущество естественного подбора заключается в том, что он не только сохраняет изменение, но, более того, путем непрестанного накопления ведет к определенно-направленному прогрессивному развитию. Безразлично, велики ли изменения или малы, и ведут ли только к разновидности или к новому виду.

Ни вариация сама, ни подбор не могут создать новый вид. Чрезмерное размножение и жестокая борьба за средства существования оставляют только «подбор из подбора» между варьирующими организмами для сохранения и дальнейшего размножения и для создания таким образом нового вида; между тем как, с другой стороны, дифференцирование или вариация в строении организмов, в их функциях, инстинктах и душевных способностях есть предварительное условие всякого развития путем подбора.

Вариации могут выступать в очень различных формах. Вариации суть непрерывны – когда изменения следуют в малейших ступенеобразных различиях; прерывчаты, – когда они выступают скачками и непосредственно. Различают единичные вариации – когда они появляются только у единичных индивидуумов; множественные – когда они появляются в большем числе экземпляров какой-нибудь расы. Они суть физиологические – когда изменения пребывают в пределах нормальных функций, и патологичны или анормальны – когда ведут к односторонне-чрезмерным образованиям. Изолированная вариация состоит в том, что отдельные части организма или группы частей изменяются самостоятельно. Де-Фриз показал эти формы вариаций на многочисленных примерах растительных видов, а Ф. Гальтон – на телесных и душевных свойствах человека. В противоположность сему кореллятивное изменение состоит в том, что варьируют только отдельные части, вызывая в то же время другие части в определенное соотношение к собственным изменениям, как в отношении питания, так и роста, и внешних форм. Так, существует часто вариационное соотношение между длинной головой и длинными ногами, окраской и организацией, зубами и волосами, клювом и ногами, между зародышевыми железами и скелетом, равно как и между второстепенными половыми признаками.

Замечательно, что существуют иные виды, которые очень мало склонны – к вариации, между животными, например, осел, гусь и страус. Другие, напротив, очень легко подвергаются вариациям. По Дарвину, широко распространенные виды более всего варьируют, так как они в особенности подвержены различным физическим условиям и могут вступать в сильное соперничание с другими группами организмов. Кроме того, многое указывает на то, что в ранние периоды многие организмы имели большую изменчивость, и что в долгие периоды времени изменчивость может попеременно возрастать или убывать.

Чтобы определить точную числовую закономерность вариаций, требуется применение математических методов, как и Для того, чтобы определить размеры вариаций, их взаимное отношение, также их частоту внутри вида. Только когда будет установлено постоянство вариаций, можно будет определить шансы борьбы за существование и точно исследовать наследственную силу отдельных вариаций, как и правила их перенесения на следующие поколения.

Первый толчок к математическому методу обоснования антропологической статистики вариаций исходил от Кетлэ в его «Антропологические изменения расовых различий у людей» (1871) и от Гальтона в его «Наследственный талант» (1869). Систематическую обработку испытала статистика вариаций со стороны К. Пирсона. В прибавление к последнему Г. Дункер формулирует важнейшие законы таким образом: 1) индивидуальные или самопроизвольные вариации происходят по закону теории вероятностей из комбинаций; 2) индивидуальные вариации признака в большинстве случаев зависят от вариаций других признаков; 3) существует широкое соотношение между различными признаками индивидуумов. [18. Die Methoden der Wariationsstatistik. 1899. S. 56.]

Так называемая Гаусова формула вероятностей, в которых выражена частота отдельных случаев в комбинациях, гласит, что эти случаи тем реже, чем дальше они отстоят от среднего качества, и что посему случаи среднего качества в то же время и наиболее часто проявляющиеся. Установленная путем наблюдений кривая частоты вариаций может быть подведена к Гаусовой формуле, и О. Аммон, сделавший этот пункт предметом особого исследования, достиг того результата, что и закон унаследования подчинил этой формуле. «Это значит, что малейшие частицы наследственной субстанции, посредством числа и положения которых определяются свойства отдельных телесных и душевных свойств, располагаются при образовании половых клеток и при амфимиксии по законам учения о комбинациях». [19. О. Ammon. Der Abanderungsspielraum. 1896. S. 17.]

Вариационная статистика и исчисление вероятностей очень важны для определения типа расы. «Тип есть понятие морфологическое, «раса» – генеалогическое. Раса и тип не совпадают обязательно точно. Чем менее варьирует раса, тем цельнее ее тип, тем более согласуются индивидуумы в одной и той же основной форме их организации. Чем более, напротив, варьирует раса, тем более отклоняются крайности от «среднего типа». В таких случаях почти невозможно заключать из одного типа о расе – здесь только генеалогическое исследование может установить органическое сродство.

4. Общие законы наследственности

Общие законы наследственности в строгом смысле этого понятия – т.е. в смысле необходимо возобновляющихся явлений органического перенесения качеств и способностей от одного поколения к другому – еще не настолько точно исследованы, чтобы мы могли их формулировать по их причинным и числовым отношениям способом, имеющим всеобщее значение. Если, посему, ниже будет обычно идти речь о законах, то под этим надо понимать только эмпирически установленный ряд явлений наследования, который часто возвращается, о котором мы однако не можем сказать, что он заключает в себе строго всеобщую действительность и для отдельного случая.

Важнейшая тенденция всякой наследственности заключается в ее сохраняющем действии, т.е. все свойства и способности, полученные организмами от своих предков, показывают стремление проявляться вновь таким же образом у потомков.

Как непрерывное унаследование означил, посему, Геккель явление, «когда у большинства животных и растительных видов каждое поколение в целом равно другому поколению, когда родители также подобны прародителям, как и детям». Занимающиеся разведением животных и растений выражают этот закон формулой: подобное создает подобное. Непрерывное унаследование сохраняет единство видов и родов, связанных друг с другом рождением. Млекопитающее порождает млекопитающее, птица – птицу, рыба – рыбу. Ту же непрерывность наследственных форм наблюдают у всех видов клеток, тканей и органов, которые составляют развитый организм, и которые, несмотря на все физиологические превращения, удерживают свой унаследованный тип в течение всей индивидуальной жизни. [20. J. Orchanski. Die Thatsachen und Gesetze der Vererbung. Archiw fur Physiologie. 1899. S. 214.] Всего постояннее унаследование видового типа, менее – разновидных признаков обыкновенных свойств, менее всего – высших специализированных душевных сил. Но и здесь иногда передаются неизмененными самые тонкие свойства характера.

Всего проще и яснее непрерывное унаследование у бесполо размножающихся животных, у инфузорий, губок и полипов, где новое поколение происходит почкованием или делением материнского организма. В половом размножении, у высших животных до человека, подобное унаследование имеет место, когда дитя походит во всех своих признаках то на мать, то на отца. Называют такое унаследование простым, односторонним, когда сын походит на отца, и простым скрещенным, когда сын походит на мать. И скотозаводчики знают ту наследственную энергию наследственности – individual-Potenz, которая заключается в том, что отдельные половые животные, преимущественно мужские индивидуумы, обладают поразительно сильным влиянием на относительно большое число своих потомков; что известные животные проводят также определенные свойства с значительной силой. Простое, одностороннее унаследование наблюдается при многих заболеваниях, как при гемофилии, которая почти всегда переходит по женской линии и только переносится на мужские индивидуумы; также при куриной слепоте, где в одном особо интересном случае наблюдалось в течение шести поколений унаследование ее только мужскими сочленами фамилий.

Прерывистое, либо скрытое, унаследование отличается тем, что новое поколение походит не на родителей, но на прародителей, как в своей организации, форме, так и в способе размножения. Эта форма наследственности выступает в двух формах: во-первых, как так называемая гетерогония (Generatioswechsel), затем в виде меняющегося поколениями выступания индивидуальных свойств. Прогрессивная гетерогония состоит в чередовании по крайней мере двух поколений, из которых одно размножается бесполо, посредством деления и почкования, другое – исключительно или преобладающе половым способом. У гидромедуз, например, первое поколение образует полипы, которые путем почкования снова порождают полипов либо медуз. Медузы, которые сформированы совершенно иначе, порождают посредством яйцевых и семянных клеток снова поколение полипов. В других случаях, как у скифо медуз, имеет место троекратная наследственная метаморфоза. Регрессивная гетерогония отличается тем, что одно поколение происходит из неоплодотворенных яиц и часто совершенно отличается от другого поколения – которое происходит из оплодотворенных яиц – телесным строением и образом жизни. Его находят у некоторых раков, червей и в особенности у суставчатотелых, как бабочки и сетчатокрылые.

Вторая форма скрытого унаследования относится к наследственности индивидуальных признаков и наблюдалась уже с давних пор, именно в человеческих семьях. В этих случаях дети как телесными, так и душевными свойствами походят менее на своих родителей, нежели на одного из прародителей, то либо только телосложением или отдельными органами, – как формой головы, размерами ее или окраской волос и глаз, – то в отношении душевных свойств и дарований.

Близко родственно последней, возвращающейся к предкам форме, побочное – коллятеральное – унаследование. При исследовании родословного дерева семейств находят иногда, когда дети «не похожи на родителей», при ближайшем исследовании, что они похожи на одного из боковых родственников отцовской или материнской линии, так что оба указывают, таким образом, на одного общего, выше стоящего предка.

Под унаследованием на соответствующем (корреспондирующем) пункте тела понимают, по Дарвину и Геккелю, то явление, когда известные признаки вновь выступают в течение поколений на одних и тех же местах тела. Для физиологических свойств эта форма унаследования очень ясна. Но она нередко наблюдается и при болезненных изменениях, как: родимые пятна, опухоли, жировые отложения.

Унаследованием в соответствующие периоды жизни Дарвин называет тот случай, когда новый признак, выступающий у животного, пока оно молодо, – существует ли этот признак в течение всей жизни или только короткое время, – появляется в том же возрасте вновь у потомков и длится тот же период времени. Рост рогов у рогатого скота и у оленей, перемена волосяного покрова и перьев, наступление половой зрелости и климактериу-ма с их изменениями в величине и функциях различных органов тела – принадлежат к этой группе явлений унаследования. Душевные расстройства, проистекающие из унаследованных предрасположений, наступают у детей часто в том же возрасте, как и у родителей их; также – преждевременная седина, помутнение хрусталика и другие болезненные изменения. Наблюдают также свойства характера и душевные способности в соответствующем возрасте, в том, когда они появились у родителей.

К этому случаю принадлежит, по Дарвину, правило появления известных признаков в соответствующих периодах года, причем признаки периодически появляются в различных частях года. Например, многочисленные птицы получают в течение высиживания яиц блестящие окраски и другие формы украшения. В северных странах животные получают зимой более светлую окраску волосного покрова. Период течки связан с наследственною периодичностью, и также у человека более сильное пробуждение полового влечения весной вероятно является древним наследственным достоянием его животного прошлого.

Сходство между состояниями эмбриологического развития индивидуума и филогенетического развития вида покоится на унаследовании – на той связи, которую Геккель назвал основным биогенетическим законом, уже после того, как Ф. Мюллер в 1864 г., в своем исследовании истории развития ракообразных животных, доказал сходство между историей зародыша и историей вида. Это сходное повторение основывается на раскрытии унаследованных энергий, которые в течение видовой истории были постепенно приобретены видом и потенциально накоплены в зародышевых клетках. Видовая сила – Erbkraft – наследственности производит то, что человек в своем развитии пробегает в крупных чертах весь ряд своих животных предков от простых клеток, клеточных шаров, червей, примитивных рыб, пресмыкающихся, млекопитающих, вверх до человекоподобных обезьян. Развитие есть само свойство, приобретенное путем унаследования, «ибо унаследование ведет нас к более раннему состоянию. Организм развивается таким же образом, как и организм, от которого он произошел, потому что он унаследовал от последнего вместе с материальным субстратом и функции развития» (Гегенбаур). Однако сходство между видовой и зародышевой историей отнюдь не абсолютно, но выступают разные изменения и сглаживания, и именно вследствие борьбы за существование, которую, например, свободно живущим женщинам предстоит выдерживать, или через то, что уже зародыш и его первые стадии развития должны приспособляться к новым обстоятельствам.

Эти изменения явственно обнаруживаются еще в послеэм-бриональной жизни, ибо с рождением индивидуума обстоятельства, бывшие деятельными в течение эмбриональной жизни, отнюдь не достигают своего заключения. Имеют место изменения в росте, размерах, в соотношениях роста системы костей и во внутренностях. Сердце и легкие растут больше, чем печень и кишечные органы; нижние конечности – больше позвоночного столба. В послеэмбриональном развитии действуют однако не только унаследованные физиологические силы, но и внешние влияния, дыхание и питание, употребление и упражнение органов, которые доставляют развивающий толчок к полному сформированию организации.

Энергии, приобретенные смешением двуполых зародышевых тканей, проявляют себя многообразными путями еще в более поздний период жизни. «Накопление энергии развития, – пишет Э. Менерт, – следует в индивидуальном филогенезе предков. Освобождение энергии начинается с копуляцией зародышевых клеток и кончается со смертью индивидуума. Результатом является индивидуальная жизнь.» [21. Morphologische Arbeiten. 1897. S. 124.]

Последующее действие унаследованных энергий в жизни после рождения можно лучше всего наблюдать при смешении рас и ясно выраженных индивидуальных типов. Известно, например, что мулаты в старшем возрасте приближаются больше к негрскому типу. При смешении фамильных типов часто случается, что дитя в юности больше походит на одного из родителей, в старости – на другого. Эта перемена сходства выступает в особенности в периоды половой зрелости, беременности, в переходные возрасты и в глубокой старости – следовательно, в такое время когда организм находится в периоде интенсивных внутренних преобразований, так что каждый индивидуум может быть рассматриваем как комбинация двух индивидуальных сил, в каковой комбинации борьба между обоими типами тянется всю жизнь. Многие несчастные смешения противоположных родительских свойств и иные внезапные изменения характера объяснимы этим путем физиологически.

Явление этой наследственной перемены типа – Typen-Wechsel, как я назвал бы это, – имеет свою причину в том, что новорожденный человек совсем не есть еще «готовый человек», но что двоякие образующие силы участвуют в совокупном процессе жизни и потому никогда не могут быть узнаны во всем своем значении в одном только определенном периоде жизни. Равновесие или перевес наследственных сил не решается еще оплодотворением. Только под влиянием внешних жизненных обстоятельств приводится все органическое наследие обоих родителей и их предков к полному развитию.

Наследственная перемена типа имеет место и во второстепенных половых признаках. Дарвин упоминает, что обыкновенная домашняя курица, когда она старится и становится хворой, обнаруживает петушиные волнистые хвостовые перья, гребень, шпоры, голос и даже страсть к борьбе. Обратное тому выступает также у кастрированных самцов. Также и у женщин после заключения периода деторождения выступают часто мужские черты – например, образование бороды или более мужественного характера. В юности мужские и женские формы до наступления половой зрелости выражены не резко, и кажется, что развитие всего организма в течение всей жизни более или менее обусловлено унаследованными стадиями развития зародышевых органов.

На основах биогенетического закона покоится и атавизм, или возвратное унаследование, заключающееся в том, что между организмами какого-либо вида выступают формы, указывающие на более раннюю, давно пройденную ступень родового развития. Рудиментарные органы, т.е. органы, задержанные в своем развитии и не исполняющие уже более никаких функций, находятся в человеческом организме в большом числе. Мозговая железа, мозговой придаток (Hypophysis), канал щитовидной железы, щитовидная железа, червеобразный придаток кишки и так далее суть зачахшие органы, которые у низших животных отправляют важную функцию, а иногда и у человека могут вернуться к большему размеру. Кроме этих нормально выступающих у всех индивидуумов рудиментарных органов, замечается иногда возврат назад, который наблюдается только у отдельных индивидуумов или семейств... – например, лишнее число мускулов, зубов, млечных желез, реберных хрящей, хвостовых позвонков, в особенности, – сильное развитие волос на местах тела, обыкновенно лишенных волос или только очень мало ими покрытых. Что касается множественности млечных желез, то Г. Шмидт на основании исследования двенадцати человеческих зародышей привел в известность, что на известной стадии эмбрионального развития человека регулярно присутствует предрасположение ко множественности млечных желез. [22. Morphologische Arbeiten. Bd. 7, S. 158.] Также рождение тройней должно быть понимаемо как физиологический возвратный шаг к пережитой форме размножения.

В противоположность возвратному унаследованию стоит унаследование прогрессивное, состоящее в том, что организм переносит на своих потомков выступающие у него новые индивидуальные свойства. Ламарк впервые признал эту тенденцию унаследования, создающую движение вперед. Он заметил, что бесконечно многообразное множество животных и растений, столь различных в своей организации и функциях, никогда не возникло бы, «если бы природа путем размножения не сделала наследственными все прогрессивные шаги развития в организации и каждое приобретенное усовершенствование». Всякое ли приобретенное или усовершенствование унаследуется – является очень спорным с тех пор, как Вейсман с успехом доказал неосновательность этого предположения. По Вейсману, только свойства, приобретенные зародышевой вариацией ткани, унаследуются, усиливаются отбором и путем кумулятивного унаследования могут образовать новую разновидность или вид.

Между явлениями унаследования особый интерес получают те, которые выступают при смешении двух различных индивидуальных или расовых типов. Вейсман видел в смешении двух типов, в амфимиксии, один из важнейших источников вариации, посредством которого естественный подбор выводит новые виды. Смешение может вести как к усилению, так и к ослаблению наследственных различий. Для видовых признаков Вейсман признает последнее, так как такие уклонения не могли бы держаться в виду больших масс нормально построенных индивидуумов. Внутри вида выравнение различий невозможно, так как в большом количестве индивидуумов невозможно скрещение всех со всеми. [23. Aufsatze uber Vererbung und verwandie biologische Fragen. 1892. S. 331-332.] Позже Вейсман справедливо ограничил значение амфимиксии и признал, что последняя не может создавать новые вариации, но может только комбинировать старые и новые. Амфимиксия в особенности тогда ведет к усилению определенных свойств, когда привступает направленный на эту роль половой подбор, и отличительные свойства закрепляются строгим внутривидовым скрещиванием – Inzucht.

Что касается степени и вида смешения, то детский организм может то держаться середины между свойствами родителей, то склоняться или совсем переходить на ту или другую сторону. К сожалению, не существует еще достаточной статистики унаследования, которая показала бы пределы игры смешений между двумя границами подобно тому, как уже многократно построена такая статистика относительно вариаций. Однако из сделанных по настоящее время наблюдений и опытов можно признать некоторые правила, которые указывают на закономерную необходимость числовых отношений. [24. Примером точной статистики унаследования могут служить исследования Вилькепса об унаследовании масти у лошадей. На 1000 спариваний одинаковых полнокровных лошадей в 856 случаях зарегистрировано унаследование той же масти. При скрещивании лошадей разной масти на 1000 лошадей 327 жеребят унаследовали масть отца, 508 – масть матери, 55 были иной масти. У одномастных лошадей чаще всего передается рыжая масть – в 976 случаях из 1000. При скрещивании разномастных лошадей преобладает бурая масть, а реже всего передается масть вороная: на 1000 спариваний от вороных жеребцов насчитывается 116 вороных жеребят, а от вороных кобыл – только 92. (Berliner tierarztliche Wochenschrift. 1898. S. 273).]

Смешение отцовских и материнских характерных особенностей может представлять ряд степеней, от односторонне-равного унаследования до полного органического слияния обоих родителей. В одной семье дети могут совершенно не походить друг на друга, так как одно дитя может совершенно походить на отца, а другое – всецело на мать или на одного из прародителей, или боковых родственников. Это несходство тем более бросается в глаза, чем несходнее родители, – например, когда один из родителей принадлежит к короткоголовым брюнетам, а другой – к длинноголовым блондинам европейских рас. То же самое находят также при смешении различных пород собак, когда в одном помете часть следует одной разновидности, часть – другой, как это показывал произведенный д-ром Плэннисом опыт. Последний искусственно оплодотворил болонку самку спермой самца – ньюфаундленда и получил двух щенят, из которых женский экземпляр развился вполне по большему – отцу, а щенок-самец походил на маленькую мать. [25. Kunstliche Befruchtung einer Hundin. Dissertation. Rostock. 1876.]

Скрещенное унаследование у птиц было определено врачам по нервным болезням Краком на курах и голубях. [26. L'heredite erosee d'apres l'experimentation. Semaine medicale, vol. XVI, p. 299.] Он спаривал двух голубей различных, но чистых пород и получил двенадцать потомков: среди них было восемь самцов без исключения материнской расы; остальные были самки и принадлежали к отцовской расе. Также и у кур различных рас получил он тот же самый результат, что самки принадлежали все вместе к отцовской породе, самцы все вместе – к материнской породе. У кроликов и морских свинок сохранение расовой чистоты в потомстве удается менее отчетливо.

Действительное физиологическое смешение наступает, когда имеет место цельное или частичное слияние отдельных органов, причем опять возможны многие случаи. Целые системы органов могут оставаться неизмененными, например, когда дитя наследует скелетную систему от отца, а нервную и пигментную систему – от матери. Всевозможные комбинации имеют здесь место, как показывают многочисленные наблюдения над ублюдками животных. Это же правило констатируется в отдельных органах. Всякий может унаследовать голову или плечевой пояс от одного из родителей, а остальные части скелета – от другого. Отчетливо это выступает на пигментной системе, когда дитя унаследует, например, темные глаза отца и светлые волосы матери, или когда лицевые кости происходят от матери, а черепные – от отца. Черепной свод даже может происходить от долихоцефального отца, основание черепа – от брахицефальной матери, так что обе части не гармонируют одна с другой. Отдельные части, например, черепные кости, могут при известных обстоятельствах соединиться друг с другом, так что появляется средний продукт между длинноголовым и короткоголовым. То же имеет место и по отношению к величине тела. Так, де-Лапуж наблюдал замечательное физиЪлогическое смешение пигментной системы. Черная самка кролика и белый кролик произвели пегих детенышей с большими чисто-черными и чисто-белыми пятнами. Эти породили между собой кроликов с большим числом меньших пятен. С каждым новым поколением пятна становились многочисленнее и мельче, пока животные сделались наконец покрытыми крапинками, и под конец показался однообразно-серый цвет. При исследовании же шерсти в лупу оказывалось, что она состояла частью из белых волос, частью из черных, затем из небольшого числа двухцветных и из очень небольшого числа равномерно-серых волос. [27. Les selections sociales. Paris. 1896. P. 53.]

Что смешение простирается даже до интрацеллюлярных явлений, наблюдал Де-Фриз. Последний скрестил красный вид боба с белым и получил ублюдка с бледно-красными цветами, который близко подходил к середине между обоими родительскими экземплярами. В клеточках цветочных листьев можно было проследить происходящее с отцовской стороны красящее вещество в вакуолях, получивших свои морфологические свойства от материнского растения. [28. Intracellulure Pangenesis. 1889. S. 177.]

Трудно доказать анатомически, что такие целлюлярные и интрацеллюлярные слияния происходят также в области нервной системы. Но психические обнаружения инстинкта и интеллектуальных способностей у ублюдков служат свидетельством в пользу подобного слияния их физиологического субстрата, отдельных ли частей мозга или мозговых клеток. Многообразные комбинации душевных способностей у детей, часто столь странное и дисгармоничное душевное расположение у ублюдков далеко отстоящих рас позволяют предполагать это и для человека. Дарвин сообщает интересные примеры наследственного слияния инстинктов у собак. Он пишет: «Как строго унаследуются одомашненные инстинкты, привычки и склонности, и как чудесно они иногда смешиваются, это отчетливо обнаруживается, когда скрещиваются между собой различные породы собак. Так, скрещивание с бульдогом оказывало в продолжение многих поколений влияние на дух и стойкость борзой собаки, и скрещивание с борзой собакой перенесло на целую семью овчарок склонность охотиться за зайцами. Эти одомашненные инстинкты, доказанные таким образом путем скрещивания, равняются естественным инстинктам, которые подобным же образом связываются друг с другом, так что в течение долгого времени сохраняются следы инстинктов обоих родителей».

Хорошо исследованные явления наследственности у ублюдков растений и животных имеют большую важность для понимания отношений наследственного смешения различных человеческих рас. Наиболее многочисленные наблюдения над ублюдочными продуктами в растительном царстве даны Ц. Фр. фон-Гертнером. В общем, надо сказать, что у растительных пород, образующихся вследствие помеси, ствол становится большею частью крепче родительского. Реже случается, что он становится чахлым или карликовым. Более сильным изменениям подвергаются листья, так как чаще всего отличительные свойства листьев родительского поколения так смешаны, что их можно тотчас узнать. Изменения происходят также с окраской, формой и величиной цветов и семян.

Гертнер делит ублюдков на смешанные – gemischte, перетасованные – gemengte и децидированные – dezidirte – типы, которые однако не во всех случаях могут быть точно отграничены, но переходят друг в друга в разнообразных комбинациях. «Смешанные типы» показывают среднее положение между родительскими типами, которое хотя не позволяет строго математического измерения, но все-таки может быть оценено достаточно точно. Здесь нет никакого решительного господства одного типа над другим, но действительное проникновение и смешение их, и поэтому получается средний продукт. «Перетасованный тип» заключается в том, что родительские свойства смешаны друг с другом механически в том отношении, что то та, то другая часть ублюдка приближается больше к материнской либо отцовской форме: например, часто рост и форма листьев, разветвление развились согласно одному виду, напротив, окраска, образование цветов и плодов – согласно другому виду. «Децидированный тип» есть такой, у которого сходство ублюдка с одним из родительских типов, либо отцовским, либо материнским, так решительно и преобладающе, что оно несомненно и тотчас бросается в глаза. Децидированные отцовские или материнские типы соответствуют закону односторонне-непрерывного унаследования.

Причину того, что выступают характерным для ублюдков каждого вида образом, то смешанные, то перетасованные, то децидированные типы, Гертнер видит в большем или меньшем расстоянии между обеими основными расами: «чем больше, – пишет он, – разница между видами, тем больше должно быть и изменение, которое при произведении помеси проявляется в ублюдке; и чем менее различие между обоими естественными видами, тем незначительнее и незаметнее будет и изменение, которое произойдет при соединении их в помеси». [29. C.Fr.von Garthner. Versuche und Beobachtungen uber die Bastarderzeugung im Pflanzenreich. 1849. S. 255.]

Эти правила, наблюдаемые у ублюдков растений, являются, кажется, вообще общими законами органической субстанции, ибо их наблюдают в равной мере при скрещивании животных и человеческих рас. На том же правиле основывается замеченный В.О. Фоком факт, что потомство ублюдков тем чаще дает полное возвращение к основной форме, чем ближе родство между собой этих основных форм. [30. Die Pflanzenmischlinge. 1891. S. 489.]

При смешении различных качеств расовых и фамильных типов некоторые из последних обнаруживают с некоторою правильностью определенные настойчивые проведения качеств в потомство, которые возобновляют в течение поколений с большою настойчивостью. У известных пород быков наблюдают, например, постоянную наследственную передачу определенных пигментных пятен, формы черепа и положения рогов. [31. Marks. Die allgemeinen Gesetze der Vererbung. Berliner tierarztliche Wochenschrift. 1896. S. 375.] В помесях зайца и кролика отец-заяц передает образование ушей и задних ног как наследственный удел, между тем как кроличиха-мать передает в остальном свою форму тела и мускульную массу. [32. E. Haeckel. Naturliche Schopfungsgeschichte. 1889. S. 151.] Лошадь-самец и ослица порождают, как продукт скрещивания, лошака; осел и кобыла – мула. Оба такие продукта помеси образуют прочные типы, и у обоих отец и мать передают потомству вполне определенные признаки. Согласно исследованиям Ц. Келлера, абиссинские мулы наследуют всегда телесные формы, и именно форму головы, от матери-кобылы, между тем как на коже замечается совершенно равномерное смешение. [33. Vererbungslehre und Tierzucht. 1895. S. 48.] Характерные качества детей-мулатов выражены существенно различно и определенно, смотря по тому, являются ли отец и мать европейцем и негритянкой, или негром и европеянкой. Так, Прунер-Бэй сообщает, что тип приближается больше к европейскому, когда отец – негр, а мать – белая женщина. [34. Aegyptens Naturgeschichte und Anthropologie. 1847. S. 71.] Сила наследственной передачи свойств зависит, таким образом, не только от «расовой энергии», но и от того обстоятельства, принадлежат ли отец или мать той или другой расе.

Что касается причин такой силы расовой энергии, то об этом предложены были различные мнения. Маркс – того мнения, что, соответственно более или менее прочному выражению типа и консолидированию наследственных свойств в родительских индивидуумах, они проявляются в большей или меньшей степени в потомстве. Очень малоизменчивая порода сохраняет, посему, при скрещивании в большей степени свои свойства, чем порода непостоянная и многократно смешанная. Раса же тем консолидированнее в своем типе, чем она древнее. H. Potonie полагает, напротив, что превращение одного органа в другой встречает тем больше внутренних препятствий, чем отдаленнее в ряду прошлых поколений лежит время, когда эти органы подверглись разделению труда, вследствие чего помеси двух рас складываются в своих внешних и внутренних свойствах больше по той расе, которая древнее. Только тогда возникает точная средняя форма между обоими родителями, когда виды исторически одинакового возраста. [35. Naturwiss. Wochenschrift. XIV. S. 278.]

Причина этого, быть может, лежит в том обстоятельстве, что наследственные качества стремятся объединиться в прочные единицы, устойчивые формы, и эту самостоятельность сохранить в процессе унаследования и вариации. Среди этих наследственных групп свойств встречаются такие, которые самостоятельно варьируют и в процессе смешения зародышевых клеток взаимно исключают друг друга. Между тем как другие изменяются только коррелятивно и склонны сливаться с другими. Например, кожная окраска человеческих рас очень легко подвергается слияниям и приводит к одному среднему состоянию. Если и являются пегие ублюдки, то они, наверное, очень редки, ибо большей частью это болезненные изменения. Друг друга исключающие группы свойств суть светлые и карие глаза, ибо дети таких родителей имеют большею частью либо голубые, либо карие глаза. Однако Ф. Гальтон заблуждается, полагая, что цвет глаз является всегда друг друга исключающей, устойчивой формой. При возобновляющемся и интенсивном скрещивании подвергается и он смешениям и глаза становятся серыми или зелеными, или крапинчатыми.

По О. Аммону, устойчивость отдельных признаков тем больше, чем ближе отношение, в котором стоят друг к дугу более развитые формы, – например, форма носа у германского типа связана теснее с формой лица, чем форма лица – с формой черепа, и последняя – со станом. [36. Die naturliche Auslese beim Menschen. 1893. S. 43.]

Очень вероятно, что устойчивые формы суть результат одновременно действующих сильных отбора и скрещивания в пределах вида – inzucht, и что их наследственная сила настойчивого проведения стоит в прямом отношении к периоду времени, в продолжение которого они были фиксированы этими силами в течение многочисленных поколений.

5. Происхождение и унаследование отличительных половых признаков

У всех растений и животных существует тенденция переносить на своих потомков вид и способ размножения. Деление, почкование ли половое размножение посредством соединения мужской и женской половых клеток, или правильное чередование между половым и бесполым размножением – в каждом виде наследственно и непрерывно сохраняется от одного поколения к другому. Также свойство многих высоко дифференцированных и нормальным способом размножающихся растений – как ива и бегония, свойство их вырастать также посредством ветвей и листьев в новые целые индивидуумы – передается неизмененным потомству как наследственный видовой признак.

У всех существ, имеющих два пола, организация и численность обоих полов сохраняется наследственным путем. Во-первых, здесь надо принять во внимание унаследование первостепенных половых отличительных признаков, мужских и женских зародышевых желез, затем второстепенных половых свойств. Между тем как вообще существует гармония между зародышевыми железами, телесным habitus и второстепенными половыми признаками, являются также случаи, где имеет место вид скрещенного полового унаследования, таким образом, что у индивидуумов, в прочих отношениях нормальных, выступают противоположные половые признаки, когда женщины, например, обладают костистым и мускульным habitus и бородой, а мужчины – нежной организацией тела, с женственною внешностью, и не имеют никаких следов бороды. Из этой же дисгармонии происходит прирожденное противоположное половое чувствование, основывающееся на том, что в мужском теле развилась женская нервная система, или наоборот.

В отношении унаследования первостепенных половых свойств существуют две теории, из которых одна принимает преформацию таким образом, что зародышевые клетки заранее суть мужского или женского рода, и что поэтому никакое внешнее влияние невозможно. При этом отнюдь не необходимо, чтобы отцовские семянные клетки имели всегда мужской характер, а материнские – женский. Часто наблюдаемый факт, что, например, сын является совершенным портретом своей матери, делает в высшей степени невероятным, чтобы он унаследовал от матери все, кроме только пола, но показывает, что должны существовать мужские яйцевые клетки и женские семянные клетки, тем более когда дочь этого сына является портретом своей бабушки.

Другие того же мнения, что всякий индивидуум – первоначально гермафродит. В пользу этого говорит эмбриологический факт, что зародышевые железы, выводные пути и детородные органы происходят сначала в обоих полах из одного общего пласта. С определенного момента эмбрионального развития начинается половое дифференцирование, прогрессивное (Ausbildung) развитие одних и регрессивное (Ruckbildung) других органов. В этот момент, по мнению авторов, начинают принимать участие разнообразные внешние влияния возраста, состояния питания и т.п., чтобы определить половой характер. По Плоссу и Тюри, плохо питающаяся мать приносит больше мужских потомков, хорошо питающаяся – больше женских. Далее, возраст должен быть определяющим фактором, когда семянные и яйцевые клетки проходят особый ход развития, период высшей силы и вымирания. Тюри утверждает, что рано оплодотворенные яйца развиваются в самок, поздно оплодотворенные – в самцов, что, наконец, чем относительно старше отец, тем больше превышают мужские рождения.

Дюзинг пытался объяснить, как следствие естественного отбора, то обстоятельство, что вопреки большим колебаниям в числе детей разного пола в пределах отдельных семейств, в общем, несмотря на это, численные отношения обоих полов остаются постоянными. [37. К. Dusing. Die Regulierung des Geschlechtsverhaltnisses. 1884.] Чем больше недостаток в индивидуумах одного пола, чем сильнее поэтому требуются имеющиеся в наличности индивидуумы, и чем живее в более молодом возрасте применяются их половые продукты, тем больше индивидуумов собственного пола они расположены производить. Доказательством в пользу этого должно служить то явление, что после войны наблюдается сильный перевес мужских рождений.

Недавно Л. Шенк полагал возможным доказать, что способ питания и соответствующее воздействие на обмен веществ производят влияние, определяющее пол; что ежели нельзя указать мочевого сахара в моче, то может быть дана верная надежда на мужское потомство. [38. L. Schenk. Einfluss auf das Geschlechtsverhaltnis. 1898.]

Известные наблюдения над животными глубже освещают вопрос, как далеко простирается физиологическая преформация пола и как далеко могут действовать не него внешние влияния. Неоплодотворенные яйца пчел доставляют мужских индивидуумов, в то время как оплодотворенные яйца тех же насекомых дают место женским индивидуумам. При обильно и лучшем питании куколки последних становятся способными к оплодотворению матками, при скудном же питании – рабочими пчелами с зачахшими, неспособными к функционированию половыми органами. В одном классе коловраток, у гидатид, имеются самки, которые производят только самок, и такие, которые производят только самцов, и именно при воздействии температуры в 14-15 градусов Цельсия возникают экземпляры, порождающие самок, а при 26-28 градусах – экземпляры, порождающие самцов. У дынь и огурцов наблюдалось, что при тепле, свете и сухости развиваются только мужские цветы, а при тени, сырости и унаваживании – только женские. Согласно опытам Ц. Фламмариона над шелковичными куколками, различные цветовые освещения имеют влияние на пол таким образом, что при бесцветном освещении возникает 56 процентов самок; напротив, при голубом свете – только 37 процентов. Далее самки, развившиеся при пурпуровом, оранжевом или бесцветном освещении, плодовитее самок, развившихся при голубом. [39. Naturswiss. Wochenschrift. XIV. S. 509.]

Бывают, хотя и редкие, анормальные случаи гермафродитных животных, – например, рыб, – в чьих яичниках находятся в одном месте и семянные клетки Бофери. Такие гермафродитные зародышевые расположения наблюдались и у человека. Замечателен в этом отношении наблюдавшийся д-ром Кельнером случай hermaphroditismus bilateralis у одного 20-22-х летнего кафра. Груди были развиты по-женски, строение тела было в общем грациознее, чем оно бывает у мужчин, также и черты лица имели более женственное выражение. Вскрытие умершего от тифа пациента обнаружило присутствие с левой стороны вполне развитого яичника с яйцепроводом и неразвитой маткой; напротив, с правой стороны находилась явствено-развитая семянная железа. [40. Deutsche Medizinische Wochenschrift. 1902. № 1.]

Все физиологические и экспериментальные наблюдения указывают на тот факт, что мужской или женский характер пре-формируется и именно таким образом, что имеются как мужские, так и женские яйцевые и семянные клетки. Основные половые признаки образуют наследственные устойчивые формы, в смысле учения Гальтона и Де-Фриза, исключающие при смешении зародышевых клеток друг друга и только в редчайших случаях дающие возможность возникнуть гермафродиту. Также перевес одной или другой устойчивой формы есть в общем врожденный и унаследованный, который, как Дюзинг основательно принимает, произошел и фиксировался вследствие естественного отбора. Опыты показывают, однако, что бывает множество внешних причин, которые могут поощрять или задерживать в отдельных случаях перевес одной или другой половой формы, и эти именно внешние влияния – питания, согревания и освещения – действительны у различных видов организмов в различной, но для данного вида специфической мере.

Какие внешние влияния играют при установлении пола у человека второстепенную роль – еще не доказано научно неоспоримым образом. В критическом обзоре относящихся сюда теорий и аргументов Л. Кон приходит к заключению, что, вероятно, только относительный возраст родителей оказывает определяющее влияние, но никоим образом не питание и состояние зрелости яйца. [41. L. Cohn. Die willkurliche Bestimmung des Geschlechtes. 1898.]

глава вторая

ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ

ИЗМЕНЕНИЙ И УНАСЛЕДОВАНИЯ

1. Воспроизведение – Zeugung – и унаследование

Важнейшие физиологические факторы органического развития суть изменение и унаследование. Для объяснения фактов и закономерностей процесса унаследования предлагались самые различные гипотезы, в которых именно вопрос о наследственности приобретенных свойств играл большую роль. Ответ на этот вопрос имеет величайшее значение для всего учения об органическом развитии, так как только такие изменения и соответствующие приспособления могут причинно принимать участие в превращениях видов и рас, которые переносятся на следующее поколение и фиксируются через то, как новое свойство, ибо только наследственное изменение имеет значение для развития видов и рас.

Унаследование связано с явлением воспроизведения и размножения, материальные основы которого заключают в себе равным образом и основы унаследования. Размножение есть образование новых индивидуумов, или, как говорит Геккель, рост индивидуума за пределы своей индивидуальной величины. У низших одноклеточных существ процесс унаследования, т.е. однородность между родителями и новым поколением, понятен сам собой, так как здесь имеется непосредственно-материальная связь форм. Также легко понятен процесс унаследования при бесполом размножении, происходящем у низших животных и у растений путем деления и побегов. У растений часто наблюдают, что подземные корни, ползучие стебли разветвляются и позади отмирают и истлевают, так что отдельные побеги представляют столько же новых растений.

При подобном вегетативном (растительном) размножении размножающийся рост (Fortwpflazungs-wachstum) есть очевидно специальный случай органического роста. Близко родственен с ним восстановляющий (регенеративный) рост (Regenerations-wachstum) – явление, заключающееся в том, что организм в состоянии всецело или частично вновь восстановить потерянную часть. Например, дождевые черви вновь всецело восстановляют некоторое число отрезанных колец тела вместе с заключающимися в них органами. Также регенерируются отдельные вырезанные части центральной нервной системы. Морские звезды могут вновь восстановить отдельные щупальцы, ящерицы – свои хвосты. Тритон в состоянии вновь вырастить в полуразрушенном глазу роговицу и радужную оболочку.

Эта тесная связь органического и регенеративного роста с ростом размножения (Fortpflanzungs-wachstum) ослабляется у животных, которые размножаются половым способом и у которых собственно для того назначенные органы и заключающиеся в них зародышевые клетки принимают на себя функцию размножения и вместе с тем также перенесение наследственных свойств. Посредством соединения обеих этих клеток, т.е. оплодотворения, возникает способная к развитию эмбриональная клетка, из которой путем клеточного деления и дифференцирования происходит новый организм.

Обе зародышевые клетки содержат в себе сеть или клубок нитей и ядрышков, которые вследствие их свойства поглощать определенно окрашенные вещества, называются хромосомами. При делении клеток имеет место точное, по определенным правилам происходящее, деление этих хромотиновых волокон: узлы распадаются на отдельные участки, и раскалывающиеся вдоль хромосомы переходят наполовину в одну дочернюю клетку, наполовину – в другую. Это есть материальный признак того, что свойства клетки переносятся в новое поколение неизмененными.

Хромосомы суть самостоятельные клеточные органы. Их число в отдельных клетках различно, но в каждом виде они находятся в определенной, одинаковой форме и численности. Дочерние ядра обладают всегда одним и тем же их числом, как и материнские; так же как и клетки большинства развитых тканей поэтому следует предположить, что для каждого вида животных определенное число хромосом является типичным и что это число может быть с закономерностью прослежено у всех индивидуумов того же вида в клетках всех органов, за исключением зрелых яйцевых и семянных клеток, у которых путем обоих последних делений производится редукция числа хромосом. Это не исключает того обстоятельства, что, с одной стороны, во многих видах клеток имеются дву-четырех и многочисловые хромосомы, и что, с другой стороны, хромосома может распасться на единицы низшего порядка. [42. О. von Rath. Ueber die Konstanz Chromosomenzahl bei Tieren. Biologisches Zentralblatt. XIV.]

Оплодотворение состоит в том, что хромотиновые волокна семянной и яйцевой клеток соединяются вместе. Посредством деления оплодотворенной яйцевой клетки происходит то, что каждая из дочерних клеток получает половину отцовских и половину материнских хромосом. Яйцевое и семянное ядра в том же типе равнозначащи (gleichwertig) как относительно числа, формы и величины хромосом, так и в отношении химического состава молекулярных соединений. [43. E. Von Dungern. Zeitschrift fur allgem. Physiologie. I, S. 55.]

В молекулярном строении хромосом должны сохраняться свойства отцовского и материнского организмов, насколько они переходят на дитя. Далее, в своем онтогенезисе свойства родителей должны превратиться из формы молекулярной снова в форму развитого организма. Задача физиологии развития – исследовать причины и средства, путем которых из одноклеточного яйца происходит высокосложный организм взрослого животного. Чтобы сделать наглядным этот процесс, употребляют сравнение с механизмом или строением. Ру и Вейсман видят в яйце простую комбинацию химико-физических сил, а в эмбриологическом развитии – разложение сложного механизма на все более простые составные части. По Дришу, эти представления, однако, недостаточны, чтобы сделать для нас понятным ход развития: тут должны еще действовать раздражения (Reize) и закономерности другого рода, чтобы развить самостоятельным способом предрасположения, и поэтому структура зародышевой клетки необычайно сложна и представляет необычайно сложный тип, который не может быть объяснен просто, механически. [44. Biolog. Zentralblatt. XX. 5 Heft.]

Точно так же и хромотиновая структура в половых клетках должна быть индивидуально и специфично различна. Это подтверждается фактом, указанным Геккером, что действие зародышевой субстанции – именно под конец так называемой стадии материнской клетки – может быть очень различным, причем отдельные виды большой группы форм (Formengruppe) показывают замечательные неправильности и уклонения. [45. Jahresberichte fur die Forschritte der Anatomie and Entwicklungsgeschichte. Bd. III, S. 330.]

Ряд замечательных наблюдений, сделанных при процессе оплодотворения, дает возможность бросить разъясняющий свет на особые явления унаследования, материальные основания которых могут быть во многих случаях точно прослежены.

Необязательно, чтобы при оплодотворении обе зародышевые структуры всегда сливались друг с другом, но бывает и так, что после соединения обеих зародышевых клеток оба ядра самостоятельно приступают к делению, не будучи предварительно слиты друг с другом. Если вообще не происходит никакого слияния, или происходит только частичное слияние, то это объясняет так часто происходящее одностороннее унаследование по отцу или по матери и тот замечательный факт, что половина тела или отдельные органы, или части последних следуют то одному, то другому родителю.

Рюккерт и Геккель сумели проследить длительную самостоятельность ядерного элемента в связном ряде клеточных делений и фазах развития, а именно в их пространственном разобщении и физиологическом различии, до восьмой клеточной стадии. Дальнейшая судьба отцовского и материнского хромотинового элемента до сих пор неизвестна. [46. Von Haecker. Ueber die Selbstandigkeit der vaterbichen und mutterlichen Klimberstandteile wahrend der Embryonalentwieklung von Cyclops. Archiv fur mikroskopische Anatomie und Entwicklungsgeschicte. Bd. XLVI, S. 579.] Было бы в высшей степени важно показать не только судьбу отцовских и материнских хромотиновых элементов до их отдельных развитых органов, но также их непрерывную связь с образующимися на определенной стадии развития уро-генитальными клетками, или «видовыми клетками» – «Stammzellen», которые представляют исходный пункт зародышевых желез и через них – будущих новых поколений. Затем можно было бы у половым способом размножающихся организмов осязательно, наглядно проследить материальное постоянство или изменчивость наследственных свойств и приобрести познания в области происхождения мужских и женских характерных половых признаков зародышевых клеток.

Показать эту непрерывность удалось по настоящее время только в одном случае, именно у ластоногих (lanthocamptus), где Геккер мог наблюдать разделение отцовских и материнских хромотиновых частиц посредством деления уро-генитальной клетки вплоть до материнской яйцевой клетки. [47. Anatomischer Anzeiger. Bd. XV, 1902. S. 440.]

Было уже упомянуто, что для оплодотворения не требуется неизбежным образом слияния обоих ядер. Это подтверждается рядом экспериментов, которые произведены были Бофери, Лёб, Гертвиг и другими и которые показывают, что при известных обстоятельствах не только привступающее ядро, но и вообще вторая зародышевая клетка излишняя, чтобы побудить к развитию.

При обрызгивании морских ежей морской водой яйцевая клетка часто делится на две части, которые округляются и показывают измененные ее свойства. При этом клеточное ядро попадает либо в одну клеточную часть, либо в другую, так что возникающая клетка представляет только протоплазму, которая способна к оплодотворению и развитию и из нее происходит карликово-маленький организм. Но самое замечательное при этом то, что и лишенная ядра клеточная часть может быть оплодотворена и породит куколку, которая подобна отцовскому типу, когда при этом применяют сперму близко стоящего вида. [48. Th. Boveri. Ueber die Befruchtungs und Entwicklungsfahigkeit kernloser Seigeleier und uber die Moglichkeit ihrer Bastardierung. Archiv fur Entwicklungsmechanik der Organismen. Bd. II.]

Сходное наблюдение сообщает Э.Г. Зиглер, который разложил яйцевую клетку на две части с отцовскою и материнскою зародышевою тканью, после того, как в нее проник сперматозоид. В том куске, который содержал семянное ядро, произошло правильное деление ядер и клеток. Явления проходили хотя несколько более вяло, но все-таки возникла по правилам бластула нормального вида, между тем как в куске с яйцевым ядром зародыш много раз распадался и вновь образовывался, затем обнаружил внезапно явления разложения и распался. [49. Verhandlungen der deutschen zoologischen Gesellschaft, 1896. S. 148.]

Можно также достигнуть действительного оплодотворения, прибавляя к воде, в которой находятся морские ежи, химические растворы. Лёб наблюдал, что соляные растворы калия, а Гертвиг – что растворы стрихнина, в состоянии возбудить развитие. Эти явления названы были искусственным партеногенезисом. Также искусственное лишение воды может, по Лёбу вызвать то же действие. Лёб защищает взгляд, допускающий, что все яйца имеют тенденцию развиваться парте-ногенетически, и что они с успехом могут это сделать, когда к ним прибавляют известные, химически-действительные вещества, будут ли последние в наличности в семянной клетке или прибавляются искусственно.

Что зрелое яйцо обладает способностью само по себе делиться, в пользу этого говорит так называемое редукционное деление, ибо, прежде чем оба яйца сливаются друг с другом, имеет место деление, которое от обыкновенного клеточного деления отличается тем, что происходит сегментирование и распаивание дочерних клеток без предварительного деления хромотиновых элементов вдоль длины. Последние располагаются вместе парами, и клеточное деление идет затем на лад как совершенно нормальное. Физиологически полезный результат этой редукции числа хромосом в зародышевых клетках состоит в том, что число их не удваивается в каждом последующем поколении и не увеличивается до бесконечности; кроме того, в том, что оба родителя представлены в потомке равным числом хромосом, и их наследственная субстанция также в равной мере может быть передана потомкам. [50. Strasburger. Ueber periodische Reduklion der Chromosomenzaht im Entwicklungsgang der Organismen. Biolog. Zentralblatt. Bd. XIV, S. 823.]

Зародышевые клетки дифференцированных в половом отношении индивидуумов нуждаются в органически-химическом слиянии, чтобы одна служила другой побуждением к развитию, причем либо семянная клетка может оказать эту услугу яйцевой клетке, либо обратно. Тут существуют, без сомнения, воздействия химического рода, как показывают эксперименты Лёба и Гертвига. Эта способность реагирования выполнять специальные действия, отзываясь на определенные раздражения, т.е. развиваться, приобщает зародышевые клетки ко всем остальным родам клеток организма, например, мускульным волокнам, которые в ответ на механическое или химическое раздражение сжимаются.

Вейсман высказал взгляд, что оплодотворение есть амфимиксия, т.е. смешение двух индивидуальных комплексов свойств, поэтому оно служит причиной новых вариаций и для дальнейшего образования видов имеет величайшую важность. Оплодотворение либо ведет к новой комбинации обоих родительских свойств, либо же выступают не существовавшие прежде качества вследствие измененных условий питания и роста, которые возникают посредством введения чуждых органических и химических субстанций.

Что оплодотворение представляет, кроме того, реорганизационный процесс, это Гертвиг пытался недавно доказать своеобразными попытками. Процесс ассимиляции, роста и размножения ведет к истощению жизненной энергии клеточного организма и вызвал бы в конечном результате его смерть, если бы регулирующие силы клеток не были восстановлены путем соединения двух клеточных ядер различного происхождения и с внутри-определенными границами разнообразных предрасположений. [51. Ueber Wesen und Bedeutung der Befruchtung. Munchen. 1902.]

Реорганизационная теория также в состоянии объяснить, почему путем оплодотворения в пределах группы (Inzucht-Refruchtung) пробуждается жизненная энергия полового ядра и почему замечается вновь пробуждение жизненной энергии, когда посредством оплодотворения с равноценным зародышем чужого происхождения достигается освежение крови.

Все эти наблюдения и попытки удачно приспособлены к постановке в надлежащем освещении сущности и значения оплодотворения. Согласно им, цель оплодотворения – троякая. Во-первых, оно имеет целью освобождение энергии, затем вариации и комбинации свойств, наконец омоложение (Versungimg) или реорганизированию зародышевой субстанции.

2. Генеалогическая непрерывность зародышевой плазмы

Каждый высший организм является вначале одной единственной клеткой, зародышевым организмом со специфическими свойствами, из которого путем процесса созревания яйца, оплодотворения и сегментирования происходит новое существо, то в материнском теле, как у млекопитающих, то в особом покрове, как у птиц, или свободно в воде, как у рыб. Посредством количественного и качественного дифференцирования и разделения труда, так же как посредством типичного расположения частей, возникает наконец сложное образование вполне развитого тела.

К системе органов принадлежат, как самостоятельные продукты развития, мужские и женские половые железы. По всем вероятиям, половые клетки суть прямые потомки первоначально оплодотворенной яйцевой клетки, подобно клеткам всех других органов, но с тем важным различием, что они остаются неизмененными, не подвергаются никакой дифференцировке и сохраняют эмбриональный характер. Как отдельные клетки органов принимают на себя определенную функцию, которая была уже преобразована (vorgebildet) в яйцевой клетке, так и половым клеткам выпала единственная задача размножения таким образом, что, будучи побуждены к развитию, они могут создать новый организм путем деления.

Различают поэтому соматические, или телесные, клетки и половые, или репродуктивные. Первые служат для сохранения индивидуума и погибают с его смертью; последние служат сохранению вида и образуют бессмертные переходы от одного поколения к другому и от одного вида к другому.

Явление дифференцирования между соматическими и репродуктивными клетками может быть, по Бофери, явственно прослежено у разновидности аскарид. На яйцах последних, которые помещают у себя только хромосомы, ход оплодотворения и клеточного деления наблюдался до восьмой стадии. В то время как в соматических клетках хроматические нити вызывают изменения, только одна клетка сохраняет на этой стадии первоначальную форму зародыша и ядра. В следующей стадии эта клетка делится, и часть дочерних клеток подвергается тем же изменениям, пока, наконец, наступает стадия покоя. Затем оставшаяся неизмененной половая клетка делится на однородные дочерние клетки, которые превращаются постепенно либо в сперматозои, либо в яйца и сохраняют неизмененным первоначальный индифферентный хроматин первой оплодотворенной клетки.

У двукрылых насекомых первое деление вступающей в эмбриогенез клетки разобщает материал ядра позднейших зародышевых клеток от материала ядра соматических клеток, так что зародышевая плазма детских половых органов происходит, таким образом, непосредственно от родительской зародышевой клетки. [52. A. Weismann. Das Keimplasma. 1892. S. 241.]

У высших животных эта непрерывность не может быть прослежена так легко и отчетливо. Здесь зародышевые железы образуются на определенном месте клеточной стенки, на слое клеток, облекающем первоначальную почку. Сначала зародышевые клетки не отличаются снаружи от остального клеточного эпителия, удерживают однако свою высшую клеточную формацию, между тем как те уплощаются в плоские перитонеальные клетки.

У растений камбиальная ткань заменяет клеточные ходы зародышевой плазмы. Камбий есть ткань, способная к росту и делению, которая своим беспрерывным делением порождает луб и дерево и прч поранениях производит наросты. Это неизменная эмбриональная ткань, которая рассеяна по всему растительному организму, из которой могут неограниченно происходить побеги и цветы и которая обусловливает большую регенерационную способность растительного организма.

Разделение соматических и половых клеток, как мы их наблюдаем у высших организмов, на низших ступенях органического развития не так резко и сильно выражено. Здесь многие клетки принимают среднее положение, сохраняя отчасти эмбриональный характер и будучи в состоянии при известных обстоятельствах вновь восстановлять, посредством «регенерации», пораненные или утерянные части тела.

Согласие половых клеток с построением и планом соответствующего организма покоится на родстве их исторического развития, на общем происхождении из одинаковых зародышевых клеток. Сходство свойств в детях и родителях имеет, таким образом, генетическую причину в непрерывности зародышевой массы ткани. Походят, например, мать и сын друг на друга до мельчайших признаков – что не редко случается – то это сходство имеет свою причину в том, что оба они произошли от той же самой прародительской зародышевой клетки, отличаясь друг от друга только временным расстоянием начала их эмбриогенеза. Сохранение фамильного типа есть, физиологически говоря, не что иное, как неизменяемость зародышевых клеток и их особых свойств.

3. Наследственное предопределение – Vorherbestimmung

Унаследование переданных и возникновение новых свойств обусловлены отношением зародышевых клеток к организму. Весь эмбриологический опыт вынуждает к предположению, что система органов готового тела предопределена в зародышевых клетках посредством специфических морфологических элементов. Эта преформация не должна быть понимаема в смысле старых натурфилософов, принимающих, что развитый организм был преобразован в мельчайшем, но точно соответствующем образе зародышевой ткани, и что потом только имеет место увеличение размеров его, но в том смысле, что морфологические элементы обладают способностью развивать из себя принадлежащие данному виду органы. Они приобрели эту способность в период истории вида посредством отбора между элементами зародышевой плазмы (Germinal-Selection). Гете, много занимавшийся «образованием» и «преобразованием» органических форм, отвергал старую преформационную теорию, но сильно склонялся к принятию «предетерминации».

«Спит скрытая сила в семени; покоится начинающийся прообраз, замкнутый в себе, сокрытый покровом: лист, корень, и зародыш – только полусформированные и бесцветные».

Полное развитие учение о наследственном предопределении получило впервые у Гальтона, Иегера и в особенности у А. Вейсмана.

Чтобы объяснить унаследование родительских свойств, Ф. Гальтон сделал предположение, что в половых клетках заключены многочисленные зародышевые слои для образования нового индивидуума. Он принимал две группы зародышевых тканей: одна активна и руководит онтогенезисом индивидуумов, причем развивающиеся зародышевые ткани определяют характер отдельных клеток, тканей и органов. Вторая группа пребывает в связанном состоянии, переходит в половой продукт образованных из первой группы индивидуумов и представляет таким образом род следующего поколения. [53. F. Galton. A Theory of Heredity. The contemporary Review. 1876.]

В то же время, если еще не ранее, Г. Иегер выставил в своих остроумных «зоологических письмах» (1871) сходную же гипотезу. Он указывает на то, что эмбриональные клетки развиваются, не как почкования, из других уже готовых органов, но прямо выступают, сначала как изолированные комочки, из эмбриональных клеток среднего зародышевого слоя. Он допускает «оставление эмбриональных клеток про запас», которое восходит до самых ранних стадий развития эмбриона. Этим резервированием объясняет он чрезвычайную живучесть унаследования, так как зародышевые клетки так рано отделяются от продолжающих онтогенетически развиваться клеток – в том периоде, когда действующим видоизменяющим образом явлениям внешнего мира предоставляется еще мало простора. На почве этой теории становится понятным также, почему так называемые приобретенные свойства трудно унаследуются.

Иегер различает «онтогенетическую группу» и «филогенетическую группу» клеток; обеим в равной степени принадлежит способность приспособления. Он говорит о «непрерывности зародышевой плазмы через все поколения» и предлагает важный вопрос о «филогенетическом метаморфозе зародышевой протоплазмы. Причины онтогенезиса хранятся в зародышевой протоплазме. Каким, однако, образом зародышевая протоплазма достигла обладания этими качествами?

Соматическая протоплазма – Korperprotoplasma – вышеорганизованных животных приобрела последовательным образом свои качества тем, что она прошла через ряд родовых форм, из которых каждая отпечатала на ней определенное, морфологически действительное расположение – disposition, а именно то расположение, которое в то время господствовало над родовой формой до заключения онтогенетического развития последней». И, просматривая временную и пространственную последовательность истории приспособления позвоночных животных, он приходит к заключению, что: «последний член филогенезиса соединяет в своей зародышевой протоплазме протоплазматические диспозиции всего ряда своих предков, так как присоединявшиеся новые диспозиции никогда не вытесняют вполне прежде существовавших, но либо только местно уничтожают, либо только ослабляют их. Посему последний член филы (рода) заключает в себе все признаки ряда своих видовых форм».

Полное всестороннее развитие учение о предетерминации получило впервые у А. Вейсмана, который путем собственных исследований самостоятельно пришел ко взглядам, сходным со взглядами Гальтона и Иегера.

Вейсман принимает, что в зародышевой ткани содержатся миллионы слоев (Anlagen) мельчайших телец, которые при развитии организма находятся на том месте, на котором должен возникнуть определенный орган. Сохранение свойств вида, рода и семьи «должно покоиться на прочном и от поколения к поколению переносимом групповом образовании – Gruppen-Bildung – первоначальных элементов зародышевой ткани. Зародышевая плазма никогда поэтому не образуется вновь, но только растет, умножается и переносится с одного поколения на другое. Зародышевая ткань должна поэтому быть организована в определенной, прочно-связанной архитектуре и должна заключать определенное количество наследственных элементов, которые связаны в подчиняющие и подчиненные прочные группы и, как пространственно, так и временно, выделяют из себя в определенные фазисы органические части. Хроматин есть материальный носитель наследования; его специфический характер господствует над качеством клетки. Он не только организован, но имеет также «исторические» качества, которые происходят от прошедших поколений и времен. Перенесение постоянных, как и изменчивых, частей тела вызывает предположение, «что в зародышевой плазме заключается столько же самостоятельных изменяющихся частей, сколько их встречается в развитом организме. Невозможно, чтобы часть тела варьировала самостоятельно и наследственно, если она уже в зародышевой плазме не представлена особой частицей, изменения которой влекут за собой ее (т.е. части тела) варьирование». Согласно этому, в самостоятельно и наследственно-варьирующих частях тела дана точная мера числу малейших частиц, которые составляют зародышевую плазму.

Вейсман называет частицы зародышевой плазмы, которые определяют характер клеток или групп клеток и подвергаются изменениям в самой зародышевой ткани, детерминантами. Детерминанты состоят из многих крайне жизненных единиц, или биофор, которые должно рассматривать как носительниц свойств клетки. Для нервных клеток мозга Вейсман принимает существование такого же количества отдельных детерминантов, так как только таким образом может быть объяснено идущее до мельчайших подробностей унаследование духовных предрасположений у человека. Напротив того, клетки мускулов, тканей, связок, эпителиальный слой кишек, вследствие сходства их функций, он ставит в зависимость от одного общего детерминанта, находящегося в каждой группе клеток большей или меньшей величины.

Детерминанты соединяются виды, которые соответствуют вполне развитому организму. Многосторонний и сложный процесс унаследования, как он обнаруживается в возвратном движении в косвенном и боковом унаследовании и в двойнях из одного яйца, заставляет предположить, что в зародышевой клетке заключены не один только, но много идов, которые растут и умножаются и в своей связи из детерминантов и биофор могут самостоятельно варьироваться. Многое указывает на то, что самостоятельно функционирующие ядрышковые палочки – Kornstabchen, или нити хроматина – представляют иды. Но так как в ядрышковых палочках наблюдались равномерные, друг на друга наложенные, частицы, то правдоподобно, что зародышевые палочки составлены из многих идов. Вейсман называет такие палочки идантами. Но, как бы ни было, во всяком случае в зародышевой клетке присутствует многочисленность – Vielheit – наследственных элементов, которые всегда представляют целый организм.

Онтогенетическое развитие из оплодотворенной зародышевой клетки Вейсман представляет себе следующим образом: «что каждый детерминант достигает определенного места в теле, это указывается тем, что каждый из них принимает уже в иде зародышевой плазмы определенное ему место, что он обладает, следовательно, наследственной и прочно определенной архитектурой. Онтогенезис основывается на постепенном процессе размножения идов зародышевой плазмы, которые при каждом или, по крайней мере, очень многих делениях клеток и зародышевой ткани развития раскалываются на все меньшие группы детерминантов, так что на место, быть может, миллиона различных детерминантов, которые составляют вместе ид зародышевой плазмы, на следующей онтогенетической ступени дочерняя клетка содержит их только полмиллиона, каждая следующая за нею ступень – только четверть миллиона и т.д. Наконец остается в каждой клетке только один вид детерминантов, тот именно, который должен определить данную клетку или группу клеток. Это постепенное разложение идов зародышевой плазмы на позднейшие ступени со все меньшими группами детерминантов происходит не как простое разрезывание пополам последних на куски, но, как все разложения жизненных единиц, оно связано с перемещениями групп детерминантов, которые вызываются неравномерно быстрым размножением различных детерминантов, и определяется господствующими в них силами притяжения. Первоначальное положение каждого детерминанта в бесконечно сложном строении идов зародышевой плазмы обусловливает то обстоятельство, что – вопреки всем смещениям детерминантных фигур, которые (т.е. смещения) должны возникнуть вследствие наследственно-неравномерного деления зародышевой ткани, совокупно с неравным ростом различных видов детерминантов, – каждый детерминант на каждой ступени вида вновь занимает свое постоянное место и придерживается регулярного пути от вида зародышевой плазмы через вполне определенные ряды клеток вплоть до клетки в конце развития, в которой он выделяет свои биофоры и переносит на клетку свой наследственный специфический характер. Каждый вид каждой ступени имеет свою прочно унаследованную архитектуру, сложное, но вполне твердо определенное и закономерное строение, которое, исходя от ида зародышевой плазмы, в закономерном изменении, переносится на следующие ступени видов. В архитектуре видов зародышевой плазмы потенциально заключены все структуры следующих ступеней видов; в ней лежит основание для совокупного построения тела от его основных форм до предрасположений и отношений частей: «в ней лежит основание, почему, например, детерминант для каждого маленького пятнышка на крыле бабочки достигает точно надлежащего места, а никакого другого, и почему детерминант для пятого пальцевого членика рачка попадает точно на этот, а не на второй членик».

В виде весь организм превращен в соответствующую, но все-таки другого вида, систему элементов и сил. В нем «дремлет начинающийся прообраз, полусформированный и бесцветный». На деле путем подобной структуры зародышевой плазмы факты и законы унаследования могут быть объяснены физиологически. Возвратный шаг (Ruckschlag), например, можно объяснить тем, что определенные биофоры, детерминанты и иды при смешениях или превращениях видов удержали свое первоначальное свойство и только при определенном раздражении снова выступают в действие.

Обратное образование (регрессивное) какого-нибудь органа Вейсман объясняет тем, что группа детерминантов, обусловливающая данную часть, совсем устраняется из зародышевой плазмы, когда часть эта должна совсем исчезнуть. Детерминанты суть самостоятельные жизненные образования, которые питаются и растут, и делятся, и которые поэтому могут точно также подвергаться регрессивным процессам. Путем постепенного истощения силы размножения, которое ведет к потере в биофорах и детерминантах, орган может постепенно совершенно дегенерироваться, «так что их группы все менее вступают в онтогенез, пока наконец они все совершенно не исчезнут».

Регенерация производится тем, что известные клетки, рядом со своими специфическими детерминантами, заключают еще заместительные и параллельные детерминанты, которые удержали при себе первоначальную силу размножения и образования. Способность регенерации приобретена путем отбора, посредством специального приспособления соответственных телесных частей «к часто наступающим и известным образом предусмотренным потерям частей».

Гетерогенезис – Generation-Wechsel – основывается на том, что в зародышевой плазме находятся по крайней мере два различно-построенные вида идов, причем попеременно то один вид, то другой принимает господство над развивающимся существом.

Редукционное деление зрелого яйца Вейсман понимает таким образом, что путем его иды зародышевой клетки сводятся к половине. Но так как не всегда делятся равные группы видов, но попеременно то одни, другие, то вследствие этого зародышевые клетки того же самого существа содержат совершенно различные комбинации видов, таким же образом они заключают и совершенно различное смешение предрасположений, содержащихся в зародышевой плазме родителей этого существа.

При усиленной путем внутри группового скрещивания амфимиксии индивидуумов могут отдельные иданты находиться в двойном или многократном виде, между тем как при скрещивании иданты разнородного расового происхождения сходятся вместе, так что одна зародышевая клетка может заключать неоднородные иданты или иданты смешанных идов и биофор.

Различные степени структурного смешивания зародышевой ткани объясняют замечательные явления при скрещивании рас разного цвета, где в первом поколении выступает равномерное смешение, позже же, при возвратном скрещивании с одной из коренных рас, – совсем неправильное смешение. Когда, например, мулаты скрещиваются с белыми, то цвет кожи не теряет равномерно в смуглости; но потомки в третьем и четвертом поколениях то совсем белы, то значительно темны. Эти степени смешения объясняют также, почему в других случаях расового скрещения в потомстве выступают отчасти неизмененные типы обоих родителей, отчасти же различные степени смешения.

Против учения о наследственном предопределении выставлены были многочисленные возражения, которые частью исходят из соображения, что посредством этой теории не могут быть поняты явления регенерации и размножение посредством деления и почкования; частью возникают на основании известных наблюдений, произведенных на первых ступенях эмбриогенеза; частью же вытекают из предположения, что унаследование индивидуально приобретенных свойств, которое той теорией исключается, необходимо для развития видов.

Исходя из явлений регенерации и размножения у растений, Нэгели в своей «механико-физиологической теории происхождения» (1884) установил различие между идиоплазмой и плазмой питания: первая есть материя, снабженная способностью унаследования, которая у отдельных видов и индивидуумов различна и заключает в себе все признаки предков, так же как и предрасположения. Унаследованная субстанция проникает весь организм, образуя строительную основу, и при случае допускает вновь происхождение целого индивидуума со всеми его свойствами. Унаследование индивидуально-приобретенных свойств Нэгели объясняет так, что хотя извне приходящие раздражения попадают в организм обыкновенно в одном только определенном месте, но при этом они причиняют не просто местное изменение идиоплазмы, но динамическим путем распространяются по всей идиоплазме и повсюду ее изменяют в том же направлении, так что отделенные зародышевые ткани получают те же местные раздражения и унаследуют их. [54. Nagoli. S. 534.]

Де-Фриз – того мнения, что для каждого наследственного свойства существуют особые частицы, которые он называет пангенами. [55. Н. De-Vries. Intracelluare Pangenesis. 1889. S. 188.] Под пангенами он подразумевает невидимые малые образования, которые растут и размножаются и при клеточных делениях могут разделиться на все или почти все клетки организма. Они либо инактивны (латентны), либо активны; могут однако размножаться в обоих состояниях. Преобладающе инактивны они в клетках ходов зародышевой ткани; высшую активность развивают они обыкновенно в соматических клетках, а именно так, что в высших организмах пангены никогда не достигают активности в той же клетке все вместе, но таким образом, что в каждой клетке одна или немногие группы панген достигают господства и придают клетке свой характер. Де-Фриз различает главные и побочные зародышевые пути. Зародышевая плазма, затем, никоим образом не ограничена собственными половыми клетками, но все или далеко большая часть клеток растительного организма заключает все наследственные свойства вида в латентном состоянии и могжет их развивать при известных обстоятельствах. Такие обстоятельства должно усмотреть во всех тех раздражениях, которые причиняют регенерацию утраченных частей тела, а также развитие целых индивидуумов из отдельных клеток или клеточных групп. У растений, которые допускают размножение отводками, обнаруживают деятельность, например, корневые пангены, заключенные в отводке, чтобы доставить отделенной от материнского развития части новые корни. В листьях бегоний могут отдельные клетки превратиться в целые растения. В этих клетках должны заключаться все виды панген.

Против учения о «прочно связанной архитектуре» зародышевой плазмы Гертвиг выставил произведенное им и Дришем экспериментальное наблюдение, относящееся к первым эмбриональным клеткам, согласно которому последние можно заставить путем искусственного вмешательства развиться в другие части эмбриона, чем это было бы при естественном ходе развития. Если первые клетки сегментирования путем «оперативного смещения» выводятся из своего нормального положения, то, несмотря на это, возникает нормальная личинка, из чего Дриш заключает, что эмбриональные клетки эхинид должны быть рассматриваемы как безразличный материал, который можно разбрасывать любым образом без малейшего ущерба для его нормальной способности развития. [56. Н. Driesch. Der Wert der beiden ersten Furchungszellen in der Echinodermenentwicklung. Zeitschrift fur wissenschaftliche Zoologie. Bd. LIII. S. 60.]

Гертвиг – того же мнения, что из двух, трех или восьми первых частиц яйца каждая развивается иначе, смотря по тому, связана ли она нормальным образом в одно целое с другими или развивается отдельно от целого, сама для себя. Это потому возможно, что из первых клеток сегментирования каждая из них, согласно своей внутренней сущности, является некоторым образом частью и целым одновременно. [57. O. Hertwig. Die Zelle und die Gewebe. II Teil, S. 146.] Несмотря на это, Гертвиг принимает род предетерминаций таким образом, что в зародышевой или видовой клетке, в их более тонкой организации содержатся существенные свойства вида, как определяющие частицы, переведенные в материальную систему клеточных свойств. «Из скольких видов составляется растительное или животное царство, столько же видовых клеток надо различать в них. Они – представители видов, чьи существенные признаки сведены в них к простейшей формуле». Гертвиг также убежден в непрерывности зародышевой плазмы: «у низших растений и животных все клетки агрегата могут служить этой цели, у высших же организмов, напротив, сохранение непрерывности процесса развития все более ограничивается отдельными клеточными группами и клетками, и, наконец, одними только половыми продуктами, и у этих даже только определенным периодом жизни, который мы обозначаем как их (т.е. половых продуктов) часто быстро проходящий период зрелости».

Произведенные Дришем и Гертвигом наблюдения над индифферентностью клеток в первых стадиях сегментирования могут быть действительны для эхинид, так как последние построены полисимметрично, т поэтому смещение эмбриональных клеток может не вызвать никакого изменения в развитом организме. Иным оказывается действие этого вмешательства уже у ктенофор, над которыми А. Фишель экспериментировал, и чьи личинки имеют нормально восемь ребер. Фишель разложил эмбрион животного этого вида на четыре части, из которых вышли четыре личинки, не представлявшие однако целых животных; вместе они имели восемь ребер, и именно: одна – три ребра, две – только по два, и одна – только одно ребро. Развитие восьми ребер было, следственно, предетерминировано в зародышевой клетке. Здесь частичное образование не могло функционировать как совершенное целое. [58. A. Fischel. Experimentelle Untersuchungen am Ctenophoren-Ei. Archiv fur Entwicklungsmechanik. Bd. VI.] Из этого выводится заключение, что у эмбрионов высших организмов частичные куски эмбриона к развитию не способны и тем более не в состоянии вырасти в целый организм.

Другой опыт А. Фишеля подтверждает равным образом учение о наследственном предназначении свойств. Его эксперименты стремятся определить, имеет ли искусственное вылущивание определенных частей яйца всегда своим результатом прекращение развития определенных частей тела личинки, – существует ли, следовательно, в несегментированной яйцевой клетке точная топография соответствующих органообразующих зародышевых участков? Экспериментальными исследованиями над яйцом Beroe Ovata доказано, что в действительности существует различие, смотря по месту, в котором нанесен был плазме дефект. Отнятие не слишком большого куска из бокового заднего отрезка яйца никоим образом не препятствует развитию личинки, еще вполне нормальной в своих органах и своей совокупной форме. Напротив, отнятие кусков из боковых частей яйца ведет к расстройствам в сформировании ее ребер. Хотя дело и не доходит до выпадений цельных ребер, но зато некоторые из имеющихся рудиментарны, и их реснички неправильно построены. Убыль при повреждении яйца ктенофор зависит, таким образом, от места, где наносится повреждение. Отсюда следует, что различные участки яйцевой плазмы неравноценны в своем отношении к образованию органов. Согласно этому, следует признать существование особой органогенной субстанции, которая находится в яйце в определенном количестве, локализирована в определенном месте и, раз отнятая у яйца, не может быть снова урегулирована в нормальном количестве; в яйце же, еще несегментированном, каждому из трех зародышевых слоев соответствует одна зона. В высокой степени вероятно, что эта организация яйца ктенофор преформированно заключается в неоплодотворенном яйце в форме совершенно определенного вида напластования плазмы различного качества.

Нельзя согласиться с Фишелем, когда он из этих фактов заключает, что регулирующие факторы органического развития заключены не в ядре, но в веществе клетки. Его наблюдения показывают только, что различные плазмазоны клеточного вещества необходимы для всесторонне-нормального развития. Ибо сам Фишель сообщает, что дело не доходит до выпадения целых ребер, но только они хиреют. Эти эксперименты указывают скорее на то, что существует параллельная организация в зародыше и плазме таким образом, что последняя зависит от регулирующих сил первого, и что деление яйца приводит в движение аналогично-преформированное деление плазмы, чтобы допустить появление дочерних дифференцированных клеток из общего действия. Ядро есть носитель движущих и форму дающих факторов развития, чьи аналогичные части плазмы служат к построению нового организма.

Все опыты и наблюдения говорят за непрерывность – Kontinuita – зародышевой плазмы с филогенетически развитой архитектурой, в которой качества предопределены путем морфологических элементов. В высшей степени важно однако заметить, что противоположность между зародышевыми и соматическими клетками, смотря по высоте организации, весьма различно выражена. Между тем как на низших ступенях органического дифференцирования замена одной части другою, или целого частью, возможна, пока организация проста и безразлична, – это близкое морфологическое родство между зародышевыми и соматическими клетками становится тем менее, чем более выступают дифференцирование системы органов и асимметрия в совокупной форме организма.

Наконец, что касается представлений Нэгели и Де-Фриз, то они получены главным образом посредством наблюдений над растительными организмами, которые не в такой степени обладают противоположностью между зародышевыми и соматическими клетками, равно как дифференцированием соматических клеток между собой, так что здесь структура зародышевых клеток может быть гораздо проще и индифферентнее. Из всего этого следует, однако, что наследственная архитектура в половой клетке тем сложнее и тем плотнее связана, чем выше развить организм, которому соответствует зародышевая клетка.

4. Физиологическая связь унаследования и отбора

Происхождение рас путем развития может только тогда быть достигнуто, когда благоприятные и выгодные в борьбе за существование качества не только ведут к переживанию отдельного индивидуума, но переносятся также путем физиологического унаследования, на его потомков.

И. Ламарк учил, что все качества, которые животные приобретают или теряют посредством влияния обстоятельств, которым они долгое время подвергаются, и посредством действий постоянного употребления и неупотребления своих органов, – унаследуются путем размножения потомками, предполагая, что приобретенные свойства общи обоим полам, от которых происходят эти потомки. Ламарк приводит для доказательства много примеров. Птица, например, которую нужда гонит к воде, чтобы искать здесь свои средства к существованию, растопыривает пальцы своих ног, когда она бьет по воде и хочет плавать по ее поверхности. Кожа, покрывающая эти пальцы у их оснований, вследствие непрестанно возобновляющегося раздвигания пальцев привыкает обыкновенно растягиваться. Таким путем возникли со временем широкие плавательные перепонки, связывающие в настоящее время пальцы уток, гусей и т.д. Те же усилия к плаванию развили равным образом кожу между пальцами лягушек, морских черепах, речных выдр, бобров и т.д. Также, путем унаследованного действия образа жизни и возобновляемых усилий, произошли когти на пальцах лазящих птиц, ходулеобразные ноги болотных птиц, длинная шея всех страусовых птиц, длинный язык муравьеда, длинная шея и длинные передние ноги жирафы. По Ламарку, как можно видеть из приведенных примеров, унаследование индивидуально приобретенного усовершенствования есть важнейший фактор в развитии видов.

Дарвин сводил причины вариации видов на те же изменения условий существования, как Ламарк, но между тем как последний только в самых общих выражениях утверждает, что унаследование связано с размножением, – первый поставил дальнейший вопрос: «как может употребление или неупотребление одного особого члена организма, или мозга, воздействовать на небольшой, в отделенных частях организма находящийся, репродуктивный агрегат зародышевых клеток, так что новое, из этих клеток развившееся, существо наследует отличительные признаки одной или обеих родительских форм?». Дарвин предложил для объяснения этих явлений теорию пангенезиса, заключающуюся в предположении, что все форменные единицы – Forme-einheiten – тела отделяют малейшие зародышевые частицы, которые рассеиваются по всему организму. Эти частицы, далее, растут, размножаются и соединяются в половые элементы. [59. (Ch. Darwin. Das Variieren der Tiere und Pflanzen im Zustande der Domestikation. 1878. S. 404.]

Чтобы решить проблему, надо скорее избрать противоположный путь. Следует исходить не от развитого организма, но от половых клеток, от которых происходит организм путем роста. На основании таких исследований Гальтон, Иегер и Вейсман пришли к представлению о непрерывности зародышевой плазмы и к наследственному предназначению, теории, которая должна устранить унаследование индивидуально приобретенных свойств в смысле теории Ламарка.

Все изменения исходят из зародышевой ткани (Keim) и должны из нее исходить, если только они должны принять наследственный характер. При унаследовании приобретенных в зародышевой ткани свойств естественный отбор играет решающую роль, и орган может посредством употребления или неупотребления приобрести только те изменения, к которым он предрасположен, из самой зародышевой ткани. «Способность этих сил, – пишет Вейсман, – оказываться на высоте измененных условий, покоится на предрасположениях зародышевой ткани (Anlago), и когда наступает отбор, последний только кажущимся образом происходит между развитыми индивидуумами, в действительности же – между сильнейшими и слабейшими зародышевыми предрасположениями. Естественный отбор только видимо оперирует с качествами готового организма, в действительности же – со скрытыми в зародышевой клетке предрасположениями этих свойств». [60. A. Weismann. Aufsutze uber Vererbung und verwandte biologische Fragen. 1892. S. 119.]

Как происходят наследственные вариации в зародышевой ткани? Они причиняются окружающим миром и свойствами организма, в котором расположены зародышевые ткани. Состояние питания организма имеет прямое влияние на состояние питания зародышевой ткани, и не исключается возможность, что и нервное состояние организма может проявлять каким-нибудь образом влияние на нервные детерминанты. Эти влияния суть большею частью только общего характера, могут однако же вызывать, может быть, и специализированные изменения, т.е. влиять на отдельные детерминанты, на форму, величину и рост их. «Это однако – нечто весьма отличное от мнения, что организм в состоянии передавать изменения, происходящие в нем, посредством внешних толчков, зародышевым клеткам таким образом, что они в наступающем поколении снова развиваются в то же время и на том же месте, как это случилось у родительского организма» (Вейсман). Только в самой зародышевой ткани варьирующие свойства могут быть упражняемы и употребляемы; посредством отбора благоприятно варьирующих индивидуумов вариация зародышевой ткани усиливается и накопляется, пока постепенно «приобретается» новое выработанное свойство. «Отбор одних только особей недостаточен для объяснения явления; должен присоединяться еще отбор между элементами зародышевой плазмы (Germinal-Selection). [61. A. Weismann. Ueber Germinal-Selection. 1896. S. 26.]

Противниками учения о предетерминации, каковы Геккель, Гаакке и Спенсер, приведен был ряд аргументов, которые, по моему мнению, во-первых, основываются на недоразумении, во-вторых, совсем не опровергают этого учения. Геккель, в предисловии к своей «Антропологии» (1891) замечает: «Когда, вместе с Вейсманом и Гальтоном, отрицают унаследование приобретенных свойств, то с этим вообще исключают и преобразовывающее влияние внешнего мира на органическую форму, ибо, когда преобразование – Umbildung – вследствие отношений существования не переносится путем унаследования, тогда оно вообще не обладает никаким филетическим значением». В. Гаакке пишет также: «если что делает организм организмом, так это – обладание приобретенными свойствами». [62. W. Haacke. Gestaltung und Vererbung. 1893.] Это – явное недоразумение. Учение о предетерминации совершенно не исключает преобразующего влияния внешнего мира и способов существования на все органические формы, а также унаследования приобретенных свойств; но все сводится к тому, чтобы показать точно, на основании физиологических опытов, как действуют те влияния и как приобретаются новые свойства.

Г. Спенсер пытался доказать «недостаточность естественного подбора», опираясь на то, что тактильная различительная чувствительность не могла произойти путем естественного отбора или путем переживания наилучше одаренного, а только путем унаследования приобретенных свойств. «Естественный отбор», – пишет он, – почти исключительно действителен во всем растительном царстве и во всем низшем животном мире, который характеризуется относительною пассивностью, но с переходом к высшим животным типам их влияния связуются в возрастающей степени с теми, которые порождаются унаследованием приобретенных свойств, пока у животных со сложным строением унаследование приобретенных свойств не станет важной, если не главной, причиной развития. [63. Biolog. Zentralblatt. S. 719.]

Возражение Спенсера, что различие осязательной чувствительности человека в руке, на губах и т.д. не могло произойти путем естественного отбора, – не основательно. Он исходит из ложных анатомических посылок. Нервный осязательный аппарат на руке человека и человекообразных обезьян, но А. Кальману, существенно не различается. Последний не нашел также никакого различия между австралийцами и неграми с одной стороны, и европейцами – с другой. Если, таким образом, не существует никакой разницы в осязательном аппарате руки между высшими и низшими расами, то каким образом случилось, что только белые расы могли произвести живопись Рафаэля и Микель-Анджело, требующую высокой различительной чувствительности? Причина лежит в том, что человеческие расовые и индивидуальные различия покоятся преобладающим образом на изменениях мозга и отборе его. Только более совершенная мозговая организация посредством физических факторов порождает и более высокую осязательную чувствительность. В руках, языке, гортани и т.д., которые у человека и обезьян анатомически и физиологически мало различаются, заложены основания для более высоких функций, которые приводятся в действие только путем более совершенной психической производительной работы. Для происхождения же способностей мозга отбор необходим, посредством ли физического или полового отбора, из которых последний, в особенности при развитии эстетических дарований и деятельности, имеет выдающееся значение.

Чтобы правильно понять процесс взаимодействия вариаций и унаследования между зародышевою тканью и организмом, должно резко различать влияния, которые могут касаться зародышевой ткани со стороны окружающей среды или со стороны организма.

Что касается повреждений или других механических воздействий, то до сих пор неизвестен еще ни один точно доказанный случай унаследования их. Природные рубцы на ушных мочках, уродства и отсутствие крайней плоти и т.п. должны всегда вновь появляться, чтобы доказать унаследование приобретенных свойств. Для нормального зоологического развития они вообще не имеют значения. Опыты Броуц-Секара, который производил у морских свинок эпилепсию перерезыванием определенных частей спинного мозга, а посредством перерезывания симпатических шейных нервов вызывал искажения в ухе и глазе и затем наблюдал те же болезни у их потомков, – опыты эти дополнительно не подтвердились. [64. М. Sommer. Die Brown-Suquardsche Meerschweinchen-Epilepsie und ihre erbliche Uebertragung. Beitroge zur pathologischen Anatomie und zur allgemeinen Pathologie. Bd. XXVII, S. 325. – Также Hill. Jahresberichte for die Fortschritte der Anatomie und Entwick lungsgeschichte. Bd. III, S. 339. – Romanes. Darwin und nach Darwin. 1895. S. 141.]

Без сомнения, существуют конституциональные причины состояния питания и нервных раздражений организма, которые действуют на зародышевую ткань и могут порождать в ней изменения. Более сильное питание порождает более здоровых и крепких индивидуумов и более многочисленные вариации. Впрочем, это в точности не известно; также мало известно и влияние нервных раздражений. Но наследственные действия ядов, проходящих в организме и могущих вредить ему, – как алкоголь, морфин и т.д., – вполне понятны, ибо здесь зародышевая ткань затрагивается непосредственно, без необходимости того, чтобы при этом вредные влияния, как в организме, так и в зародышевой ткани, специфически были бы одни и те же. Впрочем, изредка это можно наблюдать. До сих пор было загадкой, каким образом может унаследоваться «приобретенная» неврастения. Но с тех пор, однако, как узнали, что интенсивные нервные возбуждения и истощение мозга вызывают ненормальный обмен веществ и – явилась возможность допустить, что наследственная неврастения причиняется отравлением зародышевой ткани со стороны родительского организма.

Только бластогенетические, т.е. приобретенные в зародышевой ткани, вариации, – каким бы образом они ни произошли, – образуют исходный пункт для наследственных вариаций и их отбора в борьбе за существование развивающихся и выросших организмов. Упражнение и употребление органа вынуждаются врожденным предрасположением; и только поскольку существует между зародышевою тканью и организмом параллелизм расположений, поскольку влияние употребления органа передается наследственно. Влияние это выражается в переживании соответствующего индивидуума и его одинаково или еще лучше предрасположенных потомков.

Употребление и неупотребление органов играют в развитии видов и рас мощную роль, но их действия унаследуются только косвенно, т.е. посредством параллельного или прогрессивного отбора между элементами зародышевой плазмы – Germinal-Selection.

Посредством продолжительного напряженного отбора в определенном направлении может настолько усилиться идентичность свойств зародышевой ткани и организма, что достигнутая степень действия данного органа в состоянии будет служить масштабом для достоверности проявления равных свойств в новом поколении. Эта достоверность усиливается еще скрещиванием внутри данной группы и вне ее, которое исключает все чуждые физиологические влияния, действующие на зародышевую ткань при оплодотворении. Таким образом можно объяснить появление хорошей породы и даровитой семьи и указать, как путем напряженного физического и полового отбора может быть сформирован однородно и равноценно предрасположенный ряд поколений без склонности к обратному движению и вырождению и с прогрессирующей тенденцией к вариациям в раз проложенном направлении. Можно однако понять и физиологические причины, которые путем недостатка в отборе и естественном подборе расслабляют генетическую связь между личным отбором и отбором зародышевой ткани и открывают широкую дорогу возвратному движению; как и наследственному вырождению.

глава третья

ЕСТЕСТВЕННЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ

И УНАСЛЕДОВАНИЕ У ЧЕЛОВЕКА

1. Физические разновидности человека

Естественные разновидности человеческого рода включают морфологические различия рас, полов и возрастов и касаются либо всей системы органов, либо отдельных органов, либо меньших их частей.

Что касается естественных расовых различий, то, предполагая происхождение человека от высшего вида питекондов, происхождение и дифференцирование человеческого рода связаны с теми же причинами и законами естественного отбора в борьбе за существование, как происхождение органических видов вообще. Миграция и изолирование, отбор и внутригрупповое скрещивание были средствами, породившими морфологические расовые отличительные признаки, которые приспособлены к естественной окружающей среде, климату, свойствам почвы и органическому миру. Этому обстоятельству нисколько не противоречит то, что нынешнее географическое распределение рас – например в отношении цвета кожи – не всегда соответствует климату, что наиболее темные расы не всегда живут в самых жарких странах, а самые светлые – не всегда в самых холодных, – ибо нынешнее расположение и группирование рас на земной поверхности есть следствие многочисленных миграций и смещений из первоначальных обиталищ, миграций и перемещений, длительность которых находится вне всякой пропорции к тем долгим периодам, в которые некогда вызваны были цветные различия путем климатического отбора.

Не представляется необходимостью, чтобы все члены данной расы были точно сходны во всех физических признаках. Предел колебаний индивидуальных вариаций одинаково велик как и у животных видов, так и у растительных. Как бывают однообразные, бедные формами и богатые ими виды в области вариаций, так и в пределах разновидностей или рас индивидуальные колебания могут быть разнообразно велики и многочисленны, что не должно вызывать однако сомнений в единстве их происхождения. Это зависит от силы отбора и внутри-группового скрещивания, посредством которых все, не соответствующие условиям существования, варианты и их потомки забраковываются. Это действительно и для человеческих рас, и следует остерегаться поэтому тотчас судить о расовых скрещиваниях, когда не все члены расы точно соответствуют среднему типу.

Тип есть понятие морфологическое, раса – вместе с тем и генеалогическое. Одинаковые телесные образования могут выступать у различных видов животных и растений, даже когда они далеко отстоят друг т друга в системе родства. Фон Лушан принимает такие «конвергирующие образования» [65. Т.е. сходящиеся, совпадающие. Прим. перев.] даже у человека и приписывает этому существование на всем земном шаре карликовых рас, темную кожу, курчавые волосы и еще ряд других свойств, которые, иначе, рассматриваются обыкновенно как доказательство близкого расового родства.

Чтобы доставить полную ясность отношениям типа и расы, антропологическое исследование должно одновременно действовать морфологически и антропологически – с одной стороны, путем точных измерений и вычислений, определяя формы и их вариации, с другой же стороны, исходя из миграции, внутренней и внешней истории человеческой группы, выслеживая происхождение отдельных признаков и пытаясь привести в известность, произошли ли они из внутренних дифференцирований расы или путем внедрения чужой крови.

До сих пор антропологическое исследование сильно страдало от предубеждения, что естественно-научное понятие расы и филологическое и политическое понятие народа – одно и то же. Именно народы, подвергнувшиеся многим расовым смешениям, произвели среди антропологов большую путаницу понятий. Историческое понятие «немецкого – deutscben – народа», например, отлично от антропологического понятия «германской – germanischen – расы», и совершенно неверно, когда современные французы с пафосом называют себя «галльской нацией», как это часто проделывается чересчур пылкими патриотами. И у чистых рас выступают физические различия племени – Stammen, внутри племени – различия родов, а внутри родов – индивидуумов. Различия становятся тем больше, чем более естественное или общественное изолирование защищает от смешения, или чем более определенно направленный отбор представляет перевес той или другой разновидности. Таким образом получается, что многие племена в пределах одной расы образуют переход к родственной расе, или что другие племена могут дальше отойти от среднего типа.

Как следствие настоящего состояния антропологии должно принять, что существуют три большие расы: негры, монголы и кавказцы, из которых монголы с кавказцами в племенном историческом отношении гораздо менее родственны, чем негры, от которых постепенно произошли средиземные народы и северные европейцы, так как и остатки костей первобытного человека в Европе показывают также негрские признаки. Кроме этих основных рас, имеются еще многочисленные второстепенные расы, которые должны быть рассматриваемы либо как варьирующие отклонения, либо как смешанные типы. Под традиционным именем «кавказской расы» мы разумеем средиземную и северно-европейскую, или «германоидную», расу, между тем как «альпийская» раса Средней Европы, в ее несмешанном типе, должна быть рассматриваема как западная ветвь монголов.

Антропологи давно рассматривали неоднородность пигмента и формы черепа, как существенные признаки, разделяющие человеческие племена на отдельные расы. В действительности эти свойства надо признать самыми фундаментальными различиями, около которых группируются другие, и с которыми они находятся вне обходимой взаимной связи.

Различия цвета рас возникают посредством пигмента в зернистой форме, который отложен в эпидермис, в особенности в глубочайших частях мальпигиева слоя. От самого светлого желтого до самого темного коричневого существуют все переходы. Это не суть однако различные красящие вещества, но только более или менее густые выделения одного и того же пигмента. Пигмент распределен в эпидермисе клочками, по Вирхову – большею частью вокруг волосных сумок, что однако Л.Бреулем оспаривается. У брюнетов пигмент распространен по всей поверхности тела, в довольно значительном количестве; так же и у блондинов только немногие места лишены его. У суданцев и феллахов Бреул нашел кожу на спине гораздо темнее, чем на животе, впрочем же у цветных рас имеется только большее количество того же пигмента, рассеянного по всему телу. [66. L.Breul. Ueber die Verteilung des Hautpigments bei den verschiedenen Menschenrassen. Morphologische Arbeiten. Bd. VI. S. 691.] Голубые глаза бедны пигментом, так что кровь может просвечивать, что при прохождении света дает дополнительный цвет. Белокурые волосы также бедны окрашивающим веществом, откуда происходит, что темные волосы получают белокурый блеск, когда они на старости беднеют пигментом. Большинство рас имеют темные глаза, карие или почти черного цвета. Только светловолосая, белокожая северная раса имеет голубые глаза. Где такие глаза встречаются у других рас, большею частью только в незначительном числе, там они, в высшей степени вероятным образом, являются следствием первобытных этнических примешиваний. У некоторых темноглазых рас, например, у монголов, находят, хотя и редко, посветление цвета глаз до светло-карего, серого и иногда голубого. Едва ли однако можно допустить, что эти голубоглазые вариации произошли от этой расы без смешения с северно-европейской расой, как конвергирующие или параллельные образования, так как окраска волос, кожи и глаз есть один из самых замечательных примеров коррелятивных изменений, и белокурая, голубоглазая раса произошла несомненно в северных областях. Решающее однако значение имеет исторически дознанный факт, что в древнейшие эпохи Китай и Средняя Азия были наводнены полчищами северно-европейской расы. [67. Ch. de Ujfalvy. Les Aryens au Nord et au Sud de l'Hindou-Kouch. 1896. S. 25,68. G. Schwaebe. Ueber einige Probleme der physischen Anthropologie. 1893. S. 20.]

Также и различия в образовании волос устанавливаются одними исследователями, как важнейшие признаки расового различия, так как они являются, по-видимому, строго-наследственным расовым признаком. У шерстисто-волосатых отдельные волосы лентообразно сплющены и стоят на голове либо не равномерно, маленькими кустиками, как у папуасов и готтентотов, либо равномерно, как у кафров и негров. У прямоволосых рас отдельный волос в разрезе шарообразно-круглый, у жестко-волосых – гладкий и жесткий, как у монголов и индейцев, у курчаво-волосых – более или менее волнистый и кудрявый, как у австралийцев, дравидов, нубийцев и у средиземных народов. По Г.Фришу у многих американских племен волос не всегда жесткий и черный, но может обнаруживать темные тоны и волнистую форму. [68. G. Schwaebe. Ueber einige Probleme der physischen Anthropologie. 1893. S. 20.] Это – либо выступающие в небольшом числе вариации, конвергирующие образования, либо, что много вероятнее, остатки старых примесей чужих рас.

Что касается различий в длине тела, то бывают расы крупного, среднего и малого роста, причем одни суть более равномерного роста, другие – более изменчивые. Неравномерность возникла либо путем смешений, либо путем специальных условий отбора; отклоняющиеся видоизменения длины переживали и были унаследованы.

Между пропорциями тела самые важные суть отношение длины ног к длине туловища, длины ног к длине рук и отдельных костей конечностей – между собой. Монголы имеют небольшие ноги; также и евреи. У негров руки и ручные кисти длинные; напротив, бедра и верхняя часть руки относительно коротки. Рост частей тела, по правилу Канона относительно пропорциональности, представляющему абсолютную меру архитектонической красоты, находят чаще всего у белой расы в средиземноморском типе, который, по Сержи, представляет идеал эстетической телесной организации, между тем как другие присуждают высшую премию «человеческо-прекрасной формы» германской расе.

Форма таза варьирует с расовыми различиями. Продольно-овальный тазовой вход имеют австралийцы, бушмены, готтентоты, многие полинезийцы и малайцы; круглый – имеют негры, тасманийцы, новокаледонцы и многие меланезийцы; поперечно-овальный – европейцы, монголы, индейцы. Это деление Турнера относится только к мужчинам. Что касается женского таза, то еще никогда не наблюдалась у него продольно-овальная форма, но он обнаруживает всегда несколько более широкий вход, чем соответствующий мужской таз той же расы. [69. Encyklopadie der Geburtshulfe und Gynakologie. 1900. S. 146.]

Из пропорций головы выдающееся значение для развития мозга имеет отношение черепа к лицевой части. Лицевой угол Камнера, который измеряет эти пропорции в угловых градусах и определяет величину ортогнатизма и прогнатизма, тем менее, чем более челюсти превышают в своем росте лоб. Между человекообразными обезьянами горилла имеет наибольший лицевой угол, между людьми папуас – наименьший. С увеличением лицевого угла челюсти убывают в росте, между тем как подбородок увеличивается. У животных подбородок совершенно отсутствует; у человекообразных обезьян он начинается в виде маленького возвышения; у низших и доисторических человеческих рас он развит гораздо менее сильно, чем у европейцев.

По Топинару, и челюсть имеет у отдельных рас различную форму. Он различает гиперболическую челюсть, когда крылья дуг расходятся назад; параболическую, когда они расходятся менее и сойдутся только в бесконечности; челюсть в форме буквы И, когда крылья идут точно параллельно друг другу, и эллиптическую, когда они сильно сходятся. Первые две формы более благородные – обыкновенные формы у белых рас, две последние – редки и наблюдаются в особенности у черных рас. Челюсть в форме И принадлежит антропоидным обезьянам. [70. Handbuch der Zaknheilkunde. Wein. 1891. Bd. I. S. 437.]

Диаметры ширины и высоты лица стоят у отдельных рас в более или менее постоянном соотношении. Длиннолицы – негры, средиземные народы и германцы; широколицы – монголы и среди рас Европы – так называемый монголоидный или альпийский тип.

Типичным расовым отличительным признаком является также величина черепа. По Мортану, средняя емкость черепа у кавказцев – 1427 кубич. см, у эскимосов – 1410, китайцев -1345, негров – 1361, малайцев – 1328, полинезийцев – 1230. Лебон нашел у индейских париев – 1332, австралийцев – 1338, полинезийцев – 1500, древних египтян – 1500, меровингов – 1537, современных парижан – 1559. [71. Revue d'Anthropologie. 1879. P. 56.] Так обнаруживается с низших до высших рас постепенное приращение величины черепа, соответствующее росту мозга и интеллекта. Подобным образом Е. Дюбуа нашел у европейских рас на 5-10 процентов больший вес мозга, чем у негров, андамандцев, маори и североамериканских индейцев. [72. Archiv fur Anthropologie. Bd. XXV, S. 441.]

По форме черепа расы делят на долихоцефалические, мезоцефалические и брахицефалические, смотря по тому, уменьшается или увеличивается отношение поперечного диаметра к продольному. Явно-долихоцефальны средиземные народы и германцы. К брахицефалам склоняются монголы и индейцы. Существуют расы, которые обнаруживают единообразную форму черепа, и другие, которые более изменчивы. Известны брахицефальные негры и долихоцефальные монголы и индейцы. Но эти разновидности выступают только в незначительном меньшинстве. Это либо явления древнего смешения, как в другом месте светлые глаза и волосы, либо следствия частичной вариации и отбора, которые указывают на начинающееся изменение типа, что, впрочем, весьма маловероятно. Что такая широта вариации существует также у антропоидных обезьян – дознано Г. Кирхнером, который нашел в 78 черепах Hylobates concolor 58% брахицефальных, 37% мезоцефальных и 5% долихоцефальных типов, причем, конечно, не доказано, что все эти черепа принадлежат животным чистой расы. [73. G. Kirchner. Der Schadel von Hylobates concolor. 1895.]

Продольно-поперечный указатель, однако, недостаточен для характеризования формы черепа – обстоятельство, часто упускавшееся из виду и приводившее к большим заблуждениям именно при исследовании таких групп населения, которые подвергались сильным расовым смешениям.

Исследование длинноголовия и короткоголовия только по головному указателю не может дать точного объяснения относительно действительного расового построения данного народа. Бывают также ложные долихоцефалы и ложные брахицефалы, что впервые привлекло внимание Брока, Каллиньона [74. Mem. de la Soc. d'Anthropologie. 3 serie, I tome, 4 fasc. 1895.] и Уйфалви. [75. Charlos de Ujfalvy. Les Aryens au Nord et au Sud de l'Hindou-Kouch. 1896. S. 400-407.]

Каллиньон называет первых широкоголовыми или эврицефалами; последних – узкоголовыми или стеноцефалами. Широкоголовые с их узкими лицами, узкими носами, узкоголовые с их широкими лицами и широкими носами указывают, что мы имеем в этих случаях дело с дисгармоничными расовыми смешениями, почему Каллиньон определяет их также как дисгармоничных длинноголовых и короткоголовых. Широкоголовые возникают, когда при скрещивании «альпийской» и северно-европейской рас сохраняется длина долихоцефальных и ширина брахицефальных черепов, и когда они взаимно сочетаются. При узких черепах выполняется противоположный процесс смешения. С другой стороны, длина одного черепа и ширина другого могут только частично сочетаться друг с другом, так что между обеими крайностями имеют место разнообразнейшие переходы.

При антропологических статистических исследованиях необходимо поэтому сравнивать абсолютные меры длины и ширины черепа, чтобы отличать помеси от чистокровных долихоцефалов и брахицефалов.

Не исключается также возможность того, что ложная брахицефалия и ложная долихоцефалия могут быть следствиями прогрессирующей крайней вариации, таким образом, что, например, при удержании первоначальной длины черепа ширина его прибывает или убывает. В связи с этим ставился вопрос, существовали ли первоначально чистокровные «брахицефальные», или, как надо правильнее выразиться, «эврицефальные» германцы со светлыми волосами и голубыми глазами. Лично я считаю это в высшей степени невероятным, так как эврицефальные типы, насколько их можно изучать на живущих ныне, показывают сплошь очевидные следы скрещивания с альпийским типом, а именно в более темной окраске волос или в смешанном цвете глаз. В крайнем случае могло быть, что путем прогрессивной вариации и отбора возникали низшие степени брахицефалии, так что долихоцефальные элементы, либо посредством удаления, либо с помощью других социальных действий, исключались из расового процесса и тем возвышали среднюю цифру.

По исследованиям А. Вальденбурга крайняя брахицефалия должна быть отчасти понимаема, по-видимому, как признак вырождения, являющийся иногда в таких семьях, которые наследственно отягощены. Здесь она часто соединяется тогда с глухонемотой. [76. A.Waldenburg. Das isocephale blonde Rassenelement unter Halligfriesen und hudischen Taubstummen. 1902.]

Все, по настоящее время изложенные, морфологические различия касаются в равной степени мужского и женского пола. Но отдельные расы отличаются также родом и степенью второстепенных половых признаков; и у отдельных рас различия между организмом мужчины и женщины именно тем меньше, чем к более низким расам они принадлежат.

Женщины отличаются большею частью более светлой кожей, меньшим ростом и меньшим весом.

Емкость черепа у женщин меньше мужского. По Лебону разница простирается у индейских париев до 91 кубич. см, у австралийцев – 107, полинезийцев – 119, древних египтян – 134, меровингов – 165, современных парижан – 222. [77. Revue d'Anthropologie. 1879. P. 56.] Эту разницу нельзя сводить к различной величине тела, так как, по исследованиям того же ученого, средний вес мозга у 17 мужчин и 17 женщин одинаковых размеров показал среднюю разницу в 172. Различие покоится скорее на половом дифференцировании. Меньший мозг есть половая особенность и должен относиться к второстепенным половым отличительным признакам. В пользу этого говорит также то обстоятельство, что меньшая величина мозга – врожденная, что доказывается также неоспоримо тем, что черепа новорожденных мальчиков больше черепов новорожденных девочек, и в периоды всех возрастов женский мозг остается легче мужского на 10 процентов. [78. H. Weleker. Untersuchungen uber Wachstum und Bau des menschlichen Schadels. 1862. I. S. 36 u. S. 70.]

Также А.Монти нашел у новорожденных девочек окружность головы меньше на 0,5 см, чем у мальчиков. [79. Wiener Klinik. 1898. S. 308.]

По исследованиям Х.Матиегка, наименьший вес мозга, в 1000 грам., у мужчин никогда не встречается, – напротив, довольно часто встречается у женщин, между тем как высшие цифры, в 1.600-1.800 грам., наблюдаются только у мужского пола. [80. H. Matiegka. Ueber das Hirngewicht, die Schadelkapazitat und die Kopfform des Menschen. Prag. 1902. S. 7.]

Исследования Лебона и Матиегка подтверждены были Фр.Маршаном. Этот исследователь определил, что средний вес мозга женщин без исключения меньше мозга мужчин равного размера организма, и он пришел к заключению, что меньший вес мозга женщин есть выражение иной организации женского тела вообще, в которой (т.е. организации) также и мозг принимает участие. [81. F. Marchand. Ueber das Gehirngewicht des Menschen. Biolog. Zentralblatt. Bd. XXII, № 12.]

По Рудингеру и Пассету, новорожденные мальчики отличаются от девочек кроме того более широким и более высоким развитием лобных долей. [82. Archiv fur Anthropologie. Bd. XIV, S. 99.]

Вирхов и Монтогомери Вест – того мнения, что женщины склоняются более к брахицефалии; другие, напротив, как Велкер, учат, что они длинноголовее мужчины. По моим собственным наблюдениям, в пределах той же расы не существует никакой существенной разницы между обоими полами, и, как показал В.Пфицнер, в смешанном населении имеется почти абсолютное согласование в случаях и распределении долихомезо- и брахицефальных типов у обоих полов. [83. Morphologische Arbeit en. Bd VII, S. 509.]

Противоречия в результатах разысканий исследователей Л.Вильзер объясняет тем, что, по его мнению, отношение между обеими формами головы у разных рас не одно и то же. В общем, женщина стоит на несколько низшей ступени развития, чем мужчина, и когда длинноголовая раса путем восприятия чужой крови получает склонность становиться круглоголовее, женский череп будет несколько долее оказывать этому сопротивление и будет считаться более длинноголовым. [84. L. Wilser. Geschiehte und Bedeutung der Schadelmessung. Verhandl, des naturwissensch. Vereins in Heidelberg. Bd. VI, S. 459.]

Помимо величины черепа, мужские и женские черепа той же расы представляют еще иные замечательные отличительные признаки в конфигурации и формовании – modelierung – отдельных частей. Эккер обозначил, как главный отличительный признак женского черепа, плоскую макушку, образующую угол со лбом. Также надбровные дуги не так сильно выдаются вперед, как у мужчин. Однако эти различия у низших рас выражены гораздо слабее.

Между тем как у женщины большие волосы находятся только на голове, под мышками и на лобке, остальная часть кожной поверхности часто бывает покрыта тонкими шерстистыми волосами, как у ребенка, у мужчин обыкновенно гораздо больше мест, как, например, лоб, совершенно лысых. Даффнер заключает отсюда, что женщина, вследствие полного сохранения эмбриональной волосатости, так же, как и в различных других отношениях, больше сохраняет детский характер расы. [85. F. Daffner. Das Wachstum der Menschen. Anthropologische Studie. 1897. S. 47.] В подобном же смысле надо понимать многократно высказывавшийся антропологами взгляд, что женщина больше сохраняет общий расовый тип, чем мужчина.

Вторичные половые признаки не могут между тем рассматриваться, как абсолютные границы между обоими полами. Бывают разнообразные переходы и смешения этих свойств. Некоторые мужчины имеют во многих частях своего телосложения женственный тип, который часто находит также соответствующее выражение в их психическом и половом поведении.

Оба пола переживают после рождения, посредством ряда возрастных ступеней, период роста, достигнутой зрелости и обратного развития, каковые явления основываются не только на простом увеличении и уменьшении, но и на изменении пропорция органов. Еще очень мало исследовано, значительно ли друг от друга различаются законы роста и обратного развития у обоих полов в отдельных расах. Известно только, что цветные расы в общем быстрее «созревают», чем расы белые. Лучше осведомлены мы, посредством многочисленных измерений школьников рекрутов, о различиях роста между сельским и городским населением и между низшими и высшими сословиями в пределах европейской расы.

Новорожденный человек обнаруживает иные пропорции, чем взрослый. У первого преобладает величина головы и торса. Вначале нижние конечности быстро растут в сравнении с туловищем. Это отношение остается у девушки до 12 лет, у мальчика – до 15. Позже, однако, наступает противоположное явление, и верхняя часть туловища растет по отношению ко всему телу быстрее нижних конечностей. [86. Archiv fur Anthropologie. XXII, S. 24.]

В отношении всего роста организма девушки, по Паглиани, до пятнадцатого года жизни превосходят мальчиков; затем мальчики получают перевес как в длине тела, так и в весе его. [87. Thе Journal of the Anthropological Institution. London. 1888. P. 350.] Рост достигает своих высших пределов у мужчин в 25-30 лет, у женщин – приблизительно в 20 лет, причем рост в длину в сельском населении бывает несколько медленнее, чем в городском населении, а в последнем опять медленнее у рабочих и мастеровых, чем в высших классах занятий.

Развитие мускулатуры заканчивается у мужчин между 23 и 27 годами, у женщин – между 19 и 23. [88. F. Daffner. S. 89.]

В общем, в летнем полугодии имеет место более сильный рост, и именно более всего в период от 14 до 15 года жизни.

А.Монти исследовал рост окружности головы и нашел, что в 1-м году жизни она прибавляется на 9-12 сантим.; на 2-м – на 1-2; на 3-м – 1-1,5; от 3-5 лет – на 2; от 5-10 – на 1; от 10-12 – на 1; на 13-ом – на 2,6 мм., на 14-ом – 2,4 мм.; в последующие годы – все менее, так что с 20-25-летним возрастом окружность головы почти вполне выросла. [89. Wiener Klinik. 1898. S. 309.]

Что касается формы черепа, то черепной указатель (отношение продольного диаметра к поперечному) остается, по исследования Монтогомери Вест, в существенном неизмененным. [90. Archiv fur Anthropologie. XXII. S. 29.] К старости только немного прибавляется ширина, так что указатель несколько повышается. Этот замечательный старческий рост черепа есть, быть может, наследие антропоидов, ибо как оранг, так и шимпанзе указывают в старости более высокую брахицефалию, чем в молодости. [91. Zeitschrift fur Morphologie und Anthropologie. I. S. 33.]

По Брока, мозг увеличивается до 40 лет, – в два последние десятилетия, конечно, только очень мало, – затем он остается в стационарном состоянии до 50-летнего возраста, чтобы затем снова постоянно убывать. [92. Revue d'Anthropologie. 1879. P. 69.] Это убывание мозга идет параллельно убыванию величины и веса тела, равно как обратному развитию всех прочих органов.

2. Генеалогия и статистика унаследования

Видовые качества человека унаследуются с тем же самым постоянством, как и отличительные признаки всякого другого вида органических существ. Структура и физиологические функции его организма, специфические способности его духа, социальные побуждения, дарования языка и разума унаследуются постоянно всеми членами, за исключением тех случаев, которые явно должны быть рассматриваемы как болезненные.

О роде и действительности наследственности у человека высказывались различные и часто прямо противоположные взгляды. Между тем как в настоящее время большинство антропологов убеждены в могуществе унаследования, Томас Бокль еще почти полвека назад, во введении к своей «Истории цивилизации в Англии», вообще подвергнул сомнению действительность естественного унаследования у человека, насколько дело идет о специальных явлениях. Он писал: «Мы часто слышим о наследственных талантах, наследственных пороках и наследственных добродетелях; кто, однако, подвергнет критическому исследованию такие рассказы, тот найдет, что мы не имеем никакого доказательства их достоверности. Способ, которым существование наследственности обыкновенно доказывается, в высшей степени нелогичен; обыкновенно собирают примеры душевных особенностей у отца и его детей и заключают отсюда, что эти особенности унаследованы. Мы должны спрашивать не только, сколько бывает случаев наследственных талантов, но также, сколько случаев, где такие особенности не были наследственны. Эти соображения должны нас удерживать от доверия к уверениям в существовании наследственного помешательства и наследственного самоубийства. То же самое действительно для наследственных болезней и еще более – для наследственных пороков и добродетелей, – ибо нравственные явления не так заботливо исследовались, как физиологические, и наши заключения о них, следовательно, еще менее надежны».

Удивительно, что, несмотря на это, Бокль называл свой метод исторического исследования естественнонаучным. Конечно, он был только постольку естественнонаучным, поскольку он все виды развития приписывал среде и статистической закономерности. Между тем его взгляд в высшей степени многозначителен для мощного переворота, совершившегося со времени выступления Дарвина, в понимании истории человеческого рода. В последние десятилетия явления естественной вариации и унаследования основательнее исследованы, так что унаследование должно теперь всегда рассматриваться как самая общая и необходимая функция всех органических существований, также и человеческого организма. Надо однако остерегаться видеть в унаследовании только индивидуальный и прямой случай перенесения свойств родителей на детей. Унаследование есть скорее явление генеалогическое, сложная система органических причин и влияний, над которой господствуют многочисленные правила. Большинство вышеизложенных общих законов унаследования действуют также и у человека. В особенности надо заметить, что унаследование может быть прямым, непрямым и боковым – коллятераль-ным; что сходство часто обнаруживает себя только в определенном возрасте; что оно может быть односторонним или скрещенным, полным, частичным или, наконец, смешанным, ослабляющим или усиливающим унаследованные свойства.

Унаследование специфических признаков, т.е. таких, которые дифференцируются за пределами видовых и расовых свойств, фамильно и индивидуально, бросается в глаза только в особенных и редких свойствах, между тем как в повседневных нормальных случаях это легко не замечается. Надо, однако, согласиться с Дарвином, когда он пишет, что если редкие и необыкновенные изменения телесной организации действительно унаследуются, менее необыкновенные и необычные изменения надо еще более признавать наследственными: быть может, даже, было бы правильнее признавать наследственным каждое характерное свойство и, наоборот, неунаследование этого свойства рассматривать как аномалию».

Естественные особенности и способности у человека – либо врожденные, либо приобретенные. Врожденные покоятся на наследовании от предков или на самопроизвольно выступающей вариации зародышевой ткани, которая может принять наследственный или ненаследственный характер. Последнее деление имеет величайшую важность, ибо, между тем как случайно выступающие и индивидуально приобретенные особенности едва ли играют более значительную роль в физиологической истории человеческого рода, наследственные видоизменения, напротив, имеют выдающееся значение для сохранения, прогрессирования либо вырождения органического существования рас.

Антропометрия и антропометрическая статистика исследуют посредством точных методов типичные формы и размеры в органическом существовании человеческого рода соответственно расе, полу, возрасту, классу и занятию. Антропометрическо-статистическое исследование заключается в особых измерениях высоты тела, объема грудной клетки, веса, мускульной силы и размеров тела. Полученный таким способом из возможно больших рядов индивидуумов средний тип есть так названные Кетле, «средний человек», вокруг которого все отклонения до самых крайних границ располагаются постепенно. Этим путем получается масштаб для органического постоянства поколений или группы индивидуумов, являющийся прочным исходным пунктом для суждения об унаследовании телесных признаков. Таким путем сравнения получается возможность определить, передается ли сумма особенностей от одного поколения к другому постоянно и в неизмененном виде или же в них наступили изменения, которые унаследуются далее. Этот метод также важен в том отношении, что при расовых смешениях он может показать, какой тип всецело или частично преобладает в своих признаках. Антропометрическая статистика должна охватывать по крайней мере три поколения – прародителей, родителей и детей, так как только во многих ступенях родства вся наследственная масса – Erbmasse – передается всецело.

В то время как статистическое изыскание открывает унаследование средних свойств замкнутой группы, метод генеалогический исследует личные – personlichen – отношения происхождения отдельных единиц. Он исследует, на основании родословных таблиц и родословных дерев, унаследование внутри более тесного круга кровного родства, в пределах семьи. Бывают в действительности семейные типы как в физическом, так и в духовном и патологическом отношении, особенности которых неизменно унаследуются. Многочисленные заблуждения в утверждении и отрицании наследственных семейных типов основываются большею частью на том, что не различают семьи как органическо-антропологической единицы, от ее социальной или юридической формы.

‹Принцип унаследования, – пишет О. Лоренц, – так, как он разъясняется различными теориями, противоположен понятию семьи. [93. В действительности не существует происхождения от одной семьи.] Каждый человек, вообще каждое половым образом возникшее индивидуальное существо, есть продукт неизвестного и неизмеренного числа составных семейных связей». [94. Lehrbuch der gesammten wissenschaftlichen Genealogie. 1898. S. 393.] Лоренц поэтому полагает, что надо отрицать вообще значение семьи с антропологической и физиологической точки зрения для законов унаследования. В этом он однако слишком далеко зашел. Фамильные связи не неисчислимы, так как посредством так называемого «редукционного деления» зародышевые клетки предковой плазмы отчасти выключаются, так что в каждом индивидууме в общем встречаются только семейные связи родителей и прародителей и только редко – более отдаленных предков.

Исходя из юридическо-социального понятия семьи, можно придти с точки зрения «отцовского права», к совершенно иным результатам в отношении унаследования семейных особенностей, чем с точки зрения материнского правового определения родства. Все исследования Ф. Гальтона о «Наследственности таланта» построены только по отцовскому правовому родству, поэтому они по меньшей мере очень односторонни. Не построение отцовского правового или материнского правового родословного дерева, но только таблица предков может доставить исследованию точный эмпирический материал унаследования, так как она восстановляет обратно родителей, четырех прародителей, восемь пра-прародителей и т.д. и этим делает возможным обзор всех, для каждого отдельного существа, действительно-наличной, совокупной наследственной массы – Erbmasse. «Только родословная таблица, – говорит Ф.Мартиус, – делает нас свободными от образованного по одностороннему отцовскому праву понятия семьи и допускает принятие в расчет наследственной массы материнского происхождения, равной также отцовской». [95. Aerztlicher Zentralanzeiger. XVI. S. 423.]

Непрерывность семейных типов в морфологическом и физиологическом смысле не идентична с социальным понятием об отцовско-правовым образом организованном семейном единстве. При оплодотворении двух зародышевых клеток возможны вообще три случая. Либо берет перевес непрерывность свойств мужского племени, либо женского, либо между обоими наступает смешение различной степени. Здесь приходит в действие закон устойчивых либо преобладающих форм. Так объясняется часто наблюдавшееся явление, что известные отличительные признаки, путем унаследования в мужском роде, сохраняются целый ряд поколений неизмененными, что вследствие совпадения с представлением об отцовско-правовой семье, совсем особенно бросается в глаза как унаследование семейного типа. Что непрерывное унаследование столь же часто наблюдается и в женском роде -это вне всякого сомнения.

Антропологическая генеалогия известных семейств правителей, художников и ученых дает наилучшим образом разъяснения относительно этих правил унаследования. Например, отцовская наследственная масса преобладает в семье Габсбургов, Бахов, Бурноралли, выдающейся английской фамилии Тревильянс, чья история допускает точное прослеживание в течение многих столетий. [96. H. Locher-Wild. Familien-Anlage und Erblichkeit. 1874. S. 279-280.]

Наиболее поучительные примеры опубликовал Т.Цихи в своих исследованиях о «семейном типе и семейном сходстве в княжеских домах». [97. Korrespondenzblatt der Deutschen Gesellschaft fur Anthropologie. Bd. XXIV.] Цихи обладает более чем 4000 эстампами, литографиями и гравюрами, которые изображают все царствующие дома Европы и генеалогически так расположены, что можно проследить отдельные семьи от поколения к поколению. Чтобы показать, как фамильный тип сохраняется или изменяется в ряду поколений, Цихи выбрал из своего богатого собрания Габсбургов и Бурбонов – два рода, которые в антропологическом отношении показывают совсем различные явления наследственности. В то время как у Габсбургов тип остается одинаковым и передается почти без исключения от отца к сыну, у Бурбонов, напротив, сходство лица надо искать в материнских семьях.

Носителем первоначального типа Габсбургов граф Цихи называет Карла V, чья узкая, длинная голова, худощавое, овальное лицо и тонкий, но сильный, несколько искривленный, ястребиный нос – чрезвычайно характеристичны; далее, бросается у него в глаза узкая верхняя губа и выдающаяся, но не отвисающая нижняя губа, что придает рту всегда сжатый вид. Совершенно тот же тип находится у его потомков, Филиппа II, Филиппа III, Филиппа IV и брата его, Карлоса. Очень замечательно лицо последнего отпрыска этого рода, Карла II испанского, черты лица которого суть простое повторение физиономии его пра-прадеда Карла V. В то же время видно, как Габсбурги испанской линии постепенно слабеют и приобретают болезненный вид, угаснув с Карлом II. Что касается второй линии Габсбургов, брата карла V, императора Фердинанда II и его потомков, то и эти – именно император Рудольф II, Матфий, затем второй сын Фердинанда I – представляют тот же тип, как их испанские кузены, но эти Габсбурги несравненно мощнее и сильнее: это – племя богатырей; и почти то же обнаруживается и у младшей линии Габсбургов, императоров Фердинанда II, III и IV. После Леопольда I разом наступает большая перемена типа Габсбургов. Его сыновья, императоры Иосиф I и Карл VI, не имеют ничего из старого габсбургского типа. Они все – как бы вылитый портрет своей матери, императрицы Элеоноры-Магдалины, дочери курфюрста Пфальц-Нойбурга. Карл VI был последним в своем роде. Его дочь, Мария-Терезия, не имела ничего из габсбургского типа: она походит на свою мать Елизавету Брауншвейгскую, и с того времени в Габсбургском доме укоренилась новая, но опять-таки постоянная черта.

Постоянство типа замечается также у Бурбонов с тем различием, что у каждого отдельного сочлена этой семьи можно доказать сходство с его материнскими предками. Так, Людовик XIII не имеет ничего из черт характерной головы Генриха IV и является портретом своей матери Марии Медичи, между тем как Людовик XIV похож отчасти на свою мать Анну Австрийскую, отчасти на свою бабку Марию Медичи. Людовик XV – опять-таки портрет своей матери, прелестной принцессы Савойской. Очень любопытно, что король-буржуа, Луи-Филипп, является копией Людовика XIV, а герцог Намюрский имеет совершенно черты Генриха IV, и, наконец, что часовщик Наундорф, который выдавал себя за сына несчастного Людовика XVI, весьма похож на него, имея в то же время красноватые веки, подобно Марии-Антуанетте.

Постоянство типа в мужском и женском поколении или смешение двух типов может наблюдаться в каждой семье. Особенно большое значение имеет господство того или другого правила унаследования во влиятельных и выдающихся семьях, которые играют решающую роль в политической и духовной жизни какой-либо нации. История наследственности царствующих фамилий показывает, что для понимания политических событий имеет большую важность вопрос, сохраняются ли в мужском поколении характерные качества семейного типа, как – плодовитость, долговечность и духовная даровитость либо болезненные предрасположения, или тип меняется с каждым новым поколением. Династическое наследование по мужской линии находят тут масштаб своей социальной и культурной ценности.

Для генеалогического исследования фамильных и расовых типов имеет большую важность то, что наблюдения над фактами и законами, равно как и над основными физиологическими положениями унаследования, показали как ошибочно обычное слово «смешение крови» – «Blut-Mischung» и как фантастична та теория унаследования, которая основывается на странном представлении, будто при расовых и фамильных скрещиваниях имеет место механическое и равномерное распределение свойств. Пробовали ведь ученые – с которыми в их исторической роли надо однако считаться – исчислить, сколько «миллионов капель крови» дедов и прадедов течет в жилах какого-нибудь правителя! Также не обоснованы, приводимые против расовой теории – Rassetheorie, арифметические доказательства, посредством которых предполагается подтвердить, что вследствие многочисленных скрещиваний в прошлом не может быть больше никакой «чистой расы». Дознано, однако, что в смешанных расах бывают всегда «очистки от примесей» – «Entmischungen», что типы сопротивляются до известной степени слиянию, и что элементы чуждых рас, когда они не слишком многочисленны, через много поколений снова могут быть совершенно выключены из расового плазматического процесса зародышевой ткани. Классическим примером этого могут служить египтяне, которые, как показал Прюнер-Бей, несмотря на преходящие смешения с неграми, семитами, греками и турками, сохранили свой старый расовый тип неизмененным.

3. Унаследование скелета

Скелет есть та система органов, которая дает позвоночному животному – следовательно, и человеку, которого можно обозначить как «говорящее позвоночное животное» – его характеристичное сложение; поэтому-то скелет и представляет особенный интерес в вопросе унаследования.

Что касается унаследования величины тела, то его средняя, для расы характеристичная, мера сохраняется неизменной. Даже когда один слой населения составлен из неодинаково рослых индивидуумов, то и здесь, по Ф. Гальтону, существует правильность в унаследовании, так что отношение между крупными и маленькими индивидуумами испытывает едва заметное изменение, и в том случае даже, если рослые не всегда порождают рослых, а малорослые – малорослых. Также мало изменяется числовое отношение между тяжеловесными и маловесными, сильными и слабыми. [98. F. Galton. Natural Inheritance. P. 116.]

Но это правило действительно – как и для всех прочих органов тела – только для групп, замкнутых и подверженных неизменным условиям существования, – ибо многие явления указывают на то, что в продолжение некоторого числа поколений может иметь место заметное изменение или периодическое колебание в длине тела населения, произойдет ли это путем примесей чужих рас или посредством одностороннего отбора с последующим внутри-групповым скрещиванием – inzucht.

Особенности нежного или грубого строения костей приобретаются не путем индивидуальной легкой или напряженной работы, но, скорее, указывают наследственное семейное предрасположение, которое вполне независимо от телесных усилий или питания, и явно сохраняются в течение всей жизни. Можно наблюдать семьи, в которых часть детей обнаруживает стройный рост тела с тонкими костями, а другая часть имеет лицо с толстыми, плотными и неуклюжими костями, и это просто напросто объясняется тем, что сами родители обладают различными типами костей. Унаследование узкой и широкой руки – явление, бросающееся в глаза даже лицам несведущим.

Но не только величина и построение костей наследственны: О.Аммон показал на некоторых типичных случаях, путем точных измерений, также примеры унаследования длинных и коротких ног, также рук и всех других размеров отдельных частей тела. [99. О. Ammon. Naturliche Auslese beim Menschen. 1893. S. 11-18.]

Где люди малого и большого роста смешиваются при размножении, там возникают по временам своеобразные помесные формы. По исследованиям Мейснера, грудная клетка и плечевой пояс низкорослого могут покоиться на тазе и тазовом поясе высокорослого, даже грудная клетка чрезмерно малорослого – на тазе чрезмерно рослого. В других же случаях на двух гигантских ногах сидит верхнее туловище мальчика, или на двух карликовых нижних конечностях посажен длинный торс. [100. Die Korpergrosse der Wehrpflichigen im Gebiete der Unterelbe. Archiv fur Anthropologie. Bd. XVIII. S. 101.]

Было выше указано, что различным расам принадлежит специфическая наследственная форма таза. Интересны исследования С.Штраца об явлениях унаследования таза при смешении яванской расы с европейцами. Поперечный диаметр яванского таза на три сантиметра короче среднего европейского таза, и, кроме того, тазовой вход у первого имеет круглую форму. Бросается в глаза более всего то обстоятельство, что у метисов из всех расовых особенностей более всего сохраняется круглая форма таза. У одной молодой женщины, например, которая происходила в пятом поколении от яванской матери и отличалась замечательно белой и нежной кожей и красивыми белокурыми волосами, имелся типичный круглый таз. Яванский таз обладает, таким образом, не только большою устойчивостью, но и превосходящею силою упорного проведения своих черт. Из прочих расовых особенностей тонко-построенные члены тела и большая подвижность суставов выдают и в позднейших поколениях яванскую кровь. [101. С. Н. Stratz. Die Frauen auf Java. 1897. S. 14-16.]

Важнейшим признаком расового различия считается наследственная форма черепа. В настоящее время существует только немного народов, состоящих из вполне чистокровных индивидуумов, и которые в то же время прошли богатую событиями историю, которая, как известно, беспорядочно множит расы. Однако первоначально существовали чистые расы и обладали единой формой черепа в пределах более тесных границ вариаций, так что везде, где находят крайне отклоняющиеся формы черепа в одной и той же человеческой группе, следует заключать о смешении крови с чужими расами.

Насколько форма черепа есть врожденная и наследственная расовая или семейная особенность, показывают исследования О.Шоффера над фетальной (зародышевой) долихоцефалией и брахицефалией. Явственно заметно, что в эмбриональном предрасположении с самого начала имеются определенные длинноголовые и короткоголовые формы головы, и что они пребывают таковыми в течение всей зародышевой жизни до рождения. [102. Zeitschrift fur Geburtshulfe und Gynakologie. Bd. XXXV. S. 53.]

В течение своего индивидуального развития череп подвержен количественным изменениям роста, которые, однако, не имеют никакого преобразующего влияния на врожденную типичную форму головы. Не бывает совсем превращения брахицефального черепа в долихоцефальный, тем не менее форма черепа не есть нечто безусловно неподвижное. Но изменения касаются только более тонких дифференцирования и моделирования отдельных частей черепа, например, формирование типично мужских черт из детского черепа.

По исследованиям В.Пфицнера, продольно-поперечный головной указатель постоянен в течение всей жизни. Он определил при статистико-антропологической описи группы различных возрастов, что отдельные указатели, которые колебались между 70 и 100, не изменялись. [103. Zeitschrift fur Morphologie und Anthropologie. Bd. I. S. 372.] Постоянство черепной формы подтверждено также посредством многолетних измерений на одном и том же индивидууме и другими исследователями, например, О.Аммоном.

Что касается форм черепа при соединении двух различных типов, то относительно этого имеются наблюдения над метисами далеко отстоящих друг от друга рас, затем также наблюдения над членами отдельных семейств, в которых соединены германские и альпийские расовые элементы.

У метисов от белого отца и австралийской матери находят рядом с охро-желтой кожей светлые, до темно-коричневого, волосы, совсем не выдающиеся брови, широкий и плоский нос, менее выступающие скулы. Череп составляет середину между австралийским и европейским черепом. [104. Zeitschrift fur Ethnologie. Bd. XXIX, S. 514.]

Б.Хаген привлек внимание на то обстоятельство, что длина черепа у меланезийских метисов, как и длина лица, изменяется таким образом, что удлинение лица является специфическим признаком смешения. У метисов первой степени, от индейского отца и малайской матери, преобладает элемент материнский. Длина и ширина мезоцефального черепа остаются почти теми же. У метисов второй степени, где преобладает индейский элемент, длина черепа значительно увеличивается. В следующем поколении этой крови, при новом прибавлении индейской крови, череп становится все уже и длиннее, так что ее влияние усиливается. [105. В. Hagen. Anthropologischer Atlas ostasiatischer und melanesischer Volker. 1899.]

Как при скрещивании короткоголовых и длинноголовых рас могут возникнуть метисные продукты формы черепа, так бывает и с лицевыми костями. По Ф.Боасу, метисы отличаются от чистокровных индейцев меньшей шириной своего лица, а именно: разница в средней ширине лица между индейцами и метисами только наполовину так велика, как разница между метисами и белыми, между чистокровными индейцами и индейцами – на три четверти; тут различие гораздо меньше, чем между индейцами на три четверти и индейцами на три восьмых. [106. Verhandlungen der Berliner Gesellschaft fur Anthropologie. Bd. XXVII. S. 336-411.]

Между тем как при смешении далеко отстоящих друг от друга рас, согласно общим законам унаследования, наступает большею частью слияние характерных особенностей, при соединениях, происходящих внутри той же или близко-стоящих рас, замечается большею частью постоянство индивидуальных и расовых форм черепа. Появляются выше характеризованные «деци-дированные» типы.

Ф.Боас при своих измерениях над индейскими племенами Северной Америки сделал наблюдение, что белла-кулла Британской Колумбии долгое время смешивались с атапасками и гаэль-цуками. Измерения черепа дают возможность узнать между ними две различные длины голов, причем высота роста и формы лица совпадают с различиями черепа. Из этого следует, что индейские племена Колумбии составлены из двух различных рас, которые в течение времени смешались. Тем не менее не возникло никакой своеобразной смешанной расы, но отдельные типы остаются всегда явственно различными. [107. Globus. Bd. LIX. S. 381.]

Подобную же устойчивость длинных и коротких черепов с древнейших времен, с конца диллювиальной формации, показали Лолльман и Картфаж у европейских рас.

При унаследовании формы черепа внутри той же семьи, родители которой принадлежат с одной стороны к длинноголовому типу, а с другой – к короткоголовому, оказывается, что черепы детей возвращаются то к типу одного из родителей, то к типу другого, то к типу прародителей; если же смешение типов имело место интенсивно в продолжение большего числа поколений, возникают настоящие слияния и продукты смешения между обеими формами.

А. Гоннер нашел спустя месяц после рождения только у 24% череп той же категории, как и у обоих родителей, когда оба последние были либо брахицефальны, либо долихоцефальны. [108. Zeitschrift fur Geburtshilfe und Gynakologie. Bd. XXXVII. Ueber Vererbung der Form und Grosse des Schadels.] Далее, спустя месяц после рождения имели только 26% одинаковую форму черепа и 6% – одинаковый указатель с отцом. Гоннер полагает, что позже отношение становится благоприятнее, когда наступившие вследствие механизма родов изменения вполне выравниваются. Это относительнот незначительное сходство между формами черепа родителей и детей основывается на том, что череп дитяти не всегда есть продукт черепа обоих родителей, но тут могут также выступать качества дедов и боковых родственников или более отдаленных предков. Любопытный пример, как форма черепа бабки может быть снова найдена у внуков, приводит Отто Аммон: одна женщина имеет черепной указатель 90, между тем как у ее семерых детей получились указатели от 80 до 84, и, следовательно, они далеко отстали от нее, что надо, конечно, отнести к влиянию черепа их отца. Высокий черепной указатель, 90, возвращается, однако ж, снова у некоторых из ее внуков, без возможности объяснить это влиянием их родителей, так как последние обладают только указателями от 79 до 83.

Если череп имеет в общем устойчивую форму, которая передается наследственно, то все-таки его наследственные части, как было показано, при смешении далеко отстоящих рас отделяются от взаимной связи и подвергаются частичным слияниям. То же самое случается также у близко стоящих рас, как у круглоголовых брюнетов и длинноголовых блондинов в Европе, когда происходит интенсивное смешение, так что возникают средние -мезоцефальные формы. Могут также возникнуть таким образом дисгармоничные образования – например, череп с узким лбом и широким затылком, или с круглым основанием и продолговатым сводом, или длинное лицо с круглым черепом и наоборот. Могут также отдельные черепные кости сливаться друг с другом и вызывать среднюю форму. Среди случаев, наблюдавшихся мною, находилась семья, в которой мать имела продолговатый сводообразный череп, отец – типичный круглый череп. Часть многочисленных их детей пошла совсем в отца, часть – совсем в мать, двое же представляли среднюю форму, так как их череп имел такую форму, которая занимала как раз середину между отцовской и материнской формами.

Различия размеров черепа представляют наследственную характерную черту расовых типов. Помеси могут унаследовать среднюю величину головы, как следует из сообщения, что на Сандвичевых островах туземные дети рождаются очень легко; но когда роды представляют некоторые затруднения, то мать угадывает, что это будет полубелое дитя, так как она знает, что последние имеют большую голову.

Что касается унаследования величины головы в пределах той же семьи, то большая голова дитяти отнюдь не всегда обязательно, соответствует таковой же голове одного из родителей. Когда же, однако, оба родителя имеют одинаково большую, среднюю или малую голову, то, по А. Гоннеру, должно ожидать у ребенка такую же голову. Когда один из родителей обладает необычайно большой или маленькой головой, тогда подобная особенность выступает у ребенка приблизительно только в половине случаев.

Что величина черепа есть врожденная и наследственная особенность, показали также исследования Штехбергера и Гекмана.

Штехбергер нашел, что окружность черепа новорожденных находится в определенном отношении к сумме окружностей обоих родительских черепов. Он делил детей в отношении черепной окружности на: 1) большеголовых, от 36 см. головной окружности и выше; 2) среднеголовых, в 34,5-35,5 см.; 3) малоголовых, от 34 см. и ниже. Он выяснил затем, что 48,5 процентов первого класса происходят от родителей, чья черепная окружность имела 113 см. и более, 25% – от родителей с 112-112,5 см., и что остальные почти равномерно распределились на родителей, чья черепная окружность в общем имела 110-111,5 см., и меньше 110 см. Родители, черепная окружность которых имела только 109,5 см., совсем не имели большеголового ребенка, среднеголовых – четыре случая. Малоголовые дети, только с 38,5 см. окружности, распределялись все вместе между родителями с 108 см и ниже. [109. Zentralblatt fur Gynakologie. 1878. № 20. S. 479.]

И.Гекман [110. J. Heckmann. Ueber das Verhaltnis des Kopfes des Neugeborenen zum Kopf der Mutter. 1896. S. 51.] нашел сходную связь между величиной черепа матери и детей, как показывает нижеследующая таблица:

Средняя цифра черепной окружности

у матери: см. у ребенка: см.

до 52 34,51

52-53 35,15

53-54 35,01

54-55 34,64

55-56 35,37

Средняя цифра указателя емкости черепа

у матери: см. у ребенка: см.

до 79 51,91

79-80 52,12

80-81 51,37

81-82 52,05

82-83 52,50

83-84 52,56

Отчетливее всего обнаруживается унаследование величины головы в меньших и больших цифрах. Еще отчетливее бы это выяснилось, если бы не только мать, но оба родителя или даже четыре прародителя и, при известных обстоятельствах, еще более отдаленные предки или боковые родственники были бы привлечены для сравнения.

Что величина головы есть врожденная особенная особенность, показывает также закон роста черепа. Так как последний до полных шести лет достигает в среднем окружности в 50,8 см, следовательно, позже увеличивается только на несколько сантиметров, – то большая часть в превосходстве головной окружности должна быть отнесена на долю наследственного предрасположения. Питание и упражнение играют второстепенную роль и только, может быть, в очень немногих случаях имеют большее значение.

4. Унаследование пигментной системы

Различия в окраске кожи, волос и глаз суть наследственные характерные расовые признаки, которые при скрещиваниях подвергаются многочисленным степеням и оттенкам смешения.

При скрещивании далеко отстоящих рас чаще возникает средняя окраска кожи; она сохраняется также при скрещивании близко стоящих разновидностей, как, например, при смешении белокурых и смуглых европейских рас, и только в редких случаях замечается потемнение или посветление, но белая кожа имеет в этих смешениях более крепкую наследственную силу, чем темная кожа.

Бонафорд сообщает о скрещивании одной негритянки с одним белым мавром, плодом чего была дочь, которая от матери унаследовала вздутые губы и прогнатизм нижней челюсти, в прочих же формах тела, в особенности в окраске кожи, уподоблялась отцу. От брака этой дочери с одним негром произошло настоящее негритянское дитя, с окраской кожи отца и с формами тела своей бабки с материнской стороны. Другой случай относился к одной белокурой мулатке, происходившей от брака негроподоб-но-окрашенного отца со светлою матерью с правильными чертами; и, со своей стороны, она вышла замуж за очень смуглого парижанина кавказского происхождения. Из троих детей от этого брака первое и третье обладали очень белым цветом кожи и ничуть не напоминали негра, между тем как второй ребенок, напротив, был очень темен, обнаруживал приплюснутый нос и соответствующие скулы, – коротко говоря, представлял полный портрет негра. [111. Archiv fur Anthropologie. Bd. XX. S. 113.]

В Перу скрещивания между белыми, неграми и индейцами в течение времени так усложнились, что теперь различают, вообще, два больших класса помесей, смотря по тому, дают ли курчавые или кудрявые волосы возможность узнать происхождение от черного, или жесткий волос и прочее образование лица и тела указывают, что тут имело место только смешение белой и индейской крови с преобладанием последней. Первые называются zambos, последние – cholos. От cholos отличаются chinos, имеющие жесткие индейские волосы, у которых, однако, легкая волнистость последних, как и темная окраска кожи, указывает, что при их образовании воздействовало также некоторое количество черной крови. Китайские помеси похожи на cholos окраской кожи и качеством волос; кроме того, их тотчас узнают по форме глаз. Последние, хотя и не расположены косо, однако более плоско лежат в глазницах, и внутренний угол их без исключения покрыт маленькой кожной складкой, которая связывает веки, как мостом. [112. Е. W. Middendorf. Peru, Beobachtungen und Studien uber das Land und seine Bewohner. Bd. I. 1893. S. 234 u. 250.]

При таком «кровном хаосе» – Blutchaos – должны, естественно, возникать самые необыкновенные комбинации и явления обратного движения – Ruckschlage. Миддендорф наблюдал семью одного немца в Перу, вступившего в брак с красивой chino, имевшей красивые, длинные, почти гладкие волосы. Четверо из его детей походили на него, имели несколько желтоватые лица и белокурые, гладкие волосы, между тем как самое младшее дитя было совершенно бело, в остальных же отношениях имело негритянские черты и красноватые шерстистые волосы.

При смешениях негритянская раса показывает гораздо более крепкую и постоянную настойчивость проведения своих черт, нежели индейская раса, которая во многих отношениях стоит ближе к белой расе. Именно в Мексике сделали наблюдение, что потомки от связи белого отца с quatrogenia, т.е. потомком в четвертом поколении от брака белых отцов и одной помеси -индиянки, вполне соответствуют белому типу, между тем как в том же поколении связь с женщиной, происходящей от негритянской крови, порождает продукт, который более или менее шерстистыми волосами и строением лица напоминает все же негра. [113. Ed. Muhlenpfordt. Versuch einer getreuen Schilderung der Republik Mejiko. Bd. I. S. 109.] Сходные случаи возвратного движения, как в Перу, наблюдаются также в Мексике, где их называют детьми возвратного унаследования» – hijos de salto atras, потому что они вместо того, чтобы приближаться к белой расе, возвращаются к цветной. К тому же ряду замечательных случаев обратного движения принадлежит наблюдавшийся Катрфажем и часто приводимый случай, где черный, происходивший от белого, дед которого равным образом был черным, породил с одной черной рабыней совершенно белую дочь. Это, основывающееся на скрытом унаследовании, явление возвратного движения наблюдается также у животных. Когда спариваются, например, черные и белые овцы, то большею частью появляются либо черные, либо белые. Если такая белая овца, происшедшая от смешанных родителей, будет оплодотворена белым бараном, то от нее может родиться черный барашек.

Особенно сильную наследственную устойчивость имеет, по-видимому, также китайская раса. У потомков китайцев и природных яванок китайская кровь отличается своею живучестью. У детей европейца и дочери китайца и яванки – которая (т.е. дочь) отличается большею частью большой красотой, нежной кожей, маленькими руками и ногами – можно спустя много поколений заметить влияние китайской крови. [114. С.Н. Stratz. Die Frauen auf Java. 1897. S. 5.]

Неодинаковые по форме, содержанию пигмента и своему положению волосы рас обыкновенно сохраняют большею частью при смешении свой устойчивый тип. Но наступают и настоящие клеточные слияния.

При скрещивании негритянской крови с египетской расой дети в первом поколении имеют негритянские волосы при темноватой окраске кожи. Но уже во втором поколении волосы делаются гладкими и во всем сравниваются с египетскими. [115. F. Prunner-Bey. Aegyptens Naturgeschichte und Anthropologie. 1897. S. 91.]

Замечательны явления скрещивания самоанки и белого, когда первые дети наследуют преобладающим образом расовые особенности отца. Между тем как у позднейших детей, по-видимому, преобладает прогрессирующим образом материнский элемент. Черные, шелковисто-мягкие, редко жесткие, волосы и темные глаза обнаруживаются, напротив, сначала и также в течение целых поколений как постоянный наследственный признак. [116. Zeitschrift fur Ethnologie. Bd. XXVIII. S. 101-145.]

Доктор И.Бергольц нашел, что при смешении белой расы с негритянской или индейской расой выступает следующее отношение, и притом более или менее постоянно: «Качества кожи зависят от мужчины; качества волос и окраски – от женщины. Резкая блондинка-мекленбургка порождает, например, с негром – как я иногда наблюдал – ребенка с настоящей темной кожей, конечно, менее темной, чем у негра; волосы же, напротив, почти гладкие и белокурые, подобно мекленбургской белокурой голове. Белый порождает со цветной женщиной очень светлое дитя, но большею частью с темными, курчавыми волосами и почти всегда с черными глазами». [117. Archiv fur Anthropologie. Bd. V. S. 131.]

Что отдельные волосы могут быть составлены из наследственных элементов различных рас, показано вышеупомянутыми экспериментами Лапужа над животными. По-видимому то же самое наблюдается и у человека. Шерстистый волос негра делает, по словам Миддендорфа, волос европейца мелкокудрявым или курчавым, но сам посредством толстого и жесткого индейского волоса становится волнистым и почти гладким. По сообщению Ж.Фриша, изжелта-серый блеск на курчавых белокурых волосах буров Южной Африки выдает цветную примесь. [118. Verhandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. Bd. VIII. S. 81.] Вообще негритянский волос обладает, по-видимому, устойчивой силой наследственности. При смешениях негров с полинезийской расой темная окраска кожи и курчавые волосы сохраняются до третьего поколения. [119. H. Gros. Bulletin de la Societe d'Anthropologie. 1896. Bd. VII. S. 144.]

При смешении белокурого и смуглого типов европейских рас случается, что дитя рождается с черными или белокурыми волосами. Но они скоро выпадают, чтобы дать место противоположному цвету, причем нередко тогда случается, что белокурые волосы становятся потом темнее и даже совсем черными. Этим можно также объяснить часто производившееся наблюдение, что в Германии более светлые волосы чаше наблюдаются у детей, чем у взрослых. Согласно изысканиям В.Пфицнера, волосы на голове получают только к сорока годам свою окончательную окраску. В исследованных им случаях было в первые два года жизни приблизительно 87% белокуро-волосых, в 20 лет – 40%, после сорока лет – приблизительно 17%. Из светлоглазых остается белокурыми одна треть, из темноглазых – только одна двенадцатая часть. [120. Zeitschrift fur Morphologie und Anthropologie. Bd. I. S. 334.] Пфицнер нашел далее, что светлые глаза и светлые волосы появляются чаще у мужского пола, нежели у женского, из чего он заключает, что при смешивании светлых и темных слоев населения пигментирование глаз и волос убывает у мужчин и прибывает у женщин. [121. Morphologische Arbeit en. Bd. VII. S. 495.]

При смешивании блондинов и брюнетов не редко случается, что брови и ресницы имеют разные окраски. Я также наблюдал один случай, где на обеих бровях внутренняя половина состояла из черных волос, внешняя половина – из светлых. Также на руках и ногах можно среди светлых волос найти многочисленные рассеянные черные волосы. В другом случае я открыл группу красновато-белокурых волос среди черных, как смоль, волос бороды и верхней губы.

Часто индивидуумы белой расы имеют волосы бороды вместе с бровями и ресницами светлее головных волос. Дарвин видел в этом второстепенный половой отличительный признак. Несомненно однако, что это есть следствие смешения между белокурой и смуглой расами таким образом, что лицевая часть происходит преимущественно от белокурой расы, а черепная часть головы – от смуглой альпийской расы. [122. G. Kraitschek. Der alpine Typus. Zentralbl. fur Anthropologie. 1901. Heft 6.] По этой-то причине можно зачастую видеть именно у детей, что волосы в области лба светлее волос, растущих далее, к задней части головы, и что светлые и темные пряди располагаются рядом. Часто волосы затем равномерно темнеют, но в очень многих случаях передние пряди остаются всю жизнь более светлыми.

Об унаследовании окраски волос и глаз при браках между англосаксонской расой и креолами Д-р Бергольц сообщает следующее: «14 супружеских чет с отцами-брюнетами и матерями-блондинками имели 28 сыновей и 20 дочерей. Из 28 сыновей 15 были блондины, 13 – брюнеты; 12 – светлоглазые и 16 – темноглазые; из 20 дочерей – 12 были блондинки, 8 – брюнетки; 7 – светлоглазые и 13 – темноглазые. Затем 9 супружеских чет с отцами-блондинами и матерями-брюнетками имели 20 сыновей, из коих 12 – блондины, 8 – брюнеты; 9 – светлоглазые и 11 – темноглазые; и 17 дочерей, из коих 8 – блондинки, 9 – брюнетки; 7 – светлоглазые и 10 – темноглазые. В обоих случаях перевес имели темный пигмент глаз и светлая окраска волос. Очень вероятно, однако, что светлый волос с течением времени темнеет, и становится заметным преобладание креольской расы.

А. Декандолль нашел, что во французской Швейцарии темные глаза встречаются чаще у женщин, чем у мужчин, на 5 процентов. В Швейцарии, Бельгии и Швеции, где произведено было более двух тысяч наблюдений, темные глаза встречаются чаще всякого другого цвета в браках родителей с различным цветом глаз, в особенности когда мать имеет темные глаза, а отец – серые, серо-голубые или голубые. Согласно Декандоллю, особы с темными глазами вступают в брак чаще других, так что темноглазый тип прибывает путем перевеса брачного отбора. [123. A. De Candolle. Histoire des savants. P. 575.]

Согласно статистическим сообщениям в одной журнальной заметке, первоначальной публикации которой я, к сожалению, не нашел, наблюдалось, что когда оба родителя имеют одинаково голубые или темные глаза – почти 95% потомства имеют такую же окраску глаз; у 5% замечается потом возвращение к более ранним скрещиваниям. Не очень редко встречаются случаи, когда один глаз бывает темный, другой – голубой. Из медицинского источника был мне сообщен один случай, где одна половина радужной оболочки была темная, другая – голубая, в то время как другой глаз представлял равномерно темную окраску. Гальтон был того мнения, что голубые глаза представляют устойчивые формы с исключительною наследственностью. Это может быть действительным для первого поколения, но при многократном смешении наследственные частицы разъединяются, и возникают глаза серые, серо-голубые, зеленые, в крапинах и т.п.

Явления смешения между смуглым и белокурым типами налагаются наблюдателями различно. Это обстоятельство имеет свою причину в том, что, во-первых, в этих статистических данных считаются и многие и голубо- и темноглазые помеси, чья зародышевая ткань не принадлежит к чистокровно-расовой, и что, с другой стороны, не делается различий между длинноголовым и круглоголовым смуглым типами, которые могут иметь в этих смешениях различную наследственную силу. Должно также принять во внимание числовое отношение обеих рас. Аммон нашел у баденских призывных голубые глаза у 41,3%, темные глаза – у 12,6%, между тем как черные или темные волосы наблюдались у 56,7%. [124. О. Ammon. Die Anthropologie der Badener. S. 153.] Ирландцы часто описываются как голубоглазые и темноволосые – следствие смешения с северно-европейской или средиземной расами. Посему голубые глаза при смешении со всеми темноцветными расами, т.е. неграми и монголами, занимают, кажется, подчиненное положение, между тем как они преобладают в смешении с альпийской, а, быть может, также с средиземной расами. В пользу этой наследственной силы голубых глаз говорит также то обстоятельство, что в Германии насчитывается почти 25% долихоцефальных, причем из них почти 70% светлоглазых; а также, что длинное германское лицо при смешениях лучше сохраняется, чем длинный череп, – таким образом, вместе с лицом также легче могут унаследоваться и глаза.

5. Унаследование мускульной и нервной системы

Что касается унаследования прочих систем органов человека, то последнее исследовано гораздо менее, чем унаследование системы костей и пигмента.

Гальтон доказал на основании семейной истории знаменитых гребцов и атлетов наследственность сильной мускулатуры. [125. F. Galton. Hereditary Genius. S. 296.] Наследственность обнаруживается также в мускульных вариациях, например, в способности более легкого движения мускулов, обыкновенно находящихся вне употребления, как мускулы уха, шеи, носа и кожи головы. Вообще работоспособность мускула есть врожденное предрасположение. Б.Бидель путем точного исчисления волокон одного и того же мускула новорожденного и взрослого кролика определил, что рост мускулов после рождения основывается только на увеличении имеющегося при рождении тканевого элемента. В.Хеннеберг, напротив, принимает, на основании своих опытов измерения, что мускульная масса может увеличиваться у растущих еще животных посредством увеличения числа мускульных волокон, что, однако же, у взрослых животных уже больше не возможно. [126. W. Wilckens. Handbuch der gesamten Landwirtschaft. Bd. III. S. 126.] Как бы то ни было, способность умножения мускульных волокон в стадии роста наследственно-ограничена и у индивидуумов – наследственно-различна. Великие борцы редко приобретали свою силу путем особых упражнений, но посредством упражнений врожденного предрасположения они только приводили свою мускулатуру в развитое состояние.

Независимо от пигментирования, тоже толщина и мягкость кожи наследственны, далее – складки на лбу и руке, наконец – осязательные колбочки рук и ног.

Формы и положение уха сохраняются в большинстве случаев постоянными, так же как и рта, и век; однако же здесь выступают по временам также весьма замечательные смешения.

Что особенности внутренних органов и их уродливые образования также наследственны, доказывается в особенности физиологическим предрасположением – pradisposition – к определенным болезням, которые бывают семейными и наследственными.

Важнее всего для физиологической истории человеческого рода унаследование нервной системы, и в особенности – мозга, ибо от его качества зависят существование индивидуума и сущность его потомства.

С анатомической точки зрения об унаследовании мозга можно сказать только, что различия расовых и половых отличительных признаков в отношении величины, формы и богатства извилин – наследственны. Как далеко переносятся индивидуальные особенности и особенности внутренней организации – еще не дознано по причине трудности исследований.

Наследуется ли мозг постоянно как одно целое или же он составлен из отдельных частей различного происхождения – об этом можно заключить только по роду психических действий потомков. Факт смешения инстинктов и способностей различных рас делает между тем необходимым предположение о смешении неоднородных нервных элементов, которые служат анатомическим базисом.

Трудно решить вопрос, насколько из наследственной формы черепа можно заключить о наследственной форме мозга. Большею частью бывает параллельное унаследование. В то же время возможно, что лицо может наследовать форму черепа от одного из родителей, а мозг – от другого. Мне известен один типичный случай, где мальчик точно наследовал череп длинноголовой белокурой матери, характер же, склонности и способности – от короткоголового смуглого отца; у девочки, напротив, найден был череп отца и совпадающее до деталей развитие душевных предрасположений в материнском направлении.

Замечательно наблюдение, сделанное над мулатом Лисле-Жоффруа, сутенером на острове Иль де Франс. Он был сын белого и негритянки, очень ограниченной в духовном отношении. В телесном отношении он был, как его мать, негр формой лица, цветом, волосами и свойственным этой расе запахом. В духовном отношении он был, что касается своего развития, настолько белый человек, что ему удалось победить столь сильное в колониях предубеждение против цветных и получить доступ в самые знатные дома. Перед смертью он состоял членом-корреспондентом академии наук. [127. The Ribot. Zdie Erblichkeit. 1876. S. 177.] Обыкновенно мозг при смешении белых и негров производит средний продукт, в данном же случае, судя по психическим его действиям, он перенесся совершенно неизмененным от белого отца. К сожалению, не сообщается, какую форму черепа имел этот метис.

Унаследование прочих органов может быть узнано только по их физиологическим действиям. Сюда относится большая или меньшая плодовитость рас и семей, долговечность, осанка и походка, голос, выражение лица и взгляд.

6. Унаследование духовных способностей

Психические основные свойства человеческого рода, побуждение к социальной, совместной жизни, способность членораздельной речи и разумного мышления – унаследуются постоянно от одного поколения к другому. Специфической врожденной способности речи не бывает. Она, поэтому, также и не наследственна, так как негритянские дети, например, также легко и быстро научатся чужому языку, как и своему, материнскому. Однако очень сомнительно, сумеет ли негр усвоить, переработать и самостоятельно выработать нечто новое из всей богатой сокровищницы языка высокоразвитой расы – например, стиль и полноту шекспировской речи.

В остальных отношениях унаследование особых психических свойств, духовных достоинств и особенностей связано с расами, видами, родами, семьями и индивидуумами, а именно согласно органическим законам, которые выше были обстоятельно изложены. Вернее всего духовное унаследование в расе, между тем как, по мере градации физиологического субстрата от вида, фамилии и семьи до индивидуальных свойств, оно теряет в своей устойчивости по уже объясненным причинам.

Насколько нужна статистика физических видоизменений и антропометрия, чтобы определить унаследование телесных признаков человеческой группы от одного поколения к другому, настолько же требуется антропометрия духовных свойств, чтобы определить перенесение врожденных и наследованных способностей и свойств духа в ряду поколений. Мёбиус основательно поэтому требует «канона духовных свойств», учения о пропорциях духовных способностей, чтобы уметь измерять как степень унаследования, так и степень усовершенствования и вырождения. [128. J.P. Moebius. Ueber Entartung. 1900. S. 103.]

Духовные способности различны по роду и степени. Они суть часть природы, органически обусловлены и малодоступны прямому изменению путем воспитания, обучения и культуры. Зародышевые клетки расы или индивидуума развиваются также и в духовном отношении по «предначертанному маршруту». Для рас и индивидуумов имеются органические пределы, которые ни собственной силой, ни посторонней помощью нельзя перешагнуть. Конечно, предрассудки гуманности и «справедливости» противятся признанию органических расстояний и границ, хотя опыт истории и повседневной жизни проповедует эту истину миллионы раз.

Педагог Ленц говорит, например, что школьный опыт доказывает неизменяемость способностей. Он опубликовал таблицу, которая показывает, что ученики в своих трудах в течение всего школьного курса остаются почти всегда в одинаковых друг к другу отношениях, что в продолжение всех классов хорошие ученики остаются хорошими, средние – средними, а плохие – плохими. Кажущиеся исключения имеют место оттого только, что способности развиваются не у всех индивидуумов одинаковым шагом, но у одних – постепенно, у других – скачками; у одних – рано, у других – поздно. [129. Padagogisches Archiv. 1895. S. 156-161.]

Более всего содействовал освещению проблемы унаследования способностей Ф. Гальтон в своей работе о «Наследственном таланте». Название работы давало часто повод к ошибочному пониманию, будто он хотел точно доказать наследственность гения и специфических духовных дарований. Во втором издании своей книги он ясно отклонил это понимание и объяснил, что под наследственным гением он понимает только естественную духовную врожденную способность, которая выходит за средний уровень.

Гальтон пытался определить посредством метода вариационной статистики градации и числовые отношения естественных дарований в пределах данной группы населения. Он исходит при этом от среднего дарования, которое является в наибольшем числе случаев, и группирует отсюда в постепенной градации и в уменьшающемся числе восемь классов духовных дарований, которые имеют на одном своем конце высочайшие духовные продукты гения, а на другом – низшие способности слабоумного. На основании этой шкалы способностей Гальтон исследует степень даровитости различных рас, смотря по тому, присутствуют или отсутствуют более высокие и высшие способности. По этому масштабу австралийская раса стоит одною ступенью ниже африканской, а средняя духовная способность афинской расы – почти двумя степенями выше англосаксонской.

Генеалогия выдающихся и прославленных людей, которые играли руководящую роль в политической и духовной истории, государственных мужей, полководцев, философов, композиторов, художников и т.д., доказывает не только индивидуальные различия духовных способностей, но также количественные и качественные различия в духовном снабжении отдельных семейств. Бывают в действительности, физиологически выражаясь, породы зародышевой ткани гениальных семейств, которые при благоприятных обстоятельствах социальных и брачных условий отбора могут сохраняться в продолжение многих поколений.

Когда в течение ряда поколений семья посвящает себя одному и тому же занятию, то часто трудно отличить наследственное предрасположение от влияния внешней традиции и бесспорно установить причинное отношение между специфическим дарованием и семейным занятием. Без сомнения, в очень многих случаях естественное предрасположение и фамильная традиция идут параллельно, именно когда определенные сословные занятия связаны с расовым превосходством. Во многих случаях может быть действующей только традиция, именно во времена упадка и падения. Влияние традиции и привычки должно быть особенно сильно оцениваемо там, где существуют правовым образом привилегированные призвания, которым посвящают себя следующие друг за другом поколения, вынуждаемые к тому предрассудком и тщеславием, чего бы это ни касалось. В таких случаях, когда так называемые либеральные профессии выполняются многими поколениями подряд, скорее можно признать существование специфического предрасположения.

Генеалогические жизнеописания знаменитых людей показывают, что их духовный талант выступает часто самопроизвольно и изолированно, часто же тут существует сходство с даровитым предком или побочным родственником. Нередко бывает, что среди предков и боковых родственников гениального человека находятся индивидуумы, которые занимаются каким-нибудь искусством или наукой бессознательно, как дилетанты, и что только в сыновьях или внуках специфическое дарование фамильного рода достигает полного развития, потому ли, что изменяются избирающий и определяющий дух времени или материальные условия, или целесообразное воспитание выделяет и направляет дарование молодого человека. Например, в генеалогической таблице Рафаэля приводят пять художников, которые не приобрели известности, между тем как отец его Джованни Санти был много работавший и ценимый портретист. Если и он также не достиг гениальной величины сына, то все же его портреты отличаются простотой, прелестью и искренностью, которые в произведениях Рафаэля достигают законченного развития.

Часто совсем не существует доступной наблюдению подготовительной стадии, и гений выступает изолированно и внезапно, являясь как передовой тип в ряду поколений или же выказывая возвратную наследственность. Действительный и великий гений есть столь же редкий экземпляр человечества, и столь же редко бывает наследственным. Также и в семьях, из которых вышло много значительных людей, бывает большею частью только один, который достигает особенно выдающейся высоты. Физиологические причины этого неунаследования и истощения гениальных дарований лежат, во-первых, в том, что великие люди часто не вступают в брак или не имеют совсем детей; затем – в том, что значительные мужчины нередко предпочитают для брака простодушных, незначительных, следовательно, не равного происхождения, женщин, и так как мальчики очень часто походят на мать, то сыновья не могут наследовать отцовский гений. Следовательно, это есть недостаток внутри-группового или вне-группового скрещивания, который делает унаследование гения столь чрезвычайно редким.

Также один замечательный опыт скотозаводчиков мог бы отчасти сделать понятным неунаследование гения. Внезапные и происходящие скачками видоизменения подвержены многим коррелятивным вредным влияниям вследствие того, что «односторонне перепроизводство» ослабляет половой аппарат. Гений, быть может, подвергается таким же органическим ослаблениям и расстройствам, как и всякое крупное и внезапное видоизменение. Между тем причинная связь последних с гениальным дарованием совершенно неизвестна.

Если мы будем изучать генеалогически ряды замечательных людей, которых вызвала история цивилизации, то придем к заключению, что духовное превосходство известных семейств есть несомненно естественный факт. Способность, которую называют талантом встречается чаще, чем гениальная даровитость. Действительно ли существует такой физиологический закон, по которому высшие дарования образуют восходящую и нисходящую ветвь семьи, это еще не доказано с уверенностью, хотя разные опыты относительно связи гения с вырождением в одном и том же лице или в одной и той же семье, кажется, указывают на это.

Унаследование духовного превосходства вообще установлено более или менее несомненным образом, относительно же унаследования специфических духовных дарований мнения исследователей сходятся в том направлении, что таковое, хотя бывает, но сравнительно редко.

Что касается унаследования таланта повелевать – Herrschertalen, то Дугласы, например, одна из знаменитейших и наиболее разветвленная шотландская фамилия, происходит от одного воина, который в 770 г. за свою необычайную храбрость получил земли в графстве Ланарк; все члены этой фамилии отличались геройским духом, военными способностями, предприимчивым характером. Но также наследственною фамильною надменностью. Римский род Клавдиев поражал гордостью, надменностью и суровостью характера, так что император Нерон был первый чужой, принятый в их род. Без сомнения, в таких случаях, – которые могли бы быть умножены многими примерами, – большую роль играют воспитание и образец. Но эти причины не могли бы быть так сильно и длительно действительны, если бы врожденное и наследованное физиологическое предрасположение не шло навстречу подготовляющим образом.

А. Рейбмайер в своем остроумном очерке «К естественной истории властительских талантов и гениев» [130. Politisch-anthropologische Revue. 1902. 7.] называет необходимыми свойствами повелителя ум, характер и прежде всего – «политический такт». Политические гении, которые были не только полководцами и завоевателями, но и хорошими правителями, были всегда очень редки. Предварительным условием продолжительной властительской династии является «более тесное скрещивание в пределах немногих фамилий», которое, однако, не доходит до крайностей, но время от времени допускает освежение крови породой равного происхождения. Внезапно возвысившийся политический гений в высшей степени редко создавал продолжительную династию. Только такие властительские таланты создавали долгодлящиеся династии, которые выросли в подготовительной школе владычества в благородном сословии и путем избрания или посредством брака с женскими линиями царствующих домов восходили на престол и к которым затем переходил и ими передавался своим потомкам через женскую линию весь накопленный и унаследованный в старых царственных домах настоящий капитал – талант властителя.

Декандолль пришел, на основании своих расследований об «истории ученых», к сознанию, что унаследование имеет только сравнительно незначительное влияние на особую духовную даровитость потомства высоко стоящего в научном отношении отца. По его взгляду, унаследование не переносит на людей науки никаких специальных способностей. Но только известную сумму моральных и интеллектуальных свойств, которая, смотря по обстоятельствам или по воле индивидуума, делает его способным к научному изучению или к другим серьезным задачам. Не бывает унаследования специфических предрасположений к историческим исследованиям, или к естествознанию, или к медицине и т.п.

Если и дознано в общем, что не бывает унаследования специфически научных талантов, то все-таки являются там и сям исключения в отношении математического дарования, которое, согласно Мёбиусу если унаследуется, то всегда переходит от отца к сыну. Самым блестящим примером является фамилия Бернулли. Обыкновенно математики появляются одиночно, но не редко наблюдались среди их мужских предков художественные таланты, музыканты или живописцы. [131. J.P. Moebius. Ueber die Anlage zur Mathematik. Neurologisches Zentralblatt. XVIII. S. 1049] Можно привести ряд примеров семейств из древности, средних веков и нового времени, где призвание к живописи замечалось во многих поколениях или в боковых линиях родства. Трудно, однако, сказать, были ли здесь поводом пример и привычка или естественно-унаследованное предрасположение; во всяком случае унаследование таланта к живописи, а именно в его высших проявлениях, наблюдается очень редко.

Чаще всего из всех художественных талантов, а потому и наиболее замечательным образом, унаследуется музыкальный талант. Более всех других призваний музыкальный художник нуждается во врожденном предрасположении, которое большею частью уже в ранней юности дает себя знать и вследствие сравнительно большей легкости своего развития достигает значительной силы в наибольшем числе случаев. Композиторы поэтому наиболее пригодны для построения генеалогической таблицы специфических духовных унаследований.

В музыкальном лексиконе Риемааса имеются биографические заметки почти 4067 всех времен и народов, которые сделались известными в какой-либо форме музыкального исполнения.

Числовое изыскание генеалогических отношений родства и происхождения дают следующие таблицы:

Число приведенных музыкальных биографий 4067

Число единично-выступающих музыкантов 3270

Число музыкантов, находящихся в каких-либо родственных отношениях 797

Эти 797 музыкантов распределяются на следующие родственные отношения:

отец и сын 310

брат и брат 174

отец и два сына 48

отец и три сына 16

два брат а и один сын 30

дядя и племянник 32

отец и дочь 14

три брата 15

четыре брата 16

отец, сын и внук 18

отец и пять сыновей 6

отец и два внука 3

пять братьев 5

шесть братьев 6

два двоюродных брата 6

две сестры 6

брат и сестра 6

более сложное родство 86

III

Музыкальный талант сохранялся:

в течение двух поколений в 215 семьях

в течение трех поколений в 20 семьях

в течение четырех поколений в 1 семье

в течение более многочисленных поколений в 1 семье

Почти в двадцати процентах всех случаев имеются родственные отношения, но этим еще не доказано, что тут всегда имело место унаследование естественных предрасположений. Как раз самые значительные композиторы лишь в редких случаях происходят из семейств, обнаруживающих музыкальные предрасположения, и обыкновенно не передают своего гения своим потомкам. Музыкальных предков имеют только Бетховен, Бах, Моцарт и некоторые другие, менее великие музыканты и композиторы.

В охватывающей многочисленные поколения фамилия Бахов только двое или трое были действительно выдающимися музыкантами, большинство же были по привычке или традиции церковными органистами или церковными певчими.

Следующая таблица представляет обзор трех поколений семейств значительнейших музыкальных талантов, причем надо заметить, что черта в третьей рубрике означает либо совершенное отсутствие потомков, либо отсутствие музыкально одаренных потомков.

Композитор Отец Музыкальные потомки

1 Вагнер полицейский чиновник один сын (музыкальный

талант?)

2 Брамс контрабасист –

3 Верди содержатель трактира –

4 Вебер офицер, музыкальный директор,

театральный антрепренер –

5 Берлиоз врач –

6 Паллеспорини поселянин –

7 Шопен бухгалтер –

8 Гайдн катерник –

9 Гендель брадобрей –

10 Лист управляющий имением,

музыкальный дилетант –

11 Мендельсон банкир –

12 Моцарт музыкант два сына:

один – чиновник,

другой – незначительный

музыкант

13 Бетховен тенорист –

14 И.С. Бах городской музыкант четыре сына

15 Глюк лесничий –

16 Клементи золотых дел мастер –

17 Лортцинг торговец кожами –

18 Россини валторнист; мать – певица –

19 Мейербер банкир –

20 Орландо-Лассо ? два сына и внук

21 Аубер лесничий-офицер,

музыкальный дилетант –

22 И. Штраус содержатель гостиницы три сына

23 Р. Штраус королевский придворный

музыкант –

24 Брукнер сельский учитель –

25 Ч.Х. Томас учитель музыки –

26 Сен-Санс ? –

27 Ф.П. Шуберт учитель –

28 Паэсиэлло ? –

29 Паганини купец –

глава четвертая

УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ

И ВЫРОЖДЕНИЕ РАС

1. Опыт расового отбора – Rassenzught

Одомашненные животные и культурные расы человечества подвержены очень сходным условиям жизни и развития. Последние стоят в отношении хода физиологического жизненного процесса гораздо ближе к домашним животным, чем к живущим на воле, как в отношении жизненной способности, так и в отношении влияний внутри группового скрещивания (inzucht) и смешения. Домашние животные гораздо более изменчивы, потому что их условия существования разнообразнее и быстрее меняются, так что многие, в определенном направлении отклоняющиеся, индивидуумы легче могут пережить и оставить потомство, чем это было бы возможно при суровом и строгом отборе в гораздо более однообразных естественных условиях. Также обстоит дело и в отношении культурных людей, которые посредством своего дифференцированного общественного устройства создают условия отбора и видоизменения, выходящие за пределы естественной экономии, и отчасти могут вступать с нею даже в противоречие.

Практика искусственного расового отбора – Rassenzucht – поэтому имеет большую важность для познания органической истории человеческих культурных рас. Нагляднее всего выступает эта связь в проблеме разведения без скрещивания – Reinzucht и путем скрещивания – Kreuzung, ибо вызванные общественными условиями существования людей преимущества и невыгоды внутригруппового размножения и расовые скрещивания представляют в своих причинах и влияниях большое сходство с наблюдениями над животными расами.

Разведение животных и растений ставит своей задачей развитие определенных органических форм и действий, которые унаследуются потомством. Путем изменений преимущественно условий питания и роста вызываются новые вариации. Выбор и спаривание наиболее целесообразно варьирующих индивидуумов накопляют затем путем внутригруппового размножения новые свойства в различительные признаки разновидностей.

Выбор и спаривание могут происходить двояким путем. Смотря по величине круга родства, в пределах которого назначенные к разведению индивидуумы допускаются к размножению.

Что касается условий размножения организмов, живущих в естественном состоянии, то в растительном мире так устроено, что оплодотворение причиняется большею частью пыльцой другого растительного экземпляра. Ботаники описывают эти явления следующим образом: «Во многих случаях пыльца растения также недействительна для его собственного рыльца, как равное ей количество неорганической пыли; или она хотя порождает сумочки, но последние не достигают до степени семяпочки; или последние хотя появляются и оплодотворяются, но развиваются только в чахлые, неспособные к произрастанию, семечки. Все такие растения могут быть определены, как самобесплодные. Далеко большая часть растений не самобесплодны, но, даже оплодотворенные собственной цветочной пылью, приносят меньшее или большее число способных к оплодотворению семян; обыкновенно же, если только не всегда, оплодотворение чужой пыльцой действует на них благоприятнее. Потомки, происходящие от скрещивания с чужими, при других условиях выросшими экземплярами, в среднем крупнее, сильнее и плодовитее; они оказывают в среднем гораздо более действительное сопротивление врожденным влияниям, чем потомки, происходящие от самооплодотворения. Только вырастая при благоприятных условиях, сами с собой, последние иногда не обнаруживают никакой отсталости сравнительно с первыми. Предоставленные напряженной борьбе с первыми, они обыкновенно побеждаются ими. [112. Handbuch der Botanic. Von A. Schenk. 1879. Bd. I. S. 7]

Многие растения приобрели своеобразное строение, чтобы препятствовать самоопылению и благоприятствовать постороннему оплодотворению. Во всех таких случаях постороннее оплодотворение, поощряющее развитие, не должно быть, однако, понимаемо как «скрещивание» в собственном значении этого слова, но дело идет только об оплодотворении семянными клетками другого экземпляра одной и той же разновидности. Настоящее расовое скрещивание имеет место у растений в свободном состоянии, хотя и редко. Искусственно разведенные ублюдки изменяются, в особенности в отношении своей половой деятельности. По Ф.Фокке, ублюдки между значительно-различными видами часто очень нежны, в особенности в молодости, так что взращивание семени с трудом удается. Ублюдки более близко-родственных видов и рас отличаются по обыкновению необычайною роскошью и крепостью; они отличаются большею частью размерами, быстротой роста, ранним цветением, богатством цветов, более продолжительною жизнью, сильною способностью размножения, необычайной величиной отдельных органов и тому подобными свойствами. Ублюдки далеко-отстоящих видов образуют в своих пыльниках меньшее число нормальных зернышек цветени, а в своих плодах – меньшее число нормальных семян, чем растения чистого происхождения. Часто они не приносят ни цветной пыли, ни семян. У помесей близко-родственных рас ослабления половой воспроизводительной способности обыкновенно не наблюдается. Далее, у них гораздо чаще встречаются уродливые образования и уклонения в образовании, – особенно на цветовых частях гибридных растений, – чем у экземпляров чистого происхождения. [133. W.O. Focke. Die Pflanzen-Mischlinge. 1891. S. 475, 476 u. 481.]

В свободном состоянии скрещивание у животных между разновидностями в высшей степени редко, гораздо реже, чем у прирученных животных. Кажется также, что – по крайней мере, у более высоких животных, как млекопитающие и птицы – более близкое спаривание между членами одной и той же животной семьи не имеет места. Во время течки животные беспокойны. Борьба за самку и способ отыскивания пищи, которому животные вскоре предаются, способны, кроме того, препятствовать спариванию между кровными родственниками.

При искусственном разведении внутригрупповое распложение есть одно из важнейших средств, чтобы сохранить чистоту крови расы, отличающейся определенными свойствами и действиями. Старый опыт скотозаводчиков указывает, что проделываемая в течение длинного ряда поколений случка в тесных семейных пределах ведет к органическим недостаткам и порокам, которые, однако, нельзя приписать непосредственно болезненным качествам применяемых для случки животных, и которые могут, наконец, так ухудшиться, что род, вследствие тех или иных зол, погибает. При продолжительной внутригрупповой случке наступают слабость организации, бесплодие и импотенция. «Самки, -пишет Сеттегаст, – плохо кормят, детеныши не обнаруживают бодрого развития, или у них исчезает даже жизнеспособность, и они умирают вскоре после рождения. От этих страданий приплод рано или поздно гибнет». [134. Н. Settegast. Die Tierzucht. 2 Aufl. S. 296.] Сеттегаст – того мнения, что последовательно проводимая внутри-групповая случка даже тогда гибельна, когда имеет место строжайший выбор назначаемых для случки животных, он, однако, не отрицает, что кратковременное, преходящее внутриродственное разведение может при известных обстоятельствах быть очень полезным. Внутригрупповая случка в более широком значении этого слова вообще не опасна, предполагая, что стадо не слишком мало.

Р. Рос в своих «исследованиях о последствиях разведения в области теснейшего кровного родства» [135. Biolog. Zentralblatt. Bd. XIV. S. 75.] приходит к сходному результату. Он сообщает, что производившаяся в течение семи лет случка особей, состоящих в тесном кровном родстве, уменьшает воспроизводительную силу, число бесплодных случек увеличивается. Среднее число детенышей каждого помета уменьшается, способности детенышей оставаться в живых, как и способность матери взращивать их взрослыми, – ослабевает. Кажется, что, кроме истощения воспроизводительной способности, спустя много поколений наступает и понижение размеров тела. Однако, по его мнению, отнюдь еще не доказано, что продолжительная случка в теснейшем кровном родстве, как таковая, вызывает также большее расположение к болезням и происхождение уродливых образований.

Так как степень родства при суждении о последствиях внутригрупповой случки играет большую роль, то очень важно было бы определить в каждом отдельном случае близость кровного родства. М. Wilkens называет «внутри групповым разведением» спаривание состоящих в кровном родстве животных, принадлежащих доказанным образом к одному и тому же роду и одинаковой породе или одинаковой расе; «родственным разведением» -спаривание животных в пятой степени родства; «фамильным разведением» – случку животных, состоящих между собою в близком родстве. Поэтому он отличает «более широкую фамильную и более тесную фамильную случку», смотря по тому, находятся ли животные в 4-6-ой степени родства, или только до 3-й степени, т.е. существуют ли между ними отношения родителей и детей, братьев и сестер, или это братья и сестры родительского поколения и братья и сестры детского поколения. М.Вилкенс -того мнения, что внутригрупповое размножение есть лучший способ для того, чтобы в возможно краткий срок обеспечить стаду сходные формы, но что спаривание в тесном и теснейшем кровном родстве никогда не должно рекомендовать как обыкновенный способ разведения, но только как такое средство, которое надо употреблять с большею предусмотрительностью и редко, да и то лишь тогда, когда дело идет о том, чтобы быстро достигнуть поставленной цели разведения. Ни в каком случае не должно случать состоящих в кровном родстве животных и имеющих слабую организацию или переразвитые формы. Следствием таких случек являются уменьшенная плодовитость и вырождение всего приплода путем наследственных недостатков и болезней. [136. Handbuch der gesamten Landwirtschaft. Bd. III, S. 171.] Строго ограниченная внутри-групповая случка – в таких случаях, когда она имеет целью одностороннее развитие отдельных органов и способностей – никогда не должна все-таки заходить так далеко, чтобы другие необходимые для жизни органы и отправления страдали от этого, так чтобы наступало «переразвитие», которое ставит в опасность здоровье животного и истощает в особенности воспроизводительную способность. Из области размножения растений такие случаи хорошо известны. Бывают искусственно разведенные сорта плодов с неспособными к воспроизведению семенами, бессемячковый виноград, бананы и финики. На плодах односторонне развито «мясо». У животных и людей можно делать подобные же наблюдения, а именно: обремененные тучностью индивидуумы отличаются менее значительною плодовитостью или даже бесплодием.

Скрещивание домашних животных совершается либо с целью улучшения и облагорожения расы, либо для освежения крови животных, ослабленных непредусмотрительным кровосмешением. Скрещивание может иметь место между различными семьями, сортами, разновидностями и породами, и близость или отдаленность этих кругов родства имеет естественно-направляющее влияние на полезные и вредные влияния этого способа спаривания. Если назначенные к спариванию животные принадлежат к далеко отстоящим породам, то потомки их бесплодны или слабоваты; если же они плодовиты, то в их потомках легко наступает возвращение к формам и свойствам одного из их предков. Скотозаводчики требуют поэтому, чтобы скрещивания для освежения крови происходили между похожими формами. Но для этого бывает уже достаточно спаривания индивидуумов той же семьи или того же рода, если только они подверглись уже другим влияниям климата и питания. Путем таких освежений крови повышается конституциональная крепость, и темперамент животных делается живее. «Если в какой-нибудь породе, – пишет Колвей, – дело идет не столько о тонких качествах, сколько об ее жизненной стойкости, то скрещивание представляется удобным средством вновь пробуждать в ней эту стойкость, но для более тонкого расового разведения внутригрупповая случка неизбежна». [137. Kohlway. Arten- und Rassenbildung. 1897. S. 57.]

Натузиус и Сеттегаст противопоставили свое учение об «индивидуальной энергии» в смысле физиологического типа такому внутригрупповому разведению, имеющему целью сохранение чистоты крови, которое иными скотозаводчиками рассматривается как единственный способ облагораживания пород, и может быть доведено до случки в пределах семьи и кровосмешения. Согласно этому учению, хороший метод разведения не требует сохранения в чистоте полученной расовой крови, но он может также заключаться в смешанном разведении, так как верное и хорошее унаследование не есть исключительно привилегия чистой крови. Однако это еще не означает, что скрещивание можно производить без всякого плана. Не одно только кровное родство, но также родство физиологических типов, которые, таким образом, принадлежат не одним и тем же узким расовым семьям, служит также при кровном скрещивании достаточной причиной более верного унаследования. Колвей удачно назвал этот метод «физиологически чистым разведением». Последний играл большую роль в разведении полезнейших домашних животных. Чистокровная английская лошадь произошла из смешения арабской, персидской и английской крови. Также и знаменитые быки – Шафгорн, овцы-мериносы и английские свиньи – продукты скрещиваний, которые обладают вполне прочной силой унаследования. Возникшие скрещивания посредством такой формы могут быть затем укреплены и сделаны постоянными – путем последующего длительного внутригруппового разведения, так что они образуют тогда род новой чистокровной расы. Такое действие названо облагораживающим скрещиванием.

Опыт как с растениями, так и с животными показывает, что расовый процесс всего благоприятнее протекает, когда порождающие животные, а также их половые клетки, хотя и отличаются друг от друга в своем составе и качестве, но уклоняются друг от друга только в незначительной степени. Посредством таких спариваний повышается как прочность структуры, так и плодовитость. Конечно, последующая внутригрупповая случка необходима, чтобы укрепить определенные свойства и превратить их окончательно в «расовую энергию».

Бывает благоприятно действующая внутригрупповая случка и неблагоприятно-действующая, как бывает также благоприятно и неблагоприятно действующее скрещивание. Результат внутри-групповой случки зависит от близости кровного родства, длительности случения и заботливого исключения слабых и нездоровых индивидуумов, ибо внутригрупповое случение передает по наследству и усиливает не только хорошие, но и дурные свойства, и если отбирающий контроль скотозаводчика ослабляется, то регрессивное движение здоровья неизбежно, и раса вырождается и чахнет. Влияние скрещивания обусловлено степенью расстояния, существующего между органическими типами назначенных для спаривания животных; оно благоприятно при незначительном различии пород, неблагоприятно – при большом.

Кроме того, должно заметить, что не надо слишком поспешно обобщать результаты опыта внутригруппового случения и скрещивания у одной породы. Что годится для одной породы, отнюдь не может служить правилом для другой или даже для всех пород.

Сеттегаст опровергает существование таких правил, которые заранее давали бы возможность знать действия подбора в унаследовании свойств. Брюс-Лоу и после него В.Дункельберг показали между тем на основании биологическо-исторического изучения английского чистокровного коннозаводства, что в действительности можно в известной степени построить математическое правило для предвидения результатов разведения. Чтобы можно было заключать о вероятных свойствах потомков, требуется, например, при коннозаводстве не только определение индивидуальной энергии, измеряемой результатами на бегах, но также расовой энергии, т.е. приобретенного путем действий предков в прошлом и настоящем ранга – Rangordnuug и приспособления кобыл к жеребцам, так как кобылы могут быть столь же, и отчасти еще больше, носительницами наследственно выдающихся свойств. Принимая в соображение эти три точки зрения, – из которых последняя часто упускается из виду скотозаводчиками, – Брюс-Лоу и В.Дункельберг на основании исследования родословных таблиц английских чистокровных лошадей и могущих быть указанными в них трех различных «расовых направлений» построили так называемые «фамильные числа», которые могут быть принимаемы как положительные основания для примененного разведения животных, так как они руководят подбором и приспособлением родителей и таким образом заранее определяют добрую половину результата ристалища. [138. W. Dunkelberg. Das engliche Vollblutpferd und seine Zuchtwahe. 1902. S. 140.]

2. Внутригрупповое размножение и скрещивание человеческих рас

Только в немногих группах человеческого рода находим мы еще в настоящее время чистые расовые элементы в большом количестве. Первоначально чистые расы были повсюду. Посредством доисторических и исторических миграций, путем порабощения и похищения женщин и детей человеческие расы смешались и образуют таким образом нагромождение индивидуумов, которые отчасти удержали первоначальный тип неизмененным, отчасти же представляют ублюдков, которые в той или другой системе органов склоняются преобладающим образом к той или иной расе. Однако эти помеси теперь обнаруживают большое развитие, хотя еще имеются меньшие замкнутые отделы кавказской, монгольской и негритянской рас, которые могут быть рассматриваемы как чистые расы.

Жизненные условия для образования и сохранения чистой расы заключаются в равномерности естественных условий, строгом вычеркивании всех вырождающихся индивидуумов и строгом внутригрупповом случении, поддерживаемом естественными или социальными преградами.

Что касается влияния внутри-группового размножения и скрещивания на человеческие расы, то в крупных и общих чертах оно не отличается от того, которое наблюдалось у животных пород.

Внутригрупповое размножение в более широком значении этого слова, там, где достаточно многочисленное количество индивидуумов одной и той же расы продолжают спариваться между собой, где таким образом имеет место чисто-расовое слу-чение, никоим образом не должно считаться вредным. Наблюдались случаи, когда населения, живущие на островах и в замкнутых местностях, долгое время размножались внутригрупповым способом без всяких вредных результатов: например, на острове Норфолк или на Нижней Луаре в общине Бац; [139. Anthropological Review. London. 1868. VI. S. 231-232.] с другой стороны, об аттоловых островах, к востоку от Нового Мекленбурга, сообщают, что тамошнее население подверглось процессу вырождения, и именно вследствие внутригруппового размножения, изолирования и недостатка освежения крови со стороны пришельцев. [140. Verhand. der Gesellsch. fur Erdkunde. 1903. S. 246.]

Эти противоречащие сообщения покоятся, конечно, на недостатке более точных исследований о числе индивидуумов тех групп, о частоте более тесных внутрисемейных случек и о наличных болезнях, которые посредством тесного и долгого внутри-группового размножения могут усилиться в роковой степени.

Несомненно, что чисто расовое размножение (Reinzucht) при избежании более тесного внутри-группового случения и спаривания больных индивидуумов не вызывает никаких вредных результатов. В противоположность этому, фамильное размножение у людей должно быть рассматриваемо как доказанная причина дегенерации. Что последнее ослабляет организацию и воспроизводительную силу, доказывает физиологическая история многочисленных династических родов, которые либо вследствие законов престолонаследия, или по политическим соображениям, вынуждались вступать в брак в тесном, чисто родственном кругу лиц. В династии Капетингов было 118 браков между кровными родственниками, в том числе 41 бесплодных; в династии Веттинов 28, в том числе 7 бесплодных и один с одним только ребенком; в Виттельсбахской династии 29, в том числе 9 бесплодных и три только по одному ребенку. В общем числе 175 браков между кровными родственниками 57, или 36,6%, были бесплодны. Также, согласно О.Голерту, прекращение Габсбургского рода может быть отчасти объяснено многократными брачными связями между австрийской и испанской линиями. [141. V. Gohlert. Die menschliche Reproductionskraft. Wiener Klinik. 1890.] То же самое можно наблюдать в фамильной истории Вельфов. Из 14 браков между мужчинами и женщинами этой семьи, обыкновенно очень плодовитой, семь были совсем бездетные, в двух браках родилось по одному ребенку, в двух других по два ребенка, которые, однако, в одном случае умерли очень молодыми; и только три брака из четырнадцати можно было бы собственно назвать плодовитыми. [142. M. Otto. Ueber Geschichte. Wesen und Aufgaben der Genealogie. 1895. (Anhang). – F. Keutgen. Zeitschr. fur Kulturgeschichte. Bd. VI. S. 160.]

По Н.Шиллер-Тицу, ослабление потомства, происходящего от браков между кровными родственниками, выражается следующими признаками: 1) меньшею возбудимостью или живостью потомков; у них преобладает флегматический темперамент, и побуждения менее сильны; 2) меньшею силою сопротивления ряду болезнетворных причин, в особенности таких, которые вызывают глубоко идущие расстройства питания; 3) между такими потомками больше индивидуумов с природными недостатками, чем среди потомков, между родителями которых существует большее различие крови. [143. N. Schiller-Tietz. Inzucht und Konsanguinitat. S. 27.]

Врожденные недостатки заключаются кроме уменьшенной плодовитости и ослабленной организации в глухонемоте, пятнистом воспалении сетчатки, нервных и душевных болезнях, сахарной болезни, идиотизме, слабоумии.

По исследования Гиршберга, 30% retinitis pigmentosa вызывается кровным родством, по Х.Гону – 36%, по Мурену – 33%. [144. S. Scherbel. Ueber Ehen zwischen Blutsverwandten. 1898. S. 62. -G. Schleich. Ueber die Aetiologie der Retinitis pigmentosa mit besonderer Berucksichtigung der Hereditat und Konsanguinitat der Eltern. 1899.] Фон Фрерихс нашел среди 400 диабетиков 102 еврея. Он приписывает это бракам в более тесном кругу и усиленной вследствие этого наследственности. [145. Ueber den Diabetes. 1884. S. 240.] Среди евреев находится также в среднем больше душевнобольных, чем вообще в остальном населении. В то время как в Германии на 10000 находят 8,77 душевнобольных, среди израелитов – их 16 человек. [146. S. Scherbel. S. 22.]

Исследования далее показали, что из 226 глухонемых 50 (22,5%), а по другим – из 184 глухонемых 35 человек (19,5%) произошли от родственных браков. [147. Jahresberichte fur Fortschritte der Anatomie und Entwicklungsgeschichte. Bd. III. S. 55.]

М.Бодин приходит, на основании своих исследований, к следующему выводу, что: 1) 30 процентов всех рождающихся во Франции глухонемых приходится на браки между близкими родственниками, между тем как эти браки составляют всего лишь два процента общего числа браков; 2) что процентное отношение глухонемых от рождения растет со степенью кровного родства родителей; 3) в Северной Америке (штат Айова) насчитывают на 10000 белух 2,03 глухонемых от рождения, а на 10000 негров – 212 глухонемых, потому что у негров поощрялось внутригрупповое размножение. [148. M. Boudin. Du Croisements des familles, des races et des especes. Mem. de la Soc. d'Anthropologie de Paris. I. P. 553.] Другие исследователи сомневаются, однако, в верности последнего пункта.

Дарвин нашел, что в Лондоне браки между родственниками имеют место в отношении 1,5%, в больших городах – 2%, вне городов – 2,25%, в средних классах – 3,5%, в аристократии -4,5%. Без сомнения, процентное отношение еще выше в династических родах. С этим связывается факт, что в родовитой аристократии процент бесплодия и сумасшествия больше, чем в других слоях населения. На этот самый факт уже раньше указывали Эскироль, Морель, Бенуатон де Шатонеф. [149. Annales d'Hygiene publique. 1846. P. 31.]

Некоторые авторы, в числе их Дарвин, защищали взгляд, что кровное родство родителей при совершенно здоровых органах, без наследственных недостатков, – безвредно. Они видят вред внутригруппового размножения только в накоплении уже имеющихся наследственных страданий и пороков, которые у культурных людей, а именно в более высоких слоях, чаще обнаруживаются, чем у людей в естественном состоянии. В таких случаях внутригрупповое размножение не есть причина вырождения, но оно только способствует уже начавшемуся вырождению.

На основании опыта скотозаводчиков и физической генеалогии людей внутригрупповое размножение столь же может повысить хорошие качества, как и умножить дурные. Конечно, размножение многих наследственных болезней – как туберкулёз, нервность, душевные болезни, близорукость – должно быть поставлено на счет внутригруповому размножению. Но имеется целый ряд болезней, которые появляются почти исключительно или преимущественно в семьях, связанных кровным родством, и у их предков не существовали. Это для глухонемоты и для перерождения сетчатки – несомненно, для конституциональной и половой слабости, диабета и слабоумия – в высшей степени вероятно. Вырождающие влияния более тесного внутригруппового размножения долженствовали бы еще разительнее обнаруживаться, если бы при составлении и обсуждении статистических данных применяли бы не только обычные понятия семейного родства, но скорее обсуждали бы точную физическую генеалогию отдельных членов, – ибо обыкновенное семейно-правовое и физиологическое понятие родства отнюдь не всегда совпадает, как было подробно изложено выше. Брак между матерью и сыном или между братьями и сестрами с физиологической точки зрения не есть обязательно кровосмешение, если сын походит на отца, или из брата и сестры брат походит на мать, а сестра – на отца. Таким образом родство, т.е. физиологическое общее происхождение из одной материнской зародышевой клетки, может быть гораздо ближе между дядей и племянницей, теткой и племянником, или между двоюродными братьями, – нежели между родителями и детьми, или братьями и сестрами. Только когда примут в соображение генеалогическую непрерывность зародышевой ткани в одной семье, узнают ее сложные отношения, можно будет с большею точностью, чем по настоящее время, говорить о специфических влияниях внутригруппового размножения. Ибо вредно не внешнее фамильное родство, но однородность организованной в зародышевой ткани субстанции наследственности. Отсюда происходит то, что лишь определенный процент так называемых родственных браков подвергается вредным влияниям.

При скрещивании разновидных человеческих рас замечаются такие же сходные явления, как и при смешении животных и растительных видов, а именно в том, что касается плодовитости, конституциональной силы и духовной даровитости.

Что касается влияний на физиологическую плодовитость, то впервые П.Брока в своем труде, появившемся в 1864 г., «О влиянии смешения на талант», собрал и обсудил критически все произведенные до него опыты. Речь идет о следующем: могут ли смешанные расы сохранить на долгое время свою плодовитость, если только ублюдки будут постоянно вступать друг с другом в половую связь? Брока – того мнения, что ответить на этот вопрос трудно по самой сущности, так как мулатки, например, предпочитают брак с белым или метисом, которые «белее» их самих, и мулаты большею частью вынуждены поэтому вступать в брак с негритянками, так что помеси, которые вступали бы в брак только между собой, едва ли, или только очень редко, могут быть наблюдаемы.

Жакино утверждал, что при более продолжительной связи между собой мулаты не могут долго существовать.

И.Нотт определил, что: 1) мулаты – самые недолговечные из всех рас; 2) они занимают по интеллекту середину между белыми и черными; 3) они менее умеют переносить тяготы и лишения, нежели черные или белые; 4) мулатки в особенности хрупки и подвержены многим хроническим болезням; 5) мулаты, вступая в брак между собою, менее плодовиты, чем при скрещивании со своими родительскими породами; 6) когда негр вступает в брак с белой женщиной, то потомство принимает большую долю негритянского типа, чем при обратной связи; 7) мулаты очень невосприимчивы к желтой лихорадке. [150. J. С. Nott. Hybridity of Animals viewed in connexion with the natural history of mankind. 1854. (Более подробно у Broca, p. 33).]

Позже Нотт исправил свои наблюдения, сделанные в Северной Америке, найдя, что в южных странах Америки мулаты все-таки долговечны и также плодовиты в прямой линии. Он приписывал это отношение, во-первых, климату, а, во-вторых, также антропологическим причинам, что живущие на юге брюнеты – испанцы и французы – стоят к негру несколько ближе, чем светлокожие германские типы.

Т.Пёше замечает, что его многолетние наблюдения принуждают его ко взгляду, что без примеси свежей крови со стороны одной из родительских рас не бывает мулатов в третьем поколении. [151. Th. Poesche. Die Arier. 1878. S. 10.]

Лапуж защищает взгляд, что ублюдки двух различных типов взаимно бесплодны как вследствие физиологического ослабления зародышевой ткани, так и вследствие вырождения полового инстинкта, так как ублюдок, который не принадлежит ни к какой резко очерченной расе, не имеет никакого побуждения воспроизводить свой собственный тип, но имеет побуждение либо возвращаться к одной из родительских рас, либо видит в половом сношении только сладострастие. Он приписывает падение численности населения Франции в значительной степени интенсивному смешению белокурой германской расы со смуглой «альпийской». [152. Revue d'economie politique. T. IX. Recherches anthropologiques sur le probleme de la depopulation.]

Относительно влияний скрещивания на телесную организацию мнения исследователей очень расходятся.

О смешении индейцев с белой расой А.Т.Штамм пишет по личным наблюдениям: «когда скрещивается мужчина высшего вида с женщиной низшего, то получаемый продукт принадлежит к лучшему виду. Если женщина этой, вновь произведенной породы вступает в связь с мужчиной высшей расы, то продукт будет еще совершеннее. Если этот совершенный продукт еще раз скрещивается с мужчиной высшей расы, то дитя совершенством головы и тела часто превосходит отца. Короче говоря, женщина низшей расы, оплодотворенная мужчиной высшей расы, ведет к более высокому совершенству человеческой расы. Отсюда происходит инстинктивное стремление всех женщин низших рас иметь связь с мужчиной высшей расы. Если же, напротив, сходятся две низко стоящие расы, как, например, негр и индиянка или негритянка и индеец, то продукт бывает даже низшего вида, чем чистокровные дети этих родителей». [153. A. Th. Stamm. Die Erlosung der darbenden. Menschbeit. S. 353.] Он восхваляет у ублюдков, происшедших во второй и третьей связи с белыми, их отличную мускульную пропорциональность, высокую грудь, красивые волосы, безупречные зубы. Штамм определяет как основной закон расовых скрещиваний с целью облагораживания человека, что более благородная кровь должна быть всегда на стороне мужского пола.

Согласно Ф.Боасу, полукровные индейцы крупнее чистокровных. Продукты этих смешений, большею частью между индейцами и французами, превосходят размерами обе отцовские расы. [154. Verhandl. der Berliner Gesellschaft fur Anthropologie. 1895. S. 366-411.]

Смешения китайцев и индейцев редки; их продукты умирают большею частью уже в детском возрасте – по физиологическим ли причинам или вследствие небрежности в уходе -неизвестно. В пользу последнего говорит то, что туземные женщины относятся к китайцам с отвращением.

Ублюдки, происходящие от белых и полинезийцев, также как индейцы, образуют очень красивую расу и обладают высоким ростом.

В некоторых отношениях в Перу мулаты и более далекие потомки скрещиваний негритянских ублюдков с белыми, считаются более интеллигентными, более деятельными и физически сильнее, чем ублюдки белых и индейцев. [155. Globus, Kennzeichnung der Rassen Perus. Bd. LXXIII, S. 133.]

С другой стороны, другие исследователи, как Нотт, утверждают, что смешение белых с неграми вызывает всегда физическое и моральное ухудшение и сильное увеличение смертности. Большею частью от туберкулёза. [156. Ch. G. Hoffmann. Die Neger Washington. Globus. Bd. LXXIII, S. 85.] Правда, в последнем случае речь идет о смешении со светлыми европейцами, а в вышеприведенном случае – со смуглыми европейцами.

Мидендорф пишет, что незначительная примесь черной крови не уменьшает духовной одаренности белых рас; напротив, по-видимому, она даже повышает ее в некоторых направлениях (?). Одновременно с тем она (т.е. примесь) обусловливает такое преобразование в организме, которое дозволяет ему жить в жарких климатах без вреда при этом для телесных и духовных сил. Примеры доставляют одареннейшие нации, как арабы, евреи, финикияне и прочие семитические народы. В Америке негры, по-видимому, призваны играть сходную роль. Европейцы хотя и могли бы жить в тропическом климате, но только как господа, и даже при этом они теряют уже во втором поколении много из своей прежней энергии. Они не образуют, таким образом, расы, которая могла бы культивировать обширные страны между тропиками. Для этого требуется новая раса, которая одновременно обладала бы телесной способностью сопротивления и духовной бодростью, и прилив такой физической крепости, не ослабляющейся от жары, должна дать негрская раса. [157. Middendorf. Peru. 1893. Bd. I, S. 232.]

Согласно этому же автору, мулаты и сходные с ними замбо, т.е. помесные продукты негров и мулатов, похожи на негров телесным строением и физическими силами, но, напротив, далеко превосходят их в духовном отношении. Они обладают живым соображением, даром слова, предрасположением к поэзии и музыке и ловкостью в мастерствах. [158. С другой стороны, однако, сообщают, что замбо в Перу и Никарагуа считают худшим классом граждан: они составляют 4/5 тюремного населения. P. Broca, р. 39.] Многие из способнейших людей Перу имеют в своих жилах черную кровь, а иные – даже весьма заметную часть. Холос, имеющие только немного белой крови, стоят как по внешности, так и по существу близко к индейцам; они несколько живее и не так робки и недоверчивы, как последние. «Холос большею частью несколько более равнодушного и угрюмого нрава. Интересно, и в особенности это поражает у девушек, как их характерные свойства меняются, лишь только они получают незначительное прибавление черной крови. Глаза делаются больше, взгляд живее, речь быстрее и все телодвижения быстрее и живее». [159. Middendorf. S. 239.]

О желто-коричневых ублюдках западно-африканского берега сообщают, что они, обыкновенно, наследуют от своих разноцветных родителей одни только дурные характерные черты. Их обвиняют в коварстве, лукавстве, утонченной жестокости, лживости, трусливости; при этом они ведут развращенный, бесстыдный образ жизни. [160. Handbuch der Zoologie, Anthropologie and Ethnologie. Breslau. 1888.]

А.Хут на основании своих исследований пришел к заключению, что добродетели и преимущества встречаются гораздо чаще у тех рас, которые сохраняют себя чистыми, и что помесные расы обладают большею частью недостатками и пороками своих родителей, наследуя их дурные, но отнюдь не хорошие стороны. [161. А. Н. Huth. The marriage of near Kin. 1875.] К тому же выводу приходит и Перье в своем поучительном «Эссе об этническом смешении»; он говорит, что, несмотря на некоторые исключения, скрещивание рас имеет своим следствием вырождение человеческого типа. [162. Mem. de la Soc. d'Anthropologie de Paris. T. II, p. 261.] Одна из новейших работ о влиянии скрещивания на вырождение и преступность опубликована Нина-Родригесомом, который относительно ублюдков Бразилии приходит к очень решительному выводу. Он нашел в населении Комарка в штате Сан-Пауло явственные признаки физического и психического вырождения: волчью пасть, полидактилию, заячью губу, неврастению, гидроцефалию и преступность. Он пишет: «преступность, как и прочие признаки вырождения, – уродливые образования, болезни и ухудшение социальных способностей, - должны быть сведены к порочному смешению антропологически очень различных рас. [163. Archives d'Anthropologie criminelle. 1899. T. XIV, p. 477-516.]

В некоторых помесях – как, например, в описанных Нина-Родригесом (Пардос), которые преобладают в Сан-Пауло и соединяют в себе в меняющихся степенях белый, черный и краснокожий тип – должен господствовать настоящий «хаос крови» в психофизической организации. Отсюда происходят дисгармонии в телесном и духовном образовании.

Чувствительнее всего к скрещиваниям с цветными расами наиболее одаренный человеческий тип – северно-европейская светлокожая раса. Даже смешение с брахицефальным и средиземным смуглым типом должно быть на протяжении большого периода рассматриваемо как гибельное, несмотря на то, что многие ублюдки – как Лютер, Гёте, Бетховен, Микель-Анджело, Рафаэль - обнаружили высокую или даже высочайшую даровитость. Германская раса теряет в этих скрещиваниях свой выдающийся рост и длинноголовость, что в последнем отношении означает физическое и духовное ухудшение. Более того, эти скрещивания – именно с брахицефалами – ведут, по-видимому, после интенсивного смешения к бесплодию и к органическому вырождению, чем и можно объяснить, вероятно, костоеду зубов и близорукость, ибо у таких ублюдков величина зубов не стоит ни в каком целесообразном отношении к наследованным челюстям, и величина глазниц не приспособлена к величине унаследованных глаз. Многие наблюдения указывают на то, что сильная врожденная близорукость появляется... особенности часто в браках между голубоглазыми и темноглазыми. Кроме того, помеси этих обеих рас частою непропорциональностью телосложения и дисгармонией своего пигментирования указывают на ухудшение эстетической организации. Лапуж, хотя несколько резко-преувеличенно, но не без основания, сравнил этот хаос форм и красок среднеевропейского населения с расовым хаосом при смешении уличных собак.

Имеется достаточный опыт, позволяющий признать физиологическое смешение человеческих рас вредным и гибельным процессом и подтверждающий наблюдения, сделанные при искусственном разведении животных и растений. Скрещивания низших рас, как негров и индейцев, всегда гибельны и порождают ублюдков, которые стоят ниже родительских рас. Смешения смуглых европейцев с неграми и монголами могут иногда, без сомнения, улучшить телесную организацию, выродившихся сынов этой расы. Напротив, очень сомнителен взгляд Миддендорфа относительно повышения их духовных дарований, ибо нет ни малейшего доказательства, что выдающиеся таланты средиземных народов, арабов и финикийцев обязаны именно негритянской крови своими способностями; точно так же как совершенно безосновательно утверждение Гобино, что художественная даровитость произошла от браков белых с черными. Что касается германской расы, то она путем смешения со средиземным и с альпийским типами решительно ухудшается в физическом отношении. Что путем таких смешений ей сообщаются второстепенные духовные свойства, поощряющие проявление художественного гения, – это возможно, но не доказано; также мало имеется доказательств, что специальная склонность к пластическому искусству происходит от этих смешений, ибо два величайших скульптора Ренессанса и новой Италии, Леонардо да Винчи и Канова, принадлежали к чисто германскому типу. В общем, германцы не нуждаются в улучшении и облагорожении другими расами.

Природа творит путем строгого подбора в своем роде гармоничные образы, которые сами в себе укрепляются и утверждаются, ибо целесообразное взаимодействие частей к поддержанию целого необходимым образом основано на приспособленной внутренним образом экономии процессов питания и роста. Скрещивание различных расовых свойств ведет уже в первых или позднейших поколениях к расстройствам внутреннего равновесия организма, так как органы разного происхождения и качества не подходят друг к другу и ухудшают как прочность структуры, так и плодовитость и духовные способности. Зеелигер констатировал у личинок морских ежей, – ублюдочных форм двух различных, но близких разновидностей, – что видовые характерные свойства родителей не всегда соединяются в одну гармоническую форму, но весьма часто расположены беспорядочно. Хотя здесь дело идет о низших животных, это наблюдение открывает нам аналогичное понимание вредных последствий скрещиваний различно организованных человеческих рас.

Независимо от прямого вырождения, вследствие расового скрещивания, можно привести еще другой, гораздо более важный, аргумент против последнего, именно – что всякое смешение высшей расы с низшей заключает в себе незаменимую потерю для органической прочности более благородной расы. Такое расовое скрещивание, как оно часто поощряется для колонизирования и цивилизования тропических стран, может быть только тогда рекомендовано, когда высшая раса не страдает сама в своем количестве и качестве вследствие длящихся, необходимых для подобных скрещиваний, потерь.

3. Вырождение рас вследствие недостатка в отборе

Ламарк учил, что неупотребление органа, сделавшееся вследствие условий существования и усвоенных жизненных привычек постоянным, постепенно ослабляет последний и путем наследственности приводит его наконец к исчезновению. Подобные вырождения и обратно идущие образования можно найти у всех пород животных и во всех системах органов. Известные позвоночные утеряли свои зубы; у многих глаза дегенерировались, у змей – конечности, у многих насекомых – крылья.

Если в настоящее время и можно считать доказанным, что усовершенствующее влияние употребления и неупотребления органов не прямо унаследуется потомками, но путем посредничества аналогично предрасположенных половых клеток, то все же учение Ламарка о непосредственном унаследовании приобретенных свойств не может объяснить регрессирующее образование и вырождение органов.

В связи со своей теорией унаследования, в которой отбор играет такую большую роль в деле образования рас, Вейсман в своем учении о «панмиксии» дал другое, более обоснованное, объяснение явлений обратного образования и вырождения.

Лишь только орган перестает быть в употреблении, – говорит Вейсман, – прекращается и непрестанный отбор индивидуумов с лучшими органами. Тогда наступает «панмиксия», т.е. размножаются не только избранные индивидуумы с лучшими органами, но и те, органы которых менее совершенны. Смешение различных в качественном отношении органов – отсюда и самое название «панмиксия» – должно быть неизбежным последствием такого процесса, который с течением времени непременно должен будет вызвать ухудшение соответственных органов в среднем. Когда к данному органу, вследствие изменившихся условий существования, не предъявляются уже больше никакие требования в борьбе за существование, тогда все хуже снабженные индивидуумы могут, несмотря на свои недостатки, переживать и размножаться. Все регрессивное органическое движение в природе, заключающееся в превращении органов и их отправлений в рудиментарные, основывается, Таким образом, на недостатке естественного и полового подбора. Поэтому-то Вейсман довольно удачно определяет панмиксию как прекращение «контроля естественного отбора» над сделавшимися бесполезными, а потому и излишними, органами.

Особая форма панмиксии вызывается паразитизмом, который может вести к полному превращению и редукции организмов. Паразитные рачки, например, живут в жабрах, полости зева и на коже рыб и питаются соками и кровью обитаемых ими животных. Следствием этого является вырождение нижней части тела и органов движения у паразитов, так как эти части сделались излишними для сохранения и размножения.

Употребление и упражнение органов обусловливает их ценность в деле подбора, так как только вполне развитый и дееспособный орган подвержен естественному отбирающему процессу и косвенно содействует тому, что отбираются и аналогично предрасположенные зародышевые ткани у соответствующих индивидуумов. Неупотребление же органа, ведущее к его чахлости, производит как раз противоположное действие, именно тем, что устраняет влияние естественного отбора.

Панмиксия имеет по отношению к преобразованию органов одинаковое значение с отбором. Не только у человека, но и у всех прочих живых существ мы видим, что одни органы прогрессируют, другие подвергаются регрессивному процессу. Развитие есть процесс столь же прогрессивный, сколь и регрессивный. Усовершенствование и вырождение, положительный и отрицательный отбор находятся во взаимных отношениях во всех процессах жизни и нераздельно господствуют над историей развития органических форм.

Отбор и панмиксия в человеческом роде ведут как к совершенствованию, так и к обратному развитию органов, инстинктов и духовных способностей.

Дифференцированная общественная и духовная жизнь культурного человека создает новые условия отбора и смешения, которые по отношению к естественному состоянию означают отчасти регресс. С одной стороны, физиологическое действие культурного отбора все больше стремится превратить человека в интеллектуальное животное, между тем как физический отбор со своей стороны содействует преобладанию церебральной ткани. Этот недостаток во всестороннем физическом отборе оказывает важное влияние на телесные качества цивилизованного человека в том отношении, что он приводит неизбежным образом к наследственному вырождению.

Наследственное вырождение вследствие панмиксии наступает у культурного человека как в костной системе, – например, в ступнях, тазовых костях, зубах, – так и в органах чувств и в определенных физиологических отправлениях органов.

У многих диких и полудиких народов, у которых ступня еще не обута, она употребляется как орган хватания, либо при ручных работах, либо для схватывания поводов лошади, либо для прыганья с ветки на ветку. У этих рас большой палец обыкновенно гораздо больше отставлен от прочих пальцев, чем у европейцев. По исследованиям В.Пфицнера, и другие пальцы находятся у цивилизованного человека в процессе наследственного обратного развития. Он говорит: «В скелете ступни средние фаланги уже вступили на путь, ведущий к исчезновению. Сильнее всего обратное развитие замечается в пятом пальце: у него совсем уже не появляются больше вполне развитые формы. Слияния костей в пятом пальце очень часты (37 процентов); в остальных пальцах они также появляются, но гораздо реже. Они являются у эмбриона в виде известковых отложений, у взрослого же – как сращение суставов. Рубцевое сращение также было констатировано в некотором числе случаев. Но важнее всего то, что на пятом пальце, по крайней мере, обратное развитие уже повлияло на ход окостенения, так что эпифизов больше не появляется». [164. Morphologische Arbeit en. Bd. VI. S. 265.]

Можно было бы, пожалуй, объяснить регрессивное развитие ступни воздействием неудобной обуви. Без сомнения, последняя влияет часто искажающим образом, именно в период роста, но эти индивидуально приобретенные свойства не наследственны. Вернее, что регрессивное развитие основывается на панмиксии. В цивилизованном обществе прочность строения, способность схватывания и быстрота при ходьбе не имеют уже никакого отбирающего значения. Кроме того, путем защищающей обуви и перевозочных средств всякого рода все недостатки органов передвижения могут быть компенсированы, так что те, у кого существуют патологические видоизменения ступней ног, выживают все-таки в борьбе за существование и посредством других преимуществ могут даже побеждать своих соперников со здоровыми ступнями, основывать семьи и передавать свои наследственные недостатки многочисленному потомству.

Случаи костоеды зубов распространены у всех цивилизованных народов самым ужасающим образом и достигают 98,5%. С.Питшик нашел у 12018 индивидуумов 92 процента страдающих костоедой одного или нескольких зубов. С.Розе нашел у 5600 индивидуумов, призванных на военную службу, только 5% с вполне здоровыми зубами. При этом обнаружился следующий важный факт, что признанные совершенно негодными к военной службе вследствие физической слабости молодые люди большею частью оттого отстали в своем физическом развитии, что имели чрезвычайно плохие зубы. [165. C. Rose. Anleitung zur Zahn-und Mundpflege. 1900. S. 3.] Конечно, чересчур сладкая и кислая пища и недостаток упражнения могут вредить зубам и ослаблять их. Но важнейшая причина – все-таки наследственность, которая увеличивает врожденную непрочность строения зубов. На основании своих обширных исследований Розе приходит к заключению, что с самого начала бывают хорошо и плохо построенные зубы, и что оба вида передаются потомству. Что плохое качество зубов бывает природным, доказывается исследованием почти 14000 школьников, у которых также, уже в раннем детстве, заболевания зубов составляют очень распространенное явление.

Из собранных Розе статистических данных можно вывести следующий замечательный факт, что длиннолицые люди в среднем больше страдают от костоеды зубов, чем широколицые. Чем длиннее лицо, тем уже также челюсть, тем теснее сжаты и неправильнее стоят зубы. То же самое доказал для некоторых французских департаментов П.Дюбуа. [166. Comptes rendus du I. Congres dentaire international a Paris. 1891. P. 45.] Кариозное вырождение зубов имеет свою антропологическую причину, во-первых, в том, что у длиннолицых, узкоголовых рас челюсти находятся в процессе обратного развития, зубы же не могут следовать за ними с такой же скоростью и поэтому встречают препятствие в своем развитии; а во-вторых, оно является результатом ублюдочной дегенерации, вследствие скрещивания круглолицых брахицефалов с длиннолицой германской расой. На эту причину впервые обратил внимание Кингсли: «неправильности расположения зубов зависят от того, что челюсти развивались не соответственно величине зубов, и в то время, как челюсть росла довольно медленно, рост зубов был более быстрым; но в некоторых случаях существовала наследственность, т.е. ребенок наследовал непропорциональные к унаследованным челюстям зубы». [167. Handbuch der Zahnheilkunde. 1891. Bd. S. 456.]

Зубным врачам хорошо известно, что виновником ужасающего распространения этого признака наследственного вырождения является недостаток естественного отбора. У диких животных и у людей в естественном состоянии здоровые, крепкие зубы представляют одно из главных орудий в борьбе за существование, служа или непосредственно для нападения, или же посредственно, так как они необходимы для здорового питания и для крепкого развития организма. «Дикие животные с неудовлетворительно построенными, склонными к костоеде зубами отстают в своем физическом развитии. Они либо рано погибают, либо не допускаются к размножению своими более сильными соперниками. У дико живущих животных унаследуются, таким образом, всегда только лучше построенные зубы. Кариес зубов у них поэтому едва ли приходится наблюдать. Также и у стоящих на более низких ступенях развития человеческих рас хорошо построенные зубы составляют необходимое условие существования, так как служат им для размельчения более грубой пищи. Негры, малайцы и черепа наших предков каменного века имеют поэтому гораздо лучшие зубы, чем современные европейцы. Культурный человек с плохими зубами может, напротив, легче возместить их изъяны, ибо он в состоянии путем более тонкого приготовления пищи или, в крайнем случае, посредством искусственных зубов заменить отчасти естественное ухудшение их. При выборе мужей кошелек, полный денег, или хорошо развитый рассудок падают на чашку весов гораздо тяжелее, чем более крепкое сложение и хорошие зубы, и поэтому-то у культурных народов люди с плохими зубами могут беспрепятственно размножаться и передавать своему потомству свои плохие зубы». [168. Rose. S. 25-26.]

Прогрессирующее вырождение в области размножения заключается в неспособности женщин к родам помощью естественных сил своего организма и к кормлению детей собственным молоком.

У диких и полудиких народов роды происходят большею частью без особенных затруднений, между тем как у культурных народов они всегда могут сделаться опасными для жизни матери и очень часто без искусственной помощи не могут быть доведены до конца. Одна из самых частых причин затруднительности родов есть узкий таз, который часто бывает наследственным, и частота которого, по Рулиусу, колеблется между 14 и 20 процентами. [169. Encyclopadie der Geburtshulfe und Gynakologie. 1900. Bd. I. S. 108-109.] Часто, однако, это зависит от общей наследственной конституциональной слабости или от неудовлетворительного состояния изгоняющих сил в брюшных покровах и внутренних органах. Недавно Ларже указал также на анормальные положения плода, беременность двойней и родильные нервные и душевные заболевания как на наследственное вырождение родильной способности. [170. Comptes rendus hebd. des seances de la Soc. de biol. T. 53, № 39.] Тут искусственная помощь вырывает отягощенную этими пороками мать, вместе с ее потомством, из рук верной смерти. Вследствие недостатка в естественном отборе врожденные пороки и недуги, защищенные таким образом, размножаются, между тем, если б существовали строгие условия естественного отбора, то выродившиеся матери были бы беспощадно вычеркнуты из процесса развития расы.

Наследственное вырождение еще сильнее выражается у культурных народов в возрастающей неспособности женщин кормить грудью. Фон Бунге справедливо указывает на алкоголизм как на одну из причин такой наследственной неспособности. Но усилению этого явления должно содействовать и искусственное кормление, которое лет 400 назад введено было у цивилизованных народов Средней и Западной Европы. Искусственное кормление сохраняет жизнь многих детей, которые в условиях естественного отбора неминуемо должны были бы погибнуть, и таким образом эти дети бывают, в свою очередь, в состоянии перенести свои наследственные недуги снова на своих потомков.

Из органов чувств глаз в особенности подвержен прогрессирующему ухудшению. Ослабление остроты зрения выражается однако не так сильно, как наследственная близорукость, которая все возрастает и должна быть рассматриваема как социальное и культурное зло. Близорукость бывает лишь в виде исключения врожденной. Обыкновенно имеется лишь наследственное расположение к ней, заключающееся в анатомическом строении глаз, в небольшой сопротивляемости роговой оболочки, в особенностях строения глазных мускулов, зрительного нерва, костяных глазниц и т.д. Вероятно, это-то расположение и является часто результатом смешения брахицефальной и долихоцефальной рас, вследствие чего части больше не подходят друг к другу и ведут, таким образом, к аномалиям роста, тем более, что разные наблюдения указывают на то, что близорукие очень часто происходят от браков между голубоглазыми и темноглазыми.

На то, как происходит унаследование близорукости в семье, явственно указывает сообщенный Ж.Вильфюром пример. Из десяти детей одной супружеской четы четыре брата вступили в брак с четырьмя сестрами, которые, не будучи сами близоруки, происходили от близорукого отца. Среди общего потомства этой семьи случаи близорукости наблюдались только у потомков этих четырех братьев. [171. G. Willfuhr. Ein Beitrag zur Erblichkeitsstatistik der Myopie. 1896. S. 12.] Наследственность близорукости определена Пфлюгером в 48%, Шмидт-Римплером – от 48,7 до 75%, Шнеллером – в 24%, Волькер-сом – в 46,3 в амбулаторной практике и 78,27 – в частной. По Х.Шиерсу, из 300 случаев близорукости в 144, т.е. почти в 50%, можно было констатировать наследственность. [172. Biologisches Zentralblatt. Bd. VIII. S. 26-28.] Колебания этих чисел основываются на том, какая степень естественного родства тут принимается в соображение, т.е. принимаются ли во внимание только родители, или также ближайшие родственники. Среди 1117 близоруких у 376, т.е. 33,66%, определена наследственность; из них только 266 наследовали ее от родителей, 10 – от прародителей, 15 – от дядей и теток, родных и двоюродных. 71 – через посредство братьев и сестер. Врожденная же близорукость наблюдалась только в 14 случаях. [173. Willfuhr. S. 15]

По М.Кирчнеру, дети близоруких родителей имеют наибольшие шансы сделаться сами близорукими, когда оба родителя близоруки; эти шансы уменьшаются, когда близорука только мать, и они становятся еще меньше, когда близорук только отец. Сыновья близоруких родителей вдвое, а дочери вчетверо больше склонны к близорукости, чем мальчики и девочки неблизоруких родителей.

Каковы бы ни были причины и способы унаследования близорукости, усиление ее вызывается опять-таки панмиксией. У культурных народов близорукость не является препятствием к существованию и основанию семьи; искусственное исправление посредством очков может ведь сделать близорукого совершенно способным во всех отношениях к конкуренции с имеющими нормальное зрение, а при благоприятном духовном и экономическом снабжении – даже обусловить его превосходство. Что таким путем нарушаются условия естественного отбора – это вне всякого сомнения, так что недостаток в естественном отборе служит важнейшею причиною наследственного вырождения и физического упадка рас.

4. Расовое вырождение вследствие наследственных болезней

Кроме органического вырождения, проявляющего себя регрессивным развитием и ослаблением таких частей тела и функций, которые прежде были более совершенны, есть еще целый ряд наследственных ухудшений расы, которые либо основываются на патологических вариациях зародышевой ткани и вызываются расстройством развития, либо же вызываются вредоносными влияниями внешнего мира.

Между органическими вырождениями и болезнями существует двойная связь в том отношении, что выродившиеся органы – например, червеобразный отросток слепой кишки или сильно близорукий глаз – сами предрасполагают к болезненным изменениям; с другой же стороны, путем наследственности, внутри-группового размножения и недостатка физического отбора вследствие искусственного сохранения слабых, болезни могут сделать ся настоящей опасностью для органического существования расы.

Унаследуемые патологические изменения заключаются либо в уродствах, в изменениях структуры органов и их функций или в предрасположении их к особым формам болезней. При этом унаследование соблюдает такую же сложную закономерность, какая наблюдается и при процессе унаследования нормальных физиологических качеств.

К уродствам, которые возобновляются в продолжение многих поколений у всех, или, чаще, только у некоторых членов семьи, следует причислить карликовый рост всего организма, шестопалость на руках или ногах, заячью губу, зачаточное развитие пальцев, родимые пятна и т.д. В особенности замечательно врожденное отсутствие коленной чашки. В одном случае отсутствие этой кости было наследственным у всех мужских членов семьи; в другом – оно найдено было у одной женщины, у которой отсутствовали обе коленные чашки, и это было унаследовано ее обоими детьми – сыном и дочерью, между тем как ее внуки, дети ее дочери, обладали хорошо развитыми коленными чашками. [174. Dr. Joachimsthal. Archiv fur klinische Chirurgie. 1902. S. 342.] Врожденный вывих бедренного сустава также бывает наследственным. Он случается чаще у девочек, чем у мальчиков, и возникает вследствие известных врожденных изменений костей, участвующих в строении бедра.

Уродливые образования сердца, а также брюшных внутренностей, выпадение их, грыжа и т.п., также бывают наследственными.

Некоторые болезни одинаково поражают всех индивидуумов, другие же наблюдаются преимущественно у определенных рас и семейств. Известны семьи, которые особенно расположены к определенным болезням, как, например, тиф, сердечные болезни, туберкулез; между тем как другие, напротив, обладают наследственным иммунитетом против этих самых болезней. Но и расы предрасположены к известным болезням в разной мере. Так, евреи, например, сильно склонны к нервным и душевным болезням, между тем как негры, у которых наблюдается почти полная невосприимчивость к желтой лихорадке и малярии, сильно расположены к туберкулезу и другим легочным болезням.

Наследственный характер обнаруживают также и многие конституциональные заболевания, как например, гемофилия, дальтонизм, пигментное перерождение сетчатой оболочки, тучность, подагра и т.д. Некоторые из этих болезней указывают ясное свойство передаваться наследственно. Гемофилия может быть прослежена через много поколений, причем женский пол редко ее наследует. Но, вопреки последнему обстоятельству, все-таки женщины содействуют ее передаче по наследству. Когда лицо, страдающее гемофилией, женится на женщине из здоровой семьи, то потомки его большею частью пощажены этою болезнью. Если же здоровый мужчина женится на женщине, которая сама свободна от этой болезни, но происходит из семьи с наследственной гемофилией, то почти можно быть уверенным, что потомки от этого брака будут также гемофилитиками. Однако бывают иногда случаи, что гемофилия наблюдается в особенности у потомков женского пола.

Во многих семьях болезненное отложение жира также наследственно, но зачастую только отдельные члены семьи бывают поражены этою болезнью, между тем как прочие, живущие при тех же условиях питания и занятий, пощажены ею. Также и предрасположение к подагре в большей части случаев наследственно. В иных семьях поколение за поколением поражают этим недугом, или же одно или многие поколения остаются свободными от него. Чаще поражаются этою болезнью дети, родившиеся позднее, а не перворожденные. Наследственное перенесение тем вероятнее, когда оба родителя страдают подагрой; однако подагра отца легче переходит к потомкам, чем подагра матери.

Особенно выдающееся значение в деле наследственных болезненных состояний, именно у культурных людей, имеют такие болезни, как сифилис, туберкулез, алкоголизм и неврастения.

Что касается передачи сифилиса по наследству, то оба родителя принимают в этом не одинаковое участие, так как болезнь отца сравнительно реже передается потомству, чем болезнь матери, но последняя влияет, однако, менее дурно, чем заболевание обоих родителей. С другой же стороны, несмотря на свежий, неизлеченный, сифилис отца или матери, или даже обоих родителей, у них могут быть все же здоровые дети, ибо наследственная передача болезни зависит от того, заражает ли или нет механически примешанный яд сифилиса яйцевую или семянную клетку, происходящую от сифилитического организма. [175. E. Tinger. Die Vererbung der Syphilis. 1898. S. 107-111. «Зародышевое – germinal – унаследование сифилиса со стороны отца оспаривается в новейшее время. Всякий наследственный сифилис, согласно этому, предполагает заражение матери. Мнимые наблюдения над исключительно со стороны отца унаследованным сифилисом при здоровой матери нуждаются в поправке в том отношении, что в этих случаях мать была только, по-видимому, здорова, и всегда предшествовало заражение со стороны отца ребенка.» ( Wiener Klinische Wochenschrift. 1903. VII).]

По А.Фоурниеру, опасность, что заболевание родителей перенесено будет на детей, достигает в сифилитическом браке выше 50%, смертность детей – 42%, т.е. в 100 случаях беременности в сифилитических семьях – 42 кончаются смертью ребенка, обусловленной исключительно сифилисом. Статистика госпитальной практики дает даже 84 процента смертности. «Это служит, – пишет Фоурниер, -доказательством колоссального убийственного влияния на детей унаследованного сифилиса. Сифилис умерщвляет детей и производит между ними настоящие гекатомбы. Сифилис – это именно та болезнь, которая обусловливает наибольшее количество выкидышей и убивает наибольшее количество детей в самом нежном возрасте. [176. A. Fournier. Die Vererbung der Syphilis. 1892. S. 146.]

Что касается туберкулеза, то врожденное заболевание этой формой было доказано как у животных, так и у человека, хотя у последнего только очень редко. [177. Allgemeine medizinische Zentralzeitung. 1895. S. 940.] В наибольшем числе случаев унаследуется только органическое предрасположение в строении тела, в грудной клетке, в лимфатических железах и других частях тела. Туберкулез – это наследственная болезнь, которая может в продолжение многих поколений поражать какую-нибудь семью, опустошать ее и, наконец, искоренить совсем, если потомки ее, в каком-нибудь поколении, подвергаются ей в юношеском возрасте, – следовательно, до периода размножения. Непосредственное, посредственное и коллятеральное унаследование наблюдается тут попеременно. В.Шмидт пытался, посредством изучения 1630 случаев, определить наследственность путем построения родословных таблиц и таблиц предков. Он пришел при этом к следующим результатам: 1) если туберкулез появился в какой-нибудь семье, то он появляется также и в ее потомстве; посредством браков туберкулез переносится на другие семьи; 2) интенсивность появления туберкулеза в отдельных семьях крайне различна; 3) детская смертность в туберкулезных семьях очень высока; 4) если же имеется двойная наследственность, то смертность потомства выше, чем при односторонней наследственности. При односторонней наследственности, по-видимому, не имеет никакого значения, которая из сторон поражена: мать или отец. [178. W. Shmidt. Ueber die Hereditat der Tuberkulose. 1897. S. 64.]

Унаследование туберкулеза зачастую следует точнейшим правилам и подчиняется общим законам наследственности. Турбан в состоянии был представить на 55 семействах, которые он наблюдал, доказательство правильно возвращающегося совпадения в локализировании болезненного процесса у родителей и детей, у братьев и сестер. Туберкулез может также подчиняться дарвиновскому «закону унаследования в соответствующем возрасте». Один, сообщенный Х.Науманом, случай показывает, что начало заболевания у отца, как и у всех трех детей, падало на двадцать шестой год их жизни. [179. Zeitschrift fur Tuberkulose und Heilstattenwesen. III. S. 97. Therapeutische Monatshefte. 1902. S. 259.]

Что туберкулез обладает в высокой степени способностью передаваться по наследству, на это указывает и то обстоятельство, что многочисленные семьи, вопреки неблагоприятным жизненным условиям и большой инфекционной опасности, остаются вполне пощаженными этою болезнью; другие же, напротив, несмотря на хорошее питание, жилище и род занятий, проявляют этот недуг из поколения в поколение. Заражение есть только случайная причина, ибо, если бы она играла главную роль, как то полагают многие ученые и знаменитые профессора, то все культурное человечество должно было бы уже заболеть им, так как туберкулезные бациллы массами повсюду кишат и размножаются. Статистические данные обществ страхования жизни показывают, кроме того, что от 70 до 90 процентов всех случаев основываются на унаследованном предрасположении, и только для остающихся 10-25 процентов можно признать влияние внешних причин. [180] А.Риффель пришел, на основании своих статистических исследований и опытов, к следующему заключению: «чахотка является обыкновенно только у наследственно-предрасположенных индивидуумов». [181. A. Riffel. Die Erblichkeit der Schwindsucht. 1890. S. 91.]

Алкоголизм является одною из главных причин всех недугов и чахлости, как в телесном, так и в духовном отношении; он порождает слабоумие, эпилепсию, нервные страдания и склонность к преступлениям, – словом, это он влечет ухудшенное и малоценное потомство.

Бурневилль, исследуя 1.000 идиотов, нашел в 471 случае пьянство отца, в 84 – пьянство матери, в 65 – пьянство обоих родителей. Более всего имеет вредное влияние опьяненное состояние в момент зачатия. Демме путем сравнения десяти семей пьяниц с десятью трезвыми семьями, определил, что у первых было только 17,5 процентов духовно нормальных детей, у последних же, напротив, – 81,9 процентов. [182. Demme. Ueber den Einfluss des Alkohols auf den Organismus der Kinder. 1901.] Шмидт-Моннард, изучая причины малой способности школьников, нашел, что из семей пьяниц выходят почти только плохие ученики, между тем как наибольший процент детей, обладающих по крайней мере средними способностями, происходит от трезвых семейств. Д.Реццола показал, что периодическое появление врожденного слабоумия и других душевных болезней в известных поколениях связано с периодами года, когда бывает много праздников и наблюдается злоупотребление спиртными напитками; [183. Internationale Monatsschrift zur Bekampfung der Trunksucht. 1901. Heft 6.] затем в такие годы, когда бывает особенно хороший и обильный урожай винограда, также рождается больше слабоумных и идиотов, нежели тогда, когда урожай винограда бывает плохим или средним.

По исследованиям Г.Бунге, алкоголизм имеет глубокое влияние на увеличивающуюся неспособность женщин кормить грудью. «Если отец – пьяница, то дочь теряет способность кормить грудью свое дитя, и способность эта невозвратно утеряна для всех грядущих поколений». Неспособность кормить грудью соединяется с другими признаками вырождения, в особенности с отсутствием сопротивления организма болезнетворным влияниям, заражению туберкулезом, нервным страданиям, костоеде зубов. Дети недостаточно питаются, и таким образом вырождение передается из поколения в поколение, все прогрессируя, и приводит под конец, после бесконечных страданий, к гибели рода. [184. С. von Bunge. Die zunehmende Unfahigkeit der Frauen, ihre Kinder zu stillen. 1900. S. 30.]

Наследственность играет большую роль в возникновении и размножении нервных и душевных болезней. Эта наследственная форма вырождения тем серьезна, что она повреждает важнейший орган культурного человека – нервную систему и мозг.

К наследственным нервным болезням в особенности принадлежат эпилепсия, истерия и неврастения. Эпилепсия в одних семьях составляет самостоятельное страдание, в других – она встречается наряду с истерией, невралгией и душевными болезнями. Наблюдались, однако, случаи, когда некоторые из поколений оставались совершенно свободными от всякого рода нервных страданий, несмотря на наследственность. При истерии особенно велико наследственное влияние матери, однако и отец, происходящий из нервнобольной семьи, но сам свободный от всякой нервной болезни, может все-таки перенести на своих потомков истерию. При неврастении (нервозности) наблюдается особенно много случаев наследственной передачи. Она обнаруживается у детей нервозных родителей ранней зрелостью, возбудимостью, легко наступающим изнурением при умственной работе, склонностью к преступным деяниям и к самоубийству. Нервозность есть типичная культурная болезнь.

Передача по наследству чисто душевных болезней также подчиняется общим законам непрямого, прямого и коллатерального унаследования. Только в редких случаях переносится именно сама болезнь, по большей же части только расположение к душевным расстройствам, или же происходит определенное превращение.

Не одни только чисто душевные расстройства, но и целый ряд родственных с ними болезненных состояний нервной системы – как, например, белая горячка, нервозность, странный характер, преступные склонности и т.д. – должен быть принят во внимание, когда дело идет об определении наследственных вырождений. Тогда оказывается, по Крепелину, что в 30-40 процентах всех психических заболеваний можно доказать, в среднем, существование подобных ненормальностей среди ближайших родственников; по Хагену – в 28,9 процентах, а по Форелю – в 69 и даже 85 процентах.

Часто случается, что наследственные влияния накопляются именно тогда, когда в нервнобольных семьях заключаются браки между близкими родственниками; тогда-то и наступают тяжелые формы семейного вырождения. Молель построил свой закон вырождения на основании аккумулятивного унаследования; согласно этому закону, в целом ряду последующих поколений наступают нервные и душевные расстройства, которые ведут наконец к прекращению семьи, вызываемому идиотизмом и бесплодием. Морель определяет следующие ступени вырождения: первое поколение: нервозный темперамент, нравственная развращенность, эксцессы; второе поколение: склонность к кровоизлияниям и тяжелым неврозам, алкоголизм; третье поколение: физические расстройства, склонность к самоубийству, интеллектуальная неспособность; четвертое поколение: врожденные формы слабоумия, уродства и остановка развития. Бывают в действительности такие типичные случаи, когда больные и выродившиеся семьи, под влиянием и других наследственных болезней, вымирают, но во многих случаях процесс вырождения врачи по нервным болезням подтверждают в общем законе Мореля. Фере видит в нервных и душевных болезнях семейные страдания, которые приводят в дегенерирующих семьях к «ослаблению эмбриогенетической силы», оканчивающемуся бесплодием. [185. Ch. Fere. Nervenkrankheiten und ihre Vererbung. 1896.] Легран де Солль уже в своей «Folie hereditaire» (1873) указал на то, что семьи с дурной наследственностью угасают вследствие бесплодия родителей или отсутствия жизнеспособных детей. Он сообщает два интересных родословных дерева таких семей, которые во втором поколении, а вторая семья – в третьем, обладали еще многочисленными членами, но в четвертом поколении обе семьи уже совершенно вымерли. [186. Legrand du Saulle. Folie hereditaire. 1873. P. 41-42.]

Эти данные подтверждаются Беркханом и Касселем, которые доказали, что в тех семьях, где бывают слабоумные и глупые дети, всегда господствует большая детская смертность. Первый усматривает в этом признак общего упадка этих семейств. [187. K. Doll. Aerztliche. Untersuchungen aus der Hulfsschule fur ???chsinnige Kinder. Karlsruhe. 1902. S. 27.]

В случаях наследственных душевных болезней находят расстройства как в интеллекте, так и в области эмоциональной и волевой. В особенности важны заболевания, относящиеся к области чувств и инстинктов, которые, однако, могут появляться при незатронутых в других отношениях силах ума. Мёбиус справедливо поэтому обращает внимание на то обстоятельство, что в вопросе о душевных вырождениях испытание основных побуждений имеет очень важное значение. «Так, – пишет он, – любовь к детям является существенноюй чертой женской души; если мужчина относится с брезгливым чувством к маленьким детям, то это не возбуждает еще никакого подозрения, но если это наблюдается у женщины, то в ней такое чувство является положительным признаком вырождения». [188. J. P. Moebius. Ueber Entartung. 1900. S. 108.]

Вырождение побуждений обнаруживается в уклонениях от нормальных чувствований, в общественной, этической и половой жизни. Которые (т.е. уклонения) могут даже доходить до степени нравственного слабоумия.

Особенное культурно-историческое значение имеют ослабления полового влечения, побуждения к браку и семейных инстинктов, затем разнообразные извращенные чувствования, обнаруживающиеся в склонности к индивидам одного пола и к животным, или же в других извращениях половых чувств.

Все душевные расстройства основываются на болезненных изменениях мозга. Некоторые антропологи – именно Ломброзо и его школа – пытались установить ряд физических признаков вырождения, которые находятся в причинной связи с вырождением мозга. К признакам дегенерации они причисляют всевозможные уродства и задержки развития, обнаруженные в строении ушей, зубов, половых частей, а также непропорциональность телесных форм, аномалии черепа, прогнатизм нижней челюсти, заячью губу, ненормальную волосатость и т.д., что отчасти истолковывается ими как атавизм или же регрессивное движение.

Связь душевных аномалий и физических дегенерационных признаков отнюдь не бывает закономерной. Наблюдаются душевные вырождения, где нет таких признаков, – также как могут быть и телесные уродства, не сопровождаемые какими-либо признаками душевных ненормальностей. Однако все же можно, пожалуй, установить, что присутствие многих признаков вырождения всегда, с большою вероятностью, указывает на ненормальное качество мозга и его отправлений. [189. Согласно P. Nacke, у душевнобольных и преступников обнаруживаются признаки вырождения и на внутренних органах гораздо чаще, чем у нормальных в прочих отношениях индивидуумов. Zeitschrift fur Morphologie und Anthropologie. Bd. IV, S. 587. —— Kpumuку учения о внутренних дегенерационных признаках дает L. Stieda в Biologische Zentralblatt. 1902. S. 20-22.]

Если и не все преступники, как полагает Ломброзо, могут быть названы душевнобольными, то все же он доказал, что среди них есть много психически слабых людей, и что у них находят больше физических признаков вырождения, чем у нормальных людей. С этим должен согласиться и сам А.Бар, [190. A. Bar. Der Verbrecher in anthropologischer Beziehung. 1893. S. 192.] который резче всех выступил против учения криминальной антропологии, и признать, что у очень многих преступников, и особенно у рецидивистов, многократно наказанных и неисправимых заключенных, обнаруживающих преступные натуры, – несомненно имеются явления дегенерации, и притом они бывают очень разнообразны.

глава пятая

БИОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВНЫЕ ЗАКОНЫ

КУЛЬТУРНОГО РАЗВИТИЯ

1. Органическое происхождение социальной жизни

Так как человек есть создание органического мира, развившееся из низших существ и простых условий существования, то и в его социальной и духовной истории должны быть действительны основные физиологические законы, управляющие общими жизненными явлениями. Человек, как существо органическое по своему физическому и психическому устройству и дееспособности, вместе с другими ему подобными существами является носителем и творцом всех общественных и духовных деятельностей, ибо «всемирная история есть также только часть истории органического развития». [191. Е. Haeckel. Ziele und Wege der heutigen Entwicklungslehre. 1875. S. 87.]

Философское мышление, предчувствуя связь органического и духовного мира, уже давно начало сравнивать общественную и политическую жизнь со строением и развитием органических форм. Платон сравнивал государство с душой и пытался из внутренних законов личности и составляющих ее различных сил вывести сущность и состав государства. Новая так называемая «органическая социология» проводит более реальным образом сравнение между ростом и функциями телесного организма и общества. Эта теория имеет, без сомнения, известное оправдание, так как общество в самом деле есть организм, но оно в то же время более, чем организм, и как реальная жизненная единица оно представляет образование другого рода. Так сказать – сверхорганическое. Его можно сравнивать с организмом лишь в том отношении, что люди также подчинены одинаковым законам, как и клетки в организме, и если всякая общественная жизнь будет прослежена до ее самых примитивных зачатков, то можно доказать, что как животное, так и человеческая община являются физиологическим продуктом организма, развивающимся путем роста и размножения и дифференцировавшимся на междуорганические и сверхорганические жизненные отношения.

На сходство истории развития организма и общества указывает еще и то обстоятельство, что на низших ступенях жизни оба еще не резко отделены друг от друга. У семейства жгутиковых, например, отдельные клетки, а у сифонофор многочисленные отдельные существа органически связаны друг с другом. Они образуют общество и одновременно – организм. У высших животных такие жизненные условия наблюдаются в зародышевом состоянии и в периоде зародышевой жизни.

Более высокоразвитые животные организмы состоят из очень сложных клеток или элементарных организмов. Это построение берет свое начало в оплодотворенной зародышевой клетке, потомки которой путем продолжающегося деления вызывают рост и увеличение размеров, пока наконец организм не достигнет своего полного развития и, вступив в период зрелости и размножения, не начнет выделять из себя группы клеток в виде нового организма. Между клетками существует количественное и качественное разделение труда, таким образом, что некоторое число однородно дифференцированных клеток выполняет одну и ту же функцию. Отдельные клетки образуют ассоциацию, в которой существует соотношение частей. Нервные органы относительно исправного выполнения своих функций зависят от кишечных органов, а эти последние – опять-таки от нервных. Изменения, наступающие в одной системе органов, вызывают обыкновенно таковые же в других системах. Усовершенствование одной части часто связано с обратным развитием других. Отдельные системы органов имеют для жизни организма разное значение. Наблюдается как господство, так и подчинение частей организма, так как нервная система и, главным образом, мозг являются важнейшими жизненными органами. В мозгу сосредоточены все побуждения и цели жизни. Отсюда же исходит и господство над развитием и формированием прочих органов. Рост, разделение труда, соотношение частей и централизация деятельностей совершаются однако не так, как это происходит в хорошо смазанной машине, но тут существует «борьба частей в организме», как назвал это Руа, борьба химического сродства, клеток, тканей и органов, между которыми также происходит естественный отбор, как между организмами. Все эти отношения управляются стремлением организма к определенной цели, что и накладывает на него характеристический отпечаток в противоположность неорганическим образованиям.

Между организмом и обществом существует в действительности генетическая аналогия, и общество может быть названо «социальным организмом», в котором действуют такие же основные биологические законы, как и в первом.

Рост общества берет свое начало от пары человеческих индивидуумов, которые вместе со своими детьми, детьми детей, родственниками и потомками образуют одну социальную единицу. Если последняя сделалась больше, то она отделяет от себя группы, которые где-либо в другом месте обусловливают сходное же социальное образование. Возникновение братских родов, колоний есть выражение роста общества, переступающего свои пределы. В самом примитивном обществе уже наблюдается разделение труда между мужчиной и женщиной, родителями и детьми, сильными и слабыми, умными и глупыми, на основании естественных различий дарований и труда. Разделение труда, которое в более высокоразвитых обществах ведет к образованию каст и состояний, очень содействует возникновению и ускорению видоизменений и является таким образом средством социального и духовного прогресса. Между частями общества существует взаимодействие в том отношении, что одна группа не может существовать без другой, и происходит обмен услуг, которые обоюдно полезны. Наблюдается также господство групп и лиц, отца в семье, вождя в орде, аристократии в феодальном государстве. Социальное дифференцирование занятий ведет к противоположности потребностей и интересов. Возгорается внутренняя социальная борьба, открытая или скрыта, борьба, принимающая военную, экономическую или духовную форму, борьба за жилище, пищу, женщину, за положение, силу и за истину. Несмотря на внутреннее дифференцирование, разногласия и натянутые отношение между своими членами, общество во внешнем отношении представляет замкнутое в себе и солидарное целое, которое, действуя попеременно, то в противоположном направлении, то согласно с другими социальными образованиями, объединяет все свои отдельные силы и части, которые служат ему поддержкой.

Однако дальше этой общей биологической закономерности аналогия между органическою и социальною жизнью не должна идти, иначе она будет совершенно бессмысленной. Некоторые представители этого учения, органической социологии, например, Шаффле, Лилиенфельд и Р.Вормс, развили эту аналогию до мелочей и часто в этом направлении доходят до смешного и комичного, отдавая таким образом в жертву смешному презрению справедливые и необходимые стороны этой теории. Например, это чистая бессмыслица, когда Шаффле проводит аналогию между находящимися на поверхности органического тела защитительными тканями – например, волосами, ногтями, колючками – и возведенными для защиты от нападений стенами, стенными зубцами, тщательными прикрытиями и т.п., или же когда Р.Вормс сравнивает обращение кровяных телец в потоке крови с функцией купцов, которые являются носителями питающей субстанции в обществе, и ищет в шоссейных и железных дорогах аналогии с кровеносными сосудами.

Общий для организма и общества принцип есть принцип организации, сущность которого заключается в выше изъясненных основных законах. Общество нельзя непосредственно назвать организмом, но можно все-таки определить его физиологически, так как оно обладает организацией. Отдельный человек хотя и является органическим элементом общества, и в этом отношении его можно сравнить с органической клеткой, но он в то же время представляет нечто большее и нечто другое, чем клетка, так как между индивидуумами существуют своеобразные отношения, которых не имеется между клетками организма, но которые берут свое начало во взаимном отношении многих организмов.

Физиологическим основанием социальной жизни заключающихся в специфическом отношении многих организмов друг к другу служит не что иное, как раса. Только это понятие вполне уясняет как самую проблему, так и ее решение, которое только неясно представлялось исследователям, стремившимся проводить сравнение между организмом и обществом.

«Органическая» социология не дает удовлетворительных объяснений. Социология должна быть скорее биологической, т.е. она должна для объяснения общественных явлений и перемен прибегать к закономерностям, вытекающим из пространственного, временного и физиологического сожительства многочисленных организмов. Она должна представить себе расу и общество в их закономерной связи и изучить расовый процесс, как естественное основание «социального процесса» так, чтобы изменения, приспособления, отборы общества были бы сведены к равным физиологическим действиям в расе. Но если общество есть такое жизненное явление, которое свойственно равным образом и многочисленным животным расам, то сюда надо включить еще и такие антропологические причины и закономерности, которые вытекают из специальной природы человеческого рода, так как лишь при таких условиях можно всесторонне научно обосновать жизнь и историю человеческих общественных форм.

2. Ступени развития животных обществ

Если строение и образование человеческого тела могут быть вполне поняты только тогда, когда будет прослежено его развитие с самого первого начала появления организмов, то и его общественное существование только тогда становится вполне ясным, когда пред нашими глазами откроются первые зародышевые движения социальных отношений, и мы проследим их развитие до самых сложных форм, ибо первобытная история социальных отношений и инстинктов заходит глубоко вниз, до самых древних и примитивнейших состояний органической жизни.

На известной нам низшей ступени органических видов находим мы одноклеточные организмы, более или менее дифференцированные. Они живут либо изолированно, либо образуют соединение, которое можно рассматривать как простейшую форму органического общества. Некоторые реснитчатые животные образуют маленький стебелек животных, или же многие маленькие животные сидят на одном общем стебельке. Эта связь элементарных клеток имеется и у некоторых видов водорослей, например у volvocinae, которые образуют клеточные колонии и пустые шарики, не разлучаясь, несмотря на многократное деление, и располагаясь друг на друге. Вследствие того, что в этих «клеточных роях» – «Zelehorden», как назвал Геккель, – наступает дифференцирование и возникает разделение труда между отдельными клетками, образуются высшие органы полипов и губок. Сифонофоры (трубчатники) образуют колонии, состоящие из отдельных животных, между которыми утвердилось широкое разделение труда. На одном общем стволе находятся плавательные колокольчики, питающие полипы, хватательные нити, щупальцы и половые животные, так что у некоторых видов отдельные животные почти всецело утратили свой морфологический характер, и животная колония производит впечатление одного цельного организма.

У следующих классов животного царства, у червей и моллюсков, мы находим лишь немного примеров такой общественности, между тем как у arthropoda – членистотелых – наступает богато развитая общественная жизнь. В то время, как в животных колониях прямая органическая связь не перестает существовать, так как индивидуум не разлучается при размножении, у arthropoda союз обусловливается до некоторой степени сложными психическими отношениями. У пчел, муравьев, ос существует очень дифференцированная общественная жизнь, основанная на инстинкте и также, до известной степени, на связанном внешними чувствами разуме. У них господствует многообразное расчленение и разделение труда. Рыбы же собираются стаями, которые именно во время пробудившейся половой жизни и связанных с этим странствований становятся заметными. Некоторые виды образуют странствующие общества, представляющие форму клина; у других же самцы отделяются от самок, плавая на разных глубинах; у третьих самки плывут впереди самцов. Амфибии сходятся вместе только вследствие одинаковых условий местности, а не вследствие какой-либо длящейся взаимной склонности; лишь только удовлетворен половой инстинкт – они больше не заботятся друг о друге. В дружественные отношения, как говорит Брем, пресмыкающиеся не вступают ни с другими членами своего класса, ни с другими животными вообще; в лучшем случае, их можно довести до того, чтобы они больше не боялись или были равнодушны к другим существам.

Многие виды птиц по окончании высиживания птенцов принимаются странствовать, для чего они и собираются вместе большими стаями и вереницами; другие живут парами в брачном общении, вместе с подрастающими молодыми; третьи вступают в общества для самозащиты. Большинство воробьиных пород, например, в высокой степени общительные животные. Отдельные экземпляры встречаются только случайно; отдельные пары – только в период высиживания; в остальные же месяцы года пары и семьи собираются в стаи, стаи – в полчища, полчища же часто образуют настоящие легионы. Более умный берет на себя заботу об общем благе, прочие же члены стаи подчиняются его распоряжениям и подражают его действиям (Брем. «Жизнь животных». 3-е изд., IV, стр. 38). Фламинго живут всегда большими отрядами; при поисках корма многие из старших летят стаями всегда на страже и при приближении опасности предупреждают остальных (Брем. VI, стр. 548). Веслоногие помогают друг другу при ловле рыбы, но не в обороне против врага, как это делают, например, чайки, которые всегда единодушно действуют и тотчас же вступаются, если нужно бывает защитить одного из своих собратьев (Брем. VI, стр. 549).

Млекопитающие в общем отличаются большою общественностью. «Во многих больших обществах, – пишет Брем, – наиболее способный сочлен приобретает верховное главенство и достигает наконец безусловного послушания. У жвачных такой чести удостаиваются, по обыкновению, старые самки, именно те, которые бездетны; у других же общественных животных – например, у обезьян – вождями становятся только самцы и только после очень упорной борьбы с соперниками, из которой, наконец, они выходят победителями и всем остальным внушают страх. Тут мерилом служит грубая сила, там – опытность или добрая воля. Избранный или, по крайней мере, признанный вожак принимает на себя заботу о защите и безопасности всего стада и защищает слабых членов последнего, иногда даже доходя до самопожертвования. Менее разумные и слабые животные примыкают к более умным и сильным и слушаются всех их распоряжений, касающихся общей безопасности» (Брем. I, стр. 26).

Особенно интересна общественная жизнь у обезьян. И здесь сильнейший или старейший – следовательно, способнейший – индивидуум-самец стада возвышается на степень вожака или вождя. Этого достоинства достигает он только после упорной борьбы и битв с прочими соискателями, т.е. со всеми прочими старыми самцами. Длиннейшие зубы и сильнейшие руки решают спор. Вождь требует и пользуется безусловным послушанием во всех отношениях. Зато он также зорко следит за всем, чтобы вовремя заметить опасность, и защищает стадо с отвагою и храбростью (Брем. I, стр. 46).

Из этих примеров, которые могли бы быть подкреплены многими другими, заимствованными из сочинений Брема, Espinas'a, Дарвина и Бюхнера, явственно следует, что законы роста, разделения труда, взаимодействия, господства и т.д. находятся на всех ступенях животной общественной жизни, встречаясь то в той, то в другой форме.

На низших ступенях сообщества животных союз бывает чисто органическим, как в собственном теле животного, так как индивидуумы остаются в непосредственной телесной связи и имеют общие нервную систему и пищеварительный аппарат. У arthropoda и млекопитающих отдельные индивидуумы удерживаются вместе инстинктивными побуждениями симпатий и интересов, хотя иные поступки их в этом направлении обусловливаются все-таки известною долею разумения. Только в человеческой сфере общество превращается в такое сообщество разумных существ, которое обусловливается духовными причинами и управляется духовным образом, хотя и здесь не могут быть всецело выключены органические и инстинктивные связи.

Стойкость и дифференцирование общежительности зависит от духовных дарований, так что в общем наиболее смышленые животные – также и наиболее общественные. Там же, где смышленость и общительность достигают одновременно высокой степени, существуют наилучшие гарантии для сохранения и усовершенствования рас в борьбе за существование.

Если между индивидуумами, составляющими общество, не существует продолжительной телесной связи, то вместо нее развиваются постепенно социальные инстинкты, которые первоначально бывают связаны с чисто-органическими функциями и действуют как половое побуждение, побуждение к питанию и побуждение к власти.

Что касается отношений индивидуумов при половом размножении, то Е.Циглер различает размножение без спаривания и оплодотворения, затем временное спаривание для оплодотворения и продолжительное спаривание. Первая форма наблюдается у губок, coelenterata, echinodermata и улиток, у которых семянные и яйцевые клетки опоражниваются в воду, где оплодотворение совершается без дальнейшего участия самих животных. «Спаривание для оплодотворения происходит тогда, когда два индивидуума соединяются с целью произведения потомства и тотчас же после этого снова разлучаются», как это происходит у большинства червей, arthropoda, моллюсков, рыб и амфибий. Продолжительное спаривание наблюдается у птиц и млекопитающих и длится либо в течение одного периода размножения, который может заключать также период вскармливания потомства, или же в течение многих периодов размножения и даже всю жизнь. [192. Е. Н. Zieler. Die Naturwissenschaft und die sozialdemokratische Theorie. 1894. S. 74-77.]

Между тем как при спаривании для оплодотворения индивидуумы привлекаются друг к другу посредством возбуждающих прикосновений, запаха, красок и звуков, следовательно, путем чувственных раздражений осязания, обоняния и слуха, семейный инстинкт, основывается на половом побуждении у более высоких животных именно там, где моногамические половые отношения продолжаются всю жизнь. В этой области и могут возникать инстинкты, симпатии и антипатии, страстное и желание и ревность, любовь к детям, вскармливание детенышей и побуждения к играм и странствованиям. «Каждая мать у млекопитающих животных, – говорит Брем, -любит своих детенышей и защищает их с опасностью для собственной жизни против всякого врага, даже против их собственного отца. Она кормит, чистит, направляет, наказывает и защищает их, – одним словом, настоящим образом воспитывает своих детей» (I, S. 30). Материнская любовь есть такая же естественная сила, как и все прочие, которые в борьбе за существование сохраняют жизнь или разрушают ее.

У низших животных каждое из них само отправляется на поиски за пищи. Животные колонии – например, coelenterata – имеют один общий желудок, который наполняется питающими полипами. У более высоких животных потребность питания ведет к общим действиям в ассоциациях. Многие животные имеют общие запасные кладовые, пастбища и места для охоты. Волки и некоторые другие хищные животные охотятся группами и помогают друг другу при нападении на добычу. Павианы выворачивают камни, чтобы искать насекомых, и т.п., и когда они находят большой камень, то за него берется такое количество их, какое может только явиться, и все они вместе делят добычу. Общественные животные защищаются сообща. Бизоны-самцы в Северной Америке в случае опасности сгоняют самок и детенышей в середину стада и сами защищают его окраины. Даже волки, которые собираются зимой стаями, совершают все предприятия сообща, поддерживают взаимно друг друга и в случае надобности призывают на помощь своих товарищей воем (Дарвин).

Общие действия стадных животных заставляют предполагать существование у них известного руководства или власти, от которой исходят все направляющие указания, приказы и предостережения. Солидарность в борьбе с внешними врагами ведет необходимым образом к организации власти внутри и вызывает разделение труда, подчинение и согласные совместные действия, повышающие способность нападения и сопротивления. Регулирование отношений совершается либо посредством врожденного инстинкта, как это мы замечаем у многих arthropoda, либо возникает борьба за социальное положение, в которой право сильнейшего, старейшего и более опытного облекает его властью и уважением и требует с другой стороны повиновения, доверия и почтения. Так в стаде диких лошадей самый сильный жеребец является безусловным повелителем, вожаком и предводителем. Он шествует впереди, дает знак, когда надо остановиться на отдых, двигаться вперед, бежать или бороться, и не встречает и не терпит никакого соперника и никакого сопротивления. [193. L. Buchner. Liebe und Liebesleben in der Tierwelt. S. 346.]

Господство единичных особей или групп является первоначальным естественным фактом, который для стадной жизни столь же необходим и полезен, как и другие инстинкты и деятельности. Причина измененных действий может исходить только от этих отдельных особей или групп. Например, у муравьев каждый выход, каждое изменение дороги или всякое изменение решения во время экспедиции исходит всякий раз от небольшого ядра участников, которые предварительно, путем прикосновения усиками, столковались между собой и затем уже увлекают за собой остальных и менее решительных Бюхнер.

Организация власти заключается не только в предводительстве и управлении, но также – в добывании пищи. Предводительствующие животные предъявляют притязания на большее количество питания, на преимущества в половых наслаждениях, на безусловное повиновение – биологические начатки дани и общественного оброка! В общественной жизни обезьян существуют прямо-таки деспотии, зачатки классов на почве естественных различий. Владычество и подданство суть естественнейшие факты в мире. «В природе, – говорит Гэксли, – факт и его оправдание, или, другими словами, сила и право совпадают. Быть и иметь на это естественное право, обладать какою-нибудь способностью иметь естественное право пользоваться ею – это совершенно одно и то же». [194. Th.Н.Нихley. Soziale Essays. 1897. S. 50.]

Животные сообщества ясно указывают ту великую истину, что все социальные расчленения и учреждения покоятся на силе и служат силе. Только там, где господствуют личные подчиняющие и руководящие силы, может быть достигнуто социальное развитие; это естественная истина, которая действительна и для происшедшего от животного сообщества человеческого общества и для организации власти в семье, племени и государствах.

3. Социальное унаследование и изобретательность ума

Развитие не только органов, но и инстинктов, и ума (intelligenz) необходимо для сохранения и усовершенствования расы. Под инстинктами понимают врожденные, не зависящие от опыта и воспитания, непреодолимые внутренние побуждения, действующие без сознавания цели и, тем не менее, целесообразно. В противоположность этому разум является духовной функцией, которая развивается путем опыта и упражнения. С точки зрения естественного развития инстинкт и ум не должны быть разделяемы друг от друга: и инстинкты могут быть подвержены по временам заблуждениям и индивидуальным изменениям вследствие упражнения и обучения.

Ламарк и Дарвин рассматривают инстинкты как унаследованные привычки и навыки. Согласно же современной эволюционной теории, они должны быть рассматриваемы как видоизменения зародышевой ткани, которые путем отбора соответствующих индивидуумов и рас усилились и укрепились. Инстинкты бывают врожденными и сами собой стремятся к осуществлению. Правда, они не всегда вызывают целесообразные действия, и случается, например, что молодые птицы строят гнезда хуже старых, точно так же как и врожденные побуждения к хождению, плаванию и распознаванию врага нуждаются, хотя и в кратковременной, выучке. По А.Фогелю, муравьи различных пород могут в раннем детстве так привыкнуть друг к другу, что их инстинктивная вражда исчезает, тогда как в обыкновенных условиях различные породы муравьев всегда враждуют друг с другом. Уоллес заходит так далеко в этом направлении, что приписывает инстинктам известную степень подражания, памяти и способности приспособления. Вейсман держится такого же взгляда и под инстинктами понимает не только так называемые слепые побуждения, которыми животное обладает от рождения, но и способностью к тем целесообразным действиям, которые оно выполняет, на основании опыта, воспоминания и ассоциации чувственных образов. Такие действия, – пишет он, – не следует рассматривать как разумные, так как они покоятся только на связывании чувственных познавании. Ум, по Вейсману, существует только там, где принимают участие общие понятия, и, следовательно, уже есть способность абстрагирования. «Абстрагировать же умеет только человек». [195. Biologisches Zentralblatt. 1903. S. 151.]

Противоположность между инстинктом и умом не бывает абсолютной. Существуют различные степени инстинкта, начиная от «слепых», определенных и направленных в известную сторону органических побуждений, и кончая такими, которые связаны с опытом, упражнениями и чувственно-связанным разумом. Вообще «чистый» ум существует только в философской теории. Так как даже высшее и, по-видимому, совершенно абстрактное мышление сопровождается все-таки побуждениями и чувствами, а в жизни человека эти побуждения и чувства играют большею частью гораздо большую роль, нежели интеллект.

В природе наблюдаются только постепенные градации психических функций. Причины, обусловливающие различия между животной духовной жизнью и человеческой, следует искать в двух обстоятельствах: в возникновении речи и орудий, которые оба имеют принципиальное значение для развития способности абстракции и социальных представлений человека.

Дарвин указал на то, что телесное сложение человека могло образоваться только благодаря воздействию технических орудий. Обладание внешними органами борьбы имеет для известных животных огромное значение, так как облегчает им борьбу за существование – например, рога, когти, колючки, копыта и зубы, которые служат орудием защиты. Антропоидные обезьяны случайно и нечаянно употребляют в борьбе ветки и камни, к чему их передние руки приспособлены более, чем у всех других животных. Но только продолжительное и безусловное необходимое применение необработанного камня могло повести за собой более совершенное развитие органической формы человека и его мозга. Руки были облегчены, так как многие из их функций были заменены искусственною утварью и орудиями. Развилась прямая походка одновременно с развитием органов чувств и поднятием головы над поверхностью земли и вызвала свободную подвижность головы и других членов тела. Кисти рук, глаза, грудь и гортань сделались свободными, и этим созданы были физиологические условия для развития духовной жизни, мышления и речи. Орудия создали рациональную организацию человека, т.е. организм, в котором рассудок мог совершенно и полно развиваться, и который является поэтому ее собственным отражением.

Но животным недостает как орудий, так и речи. Они обладают, правда, выражениями лица и голосом, разнообразные тоны которого связаны с определенными чувствованиями, намерениями, образами и воспоминаниями. Животные издают шумы и однократные или многократные звуки, выражающие ощущения, между тем как слов – которые Йегер удачно назвал «расположенною по определенным правилам членораздельною связью тонов и шумов» – им не хватает. Звуки, которыми они выражают настроения и желания, это лай, вой, визг, мяуканье и т.д.

Если выражения лица и голос являются уже удобным средством для сохранения социального общения и связи, то членораздельная речь, как объективная способность сообщения, годится еще более для того, чтобы быть средством духовной жизни, которая приобретает в ней материальный инструмент не только для выражения чувств и мыслей при жизни, но и для передачи их грядущим поколениям.

Для способности абстрактного мышления не только речь, но и орудия являются необходимым инструментом развития. «Утварь и орудия, – говорит Л.Гейгер, – могут быть из камня или железа и могут быть настолько искусно сделаны, насколько мы в состоянии это представить себе, – но они только потому могут считаться принадлежностью человека, что несут на себе следы его мыслительной деятельности». Животное чувствует и действует посредством своих органов, – оно имеет поэтому только непосредственное, чувственно-связанное и инстинктивное представление о причине и действии. Что кисть руки обезьяны сильно содействует развитию ее ума – это заметил уже Эспиас, ибо она (т.е. кисть) доставляет обезьяне гораздо более живые представления о предмете, чем те, которые могут быть приобретены жвачными животными посредством губ и твердых ног. [196. Die tierischen Gesellschaften. 1879. S. 481.] «Кисть ручная – не только двигательный орган, но также и важный орган чувств. В то время как рука, держа орудие пред нашими глазами, показывает нам воздействие одной вещи на другую, у нас возникает свободное и объективное, от самих вещей воспринимаемое, представление о причине и действии. Эти впечатления переходят из области осязания в более ясную и более свободную область зрения, и таким образом является возможность объективного и спокойного созерцания, которое освобождено от субъективных ощущений, восприятий и настроений». Человек становился тем сильнее, чем больше повышалась его способность пользоваться окружающими предметами. Чем же повышалась эта способность? Только тем, что повышалась его способность воспринимать предметы, которая, собственно, и есть не что иное, как рассудок. Теоретическая природа человека и сделала его столь великим. [197. L. Geiger. Zur Entwicklungsgeschichte der Menscheit. 1878. S. 44.] Отношение причины и следствия таким образом воспринимается уже более не непосредственно, но посредственно, т.е. представляется объективно. Этим создается основное понятие всякого абстрактного мышления. Посредством его индивидуум сознает свое собственное «я» как причиняющий, поступающий волевой субъект и в состоянии познать также равные побуждения и поступки и в других членах общества. Понятие причины лежит в основании социальных представлений об обязанности, ответственности и вине. Вместе с этим возникает обычай и делается решительный шаг к развитию из связанного животно-инстинктивного сообщества духовно- и политически-организованного человеческого общества.

По всей вероятности речь развивалась наряду с употреблением орудия, так как, во-первых, пользование орудием подготовило изменение организма, необходимое для развития способности речи, затем также – как показали Ноэрэ и Бюхнер – это пользование непосредственно вызвало членораздельные звуки, нужные для слов. Первые слова возникли не посредством подражания природным звукам, но путем подражания звукам, вызываемым при обработке орудиями известных материалов. Обусловливаемый технической работой объективный звук, связанный с существованием и деятельностью предмета, служит началом членораздельных слов и их объективного значения.

Речь и орудия неразлучно связаны друг с другом; они являются специфическими фундаментами, возвысившими человеческое общество до умственной и экономической общины и отделяющими культурный мир от мира животного.

Вместе с языком и орудием развиваются и умственные функции, изобретения, подражания и передачи, которые в отчетливых формах являются только в человеческом обществе.

Изменения в организме возникают вследствие видоизменений зародышевой ткани и суммирования их путем естественного отбора в борьбе за существование. Эти изменения проявляются либо в телесных отправлениях, в инстинктах либо в умственных дарованиях. Видоизменения мозга обнаруживают себя духовно в фактах изобретения и открытия. Изобретения и открытия – будут ли они технического, политического, научного или художественного рода – все более выступают в социальной истории человеческого рода, заменяя собой изменения телесных функций и инстинктов. Побуждение или чувство, нужда или потребность должны принять форму мысли, чтобы сделаться образцом для подражания или господствующей социальной силой. Мышление отдельных единиц, как и изменения и приспособления мыслительной деятельности придает человеческому обществу его своеобразный духовный отпечаток.

У высших животных имеются уже зачатки психических видоизменений, обнаруживающиеся в даре наблюдения, внимания, в хитрости; но только одно самостоятельное умственное мышление ведет к изобретению, т.е. к признанию причинной и целесообразной связи по отношению к уже существующей или вещи, которая может быть созданной. Ясно, что общество будет тем превосходнее и тем сильнее в борьбе за существование, чем больше изобретателей и изобретений порождает раса, к которой принадлежит это общество, и чем резче в нем совершается отбор последних.

Умственные видоизменения основываются, однако, не только на интеллектуальных изобретениях, но и на проявлении нравственной личности и религиозного учения, на нововведениях, обычаях и религиозных представлениях. Тут имеется духовный прототип личностей, их добродетели, мужества, уверенности в себе, который действует поощряющим образом на развитие социальной и умственной жизни. Но если и существует склонность слишком высоко оценивать моральную силу рас в борьбе за существование, то все же влияние религиозных чувств оценивается большею частью слишком низко. Кто, однако, исследовал антропологическое начало всех религий и глубокую генетическую связь религии и политики, тот должен был признать и громадное влияние упования на Бога, веры в Провидение и Божий Промысел, действующие как могучий психологический фактор в конкурирующей борьбе рас и обществ.

Изобретение и прототип должны быть умственно восприняты всеми прочими членами общины и вызвать у них подражание. Стремление к подражанию представляет врожденный, и у животных действительный, инстинкт приспособления. У arthropoda и других насекомых находим мы мимикрию и искусство притворства, которые заключаются в подражании наружному виду других видов животных или окружающей обстановке. Сильным стремлением к подражанию обладают высшие обезьяны, высокая умственная живость которых большею частью обусловлена именно этою способностью. Также и низшие человеческие расы отличаются таким же сильным стремлением к подражанию. Они склонны быстро и внешним образом усваивать привычки и обычаи более высоких рас, не будучи, конечно, в состоянии постигнуть их более глубокий смысл и применять их плодотворным образом.

Чтобы умственные изобретения и подражания сохранялись в данном обществе и чтобы каждое поколение не начинало с начала, умственные приобретения расы должны посредством социального унаследования переноситься на следующее поколение. Социальное унаследование предполагает у молодого поколения способность к учению, естественное дарование усваивать переданное и ассимилировать его. Умственные изобретения передаются устно, от человека к человеку, посредством письма или посредством орудий труда и их произведений. Таким образом письменные знаки и технические произведения, хозяйственного или художественного рода, являются непременными материальными условиями объективной безостановочности в умственном развитии.

Насколько действителен разум у высших животных, на столько же существует у них и начало традиции. Молодое животное обучается у своих родителей и привычкам и опыту, которые свойственны данному виду. Так, хотя птицы обладают врожденным инстинктивным стремление к пению, но полное развитие модуляции достигается ими только путем подражания родителям и другим хорошим певцам. «Голос и дар пения врожденные, но мелодия, темп, ритм должны быть изучены, и птица без подготовки всегда останется плохим певцом». [198. L. Buchner. Liebe und Liebesleben in der Tierwelt. 1879. S. 28.] Мы видим также, что и у других животных существуют воспитание и обучение. Молодые бобры, например, разлучаются только тогда, когда им в течение трех лет давались родителями указания и подготовка в строительном искусстве.

Зачатки социального унаследования, традиции и процесса учения имеются у высших животных; но они здесь осуществляются только органически, и им недостает эстетических и технических инструментов, которые у человека передаются из поколения в поколение. Только так процесс развития становится историческим, поскольку органическое и социальное унаследования идут параллельно, и, обусловленное произведением и происхождением, физическое унаследование старается сохранять физиологические расположения для точно тех же функций, инстинктов и действий, которые были созданы предыдущим поколением. Если возникает разница между физическим унаследованием и общественной традицией, и способности предрасположения людей уже не дорастают до переданного им сокровища культурных благ и не в состоянии их воспринять и развивать дальше, то это важнейший признак выродившейся расы и падающей культуры.

Подчеркивая действие социального унаследования, мы можем уяснить себе многие проблемы умственного развития человеческого рода, которые «дарвинизм» пытался разрешить только несовершенным образом или даже тщетно.

Многократно упрекали дарвиновскую теорию в том, что она не может объяснить посредством естественного отбора в борьбе за существование духовное развитие человеческого рода и не в состоянии уяснить возникновение музыкальных, научных или религиозных талантов. Однако в сущности не существует никакого основного различия между духовными способностями высших животных и таковыми же у человека. Высшие виды животных имеют те же органы чувств, формы созерцания и душевные движения; они также чувствуют удивление и любопытство, обладают способностью внимания и подражания и, до известной степени, могут также размышлять и обсуждать; и Гердер, который вообще старался отодвинуть людей от обезьян как можно дальше, должен был сознаться, что нет такой человеческой добродетели, которая не была бы в зачаточных и зародышевых формах выражена у животных.

Что из таких животных начал могли развиваться постепенно более высокие духовные дарования, изобретательность и творчество человеческой культурной работы – этим мы обязаны прежде всего умственной традиции и социальному унаследованию. Бюхнер и Вейсман впервые указали на традицию как на пункт, «который в корне обнаруживает глубокое различие между человеком и животным». Все же и в этом пункте различие, как было показано выше, не бывает выражено слишком резко, так как высшие животные отнюдь не совершенно лишены социального унаследования, хотя в зародышевых формах.

Органические способности только тогда могут пышно развиваться, когда существуют уже соответствующие побуждения к развитию, прототипы, орудия и учреждения для учения. Но тут мы можем распознать и второй фактор духовного развития, а именно: различные формы условий естественного отбора и полового подбора, которые могут либо поощрять, либо задерживать духовные дарования и продуктивность.

Уоллес и Вейсман отрицают возможность переживания и унаследования духовных способностей посредством естественного отбора. Они ставят вопрос о влиянии, которое могло бы иметь усовершенствование отдельных способностей – например, математического предрасположения – на существование, жизнь и смерть тех, которые обладали им. Затем они выдвигают вопрос о влиянии таких способностей на борьбу между отдельными родами или на окончательное переживание одной расы и гибель другой. Ясно, – замечает Уоллес, – что в борьбе дикарей со стихиями, или с дикими животными, или друг с другом математическое предрасположение и способности не могли приобрести никакого влияния. Также трудно признать связь между музыкальным предрасположением и выживанием в борьбе за существование. Он думает поэтому, что умственные, эстетические и моральные таланты и деяния служат проявлением «действия более высокой природы, существующей в нас, и источником которой не может быть только борьба за существование». [199. A.R. Wallace. Der Darwinismus. 1891. S. 719.]

Вейсман отрицает развитие умственных талантов путем избирающего процесса и делает это на следующем основании: «в борьбе за существование эти умственные дары могли быть полезны, – быть может, даже могли иметь решающее значение, – но в большинстве случаев они таковыми не были, и, конечно, никто не будет утверждать, что поэтическое или музыкальное дарование дает особенно сильные надежды на основание семьи. В настоящее время, может быть, еще скорее можно на это рассчитывать, чем во времена Шиллера, Гайдна, Моцарта или даже еще раньше. Но и в наше время обладающие практическим умом головы имеют гораздо больше шансов на материальное преуспеяние, чем индивидуум, одаренный особенно сильно в каком-либо идейном направлении». [200. A. Weismann. Aufsatze uber Vererbung und verwandte Biologische Fragen. 1892. S. 592.]

Уоллес и Вейсман, очевидно, исходят из одностороннего биологического предположения. Они слишком узко понимают борьбу за существование как грубую борьбу за материальное существование единиц и рода. Кроме того, психология животных показывает, что умственные предрасположения человека, так же как и эстетические и моральные, уже подверглись преобразованию у высших животных. Психологические факторы и идеальные направления побуждений играют у всех высших общественно-живущих и разумных животных значительную роль в сохранении и развитии расы и тем обладают естественно избирающею ценностью.

Ничего не может быть проще поэтому, как вывести генетически моральные свойства человека из социальных инстинктов и чувств симпатии, существующих у животных. Ибо и внутри стад животных уже существует борьба за социальное положение, за управление и предводительство – борьба, которая не может быть понимаема в одном только чисто физическом смысле, так как в ней, без сомнения, находит выражение и чувство соперничества за честь и достоинство, – следовательно, моральный фактор, который может довести даже до самоотвержения, принесения в жертву ради стада своей собственной жизни.

Математические способности развивались непосредственно вместе с развитием технических приспособлений. Работа с орудиями в руках развивала геометрические способности, хотя бы в самых примитивных побуждениях, а способность счисления развивалась наряду с прогрессом хозяйственной продуктивности, а именно – с обменом продуктов труда.

Все искусства имеют свои зародышевые образцы в игре, пении, танцах и строительном инстинкте животных. Романее указал на то, что инстинкт игры, понимание забавного и многие иные проявления духа могут косвенно служить самосохранению расы в борьбе за существование. [201. G.J.Romanes. Darwin und nach Darwin. 1895. S. 32.] Но тому же самому косвенно служат и эстетические побуждения расы, являющиеся факторами половой любви и полового подбора. Цветовые украшения и формы имеют целью вызвать расположение, привлечь и возбудить другой пол. Тут переживают наиболее красиво организованные индивидуумы, которые могут передать по наследству своим потомкам как свою эстетическую структуру, так и более совершенный вкус к прекрасному. Из полового инстинкта и любовной игры и основанного на них общества, семьи и стада берет свое начало всякое человеческое художественное творчество. На этом половом начале искусства основывается его высокое социальное расовое значение. Боевая песнь воодушевляет и объединяет орду для боя. Переданные саги и песни предков воодушевляют последующие поколения. Великие произведения искусства, стиль и содержание которых доводят до сознания глубочайшие чувства и волю нации, образуют основание для ее духовного единства и могут стать символом великих деяний и будущности расы. В этом отношении художественные предрасположения подчинены естественному отбору и сохраняются, унасле-дуются и развиваются далее.

Художественные побуждения суть имманентные, самодовлеющие цели природы. Они находятся уже у животных, образуют составные части душевного предрасположения всех людей и варьируют в роде и степени, смотря по расе и семье. Особенно высоко одаренные варианты сохраняются тогда, когда художественное чувство и художественная потребность общества придают им умственную избирающую ценность и их дарование возвышается до гениальности, когда счастливые зародышевые предрасположения в данной семье благоприятно комбинируются и целесообразные условия воспитания поощряют их дальнейшее развитие.

Художественные продукты представляют решающий мотив для обсуждения умственных естественных способностей, и замечание Шиллера, что эстетические способности имеют решающее значение как отличительный признак рас имеет очень глубокий смысл. Ибо во вкусе и стиле обнаруживаются высочайшая творческая сила и «человечески прекрасная форма данной расы».

Следовательно, это было бы ошибочно, если б мы стали выводить художественный гений и его творения из борьбы за физическое существование индивидуумов и рас. Высшее процветание искусства всегда быстрее развивается в эпохи мира, когда возникают соревнование талантов и борьба за духовные отличия. Во внешней борьбе решающее значение имеют факты экономические и военные, хотя и нельзя отрицать, что соревнование нации за духовное мировое господство оказывает мощное влияние на развитие эстетических способностей.

4. Формы человеческого отбора

Предпосылкой развития органических видов являются быстрое увеличение численности и жаркая борьба за пищу, размножение и владычество, так как посредством сильного отбора лучше организованные индивидуумы и их зародышевые ткани сохраняются, а более слабые отдаются в жертву. Этот закон развития действителен как для растений и животных, так и для человеческих рас, с тем однако различием, что каждый органический вид имеет свой собственный закон воспроизведения (репродукции), который бывает различен, смотря по форме организации и внешним жизненным условиям. Растения и низшие животные, которые легко подвергаются разрушению силами природы или служат пищей другим животным, отличаются громадною способностью размножения. Но и медленно размножающиеся животные могут в течение достаточно долгого периода времени порождать значительное количество потомков. По расчетам Дарвина, слон, из всех известных животных наиболее медленно размножающийся, может в течение 740-750 лет дать от одной пары потомство приблизительно в 19 миллионов особей. [202. Сравни Н.Schmidt. Die Fruchtbarkeit in der Tierwelt. Zeitschr. fur Sozialwissenschaft. Bd. V.]

К медленно размножающимся животным принадлежит и человек. Из того обстоятельства, что в Северо-Американских Соединенных Штатах белое население увеличилось в период 1790 по 1820 год с 3 миллионов до 7,5 миллионов, Мальтус заключает, что при отсутствии всякого постороннего влияния население удваивается в каждые 25 лет – следовательно, прибывает в геометрической пропорции. Но это физиологически возможное размножение достигается только при самых благоприятных внешних условиях. В среднем действительный прирост населения отстает от естественной тенденции к размножению, ибо, как у всех других живых существ, так и у человека, размножение необходимым образом ограничивается данными средствами существования. В Германии увеличилось население в 1850 по 1880 год – следовательно, в тридцать лет – приблизительно с 35 миллионов до 45; в Великобритании и Ирландии – с 27 до 35, во Франции – с 34.961.905 – только до 36.639.775. Все эти народы остаются таким образом в различной степени позади физиологически возможного размножения. Причины такого уничтожения чрезмерного количества жизней заключаются в непосредственном недостатке пищи, в войне, повальных болезнях, пороках и нравственном невоздержании. На разных ступенях человеческой культуры преобладают то одни, то другие из этих причин. У примитивных народов в особенности оказывают действие голодовки вследствие засух, затем постоянные войны и обычай детоубийства. У народов на более высокой ступени культуры, с большими городами, фабричными округами, тесными жилищами и улицами, такой причиной служат по преимуществу повальные болезни и детская смертность, которые время от времени опустошают население. Наконец, на высших ступенях пресыщенной и роскошной культуры население уменьшается вследствие уклонений от брака, браков между родственниками, пороков, алкоголизма, предупредительных мер при половом сближении, нервных и половых болезней. Эти причины в особенности действуют в высших сословиях, где культура больше всего и скорее всего обнаруживает свои темные стороны. По чисто физиологическим причинам прирост населения уменьшается у таких народов, у которых интенсивно смешивались расы, очень различные в антропологическом отношении, что и вызвало уменьшенную плодовитость.

Во все исторические эпохи общества наблюдается приспособление числа людей к количеству имеющихся в действительности средств существования. Но это социальное приспособление появляется в различные времена при различных условиях. На границе возможного и действительного количества населения происходит борьба за чисто физическое существование, причем с поля битвы социальной конкуренции уносятся бесчисленные жертвы вследствие недостатка пищи и ухода, болезней, несчастных случаев и самоубийств, или же низшие слои общества вынуждаются к ограничению своих потребностей до крайних пределов.

Относительное перенаселение сопровождало род человеческий на всем пути его существования. Вопрос, при каких условиях и может ли наступить абсолютное перенаселение, несмотря на рациональную и достигшую высшей степени обработку почвы, – праздный, и на него не может быть ответа. Тут следует учитывать настоящее положение и ближайшее будущее на протяжении нескольких веков, а между тем, как это можно предвидеть, те же самые причины, которые действовали до сих пор, будут сдерживать слишком сильное размножение. Социалистические теоретики не смотрят на естественную тенденцию человечества к перенаселению как на причину бедствий, болезней, слишком ранних и слишком многих жертв, а винят в этом его социальную организацию. В своем оптимистическом рационализме они упускают из виду, что социальная организация не есть произвольное явление, но такая же часть природы, как и тенденция к размножению; что естественное отношение человека к доходу от земли не есть только общественное, но скорее имеет властный характер и не может быть отменено или изменено правительственным декретом или нравственною проповедью, так как в нем находит свое выражение равновесие естественно-закономерных инстинктов и сил. Когда, например, Р.Ф.Оппенгеймер, указывая, что среднее, приходящееся на человека, количество средств к существованию повысилось, думает этим опровергнуть мальтузианскую теорию, то он ошибочно говорит о среднем количестве, так как тут происходит социальная борьба за лучшую и более обильную пищу, за обладание многим, за богатство и бедность, за лучшие места для питания, – словом, тут существуют социальные условия, которые в человеческой природе также обоснованы и неискоренимы, как и честолюбие, и стремление к владычеству.

Чрезмерное размножение и вызываемая им борьба за существование принимают в человеческом обществе своеобразный характер. Социальное развитие и социальный отбор действуют совместно с другими средствами и приводят часто к другим следствиям, нежели мы привыкли видеть это в отношениях животного и растительного мира. Поэтому и возникает вопрос, насколько естественный отбор в борьбе за существование может быть рассматриваем как средство прогресса в политической и умственной истории культуры.

У животных, живущих изолированно и для себя, может быть речь только о физическом отборе. Социальный отбор наблюдается только у высших животных, связанных в жизненные сообщества, и притом в двояком смысле, т.е. происходит, во-первых, отбор индивидуумов в борьбе за выдающееся социальное положение, и, во-вторых, сами стада животных, как замкнутые общества, в борьбе с другими видами, также подвергаются отбору. Но и формы социальной организации подвержены избирающему отбору, как и любые другие органические или инстинктивные способности расы.

Из стада животных развилась человеческая орда, которая дифференцировала далее, уже приуготованные в первом, условия отбора и таким путем ввела политическую и умственную историю, причем тут вступили в действие экономические, моральные и интеллектуальные силы и цели отбирающего соревнования.

Техническое и хозяйственное снаряжение человека возникло во внешней борьбе с соперниками других родов, но впервые оно развилось и достигло более дифференцированных форм все-таки лишь после того, как возникли более многочисленные человеческие расы и вступили во взаимное соревнование. Экономическая обстановка служит первоначально физическому отбору; но лишь только наступают имущественные различия, которые основываются не на естественных индивидуальных способностях, а на привилегиях и внешних семейных наследованиях, то при известных условиях может быть нарушен первоначальный параллелизм между социальным положением и естественным отбором.

Рост рассудка вызвал не меньшие изменения органического отбора, причем последний все превращался в отбор мозга, а другие органы потеряли при этом свое значение для отбора.

Как юридическое унаследование техническо-экономического имущества, так и умственное унаследование связано не непосредственно и не необходимо с унаследованием органически обусловленных свойств: оба вида социального унаследования зависят естественным образом, от форм социальной организации, из которых (т.е. форм) лишь те имеют наилучшие шансы сохраниться в борьбе за существование, которые допускают наивозможно более параллельную передачу экономического имущества вместе с органическим унаследованием.

Третье существенное различие между органическим и социальным отбором порождается моральными чувствами и представлениями, которые посредством подачи помощи стараются сохранить слабых, больных, глупых и порочных, между тем как в обществе животных все менее ценные элементы выключаются путем строгого отбора. Однако сохранение таких слабых индивидуумов посредством социальной защиты становится тем опаснее для расы, чем порочнее плохая организация и чем скорее она может передаваться по наследству и вызывать таким образом вырождение.

Теперь резюмируем различие между органическим и социальным отбором индивидуумов: 1) отбор у животных надо отнести к органическим средствам борьбы за существование, между тем как у человека присоединяются сюда технические орудия, умственные идеи и моральные побуждения, которые не стоят ни в какой необходимой связи с личными способностями отдельных индивидуумов; 2) унаследование у животных носит органический характер, так что результат отбора, переживание наиболее приспособленных, всегда органически связанным образом переносится на потомство; у человека же сюда присоединяется еще социальное унаследование безличных хозяйственных, умственных и моральных благ, которое с органическим унаследованием не образует никакого непосредственного параллелизма; 3) у животных борьба за существование является соревнованием за сохранение рода путем произведения и воспроизведения, между тем как в человеческом обществе имеют место самостоятельные состязания за обладание, наслаждение, положение, за моральные деяния и умственные идеи, которые (т.е. состязания) отнюдь не всегда стоят в связи с органическим сохранением расы и даже могут, скорее, вредить ей.

Дифференцирование и унаследование хозяйственных и умственных продуктов способны при известных обстоятельствах уничтожить естественное согласие между индивидуальным самосохранением и сохранением расы. В этом дифференцировании органического и социального отбора лежит, с одной стороны, возможность всякого наивысшего культурного развития, с другой же – в нем заключается и важнейшая причина падения расы. Ибо всякое общество состоит из живых индивидуумов с неравными природными предрасположениями, и все зависит от того, чтобы найти возможно более благоприятные условия отбора в правовых, хозяйственных и умственных учреждениях, которые бы содействовали отбору лучших индивидов, их сохранению и размножению.

Более близкое исследование культурных форм социального отбора указывает, что отношение между индивидуальным самосохранением и сохранением расы, смотря по различным ступеням экономического и умственного развития, бывает очень различно. Отбор существует либо среди рас, либо среди сословий, семейств, индивидуумов и зависит, с одной стороны, от антропологического строения, с другой же – от господствующих избирающих ценностей в хозяйственных способах производства и от обычных и распространенных воззрений, которые служат мерилом в данном обществе.

Культурная история связана с расовой борьбой, в которой развиваются естественные способности отдельных человеческих групп. Расы друг друга теснят, порабощают или уничтожают, но никогда не бывает так, чтобы одна раса физически порождала другую, высшую, которая является единственной носительницей прогресса. Физиологическая непрерывность не бывает присуща только одной расе, одному народу или племени, но расы и племена сменяются и передают высшим степеням культуры не свои более одаренные поколения, но свои технические и духовные произведения. Они уже более не переносят на живых наследников свою более благородную натуру, но только свой моральный пример, свои социальные учреждения и духовные традиции; и только тогда, когда сменяющая раса приносит с собой равноценные природные предрасположения и дарования, может она воспринять оставленные культурные блага и довести их до высшего развития. Ибо творчество культуры является биологической работой, которая физиологически истощает продуктивную силу расы. По мере того, как культура творит внетелесные произведения, усовершенствующий отбор перестает совпадать с органическим дальнейшим воспроизведением и унаследованием рас и личностей. Возникновение и унаследование талантов и гениальных дарований бывает только ограниченным и находится в зависимости от счастливых комбинаций, которые, по расчетам теории вероятностей, встречаются тем реже, чем выше дарование. Вымирание более одаренных индивидуумов, угасание выдающихся семей являются вместе с тем и незаменимой физиологической потерей для расы. Возникновение же духовных культурных форм вызывает вместе с тем упадок естественных органических форм и действует тем сильнее, чем более дифференцированы учреждения отбора и избирающая ценность.

У примитивных народов, где предрасположения и деятельность бывают довольно однородны, значительно увеличивают ценность индивидуума и его потомства физические условия его организации, его конституциональная сила, скорость и ловкость, хитрость, лукавство и способность убеждения. Там, где в обществе развивается разделение труда и организуются профессии, могут выживать и другие варианты телесного, умственного и морального рода, которые при более простых и однородных социальных условиях неминуемо должны были бы погибнуть. Развитие городов и их противоположность сельской культуре, индивидуализирование собственности, накопление в отдельных семьях хозяйственных благ, свободная конкуренция всех со всеми – все это становится новым рычагом социального отбора и сохранения индивидов, разнообразных в интеллектуальном отношении и обладающих известной долей превосходства.

Самым элементарным условием существования расы является ее физическое здоровье, которое может быть гарантировано только продолжительным гигиеническим отбором. В особенности же повальные болезни и детская смертность имеют тенденцию исключать слабых и больных из расового процесса.

По наблюдениям Г.Йегера, больные животные, вследствие дурных испарений, издаваемых ими, обыкновенно инстинктивно избегаются своими родичами, не редко даже силой отгоняются, как это наблюдается, например, у кур и козуль. Муравьи имеют обыкновение оставлять тяжело больных товарищей или выбрасывать их из гнезда. Обезьяны не обнаруживают никакого сострадания к больным и слабым животным; напротив, они поступают со зверским и утонченным мучительством с больными или постепенно чахнущими сочленами своего племени. [203. Th.Knottnerus-Meyer. Allerlei Beobachtungen aus dem Affenhause. Zoologischer Garten. 1901. 12.]

Стадные животные выполняют сами среди своих сочленов гигиенический отбор и, руководимые защитительным инстинктом, предохраняют таким образом свою расу от распространения и унаследования болезней. Кроме того, смертность детенышей и подрастающих поколений так велика, что слабые, уродливо-сложенные и болезненные индивидуумы погибают очень легко.

Однако уже у стадных животных можно наблюдать инстинкты, которые в пределах собственной группы ограничивают борьбу за существование. Любовь, помощь и солидарность встречаются и у них. Но суровый естественный отбор заботится о том, чтобы эти симпатичные инстинкты не достигли чрезмерного влияния, которое могло бы быть вредно для расы.

У примитивных народов сочувствие и социальная помощь оказываются скорее сильным и здоровым, нежели слабым и больным, так как жестокая борьба за существование с внешними силами природы допускает всегда происхождение корректива. Так, о чукчах и якутах сообщают, что у взрослых людей этих племен болезни наблюдаются редко. Путешественники снова и снова сообщают, что среди примитивных племен не наблюдаются ни калеки, ни уродливые индивидуумы. Способы, практиковавшиеся всеми дикими и варварскими народами, такие же как и в древности, а именно – выбрасывание и умерщвление детей, -помогают естественному отбору в том отношении, что при этом выбрасываются всегда одни только слабые и уродливо-сложенные индивидуумы. О некоторых племенах Южной Америки Мальтус сообщает, что там дети неспособных к труду женщин подвергаются той же участи, вследствие опасения, что потомство может быть столь же слабым, как их родительницы. Против инфекционных болезней и общеопасных душевнобольных дикие прибегают к изолированию, причем большею частью случается, что исключенные, живущие одиноко в лесу, индивидуумы растерзываются дикими животными. У племени вадо существует обычай, по которому женщина, муж которой умер от проказы, не может выйти замуж во второй раз. Тут явно существует общественная мера, имеющая целью поддержать естественный отбор и способствовать крепости расы.

У цивилизованных народов, развивших свои социальные чувства и представления под духовным влиянием христианской морали и гуманных идей, возникают мотивы и для индивидуальных действий и общественных учреждений, которые способны ограничить или даже совсем отменить гигиенический отбор. Филантропические чувствования могут здесь достигнуть такой власти над умами, что сострадание к слабым, больным и менее способным оценивается в таких обществах прямо как высочайшая добродетель.

В то время, как у диких племен, у которых охота и война служат естественными источниками добывания пищи, отдельные индивидуумы могут рассчитывать на поддержку лишь в том случае, если они удовлетворяют требованиям, предъявляемым телесной и умственной силе, – в обществе, где существует разделение труда, где профессии дифференцировались и практикуются «мирные искусства», личные способности, хотя бы они были одностороннего, но специализированного рода, получают все-таки общественную ценность, которая и делает соответствующего индивидуума полезным для общества и работоспособным. Индивидуумы, имеющие пороки развития л больные, но обладающие, вследствие своих умственных способностей и особых дарований или технической ловкости избирающею ценностью, остаются в живых и могут даже достигнуть хорошо обставленного экономического положения, основать семью и размножаться, причем они могут, конечно, перенести свои наследственные физические пороки и болезни и на свое потомство.

Гигиенические и санитарные мероприятия цивилизованных государств приобретают с этой точки зрения особенный интерес. Хейкрафт первым привлек внимание к тому обстоятельству, что искусственное уменьшение острых инфекционных болезней увеличивает органические и конституциональные заболевания, так как при эпидемиях истребляются большею частью лишь те индивидуумы, которые страдают этими пороками. В особенности мы должны указать на ограничение детской смертности, как на явление, способное причинить подобное ухудшение расы. Колькб-рюгге сообщил в своих «Антропологических наблюдениях на Малайском архипелаге», [204. Verhandl. der Berliner Gesellsch. fur Anthropologie. 1900. S. 397.] что там также редко встречают великанов и карликов, как и калек. «Размеры роста там очень равномерны; путем громадной детской смертности все ненормальные индивидуумы выключаются из расы». Совсем не встречаются также телесно или умственно чахлые дети у европейцев в Ост-Индии. Как на причину этого, указывают на большую детскую смертность, [205. Zeitschrift fur Ethnologie. 1901. S. 395.] которая там господствует.

Поучительный пример отрицательного действия гигиенического отбора представляет еврейская раса. Евреи обладают повсюду большею долговечностью, нежели остальное население. С поверхностной точки зрения, отсюда можно было бы вывести заключение о большей жизненной энергии. В действительности же тут вводит в заблуждение меньшая цифра смертности именно в детские годы и известная сила сопротивления острым инфекционным болезням, что обусловливается отличным уходом за детьми и строгим соблюдением гигиенических мер. [206. Judisches Volksblatt. 1902. Nr. 50.] Следствием этого является ужасающее умножение органических, конституциональных и нервных болезней и именно вследствие недостатка естественного отбора, вредные последствия которого (т.е. недостатка) еще усиливаются внутригрупповым браком.

Дж. Адамс [207. Philosophical Treatise on the hereditary peculiarities of the human race. 1815.] и Г.Спенсер [208. Social Statics. S. 352.] еще до Дарвина указали на возникновение наследственных вырождений вследствие недостатка отбора и на физиологическую опасность для расы, усиливающуюся вследствие филантропии и законодательства и бедных, так как таким путем задерживается самоочищение расы посредством естественного отбора и возникают условия, благоприятствующие наследственному вырождения. А.Плётц делает тот же упрек господствующему в современной социальной политике принципу защиты слабых. [209. Alfred Ploetz. Die Tuchtigkeit unserer Rasse und der Schutz der Schwachen. 1897.] В действительности, во всех тех случаях, где место органа заступает технический инструмент, то место физиологической функции – искусственная, а где социальные пособия разнообразнейшего рода заменяют индивидуальную дееспособность и ответственность – там даны условия для наступления панмиксии, т.е. органы и функции ускользают от постоянно подбирающего, строгого контроля естественного отбора. Частичные физические ухудшения расы связаны поэтому со сложными культурными отношениями. Если же они являются только побочными продуктами культуры, следовательно, имеются лишь в небольшом числе, или же наступают коррективы, которые задерживают наследственные вырождения и заболевания посредством того, что препятствуют размножению, то эти ухудшения никогда не могут повредить всей расе и органическому фундаменту общества. Если же большая или антропологически более важная часть населения охватывается этим ухудшением, тогда панмиксия действует разрушающим образом на плазматическую зародышевую историю расы, и она становится одной из значительнейших причин органического, политического и духовного падения народов.

Поэтому важнейшей задачей антропологической теории истории и общества являются испытание всех экономических, политических и духовных организаций в том отношении, насколько они служат физиологическому отбору расы или культурному ее развитию, и выслеживание отдельных причин, которые вводят роковое противоречие между обеими задачами развития народов.

5. Борьба за существование и борьба за право

В человеческой общине, обладающей духовными средствами, своеобразные социальные отношения находят свое выражение в общественном сознании в виде правовых норм, всеобщий масштаб для суждений, мотивов и поступков.

Уже животное стадо обладает своего рода общественно-правовой организацией, основывающейся на разделении труда, солидарности и централизации власти. Инстинктивные побуждения и чувственные представления – это те психологические силы, которые указывают каждому члену подобающее ему место. Из внутрисоциальной борьбы за привилегированное положение, за предводительство более сильный и умный выходит победителем. Вождь имеет социальные преимущества и пользуется первенством, когда дело идет о пище, половых удовольствиях и уважении, но зато он имеет и социальные обязанности и должен правильно вести стадо и в случае опасности защищать его.

Внутреннее расчленение стада определяется, во-первых, способом добывания пищи, нападения и защиты, затем – родом половых отношений. Бывают стада животных, в которых имеются только один самец и большая толпа самок, с которыми он живет в полигамическом общении. Другие стада составляются из группы отдельных пар и семей; третьи же живут отдельными семьями, которые состоят из самцов, самок и молодых и только случайно сходятся вместе с другими семьями.

У животных социальные расчленения, основывающиеся на половом влечении, голоде и стремлении к власти, связаны с инстинктом и побуждением. Эти самые отношения с развитием языка, разума и преданий принимают более интеллектуальную форму, и с ними связываются таким образом определенные представления о правах и обязанностях. Также и для первобытной человеческой орды должны мы принять устройство, аналогичное животному. Чем более примитивно общество, тем больше в нем исходящих от привычки и подражания представлений, которые регулируют общественную жизнь. Обычай и предание господствуют. Правовые институты, формулированные в законы и общепонятно и связно изложенные в письменных знаках, появляются впервые на сравнительно высокой ступени социальной культуры.

Политические учреждения и правовые законодательства являются выраженными в интеллектуальной форме социальными приспособлениями данной расы к условиям ее существования и развития. Они обязаны своим происхождение внешней борьбе расы, соревнованиям, которые возникают во внутренних ее рядах между индивидуумами или отдельными группами. Борьба за существование становится борьбой за социальную власть. Борьба за право таким образом, на основании своего происхождения и общего значения, представляет борьбу за право более сильного. Право более сильного в то же время представляет и право свободы, а общественная свобода единиц или целых сословий и классов прибывает в той мере, в какой им достается наибольшая власть. Достижение привилегированного социального положения, которое связано с экономическим перевесом и освобождает от низших работ и обязанностей существования, способствует умственному движению, направленному к высшей культуре и всегда исходящему от отдельных личностей или отдельных групп.

В естественных отношениях нет первоначально врожденных человеческих прав, понимаемых в том смысле, в каком они провозглашались философами и политиками высокоцивилизованных народов как неотъемлемое «право на жизнь», право на достойное человека существование, на основании которого и требуется политическое и правовое равенство всех индивидуумов данной расы или даже всего рода человеческого. К. Маркс определяет всякое право, «согласно его содержанию, как право неравенства», которое покоится на естественных привилегиях неравных индивидуальных дарований и производительности. «Право никогда не может быть выше экономических построений и обусловленного ими культурного развития общества». [210. Die Neue Zeit. 1891. S. 567.] Несмотря на это, однако, было бы заблуждением признавать, как это делают некоторые из социальных теоретиков-дарвинистов, что борьба за существование в природе есть не что иное как зверское уничтожение одних другими. Они забывают, что семейная и общественная защита, которая делается уделом отдельных индивидуумов, – это такая же великая естественная сила, как и индивидуальная конкуренция. Затем ошибочно также думать, что в естественных отношениях сила всегда бывает синонимом насилия и совпадает с хищением или умерщвлением. Напротив, власть стоящего во главе очень часто бывает связана со многими трудами и полными самопожертвования обязанностями, которые направлены к защите расы и ее сохранению.

Право таким образом является политикою силы, выражаясь словами Игеринга. Однако это не следует понимать в смысле достижения господства и власти. Справедливость есть не что иное, как социальное уравнивание прав соответственно индивидуальным силам, которые открыто проявляются и признаются всеми.

Право более сильного, однако, не всегда бывает правом более совершенного, точно так же как и приспособление далеко не всегда означает усовершенствование, ни в органическом, ни в социальном мире. Только этическое суждение о праве требует от него доказательств большего совершенства. Аристотель неправ поэтому, полагая, что власть всегда связана с добродетелью. Всемирная история лишь в очень ограниченных размерах может быть названа всемирным судилищем; скорее, – как пишет Ролле, – «она устанавливает баланс фактических успехов различных соперничающих партий, причем указывает, что лучшее только настолько берет верх над худшим, насколько оно выгоднее».

Над развитием правовых учреждений властвует столкновение естественных инстинктов: вражды, превосходства и солидарности. То берет верх один момент, то другой, то они находятся в равновесии сил. Изменения правовых отношений – принадлежат ли они к обычному праву или писаному закону – всегда представляют интеллектуальные последствия перемещения общественных сил. Последние надо отнести к физиологическим изменениям в органах, инстинктах или дарованиях расы, или многих рас, которые приводят к правовой организации общества. Биологические и антропологические основания политических и правовых учреждений изменяются в течение поколений путем прироста численности населения, эмиграции или иммиграции человеческих групп, с разными предрасположениями, посредством изменения техники и потребностей хозяйственной жизни. Возникают новые формы социального и полового отбора, причем определенные человеческие группы занимают руководящие места, другие же, напротив, рассеиваются или совершенно искореняются. Физиологические превращения ведут в общественной жизни к длительным преобразованиям в «борьбе за право», причем измененное органическое и экономическое положение силы стремится достигнуть законного признания или посредством насильственных революций и гражданских войн, или в более цивилизованных по внешности формах экономической и парламентарной борьбы и публичных обсуждений.

Политические и правовые институты являются социальными образованиями интеллектуального происхождения, которые, так же как и материальные, и технические произведения, подлежат сравнительно самостоятельному, не зависящему физиологически от отдельных индивидуумов или групп индивидуумов, своеобразному развитию. И между социальными организациями имеет место биологический отбор лучше приспособленных жизненных форм, которые, как органические образования, развиваются из более простых и ведут к более сложным формам. Развитие брака и семьи, хозяйственные учреждения и права собственности, развитие сословий и призваний, политические институты и правительственные органы – словом, все законы, правовые учреждения и общественно-признанные обычаи и обыкновенные подлежат, как социальные образования, видоизменениям и отбору, приспособлению и унаследованию, усовершенствованию и регрессу, причем их селекционная ценность измеряется значением, которое она имеет для органического, политического и духовного развития расы.

История рас и обществ, антропологических сил и политических институтов состоит в чередующемся действии разногласий и соглашений. Если даже социальные формы и являются продуктами органического строения расы, то все же они могут стать сравнительно самостоятельными психическими силами и, как условия деятельности и отбора, обратно воздействовать на органических их носителей и творцов. В обществах животных это совершается посредством длительного и строго действующего контроля естественного отбора. Иначе обстоит дело у человека, где вследствие социального унаследования и дифференцирования очень легко могут возникнуть противоречия между органической структурой и социальной и интеллектуальной надстройкой народа; естественные противоречия, которые сглаживаются только после жестокой борьбы и часто – насильственных потрясений, – которые историк называет политическими революциями, – или, если напряжение будет слишком велико, превращаются в опасность для прочности существования народа. Масштаб, который должно прилагать к этим развитиям и взаимодействиям рас и правовых форм, – тот самый, который Дарвин предложил для естественной истории органических видов вообще, включая и человека: это естественный отбор в борьбе за существование!

6. Расовое предрасположение и передача культуры

Социальные институты как духовные и технические образования могут быть переносимы с одной расы на другую либо неизмененными, либо часто – в странной смеси с посторонними тенденциями, присущими другой расе. И в области политических и правовых представлений можно говорить – хотя в переносном смысле – о развитии путем интеллектуального внутригруппового смешения. Например, римское право было воспринято германскими племенами и отчасти преобразовано ими; так и народы могут говорить на языке или придерживаться религиозных верований, которые произведены были расой, либо уже вымершей, либо давно уже оставившей свой собственный язык и религию. Замечательны в этом отношении превращения, испытанные христианской религией при переходе ее от евреев к грекам и римлянам, у германцев и, наконец, у «диких» рас. Поэтому не все умственные, политические и технические творения данного общества должны быть рассматриваемы как оригинальные продукты одной и той же расы. Даже доисторические находки и произведения искусства примитивных племен показывают часто удивительное смешение стиля. Что в основании этих эстетических смешений лежат часто антропологические смешения, показывает, например, стиль египетских произведений искусства после Александра Великого или римский стиль после смешения с восточными расовыми элементами.

Сходные же смешения форм наблюдаются и в истории развития языков. Если отдельные слова и обороты речи могут восприниматься путем простого соприкосновения, то большие превращения и смешения в формах языка бывают возможны только посредством смешения крови. Гобино указал на то, что таким образом возникли романские языки из латинского, причем физиологическая своеобразность в органах речи чуждых друг другу рас именно и вызвала эти превращения. Нечто подобное наблюдается и у негров Северной Америки. «Язык легко переходит к другим расам, но только слова, а не произношение, зависящее от физиологических обстоятельств, и не грамматика, не дух языка. Североамериканские негры говорят по-английски, но они говорят по африканскому способу: «I don went» – «я пошел», «I don eat» – «я ел», и пропускают г, которое недоступно африканскому нёбу». [211. A.Wirth. Volkstum und Weltmacht in der Geschichte. 1901. S. 7.]

Способность к плодотворному подражанию и восприятию чужих культурных элементов – будут ли то социальные учреждения, умственные идеи или технические произведения – необходимым образом связана с естественными преимуществами и дарованиями данной расы, т.е. с тем, будет ли она в состоянии внутренне переработать чужие идеи и образовать новые в соответствующем духе. Духовное заимствование только тогда в состоянии, без внутреннего вреда для расы, ускорить ее развитие и быстро довести ее до расцвета, которого она не достигла бы сама и собственными силами, может быть вследствие неблагоприятных внешних обстоятельств и своего исторического положения.

Особенно благоприятно действует психологическое смешение, когда перенесенные идеи, произведения и учреждения происходят от близкородственных рас. Быстро и самостоятельно восприняли германские племена культуру римлян и греков; еврейскую же, напротив, они восприняли только в видоизмененной греческой форме; и ныне еще заметны германские антипатии к семитическому духу Ветхого Завета. Негрские племена уже с древнейших времен египетской истории стоят в соприкосновении с средиземной цивилизацией, не восприняв высших культурных форм и не почерпнув из этого побуждений к собственному высшему развитию. Многие дикие племена, которым быстро и искусственно навязаны были обычаи и привычки цивилизованных европейцев, пострадали при этом морально или совсем подверглись физическому упадку.

Клемм и Гобино высказали мысль, что перенесение высшей цивилизации на низшие расы возможно только путем смешения крови, причем должно произойти слияние с элементами более одаренной расы. Простого экономического и психологического соприкосновения недостаточно, чтобы вызвать продолжительные умственные превращения. Сила идей разбивается об органическую ограниченность естественного дарования. Внешнее экономическое соприкосновение и психологическое перенесение цивилизации может, у менее предрасположенных рас, только поверхностно прикрыть их варварскую грубость, так что обычаи и идеи цивилизованных народов, переходя к низшим народам, вырождаются у них большею частью в карикатуру.

Вообще ошибочно говорить «о развитии рода человеческого», когда под этой идеей подразумевается, что все человечество единодушно прогрессирует и совместно подвигается к общим культурным целям.

Существуют различные очаги и роды культуры, которые соответственно расовым предрасположениям и внешним обстоятельствам, развиваются в своеобразные формы. Отдельные расы совершают свое развитие то изолированно, то в связи с другими расами. Культура рода человеческого двигается не в прямолинейном, непрерывном направлении, но должна быть сравниваема с многоветвистым деревом, на верхушке которого находятся даровитейшие расы с их самыми высокими культурами. Нельзя построить никаких прямолинейных рядов развития таким образом, чтобы социальные учреждения, формы семьи, сословий и государств, – в которых расы развивают свои предрасположения к культуре, – чтобы все они во всех этих рядах проходили одинаковые ступени развития, хотя, само собой разумеется, что существуют многие параллельные социальные образования вследствие одинаковости природы человека и его внешней обстановки.

глава шестая

РАЗВИТИЕ СЕМЕЙНОГО ПРАВА

1. Формы развития брака

Самая примитивная общественная связь людей, имеющая свою предварительную ступень уже в животном царстве, – это семья, органически представленная взаимная связь родителей и детей. Как у животных, так и у людей особые роды семейной организации зависят от половых отношений, так что формы развития брака образуют основания для форм развития семьи. Хотя теория, выводящая рост всего политического расчленения рода, сословий и государств непосредственно из семейной организации, и страдает некоторою односторонностью, но все же семья образует органическое средоточие и исходный пункт всякой более обширной и дифференцированной социальной связи. Весьма понятно поэтому, что исследование первобытного общества почти всецело перешло в исследование древнейших брачных и семейных форм.

Бахофен и Морган, первые, осветившие общественные примитивные состояния рода человеческого, установили, что первоначально между людьми существовало беспорядочное половое общение, которое они называют также гетеризмом. На самой низшей ступени дикости каждая женщина принадлежит одинаково каждому мужчине, и, кроме того, ни возраст, ни кровное родство не образуют препятствия для всеобщего полового общения.

Морган на основании своих наблюдений среди североамериканских индейцев и малайско-полинезийских племен построил историю развития семьи, которая из состояния, в котором мужчины живут во многоженстве, а женщины во многомужестве, прогрессирует к состоянию так называемого кровнородственного брака и «брака пуналуа» и заканчивается, наконец, единопарным браком и длящеюся моногамиею. Согласно этой теории, между беспорядочным половым сношением и единопарным браком существовал обыкновенно, как промежуточное звено, групповой брак, выступающий в форме кровнородственного брака и «брака пуналуа». Первая форма заключается в том, что брачные группы разобщаются друг от друга поколениями, так что происходит «поочередный брак братьев и сестер в одной группе». Эта форма, по собственному признанию Моргана, перестала существовать на самых низших ступенях у современных дикарей. Доказательство в пользу прежнего существования этой формы брака он видит в правовой системе кровного родства и свойства, которая еще ныне существует на Малайских и Полинезийских островах и, по мнению Моргана, составляет многовековое переживание путем традиции действительной формы брака, от которой она взяла свое начало. В малайском обозначении родства братья и сестры (по нашей правовой системе), также двоюродные братья и сестры первой, второй, третьей и дальнейших степеней называются, без различия, «братьями» и «сестрами». Отец и мать вместе с их братьями и сестрами, и двоюродными братьями и сестрами первой, второй и дальнейших степеней родства называются все вместе «родителями». Точно так же дед и бабка, как и их родные, в уже названных степенях, обозначаются как «прародители»; сыновья и дочери вместе с их двоюродными братьями и сестрами – как «дети». [212. L.H.Morgan. Die Urgesellschaft. S. 338.]

Из этой системы обозначения родства Морган заключает, что до ее возникновения должна была существовать кровнородственная семья со связанной с нею формой брака; что ей предшествовал групповой брак родных братьев и побочных братьев с сестрами, причем также существовала как полигамия, так и полиандрия.

Второе доказательство он видит в семье пуналуа, существующей в Полинезии, которая развилась из кровнородственной семьи путем исключения родственных братьев и сестер из брачных отношений, но взаимное многоженство и многомужество еще продолжали существовать. Следы этой формы группового брака могут быть найдены и у более древних народов. Цезарь сообщает о древних бриттах: «мужья обладают сообща десятью и двенадцатью женами, причем, большею частью, братья с братьями и родители со своими детьми» (De bello Galico. V. 14). Геродот рассказывает то же самое о массагетах, агатирсах и будинах. Морган предлагает, далее, гипотезу, по которой групповой брак существовал некогда и у первобытных первоорганизаций тех народов, которые выработали родовую (гентильную) организацию, у греков, римлян, германцев, кельтов, евреев, и что эта форма брака была вообще у всех народов необходимою переходною ступенью к половому общению одного мужчины со многими женщинами и, наконец, к длительной моногамии.

Построенный Морганом ход развития горячо оспаривался многими новыми исследователями в том, что касается беспорядочного полового общения и группового брака, именно Вестермарком, Штарком, Гроссом, Циглером и Муком, между тем как другие, Леббок, Кохлер, Пост и Энгельс, остаются еще более или менее на точке зрения Моргана.

Первая группа вышеназванных писателей единодушно признает, что уже в первобытных состояниях человеческого рода существовало моногамическое сексуальное положение; это, между прочим, уже раньше утверждалось отдельными исследователями, например, Хомом.

Что касается беспорядочного полового общения, то сведения о некоторых диких племенах и известные, исторически-переданные, странные обычаи в сущности так двусмысленны и сомнительны, что на их основании нельзя заключать ни о какой всеобщей и необходимой стадии развития брака, – ибо, как замечает Вестермарк, отнюдь не у одних только самых низших племен половые отношения носят такой беспорядочный характер. Что касается массагетов, то при более близком рассмотрении оказывается, что, по Геродоту, каждый массагет берет только одну жену. Мнимая «общность жен» заключается в известной распущенности этого единопарного брака, именно: «когда массагет чувствует влечение к одной какой-нибудь женщине, то он привешивает свой колчан к повозке и совокупляется с нею без всякого стыда» (Herodot. I. 215). Иначе обстоит дело с агатирсами и будинами. Первые «совокупляются со своими женщинами сообща, так как они все – братья и, как кровные родственники, не питают друг к другу ни зависти, ни вражды» (Herodot. IV. 164). Будины также совокупляются со своими женщинами все вместе и не имеют собственных жен, а поступают, как скот. «Когда у женщины подрастает ребенок, то мужчины собираются каждые три месяца, и тот, на которого дитя походит, считается его отцом» (Herodot. IV. 180). Нет никаких оснований сомневаться в истинности этого сообщения; еще сомнительнее – рассматривать эти обыкновения как всеобще действительные ступени сексуального развития у всех племен.

С точки зрения зоологического опыта, уже Дарвин считал общинный брак в высшей степени невероятным. Он пишет: «по тому, что мы знаем о ревнивости всех самцов млекопитающих, из которых многие даже снабжены специальным оружием для борьбы со своими соперниками, мы можем вывести заключение, что предполагаемое авторами смешение полов в естественном состоянии – крайне невероятно». Против первоначального обширного брака с беспорядочным половым общением говорит и оправдываемое с естественной точки зрения сравнение с антропоидными обезьянами, которые своим телесным строением, социальными и умственными способностями стоят очень близко к человеку. Они живут все либо в моногамии, либо в полигамии, и ничто поэтому не может быть так правдоподобно, как обоснованное предположение, что и примитивный человек жил в подобном же половом общении.

Что касается сведений, приводимых относительно группового брака, то последние были недавно сгруппированы вкратце и исследованы И.Кохлером. Он пытается доказать существование этого брака у американцев, дравидийцев и австралийцев и также приводит для доказательства систему родства малайцев, затем распущенное внебрачное половое общение у дравидийцев и австралийских негров. О тодасах, например, сообщают, что рядом с полиандрией существует у них также вступление в брак нескольких братьев с несколькими сестрами, и «когда имеется вместе с тем много женщин, то каждый мужчина обращается с каждым ребенком такой женщины, как со своим собственным». [213. Zeitschrift fur vergleichende Rechtswissenschaft. Bd. XII, S. 330.] Бывший групповой брак видит он у туземцев Маршальских островов в том обстоятельстве, что нередко мужчина женится на многих женщинах или женщина выходит замуж за многих мужчин, причем мужчина выбирает обыкновенно дочерей одной семьи, а на Жильбертовых островах помолвленный со старшею дочерью имеет право на младших дочерей, которые могут затем выйти замуж только с его согласия. На Попане часто случается, что друзья и братья обмениваются своими женами. Далее сообщают об индейцах племени омаха, что когда кто-нибудь из них желает взять вторую жену, то с согласия своей первой жены может жениться на ее сестре, тетке и т.д. Здесь, таким образом, нет общей правовой обязанности, а существует только индивидуальный произвол. Тем не менее, на основании этого сообщения, И.Кохлер признает существование «группового брака доказанные», между тем как на самом деле такой брак составляет только исключение или такое состояние, которое может наступить по желанию, и поэтому никоим образом не представляет остатка прежних настоящих групповых отношений. Столь же мало доказательной силы имеют и все случаи, где господствует полигамия или полиандрия и браки заключаются предпочтительно между родственниками. Все эти сомнения не исключают, однако, того, что в немногих отдельных случаях беспорядочное половое общение и групповой брак – например, у бриттов – существовали на самом деле.

Также и сообщенный Энгельсом «новооткрытый случай группового брака» не может быть рассматриваем как доказательство его существования везде или как ступени развития. «Гиляк» – по словам одного сообщения – называет отцом не только своего родного отца, но и всех братьев своего отца; жен этих братьев, как и сестер своей матери. Он называет всех вместе своими матерями; детей всех этих отцов и матерей он считает своими братьями и сестрами. Таким образом тут господствует система наименования родства, сходная с той, которая была найдена у ирокезов и других индейских племен Северной Америки, так же как у некоторых племен Индии. «Но, – пишет Энгельс, – в то время как у этих последних племен такая система наименования родства уже давно не соответствует действительным отношениям, у гиляков она служит для обозначения состояния, существующего и поныне. И теперь еще каждый гиляк имеет супружеское право на жен своих братьев и на сестер своей жены; по крайней мере осуществление таких прав не рассматривается как нечто недозволенное». [214. Die Neue Zeit. Bd. I, S. 373.] Заключение, которое выводит Энгельс из этого сообщения, о существовании в действительности, вследствие обыкновения или правовым образом, группового брака совершенно не оправдывается и обнаруживает лишь логические следствия предрассудка. Согласно этому сообщению, «родной отец хорошо известен каждому сыну, и каждый мужчина имеет в общем одну жену, – ибо говорится о «сестрах его жены». Заключительная фраза позволяет, кроме того, узнать, что здесь мы снова имеем дело с тою формою свободного, единопарного брака, где внебрачное половое общение мужчин, именно с женами своих братьев и с сестрами своей жены, является чем-то морально и юридически позволенным.

Беспорядочное половое общение и групповой брак никогда не существовали как правовые учреждения в истории развития брака и семьи. Скорее, надо все эти названные формы брака считать исключительными и временными отклонениями от правильного типа моногамии или полигамии, причем эти отклонения развиваются под влиянием известных экономических условий. Полиандрия представляет, по всей вероятности, исключительное явление, наблюдающееся только у немногих племен, как правовое учреждение, и оно должно быть сведено к бесплодию почвы или недостатку в женщинах. Кроме того, основным заблуждением Моргана, а за ним – Энгельса и Кохлера, является вывод, который он делает на основании отношений родства о действительном существовании, хотя бы только в прошлом, группового брака. Ничем до сих пор не доказано положение, которое Морган кладет в основание своих гипотез, «что системы родства остаются еще существенно неизмененными и в полной силе после того, как формы брака, из которых они произошли, вполне или частично исчезли». Было бы легкомысленно заключать из того обстоятельства, что ныне еще названия «дядя» и «двоюродный брат» употребляются гораздо свободнее, чем это позволяет общественно-признанное семейное право, о действительно более тесном отношении родства. С точки зрения эволюционно-психологической, обстоятельство это можно объяснить следующим образом: что названия родства на низших степенях еще не так дифференцированы, как в настоящее время, и что у первоначальной семейной общины, как защитительной единицы, кровное родство связывает гораздо теснее, чем в современной обособленной семье, где даже самые близкие кровные родные стремятся к отделению.

С другой стороны, однако, мы бы зашли слишком далеко, принимая строгую пожизненную моногамию за первоначальное состояние, которое все племена равным образом приняли за исходный пункт своего развития. Тут приводят пример веддахов. Последние, по исследованиям братьев Сарасин живут в строгом пожизненном единобрачии. Они также нашли во внутренней части Целебеса остатки примитивного населения, живущего в моногамии и находящегося еще в периоде каменного века. Трудно, однако, сказать, имеем ли мы тут дело с «первобытным состоянием»; во всяком случае, доказано, что моногамия есть правильная и наиболее широко распространенная форма брака. Отклонения и исключения являются на всех ступенях культуры, именно в отношении полигамии. Часто там, где род живет во всеобщей моногамии, более знатные и богатые имеют право на многоженство. И в настоящее время у цивилизованных рас, где право и культура признают только пожизненную моногамию, внебрачное половое общение со стороны мужчины большею частью допускается безмолвно.

2. Половой отбор и человеческий брак

Морган и его последователи в своем учении о беспорядочном половом общении впали в роковое заблуждение, смешивая беспорядочное половое общение индивидуумов с беспорядочным смешением степеней родства. В первобытные стадии человеческой истории существовало единобрачие более или менее длительное. Этот брак мог расторгаться односторонне, именно со стороны мужчины, или по обоюдному согласию, с формальностями или без них. Несмотря на это, бывали в древнейшие времена родственные браки, т.е. половые сближения между родителями и детьми, как и между братьями и сестрами. У веддахов, например, господствует пожизненное единобрачие, но, несмотря на это, бывают браки с дочерьми и сестрами. Энгельс, вообще горячо и страстно защищающий теорию Моргана, должен был однако значительно ограничить предположение о беспорядочности полового сношения, говоря, что беспорядочные половые отношения обусловливались тем, что развившиеся впоследствии путем обычая ограничения еще не существовали. Отсюда однако отнюдь не следует, что повседневной жизни существовало безразборчивое смешение. Временные единобрачные пары отнюдь не исключаются отсюда, так как они даже в групповом браке настоящего времени составляют большинство случаев. И если новейший отрицатель такого состояния Вестермарк называет браком всякое состояние, где оба пола остаются в паре до рождения ребенка, то можно сказать, что этот род брака очень хорошо мог существовать и при условиях беспорядочного полового общения, не противореча этой беспорядочности, т.е. отсутствию воспитанных путем обычая организаций полового сношения». [215. F.Engels. Der Ursprung der Familie. S. 18.] Энгельс видит «беспорядочность» только в отсутствии обычая, т.е. представления о кровосмешении. Но тут он, однако, покидает теорию Моргана и Бахофена.

У самцов высших животных ревность есть одно из сильнейших побуждений в половой жизни. Половой отбор предполагает не только известное расположение и индивидуальную склонность, как они в действительности найдены у некоторых видов животных, но и эмоцию ревности, которая оберегает выбранных самок от полового сношения с другими самцами. Индивидуальное расположение и ревность самцов – и, случайно, самок между собою – являются естественными защитительными инстинктами, поддерживающими половой отбор и его действительность. Все те исследователи, которые допускают существование первоначального беспорядочного полового общения, вынуждены просто отрицать для первобытных состояний человека эти первоначальные побуждения половой жизни. Существуют очень многие примитивные племена, у которых ревность очень сильна, у других же, напротив, любовь и ревность имеют мало влияния, и супружеские узы очень свободны. В последних случаях мы имеем большею частью дело с теми состояниями, которые ошибочным образом рассматриваются тогда как остатки группового брака. Основывающийся на расположении и ревности, половой отбор должен был в первобытные времена человеческого рода иметь особенно сильное влияние, так как, по исследованиям Дарвина и Уоллеса, целый ряд физических и психических особенностей человека обязан своим возникновением его влиянию. Где расположение и ревность в половых инстинктах теряют свою природную силу, там физический упадок расы является необходимым следствием, и естественная возможность высшего развития исключается. Все племена, у которых господствует групповой брак, или половые отношения, приближающиеся даже к беспорядочности, никоим образом не принадлежат к политически или культурно более прогрессивным.

В семьях и стадах антропоидных обезьян старшие и младшие животные различного возраста находятся вместе. Младшие животные в течение известных годов нуждаются в кормлении, защите и подготовке, и поэтому необходимо, чтобы по крайней мере обезьяна-мать оставалась при них в течение нескольких лет. Но многие наблюдения указывают на то, что и самец равным образом остается более продолжительное время в семье.

В истории образования человеческого рода именно такое совместное пребывание мужчины и женщины после рождения младенца для его воспитания имело огромное значение в деле укрепления семейных кровных уз, которые развили лучшие и благороднейшие побуждения и сделались поэтому исходным пунктом всякой высшей цивилизации. В особенности племена, которые уже очень рано произвели семейные отношения, основывающиеся на строгой и длительной моногамии, сделались благодаря ее физиологическому и психологическому действию, в связи с благоприятными внешними условиями отбора в борьбе за существование, самыми благородными отраслями человеческого рода. Индо-германские племена обнаруживают при своем появлении на исторической сцене вполне развитую моногамическую семью, и можно сказать со Спенсером, что моногамическая семья «в более высокой степени благоприятствует поддержанию жизни, чем по-лиандрическая и полигамическая формы, и что она есть поэтому единственная культурно-способная форма половой жизни, если предварительно даны для этого экономические и антропологические условия более высокой цивилизации и организации».

Если, согласно современному состоянию исследования, единобрачие большей или меньшей длительности – до рождения потомка, до полного взращения его одного или нескольких, или, наконец, за пределы этого периода, до конца жизни – должно быть рассматриваемо как первоначальная и наиболее распространенная форма человеческой брачной жизни, – то, несмотря на это, как уже было указано, в древнейшие времена существовало кровосмешение или брак между ближайшими родственниками, реже – между родителями и детьми, чаще – между братьями и сестрами. У веддахов еще в настоящее время существуют подобные условия. По сообщениям Геродота и Цезаря, еще в древности существовали племена, не отвергавшие кровосмешения. Сохранившиеся в религиозных мифах сведения и воспоминания допускают предположение, что и у греков и германцев первоначально допускался брак между братьями и сестрами. То же наблюдалось и у египтян и перуанцев, а в королевском доме было даже правилом. У персов, финикийцев и арабов не ставились никакие препятствия браку между родными братьями и сестрами, между матерью и сыном, отцом и дочерью. У афинян, спартанцев и древних евреев допускались браки между единокровными братьями и сестрами (с отцовской стороны). Кимон вступил в брак со своей сестрой Эльпиникой, происходившей от одного с ним отца, что однако рассматривалось как исключение. [216. Хороший обзор обычаев и законов относительно впутригруппового брака и экзогамии естественных и культурных пародов дает G. Portigliotti: L'Eredita consanguinea. Torono. 1901. P. 75-117.]

Отвращение к кровосмешению отнюдь не есть врожденный инстинкт, как полагают Вестермарк и другие. У домашних животных нельзя найти и следа этого отвращения. Овца-мать, например, совершенно точно узнает своих детенышей с первого взгляда, и в стаде, где много овец одновременно имеют своих детенышей, она все же не допустит никого чужого к своему вымени. Так и детеныш умеет большею частью отличать свою мать от прочих овец. Подобное психологическое отношение существует приблизительно с полгода. Когда молодое животное в состоянии само прокормить себя, оно оставляет свою мать и больше не беспокоится о ней. Когда оно вырастет, то случается без отвращения со своею матерью, которую больше не узнает. То же бывает с другими домашними животными. Гораздо менее сознания материнства и сыновства развито сознание братства, а если оно и имеется, то лишь в течение короткого времени.

Некоторое объяснение о семейных половых отношениях животных в естественном состоянии дают следующие наблюдения и сообщения. По Е.Циглеру, потомство живущих парами животных, происходящее от одного выводка или помета, рассеивается далеко по окрестности; они многократно сходятся вместе с потомками других семей, и, следовательно, невероятно, чтобы потомки одной и той же пары успевали случаться между собой. [217. E.H.Ziegler. Die Naturwissenschaft und sozialdemokratische Theorie. S. 56.] Шиллер-Тейц – того мнения, что при свободном господстве природы случка между индивидуумами, состоящими в кровном родстве, у высших млекопитающих бывает редко, так как в периоде течки животное беспокойно, и борьба за самку является также причиной, по которой случки вне кровного родства составляют правило. [218. N.Schiller-Tietz. Folgen der Blutsverwandschaft. S. 41.]

Однако еще не доказано, что в этих случаях существует естественное нерасположение к кровосмешению; скорее внешние причины препятствуют кровосмешению. [219. M.Wagner. Die Kulturzuchtung des Menschen gegenuber der Naturzuchung im Tierreich. Kosmos. 1886. S. 19.] Мне неизвестны никакие факты или обоснованные заключения, оправдывающие представление М.Вагнера, что высшим животным кровосмешение совершенно чуждо.

У животных, длительно живущих вместе стаями и стадами, родственное спаривание возможно, даже неизбежно, так как, лишь только они вырастают и достигают половой зрелости, они явно теряют сознание кровного родства. Если человеческая орда возникла из того обстоятельства, что происшедшие от одной семьи поколения не разлучались, или из того обстоятельства, что многие семьи оставались вместе, то спаривание между близкими родственниками должно было быть в древнейшие времена неизбежным состоянием. Странные обычаи, обыкновения и названия родства, из которых некоторые исследователи желают вывести заключение о групповом браке, означают с этой точки зрения не что иное, как то, что в течение общественного развития близкие степени родства, которые первоначально беспорядочно смешивались, фактически и правовым образом исключались все чаще, и сперва такому исключению подвергались родители и дети, затем братья и сестры, родные третьей и четвертой степени, пока, наконец, боязнь кровосмешения не сделалась столь велика, что у многих племен возник обычай экзогамии, согласно которой позволялось выбирать индивидуумов для брака только в другом роде или родовой группе но все же внутри той же расы.

Причины такого ходя развития имеют как физиологический, так и психологический характер. Тесное и длительное внутри-групповое брачное сожительство вредно в двояком отношении. Оно усиливает, во-первых, путем наследственного накопления, существующие у родственников пороки, болезни и вырождения; затем оно ведет и у здоровых, под конец, к органическому ухудшению организма и плодовитости. Выключение ближайших родственников из брачного общения произошло посредством физического отбора и переживания тех семей, в которых мало или совсем не было внутригруппового полового общения, между тем как все прочие вымирали. У первых развилось инстинктивное отвращение к кровосмешению, которое и привело к возникновению обычая и правовых установлений, как только были сознаны вредные действия кровосмешения. Так же и Морган защищает взгляд, что уменьшение внутригруппового брака вызвало «рождение лучших индивидуумов», и признание этого обстоятельства повело к запрещению брака внутри рода. Спенсер – того мнения, что избегание кровосмешения лежит больше в основании стремления строго соблюдать порядок и отбор между членами одной семьи, живущими в одной палатке или жилище, так как семьи, устроенные на таких основаниях, легче сохранялись в естественном отборе, имеющем место в борьбе за существование между социальными группами. М.Вагнер выставляет на вид психологические причины. Привычка длительного совместного пребывания в общей хижине или пещере оказывала притупляющее действие на чувственную привлекательность и на фантазию чувственного вожделения. Только новое и чужое возбуждает желание обладания, и оно поэтому уже рано породило боязнь кровосмешения, которая вызвала, наконец, обычай экзогамии.

Но, вероятно, физический подбор, социальный отбор и прелесть новизны действовали тут совместно, чтобы преодолеть кровосмешение, и вызвали расширение брачных рамок до родовой экзогамии. Патологические действия внутригруппового брака были, кажется, важнейшими причинами этого. Согласно Фисо-ни и Бвитти например, туземцы Куперовой реки в южной Австралии действительно сводят экзогамию к призванию вреда более близких кровнородственных браков. Они говорят: «по сотворении человека, братья, сестры и другие кровные родственники вступали друг с другом в брак, пока не раскрылись дурные плоды таких браков, и вожди стали совещаться о том, что надо предпринять для предупреждения этого зла. Результатом таких совещаний было решение обратиться к великому духу Мурамура. Последний приказал, чтобы народ разделился на некоторое количество родов, которые отличались бы особыми именами, заимствованными у животных, как, например: собака, мышь, эму, легуана и т.д., и чтобы члены одного и того же рода не смели вступать между собой в брак». [220. N.Schiller-Tietz. Folgen. Bedeutung und Wesen der Blutsverwandschaft. 1892. S. 16.]

У германцев, как и у индусов, брак между лицами до шестой степени родства и свойства запрещался. Основание этому находят в брачных законах Карла Великого, именно: предохранение от слабого и увечного потомства. [221. Boehmer. Ueber die Ehegesetze im Zeitalter Karls des Grossen. S. 38.]

Многие авторы относят экзогамию к недостатку в женщинах, к военным междоусобицам с похищением женщин и детей и подобным причинам. Такие мотивы могли быть по временам действительны, но их нельзя однако назвать первоначально важнейшими причинами экзогамии, а только второстепенными действиями последней. Боязнь кровосмешения является чувством, приобретенным путем прогрессирующей цивилизации, которое должно быть всякий раз снова воспитываемо посредством традиции, примеров и запрещений. Если бы эта боязнь была естественно-врожденным инстинктом, то кровосмешение не рассматривалось бы у столь многих племен, как дозволенное, и оно не было бы обставлено строгими правовыми и карательными определениями там, где оно воспрещено.

Что касается законодательных постановлений в современных цивилизованных государствах, то и ныне еще закон возбраняет в России брак между кровными родственниками до шестой степени родства, в Австрии и Швейцарии – до третьей и четвертой степени. Запрещены, но могут быть разрешены браки в третьей степени родства: в Англии, Франции, Италии, Голландии и Румынии. В Германии запрещены браки только между родителями и детьми и между братьями и сестрами; напротив, в третьей и четвертой степенях они разрешены.

Что касается формы и числа единовременно заключаемых браков, то они имеют большое значение для физиологических и психологических действий брачного отбора. С точки зрения исторического опыта, строгая пожизненная моногамия оказывается для отбора расы и развития культуры самой благоприятной формой брака и семьи, именно тогда, когда вместе с тем имеет место строгий естественный и гигиенический отбор, и при выборе супругов придается меньше цены экономическому благосостоянию, нежели естественным способностям.

Полиандрия и полигамия в общем вредны для полового отбора, так как в таком супружестве передаются по наследству характерные качества и свойства только одной женщины или одного мужчины, и не допускается богатая вариациями «амфимиксия индивидуумов». Вредно влияет полигамия там, где похищаемые или покупаемые женщины чуждых, нижестоящих рас попадают в гарем. Это самое установление однако может вести и к улучшению расы, когда женщины берутся из вышестоящих рас, как это время от времени происходило в большом размере у турок. Этим можно также объяснить, что у высших слоев этой расы – которые, в противоположность моногамичному низшему населению, живут большею частью в полигамии – сгладился первоначальный монгольский характер, и они уже напоминают семитические и арийские типы. Многоженство препятствует тесной семейной жизни, так как между детьми разных матерей ненависть и зависть составляют правило и в царственных домах нередко вели к раздорам за престол и революциям. Даже в строго-моногамических семьях цивилизованных народов довольно часто обнаруживаются этот внутренний раскол и раздоры, когда один из супругов умер, а оставшийся в живых вступает в новый брак.

Вредны для брачного отбора практикуемые родителями обручения детей, большею частью также те обыкновения, при которых родители назначают мужа или жену, и помолвленные встречаются впервые только в день свадьбы. Также вредно действует и то, когда выбор бывает только односторонний, когда, как это часто случается, женщину не спрашивают об ее согласии. В древности этот обычай был так распространен, что Страбон удивляется, как это у катаэрнов жених и невеста выбирают друг друга.

У многих племен практикуется похищение невест, покупка их и служение из-за невесты. Похищение невесты соответствует воинственным нравам и сопряжено с большой отвагой и опасностью. Этим доказывается личная способность мужчины. При купле невесты должны быть отданы ее родителям шкуры, оружие или скот, что гарантирует известное благосостояние для основания и поддержания семьи. При службе из-за невесты домогающийся ее руки должен работать продолжительное время в услужении у ее родителей. Служба за невесту превращается в битву за невесту, когда домогающийся ее руки должен бороться с ее отцом или братьями, чтобы выказать свое достоинство и мужество.

Брак с приданым вреден, когда приданое переходит пределы, необходимые для основания хозяйства или для предприятия, дающего средства к существованию, так как при таких обстоятельствах иные браки. Независимо от личных способностей, заключаются только ради «металлического звона». У индусов законодательство основывалось на строгом физическом и половом подборе. Причем отцам запрещалось принимать самые ничтожные подарки за выдачу замуж дочери, «ибо кто из алчности берет за это подарок, тот – продавец своего дитяти» (Manu. III. 51).

А Теогнис из Мегары жалуется в стихах:

«...но женитьба на дочери презренного плута не печалит честного человека, лишь бы она принесла ему с собою сокровища».

«Также и женщина не противится стать женой подлеца, лишь бы он был богат, ибо предпочитает она золото добродетели».

[222. «... aber zii freien des Schuftes verachtliche Tochter,

Kummer den Wackeren nicht, bringt sie nur Schatze ihm mit.

Ebeuso struubt sich ein weib nicht, des Schurken Gattin zu werden,

Ist er nur reich, denn vor zieht sie der Tugend das Geld».]

Взаимная склонность и ревность, в такой же мере, как и целомудрие и верность, являются теми важными душевными узами, которые содействуют развитию культуроспособных форм брака и семьи. Есть племена, у которых брачные узы верности еще мало развиты, и даже в тех случаях, где существует длительное единобрачие, все же практикуются по временам отдача жен напрокат и обмен их, а также предоставление дочерей и жен гостям, что, само собою разумеется, не может содействовать усовершенствованию социальной и духовной жизни. Свобода супружеских уз только при известных обстоятельствах может быть выгодной для расы. Так, Зороастр разрешал персам, в случае бесплодия жены, брать другую жену, чтобы иметь детей, так как бездетность была для персов тяжким несчастием, и поэтому царь ежегодно выдавал награду за обилие детей. Плутарх сообщает то же самое о спартанцах: «Если пожилой муж молодой женщины почувствует расположение к хорошо сложенному, молодцеватому юноше и считает его дельным человеком, то он может привести его к своей жене и присвоить себе дитя, которое произойдет от столь благородной крови. С другой стороны, достойному мужчине, которому понравилась плодовитая и добродетельная жена другого, позволялось просить у ее мужа разрешения жить с нею и совместно с ним засеять благословенное поле, распложая благородных детей, тесно соединенных кровными родственными узами, и в жилах которых текла бы благородная кровь».

Первою ступенью более глубокого духовного понимания супружеской жизни является требование верности и целомудрия со стороны женщины. Мужчина имеет большею частью право прогнать или умертвить жену, захватив ее на месте преступления. Это преимущество мужчины оправдывается естественно, так как вследствие физиологического призвания женщины, ее проступок отзывается вреднее на зарождении и воспитании потомства, чем проступок мужчины. Это понимали уже те индейские племена Парагвая, которые, сознав опасность слишком близкого соприкосновения с белыми, старались как можно более оградить своих женщин, путем строгих обычных законов, от общения с европейцами и предохранить их от специфических половых болезней. [223. Verhandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. 1893. S. 451.] Еще более высокая ступень брачной культуры заключается в том, что и на мужчину возлагается внебрачная верность как обычный долг. Любящий прикрасить Тацит полагает, что у германцев только очень немногие имели несколько жен, и те поступали так не из чувственных побуждений, а вследствие своего высокого положения. Что Тацит здесь излагает басню – это вполне ясно, так как у германцев, как и у греков и римлян, конкубинат допускался обычаем и законом, пока он не был запрещен Карлом Великим. [224. G.W.Boehmer. Ueber die Ehegesetze im Zeitalter Karls des Grossen. 1826. S. 120-121. – Согласно Эгипхарду, старейшему его биографу, Карл сам имел много конкубинатных связей, кроме своего моногамического брака, – одновременно и последовательно – относительно этого его певцы и хулители не единодушны.] Многие первобытные расы соблюдают, в противоположность высококультурным народам, «половую дисциплину» в браке, запрещая в определенные периоды половые сношения, именно в период беременности и кормления грудью. Когда у племени вадо женщина кормит грудью ребенка, то она в течение года совсем не имеет сношения с мужем. В Новой Каледонии жена во время регул и беременности, и в период кормления, который длится три года, – неприкосновенна. Конечно, полигамия облегчает соблюдение такого обычая. [225. J.Muller. Das Geschlechtsleben der Naturvolker. 1902. S. 60.]

Карл Великий в своих брачных законах повелел новобрачным воздерживаться после свадьбы первые два или три дня, дабы от них рождались здоровые потомки, так как, – замечает Ромер, – необходимо было помешать вредному влиянию на первый плод супружества результатов усталости, которая могла быть вызвана шумными, нередко продолжающимися до второго дня, веселостями и чересчур обильным употреблением пищи и напитков.

У всех рас путем обычая и правовым образом выработалась норма, согласно которой вступление в брак может иметь место только с определенного возраста. Решающим обстоятельством является здесь физиологический факт, что одни расы созревают в половом отношении раньше других, и женские индивидуумы -раньше мужских. Книга законов Ману допускает, например, одиннадцать лет – в виде исключения: восемь лет – для вступления в брак, если жених – отличный, красивый юноша; римское право требовало для мужского пола полных четырнадцати лет, для женского – полных двенадцати.

Половое целомудрие до брака редко требуется, и во всяком случае оно скорее требуется от девушки, нежели от юноши. Например, у северо-западных племен Нового Мекленбурга молодая девушка может оказывать свое расположение, кому ей угодно. Лишь только, однако, она будет помолвлена с кем-нибудь или же выйдет замуж и станет собственностью мужчины, то ее неверность наказывается очень тяжко, даже смертью. Где обычай придерживается этого, и где расовые предрасположения и жизненные привычки делают возможным сохранение целомудрия до брака и вступление в него с ненарушенными чувственными и духовными силами, там оно (т.е. целомудрие) является средством органического и социального прогресса семьи. Необычайное здоровье и крепость германской расы не в малой степени, конечно, зависели от того, что добрачное целомудрие и полное созревание для брака были правилами. «Так, в полноте сил сочетаются юноша и девица, и о полной силе родителей свидетельствуют их дети» (Germ. С. 20). Но эти строгие нравы в последующие века, по-видимому, сильно ослабели, ибо в лангобардских законах уже порицается то, что многие взрослые женщины, особенно в деревнях, вступают в брак с еще неспособными к брачному сожительству юношами. Подобные браки должны быть недействительны, когда мальчик не достиг еще своих четырнадцати лет. В вестготских законах порицается похотливость достигших половой зрелости девушек, которые не могут выжидать более позднего и медленного развития мужчины. Также и в других случаях разные другие постановления законов указывают на происшедшее, вследствие неестественного сладострастия и чрезмерного злоупотребления половыми сношениями, «вырождение этого века. [226. G.W.Boehmer. Ueber die Ehegesetze im Zeitalter Karls des Grossmen. S. 18-23.]

Прежде чем молодым мужчинам будет разрешено вступление в брак, они должны бывают, во многих местах, подвергнуться испытанию зрелости и мужества. У диких обитателей Формозы, например, молодой человек, желающий жениться, должен принести своей будущей невесте голову китайца как трофей. У других племен требуются от мужчины экономические действия. У вадо кандидат в мужья должен доказать, что он знает всякую полевую работу и может сам выстроить жилице.

Также и в других случаях находят много правовых постановлений, которые направлены к поддержанию физиологических и хозяйственных задач семьи. Так, Карл Великий повелел, чтобы новобрачный в первый год своего брака был освобожден от всех военных повинностей и государственных тягот.

У многих племен существует обыкновение подготовлять, путем воспитания, подрастающих и созревающих в половом отношении детей, именно – девушек, к брачной жизни. У вадо, например, молодая девушка, впервые менструировавшая, отдается на дом к учительнице, которая должна обучать ее всем обычаям и обыкновениям, касающимся жизни женщины. Здесь обнаруживается здоровое понимание половой жизни, которое высоко превосходит неестественное жеманство (Pruderie) цивилизованных народов, у которых девушка вступает в брак, большею частью не имея достаточного ясного представления о физиологических задачах супруги и матери.

3. Организация власти в семье

Жена, которая рождает ребенка, кормит и воспитывает его, должна заботиться о молодом поколении и работать для него. У многих первобытных племен мужчина мало или совсем не заботится о детях. Так, о первоначальных обитателях Кола и Коброер, которые бродят по лесам и держатся на деревьях и в пещерах, сообщают, что у них дети принадлежат матери, которая обязана заботиться об их воспитании. [227. Verbandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. 1855. S. 173.] Что это происходит не вследствие грубости и небрежности отца, но необходимым образом вытекает из естественного положения вещей, доказывается тем, что эти лесные жители очень любят своих детей. У короадо-сов вся тяжесть домашней работы, собирание пищевых продуктов, ношение всех тяжестей и маленьких детей лежат на жене. Мужья занимаются только охотою. Но последняя часто бывает очень трудной и опасной и требует силы, терпения и искусства. [228. Zeitschrift fur Ethnologie. Bd. I, S. 129.]

Независимо от забот о детях и домашнем хозяйстве, где таковое уже существует, женщины уже рано принимают участие в хозяйственных работах, так что в первобытных состояниях на их долю выпадает большая часть ремесел и обработка почвы. Германцы, например, любили охоту и войну, предоставляя обработку полей женщинам, старикам и рабам.

Что женщина является изобретательницей земледелия, это показали исследования фон-ден-Штейнена в Центральной Бразилии. Естественным последствием этого является то, что женщина в своей области труда приобретает такие же познания и искусство, как и мужчина в своей области, и поэтому она также «может вставить свое словечко». [229. K. von den Steinen. Unter der Naturvolkern Zentralbrasiliens. 1894. S. 214.]

Женщина изобрела гончарное искусство, когда племена сделались оседлыми. Плетеные корзины обмазывались глиной и должны были первоначально заменять, служившие для переноски воды, тыквы. Равным образом изготовление циновок, прядение, тканье и плетение повсюду были делом женщин. Деятельность, которою никогда не занимались женщины, это – изготовление стрел и лука, железного оружия и сосудов. Это выделывалось либо самими мужьями, либо изготовлялось и продавалось странствующими кузнецами – первыми ремесленниками.

Разделение труда между обоими полами – в том смысле, что мужчина является воином и охотником, а женщина – работницей и носительницей тяжестей – должно быть рассматриваемо как вполне естественное и целесообразное. Мы склонны, однако, видеть в этом несправедливость и жестокость. Но у бедных культурой народов, живущих большею частью при суровых условиях существования, охота отнюдь не есть воскресное развлечение, а изобилующее опасностями и жестокими лишениями занятие. Следствием этого является то, что у племен, собирающих растения, и у низших охотников социальное положение женщины бывает очень незавидным. С нею обращаются, как со своего рода вьючным и рабочим скотом. Женщины не смеют, например, принимать участие в общей трапезе и должны часто довольствоваться растительной пищей, в то время, как мужчины потребляют мясо. И исключаются они и из религиозных празднеств и общественных совещаний.

В те периоды, когда женщина занимается земледелием и ремеслами, положение ее становится более самостоятельным по отношению к мужчине. Эта самостоятельность, однако, исчезает, лишь только мужчина посвящает себя земледелию и ремеслам, а женщина ограничивается только заботой о детях и ведением домашнего хозяйства.

Только в позднейшие времена, когда женщина снова обратилась к мужским занятиям, сделалась фабричной работницей и ученой, ее самостоятельность больше утвердилась по отношению к мужчине и в общественной жизни.

Разделение власти между обоими полами не есть следствие произвола или обдуманного действия, но результат физиологической естественной необходимости. Превосходящая сила и дееспособность мужчины делают брак первоначальнейшим учреждением социальной власти. Из него выходит семья как самое маленькое образование владельческой организации, как первое звено в цепи развития власти. Стремление к господству, лежащее в основе семьи, делает ее впервые способной к большим культурным задачам, ибо это стремление «пользуется детьми и наследниками, чтобы сохранить достигнутую меру власти, влияния и богатства... и физиологически и таким путем подготовить в течение веков образование инстинкта солидарности». [230. Friedrich Nietzsche. S. W. Bd. VIII, S. 152.]

Когда Бахофен открыл материнское право, он впал в роковую ошибку, смешав его с гинекократией, или господством женщины. Однако власть и политика были всегда делом мужчины. И в тех случаях, где действуют материнское право и наследование по материнской линии, отец или брат матери держит в своих руках господство в семье и домашнем быту. Например, у первобытных племен Центральной Бразилии сыновья хотя и принадлежат к роду матери, однако главой семьи является отец; и не мать, а брат матери считается равным с отцом защитником ребенка, и во всяком случае он принимает на себя все обязанности отца, когда последний умирает. Он тогда распоряжается собственностью умершего, а не мать. [231. К. von den Steinen. Unter der Naturvolkern Zentralbrasiliens. 1894. S. 336.]

За немногими исключениями, жена на всех ступенях брака и семьи подчинена мужу. Естественное физическое и духовное превосходство мужчины делают его господином жены и детей. Женщины и дети были первоначально собственностью мужчины, так как он должен был путем тяжелых усилий добывать и защищать их. Подвергаясь опасности, он похищал женщину или же приобретал ее собственным трудом или борьбой, как и всякую другую часть своего владения. Жена и дети, однако, представляют ценное имущество, если только они являются рабочим орудием. Они служат средством власти, а для богатых, кроме того, и предметом значительной роскоши. О дуаллах, например, сообщают, что у них жены, как у всех негрских племен, занимают очень подчиненное положение и только чуть-чуть ставятся выше животных, составляя вместе с рабами владение мужа. «В глазах последнего они имеют цену только сообразно со своею плодовитостью, причем женщина, имевшая хоть раз двойню, ценится высоко». [232. Verhandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. Bd. IX, S. 364.]

Жена приобретает участие в семейной власти лишь там, где она присваивает себе важные хозяйственные способности и знания и где существуют тенденции к длительному единобрачию. Почти во всех случаях полигамии одна жена является законной или главной. Известного равноправия она достигла тогда, когда имеет право давать свое согласие на всякий следующий брак, в который ее муж желает вступить. Также и положение наложниц, или конкубин, бывает различно. То они являются только прислужницами официальной жены, то пользуются с нею почти равными правами. Но и в последнем случае правом наследования пользуются большею частью только дети главной жены.

Развитие обычая брака с приданым является причиной повышения правового положения жены в том смысле, что увеличение наследственных благ ведет и к увеличению самостоятельности и власти наследующих. Так как это обстоятельство у земледельческих народов появляется наряду с прочным местожительством, то мы и находим у них женщину как хозяйку дома, и через это она приобретает косвенное влияние на общественную жизнь.

У китайцев мы наблюдаем троякую зависимость женщин. Они говорят: «пока женщины не замужем, они должны зависеть от своего отца, замужние – от своего мужа, вдовы – от своих сыновей». Китайцы, по-видимому, переняли эту поговорку от индусов, ибо законодательство Ману высказывается очень решительно о самостоятельности женщин. «В детстве, – гласит оно, – женщина должна зависеть от своего отца, в супружеском возрасте – от своего мужа, а когда он умрет – от своих сыновей; когда у нее совсем нет сыновей – от близких родственников своего мужа; если же у него нет совсем родственников – от родственников своего отца, а когда она не имеет совсем кровных родственников со стороны отца, то должна зависеть от владетеля страны. Женщина никогда не должна стремиться к независимости» (V. 148), «ибо она никогда не в состоянии ее вынести» (IX. 3). «Если даже муж не соблюдает принятых законов и любит другую женщину или не имеет никаких хороших качеств, то все же добродетельная женщина должна почитать его как бога» (V. 154).

Как власть мужчины над женщиной, так и его право распоряжаться детьми основываются на их естественной слабости и потребности в защите. Применявшийся на всех ступенях дикого и варварского состояния и существовавший даже еще в античное время обычай умерщвления детей служит крайним выражением этой власти над новым поколением, вызываемой и оправдываемой скудным состоянием, в котором находятся многие первобытные племена. Именно девушки, как малоценное потомство, выбрасываются и умерщвляются, помимо того, что уродливо сложенные и слабые дети сплошь подвергаются этой участи. Еще в римском праве «patria potestas» так велика, что от воли отца зависит, оставить ли дитя в живых и признать его своим.

Когда раса достигает более благоприятных жизненных условий, то укрепляется обыкновение не умерщвлять больше детей; когда же множество детей начинают считаться гордостью и преимуществом – тогда дана возможность сильного умножения населения, и поле для развития индивидуальных вариаций сильно расширяется. Оба эти обстоятельства представляют предварительные физиологические условия для всякой более высокой и мощной культуры. У персов считалось необыкновенно почетным иметь много детей. «Они полагают силу в количестве», – как пишет Геродот. У германцев считалось злодеянием ставить пределы числу детей или умерщвлять новорожденного (Germ. С. 19). Страбон отзывается как о похвальнейшем обыкновении египтян о сохранении ими в живых всех своих детей.

Семья имеет кроме физиологических задач – отбора и передачи по наследству предрасположений и способностей, полезных для расы – еще и психологическое призвание, а именно: воспитание и сохранение традиции. Обе задачи первоначально были связаны только с семьей. Знание первобытного мира, военные и хозяйственные познания и искусство, материальное имущество передаются из одного поколения в другое, и достигнутые семьей успехи на почве ее физиологической непрерывности и социальной замкнутости сохраняют и подготовляют для нее новые задачи.

Семья представляет органический и духовный круг власти в отношении сохранения и развития расы. Но только господство мужа и отца могло создать такую организацию и подчинить волю сопротивлявшихся. Требование супружеской верности жены, повиновение ее и детей и, в случае необходимости, неумолимое достижение этого силой – всегда составляли естественное преимущество более превосходной, более сильной и более интеллигентной стороны в естественной борьбе за существование. Семейное господство мужчины составляют биологический факт и необходимость, на которую тщетно нападают рационалисты, теоретики равенства.

4. Развитие прав собственности

Если элементарнейшею потребностью человека является питание, то и приобретение, и унаследование материального имущества составляют важнейшую социальную задачу семейной организации. С развитием форм брака и семьи теснейшим образом связано поэтому и развитие прав собственности и наследования.

Первоначально всякое обладание является чувственным естественным фактом, действием инстинктивных побуждений, где власть и право составляют одно. Первобытные люди обладают своим оружием и господствуют над почвой, так же как и лесные животные обладают своими органами защиты и нападения и охотничьими пространствами, не имея об этом какого-либо ясного юридического представления. Оккупация и завоевание представляют естественные и первоначальные причины собственности.

У охотничьих и рыболовных племен местожительство их представляет общую собственность рода, у рыбаков – в особенности берег моря и рек. Границы между местожительством отдельных родов, однако, проведены точно, и нарушения их являются одной из самых частых причин продолжительных междоусобиц между дикими племенами. У охотников и рыбаков бывает уже некоторая частная собственность, именно: оружие и домашняя утварь, одежда, украшения и лодки; далее, частную собственность составляют хижины и палатки, а также – рабы там, где они уже имеются, ибо военнопленные принадлежат победителю. В общем, у отдельных племен находят уже дифференцированное различным образом отношение между родовою и частною собственностью. У тодасов пастбище – общая собственность, скот же принадлежит отдельным лицам. Однако у многих племен и многие движимые предметы имеют значения общественной и семейной собственности – например, висячие циновки, глиняная утварь и сосуды для изготовления пищи. [233. А.Н.Post. Die Anfange des Staats- und Rechtslebens. 1878. S. 276.] У племени бениамеру земля, трава, деревья и вода – общее добро, частная же собственность заключается только в движимых вещах. [234. A.H.Post. Afrikanische Jurisprudenz. Bd. II, S. 167.]

Так как у охотничьих племен места охоты составляют племенную собственность, а оружие находится в индивидуальном владении, то отсюда развились определенные основные положения охотничьего права, смотря по оружию, которым добыча была убита, смотря по месту и смотря по положению раны, если охотились многие лица. У бечуанов действует закон, по которому первый, ранивший животное, получает его, если оно поймано или убито. При охоте с собаками добыча принадлежит собственнику собаки, которая первая настигла ее. В стране Баве охотничья добыча принадлежит тому, кто первый поранил ее. тому, кто первый сразил животное, принадлежат обе его ноги на одной стороне туловища. У базутосов – нанесшему убитому животному первую рану принадлежит лучшая часть его. [235. А.Н.Post. Afrikanische Jurisprudenz. Bd. II, S. 162.] У других охотничьих племен существует обычай общей собственности добычи, добытой общею охотою, или же каждый берет себе из наличного запаса то, что ему больше по вкусу.

Частная собственность на землю сначала распространяется лишь на те места, где строится хижина, где разводятся сад или деревья. У высших охотничьих племен существуют, рядом с охотой, как главным источником пропитания, одновременно и садоводство, и огородничество. Путем обработки земля получает экономическую ценность и через это делается частною собственностью, которая, однако, снова исчезает, и земля возвращается в общее владение племени, когда обработка ее прекращается и следы культуры исчезают. Такая частная собственность признается соседями и имеет силу общего правового положения.

У апингов западно-экваториальной Африки земля и деревья всех родов составляют общее достояние. Только пальмы и плодовые деревья считаются частною собственностью того, кто их посадил. У коми всякий может обрабатывать кусок земли, где угодно, но он владеет им только до тех пор, пока обрабатывает его. У племени кру нет совсем присвоения земли отдельными лицами, а только временное пользование. Всякий может по желанию пользоваться общей землей, но не продавать ее.

Не у всех племен, стоящих на одинаковой ступени культуры, находят одни и те же права собственности. То, как в большинстве случаев, вся страна считается общинною собственностью; то она составляет собственность вождя, как в деспотически управляющихся племенах; то, как исключение, земля разделяется между отдельными лицами, – например, у синоголо в Британской Новой Гвинее: «Здесь совсем нет общинной земли; вся почва разделена между мужским населением и составляет наследственное владение – вследствие чего и существует обычай продажи и аренды земельных участков. Деревья и почва принадлежат всегда одному и тому же владельцу. Всякий обрабатывает свою собственную землю; однако друзья и родственники по его просьбе помогают при работе; но весь сбор принадлежит землевладельцу». [236. Zeitschrift fur Sozialwissenschaft. Bd. III, S. 353.]

Начала садоводства и огородничества большею частью представляют следствия женской работы, между тем как мужчина занимается охотой и войной. Но отношение меняется, когда огородничество развивается в настоящее земледелие, когда место мотыги занимают вол и плуг, а место женщины в обрабатывании полей занимают рабы. Тогда и мужчина принимает участие в обработке почвы. Эта ступень самостоятельного земледелия, вместе со скотоводством, ведет к земельной общине, которая существовала у всех арийских народов. О германцах Тацит сообщает, что земли, по числу обрабатывающих их, попеременно берутся обществами в свое владение и делятся между отдельными лицами по рангу. Большое протяжение полей облегчало распределение земельных участков, так что всегда еще оставалась часть под паром. Естественно, что распределение становилось все труднее по мере возрастающего прироста населения, что было также одной из важнейших причин индивидуализирований земельного владения.

В землях славянских народов земельная община сохранялась до XIX столетия. По Гаксгаузену, в России существует, например, общинная собственность на пахотную землю, так что отдельное лицо имеет только право пользования ею, а следовательно, всякий, кто родился в общине, обладает совершенно равными правами со всеми прочими членами общины. Земля распределяется между всеми поровну во временное пользование. Наследственное право детей на отцовский участок не может поэтому существовать. Сыновья требуют от общины, на основании собственных прав, равных с другими участков, как члены общины; и если даже одни из членов общины лично отказывается от своего участка, то все-таки за его детьми остается право самостоятельно требовать своей части. [237. A. von Haxthausen. Studien uber die inneren Zustande Russlands. Bd. III, S. 151.]

У нынешних индейцев Мексики только место для дома и сад являются наследственною собственностью. Поля принадлежат всей деревне в совокупности и ежегодно распределяются между отдельными лицами. Часть земель обрабатывается сообща, и доходы с нее употребляются на общественные издержки. Это устройство есть остаток древнемексиканской эпохи, когда община владела землей как неотчуждаемою общинною собственностью. Кто оставлял общину, тот терял свой земельный участок, как и всякий, кто не обрабатывал своего участка в течение трех лет. У древних перуанцев каждому отцу семейства, соображаясь с числом его детей, предоставлялся кусок земли определенной величины, который он, однако, не мог передавать по наследству, ибо ежегодно предпринимали новое распределение, чтобы соответствовать меняющимся потребностям отдельных семей.

От первоначальной общности земли у цивилизованных народов сохранились еще и по настоящее время остатки в форме алльменд (Allmenden), которые ускользнули от разделения на частную собственность, именно: общее владение лугами и лесами, часть которых покрывает расходы общинного хозяйства.

Обладание частною собственностью главным образом связано с развитием труда и ремесленной деятельности. Орудия, утварь и оружие всегда были индивидуальной собственностью, также и произведенные ими продукты. Ремесла первоначально разделяются между мужчиной и женщиной таким образом, что жена принимает на себя работы прядения, тканья, шитья, варки пищи и изготовления одежды, а муж – постройку жилищ, изготовление оружия, утвари и т.д. Продукты этой деятельности являются уже индивидуальною или семейною собственностью. Так об южных славянах сообщают, что плоды земледелия делятся у них между семьями на равные части, а произведения ремесленных работ отдельных лиц, напротив, принадлежат только им исключительно.

Чем более развивалось домашнее хозяйство в городское и народное, тем более выступало дифференцирование промыслов. Мужчины принимали на себя многие работы, принадлежавшие до того времени женщинам, и производили их в большем размере и более совершенно. Возникновение разделения труда в большем масштабе, коопераций, фабрик и торговли накопляло в руках отдельных лиц или отдельных семейств частную собственность из движимых благ, денег и капитала, изобилие которых в связи с личными индустриальными и коммерческими талантами вызвало великие предприятия мирового хозяйства современного мира.

Во все времена существовали одновременно как общая социальная собственность, так и индивидуальная частная собственность. Взаимное отношение обеих форм бывает различное. Смотря по степени развития хозяйственного производства. Но повсюду видим мы проведение тенденции, чтобы имущество, приобретенное собственным трудом и способностями, было индивидуализировано, сохранялось в семье и передавалось по наследству. Существовала ли в юридическом смысле частная собственность, или собственность рода, – вопрос, предлагавшийся часто. Род имеет ясное и прочное представление о своем резко отграниченном общем обладании землей по отношению к чужим родам. Но первоначальная форма юридически определенной собственности возникла внутри рода, в представлении человека, когда впервые появилась индивидуальная собственность.

Причины индивидуализирования земельной собственности заключаются в повышенном разделении труда, развитии промыслов и повышенном умножении населения, вследствие которого раздел по жребию становится все более затруднительным, так как ставит многих в зависимость от одного. Переход от общей собственности к частному владению совершается большею частью путем введения феодальной общественной организации вследствие завоевания чужой расой. Победители делят между собой землю, превращают крестьян в крепостных, которым они оставляют часть земли на условиях оброка. Или же с появлением рыцарства крестьяне отдают себя под защиту барона или графа, уступают ему верховное право на землю и пользуются взамен этого военной защитой против чужих военных нападений.

Происхождение частной собственности на землю, как и на промысловые орудия и имущество, вызвано причинами троякого рода: оккупацией, трудом и завоеванием. Племена первоначально захватывают землю таким же образом, как стада животных -места своих пастбищ и охот. Труд, хотя и установил впервые право на движимую частную собственность, но частную собственность на землю создал не индивидуальный труд, а скорее господство путем завоевания, покровительство и защита, – следовательно, военно-политические причины создали частную земельную собственность. Изречение, что труд составляет источник всякого богатства, надо признать неправильным в обыкновенном значении этого слова, – только «рабочие классы создают все блага». Такое понятие неправильно с исторической и психологической точки зрения. Господство и управление также являются источником богатства, будет ли это господство феодальных баронов, изобретательская и распорядительская деятельность капиталистов или же политическая деятельность государственных властей. Но кто же станет оспаривать, что и эти деятельности являются формами труда?

5. Физиологические основы права наследства

В то время, как физиологическое унаследование ведет к передаче естественных способностей расы, семьи и индивидуума, социальное унаследование представляет передачу материальных и духовных произведений, как и социальных форм права и власти, от одного поколения к другому. Только путем совместного действия физиологических и социальных унаследований прогресс человеческого рода может укрепляться и развиваться далее.

В общем, формы наследственного прав находят свое основание в законах физиологического унаследования телесных, инстинктивных и духовных способностей. Можно сказать, что в общих и крупных чертах существует исторический параллелизм между физиологическим и правовым унаследованием. Это не исключает возможности в отдельных случаях больших различий и появления, при известных обстоятельствах, многосторонних и обширных дисгармоний, и возникновения социальных конфликтов, которые пытаются приспособить правовые институты к изменившимся способностям и потребностям людей. Такого рода конфликты не прекращаются, так как индивидуальные и семейные видоизменения и отбор, как жизненные явления, находятся в постоянном движении, то повышаясь, то понижаясь, и переданные по наследству правовые нормы могут следовать за ними только путем новых интеллектуальных приспособлений.

Потомки первоначально находятся обычным образом в фактических отношениях обладания и права. Кровные узы, господствующие над общественными отношениями, управляют и представлениями о праве наследования. Генеалогическое сознание рождения и происхождения не может служить единственным фактором, определяющим обычаи и права в наследственном праве. При известных обстоятельствах тут действуют хозяйственные и политические влияния, которые еще больше расшатывают согласие между органическим и правовым унаследованием. Если требованием справедливости является то, что каждый политический закон соответствовал естественному правилу, то осуществление этого требования разбивается о сложность фактических отношений. История права наследования показывает именно, что организация семьи и хозяйства следует в своем развитии этому закону приспособления, но всегда снова нарушает его. Кажется, например, иррациональным, когда в высокоразвитых государствах... промышленностью и свободною конкуренциею путем искусственной государственной защиты, в форме фидеикомисов, большие имения сохраняются в определенных семьях и таким образом устраняются из процесса конкуренции сил, именно тогда, когда земельная собственность уже больше не связана, как в феодальном государстве, ни с какими общественными обязанностями.

Где существует родовая собственность на землю, там это общее обладание переходит без всяких формальностей на совокупность потомков. Все члены семьи простым фактом рождения вводятся в общие права и обязанности. Даже в цивилизованных государствах право подданства и гражданские права приобретаются простым фактом происхождения в данном государстве. Когда нет никаких родных или родственных наследников, то частная собственность возвращается в род. Еще в настоящее время она отходит к национальному фиску.

На более высокой ступени развития собственности, где господствует частная семейная собственность, имеет место уже двоякий род передачи хозяйственного имущества: во-первых, материнско-правовое унаследование, во-вторых, отцовско-правовое.

По материнскому праву унаследования дети получают наименование материнской семьи, и передача состояния совершается только в женской линии, т.е. только к дочерям и сестрам женщины, причем дети принадлежат роду матери, на которой женится их отец. Племена с материнским правом большею частью экзогамичны, так что ни один мужчина не может жениться на женщине своего собственного племени. Для примитивного представления кровное родство между матерью и ребенком кажется гораздо более близким, нежели между отцом и ребенком, хотя есть также много племен, у которых сначала было отцовское право.

Отцовско-правовая организация семьи определяет унаследование имени от отца, а также перенесение состояния и звания в мужскую линию. Прежде были того мнения, что материнское право было древнейшим правовым представлением родства и что отцовское право развилось повсюду только с развитием частной собственности. Обнаружилось, однако, что первая или вторая система права не необходимым образом связана с определенной формой производства. Так, у близкородственных индейских племен Дакоты находят то развитое материнское наследование, то отцовское. У северных племен Британской Колумбии господствовало материнское право, у южных, напротив, – отцовское. У пиктов вплоть до IX века господствовало в полной силе материнское право, так что мать определяла принадлежность к роду и право наследования. Королю пиктов наследовал не сын его, а сын его сестры, последнему же и братьям его – снова сын сестры.

С другой стороны, существуют смешанные и переходные формы такие, что сыновья принадлежат к клану отца, дочери – к клану матери, или дети именуются по матери, наследуют же по отцу. У обитателей архипелага Аару общественная власть покоилась в руках глав семейств, звание которых наследовали то сыновья, то сыновья сестер.

Тацит сообщает о германцах, что у них сыновья сестры находились в таком близком родстве к своему дяде, как к родному отцу, так что иными это родство рассматривалось как кровное. При требовании заложников особенно настаивали на таких детях, как будто они были связаны более тесными и более прочными узами с семьей. «Наследниками же и преемниками были только собственные дети» (Germ. С. 20). Имеем ли мы тут остаток прежнего материнского права или смешанную форму – решить трудно.

Переход к отцовскому праву, именно – к отцовско-правовой организации обособленной семьи, составляет уже решительный физиологический и социальный прогресс, так как политический и духовный расцвет расы связан главным образом с развитием индивидуальных сил мужчины, который гораздо изменчивее женщины. «Живое проявление, – пишет Кохлер – и повышенное развитие индивидуальных сил возможны только там, где отцовская семья, как замкнутая единица, предоставляет отцу семьи господство, воспитание, опору и с этим вместе силу и энергию; поэтому только те народы, которые почитают отцовскую семью, могут быть носителями прогрессирующей культуры». [238. Zeitschrift fur vergleichende Rechtswissenschaft. Bd. IV, S. 267.]

Между формой права наследования и формой хозяйства существует связь в том отношении, что у развитых пастушеских и земледельческих народов отцовское право преобладает решительным образом, что, без сомнения, находится в связи с высшим развитием частной собственности и с повышенным требованием труда от мужа и отца.

Рассматриваемые с точки зрения чисто физиологической, материнско-правовое и отцовско-правовое наследование равноценны, так как материнские и отцовские зародышевые клетки не различаются своей наследственной силой. Отцовское унаследование не имеет физиологического перевеса и в том отношении, что оно несколько более, нежели материнско-правовое, было бы в состоянии в течение многих поколений сохранять нераздельными и неизмененными в мужской линии выдающиеся черты, ибо сохранение типа составляет свойство породы зародышевой ткани и может проявляться как в мужской, так и в женской линии. Поэтому должны существовать социальные причины, вследствие которых созданная мужчиной частная собственность и связанное с нею личное превосходство делают отцовское право более способным к упрочению и развитию расы, нежели коммунистическая материнско-правовая семья, ибо с частной собственностью и отцовским правом связано повсюду возникновение социальных классов, рабов и благородного сословия (Adel), что и обусловливает действие новых физиологических причин, ведущих к высшему политическому и духовному развитию.

Кроме отцовско-правовой и семейно-правовой организации семьи принимают еще в соображение, при ходе наследования, возраст, пол и законное рождение детей.

Право первородства сына или племянника основывается на естественном продолжении крови. Первородный сын есть первая опора и помощь отца; на него переносит он свое искусство и знания, свое имя и славу, фамильное имя; и поэтому совершенно естественно, когда старший сын наследует отцу в отношении семейной власти, состояния и положения. Прочие дети поступают в услужение к первородному, который олицетворяет собою патриархальный образ правления, или же младшие сыновья принимаются за другие занятия и удовлетворяются ими в какой-либо форме. Барские поместья спартанцев были замкнутые дворы, которые унаследовались старшими сыновьями нераздельно и не могли быть ни уменьшаемы, ни продаваемы и не могли передаваться другим лицам путем распоряжений последней воли. Младшие сыновья жили со старшими в наследственном имении, если они не предпочитали выселение в колонии или не пристраивались в другом месте. [239. A.Weber. Geschichte der hellenischen Volkes. 1882. S. 176.] Подобное наследственное право в состоянии было сохранить семейное владение, и, говоря политически, оно имеет очень консервативный характер. Последнее обстоятельство обнаруживается, например, совсем особенным образом в роде браминов – Намбудри, у которых только мужская линия имеет права наследства. И при этом только старший сын. Только ему позволено вступать в брак; остальные дети имеют только право быть содержимым и на счет семьи. Следствием этого является то, что этот род крайне консервативен и никогда не играл никакой роли в великих политических и религиозных движениях Индии. [240. Calcutta Review. 1901. № 225.]

У германцев существовало отцовско-правовое унаследование. Если совсем не было детей, то унаследовали, как ближайшие наследники, братья и дяди с отцовской и материнской стороны. Наследственное право на движимое имущество, дом и дворовый участок развилось раньше, нежели наследственное право на периодически-делимые земли общины, наследственное деление которых с развитием обособленной семьи превращалось все больше в обыкновение. Согласно сравнительным исследованиям Шрадера, наследственное право было у германцев первоначально агнатическим, т.е. женщины не могли наследовать, и мужчины не могли наследовать по женской линии. Когда отец имел только дочерей, то он мог одну из них назначить «дочерью-наследницей» и отдать ее замуж за одного из ближайших родственников под тем условием, чтобы родившийся у них сын считался преемником и наследником деда с материнской стороны. Унаследование сыновьями производилось по следующим постановлениям: либо перворожденный сын получал все добро отца, либо он получал привилегированную часть, либо все сыновья наследовали равные части. Когда первородный сын наследовал все, с обязательством содержать прочих детей, как отец, то тогда вообще не было наследственного разделения. Хозяйственная общность продолжала существовать, и вместе с правительственною властью неограниченное право управления собственностью семьи переходило к сыну. [241. О.Schrader. Reallexicon der indogermanischen Altertumskunde. 1901. S. 192-193.]

Признание того, что первородный сын не всегда бывает самым способным, ведет по временам к поправке, имеющей целью приблизить ход социального наследования к физиологическому процессу, именно к обычаю, допускающему перенесение права первородства и на младшего, и более достойного члена семьи. Следы этого обыкновения наблюдаются в патриархальном периоде у древних евреев. У узипетов и тенктеров, отличавшихся воинскими доблестями, челядь, двор и дом хотя и унаследовались старшими сыновьями, но коней получал обыкновенно самый доблестный и мужественный из них.

У полигамически живущих народов одна жена бывает большею частью главной женой, и ее дети считаются тогда единственно правоспособными наследниками. У вадшагасов старший сын главной жены является главным наследником, а следующую по размерам наследственную часть получает ее второй сын, за ним следует сын последней по времени жены; остаток же наследства делится между остальными сыновьями. Жены и дочери умершего ничего не получают из его скота. [242. Petermanus Mitteilungen. 1902. № 138.]

У моногамических народов внебрачные дети, как незаконные, исключаются из наследования, а у сословно-разделенных народов они исключаются даже из сословия, как у германцев и индусов. Только временно, в 1780 г., французское законодательство сравняло незаконных детей с законными.

Французская революция уничтожила, вместе с феодальной системой, большинство наследственных учреждений и привилегий, служащих к поддержанию семейного владения, и впервые провела равное положение всех сонаследников. Как право первородства, так и предпочтение мужской линии были устранены. Основное положение, что все наследники равной степени в каждой семье наследуют также в равной степени, перенесено, за немногими исключениями, во все современные законодательства. Ни пол, ни возраст, ни происхождение, ни качество имущества не имеют законного влияния на порядок наследования. Индивидуалистическое право наследования ведет к расщеплению состояния как движимой, так и земельной собственности, а с этим – к обмену и циркуляции материальных благ, которая дает возможно большему количеству талантов возможность развития своих экономических и духовных способностей. Современное наследственное право находится тут в услужении и свободной индивидуалистической конкуренции.

К этому принципу ближе всего подходит свобода завещания, которая уже в Афинах введена была Солоном и получила также, позднее, доступ в Спарту, но в особенности она была развита в римском праве. Она допускала возможность, посредством завещания и легата, до известной степени произвольно распоряжаться своим имуществом и передачей его по наследству. Свобода завещания была ограничена только путем необходимого наследственного права, которое обеспечивало непосредственным потомкам определенную часть наследства.

Индивидуалистическое право наследования вызвано индустриальным развитием в городах. Поэтому оно лучше всего сохраняется в унаследовании индустриальных и коммерческих имуществ. Но оно оказывает совсем иное действие на земельную собственность. В.Зеринг критикует его на том основании, что «писаный закон рассматривает земельные имущества не как хозяйственные единицы, не как места оседлости семьи, которые должны быть передаваемы из одного поколения в другое, как основы независимого положения крестьянского рода, – но как капитальную ценность, которая, без всякого соображения о сохранении крепкого крестьянского сословия, при каждом открытии наследства подлежит равному разделу, совершенно как оставленные наличные средства или ценные бумаги». Вследствие этого, путем обыкновения, развилось право цельного наследования, чтобы сохранять земельные владения нераздельными. Но удовлетворение прочих сонаследников ведет к такому задолжанию и обременению ипотеками этого наследства, что «все большая и большая часть земельного дохода переходит в руки тех, которые земли не обрабатывают, но без труда получают земельную ренту. Земля все более удаляется от своей этической цели: служить обиталищем независимых родов, которые с отцовским владением унаследуют и традиции нравственной семейной жизни». [243. Verhandlungen des Vereins fur Sozialpolitik. 1893. S. 142.] Все организации семейного права собственности и наследования должны быть испытуемы в том отношении, насколько они служат поддержанию жизни и жизненных благ. Поддерживать и усиливать расу относительно ее численности и одаренности и вместе с тем развивать ее культурность – это признак прогрессирующей социальной организации. Смена лиц и их способностей и потребностей всегда снова восстает против переданных прочных норм, так что всеобще нельзя построить действительного закона, который бы мог согласовать физиологическое и юридическое унаследование. Каждая форма собственности и семьи требует своего особого порядка унаследования, который есть следствие длящегося процесса приспособления. Прогресс и регресс, мощь и слабость, расцвет и падение какой-либо нации зависят не в последней степени от того, связывает ли целесообразным образом социальное унаследование экономических и духовных успехов возможно большее сохранение и накопление собственности с меняющимися требованиями вновь возникающих и прогрессирующих потребностей и талантов.

глава седьмая

СОЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

СОСЛОВИЙ И ЗАНЯТИЙ

1. Социальная борьба за существование

Биологическое дифференцирование есть естественный исходный пункт социального разделения труда и возникновения профессий. Разделение труда есть количественное, когда некоторое количество индивидуумов соединяется для одной и той же работы, и качественное, когда они соединяются вместе для различной деятельности. Первое основывается на простом увеличении числа отдельных членов; второе – на естественном неравенстве физических и духовных свойств.

Самое первоначальное разделение труда происходит между обоими полами. Различные задачи, которые они должны исполнять в акте размножения, ведут к неодинаковой телесной и душевной одаренности, которая в свою очередь влечет, как необходимое следствие, различную социальную деятельность и правовое положение в семье и государстве.

Вторая форма разделения труда существует между разными возрастами. Отдельный человек проходит ряд состояний и изменений, в которых жизненная энергия закономерно движется от развития всех предрасположений к состоянию слабости и затем снова к состоянию обратного развития. Этими физиологическими превращениями организма определяются размеры и его продуктивность, которая, со своей стороны, снова влияет на меру социальных обязанностей и прав.

Третья форма разделения труда покоится на происхождении, на качестве рас, племен, семей и индивидуумов, которые, несмотря на всеобще-однородные человеческие предрасположения, отличаются в частностях различными органическими, инстинктивными и интеллектуальными дарованиями. Расам и племенам указаны не одинаковые задачи и деяния в исторической последовательности или в общественном взаимодействии; и внутри родов и семей снова индивидуумы отличаются различными степенями своих мыслительных способностей, силой, энергией и характером, и поэтому наиболее выдающиеся из них призваны быть вождями и повелителями своих современников и потомства.

На этих естественных различиях пола, возраста и происхождения расчленяется общество, покоящееся на разделении труда. Всякое разделение труда зависит от дифференцирования способностей, потребностей и побуждений. Разделение труда есть вместе с тем и разделение наслаждения и владычества. Взаимодействие разделенного и вместе с тем ассоциированного труда есть следствие принуждения, производимого превосходящей властью. Разделение труда поэтому связано с противоположным дифференцированием интересов, обязанностей, вольностей и ответственностей. Но возникают социальные конфликты и борьба за положение и влияние, которые – когда они ведут к солидарному соединению равно заинтересованных сторон – можно обозначить одним общим названием классовой борьбы.

Исторические ступени исходящего отсюда социального расчленения суть: рабство, касты, сословия и классы. Рабство и касты основываются большею частью на далеко идущем антропологическом различии социальных групп и отличаются строгим обособлением и наследственностью занятий и прав. Сословия покоятся на военно-земельных состояниях и на наследственных привилегиях, между тем как классы исходят из свободной хозяйственной борьбы индивидуумов и семей. Существуют, однако, смешанные формы и переходы из одного состояния в другое. Рабы могут выходить из собственного племени, и у многих античных народов им доступно было возможное возвышение в высшие группы, между тем как в современной классовой борьбе скрытые расовые противоположности играют немаловажную роль.

Всякое социальное расчленение и порядок обусловлены физиологически. Социальная ценность индивидуума определяется не только его индивидуальной организацией, но и его расой. Никто не может выступить за пределы органических условий своего рождения и происхождения, ибо он есть продукт длинной цепи предков, где смешивались однородные и разнородные элементы. «Род, семья, – как пишет Ф.Ромер – хотя и в бесконечно меньшей степени, нежели нация, но все же является, в своем роде, особой организацией; каждый из ее членов делается более или менее наследником хороших и дурных свойств рода, и поэтому естественно, что когда один род возвышается благородством своей организации над другими, то каждый член его, хотя индивидуально он может и не иметь большого значения, будет все же содействовать преимуществам расы, если только он принадлежит к этой расе. Господство одних рас над другими, и одной расы над другими, присвоение всем членам семьи привилегий расы и обыкновение народов возвышать и ставить во главе не только индивидуумов, но и роды, вполне объясняют причины возникновения наследственного благородного сословия и наследственной монархии. Раса не отделима от личности; при суждении о человеке первый вопрос должен касаться расы, она составляет ту оболочку, которая окружает его собственную личность, фундамент, на котором воздвигаются характерные черты индивидуума». [244. Fr. Rohmer. Lehre von den politischen Parteien. 1844. S. 190.]

Один из самых ранних германских политических антропологов, Ромер, указывает тут на важный факт, что социальное расчленение и историческое определение человека представляют в меньшей степени индивидуалистическое, нежели генеалогическое явление, подчиненное физиологическим естественным законам. Но только Дарвин впервые научил нас глубже понимать эти физиологические законы. Тут происходит естественный отбор в борьбе за существование расы, племен, родов, семей и индивидуумов, который господствует над социальной историей человеческого рода. Переживающие и победители в естественном отборе, в среднем, являются относительно лучшими особями, в некоторых же отношениях – абсолютно лучшими, на основании деятельности и трудов которых утверждаются правовым образом действительные преимущества и притязания.

Несправедливость и насилие являются силами, которые и в природе часто ведут к уничтожению хорошего и лучшего, в той самой природе, которую имеют обыкновение противопоставлять обществу как образец. Также и здесь не все зависит от личных способностей, но в большой мере от конъюнктуры, т.е. от счастливого сцепления благоприятных обстоятельств; также и здесь, рядом с переживанием лучших, имеет место и безысходное уничтожение лучших, и, конечно, Гёте ошибается, когда со своим подкупающим оптимизмом утверждает, что природа позаботилась о всех своих детях, чтобы даже ничтожнейшее из них не задерживалось в своем существовании существованием других, более превосходных. В природе, как и в обществе, одна часть может выигрывать только на счет другой части. Вытеснение, расхищение и уничтожение усеивают путь к усовершенствованию, и там, где какое-нибудь существо достигает более высокого развития, оно получает больше прав на жизнь, чем какое-либо другое существо.

При сравнении явлений отбора в природе и в обществе оказывается несомненным, что последние много совершеннее и с гораздо меньшим расходованием сил достигают больших и лучших результатов. Возвышение природы в культуру исключительно обязано своим происхождением более совершенным условиям отбора, развивающимся в обществе. Трата зародышевых тканей и предрасположений происходит в самой малой степени, и чем целесообразнее действует социальный отбор в услужении расового подбора и расового развития, тем выше и мощнее культура.

Толчком к социальному и духовному развитию могут служить или внешние, естественные события, войны, миграция, торговые сношения, или внутренние, физиологические, т.е. проявление выше-одаренных и более мощных индивидуумов и групп, которые по собственной инициативе и совершенству своей силы захватывают политическое и духовное господство и тем дают толчок к высшему социальному развитию. От них-то и исходят политические и духовные мировые потрясения, которые двигают целые народы и века.

Стремление к отделению, взаимный натиск и совместное действие общественных сил – вот естественные рычаги человеческого прогресса. Морализирование этой борьбы может заключаться лишь в том, что более способные и совершенные группы и индивидуумы скорее достигают победы и что повсюду созидаются наивозможно более целесообразные формы естественного отбора. Вследствие этого всякий прогресс может быть только частичным и индивидуальным. Большая масса поднимается на более высокий уровень идей и страстей, и тогда из нее снова обособляются одаренные индивидуумы или социальные группы, обособленные интересы которых представляют вместе с тем и высшие интересы человечества. Поэтому общество будет всегда пребывать в состоянии социального дифференцирования, как бы ни формировалось его экономическое и духовное положение. Без сознавания социального различия (Зиммель), без «пафоса расстояния» – Pathos der Distance – (Ницше) не бывает никакого политического и духовного прогресса. Одни будут чувствовать это состояние всегда как право, другие – как несправедливость. Но это различие в чувствованиях является само по себе необходимым стимулом развития. Фихте заметил: «Один всегда должен быть первым, и тот, кто может быть им, тот и бывает им».

Где существует ныне дикая борьба маленьких орд друг с другом? Где междоусобицы средних веков? Те, кто предлагает такие вопросы и чрезмерно превозносит мирную конкуренцию труда, упускают из виду, что эта борьба удержалась до настоящего времени, а именно: в противоположности экономических интересов и их конфликтов, в конкуренции индустриальных и сельских промыслов, в ассоциациях и коалициях на «поле битвы труда». И здесь также существуют целые гекатомбы жертв и инвалидов, но они образуются не в открытых кровавых междоусобицах, а в «мирных» соревнованиях за пропитание и власть, где погибают все эти бедные, обессиленные и больные, нервно и душевно искалеченные, алкоголики, бродяги, преступники и самоубийцы.

Зависть, один из основных корней всякой конкуренции, сохранила силу унаследованного первоначального побуждения и в так называемых либеральных и интеллектуальных занятиях. Образование и просвещение дают этому чувству только более гуманные и более приличные формы. Кто заглядывал в ученые коллегии и в художнические кружки, тот знает, что хотя средства борьбы сделались интеллектуальными, но мотивы поступков остались те же, которые издревле господствовали над всем органическим миром. Сам Микель-Анджело и Рафаэль, Шиллер и Гёте не были свободны от недоброжелательных движений своей души. Чем однороднее стремление к положению, признанию и влиянию, тем страстнее, но и тем болезненнее столкновение и состязание между конкурирующими лицами.

Воля и сознание человека изменяют естественную борьбу за существование только в ее средствах, но не в ее целях и действиях. Между тем как животное в тупом подчинении, без предвидения и суждения, подчиняется слепой судьбе – побежденный человек, именно во времена моральных испытаний, когда у него проясняется сознание, с глубокой болью и тяжелым чувством ощущает расстояние между потребностью и исполнением, между своей идеальной ценностью и своей искалеченностью. Но это сознание расстояния, горящее в его душе и побуждающее его к возмущению, является вместе с тем необходимою причиною напряжения и развития сил, ибо без этого психологического фактора не бывает никакого человеческого прогресса, как бы ни были мучительны сопровождающие его явления.

Но только привилегии, покоящиеся на более высокой силе и способности, которые были приобретены путем усилий и сохраняются путем новых усилий, только они оправдываются этически. Только плодотворная борьба, усовершенствующее продуктивное соперничествующее соревнование представляют естественное право человечества. Экономическое и духовное превосходство не только дает возможность более высоких наслаждений, но обязывает и к более высоким трудам. Наслаждение, являющееся самоцелью и не стоящее ни в какой необходимой связи с объективными деяниями и целями расы, несет в самом себе зародыш падения и вырождения. Поэтому мы видим повсюду, что нация, сословие или семья, которые предаются исключительно безделью и наслаждению, неизбежно стремятся к своему падению. Правда, привилегии могут некоторое время, путем власти, традиции и условности, поддерживать внешнее, кажущееся существование, и выродившиеся потомки рода, возвысившегося в жестоких усилиях и борьбе, могут, посредством наследованных привилегий, наслаждаться ими недостойным образом; но настанет и для них час ужаса, когда новый мощный род сделает натиск к развитию и опрокинет подгнившие столбы прежнего величия.

2. Господство и рабство

На самых низших ступенях общественной жизни не бывает совсем рабства; вместо него имеет место умерщвление и пожирание взятого в плен врага. Основания для такого отношения к врагам найти не трудно. Клемм сообщает, например, об индейцах, что они в плен не берут, так как пленные только затрудняли бы их во время набегов, и они должны были бы заботиться об их прокормлении, сохранении и надзоре, не извлекая из этого никакой выгоды.

Каннибализм в действительности не так жесток, как это кажется нашему тонко чувствующему сознанию. В каннибальских племенах люди с самого детства привыкают к мысли, что и они подвергнутся смерти и послужат для праздничного жертвенного пиршества, если попадут в руки врага. То же самое чувство господствует у других племен в отношении порабощения. Только таким образом становятся понятными сообщения путешественников, что пленные охотно подчиняются рабству, и даже тогда, когда они должны служить для пиршества победы, они спокойно позволяют откармливать себя и отдают себя на заклание.

Среди первобытных племен рабство возникает в особенности у тех, которые перешли к оседлости и огородничеству. Однако участь рабов у них большею частью отнюдь не плохая. Они зачастую принимаются в семью. Положение рабов, – говорит Вайц, – у диких племен, в общем, гораздо лучше, нежели у цивилизованных; кажется даже, что с повышением цивилизации господствующего племени эта участь ухудшается». [245. Waitz. Anthropologie der Naturvolker. II. S. 281.] И естественные племена знают рабство как общественное средство наказания. У жителей архипелага Аару, например, убийцы, поджигатели и прелюбодеи делаются рабами, когда не могут уплатить наложенную на них старшинами виру. [246. Verhandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. 1885. S. 163.]

В античном мире рабство было повсюду социальным учреждением. Гомеровские поэмы и Ветхий Завет говорят о нем. Оно существовало в Афинах и Риме, у галлов, индусов и германцев.

У всех этих народов рабами были первоначально только люди другой расы. Рабское состояние имело различные ступени. Были фамильные рабы, затем такие, которые употреблялись для горного дела и на фабриках, для индустриальных целей, и, наконец, сельское население, которое находилось в личном рабстве. У индусов существовала, исключенная из всех социальных и брачных общений, рабская каста, образовавшаяся из первобытных жителей завоеванной страны. У германцев были несвободные туземцы-крепостные, жившие в собственном жилище, при собственном стаде, но обязанные выполнять определенные повинности и платить оброк своим господам зерновым хлебом, скотом или одеждами. Они были исключены из брачных связей с господским классом, члены которого имели право наказывать крепостных и даже убивать их (Germ. С. 25).

Полное развитие земледелия и промыслов, образующих экономические основания всякой более высокой цивилизации, почти никогда не было возможно без рабства чужих рас.

Между тем как у охотничьих племен рабство неизвестно, у пастушеских племен оно существует и служит или для охраны стад, или для дальнейшей перепродажи, но только в последнем случае возникает рабство как общественный институт, и только здесь начинается собственно дифференциация между воинами и работниками. Первобытный человек, не связанный в своем произволе никакой более высокой культурой, любит войну, охоту и грабеж, ибо кровь, а не пот, составляет гордость свободного человека! Джагга знает только военное дело – труд он предоставляет женщинам и рабам. А что Тацит сообщает о германцах, то имеет силу и для большинства варварских и диких народов: германцев нельзя так легко уговорить обрабатывать землю и дожидаться урожая, как побудить их к вызову врага и приобретению ран. Ленью, даже трусостью представляется ему достижение потом того, что можно приобрести кровью (Germ. С. 14).

Для греков рабство, как и политическое господство над чужими народами, было необходимостью, оправдывающеюся естественными условиями. Эвреонид считал справедливым господство греков над варварами, так как быть варваром и быть рабом – одно и то же. Сократ не находил ничего нравственно несправедливого в рабстве и только рекомендовал хорошее обращение. Платон требовал, чтобы эллинские государства не превращали эллинов в рабов, «чтобы щадить эллинский род и предохранить себя таким образом от порабощения варварами», ибо эллинский род связан единым родством, которому варвары противостоят, как природные враги. По Аристотелю, раб есть живое орудие. Рабство, по его мнению, основано на природе людей в том отношении, что последние в своих качествах так далеко отстоят друг от друга, что одна часть из них может исполнять только физические работы, что эта работа для них – лучшая, и поэтому для них самих лучше подчиняться другой части. Однако Аристотель не может не признать отчасти правыми и тех, которые утверждают, что рабство существует только по закону, а не по природе, что посредством войны рабами становятся люди даже самого благородного происхождения, когда они попадают случайно в плен и продаются. Аристотель полагает, наконец, что иные являются по природе рабами везде, а другие – никогда, что в общем, как от человека происходит человек, а от животного – животное, также и от хороших рождается хороший: «между тем природа хочет достичь этого состояния, но часто не может» (Pol. I.1-46).

Уже некоторые софисты отвергали рабство как неестественное, позже и еще более отвергали его стоики, под чьим влиянием и выработались те положения в римских юридических сочинениях, которые признают рабство как фактическо-правовой факт, но теоретически считают его неестественным явлением. Так, Флорентин объявляет рабство правовым учреждением народов, по которому всякий может быть, вопреки природе, подчинен чужому господину, а Ульпиан высказал мысль, что на основании гражданского права раб представляет ничто, но по «Jus natural» – все люди равны.

В социальной естественной истории не имеется фактов, указывающих, что человек добровольно решился на труд, т.е. на правильное, длительное и неприятное усилие. Всегда оказывалось необходимым давление на него, суровое и часто жестокое принуждение, чтобы путем длинного ряда поколений постепенно привить ему побуждение к труду и сделать труд естественною потребностью. Рабочие классы современных индустриальных сословий являются следствием процесса социального естественного отбора, который в течение целого ряда поколений образовал основную массу рабочего населения и должен постоянно снова заполнять пробелы. То же наблюдение можно сделать и у азиатских народов, которые переходят к современному индустриальному строю. А. Зигфрид описывает, например, японского рабочего, говоря, что последний еще не подчинился солдатской дисциплине, как его европейский собрат после длившегося поколения рабства. Он работает только когда ему угодно. То же сообщается о неграх, что они боятся работы, и даже посредством более высокого вознаграждения их нельзя побудить к большей рабочей деятельности.

Вообще, стремление сделать негров и индейцев способными к настоящей цивилизации не имеет шансов на успех. Цветные расы всегда будут господствовать в большем количестве в тропиках, так как белый человек никогда не может настолько акклиматизироваться и в таком большом числе, чтобы превзойти чернокожих. Он будет составлять в этих широтах всегда только расу господ, от которой исходят распоряжения и инициатива. В своем врожденном отсутствии потребностей цветной человек является скорее всем, что угодно, [247. Oesterreische Monatsschrift fur den Orient. 1901. № 9.] чем добровольным экономическим производителем, который заботится о будущем. Побуждение и понятие добровольного труда не могут быть искусственно навязаны ему, перескочив через тысячелетний физический и моральный отбор. «Чернокожий не знает нашего понятия о человеческом достоинстве». [248. H. Meyer. Mitteilungen des Vereins fur Erdkunde in Leipzig. 1889. S. 10.] Точные знатоки тех стран и народов рекомендуют систему попечительства, которая не должна быть прямым рабством, но при данных обстоятельствах требует за вознаграждение планомерную работу. «Цивилизация, – пишет Reichenow, – не позволяет произвольно прививать себя народам, стоящим на более низких ступенях культуры; но она должна быть ими самостоятельно выработана». [249. Verhandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. Bd. XI. S. 206.]

Социальное разделение труда означает в основе разъединение господ и рабов. Передача низших и более суровых жизненных усилий подчиненной расе путем принуждения и господства, посредством которых раб делается личной и вещественной собственностью своего господина, была необходимым условием для создания высшей политической и духовной жизни господствующими аристократиями. Рабство было нужно, чтобы породить в сознании человека практическое понятие социального труда, аристократия же – для утверждения практического понятия о социальной свободе. Свобода покоится на «воле к власти», на умении свои способности, потребности и склонности осуществить в социальном отношении к другим людям. Этим только созданы были условия, благодаря которым индивидуальная личность могла возвыситься из массы и создать для себя право признания. Психическая разница между физической и духовной работой могла быть приобретена только путем социальных расстояний и ограничений в условиях существования, ибо господство над природой возможно только посредством общественного господства над человеком и его рабочими силами. Поэтому смешно желать поставить идею «разумной свободы всех» как этический масштаб социальных состояний там, где чувственные ограничения и потребности минуты господствуют над образом мыслей и поступками и где личная свобода и превосходство начинают пробуждаться в душе способных людей.

3. Сущность и происхождение каст

Рабство является первоначальнейшей формой социального порабощения человека человеком. Оно находится часто в соединении с другими формами социальных групповых образований, с кастами у индусов, с сословиями у греков и римлян, с классами до XIX столетия, в Северной Америке. Рабство принимает большей частью форму касты. Когда победоносные, превосходящие расы водворяются среди менее способного населения и живут в постоянной социальной войне с последним, они создают для себя защитительные средства в форме правовых институтов, политических и религиозных преимуществ, чтобы сохранить в частоте кровь более благородных слоев населения и сохранить и умножить, путем расового внутри группового брака, необходимых для высшей культуры ее органических носителей. Свободный физиологический, не ограниченный группами подбор, не обращающий внимания на скрытую силу происхождения или расы, а только на индивидуальные качества, невозможен в обществе, стремящемся вверх естественным путем роста. Расы нуждаются во внешних руководящих узах социальных рамок, чтобы брачные соединения связаны были групповым инстинктом высших слоев и естественным расовым чувством. Половая вражда к чужим расам – это биологическая, наследственная часть дочеловеческой, животной истории человека и свойственна всем первобытным племенам. Только греческая философия и христианство впервые пробили брешь в этой расовой вражде и этим оказали большое влияние на физиологическую историю новых культурных народов.

То, что социальные защитительные средства в основании общества и покоящиеся на них правовые обычаи клонятся к тому, чтобы обратно воздействовать на собственную расу и вызывать в пределах последней сходные кастовые замкнутости с наследственностью занятий и внутригрупповым браком, ...почти повсюду регулярное явление. Так случилось в Индии, и возникновение крепостничества у свободных германцев связывается также первоначально с уже существующим рабством подчиненных чужеродных, первобытных обитателей Германии.

Наиболее резко выраженный пример вполне развитого кастового порядка находим мы в индусском культурном мире. Принадлежащие к индо-германской расе касты – это касты жрецов, воинов и купцов. Они называют себя «вновь рожденными классами», между тем как четвертый класс, рабы, родился только один раз. Каждый класс имеет свои особые занятия, обязанности и права. Брахман должен учить Веды; воин должен защищать народ; купец – заниматься торговлей, скотоводством и земледелием. Брахман, однако, является господином над всеми классами.

Кастовый строй предполагает существование строгих брачных и семейных прав, а из них следует и строгая замкнутость в социальном общении. Индусские касты наследственны, и только те могут считаться сочленами тех же самых классов, из которых происходят их отцы, которые и сами произошли по прямой линии от женщин той же касты, бывших девственницами ко времени своего замужества.

По мнению индусов, смешения групп ведут к «нечистым группам». Кто пьет влагу послед уст Шудры, кто оскверняется их дыханием, и кто рождает с ними дитя, тому не может быть прощено его преступление. Жрец теряет тогда свой ранг, семья же его и потомки сами становятся Шудрами. Еще сильнее проступка мужчин осуждается в данном случае проступок женщин. Ибо кто происходит от благородного отца и низкой женщины, тот может приобрести уважение путем хороших деяний; но тот, кто происходит от благородной женщины и низкого мужчины, – никогда не может повыситься в ранге. У индусов существовало представление, что отцовские свойства при унаследовании сыном имеют большее влияние, нежели материнские: «ныне же рождает женщина сына, который одарен точно такими же свойствами, как и его отец, – следовательно, чтобы получить действительно хороших детей, он должен тщательно охранять свою жену» (Manu. IX. 9). Если же производительная сила мужа и жены по достоинству равны, тогда дитя будет необычайно хорошее. Когда же женщины высших трех классов вступают в связь с Шудрой, тогда происходят «самые низшие из смертных». Из таких смешении рождаются самые подлые и презренные люди, которые еще гораздо нечестивее своих отцов, – «ибо злые отцы порождают еще злейших детей» (Manu. X. 31). И если бы человек низкого происхождения мог принять должность своего отца или своей матери, все же он никогда не в состоянии был бы скрыть своего происхождения. Только спустя семь поколений, в течение которых могут быть доказаны законные соединения с другими браминами, пятно это может быть смыто.

Также и отдельные индусские касты могут, за немногими исключениями, вступать в брак только в пределах собственных групп. Если при этом им неумолимо предписывается чистота расового подбора, то, напротив, внутригрупповой брак в пределах семьи строго запрещен. Мужчина может выбирать женой только такую женщину, которая не происходит от его предков с отцовской или материнской стороны до шестой степени и из фамильного имени которой нельзя предположить никакого родства с его семейным родом по отцовской или материнской линии. В остальных отношениях предписывается естественный отбор при вступлении в брак. Сказано законом Ману (III. 6-7): «когда мужчина желает вступить в брак, то он должен тщательно избегать следующих десяти семейств, как бы они ни были знатны или богаты коровами, козами, овцами, золотом и хлебом: 1) семью, которая не исполняет предписанных религиозных обрядов; 2) которая не имеет ни одного мужского наследника; 3) в которой не читают Веды; 3) которая имеет толстые волосы на теле, и те семьи, у которых существует склонность к болезням: геморрою, чахотке, плохому пищеварению, падучей, проказе и опухолям ног». Человек должен выбрать себе в жены девицу, «лицо которой не имеет никакого недостатка, походка полна достоинства, как походка фламинго или молодого слона, волосы и зубы достаточно крепки, а тело обладает нежностью». Но и от мужчины требуются превосходство и красота, и лучше, если девица останется до своей смерти в отчем доме, чем выдавать ее замуж за жениха, который не имеет никаких достоинств.

Строгий кастовой и брачный строй индусов диктовался хорошо обоснованной и историческим опытом доказанной мыслью, что всякое государство, в котором разрушается чистота высшей расы, погибает. Сильное чувство превосходства арийской расы и прочно основанное представление о строгой закономерности естественного унаследования и ухудшении расы путем примеси чужой менее ценной крови являются основными чертами, проходящими через всю законодательную книгу индусов. Ни в каком законодательном документе других народов не находим мы столь точно и строго проведенной расовой гигиены и расовой политики во внутреннем законодательстве, как в Ману.

Индусские касты основываются отчасти на расовых различиях. Четвертая каста, каста даиси, – это побежденные туземцы, с толстыми, длинными черными полосами, широким, плоским носом и маленькими узко прорезанными глазами. Высшие касты, напротив, состоят из светлокожих ариев, т.е. достойных, блестящих, лучших. Каста называется по санскритски, именно, varna, т.е. «цвет». Брамины, которые меньше всех подвержены труду на открытом воздухе и меньше всех смешались, еще и поныне лучше всех сохранили свой первоначальный светлый цвет, между тем как Шудры и чандалы – самые темные. Причины кастового строя внутри собственной арийской расы покоятся, по мнению одних, на том, что эти касты были первоначально семейными союзами. Этого, однако, не достаточно, чтобы утвердить наследственность в касте и брачные исключения. Очень вероятно поэтому, как это часто повторялось и в социальной истории рас, что порабощение побежденной чужой расы ведет к перенесению этого учреждения и на беднейшую и слабейшую часть собственной расы. По-видимому, и в Индии тираническая замкнутость по отношению к даиси привела позднее к подобному же консервативному правовому строю для групп собственного племени, после того как последние возникли путем обычного и традиционного разделения труда. Ибо в древнейшие времена не существовало кастовых различий между тремя высшими группами. [250. Spiegel. Eranische Altertumskunde. Bd. III. S. 545.]

Что касается различия в социальной ценности трех арийских каст, то первоначально, когда арийцы завоевали полуостров и военное мужество считалось главной добродетелью, военное сословие имело наибольшее значение. Позже же, в эпохи мира, его превзошло жреческое сословие, хотя цари, как и в Египте, избирались всегда из касты воинов. Аграрной же и индустриальной аристократии в индусской расе не образовалось.

По Геродоту, в Египте было семь каст, по Диодору и Страбону – три. Жрецы составляли высшее сословие; они были носителями знания, именно астрономии, затем врачами и судьями; за ними следовали воины и солдаты, которые не имели, однако, большого значения, так как египтяне никогда не были очень воинственным народом. Третье сословие составляли земледельцы, ремесленники и пастухи. Геродот насчитывает семь классов: жрецы, воины, пастухи рогатого скота, свинопасы, лавочники, толмачи и мореходцы. По его же словам, сословие воинов унаследовалось от отца к сыну, но, вероятно, это существовало и относительно других занятий, ибо он замечает, что лакедемонцы сходятся в этом с египтянами: «их глашатаи, флейтисты и повара наследуют промыслы своих отцов, и сын флейтиста всегда становится также флейтистом, сын повара – поваром, сын глашатая – глашатаем, и другие не принимаются ради своего хорошего голоса в глашатаи, но остаются всегда в звании своих отцов». Однако, кажется, что наследственность занятий и класса не была строго предписана законом, но была скорее переданным социальным обычаем, который по временам становился очень сильно заметным. О фараоне Узертезене сообщается, что он поставил основным правилом своего правления, чтобы «тому, кто отличился среди своих крепостных, открыты были всякое положение и честь по обычаю». Новые исследования Мейера характеризуют социальный характер египтян тем, что они стремились к равномерному и спокойному формированию своей жизни, и таким образом у них, более чем у других народов, было обычаем, чтобы сын наследовал сословие своего отца и его положение, перенимал и продолжал его ремесло, его занятие, его должность, и только благородное сословие и жречество образовывали замкнутое, путем рождения унаследуемое сословие, хотя и они могли воспринимать в себя чужие элементы. [251. Ed. Meyer. Geschichte der alten Aegypter. 1887. S. 169.]

Покоящийся на различии и наследственности занятия кастовый строй народа существовал в древнем Перу, где народ распадался на благородных, жрецов, воинов и простых; далее – у канадийцев на Цейлоне, в царстве сабеев, различавших земледельцев, ремесленников, производителей мирры и благовонных курений.

Что кастовый порядок образуется как естественно-необходимое условие, повсюду в таких местах, где далеко отстоящие друг от другу расы приходят во взаимное столкновение, на это указывают возникшие в эпоху современной цивилизации социальные учреждения в южно-американских государствах, где вторгнувшаяся завоевательная раса испанцев предписала цветным туземцам и помесям различных степеней точно ограниченную ступенями социальную оценку и политические права. Например, в Мексике различают главным образом белых, метисов, мулатов, индейцев, замбо и негров. Только когда в продолжение пяти последовательных поколений может быть доказана в родословной законная брачная связь с белыми, дети считаются белыми и получают их права и привилегии. [252. Е. Muhlenpfordt. Versuch einer getreuen Schilderung der Republik Mejiko. 1844. Bd. I, S. 109.]

4. Дворянство и сословия

Дворянство и сословия древнее рабства и кастового строя, хотя те и другие часто связаны. Где не существует никакого рабства, все-таки легко образуется дифференциация таким образом, что среди полноправных и свободных отдельные семьи достигают более высокого социального положения и дают происхождение благородным родам. Во всех случаях, где благородное сословие не принадлежит к какой-либо чужой, высшей расе, оно возникает из семейств, которые отличаются военными и духовными преимуществами и позже, посредством большого земельного владения; достигают влияния и власти.

Дворянство, в таком именно смысле, существует уже у самых первобытных племен, как только сделались необходимыми известные общественные задачи и должности. Это – естественное благородное сословие, которое образуется из самых ловких рыбаков, охотников и воинов, из самых предприимчивых и способнейших и является первоначально индивидуальным, как предводительство в животном стаде. Но уже рано несет в себе зачатки сделаться наследственным, что и наступает, когда традиция и владение начинают проявлять свою социальную власть.

Сильнейшие и храбрейшие на охоте и войне присваивают себе естественным образом большую часть добычи и становятся через это богаче других. В человеке стремление к отличию и расположению со стороны других представляет глубоко укоренившуюся, еще из животного мира унаследованную, естественную склонность, вместе со стремлением возвыситься над другими и проявлять свою власть над чувствами других людей. Не менее естественна и склонность признавать ловкость и превосходство, склонность, которая у боязливых, слабых, ленивых и тупых людей легко ведет к подчинению и повинению. Естественно также принятие связанного с кровным родством унаследования физических и духовных преимуществ, о котором все племена имеют своеобразные представления, создающие для сыновей и потомков выдающихся семей благоприятный предрассудок.

Все эти причины – богатство, честолюбие и представление об естественной наследственности добродетелей – действуют совместно, чтобы вызвать разделение и неравенство сословий и, наконец, требовать наследственности выдающихся положений.

Эгоизм и обязанность семей и родов заботиться о своем самосохранении и забота о потомках заставляют сильных людей принимать меры к тому, чтобы удержать своих ближних в более высоких и привилегированных положениях и после своей смерти. Действительнейшим для этого средством является наследственное богатство и щедрость. К этому присоединяется сознание или предрассудок, заставляющий казаться лучше тех, которые должны в ежедневном труде и низшей работе добывать средства к существованию. Геродот удивлялся тому, что у эллинов, фракийцев, скифов, персов, мидийцев и почти у всех прочих варваров все, занимающиеся промыслами, и их дети считается менее достойными людьми. «Кто же не занимается никаким ремеслом, тот считается благородным, и из них преимущественно те, кто посвящает себя войне». Среди греков особенно презирались ремесла у спартанцев, менее всего – у кориноян. Это презрение шло так далеко, что даже представители изящных искусств страдали от этого предрассудка.

Просматривая социальную историю сословий, находят, что уже у диких и варварских племен имеет место разделение на благородное сословие и простой народ, часто связанное с промежуточными ступенями полублагородного сословия и рабства. Например, у тагалов, кроме вождей, которые составляли высшее дворянство и были индусского происхождения, существовали низшие благородные, свободные люди, крепостные и рабы. [253. Zeitschrift fur Ethnologie. 1893. S. 11.]

Гомер различает благородных от простых – свободных и рабов. В Афинах существовало в эпоху царей, и также после нее, родовое благородное сословие, богатство которого заключалось в земельной собственности и которое обладало политическим господством. Роды, по Герцбергу, повсюду обладали самыми большими богатствами, были самого высокого образования, имели лучшее оружие и выказывали самую большую воинскую доблесть и уменье. Они одни только имели необходимый навык в управлении; они одни были посвящены в правовые нормы и юридические традиции, и, наконец, только они находили сильную опору в национальной панэллинской святыне в Дельфах. [254. G. F. Hertzberg. Geschichte von Hellas und Rom. 1879. S. 81.] Остальная часть свободного народа подпала с течением времени под сильную экономическую зависимость и долговое крепостничество, которое только отчасти было уничтожено реформами Солона. Он разделил публичные права и обязанности на градации на основании собственности, т.е. по доходу сельского хозяйства, выражающемуся в зерновом хлебе и оливковом масле, и образовал четыре класса. Члены последнего класса, теты, или наемные рабочие, были освобождены от всех имущественных налогов и военной службы, но зато они исключались из всех общественных должностей; члены же первого класса пользовались той привилегией, что архонты избирались только из их среды. Этим был нарушен принцип родовой знати и открыт путь для экономического строя классов. Поселившиеся в Афинах иностранцы, метэки, были лично и экономически свободны, но оставались однако бесправными в политическом отношении. Свободным гражданином считался только тот, кто со стороны обоих родителей был афинского происхождения. Когда Перикл произвел ревизию ценза, то 5000 лиц, незаконно присвоивших себе право гражданства, были исключены им. Если кто-либо пытался незаконным образом внести свое имя в список граждан, то он, – как сообщает Аристотель в своей «Афинской конституции», – продавался государством в рабство.

В Спарте благородное сословие образовалось из спартанцев-завоевателей. Их имения обрабатывались чуждыми им по племени илотами, брачные связи с которыми были воспрещены; они же сами жили в состоянии постоянной внутренней войны. Промежуточные ступени образовали неодамодеи, отличившиеся на войне илоты, которые были отпущены на свободу, и мотаки – незаконные сыновья спартанцев и илотских женщин. Также чуждые по племени периэки занимались у них торговлей и ремеслами, были лично свободны, могли приобретать собственность, но не имели никакого политического влияния на правление.

Внутренней пружиной, содействовавшей политическому развитию Рима, были разногласия между патрициями и плебеями. Патриции составляли первоначально родовую знать древнейших основателей Рима. Плебеи же, напротив, вышли из побежденных соседних туземных племен. Брак между патрициями и плебеями был запрещен, как и между свободными и рабами. Плебеи были исключены из всех гражданских должностей, из сената и всех высших жреческих функций. Когда различие между обоими сословиями, после вековой борьбы, сгладилось, то возникло новое наследственное благородное сословие нобилей, которые путем влияния на выборные комиссии пытались исключительно завладеть всеми высшими государственными должностями. Им противопоставлялась большая масса неблагородных – ignobiles. С расширением государства поднялась борьба италиков и провинциалов за право римского гражданства, которое в великом смешении народов составляло привилегию. И в социальном отношении народы римского государства оценивались различно. Галлы и испанцы имели наибольшее значение, а за ними греки, сирийцы, евреи и египтяне.

У германцев Тацит различает благородных, просто свободных и рабов. Что индо-германское благородное сословие не занимало первоначально никакого обособленного положения, которое, «на основании законных привилегий», доставляло бы преимущество относительно занятия должностей, достоинства и почестей, ясно следует из сообщений Тацита, книги Эдд, франкских капитуляриев и лангобардских законов. Всем германским племенам были известны первоначально только два состояния от рождения: свободнорожденных и несвободных, которые были чужим, в войне подчиненным, элементом и назывались «литами». Только свободные принимали участие в общественной, национальной жизни. Несвободным было запрещено носить, ради украшения, длинные волосы и оружие. Брачные союзы с несвободными наказывались лишением свободного супруга свободы и состояния. Дитя, у которого в жилах текла хотя бы только частица несвободной крови, уже считалось несвободным, или, согласно поговорке, оно следовало за худшей или дурной рукой. При отпущении на свободу первоначальное пятно происхождения оставалось до тех пор, пока оно сохранялось в памяти, т.е. до третьего поколения, или пока потомки в состоянии были указать четырех предков, рожденных в свободном состоянии. [255. Staatslexikon von Rotteck und Welcker. I, S. 206.]

Еще в IX столетии существовали у англосаксов благородные, свободные и рабы. Разделение сословий строжайше охранялось именно путем запрещения брака. [256. E. Winkelmann. Geschichte der Angelsachsen. 1883. S. 91.]

У германцев короли выбирались из благородных родов высокого ранга. Эти роды были питомником и предварительной школой, воспитывающей талант повелевать. Потомки способных и влиятельных отцов пользовались преимуществом. Тацит говорит: «высокое происхождение или большие заслуги отцов окружают детей уже с ранних лет особенным ореолом в глазах князей. Их присоединяют к другим, более сильным и испытанным, и никто не считает для себя стыдом являться в такой свите» (Germ. С. 13). Такая знать по происхождению и заслугам, благородство которой обусловливалось личными способностями и общественным мнением, не обладала никакими политическими преимуществами по отношению к жившим в своих наследственных владениях простым свободным людям, но она перешла в средневековое феодальное благородное сословие, когда германцы, в V веке после Рождества Христова и позже, завоевали римские провинции и создали государственный строй, организованный на военной аристократии с профессиональной военной службой. Из одной части завоеванных земель короли сделали ленные владения, которые они разделили между своими дружинниками и сочленами свиты в пожизненное владение, чтобы обязать их к военной и придворной службе. Служить королю было стремлением всех способных элементов, которые, независимо от прежней оценки происхождения и владения, достигали высоких служебных мест. Лены, путем обыкновения повторной передачи, скоро сделались наследственными в семьях, так что земельное владение не было уже следствием заслуги и должности, но сама должность рассматривалась как принадлежность земельного владения. Родовая знать, основывавшаяся на наследственных и испытанных качествах, перешла в аграрную феодальную знать, которая опиралась на владение землей. Большого политического значения последняя достигла уже тогда, когда свободные владения крестьян исчезли, и последние отдали себя под защиту бурграфов. В эпоху вторжений славян и гуннов и в период кулачного права многие незначительные, но свободные крестьяне добровольно, повинуясь нужде или путем принуждения, отдались под частную защиту воинственных бурграфов, которые предъявляли притязание на верховное право собственности и простых свободных людей, посредством барщины, низвели в ранг древних чужеродных туземцев – литов.

В последующие столетия из таких социальных условий, вызывающих противоположность интересов, возникли упорные внутренние классовые распри и крестьянские войны. Крестьяне, бывшие сначала свободными в Нормандии, уже в XI столетии возмутились против гнета феодального дворянства, духовенства и двора. Позже восстали фризские и дитмарийские крестьяне, а в XV веке – южно-германские. Только в XIX веке исчезли последние остатки крепостничества. Первоначальная народная свобода сохранилась только в Швейцарии, Швеции, Нидерландах, а в Англии была только временно подавлена. В Швеции и Дании никогда не было замкнутого высшего дворянства, в Норвегии же вообще не было никакого дворянства, что, конечно, находится в связи с тем обстоятельством, что во всех этих странах германская раса сохранилась в полной чистоте и что отсутствовали военные причины, которые в Германии, Франции, России и т.д. вели к образованию высшего дворянства и крепостного крестьянского сословия.

В Англии дворянство не доходило до кастовой социальной и брачной замкнутости; напротив, как говорит Маколэй, оно последовательно придерживалось благодетельного смешения сословий. Младшие сыновья и братья лордов переходят в гражданское сословие, и поэтому нет «неравных» браков между благородным и мещанской дочерью. Сословное различие крови резче всего провозглашалось во Франции, где браки между благородными и мещанами хотя и не запрещались законом, но, согласно традиционному и условному обычаю, считались неравными. Также в Германии тенденция требовать равное происхождение заметно уже в XIII столетии, но только в XVI и XVII столетиях ее начали проводить более строго.

С одной стороны бурги и земельная собственность, с другой города и расцветшие в них промыслы и торговля служили исходным пунктом нового и своеобразного благородного сословия. Из свободных людей, сохранившихся в городах, вышел городской патрициат; так было в Германии, во Франции, в Италии, именно в больших торговых городах. С развитием ремесел выступили против «родов» организованные в цехи ремесленники и городские наемные рабочие. Сначала только патриции имели городское управление в своих руках; позже были допущены туда купцы и известные художники, наконец и цехи, которые в упорной борьбе завоевали себе равноправие.

Купеческую знать мы находим уже у варварских народов. Она – знак того, что экономическая власть уже отчасти оттеснила военную. Выдача дворянских грамот существует уже в средние века во Франции, в Англии и Германии. Еще в настоящее время дворянский диплом выдается правящими династиями гражданам за выдающиеся военные и интеллектуальные заслуги как социальное отличие.

Повсюду сословное расчленение, покоящееся первоначально на разделении труда и личных неравенствах, стремится, под влиянием привычки и традиции, к кастообразной замкнутости, к наследственности занятий и публичных привилегий, и именно там, где высшее сословие вынуждено бывает защищать себя против побежденных туземцев, против вторгающихся чужеземцев или возвышения беднейших и непросвещенных слоев собственной расы. Благородное сословие начинает с этого; но если только уже имеются промежуточные сословия, то и они подражают его примеру. В княжеских семьях создают законы относительно браков равного происхождения, относительно порядка наследования состояния, титула и трона. В цеховом ремесленном сословии места хозяев почти сплошь унаследуются от отца к сыну. И в наше «просвещенное» время бывают неравные браки в профессиональных сословиях, чиновничьем и мещанском. Даже ремесленники считают для себя позором, если дочь выходит замуж за фабричного рабочего и поденщика.

Наследственное и изолирующее образование сословий представляет вполне необходимый и для известных ступеней культуры естественный общественный порядок. Как в Греции, так и в Риме, и в германских государствах феодальное управление было неизбежной предварительной ступенью для позднейшего свободного развития. Оно создало антропологические и экономические основания более высокоорганизованной государственной формы, подготовило, путем ленов и накопления владения в отдельных семьях, ценность частной собственности для развития личной жизни и образовало вместе с тем физиологические предварительные условия для опирающейся на принцип индивидуализма и свободы культуры настоящего времени.

5. Возникновение экономических классов

Классы возникают исторически путем разложения сословий. В то время как последние возникают правовым образом, представляя такие части населения, которые отделяются друг от друга строгими обычаями, образование классов совершается путем возвышения одной какой-нибудь части вследствие хозяйственного превосходства и занятия ею места во главе общества. Таким образом градация на основании экономической дееспособности отдельных лиц может быть доведена до низших слоев. При этом вообще ценз, т.е. налогоспособность, имеет решающее значение относительно распределения политических прав. В водовороте общественной жизни происходит непрестанная смена лиц и владений, постоянное возвышение и упадок семей и индивидуумов. Владение денежным и товарным капиталом само по себе подвижно и путем продажи, наследственного деления и расточительности может быть гораздо легче раздроблено и обменено, нежели земельное владение, на котором держались феодальные сословия со всеми своими консервативными правами и обычаями. Со стороны закона ничто не препятствует возвышению отдельных лиц, и в принципе господствует свободная, индивидуальная конкуренция. Но последняя может быть только отчасти проведена, так как во многих государствах с феодальным прошлым традиция и привычка имеют еще сильную социальную власть, а с другой стороны – семейный эгоизм и солидарность интересов возникающих групп всегда снова обнаруживают тенденцию к проявлению известных социальных ограничений и расстояний между сословиями. Таким путем образуются, посредством действия социального самолюбия и под влиянием инерции, экономические классы, которые, хотя и возобновляются постоянно путем более или менее быстрой, волнообразной смены своих сочленов, но остаются постоянными как формы социального группового образования.

Образование современных классов произошло из чисто-экономических причин, и там, где у античных и других народов возникали подобные классам группы, изменения в экономических способах производства, в особенности же развитие товарного производства, служили к этому первым толчком. Производство экономических благ уже не ограничено больше домашними потребностями, но связано с рыночным спросом; даже независимо от прямой потребности, предприниматель, по собственной инициативе и ради спекуляции, производит такие товары, которые должны привлечь покупателей и вызвать потребности. На место военного вождя выступает экономический предприниматель, и не из крови больше, а из пота развивается высшая социальная власть.

В первобытных состояниях, где еще нет никакой возможности накоплять большие богатства, или где все блага находятся в общем владении рода или племени, не существует никакого различия между богатым и бедным. Только там, где существует частная собственность на землю и на стада, образуются первые различия в экономических условиях владения. Образование рабочего сословия из бедных той же расы и из лиц, попавших в долговое рабство, представляет первый предвозвестник социального преобразования, которое – с приростом населения, с разделением земли на частные владения, с развитием промыслов, торговли и денежного обращения – все больше содействует развитию класса, находящего свои средства существования только в своих мускулах. Так, рядом с рабством существуют начатки «свободного» рабочего сословия, – например, у эскимосов, полинезийцев, джаггас и дагомейских негров. Гомер говорит о бедняках, свободных людях, которые работали в сельском хозяйстве как наемные рабочие; и у германцев также имелись между свободными людьми безымущественные и туземные полуграждане.

Характер классового строя, основанного на экономической производительности, носят реформы Солона и Сервия Туллия. Развитие этих реформ совершается параллельно с победой над старыми сословиями и прогрессом и ведет к демократии.

В Китае имеется родовое дворянство, происходящее из семей завоевавших землю монголов и манчжуров; но оно утратило, однако, всякое влияние. Ранг, должность и достоинство не унаследуются, но унаследуется только экономическое благосостояние. В принципе, каждому китайцу доступно, сообразно с его собственными способностями и энергией, достижение высших должностей и почестей. Только доказанное путем строгих школьных экзаменов интеллектуальное превосходство, как и экономическое благосостояние, дает власть и влияние в Китае, вследствие чего там мандарины и купцы держат в своих руках политическое управление.

У современных европейских народов развитие классов началось с английской и французской революций, которым предшествовали экономические преобразования в способе производства. Все феодальные и цеховые отношения зависимости и привилегии были отменены. Личная правовая свобода всех и возможность располагать своей рабочей силой, на основании своего таланта и потребностей, были возведены до социального основного закона. Французский Гражданский кодекс санкционировал эти основные положения, которые с того времени перешли в законодательства всех цивилизованных народов.

В действительности принцип индивидуального соревнования сделался одной из плодотворнейших причин экономического и духовного прогресса. Он побуждает индивидуума к высшему развитию сил, и этот классовой строй из всех доныне существовавших социальных систем, без сомнения, наилучше гарантирует зависимость богатства и социального положения от превосходства естественных способностей индивидуумов. Личный интерес и личная ответственность заставляют напрягать индивидуальные усилия наивысшим образом и делают наслаждения и права зависимыми не от часто сомнительной, но унаследованной способности предков, а предоставляют каждому самому ковать свое собственное счастье.

Так гласит теория, но действительность в высокой степени ей соответствует. Однако и либеральный строй общества имеет свои слабые и теневые стороны. В действительности развитию и сохранению индивидуальных сил служат и орудия, материалы и возможность образования. Часто семейные связи, отношения, хитрость, обман и ложь играют тут большую роль, так что антрополог Брока высказал даже, – без сомнения, преувеличенное мнение, – что «в истории большинства жизненных карьер интрига и покровительство слишком часто обусловливают успех посредственных и ничего не стоящих конкурентов». [257. Revue d'Anthropologie. V. I, р. 710.] Также и в смене лиц и состояний, вызываемой конкуренцией, обнаруживаются все же консервативные силы, стремящиеся прочно удержать в семьях достигнутое благосостояние, или же это происходит вследствие инертности сытого существования, так как, независимо от унаследованных и врожденных способностей потомков, положение и профессия наследственно удерживаются в семье, так что, как говорит Дарвин с сожалением, дети богатых родителей в соревновании за успех имеют уже заранее преимущество перед детьми бедных, независимо от каких-либо физических и духовных превосходств.

Капиталистическая способность, которая при существовании системы свободной конкуренции получает особую ценность при отборе индивидов, возникает прежде всего из стремления к личной экономической свободе и самостоятельности. Есть люди, которые предпочитают необеспеченное, но свободное существование всякой личной зависимости; другие, напротив, дают предпочтение обеспеченному жизненному положению на службе пред всеми отважными стремлениями к высшей экономической свободе. Предпринимательское мужество, организаторский талант, техническое знание дела – вот личные качества, которые в экономической конкуренции высоко возносят человека. Однако от этого недалеко и до риска, неосмотрительности и обмана. Все современные государства должны были поэтому издать защитительные законы против «нечестной конкуренции», потому что мотивы честности и доверия легко расшатываются, как это указывает и криминальная статистика, обнаружившая, что с обострением конкуренции число случаев обмана растет шаг за шагом. Мораль такой эпохи клонится к тому, чтобы сделаться деловой моралью и поставить платежную способность единственным масштабом стоимости человека.

Экономический отбор может при известных обстоятельствах действовать в высшей степени односторонне и даже прямо вырождающим образом, когда торговля и, в особенности, денежный барыш делаются решающими моментами в борьбе за существование и триумф победителя превращает в карикатуру принципа «переживания наилучшего». Биржевые спекуляции на землю, пищевые продукты и дома, где зачастую громадные повышения цен путем простого соглашения и хитрого выжидания благоприятного момента бросают в карманы миллионы, создают те именно битвы, в которых переживание в борьбе за барыш становится решающей селекционною ценностью.

Промышленная аристократия и финансовая знать основываются на великих экономических предприятиях и технических изобретениях, которые придают нашему времени свой отпечаток. Если фундамент богатства бывает заложен личными способностями, то, достигнув раз известной высоты, состояния увеличиваются уже как бы сами собой под влиянием имманентной тенденции социальной системы. Уже Аристотель выражал удивление тому, что деньги снова порождают деньги. Накоплению капитала содействуют, далее, наследство и приданое. Немало способствует этому и малая плодовитость в богатых семьях, так как состояние в таких случаях не раздробляется путем наследственного деления. Не одно только число детей, но и то обстоятельство, что мужские или женские, способные или неспособные потомки имеются налицо, оказывает большое влияние на накопление и сохранение экономических семейных владений.

Кроме физиологических свойств семьи, ее нравственный характер, а именно прочность семейного чувства, является решающим моментом для социального возвышения. Есть семьи, родители которых стремятся к тому, чтобы уготовить своим детям лучшую участь, чем та, которая досталась им самим. Они работают поэтому, сберегают и хлопочут всю свою жизнь. Оставить что-нибудь своим детям и дать им высшее положение и лучшее занятие – вот что составляет у них потребность личного и семейного честолюбия. Эти стремящиеся вверх семьи, где существует наистрожайшая подготовка детей, встречаются чаще всего в среднем – буржуазном – сословии. С другой стороны, есть семьи, которые довольствуются тем положением и состоянием, которые они унаследовали от своих отцов, и находят, что собственные их дети должны также довольствоваться этим. Такие семьи можно большею частью найти в крестьянском и рабочем сословиях. Наконец, есть и такие родители, которые позволяют себе пренебрегать своими детьми и представляют им погибать. Эти падающие семьи можно найти во всех слоях общества, преимущественно же в самых низших. Однако поскольку недостаток и чрезмерное изобилие часто порождают те же самые социальные результаты, то и такие случаи нередко наблюдаются там, где в пресыщенных семьях дети изнеживаются и расслабляются, и где уже не существует больше никакой более высокой цели, побуждающей к благородному стремлению; богатство же и наслаждения с самой юности истощают силы и в результате приводят к такому же физиологическому и социальному падению, как недостаток и нищета в низших и беднейших общественных слоях.

Самый низший слой населения, состоящий из окончательно расшатанных существований, из случайных рабочих, нищих и бродяг, составляется большею частью из потомков таких павших семей. К. Бонхоффер пишет в своем исследовании о нищете и бродяжничестве в больших городах, что, рассматривая отцовское занятие и семейные отношения в родительском доме, можно найти признаки нисходящего социального развития уже у предков, и у немногих индивидуумов, которых по социальному и экономическому положению родителей должно было бы причислить к более высоким слоям, почти без исключения удавалось констатировать дурную наследственность, большею часть в области душевных болезней. [258. Bonhoeffer. Ein Beitrag zur Kenntnis des grossstadtischen Bettel- und Vagabondentums. 1900. S. 34.]

Высший социальный слой, денежная и промышленная знать заимствовали отчасти социальные функции у старой феодальной аристократии, не сумев, в то же время, усвоить манеры и осанку рыцарского дворянства, представляющие результат большого социального расстояния и долговременной семейной традиции. Не одно только богатство и ум, но и фамильная традиция, которая исторически связывает поколения и делает их солидарными, создает настоящее звание. Тем более тогда, когда семьи путем привилегий правового или фактического рода или посредством непрерывного проявления личных способностей остаются на высшем положении. Случай или одностороннее экономическое дарование возвышает слишком много индивидуумов, телесно и нравственно малоценных, и смена лиц и состояний при таком волнообразном развитии капиталистического отбора и конкуренции бывает слишком велика, вследствие чего не могут образоваться, основывающиеся на физиологическом равенстве происхождения, солидарность и традиция семей и целого сословия.

Феодальная знать пренебрегает участием в промышленной конкуренции или неохотно переходит к буржуазным занятиям.

Так, Лебон сетует на французское дворянство, говоря: «Развалины нашего старого дворянства, отличающегося ценными качествами, которые передавались им длинным рядом поколений, презирают буржуазные занятия и труд, который мог бы развить их ум, и позволяют поэтому обгонять себя. Их роль ныне почти сыграна». [259. Revue d'Anthropologie. 1879. P. 80.] Вместо того, финансовые повелители начинают делаться владельцами рыцарских поместий и занимают офицерские места. Даже еврейские банкиры устремляются к земельной собственности. Многие имения Бранденбурга находятся в их руках, и земли Галиции уже в третьей части скуплены ими.

В течение своего четырехсотлетнего процесса развития современный классовой строй вызвал новую культуру с ее великими экономическими и духовными продуктами. В физиологическом отношении она есть творение тех индивидуумов и семей, которые отличались более высоким естественным дарованием и возвысили себя путем свободного социального отбора. «Со времен феодализма, – пишет Шеффле, – до нашего капиталистического строя комбинация имущественной силы и личного превосходства вызывает расслоение и деление на господствующие и служебные классы с более резким проявлением сословных и классовых противоположностей».

Социал-демократические теоретики обыкновенно резко противопоставляют друг другу класс капиталистов и рабочих. Но как первый, так и второй отнюдь не представляют однородной массы. В рабочем сословии существуют разделения согласно более высокому интеллекту и энергии и соответствующие им социальные положения. Социальный отбор семей и индивидуумов имеет место и здесь, как и внутри всех групп. Мастера, квалифицированные рабочие, необученные рабочие и нищий пролетариат служат выражением этих градаций. Между тем как в начале промышленного развития способные элементы рабочих и ремесленных сословий имели шансы на возвышение и достижение высших положений в классе капиталистов, переход из одной группы в другую, несмотря на все индивидуальные усилия, становится все более трудным и по временам почти невозможным. Класс принимает тогда характер экономической касты. Чем более капитал концентрируется, а способность конкурирования зависит от обладания большими капиталами, тем меньше число возможностей самостоятельного экономического существования, а с ними и возможность возвышения и достижения свободных профессий. Взамен того, в сложных профессиях современной промышленности образуются новые группы хорошо обставленных экономически, но зависимых должностей, которые, однако, не могут способствовать развитию экономической инициативы, служащей исходным пунктом всякого прогресса.

Без сомнения, из всех доныне существовавших форм механизма социального отбора капиталистический строй общества – самый плодотворный и сильный. Он более всего идет навстречу индивидуальным дарованиям. Без этого в высшей степени повышенного напряжения и отбора индивидуальных сил современная промышленность и цивилизация не могли бы осуществиться. Но, составляя вначале, как и все социальные групповые образования, биологическое орудие в подборе и развитии рас, которое, однако, по мере укрепления своего господства становится односторонним, неподвижным и наконец увядает, капиталистический строй в самом себе несет свои пределы и ограничения, которые и делают его все неспособнее к дальнейшему и более высокому развитию, пока и он не будет замещен другими, более целесообразными механизмами отбора.

6. Интеллектуальные занятия

Всякая раса обладает естественно отмеренной духовной культурной силой. Число интеллектуальных, моральных и художественных талантов отнюдь не безгранично. Также и тут положена органическая мера. Все ли личные душевные силы могут вполне развиваться, это зависит от степени социального разделения труда, от образовательных и воспитательных учреждений, от общественных нравов и воззрений – словом, от целесообразных учреждений всех тех механизмов, которые господствуют над значительным и индивидуальным отбором духовных способностей.

Первоначально все более возвышенные интеллектуальные профессии были связаны с жреческим сословием. Последнее имело не только специальные религиозные функции, но было также носителем науки, врачебного искусства, правовых и исторических преданий; так было у индусов и египтян, в средние века и наблюдается у многих, существующих еще и теперь, первобытных племен.

Вместе с общественным дифференцированием обособляются и интеллектуальные занятия и становятся самостоятельными. Они образуют специальную группу, которая принимает на себя продуктивное развитие духовного имущества, делая это своим жизненным призванием и оказывая мощное воздействие на образование, жизнь и хозяйство своих современников и соотечественников. В то время, как в первобытных состояниях пример и учение родителей составляют единственную школу образования, на более высоких ступенях цивилизации возникают уже особые воспитательные и образовательные учреждения, – и развивается ученое сословие, которое снова разветвляется на группы с разнообразными высшими и низшими образовательными задачами.

Элементарные, средние и высшие школы представляют три ступени преподавания, которые развились у большинства цивилизованных народов. Чем цельнее состав расы, и чем однороднее условия экономического производства, тем более необходима общая народная и единообразная школа, которая служит исходным пунктом для всех в интеллектуальном соревновании. Однако должны быть все-таки приняты меры к тому, чтобы облегчить переход от одного рода школ к другому, и чтобы повышение не зависело только от финансовой самостоятельности родителей, но, скорее, от индивидуальных духовных дарований учащихся. Параллельные и вспомогательные школы, учреждаемые для учеников со слабыми способностями, освобождают главные школы от ненужного балласта и облегчают первым усвоение по крайней мере необходимейших образовательных и научных элементов. Таким способом школы исполняют не только задачу передавать новым поколениям духовные успехи, но и служат также социальным органом естественного отбора.

Рядом со школами и ученым сословием возникают предписанные законом испытания для различных интеллектуальных занятий, которым должен подвергнуться всякий, желающий посвятить себя определенной, признанной обществом, жизненной карьере. В таком чиновничьем государстве, как Китай, каждому сыну приличных родителей открыта свободная дорога, и он может путем таланта и прилежания достигнуть высших достоинств.

Только известным, определенным классам запрещено такое стремление, а именно сыновьям актеров и служителям мандаринов. В Китае существует градация строгих экзаменов, так что число кандидатов – тем более, что обман особенно строго наказывается – все более уменьшается по мере повышения степени. В 1870 г., например в Вутчанге, было от 8000 до 9000 кандидатов, из коих признаны достойными только 61 человек. [260. Verhandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. Bd. IX, S. 42.]

В обществе, которое основывается на свободной конкуренции в области современной цивилизации, всем гражданам, независимо от их происхождения и состояния, открыты в принципе все интеллектуальные профессии и должности. Между тем последовательное проведение этого основного положения находит много препятствий в экономических неравенствах, традиционных и условных предрассудках, которые и либеральное общество не могло победить. Несмотря на это, следует сказать, что ни одна общественная эпоха не вызвала такой благоприятной организации отбора для развития высших дарований, как современная, и, без сомнения, индустриальный тип общества с его селекционными ценностями и селекционными условиями наиболее способен сохранять и производить дальнейший подбор в ряду многочисленных духовно-одаренных талантов, нежели аграрный и военный типы.

Что касается происхождения интеллектуальных талантов, то А. Декандолль нашел, что из ста иностранных сочленов французской академии 10 процентов распределялись между классами рабочих, крестьян и т.д.; 30% – между дворянскими и городскими патрициями и богатыми семьями; 60% – между средним сословием. Во Франции она нашел следующее отношение: 23%, 35% и 42%. «Класс рабочих, крестьян, низших должностных лиц, солдат и т.д. – самый многочисленный во всех странах. Он составляет в общем 2/3 или 3/4 населения. Между тем из этого класса выходит наименьшее число ученых, несмотря на все способы поощрения, школы, армии, духовенство, промышленность и торговлю». [261. A. de Candolle. Histore des savants. P. 273.]

Относительно происхождения студентов в Пруссии получены за два семестра 1894-1895 гг. следующие данные: [262. Preussische Statistik. Amtliches Quellemwerk. Bd. CL.]

Занятие отца	Теол. фак.	Кат. фак.	Юрид. фак.	Медиц. фак.	Филос. фак.

Государственные и коммунальные чиновники с акад. образованием	37	13	373	118	136
Учителя с акад. Образованием	46	10	136	95	143
Духовные лица	365	–	106	106	118
Врачи	10	7	105	193	73
Владелец дворянск. Имения	3	3	127	29	51
Проч. самост. землевлад.	157	202	237	272	268
Занимающиеся промышленност.	165	168	333	349	496
Купцы	100	40	500	639	516
Учителя без акад. образов.	283	78	112	192	205
Государственные и коммунальные чиновники без акад. Образования	204	96	275	343	332
Наемные рабочие	1	5	1	1	1
Помощники в эксплуатации путей сообщения	1	-	-	1	1
Помощники в купеческом промысле	1	1	-	1	1
Помощники в области промышленности	7	25	7	5	16
Помощники в сельском хозяйстве	1	5	-	-	-
Помощники в лесном деле	-	-	1	-	-

Судя по этому, большая часть академической интеллигенции выходит из высшего класса собственников и высшего чиновничества, а именно:

Представители промышленности и купцы 3312

Академически образованные чиновники, духовенство, врачи, учителя 2205

Учителя и чиновники без академического образования 2114

Владельцы дворянских поместий и крупные землевладельцы 1249

Вопрос о том, могут ли группы интеллектуальных профессий сами себя сохранять и размножаться или они нуждаются в постоянно возобновляемом, свежем притоке из экономически деятельных групп, не разрешается этой статистикой, так как для сравнительного расчета сюда должны быть также вставлены число детей и число академически образованных людей перешедших в другие группы.

Что касается наследственной передачи занятия, то получены следующие цифры:

Из сословия юристов, богословов, медиков, филологов происходят:

Юристов 55,11% 7,38% 16,51% 20,18%

Духовных 14,13% 48,66% 21,46% 15,73%

Врачей 27,06% 4,38% 50,0% 18,50%

Учителей 31,63% 10,30% 22,09% 33,25%

Переход занятия от отца к сыну, согласно этой таблице, всего чаще наблюдается у юристов, затем у медиков, духовных, менее всего – у учителей. Что эта передача занятия покоится не на унаследовании специфических умственных способностей, а на традиции и привычке – уже было указано раньше.

Было бы ошибочно заключать на основании подобных статистических данных о меньшей средней одаренности рабочего и крестьянского сословий, как это делает Декандолль, так как тот относительный процент талантов (10% и 23%), который дает рабочее сословие, указывает, скорее, на сравнительно большую одаренность.

Тут надо учесть, что социальное возвышение в большинстве случаев отнюдь не имеет внезапного и индивидуального характера, но совершается постепенно и семейным путем, так что предки людей из второй и третьей групп зачастую были простыми крестьянами и рабочими. Но даже крестьянское и рабочее сословия отнюдь не представляют однородной группы семей и индивидуумов, и поэтому ошибочно приписывать им, при статистических сравнениях, все малоценные элементы, которые остаются на дне общества или опустились туда из более высоких слоев. Наконец, оба эти сословия в разные времена бывали в различной степени богаты умственными талантами. Путем эмиграционного потока и посредством процесса городского отбора крестьянское и рабочее сословия безвозвратно теряют в течение веков, многочисленные выдающиеся таланты, и это тем более важно, что образовавшиеся пробелы заполняются путем иммиграции преимущественно малоценными элементами.

Наиболее замечательные гениальные люди Германии конца средних веков вышли из низших сословий. Отец Лютера был рудокоп, отец Канта – седельный мастер, отец Фихте – ткач; но с другой стороны, Микель-Анджело, Леонардо да Винчи и другие произошли из знатных и благородных семей. Органическое возникновение великого гения не связано безусловно с определенным социальным состоянием, но только с расой. Если в низших слоях общества сохранились семьи даровитой расы, то их них могут явиться выдающиеся гении. Поэтому мы видим также, что в прежние века из низших слоев гражданского общества Европы выходило больше значительных людей, нежели в последние времена, хотя условия, благоприятствующие развитию, во всяком случае не ухудшились. Низшие слои путем непрерывной отдачи лучших своих индивидуумов высшим социальным сословиям сами все более и более истощаются физиологически.

глава восьмая

ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ НАРОДОВ

1. Политический характер обществ

Кода человека называют политическим существом, то это должно означать, что он – не только живущее в общении, но и обладающее стремлением к господству животное. Общество нельзя рассматривать только как механическое соединение многочисленных отдельных существ – оно обладает внутренней организацией, т.е. разобщения и соединения деятельностей управляются одним или многими центрами сил и направляются к общим целям, причем в нем существуют силы, которые вследствие своего превосходства имеют централизирующее значение и выдаются над единицами или группами.

Стремление к господству есть социальное проявление физического самосохранения и размножения. Оба они согласуются первоначально, естественно и инстинктивно, с жизненными интересами вида. Внутренняя организация животного стада является необходимым средством к поддержанию и усовершенствованию вида в борьбе за существование. Не иначе обстоит дело и с первыми общественными состояниями людей. Борьба с животными, как естественными конкурентами человека, принуждает, при общих охотах, к своего рода правлению руководящих лиц; эта борьба принуждает также, из тактической необходимости, во время предприятия, носящего одновременно военный и экономический характер, одних – приказывать, других же – повиноваться.

Еще более, нежели внешняя борьба, способствует возникновению одной центральной власти конкуренция между человеческими группами. Лишь только более сильное размножение начинает вызывать недостаток в средствах прокормления или же естественные события приводят к эмиграции, происходит столкновение различных социальных групп, и естественным следствием этого являются вражда и борьба. Внешняя солидарность и внутреннее дифференцирование выражаются резче, и борьба требует уже более твердого и напряженного руководства – с одной стороны, и дисциплины и подчинения – с другой.

Где существует постоянное военное состояние, там это руководство, носившее сначала временный характер, становится постоянным, а затем уже, путем привычки и предания, оно превращается в санкционированное господство.

Если же военное состояние бывает только временным, то узы господства и подчинения ослабляются в периоды мира, и выступают экономические задачи и искусства. Напряженная организация удерживается, однако, там, где нужна все-таки организация защиты в интересах социального сохранения.

Таким образом, война, включая охоту и грабеж, делается важнейшей причиной политической организации. Всякая политика бывает сначала внешней и является продуктом военной тактики.

Во время процесса политического дифференцирования из естественных сил физического самосохранения и размножения вытекают, в пределах того же социального союза, противоположности интересов различных индивидуумов и групп, которые и приводят к внутренним трениям и к политическому подчинению физически и политически более слабых слоев.

Или, как это большею частью случается, другие племена той же или чужой расы попадают в подвластное положение и включаются как служащий член в социальную общину, из чего происходят внутренние противоречия и увеличиваются расстояния, которые еще обостряют борьбу групп. Тогда становится необходимой воинственная политика, направленная внутрь, против восстаний и возмущений. Однако хорошо понятые интересы отдельных групп, как и внутренние перемещения сил и общий интерес внешней обороны, побуждают борющиеся силы к уравнивающему распределению общественных прав и обязанностей. Таким путем возникает внутренняя политика, которая имеет своей задачей – сначала только интересы господствующих лиц, но потом начинает сознательно и целесообразно заниматься интересами индивидуумов и групп, стараясь по возможности согласовать их друг с другом.

Между тем как в стаде животных, а первоначально и в человеческой орде, власть и авторитет представляли только чувственный факт, вызывающий подчинение на основании чувственных восприятий, борьба за господство в прогрессе просвещения и цивилизации принимала все более интеллектуальный характер. Г.Ратценгофер делает следующее остроумное и глубокое замечание, что политика – это лишь одна из форм развития борьбы за существование, и что борьба за существование, ставшая политикой, получила у человека интеллектуальное содержание. [263. G. Ratienhofer. Die soziologische Erkenntnis. 1898. S. 361.]

Самый первоначальный источник политической силы и деятельности надо искать, как это уже было указано, в семье, причем в основании его заложено физиологическое развитие полов и возрастов. Власть мужчины над женщиной и родителей над детьми, в особенности отца или дяди, является самой примитивною формой политического господства, которое находит свое выражение в различном степенях семейном праве.

Большим политическим значением обладают в более первобытных обществах тайные союзы взрослых, способных к ношению оружия, мужчин, на что впервые указал Г.Клемм. Так, многие североамериканские индейцы предоставляют ведение своих общественных дел этим «союзам» и вождям, которые совещаются с ними и в надлежащее время объявляют племени о результатах своих совещаний. Недавно Шурц указал на мужские союзы и возрастные классы как на первые внутриполитические организации племени. Дома для мужчин служат средоточием общественной жизни. Как это доказывает Шурц, мужские союзы в особенности важны с точки зрения военной организации и возникновения предводительства. [264. H. Schurtz. Altersklassen und Munnerbunde. 1902.]

Дальнейшим источником политической силы и деятельности служит дифференцирование внутри собственного племени, естественное неравенство физических, хозяйственных и умственных способностей. Старость, обладающая опытом и упражнением, как и традиционным достоинством, сила и ловкость, ум и красноречие возвышают отдельных индивидуумов или группу индивидуумов, делая их представителями реальной общественной силы и ответственности. Где путем обыкновения и традиции общественные должности и звание становятся наследственными в семьях и родах, и последние замыкаются в особые сословия, обладающие привилегиями, там и сословные права становятся вместе с тем частью общественно-политических прав.

Важнейший и обильнейший источник политической власти составляет, однако, военное и интеллектуальное превосходство одного племени или одной расы над другими антропологическими группами. Именно такой перевес и служит исходным пунктом величайших и продуктивнейших политических организаций, которые всемирная история вызвала к жизни и сделала носительницами высокоразвитой цивилизации.

Различие между частными и публичными правами, в том виде, в каком оно существует у вполне развитых цивилизованных государств, первоначально не имело места. По мере того как вследствие развития более сложных общественных организаций правящая власть переходила из рук семьи в более широкие круги человеческой орды или племени и, наконец, в руки целого народа, многие полномочия частного права становились публичным правом, которое, как возвышающееся над семьями и племенами право, достигает своего полного развития впервые только в государственно-организованном народе. История семейных и сословных прав и связанных с ними политических функций находится поэтому в обратном отношении к развитию общественных прав. Господство мужа над женой, родителей над детьми, высших сословий над большой толпой ограничивается, вместе с прогрессирующей цивилизацией, в пользу тех общественных властей, которые в интересах целого принимают на себя защиту отдельных индивидуумов и отдельных групп.

Морган, Маркс, как и следующие за ними историки и социологи, предполагают существование исторического и принципиального контраста между обществом и государством. Они учат, что правовой строй государства возник только наряду с частной собственностью, оседлостью и территориальным единством народа в начале цивилизации. Только вместе с «государством» является и общественная власть, и образуется тот настоящий политический аппарат, который служит для защиты интересов господствующих классов и держит в повиновении угнетенных. Морган сводит все формы общественного управления к двум, по его взгляду, фундаментально-противоположным, основных формам. Первая, старейшая, основана на лицах и чисто личных отношениях – родовое управление; позднейшая основывается на земельной собственности – государственное управление. Первая форма произошла из отношений рождения и происхождения степеней кровного родства; последняя – из экономических причин. Только последней форме приписывает он политический характер. [265. L. H. Morgan. Die Urgesellschaft. 1891. S. 52.]

Хотя и несомненно, что родовое управление было древнейшей общественной формой старых азиатских и европейских племен, однако не следует забывать, что эта форма равным образом связана с внешними местными и экономическими отношениями, как и «государство», и что она с самого начала имеет политический характер, так как в ней соединяются господство и власть. Начала и первые ступени государства имеются уже в ордах и у племен, разделяющихся на роды, причем можно даже найти указания и на более древние животные социальные состояния. С чисто биологической точки зрения, всякая общественная организация носит в себе государственные элементы и централизованные силы.

Общественное право всякого политически-организованного общества покоится либо на обычае, либо на писаной, законно формулированной конституции. Обыкновение и зависящие от него обычай и традиция представляют древнейшее интеллектуальное средство правовых мотивов и приспособлений. Но даже там, где обычай превратился в законное право и возникла настоящая система частных и публичных правовых норм, обыкновение, обычай и общественное мнение все же остаются самым мощным источником и контролем правовых законодательств. «Обычай, – говорит Пиндар, – есть царь всех людей».

В обычае и общественном мнении выражаются как существующие, так и новые потребности и интересы, которые волнуются в глубинах общества. Это старый опыт политической правовой истории, что «законы без обычаев бесплодны», когда они не согласуются с характером и привычками, с религиозными предрассудками и унаследованными обыкновениями народа или, по меньшей мере, не связываются с ними органически во время своего развития. «Древнейшее обыкновение, – гласит законодательство Ману (I. 108), – есть самый совершенный закон, одобренный в священном писании и в постановлениях божественных законодателей».

Даже суровейшие деспоты связаны правилами традиции, общественным мнением и их одобрением и неодобрением. В Китае хотя слово императора – закон, но сам он – раб предания. Традиция и голос народа даже в самых примитивных негрских деспотиях являются политической силой, с которой правители должны считаться. В цивилизованных государствах общественное мнение само создает в прессе и литературе, в собраниях и речах самостоятельную силу политической критики контроля и инициативы.

2. Политическая способность рас

Основное положение исторической антропологии заключается в том, что социальное, политическое и умственное развитие представляет следствие физиологического процесса, и что дифференцирование, приспособление и отбор человеческих индивидуумов и групп, на основании их естественных способностей, господствует над происхождением и своеобразностью политических институтов.

Политическая деятельность является следствием политически предрасположенных индивидуумов, семей и рас. Различные части человечества указывают пестрое разнообразие в роде и градациях духовной культуры и политического положения. Это различие зависит, несомненно, в известной степени от неравенства естественных условий существования и исторического и социального положения рас, т.е. от соприкосновения с другими расами и от той эпохи, когда они получают возможность вступить в общий процесс политической истории. Как бы высоко мы ни ценили эти факторы, все же в конце концов решающим моментом является разноценная и разнородная естественная одаренность рас, семей и отдельных личностей. Способность к политическому господству и к цивилизации зависит от антропологических условий. В то время как цветные расы живут еще большей частью в состоянии дикости и варварства, и только в самой незначительной своей части возвысились до известной степени цивилизации, северно-европейская раса, без исключения, достигла не только высокой цивилизации, но и более высокой политической организации.

Теория, которую высказали Гердерг, Бурдох, Клемм, Карус, Гобино относительно неравной естественной ценности человеческих рас и умственного превосходства белой расы, составляет не одно только научное предположение – это есть факт, который беспрекословно следует из сравнительного рассмотрения политического и культурного развития нации.

Физиологическое различие рас заключается в продуктивности их нервной системы и мозга. От силы мозга зависит самопроизвольная способность к изобретениям, открытиям и предприятиям, способность воспринимать чужие идеи, ассимилировать их и перерабатывать. Сохранение приобретенного, умножение и передача его по наследству, энергичное стремление к учению и к подражанию – все это связано с ограниченной органическим образом эластичностью мозга. Поэтому-то Ратцель, который вообще очень скептически относится к теории естественного неравенства рас и считает географические причины решающими, вынужден заявить: «Тут, если только нас не обманывают все признаки, заключается основание самых глубоких различий народов». [266. F. Ratzel. Volkerkunde. 1894. S. 20.]

Бывают в действительности специфические культурные расы, отличающиеся от других тем, что в короткое время, по собственному побуждению, производят свойственную им более высокую культуру. Культурные расы отличаются от бедных культурою племен преимущественно своей изменчивостью, которая производит более дифференцированные общественные состояния и тем создает новые причины для вариации, отбора и приспособления.

Сравнительное народоведение учит, что темперамент рас представляет именно то душевное свойство, которое обладает выдающимся политическим значением, и что именно в этом отношении расы особенно заметно отклоняются друг от друга. Сильный темперамент, который соединяется с интеллектуальною одаренностью, стремление к свободе и сила изобретательности – вот что делает расу способной к выдающейся политической культуре.

Среди первобытных народов бывают от природы суровые, воинственные и властолюбивые племена, и также от природы – мирные, кроткие и покорные, которые живут часто в одинаковых географических и климатических естественных условиях, а иногда даже принадлежат к одним и тем же большим расовым семьям. Об аборах сообщают, что они, как тигры, и не могут жить вдвоем в одной хижине. Некоторые африканские народы, напротив, не только уступают всякому натиску, но даже преклоняются пред собственными притеснителями, как, например, дамары, которые предпочитают рабство и бегают за хозяином, как собаки. О других племенах сообщают: «абсолютная монархия или деспотизм вождей находятся в крови этих людей, так что, хотя у них и может доходить дело до восстания против незаконного господина, но они никогда не восстанут против своего законного властителя, хотя бы последний кровью написал историю своего правления. При таком подчинении авторитету господина неудивительно, что рядом с особой вождя не могут развиться никакие сильные индивидуальности «. [267. Petermanns. Mitteilungen. Bd. XXVII, S. 38.]

Античные историки изображают египтян как народ, не обладающий воинственными наклонностями, среди германцев, греков и италийцев некоторые племена отличались особенной воинственной деятельностью, между тем как другие, например хауки, выказывали противоположные качества. Тацит сообщает о них, что они не стремятся к расширению своих владений и живут спокойной и замкнутой жизнью, никого не подстрекают воевать, никого не притесняют и не производят хищений и грабежей (Germ. С. 35). В Северной Америке, среди индейских племен, соседи ирокезов очень боялись их вследствие их храбрости и умственного превосходства.

Как рабская покорность в негритянских деспотиях является следствием политического отбора, посредством которого все самостоятельные индивидуумы истребляются, так и воинственный характер других племен вырастает из одинакового же процесса естественного отбора. Относительно спартанцев известно, что у них на практике существовала система военного подбора, и даже к новорожденным применялся физический отбор, так что потомки трусливых, бесчестных и предательских людей безжалостно умерщвлялись. У воинственных племен негров находим такие же обычаи. Матабеле – необыкновенно воинственное племя северной части южной Африки. Они похищают мальчиков чужих племен и подвергают их военному отбору, «следуя еще более строгому методу, чем тот, который применялся тысячелетия назад в Спарте». Мальчиков приучают делать длинные переходы, тащить тяжелые ноши, переносить голод, жажду и холод. Все слабые, больные, лишенные энергии отстают на этом пути и погибают. Посредством утомительных переходов по целым дням и больших лишений мальчики, оставшиеся в живых и сохранившие здоровье, закаляются удивительным образом. При каждой остановке, часто также – вследствие внезапных приказаний, во время перехода предпринимаются военные упражнения. «Сто раз на день слышат они, что они – не что иное, как собаки, собаки короля; если же они быстро усваивают военное искусство и подрастают так, что могут уже участвовать в войне, тогда они в битве находят возможность сделаться мужчинами, «зулу», т.е. людьми; по правилам матабеле, только те считаются мужчинами, которые в битвах умертвили множество врагов». [268. Zeitschrift fur Ethnologie. 1893. S. 185.] Хотя фульба и госса принадлежат к той же самой расе и живут близко друг от друга в Западном Судане, однако их темпераменты по природе очень различны. Первые образуют владельческое племя, отличающееся завоевательными и организационными талантами; последние же выдаются своими гражданскими добродетелями, прилежанием и повиновением. Госса обнаруживают склонность к предприятиям и торговый дух; они легковерны, всегда веселы, понятливы, очень промышленны, но не имеют никакой способности к политической организации и никогда не были способны образовать большое государство. О фульба же, напротив, сообщают: «труд и торговля – не их дело; охота, война и скотоводство, напротив, – их любимое занятие. Стремление к господству обнаруживается в их малейших поступках». [269. P. С. Meyer. Forschungsgeschichte und Staatenbildungen des Westsudan. 1897. S. 31.]

Флегматический темперамент монгольской расы склоняется к устойчивости в социальных отношениях и к инертному сохранению старинного образа жизни. Прилежный и терпеливый характер их недоверчиво относится к новшествам. Китайское государство и оставшаяся неизмененной в течение тысячелетий его форма правления, представляющая патриархальный деспотизм, служит верным изображением китайского характера, который, также в течение тысячелетий, остался верным себе в своих предрасположениях и в своей деятельности. Только там, где монголы смешались со средиземно-европейской кровью, они сделались подвижнее и обнаружили большую склонность к предприимчивости.

На основании исследований обычаев и обыкновений, памятников и художественных произведений, учреждений и истории различных наций, Клемм пришел к заключению, что все человечество распадается на активные и пассивные расы. У первых господствуют «воля и стремление к власти, самостоятельности и свободе; у них находят элементы деятельного характера, неутомимость, стремление в даль и ширь, прогресс во всех отношениях, а также стремление к исследованию и испытанию, упорство и склонность к сомнениям». Это ясно видно из истории наций, составляющих активное человечество, каковы: персы, арабы, греки, римляне и германцы. Эти народы иммигрируют или эмигрируют, разрушают государства и основывают новые; это смелые мореплаватели; у них существует свобода управления, элементом которой является постоянный прогресс, и теократия и тираны не имеют у них успеха, хотя эти нации и показывают склонность ко всему возвышенному и посвящают этому свои силы. Знание, исследование и сознательная вера заступают место слепой вере; наука и искусство имеют у них успех, и эти нации вызвали к жизни величайшие произведения. Дух этих наций находится в постоянном движении, то повышаясь, то понижаясь, но всегда стремится вперед. Родина их – умеренный пояс; оттуда они завоевали все прочие страны и утвердили над ними свое господство. В Ост-Индии, как и в Америке, на мысе Доброй Надежды, как и в полярном море и на экваторе – везде они имеют свои колонии: они посетили все пункты земной поверхности, до крайних точек полюсов, выдержали все климаты и отовсюду принесли домой сокровища. Пассивные человеческие расы, к которым принадлежат все прочие, кроме кавказской, довольствуются первыми результатами своих наблюдений и изобретений, охотно остаются на месте и не стремятся в даль. Они сохраняют устойчивость, не поощряя свободных форм в искусстве, в частных и общественных учреждениях. Активная раса – менее многочисленна и позже выступает на поле деятельности. Активные расы перенимают начатую пассивными народами культуру и развивают ее дальше. Они предоставляют, обыкновенно, собственно-земледельческие работы пассивным племенам, между тем как сами предпочитают умственные занятия, как воины, художники, мореплаватели, торговцы. [270. G. Klemm. Allegemeine Kulturgeschichte der Menscheit. S. 202-203.]

Гобино указал позднее, что расовый вопрос господствует над всеми прочими проблемами истории, и естественное неравенство рас, совокупность которых образует народ, объясняет всю цепь истории народов. Он различает сильные и слабые расы и пытается доказать, что все, что есть великого, благородного и плодотворного в человеческих творениях, науке, искусстве и цивилизации, все это исходит от одного пункта, развилось из одного и того же зародыша, выросло только из одной единой мысли и принадлежит одной единственной арийской семье, разветвления которой господствовали во всех цивилизованных странах земного шара.

Против этой теории антропологической основы политической культуры восстает Ратцель, защищающий воззрение, что пропасть между двумя группами человечества может быть по ширине и глубине своей совершенно независима от различия их одаренности. Это различие надо отодвинуть на второй план, а различие обстоятельств и развития – на первый. В доказательство он приводит, что есть народы, которые в течение тысячелетий остались без всяких изменений, на том же самом месте, язык которых, телесный организм, образ жизни и верования не испытали поверхностно никаких перемен. Тубу, или теда, народ троглодитов, описанные еще Геродотом, ведут по крайней мере две тысячи лет тот же самый образ жизни: «они и в настоящее время также богаты и также бедны, также мудры и также невежественны, как были тысячелетия назад. Каждое новое поколение имеет такую же историю, как и предшествующие поколения, и эта история повторяет все прежние истории. Они не сделали, как говорится, никаких шагов вперед. Между тем они всегда были одаренными, сильными, деятельными людьми, обладающими всеми добродетелями и недостатками. Они стоят перед нами как обломок прошлого времени. В этот период времени наш народ, вместе с другими родственными ему, может представить богатую историю. Мы накопили сокровища мудрости, знания, уменья и богатств. Мы вышли из сумрака лесов на историческую арену и в войне и мире сделали наше имя одним из почетнейших среди народов. Так ли сильно однако мы изменились? Больше ли мы превосходим крепостью тела и духа, добродетелями и способностями своих предков, нежели современные тубу своих? Можно сомневаться в этом. Самое большое различие заключается в том, что мы больше работали, больше приобрели, быстрее жили, но еще больше в том, что мы сохранили приобретенное и умели им пользоваться. Наше имущество больше, богаче жизнью и моложе. [271. Fr. Ratzel. Volkerkunde. 1894. S. 3.]

Что германцы «больше работали, больше приобрели и сохранили» – это ясно для всех, и это составляет продукт их высшей естественной одаренности. Их дух изобретений и предприимчивости, равно как их военный и организаторский талант, отличающий антропологически их расу от расы тедов, служит естественным источником их более высокого политического и культурного развития. В противоположность воззрению Ратцеля, должно поэтому, при обсуждении продуктивности народов, выдвинуть на первый план различие одаренности, и только на втором плане поставить различие обстоятельств.

3. Процесс образования государств

Начатки государственной жизни развиваются в орде, представляющей соединение многих семей одинакового происхождения. Тут нет никакой организованной общественной власти, выступающей с санкционированными правовыми требованиями, но хотя правительства еще не существует, тем не менее имеются налицо господство и подчинение, руководство и послушание, но настоящей власти и повиновения ею еще не образовалось. Социальные различия совпадают с естественными различиями. Частная и общественная жизнь, инициатива, законодательство и исполнительная власть не отделены друг от друга. Резкого разделения общества, семьи и государства еще не имеется.

Как в политических и духовных способностях, так и в экономическом обладании не существует еще никаких больших различий. Следствием этого является большое равенство общественных прав, которые едва можно отличить от семейных и частных. В орде существует мало частной собственности, поэтому отсутствуют грабеж, кража и применение карательного права. Внутренняя защита носит существенно личный характер семейной самопомощи. Самоуправление и народный суверенитет фактически представляют начатки, но только одни начатки, государственной жизни.

Как в семье господствует отец, так и в орде подобную роль играет старейший. Клемм обращает внимание на то обстоятельство, что всему человеческому роду свойственно почтение к старшим лицам, и все нации придают ценность совету старейшин – свойство, которое и по настоящее время сохранилось как действующее начало в государстве и церкви, в сенатах и церковных собраниях.

Орды многих племен, ведущих бродячий образ жизни в лесах, как сообщают, совсем не имеют вождей. Только временно, при известных обстоятельствах, во время странствований, при обороне и добывании пищевых средств, властью облекаются старейшие или опытнейшие, но влияние их и авторитет зависят все же только от доброй воли и добровольного повиновения членов орды.

Примитивная общественная связь обусловливается естественными инстинктами почтения и боязни, привычки и традиции. «Обычай – это закон для нас всех» (Геродот). Одебер сообщает о диких племенах Мадагаскара, что унаследованные ими законы строго соблюдаются, и каждый знает их и повинуется им. Преступления среди сочленов племени – как, например, грабеж, убийство и кража совсем не случаются. Эти люди не могут даже представить себе подобное деяние. [272. Verhandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. Bd. X, S. 479.]

Степные ведахи, как и все прочие настоящие члены этого племени, как рассказывают братья Сарасин, не имеют ни кастового устройства индусов, ни вообще карательной системы, так как они не признают над собою главы. Старший в обществе часто обладает, по-видимому, известным авторитетом. [273. Verhandlungen der Gesellschaft filr Erdkunde. 1983. S. 131.] Старость пользуется у ацтеков большим почтением. Индеец оказывает своим родителям, так же как и всем другим старым людям, нежную привязанность и выказывает им послушание и покорную вежливость. [274. Zeitschrift fur Sozialwissenschaften. Bd. II, S. 387.]

Внешние отношения орды влияют на возникновение более прочного или более слабого внутреннего строя. Как уже было указано раньше, война придает обществу политический характер. Если орда ведет войны, то общее нападение и необходимость общей защиты являются причиной возникновения господствующего центрального руководства. Столь же необходимо в войне и подчинение, как и мужество, так только оно делает возможным целесообразное совокупное действие. Военный авторитет представляет поэтому древнейшее выражение общественно-организованной власти.

Когда многие орды одного и того же происхождения соединяются путем естественного роста в один больший союз, то возникает племя. Орда занимает тогда подчиненное положение внутри общего союза; она становится родом (Sippe), gens, или кланом. Возвышающаяся над ордой политическая организация есть так называемое родовое управление (гентилыюе управление), через которое, как это уже доказано, прошли все народы, достигшие впоследствии более высокой государственной цивилизации.

В своей наиболее отчетливой форме родовое управление существовало в Северной Америке тогда, когда оно было открыто Морганом. Превосходные исследования Моргана над живым народом особенно ярко осветили сущность рода, так что получилась возможность лучше понять подобные же условия, существовавшие у греков, римлян, германцев и у многих диких и варварских племен, чем это было возможно раньше на основании недостаточных исторических и этнологических сообщений.

Ирокезский род (gens), по Моргану, состоял из собрания кровных родственников, которые носили одно общее родовое имя. Родственные роды образовали вместе фратрию; фратрии – одно племя, члены которого говорили на одном и том же диалекте; племена же составляли племенной союз, члены которого говорили на диалектах основного языка.

Род представлял военную и хозяйственную единицу, основанную на кровном родстве. С правовой точки зрения, он был политической единицей, такой же, какой была первоначально орда. Морган считает общественными правами и обязанностями: право избрания и низложения старшин и предводителей. Обязательство не вступать в брак внутри рода, право сонаследования собственности умерших сочленов, взаимная обязанность помощи, обороны и искупления обид, право давать своим сочленам имена, усыновлять чужих, общие религиозные празднества, общее кладбище, совещательное собрание членов рода.

Путем повторного деления рода возникла фратрия, которая выполняла большею частью только религиозные и общественные функции. Фратрии образовывали племена, которые носили свое собственное имя, говорили на особом диалекте, имели высшее управление и обладали областью, которую они занимали и защищали как свою собственность. Племя имело право торжественно утверждать или низлагать своих вождей и сахемов, избранных родами. У него существовал совет вождей, а в некоторых случаях был даже общий племенной вождь.

Посредством слияния племен образовывалась нация, но общая связь тут нигде не простиралась за пределы общего основного языка. Союз ирокезов, хотя и имел генеральный совет сахемов, который для всех союзных дел облечен был высшей властью, но не имел собственно высшего исполнительного ведомства, ни официального высшего главы. Так как опыт, однако, указал на необходимость высшего военного предводителя, эта должность была создана, и притом она носила двойной характер, т.е. выбирались двое для того, чтобы один мог уравновешивать влияние другого. Но относительно полномочия власти эти военные вожди были поставлены совершенно одинаково. [275. L. H. Morgan. Die Urgesellschaft. S. 109.]

Естественный рост рода и превращение его в племя, а племени – в нацию, и строящегося на кровном родстве внутренняя организация могут быть доказаны, в одинаковых формах, у индусов, греков, римлян, германцев, галлов и славян – таким образом, у всех индогерманских народов. Аттический народ был разделен первоначально на четыре филы (племени). Каждая фила имела три братства. Каждое братство распадалось на тридцать родов. Тезей ввел разделение народа на благородное сословие, крестьян и рабочих, и только Клисоен создал демократические общинные союзы. Тацит сообщает, что у германцев военный строй в сражении составляется по семьям и народностям, а Цезарь сообщает, что свевы распределились, сделавшись оседлыми, по родам и сродству. Русский «мир» соответствует генсу, [276. Автор ошибается: «мир» есть понятие и явление социально-правовое; род, gens, – естественное. Прим. перев.] а галльский клан существовал в Шотландии вплоть до новейшего времени.

С вырастанием племени в нацию возникает и государство в более тесном смысле этого слова, и именно посредством социальных факторов, которые имеют свое начало, во-первых, в изменении экономических способов производства, а затем – в военных отношениях наций между собой. Первый фактор ведет к территориальному характеру государства, второй – к одной центральной власти и авторитету, который постепенно переносит исполнительную законодательную и юридическую функцию из области семьи, рода и племени в сферу общественной власти. С государством возникает и королевство.

Земледелие и оседлость принуждают к захвату владений и к более тесному срастанию с землей. Они создают условия для развития ремесел и промыслов, которое было невозможно при беспокойной бродячей жизни охотников и пастухов. Индивидуализирование земельной собственности, контраст, возникающий между богатым и бедным, земельным собственником и рабочим, дифференцирование промыслов в городах, разложение домашнего хозяйства путем товарного производства – все эти экономические превращения создали противоположности интересов семей и отдельных индивидуумов, которые (т.е. интересы) разорвали кровные узы и переданные строения родовой организации и повели к новым социальным группировкам.

На место организации, покоящейся на личных кровных узах, выступила форма, основывающаяся на территориальной общности. Община, городской и сельский округ, уезд, кантон, провинция образуют градации этого деления. Причины образования общин лежат преимущественно в основании посадов и городов, которые сделались центрами более высокой власти и духовного образования. Выражения «Burger» и «Polis» указывают, что из этих местных центров выросла и развилась политическая культура цивилизованных государств.

Все эти противоположности и различия обостряются внешними отношениями наций. Охотники и пастухи – природные воины, так как тут хозяйственная и военная деятельность совпадают. «Весь народ», – говорит Маколей в своем предисловии к «Макиавелли», – представляет войско; весь год проходит в походах». Физический отбор в отношении способности сопротивления, храбрости, остроты органов чувств и телесной ловкости у таких племен очень строг и воспитывает в расе отличные военные качества.

С переходом к земледелию и промыслам наступают изменения в физических и духовных свойствах. Еще более, чем у земледельцев, убывает сила физического отбора у горожан. Селекционная ценность индивидуумов претерпевает изменения, и тогда выживают многие телесно и духовно малогодные индивидуумы, которые у охотников и пастухов неминуемо должны были бы погибнуть. «Мирные искусства» ослабляют военное чувство. Появляются наемные войска, чьи интересы и деяния никогда не могут быть равны интересам и производительности самого вооруженного народа, и не редко в истории народов угасание военных наклонностей было причиной падения и гибели государств.

Образ жизни и воинственные наклонности охотничьих и пастушеских племен делают их от природы пригодными к завоеваниям. Самые прочные государственные организации возникали повсюду там, где земледельческий и промышленный народ подчинялся одаренной охотничьей и пастушеской расам. В таких расах возникают великие завоеватели, которые – как говорит Страбон об Александре – двигаются только одним желанием «повелевать над всеми»; у них завоевание составляет высочайшую политическую добродетель, большую, нежели законодательство. Политическая история Китая, Египта, Мексики, греков, римлян и германцев, как и аристократических и деспотических государств внутренней Африки и Судана, представляет доказательство естественной и политической противоположности оседлых и бродячих племен, в чем Ратцель думает найти «закон истории», а Гумилович – «естественный закон образования государств». [277. L. Gumplowiz. Ueber das Naturgeselz der Staatenbildung, Tageblatt der 48. Versammlung deutscher Naturforscher. 1875. S. 282. – Rasse und Staat. 1875. – Der Rassenkampf. 1885.]

Завоеватели создают аристократическое военное сословие или усиливают уже существующее сословное расчленение путем расовых противоположностей, которые еще обостряют экономические расстояния и соревнования. Центральные власти удерживают первоначальный военный характер, так как внутри государства племенные и расовые противоположности продолжают действовать дальше в классовых соревнованиях. Борьба за общественные права, которую можно проследить в истории всех цивилизованных народов, имеет свои естественные причины именно в этом обстоятельстве.

Борьба внутри и борьба извне служат, таким образом, причиной возникновения государств. То один фактор перевешивает, то другой. Афинское государство вышло из классовой борьбы и окрепло вследствие внешней борьбы; спартанское государство образовалось преимущественно путем расовой борьбы. В Риме же действовали оба фактора. Россия обязана началами своего политического существования завоеванию ее варягами, которые ввели у нее более высокую культуру и политические учреждения Скандинавии. Испания создала свое политическое единство в борьбе с маврами, Франция – в борьбе с Англией. Германская империя [278. Средневековая Римско-Германская империя Карла Великого.] получила свое начало в племени франков, которое постепенно подчинило себе все прочие германские племена и соседние народы.

Для истории государств имеет большое значение, соединяются ли вместе для военных конфликтов и последующего затем поглощения племен и наций, которые должны слиться в одно общее государство, равноценные и однородные или неравноценные расовые элементы. Род государственного управления и внутренняя борьба зависят в большой степени от этих антропологических отношений, как уже раньше было показано относительно социальной истории сословий и каст.

Если подчиненные племена – члены одной и той же расы, то первоначальные правовые различия сглаживаются быстрее и легче, нежели при соединении разнорасовых племен. В последнем случае распределение общественных прав долго остается неравным. Такие государства в течение долгого времени бывают подвержены внутренним войнам, революциям и восстаниям. Если даже законным образом устанавливаются равные нрава и обязанности, то все же антропологические различия всегда обнаруживают свое влияние, приводя более одаренные расовые элементы к экономическому и духовному превосходству и вместе с этим – к действительным политическим привилегиям. Чем больше заключается сходства в наследственных свойствах племен, составляющих одно государство, тем цельнее язык и нравы, тем равномернее распределены права и тем сильнее национальное общее чувство, – словом, тем мощнее и демократичнее будет такой государственный организм.

4. Правовая история общественных властей

Со времени Аристотеля в учении о государстве установилось традиционное обыкновение делить различные формы проявления господства на монархию, аристократию и демократию. По внешности это разделение может иметь некоторые оправдания, но на самом деле в социальной жизни ни одна их этих форм не существовала в чистом виде, а всегда было только смешение разных форм, причем перевес был на стороне то одного индивидуума, то одной группы, то большой массы.

Законы и учреждения получили свое начало из общественного мнения, традиционных обычаев и личного превосходства определенных индивидуумов и семей. Пример и приказание вождей были самым первоначальным законом. Инстинктивное следование примеру, общественный выбор путем избрания и, наконец, преемство путем наследования должности от отца к сыну или племяннику составляют те три ступени, посредством которых индивидуумы, отправляющие общественные должности, приобретают свое общественное положение. Часто преемство путем наследования и преемство посредством избрания бывают так связаны одно с другим, что из одного определенного рода выбираются наиболее способные или такие, предки которых отличались личными качествами. Наследственность должности и тесно с нею связанная наследственность знания придают государственному развитию физиологическое основание, обладающее известным постоянством. Оно пробуждает, связывая с естественными инстинктами семейного эгоизма, новые общественные задачи и цели и таким образом превращается в биологическое орудие социального прогресса.

Продолжительное наследование в одной и той же семье ведет к появлению наследственной частной собственности и накоплению имущества в отдельных семьях. Богатство и связанное с ним общественное влияние, подчинение себе других в экономическом отношении или создание социальных различий посредством утонченного образа жизни – вот одна из важнейших причин, возвышающих достоинство вождя и превращающих его в безличное свойство одной семьи. Там же, где это достоинство сделалось наследственным, те же причины продолжают влиять на наследственное его сохранение. Это влияние экономических условий на право было уже хорошо известно Тациту, когда он говорил о свионах, что у них богатство имеет свое значение, и поэтому существует единодержавие, при котором нет ограничений и условной обязанности к повиновению (Germ. С. 44).

Селекционная ценность и селекционная форма предводительства различны, смотря по степени культурности племени. У охотничьих племен, где добывание пищи связано с большими трудностями и где разделение и направление действий необходимы для успеха предприятия – там физическая крепость, ловкость и мужество становятся селекционными ценностями предводительства.

Пастушеские племена предпочитают сеньорат как политическое устройство, причем старейший в роде или племени становится во главе всех. Именно эта патриархальная система господствовала у семитических номадов. Она выражается различными степенями власти, от простого предводительства до законченного деспотизма. Буркгард сообщает, например, об арабах, что к приказаниям шейха отнеслись бы с презрением, но его советов слушаются в тех случаях, когда он считается опытным человеком в общественных и частных делах. Когда шейх не оправдывает этих ожиданий своего племени, то он лишается своего достоинства и на его место избирается другой.

О катаэрнах Страбон рассказывает, что у них красота людей, лошадей и собак ставится очень высоко, и поэтому они всегда выбирают своим королем красивейшего человека (15-я книга). Древние эфиопы избирали королем, по словам того же самого писателя, таких людей, которые отличались красотой или знаниями в области скотоводства, а также мужеством или богатством (17-я книга).

Другое начало имеют жреческие государства, где религия и политика всегда нераздельно связаны между собой. Первоначально врачами и жрецами бывают колдуны, которые обладают действительной или мнимой властью над болезнью и демонами. Их боятся и уважают, и они часто приобретают большое влияние на вождей и на народные собрания посредством красноречия или всевозможных жертв и чудес, которые они совершают. О маори-сах рассказывают, например: «они в высокой степени суеверны и путем суеверия легко доходят до страстного возбуждения. Кто обладает ключом к этой страсти и умеет ею пользоваться, тот и будет господином». [279. Verhandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. Bd. VIII, S. 443.]

Внушение играет в политической психологии большую роль, не только у первобытных племен, но и в политической борьбе и руководительстве в цивилизованных государствах. Связь религиозных и политических организации, существующая даже в современных государствах, имеет свои начала в искусстве волшебства хитрых жрецов, которые в древнем Египте и Индии сумели подчинить себе даже военную касту. Еще и поныне папа предъявляет притязания быть царем царей.

Из предводительского сана развивается королевский сан, когда племена сливаются в одну нацию и завоевательные войны требуют верховного военного вождя, который после завоевания удерживает в своих руках власть и положение. «С усилением своего влияния в качестве военного вождя, пользующегося успехом, он приобретает влияние и как государственный глава» (Г. Спенсер). Королевский сан также первоначально является делом свободного избрания и становится наследственным сперва только в одном роде, а затем в особой семье. У германских народов избрание все более превращалось в простую формальность в тех случаях, когда умерший король оставлял сына, возраст которого и способности делали его подходящим преемником отца, или если он умел привлечь на сторону своей семьи влиятельные роды. [280. Е. Winkelmann. Geschichte der Angelsachsen. 1883. S. 100.]

С возникновением наследственных династий, кроме антропологического влияния, оказываемого составляющими государство расами на общественную жизнь, на сцену политической истории народов вступает еще новый и мощный физиологический фактор. Семейно-историческая генеалогия и престолонаследие династий то содействуют, то задерживают влияние на исторические судьбы народов. При этом особенно важно, применяется ли внутриродовой брак или скрещивание, есть ли вообще потомки, мужские или женские, рождаются ли одаренные или неодаренные, здоровые или болезненные дети, и, наконец, существует ли и в какой степени родство посредством браков с другими династическими родами. Из этих чисто физиологических причин могут возникать политические осложнения и влияния большой важности, обусловливающие то, будет ли развиваться государство постоянным образом, будет ли оно делиться или же останется единым, произойдет ли путем родства слияние государств, – будут ли возникать войны за наследство и вспыхивать революции.

Генеалогический закон, по которому руководящий род, будет ли он выдаваться своими политическими или духовными качествами, в третьем или четвертом поколении, в очень многих случаях подвергается физиологическому вымиранию или вырождается, можно проследить в истории всех династических родов. М.Шванн не без основания построил закон, согласно которому процесс собирания, умножения, высший расцвет сил, упадок и вымирание охватывают четыре или пять поколений; он подтверждает это многочисленными историческими примерами, указывая, что эти явления, именно в эпохи наиболее абсолютной власти, когда законы наследования и брака устанавливают политическую принадлежность наций, оказывали свое наибольшее влияние на ход политического развития. [281. М. Schwann. Eine Ratselfrage an die Historiker und Volkerpsychologen. Beilage zur Vossischen Zettung. 1900. № 43 und 44.]

Как и традиционное разделение форм правления на монархию, аристократию и демократию, можно доказать историческим путем установление Локком и Гоббсом деление общественной власти на исполнительскую, законодательную и судебную. Такое деление можно было проследить только в высокоразвитых государственных организмах, в современных республиках и конституционных монархиях, но и здесь оно никогда не выражалось в такой мере, чтобы можно было говорить о полном отделении их друг от друга. Законодательным корпусам иногда принадлежат и судебные функции, как высшей судебной инстанции, – например, сенату во Франции, палате лордов в Англии. Исполнительная власть обладает часто и законодательной силой, например, в административном порядке: в низшем полицейском суде и в военном сословном суде; так же как и судебной властью облекается дисциплинарный суд. С судебной властью соединяется и задача законодательства, так как путем решений судов законы впервые получают правовое практическое изъяснение и значение.

Первоначально эти три власти, как в своем действии, так и в личных своих носителях, были гораздо проще и теснее связаны друг с другом. Правосудие, например, часто совершается и применяется народными собраниями, либо в вождями этих собраний, либо их помощниками. Где центр тяжести общественной деятельности лежит в собраниях или в отдельных лицах, там юридическая, законодательная и исполнительная функции не отделены друг от друга.

Всякое государство представляет явление сложное, хотя, по внешности, в деспотиях имеют, по-видимому, силу только воля и веление одного человека. Но он связан не только общественным мнением и традицией, но еще более внутренними психологическими препятствиями, которые тяжелый служебный механизм противопоставляет всем изменениям и новшествам.

При вождях и королях большею частью существует совет старейших или так называемое благородное сословие, с совещательной или решающей силой, или народное собрание, будет ли оно пользоваться влиянием на законодательство непосредственно или через избранных представителей в парламенте.

Сравнительная правовая история народных представительств показывает, что во времена орд или родового управления существовало прямое законодательство через посредство народа. Существуют еще, однако, некоторые первобытные племена, например, в центральной Африке, с деспотическими формами правления, у которых веления вождей имеют силу закона. У народов германской расы, как их нам описывают Цезарь и Тацит, собрание вооруженных свободных граждан имело полномочие решать все дела племени – например, выбор герцогов, войну и мир. С переходом к оседлому земледелию и к основанию бургов народ лишился своего суверенитета, который перешел к благородному сословию и к князьям. Только у некоторых северных племен удержались остатки народной свободы. В среднеевропейских землях из народных собраний вышли государственные чины. Благородное сословие, дворянство и города и, только в немногих случаях, крестьяне, имели своих представителей, которые собирались в рейхстагах и ландтагах и рядом с королем оказывали большее или меньшее влияние на законодательство и управление.

Сословные собрания являются историческим исходным пунктом современных народных представительств. Современный парламент образовался впервые в Англии приблизительно в XIII веке, и вначале его задача была одобрять налоги и субсидии для войны. Только французская революция ввела представительство всего народа посредством выборов в форме национального собрания. Учреждение свободного, равного, активного и пассивного избирательного права перешло с того времени в управление большинства государств. Во вполне демократических странах, таких как Швейцария, к этому еще присоединились референдум и народная инициатива. Это означает, что каждое принятое парламентом решение должно быть предложено народу для баллотировки, а со стороны народа могут быть непосредственно вносимы в парламент предложения по своей инициативе. Это представляет возврат к родовой демократии, но только на более высокой ступени политического развития.

Известные социальные задачи требуют единой инициативы и исполнения, и ничто не может быть естественнее, как предоставление этих функций отдельным или многим политически одаренным лицам, которые вследствие своей даровитости одновременно удовлетворяют требованиям честолюбия, власти и ответственности. Положение, что всякий суверенитет исходит от народа, т.е. от массы, справедливо только условным образом. Каждая конституция, содействующая развитию, должна оставлять свободу и арену действия для политических гениев, которые, по собственному произволу и пользуясь полнотою власти, составляют планы и осуществляют их. Политическая история также указывает, что благодетельные перевороты и прогрессивное движение вперед вызывались столь же часто «незаконными» действиями отдельных великих людей, как и путем революций снизу.

Социальный естественный закон всех политически организованных обществ требует существования в какой-либо форме облеченных властью личностей, в лице которых, в интересах целого, сосредоточиваются сила и значение. Эта власть ответственна и притом в двояком смысле этого слова: ответственна перед народом и перед естественным порядком вещей. В первобытных условиях члены орды могут покинуть или низвергнуть своего вождя, если найдут его неподходящим для себя. Народные восстания против династий являются сильнейшим выражением такого народного суда. В конституционных странах хотя министр и считается ответственным, но короли никогда не чувствовали себя «законно» ответственными перед народом. Хотя они часто -путем присяги – связаны с управлением, но не существует закона или судебного учреждения, которому бы они были подчинены правовым образом в тех случаях, когда они нарушают законы конституции; что в этом обстоятельстве заключается естественная необходимость, подтверждается между прочим и тем фактом, что даже президенты современных республик и парламентские представители при исполнении своих обязанностей объявляются неподлежащими ответственности. В государственном управлении должна быть предусмотрена возможность возникновения препятствий свободе естественного развития и приняты меры к тому, чтобы она оставалась неприкосновенной и чтобы инициатива политических изменений и прогрессивного движения не была бы задержана законодательными рамками конституции.

Многочисленные общественные институты цивилизованных государств произошли из дифференцирования первоначально единых функций и ведомств. Только с появлением оседлости и городской культуры развился ряд административных должностей, которые можно различать как центральные и местные, высшие и низшие. К высшей исполнительной власти, воплощенной в лице короля, президента или «комитета общественного блага», присоединяются министерства с зависящими от них служебными классами, которые организуют и направляют экономические и духовные интересы народа, насколько они имеют вообще общественное значение. Так, школы, церковь, финансы, полиция, войско и прочие обладают своими ведомствами и служащими. Между тем как в феодальных государствах эти должности непосредственно связаны с наследственным владением, в либеральных государствах чиновники избираются или на основании определенного образовательного ценза и испытаний, либо прямо назначаются, либо же утверждаются высшими ведомствами.

Фискальная власть государства представляет одну из его главных сил. И она имеет свою историю социального развития. У охотничьих племен вождю принадлежит лучшая часть добычи. У земледельцев вожди получают подати натурой. Однако только в завоевательном государстве возникают налоги и дани. Для финансовых дел образуется, именно с введением денежного хозяйства, особое государственное хозяйство, которое имеет большое значение для жизнеспособности и силы государства. Его доходы и расходы имеют решающее значение в вопросах кредита и банкротства. Финансовая устойчивость приобретает все большее решающее значение для хозяйственных и военных действий, и посредством права одобрения или неодобрения бюджета народное представительство приобретает глубокое влияние на государственное управление.

Позади исполнительных ведомств стоит физическая сила. Лишь только исполнению закона противопоставляется сопротивление, как к ведомствам присоединяется полиция, чтобы в случае надобности посредством насилия устранить затруднения, которые препятствуют действительности государственных мероприятий. Если полиции недостаточно, то вступает в действие военная сила, в особенности когда возмущаются целые группы населения. Возникает состояние внутренней войны, и провозглашается военное положение. Такие события только подтверждают, что первоначально государственная власть и организация вышли из физического превосходства и военных деяний.

История военной организации народа находится в связи с развитием сословий и классов. В орде и племени каждый полноправный гражданин есть воин, и он является в народное собрание вооруженным. Всеобщая воинская повинность свободных граждан существовала уже в Афинах, в Риме и у германцев. Там она была даже привилегией политически полноправных граждан. Военные касты имелись в восточных государствах – в Индии, Египте, Вавилоне. В феодальных государствах существовало ленное войско, составленное из рыцарей и их свиты. В средние века появляются уже наемные войска. Военная деятельность перестает уже быть привилегией и становится промыслом. В современных государствах развилась повсюду, за исключением Англии, всеобщая воинская повинность, в форме ли постоянного войска или системы милиции, причем республики склонялись именно к последней форме, а монархии – к первой. Республика, в действительности, трудно соединима с постоянным войском. Колебания в общественной власти слишком легко переносятся на войско и подвергают таким образом опасности военную дисциплину.

Развитие правосудия отчасти тесно связано с развитием военной организации, так как оно должно разбирать внутренние столкновения и раздоры. Первоначально существуют личное самоуправство и карательное право семейного главы. Различие между гражданским правом и уголовным, образование правовых норм и общественных принудительных властей развивается только с оседлой жизнью. Но и в орде, и в племени имеются обычаи и обыкновения, следовать которым вынуждает общественное мнение и нарушение которых оно карает.

Самый первоначальный инстинкт, послуживший источником наказания, есть месть и защита. Кровавая месть при существовавших условиях представляла все-таки лучшее учреждение для ограждения безопасности и защиты жизни. Многие из ее вредных сторон исчезают, когда эта месть переходит в компенсацию посредством материального имущества. Больший прогресс достигается тогда, когда исполнение наказания переносится на общину или определенных лиц. У первобытных народов находят поразительное разнообразие судебных организаций. Правосудие выполняется то народным собранием, то вождем, то советом старейшин. В античном демократическом государстве, как, например, в Афинах, суд находился отчасти в народном собрании; собственно общинные судьи избирались по жребию. В феодальном государстве судейская должность, как и полицейская власть, связывалась с земельным владением. В абсолютистском государстве сам король назначал судей. Суд находился в зависимости от управления, и посредством так называемой кабинетной юстиции двери были настежь открыты всяким злоупотреблениям. Разделение судебной и административной власти, самостоятельность и несменяемость судей являются следствием только современного государственного развития. Процессуальное право, функции стряпчего и защитника мы находим в виде намека уже у примитивных народов. Но только греческое и в особенности римское право дали начало законным формам осуждения и наказания и передали их всем современным государствам.

Уголовное право надо рассматривать как орган социального отбора. Положим, оно вычеркивает одержимых антисоциальными тенденциями индивидуумов только тогда, когда оно, посредством смертной казни, лишения защиты законов, отдачи в рабство и пожизненного изолирования, исключает их из «расового процесса». Эти наказания, которые в примитивных и варварских государствах часто полагаются при незначительных проступках, подвергаются несколько большим ограничениям у цивилизованных народов, где на их место выступают временное лишение свободы, денежные и позорящие штрафы. Этим, однако, отбирающая и защищающая тенденция уголовного права очень понижается, на что указывает возрастание числа преступников-рецидивистов; а улучшенным еще никто не выходил из тюрьмы, в случае, если он принадлежит к выродившимся индивидуумам и от природы склонен к незаконным действиям. Те же, кто совершает проступок по неразумению и в аффекте, оставляют тюрьму физически надломленными или с печатью общественного позора, которая делает невозможным честное добывание средств к существованию и тогда именно настоящим образом гонит их на путь порока и преступления. Современная система наказания вполне обанкротилась. [282. Реформа уголовного права в смысле естественнонаучной и биологической точки зрения насчитывает между юристами только немногих приверженцев. Исключение составляют: A. Rozi. Die naturlichen Grundlagen des Strafsrechts. 1901. – Recht und Nalurwissenschaft, Annalen der Naturphilosophie. I. Rand. Ueber den Einfluss der Naturwissenschaft auf das Recht. Politisch-anthropologische. Revue. 1902. Далее: L. Kuhlenbeck. Das Strafrecht als Sociales Organ der Naturlichen Auslese, Politisch-anthropologische Revue. 1902. Признание уменьшенной вменяемости, реформа исполнения наказания, требование промежуточных убежищ между тюрьмой и домом для душевнобольных и т.д. защищаются научно почти исключительно антропологами и врачами, между тем как «классическая» школа юристов все еще держится воображаемой идеи «искупления».]

Общая правовая история общественных властей представляет непрестанный процесс дифференцирования и приспособления стремящихся вверх социальных и личных сил, к возрастающим политическим задачам возвышающейся нации. Поэтому отдельные части общественных учреждений должны быть рассматриваемы как социальные органы для сохранения и развития жизненных сил и жизненных благ. В отношении расы они должны представлять социальные механизмы естественного отбора, которые доставляют способным семьям и индивидуумам влиятельные положения, соответствующие им в силу их естественной одаренности. Ибо в государстве основанное на силе право есть социальное выражение физиологической и селекционной ценности. Все правовые порядки общественной жизни должны находить свою естественную санкцию в том, что они оказываются возможно более целесообразными орудиями в биологическом и культурном развитии рас.

глава девятая

АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ

ПОЛИТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

1. Антропологические свойства рас

Влияние, которое оказывает эволюционная теория на учение о политической истории народов, обнаруживается, с одной стороны, в эволюционистском понимании семейных форм, сословий и государств, а с другой – в доказательстве того, что процесс развития социальных и политических формаций есть биологическое явление, находящееся в услужении у физиологического подбора и интеллектуального развития человеческого рода. Однако естественнонаучное развитие народов и государств не исчерпывается этими двумя точками зрения, ибо люди, кроме своего общего биологического существования, имеют еще антропологический характер, который обнаруживается в физиологическом отношении и служит источником превосходства отдельных рас и личностей. В расе и гении освобождается своеобразный ряд специализированных естественных сил, которые мощно и творчески входят в общий биологический процесс истории народов.

Как Ламарк ставил на первый план внешние условия существования, считая их причинами развития, т.е. прогресса и регресса органических видов, так и многие другие исследователи, как Монтескье, Гердер, Бокль, пытались сделать географические отношения ответственными за расцвет и падение наций.

Без сомнения, борьба за существование животных зависит от экологических (okologische) условий, как назвал их Геккель, т.е. от предложенного природой количества и рода пищевых средств. Также и историк культуры не может не признать, что человеческий род следует рассматривать и определять в этом отношении как вид животных, и что над развитием человеческих рас господствует длинная и тяжелая борьба за средства существования, и поэтому климат, качество, форма и границы земной поверхности, как и экологические условия развития, должны быть приняты в соображение при обсуждении исторических факторов.

В тесном родстве с географической теорией истории находится экономическое учение Карла Маркса, проповедующее, что зависящие от географических состояний экономические отношения господствуют над ходом социальной, политической и духовной истории; что преобразования в способе питания, в орудиях и отношениях обмена вызывают соответствующие изменения в социальной структуре народов и параллельным образом преобразовывают духовную их деятельность и идеи.

Но как зоологи пришли к убеждению, что в органическом развитии видов действуют внутренние определенно направленные силы и закономерности, так и естествоиспытатели человеческого рода должны были все более убеждаться, что сам человек, его общая физиологическая природа и ее особое образование в расе и личности являются самостоятельными и своеобразными факторами исторического развития.

К. Маркс высказал тезис, что «история представляет непрестанный ряд превращений человеческой природы». Этот тезис несомненно ложен, в том смысле, к каком понимает его Маркс. Во-первых, внутри истории общечеловеческая натура остается неизменной в своих физиологических и психологических свойствах. Затем, на основании антропологических и культурно-исторических исследований можно вывести доказательство, что телесные и духовные различительные признаки отдельных человеческих рас, насколько мы в состоянии проследить историю назад, остаются неизмененными в главном и существенном. Своеобразность и степень интеллектуальной расовой одаренности остаются неизменными вопреки всем историческим превращениям. Расы -это факторы природы, которые должны быть введены в баланс исторических событий как данные причины и силы. Возникновение этих расовых способностей лежит по ту сторону истории в более тесном значении этого слова, о которой именно здесь идет речь. Эти способности возникли в доисторический органический ериод культурной истории, который нам разъяснили основательным образом Ламарк и Дарвин.

Несмотря на постоянство основных расовых различий, в истории все-таки как и культурно-историческое развитие связано причинно и закономерно со своеобразными физиологическими явлениями. Но превращение выполняется совершенно иначе, нежели это представлял себе Маркс, который полагал, что измененное внешнее экономическое положение вызывает в «головах» «людей» иное духовное отражение и таким путем изменяет человеческую природу. Ближе к правде стоит его дальнейшее определение, что хозяйственная классовая борьба между экономическими причинами и их идеологическими влияниями действует как посредствующий член социально-психологического процесса. Что это превращение должно понимать не просто социологически и психологически, а скорее оно основывается на физиологически-генеалогическом процессе, – для Маркса так и осталось невыясненным, хотя он и делает в этом направлении несколько, правда, смутных намеков, которых, впрочем, он не развивает дальше в своей теории истории, и они оне оказывают на нее влияния.

Что лежит в основании исторических изменений, так это – непрестанная перемена рас. Превращения в антропологическом строении общества. Физиологические превращения совершаются либо путем одностороннего положительного отбора с последующим внутригрупповым браком, посредством чего существующие от природы свойства расы или группы индивидуумов достигают особенно высокого отбора – либо посредством одностороннего отрицательного отбора, который органических носителей определенных особенностей и свойств выключает из расового процесса посредством эмиграции, бездетности, безбрачия, либо путем прямого искоренения или, наконец, посредством расовых примесей, которые могут влиять благоприятным или неблагоприятным образом на развитие физических и духовных признаков.

Разделение на сельское и городское население, эмиграция и колонизация, деление на касты и сословия не могут быть объяснены одними только чисто-социологическими, экономическими или географическими причинами, но являются первоначально процессом антропологического группового или индивидуального отбора, покоящегося на силе индивидуальных или расовых различий. Измененные жизненные условия в городе, колонии, в касте могут обратно воздействовать на антропологический тип в смысле ли прогрессивной вариации и унаследования или потому, что путем отбора составляются новые и отклоняющиеся свойства, или же наступают органические вырождения.

Мы оказались бы виновными в одностороннем преувеличении, если бы захотели рассматривать географические и обусловленные ими технические и экономические обстоятельства как не имеющие большого значения для политической и культурной истории. Вряд ли требуется поэтому опровергать с этой точки зрения тезис Гобино, который говорит, что «в прогрессе или в неподвижном состоянии народы независимы от тех мест, где они обитают». Почва, климат, фауна и флора, соседство других народов – вот важные внешние условия для политического и интеллектуального развития рас. Хотя в пределах исторического периода материальные причины никоим образом не могут существенно изменить естественные расовые предрасположения, необходимые для развития и расцвета дарований.

Климат оказывает важное влияние на физическую и духовную продуктивность расы. Солнечный свет производит настроение, более исполненное надежд, более бодрое и более радостное. Сильная жара и сильный холод производят парализующее действие, что обусловливает вялый характер собственно тропических обитателей и неспособность крайнего севера к созданию более высокой культуры. В тропических странах только горные страны составляют исключение. Только умеренный климат представил доказательства способности к произведению более высокой и все более развивающейся культуры, ибо он понуждает человека к неутомимой деятельности, между тем как жаркий с одной стороны усыпляет его деятельность, а с другой – доставляет ему все без труда; холодный же климат понижает всякую деятельность и приводит ее к самым примитивным формам. [283. R. Werner. Klima und Charakter. DeutschOstafrikanische Zeitiuig. 1902. № 29.]

Как мало, однако, можно считать всеобще действующим законом такое прямое отношение между расой и ее характером, указывает приводимый Кирхгофом пример ацтеков, предостерегающий от слишком поспешного вывода, что настроение духа народов является непосредственным отражением окружающей их среды. Ибо потомки ацтеков «под лазуревым сияющим небом Мексики, среди ландшафта, который, вплоть до величественных исполинских вулканов с их снежными вершинами, выглядит несравненно прекраснее, нежели местность у подножия Везувия или Этны, поражали меланхолией, которая у них, как у большинства индейских племен, запечатлена на лице как расовое наследие». С другой стороны, эскимосы, в бедных светом, холодных северных областях, обнаруживают сердечно-веселое расположение духа, которое надо отнести к последствиям естественного отбора. «Только исключительно одаренные ясностью духа люди оставались в живых при своем случайном появлении в тех северных широтах; на основании известной наследственности темперамента они передавали эту, ничем не подавляемую, веселость дальнейшим поколениям, у которых этот драгоценный дар охраняется, хотя лишь в немногих тысячах сердец, тем, что каждому случайно подверженному к унынию неминуемо произносится смертный приговор самой природой». [284. Mensch und Erde. Skizzen von den Wechselbeziehungen zwischen beiden. 1901.]

Плодородные долины больших рек, удобный для мореплавания морской берег, богатство почвы минералами, именно бронзой, железом и каменным углем, – вот необходимые средства к развитию более высокой культуры. Но чтобы эти средства были найдены и целесообразно использованы, для этого нужны энергия и интеллект, которыми расы обладают от природы в неодинаковой степени. Энергичная интеллигентная и стремящаяся вперед раса сама ищет для себя эти средства и завоевывает страны, которые необходимы для ее развития. Одного взгляда на историю населений достаточно, чтобы убедиться в том, что лучшие расы достигали необходимых для развития своих врожденных побуждений и выполнения своих задач внешних естественных условия посредством странствований и завоеваний, если эти условия не существовали в первоначальных их местожительствах. Аделунг замечает, например, что готы на берегах Черного и Каспийского морей, со своею дикою храбростью, были в течение многих веков в тягость всем своим соседям и при этом всегда пытались проникать в лучшие земли. Вся история странствований человеческих рас, в которой так называемое «переселение народов» представляет все же только один, хотя и важный, эпизод, показывает, что отыскивание и завоевывание подходящих местожительств являются результатом антропологических свойств и качеств.

Уже раньше было обстоятельно указано, что физическая организация человека, в противоположность животному, обладает своеобразными и целесообразными свойствами и качествами, благодаря которым человек становится творцом и носителем экономических и интеллектуальных функций и может на этом основании создать организацию семей и государства. Кроме этого физического видового характера, имеются еще специальные антропологические свойства отдельных рас, физиологическая расовая энергия, которая дифференцирует экономические и интеллектуальные продукты. Таким образом мы неизбежно приходим к убеждению, что политические и духовные деяния рас составляют продукт их физической организации, инстинктов и способностей, согласно тому общему естественному закону, который Р.Лейкарт формулирует так: продуктивность какого-либо существа неразлучно связана со строением его тела, с его величиной, формой и его свойствами». [285. R. Leufkart. Ueber den Poymorphismus der Individuen. 1851. S. 8.]

Физическая организация рас представляет не что иное, как видимый покров их душевного дарования. Связь между телом и духом очень сложная и соединена с функциями целого организма. Если с одной стороны мы имеем размеры тела и форму и пропорциональность членов, то с другой – преобладание головы над остальным телом, черепа – над лицевою частью указывает на более высокую интеллектуальную даровитость человека. Череп, однако, считается только драгоценным сосудом, заключающим в себе еще более драгоценный орган, от которого зависит на первом плане продуктивность рас, семей и индивидуумов, вместе с их потомством, – человеческий мозг, который Риль называет «высочайшим расцветом творения» и «местом рождения истории».

Независимо от морфологического строения организма, не маловажную роль играют и чисто физиологические свойства, как плодовитость, долговечность, половая зрелость и способность к акклиматизации.

Трудно сказать, насколько различна плодовитость отдельных рас. Весьма вероятно, что она у всего человеческого вида весьма равномерна, и различия вызываются только социальными и психологическими факторами. Без сомнения, многое указывает на то, что у первобытных народов рождается меньше детей, нежели у цивилизованных. Расовые скрещивания, алкоголизм, болезни могут патологически понижать плодовитость. В других же случаях большею частью умышленные и искусственные причины задерживают увеличение населения.

Как бы то ни было, но фактическое умножение имеет значительное влияние на политическую и культурную силу расы. Все возвышающиеся расы отличаются сильным размножением. Последнее создает не только больше людей, но и более многочисленные новые вариации, и вместе с этим одновременно порождает и новые потребности и побуждения к развитию, ибо и для человеческих рас имеет силу то, что Дарвин выставил как общий естественный закон органического мира, «что те виды, которые всего богаче индивидуумами, имеют больше шансов произвести выгодные для себя изменения в пределах данного периода».

Продолжительность жизни, независимо от индивидуальных различий, неодинакова у отдельных рас. Согласно обширным статистическим исследованиям, средняя продолжительность жизни в умеренном поясе длиннее, нежели в тропическом и подтропическом климате. Так, из 1000 лиц доживают до 60 лет в среднем 77 лиц в Германии, Англии, Голландии, 84 – в Дании, 88- в Швеции, свыше 80 – в Норвегии. Известно также, что у цветных рас средняя продолжительность жизни много меньше, чем у белых. Как ни высоко можно ценить вредное или благоприятное влияние климата на продолжительность жизни, однако надо при этом принимать в расчет и расовую энергию. Народное мнение гласит, что среди стариков в Германии гораздо чаще можно встретить голубоглазых людей, нежели среди молодых. Объяснение этому явлению можно найти в Италии, где мне постоянно приходилось замечать, что очень старые люди имеют голубые глаза, т.е., другими словами, у них обнаруживаются несомненные признаки германской расы, унаследованные ими от своих предков, готов, лангобардов и норманнов.

С врожденной расовой энергией может находиться в причинной связи и другое свойство, а именно: боле позднее или более раннее развитие половой зрелости. Тот общеизвестный факт, что брюнеты стареют раньше, нежели блондины, объясняется тем, что первые созревают раньше вторых в половом отношении. Половая зрелость наступает в еще более раннем возрасте у цветных рас. Если принять в соображение, что половая зрелость теснейшим образом связана с развитием духовных способностей, что существует физиологическое соотношение между мозгом и зародышевыми железами, то становится понятным, что рост интеллекта органически задерживается раннею половою зрелостью, на что уже настойчиво указывал Герберт Спенсер. По словам Джанстона, негры в юности часто бывают гораздо живее, нежели взрослые индивидуумы их расы. По мнению этого автора, быть может, слишком сильное сосредоточивание энергии на половой жизни служит основанием для приостановки духовных функций после наступления половой зрелости. [286. В. Hagen. Zur Rassenkunde der Neger. Die Umschau. VI, 46.] То, что в Северной Америке негритянские дети достигают таких же успехов, как и дети белых, и часто даже перегоняют этих последних, не имеет все-таки никакой доказательной силы в пользу одинаково высокого происхождения негритянской расы. То же самое различие обнаруживается и у обоих полов белой расы. Мальчики гораздо дольше остаются «тупыми», нежели их однолетки-девочки, которые вследствие более ранней половой зрелости гораздо живее и интеллигентнее, между тем как впоследствии они отстают в интеллекте и обгоняются мальчиками, – различие, которое замечается и в области телесного роста и развития.

Способность акклиматизирования у отдельных рас бывает очень различна. Блондин не может селиться под тропиками; еще менее может он при этом переносить тяжелые и продолжительные физические усилия. Только после того, как он подвергнется смешению и будет постоянно получать подкрепление, он может держаться в тропиках. [287. F. Hueppe. Akklimatisation oder Hygiene in den Tropen. Prager Med. Wochenschrift. XXVII, № 31.] Негр подвергается на севере легочным заболеваниям. Лучшею акклиматизационною способностью обладают китайцы, семиты и цыгане – следовательно, расы, обладающие средней пигментацией.

Несомненный факт, что градациям в интеллектуальной даровитости рас, негров, индейцев, монголов, средиземных народов, северных европейцев соответствует и параллельное уменьшение содержания пигмента, и что среди кавказских племен самая светлая раса в то же время – и самая даровитая и благородная. В высшей степени вероятно, что эта порода людей в северных областях, в ледниковый период, в суровых усилиях и борьбе за существование приобрела ослабление пигментного содержания – органическое изменение, которое совершилось одновременно с усовершенствованием телесной и духовной организации, так что более светлая окраска является косвенным и побочным признаком высокого интеллектуального превосходства.

Как ни много доказательств и соображений говорят в пользу того, что светлокожие, белокурые и голубоглазые люди происходят все от одной прародительской расы и что светлые элементы, которые наблюдаются среди более темных племен, должны быть сведены к первобытным смешениям крови, однако этим еще не исключается возможность и другого объяснения таких случаев, которые могут рассматриваться как параллельные вариации. Белокурая германоидная прародительская раса произошла несомненно путем теллурического и климатического отбора, но тут могли действовать еще и другие причины, которые препятствуют отложению красящего вещества. Альбинизм и красноволосость наблюдаются у всех темных рас, даже у негров и индейцев, и вполне возможно, что более слабый альбинизм, который нет надобности рассматривать непременно как патологическое явление, наступает по неизвестным причинам у более многочисленных индивидуумов и затем распространяется посредством внутригруппового брака и унаследования. Многое говорит в пользу предположения, что большая часть белокурых евреев произошла не из примеси крови северных племен, а из собственной вариации расы.

Размер тела не может служить прямым масштабом более высокой расовой одаренности. Из сравнения различных размеров тела разных рас Герберт Спенсер выводит заключение, что «вряд ли можно утверждать, будто существует какое-либо прямое отношение между социальным состоянием и размерами организма». При всем том выдающийся рост и главным образом быстрота и крепость ног могут в борьбе рас содействовать, при прочих равных условиях, победе «крепконогих рас». Германцы отличались величиной роста и крепостью тела и поэтому были особенно страшны своим противникам.

Что размер тела и известное социальное положение бывают связаны между собой причинным образом, можно видеть уже из того, что военное сословие и теперь еще набирается из более крупных индивидуумов, а также что высшие слои общества обладают большим ростом, и как указывают школьно-статистические исследования Матиегка и других, у более одаренных детей чаще встречается больший рост. [288. Mitteilungen der Anthropologischen Gesellschaft in Wein. Bd. XXVIII, S. 122 ff. Ueber die Beziehungen zwischen Korperbeschaffenheit und geistiger Tatigkeit Schulkindern.]

Кроме размеров тела, пропорциональность костей и мускулов обусловливает, с одной стороны, военную, боевую силу, а с другой – индустриальную, рабочую силу расы и покоящееся на ней национальное богатство. Многие примитивные расы не способны к длительному и регулярному физическому труду, хотя тут могут действовать, пожалуй, в большей степени психологические, нежели физиологические причины. Однако это факт, что в горных рудниках Центральной Америки негры оставались и продолжали работать, между тем как индейцы погибали. Антропометрические исследования силы мускульного давления и силы подъема тяжести у различных рас не привели до настоящего времени к положительным результатам.

Окружность черепа и величина мозга представляют внешние признаки большей или меньшей духовной одаренности. В общем окружность черепа уменьшается, идя от европейской расы к монголам, индейцам, малайцам, неграм и австралийцам. Однако окружность черепа не есть абсолютное мерило духовных способностей. «В каждой расе, – пишет Е.Хушке, – бывают большие и маленькие черепа; из одной только величины нельзя заключать ни о большем мозге, ни о несовершенном духе. Однако у лучших рас величина в среднем прибывает, и высокие цифры встречаются здесь чаще, а самые высокие только здесь и можно найти». [289. E. Huschke. Schadel, Gehirn und Seele des Menschen und der Tiere. 1854. S. 23.] Этот взгляд подтверждается Лебоном, который нашел емкость черепа в 1700-1800 у 6,5 процентов, 1800-1900 – у 5,2 процентов современных парижан, но ни одного подобного случая – у древних египтян, негров и австралийцев. Обратно, он определил 7,4 процента от 1200-1300 у негров и 45 процентов у австралийцев. [290. Revue d'Anthropologie. 1879. P. 71.] Матиегка нашел, что окружность головы у более способных и благонравных детей обнаруживает часто большую меру, чем у неодаренных и малоспособных.

Северно-европейская раса характеризуется длинноголовостью. В этом хотели признать выражение более высокой даровитости. Против этого было замечено, что и негры, и австралийцы явственно длинноголовы, но отнюдь не обнаруживают выдающегося ума. Между тем как эти расы имеют долихоцефалию, выраженную только в затылочной части головы, германец имеет одновременно с этим и высокий и широкий лоб, и надглазные дуги у него сильно выдаются. «Германец, – как выражается Гратиоле, – это homo frontalis». Германский череп отличается от негрского большею окружностью, затем – узким, большим носом, ортогнатизмом и выдающимся подбородком: все это морфологические признаки, указывающие на более высокую психофизическую организацию.

Говорят о «крупном носе» и считают последний отличительным знаком большой мыслительной способности. В действительности, изучение портретов и бюстов великих людей показывает, что они почти сплошь имели большой, узкий нос, большею частью изогнутый на подобие орлиного клюва. Это обстоятельство находит свое объяснение в том, что не нос сам по себе имеет какое-либо отношение к более высокой даровитости, но что мы видим здесь пред собой признаки высшей расы, германской, в противоположность монголоидной – «альпийской», маленький, приплюснутый нос который указывает на низший тип. На той же самой антропологической противоположности основывается и представление об узкой «аристократической» руке и «голубой крови».

Закономерного отношения формы черепа к размерам тела, которое было бы действительным вообще, не существует. Патагонцы, принадлежащие к самым рослым людям, явственно брахицефальны, между тем как карликовые племена Африки долихоцефальны. Однако комбинация фронтально-длинночерепной, большой головы с выдающейся величиной тела должна быть несомненно рассматриваема как признак боле высокой биологической энергии.

Череп – это слепок с величины и формы мозга, являющегося решающим фактором в антропологическом снабжении организма. «Судьба человеческого рода, – говорит Хушке, – тесно связана 65-70 кубическими дюймами мозговой массы, и история человечества внесена в эту массу как в большую книгу, полную гиероглифических знаков». Между тем вес мозговой массы имеет лишь относительное значение, которое является решающим для ее продуктивности. Внешняя форма имеет значение в том отношении, что развитие боковых долей задней части головы и развитие лба означают в то же время и физиологическое различие. Судя по данным физиологического исследования, боковые доли по всей вероятности управляют главным образом двигательной и чувствительной сферой, между тем как в задней части головы сосредоточена деятельность органов чувств, а в лобной части – в особенности, высшие интеллектуальные функции. Постепенный ход развития от собаки до обезьяны, австралийца, негра и, наконец, арийского человека указывает в особенности на непрестанный рост лобной области. У преступников и, вероятно, у помешанных передний мозг бывает меньше, тогда как у великих и замечательных мыслителей он отличается своим развитием. Если весь мозговой корковый слой следует рассматривать как субстрат психической деятельности и если с его ростом увеличивается постепенно и сила ума, то все же, главным образом, это касается лобной области, которая увеличивается при этом больше других и подтверждает этим свое физиологическое преобладание в более сложных духовных усилиях. [291. P. Nacke. Archiv fur Kriminalanthropologie. VIII, S. 213.]

На основании чисто-морфологических и физиологических соображений мы должны поэтому придти к заключению, что великорослый, с большим черепом человек, с фронтальной долихоцефалией и светлым пигментированием, – следовательно, северно-европейская раса – будет самым совершенным представителем человеческого рода и высшим продуктом органического развития.

Самую большую долихоцефалию, а именно затылочного рода, находим мы у самых низших рас. Подобный мозг физиологически отличается непостоянством, ветренностью и возбудимостью – путем мгновенных аффектов и чувственных впечатлений. Ему недостает высших интеллектуальных побуждений и задерживающих моментов, которые порождают обширные идеи и сдержанность в поступках. Явственно выраженная брахицефалия, напротив, сопровождается склонностью к упорству, постоянству и прилежанию, что давно уже было подмечено френологами. Первые черты характера преимущественно свойственны черным расам человечества; вторые же составляют отличие монгольской расы и альпийского типа в Средней Европе. Продолговатая форма черепа светлых рас с преобладающим развитием лба и с средней шириной представляет средний характер и образует гармонический орган для всестороннего развития настоящей цивилизации.

Внутри светлоокрашенных долихоцефальных рас северно-европейская раса отличается особенно выдающейся способностью к культуре. Значительнейшие гении человечества были представителями этой расы или же помесями с нею, у которых в жилах преобладала германская кровь. Замечательнейшие люди новейшей умственной истории были большей частью чистокровные германцы, как Дюрер, Леонардо да Винчи, Галилей, Рембрандт, Рубенс, Ван-Дейк, Вольтер, Кант, Вагнер. Другие обнаруживают примеси смуглой расы, причем последние выражаются в более темном пигментировании или реже – в расширении черепа, у Данте, Рафаэль, Микель-Анджело, Шекспир, Лютер, Гёте, Бетховен.

Германские «варвары» показали себя, когда они появились в истории, чрезвычайно способными к музыке и поэзии. Что они обладали и способностью к пластическому искусству – подтверждает Л.Вильзер в своем сочинении «о германском стиле и германском искусстве» (1899). Как уже прежде было упомянуто, Леонардо, Канова, Торвальдсен и многие другие скульпторы Франции и Италии были чистыми германцами, и поэтому гипотеза, что только примесь смуглой расы придала художественному гению широкий размах эстетического вдохновения, в сущности не вполне обоснована.

Такие случаи скрещивания германской и альпийской рас, где длина черепа или по крайней мере лобная область сохраняют свой германский характер, являются, по-видимому, наиболее счастливыми помесями, так как расширение черепа содействует в то же время и увеличению общей массы мозга, вследствие чего может внести спокойствие и постоянство в бурный, стремящийся вперед темперамент германского духа. Расширение черепа, быть может, и содействует учености, но отнюдь не гениальности. Ибо Данте, Рафаэль, Лютер и т.д. – гении не потому, что они представляют помесь, но вопреки этому. Их гениальное предрасположение есть наследие германской расы.

Расширение германского черепа путем смешения с альпийской расой приводит, на основании многих статистических исследований, к представлению, будто брахицефалы имеют большую черепную окружность, нежели германские долихоцефалы. Но так как последние обладают большей черепной окружностью, нежели чисто расовый альпийский тип, то тут, по всей вероятности, мы имеем дело с «эврицефальными» элементами.

Наконец, в массе и внутренней структуре ганглиозных клеток и нервных волокон лежит последний физиологический фактор, который обусловливает различия в семейных и индивидуальных дарованиях и тем обусловливает создаваемый руководящими расами и индивидуумами прогресс более высокой цивилизации и образования. Тут мы останавливаемся в изумлении пред глубочайшими тайнами органического творчества. Становится вполне понятным, что Гердер, при созерцании этой связи, мог воскликнуть: «Великая матерь Природа, с какими мелочами связала ты судьбу нашего рода! С измененной формой человеческой головы и мозга, с маленькими изменениями в строении организации и нервов, которые вызывает климат, род племени и обычай, изменяется также участь мира, вся сумма того, что повсюду на земле творит человечество и от чего оно страдает!»

Однако нам не подобает спорить с природой и предлагать великой матери наш разум как наставника – той природе, которая в удивительной архитектуре человеческих зародышевых и мозговых клеток создала высочайшее органическое произведение искусства и глубоко обоснованный источник всякого духовного развития. Человеческая история есть частица и расцвет великого органического развития, которое совершается на земной поверхности. Природа, выполняющая, в своем саморазвитии и саморегулировании, с самыми малыми средствами самые величественные произведения, только антропоцентрическому взгляду может казаться расточительной и произвольной. Исторический же биолог, заглядывающий вглубь, узнает в этих мелочах и случайностях, концентрирующиеся в мельчайших центрах сил органические факторы, указывающие на совместную и связную деятельность всей природы, в которой все отдельные и особые явления размещены в известном порядке, в причинной необходимости, а высочайшие творения и откровения гениев являются вполне целесообразными.

2. Социальные действия внутригруппового размножения и смешения

Расовое чувство есть естественный инстинкт, который предохраняет животных в свободном природном состоянии от смешения с чужой кровью. Скрещивания между вариациями хотя и бывают, но они очень редки. Как показали Вагнер и Романее, пространственное и половое разобщение являются необходимым фактором в деле возникновения и сохранения видов. По словам Дарвина, высшие животные часто обнаруживают явственно выраженное отвращение к половому общению даже с такими индивидуумами, у которых замечется легкое уклонение от расового типа. Нечто подобное наблюдалось даже у бабочек. Расовое чувство бывает либо приобретенным, либо врожденным. Л.Платэ пишет об этом:

«Относительно птиц и млекопитающих можно предположить, что образ или запах родителей, а также родных индивидуумов другого пола, запечатлевается у молодых животных и удерживается у них посредством памяти. У большинства животных, однако, такое объяснение не допустимо, ибо молодые животные никогда не видели своих родителей или братьев и сестер. Расовое чувство либо возникает вместе с морфологическими различиями, – тогда разновидность остается сохраненной; либо это чувство не возникает – тогда начинающаяся дивергенция (расхождение) снова исчезает. Развитие расового чувства есть conditio sine qua non дивергенции, и поэтому оно всегда существует вместе с нею в природе». [292. L. Plate. Die Bedeutung und Tragweite des darwinistischen Selektionsprinzipes. 1899. S. 136.]

Что имеет силу для животных, то важно и для первобытных племен и рас людей, которые большею частью отличаются сильным расовым чувством, враждой, обнаруживающейся вовне, и враждой, направленной внутрь, гордостью собственным происхождением и презрением к чужим. Среди соплеменников ложь, кража, убийство вообще неизвестны или являются только исключением, и достойно замечания также, что каннибалы почти никогда не имеют обыкновения пожирать своих собственных соплеменников.

Египтяне верили, что они – древнейший народ на земле (Геродот, II. 1). Они считали справедливым обходиться хорошо со своими согражданами и дурно с чужими. Они называли варварами всех, не говоривших на их языке; сами же они считали себя не только за особую человеческую расу, но за «человеческую расу по преимуществу». [293. Archiv fur Anthropologie. Bd. XVIII. S. 339.] Евреи имели о себе высокое мнение и гордо считали себя избранным народом во всем божественном мировом управлении. Между тем как этот народ в древнейшие времена был склонен к смешениям с соседями, позднее у него тем сильнее развивался обычай внутриплеменного брака, чем более он углублялся в сознание своей национальной и религиозной миссии. «Сами греки крайне тщательно оберегали себя от смешения своей расы с чужою кровью. И известно, что этот народ вообще, пелопонезцы же и из них аркадийцы – в особенности, ревниво блюли сохранение своей национальности и даже ни разу не позволяли продать раба за границы своего отечества». [294. J. Ph. Fallmeraer. Geschichte der Halbinsel Morea wahrend des Mittelalters. S. 91.] У римлян до позднейшего императорского периода брак с чужеплеменными рабами большею частью запрещался. Еще при Валенти-ниане и Валенте брак с варваркой карался смертью.

Германцы во времена Тацита были чистой расой, которая не смешалась ни с туземцами, ни с чужими поселенцами и пришельцами. Треверы и нервнийцы усердно выражали притязания на честь германского происхождения, как будто «благородство крови» отделяло их от всякого сходства со слабыми галлами. За древнейшее и благороднейшее племя свевов выдавали себя семб-роны (Germ. С. 39).

У саксов неравные браки с принадлежащими к чужой расе рабами запрещались под страхом смертной казни, также и рипу-арскими, лангобардскими законами. В вестготских законах брак между лицами различных сословий, и в особенности союз с крепостными, запрещался на том основании, что из таких браков происходит только несимметрическое и уродливое потомство. Как сообщают Адам Бременский и фульдский монах Рудольф, древние германцы потому так настойчиво требовали запрещения неравных браков, что хотели сохранить неизмененными размеры своего тела и цвет своих волос, – вообще благородство своего рода. [295. J. G. A. Wirth. Die Geschichte der Deutschen. 1842. Bd. I, S. 53.]

У германцев для законного брака вообще необходимо было равенство происхождения. По Адаму Бременскому, этот обычай исполнялся у северных германцев еще в XI веке, так что благородный вступал в брак только с девушкой благородного сословия, свободный – с девушкой из сословия свободных людей, а вольноотпущенный и раб – только с девушкой из своей среды. Еще по брачным законам Карла Великого, свободному и даже благородному, в случае его вступления даже во внебрачную связь с несвободной женщиной, без предварительного выкупа ее или отпущения на свободу, – грозило телесное наказание.

Чем более развивается интеллект, тем расовое чувство более становится расовым сознанием, социальным обычаем, который передается по традиции и подчиняется стремлению к учению и учености. Вследствие своего интеллектуального характера это чувство может лишь тогда оставаться прочным и образовывать длительную связь, когда оно содействует физиологическому и морфологическому основанию и повинуется врожденному инстинкту или же связывает себя с тем, который отвечает чувству соплеменников.

Пока недостает этих физических оснований, и именно общности брака, [296. Т.е. в смысле однородности, общности происхождения. Прим. перев.] все старания внушить или вдолбить индивидуумам негрской или китайской расы немецкое национальное сознание, будут всегда тщетны. Евреи только отчасти сумели приспособиться к чувствованию других народов и большею частью только посредством примеси другой крови, ибо в основании расового сознания лежит всегда расовое чувство, в основании же последнего – сама физическая форма расы, так что крепость или слабость этого сознания зависит от чистоты или смешения расовой крови.

По учению зоологов, расовое чувство есть действующая отбирающим образом сила. Оно ведет к социальной и половой замкнутости вовне и к чистому отбору крови внутри. Только таким образом могут своеобразные характерные качества тела, темперамента и одаренности быть отобраны в более высокий тип и сохраниться. Такой внутрирасовый брак никогда не может влиять вредно, так как при большем числе индивидуумов длительное внутригрупповое размножение в кругу теснейшего родства почти исключается, и большинство рас в своем развитии стремится к тому, чтобы в обычаях и брачных законах по возможности избегать более тесного семейного и родового брака.

Германцы до Карла Великого держались внутриплеменного брака. Только этим объясняется то обстоятельство, что отдельные племена, также без смешений, обнаруживают бросающиеся в глаза различия, преимущественно в своем темпераменте. Они не все в одинаковой степени были воинственными и склонными к странствованиям, и в духовном отношении, по-видимому, особенно высоко были одарены готы.

Расовое чувство есть политически-действующая сила. Расовая гордость внушает силу и мужество сопротивляться чужим и врагам и подчинять их себе. Отсюда ведут свое происхождение право и торжество победителя над побежденными. «Мы – того мнения, – говорили афинские посланные милосцам, – что люди, на основании своего неопровержимого опыта и в силу естественной необходимости, должны повелевать теми, которых они превосходят силой. Мы действуем согласно этому закону. Не мы первые указали на него и не мы первые, со времени его существования, начали применять его, но мы нашли его уже готовым и передадим его и нашим отдаленнейшим потомкам. Да мы уверены, что вы сами и всякий другой, кто увидел бы себя в обладании такой силой, какой мы обладаем, поступил бы точно также» (Фукидид. V, 105).

Где сталкивались разные расы – и путем превосходства военной силы и организаторской способности они образовали государственное общение – там воинственная и победоносная раса всегда пыталась прочно сохранить естественное чувство расовой гордости – выражением которой и являлась аристократия – и путем учреждения привилегий в общественной и половой жизни защитить себя против подчиненного народа. В интересах социального расового отбора были учреждены правовые, никогда непереступаемые рамки между владельцами и народом, имеющие целью укреплять чистые расовые свойства и путем накопляющего и прогрессирующего унаследования развивать политические преимущества «руководящих каст». Индусы, греки, римляне, германцы, все разветвления светлой расы, в свои начальные периоды и в периоды своего расцвета строго блюли расовую чистоту.

Но такое состояние не может долго существовать в сложном общественном союзе. Только там, где длится внутреннее военное состояние, направленное против покоренных рас, как у спартиатов, или где имеет место строгая кастовая замкнутость, как у индусов, преимущества и власть аристократии могут, на основании благородной крови, держаться более продолжительное время. Там же, где эти рамки не так строго проведены, где измененный экономический процесс производства приводит к социальному смешению и выскочки принимаются в круг благородных сословий или где женщины проявляют непреодолимое половое влечение к мужчинам высших слоев, тотчас наступает органическое смешение, и в более или менее жестокой борьбе подчиненная раса добивается своего политического и правового равенства.

Г. Вебер не без основания сводит к такому смешению склонность греческих колоний к демократии. «Смешение различных народных элементов, – пишет он, – ускорило ход политического развития в большей степени, нежели на старой родине, где права, законы, происхождение и притязания унаследовались от поколения к поколению. Общая работа и занятие, равная опасность и равное вознаграждение порождали также сознание равных прав всех сословий и классов. Члены старых фамилий не могли долго поддерживать в колониях свои привилегии и притязания своих отцов против натиска пестрого населения. Поэтому мы видим, что большинство колоний сделало шаг к демократическому общению тогда, когда государства старой родины стояли еще под господством благородных родов или, с трудом освобождаясь из-под ига тирании, направлялись к свободе и равноправию». [297. G. Weber. Geschichte des Hellenischen Volks. 1882. S. 227.]

Когда между двумя расами наступают социальное общение и органическое смешение, то, под влиянием факторов отбора... скрещивания и унаследования могут совершиться либо изменения в органическом строении, либо изменения психологические в языке, обычае и религии. Что касается языка, то обыкновенно в смешанных расах культурный народ доставляет запас слов, а дикий, первобытный – фонетические элементы. [298. С. von Czornig. Die alten Volker Oberitaliens. 1885. S. 3.] Таким путем произошли различные романские языки из латинского. В странах, где преобладает протестанство, еврейская и католическая религии оттесняются, потому что в смешанных браках иноверцы, так же как и их дети, стремятся к господствующей религии. Но тут часто бывает не одно только количественное превосходство, но и естественная подвижность и способность приспособления рас, которые содействуют в этом процессе. К этому обстоятельству, например, можно отнести то, что численность румын в Сербии увеличивается, и они занимают место сербов. Именно когда серб женится на румынке, то скоро как он, так и его родные, а затем и дети начинают говорить по-румынски, между тем как сербка, вышедшая замуж в румынскую среду, не оказывает на нее никакого влияния. [299. Zeitschrift fur Ethnologie. Bd. I, S. 265.] Как прежде столь чувствительные к чужим влияниям и способные к образованию германцы растворились легко в римской и романской народностях, [300. D. Schafer. Deutsches Nationalbewusstsein im Lichte der Geschichte. 1884. S. 6.] так и теперь еще немцы без труда отказываются от своего языка. Как это указывает история немецких эмигрантов в Северной Америке, исключение среди германских племен составляют одни только англичане, которые вследствие своего обособляющего островного положения и векового внутриплеменного брака приобрели резко выраженный национальный характер, национальную гордость и упрямое удерживание собственного языка и обычая. Гобино прав, когда он вырождение народов приписывает скрещиванию с более низкими расами, ибо каждый духовно одаренный народ терпит при скрещивании с малоценными элементами невознаградимые потери. Мы не может поэтому согласиться с гипотезой А.Рейбмайера, [301. A. Reibmayr. Inzucht und Vermischung beim Menschen. 1897. S. 63 ff.] когда он расцвету и падению народов кладет в основание попеременное внутриплеменное размножение и скрещивание с другими расами, полагая, что и низшие расы – например, негры, монголы и индейцы – могут содействовать психофизическому возрождению выродившихся высших рас. Однако мы все же допускаем, что улучшение организации, привлекательность и красота, а также способность к акклиматизации могут быть достигнуты подобными примесями, но духовные силы и способности высшей расы несомненно терпят ущерб и утрачивают свою прочность при подобных крайних скрещиваниях.

Многие авторы склонны приписывать нравственные недостатки ублюдков не столько их врожденной природе, сколько неблагоприятным социальным условиям. Большинство цветных ублюдков – это внебрачные дети, и если последние уже в пределах белой расы дают большее число беспризорных, преступников и хилых, сравнительно с законными детьми, то в государствах, где существуют крайние расовые смешения, это выражается еще резче. «Незаконному ребенку нечего ожидать от своего отца, даже если последний и признает его; незаконнорожденный чувствует себя отверженным и презираемым всей отцовской расой». Таким путем в больших городах испанской Америки – например, в Мексике – образовалась из помесей чернь, грязнее и гнуснее которой нельзя себе представить. Большинство преступников в этих странах выходит именно из этой среды. [302. К. Lamp. Ueber die Sittlichkeit der Mischlinge. Globus. Bd XL, S. 90.] Это явление не может, однако, иметь только социальные причины. Крайние расовые скрещивания порождают по физиологическим причинам дисгармоничные и нестойкие характеры. У индусов это не было простым предрассудком, когда они думали, что ублюдок дурных родителей должен быть еще хуже своих родителей. Что путем таких скрещиваний вырождается характер – это признавал уже Тацит, находивший подобное вырождение у тех германцев, которые на северо-востоке смешались с финскими племенами. Хотя пев-цины, или бастарны, приняли язык, одежду, жилище и характер строений у германцев, однако Тацит не думает, чтобы они могли быть настоящими германцами, так как их неопрятность вообще и тупоумие, даже знатных, указывают, что они приближаются к мерзкому существованию сарматов, что и является последствием смешанных браков с последними (Germ. С. 46).

Физиологическое скрещивание рас тогда только является рычагом длительного и истинного прогресса, когда дело идет о двух родственных или однокачественных племенах. Случайная, исторически достигнутая ступень культуры не имеет при этом решающего значения: его имеет только антропологическое равенство происхождения. Так, германцы по отношению к римлянам стояли на одном уровне как люди одинакового достоинства, и это сознавалось обеими сторонами. Римские принцы и принцессы поэтому без колебания вступали в брак с германскими династическими родами.

Такими счастливыми смешениями разных равных по происхождению и благоприятным свойствам рас являлись, по-видимому, смешения ионийцев с поселившимися чужеземцами, о которых рассказывает Геродот. С III столетия в итальянском народе – на что впервые указал Гиббон в своей «истории упадка и падения римской империи» – вследствие германского переселения началось физиологическое превращение. Прирост населения увеличивался, военная мера роста сделалась больше, обычаи и взгляды сделались иными. «Рост людей, – пишет Гиббон, – становился все меньше, и римский мир был в действительности населен породой карликов, когда с севера вторглись дикие гиганты и улучшили малорослое исчадие. Последние (т.е. германцы) снова восстановили дух свободы, и по истечении десяти веков свобода сделалась счастливою матерью искусства и наук».

Англия представляет хороший пример облагораживающего скрещивания, которое повело к свободному социальному и политическому развитию. В новейшее время Северная Америка является поучительной ареной истории, на которой равные по происхождению и даровитые представители близко-родственных племен подвергаются социальному и половому смешению, которое означает широкое физиологическое скрещивание.

Где скрещиваются близкородственные расы, там социальное и политическое развитие бывает равномерным, ибо способности и темпераменты равнокачественны. Во всех же странах, где смешиваются белая и цветная расы, наблюдается развитие неравномерное и непостоянное, ибо здесь влияют неоднородность и неравнокачественность способностей и потребностей как и дисгармоничные инстинкты. К этому присоединяется еще то обстоятельство, что ублюдок ненавидит свою цветную мать и презирает своего белого отца. Если такие чувствования охватывают целые группы, то возникает гибельная социальная вражда, приводящая к преступлениям и непрестанным революциям. Типичный пример в этом отношении представляют внутреннее политическое состояние средне- и южно-американских государств и племенная сумятица Турции.

Австрия представляет также поучительный пример того, как нагромождение различных, хотя бы и близко стоящих, рас приводит к непрерывным внутренним треволнениям и столкновениям, если только превосходящая и господствующая раса не сумела навязать всем подчиненным одного и того же языка. Ибо общий язык есть самое подходящее средство для физиологического влияния и выравнения. Это навязывание языка может, однако, вести к гибели нации, когда посредством его в культурное и кровное общение вводятся малоценные расовые элементы и путем более сильного размножения вытесняют более благородную расовую ветвь. Этим объясняется замечательный исторический факт, что язык может сохраниться, между тем как раса, говорившая на нем первоначально, поредела или совсем погибла.

В государствах, где романские народы и славяне путем общения языка и обычаев восприняли в себя германские элементы, в Италии, Франции, России и Венгрии, естественно имело место для этих народов облагораживающее скрещивание, которое подняло их культурную и политическую историю на более высокий уровень.

Суждение В.Багехота о том, что в смешанных расах больше жизни, может иметь силу для разнокачественных помесей, на что указывает и опыт скотозаводчиков. Продукты скрещивания тогда только обладают лучшей организационной силой и более живым темпераментом, когда расовое расстояние между элементами скрещивания не слишком велико.

Остроумная мысль А.Рейбмайера, объясняющая повышение и понижение политического культурного развития перемежающимся внутренним скрещиванием и смешением рас, ведет к предположению, что всякий раз к выродившейся расе должны присоединяться элементы новой и свежей расы, чтобы вновь поднять упадающую культуру и возбудить ее к более высокому развитию. На этом основании периоды смешения должны являться темными и смутными периодами в истории рас, а времена внутреннего скрещивания – периодами расцвета и силы. [303. Inzucht und Vermischung beim Menschen. 1897.]

Выдающаяся заслуга Рейбмайера, без сомнения, заключается в том, что он, в противоположность традиционному взгляду на культурную ценность расового смешения, сильнее подчеркнул принцип внутреннего скрещивания. Что этот принцип играл в истории большую роль – на это указывают нам строгие брачные законы «господствующих каст». Но полагая, что руководящие касты произошли путем внутреннего скрещивания, из расового смешения, он впадает, очевидно, в историческое и антропологическое заблуждение. Скорее можно предположить, что эти касты произошли путем отбора и чистого скрещивания из высших по природе расовых элементов. Руководящие касты бывают чисто расовыми или представляют помеси с высшими характерными свойствами, которыми они обязаны более одаренной расе. Выродившийся народ Верхней и Средней Италии не мог ничего улучшить в прекрасной расе готов и лангобардов. Рейбмайер, в своих исследованиях руководствуется только биологическими принципами. Если бы он в большей мере принял в соображение расовые и антропологические факты, то во многих пунктах пришел бы к иным результатам, а именно к признанию, что один только чистый отбор (Reinzucht) более благородной расовой крови может порождать выдающиеся сословия.

Распространенное мнение, что расовое смешение составляет предварительное условие всякой более высокой культуры, нуждается еще в решительной поправке. Под словом «расовое смешение» большей частью безразлично сваливаются в одну кучу три различных явления: 1) внешнее соединение двух рас, которые, однако, отделены друг от друга посредством каст; 2) социальное смешение двух рас; 3) органическое слияние двух рас.

Что касается первого пункта, то подчинение расы, которая превращается в расу рабов и рабочих, составляет неизбежно необходимое предварительное социальное условие для развития более высокой культуры и свободы. Все же низшие расы должны, путем строгих социальных защитительных мероприятий, оставаться обособленными и охранять себя от социального и полового общения с высшими расами. Еще в настоящее время германцы в Южной Америке удерживают своих детей от общения с цветною молодежью, так как они через раносозревающих негритянских и индейских детей легко подвергаются физическому и душевному ущербу.

Социальное смешение двух рас может, путем физиологических противоположностей дарований и потребностей, оживить социальный процесс и содействовать ему, так как возникают естественные разделения труда и соревнования без ограничения их строгими законами и привилегиями. Иначе слагаются отношения там, где существуют физиологические смешения крови. Тут принимаются в соображение все те точки зрения, которые были приведены к сведению в главе о внутреннем скрещивании, скрещивании человеческих рас и о социальном их действии. Мы можем только повторить, что, с точки зрения исторической антропологии, мы должны порицать все скрещивания и смешения кавказской расы с неграми и монголоидами и что даже смешение германской расы со средиземным и альпийским типами должно быть в общем рассматриваемо как вредное. Чем незначительнее численно германский слой, тем скорее поглощается он посредством таких смешений.

Многие философы и историки культуры видят конечную цель «мировой истории» в смешении всех человеческих рас в одно большое органическое и солидарное целое. Сам Г.Клемм находился до такой степени под влиянием этой просвещенной идеи, что даже видел ход и цель культуры в слиянии первоначально разделенных активных и пассивных рас. Как мужской и женский индивидуумы должны соединиться, чтобы из половинного и несовершенного составить целое и совершенное, так и в браке народов, в союзе между расами, человечество достигает своей законченности. «И, таким образом, история человечества представляется мне находящейся в полной гармонии с прочими явлениями жизни земли, и движущим моментом в его жизни я мог бы назвать стремление активных и пассивных рас к союзу, впервые вполне представляющему человечество, цель которого составляет культура». [304. Allgemeine Kulturgeschichte der Menschheit. 1843. Bd. I, S. 204.]

Понятие о «браке народов» физиологически недостаточно, чтобы осветить процесс смешения рас или даже оправдать этот процесс. Клемм и все те, кто рекомендует «благодетельное смешение наций», слишком мало различают кастовое соединение, социальное смешение и физиологическое слияние рас. Если две первые формы соединения и должно признать необходимыми основаниями культурного развития, то все же мы должны, на основании наших собственных исследований, отвергнуть физиологическое слияние активных и пассивных рас, ибо хаос крови, происходящий от этого «мирового родства», будет куплен только ценою более благородной крови и посредством нивелирования и бастардирования всего рода человеческого.

3. Истощение и вымирание рас

Учение о развитии позволяет нам бросить взгляд на историческую последовательность естественных органических видов, которые давно вымерли. Изменения, производимые геологическими и климатическими переворотами земной коры, в жизненных условиях видов, приводили к сильному соперничеству и борьбе, в которой наиболее изменчивые виды приспособлялись посредством естественного отбора и таким образом сохранились. Угасание видов, возникновение новых – это явления, которые в экономии природы взаимно обусловливают друг друга. Такая борьба именно и бывает всего горячее между видами, которые в своих потребностях и способностях очень схожи и живут в одинаковых жизненных условиях. «Поэтому-то видоизмененные и улучшенные потомки какого-либо вида должны вызывать уничтожение основного рода, и если возникают новые формы в каком-либо отдельном роде, то ближайшие родственники этого рода, принадлежат к одному с ними виду, скорее всего подвергаются уничтожению». [305. Ch. Darwin. Entstehung der Arten. S. 398.]

Этот самый процесс естественного отбора в борьбе за существование господствует над возникновением, развитием и уничтожением человеческих рас. Угасла раса Pithecanthropus erectus, неандертальского человека и многих других доисторических племен, следы существования которых сохранились для нас в жалких остатках их костей и орудий.

Каждая раса снабжена физиологическими свойствами, выражающимися внешним образом плодовитостью, изменчивостью, способностью приспособления и силой своего сохранения при скрещиваниях, в особенности же скоростью своего развития, а также родом и количеством побуждений и способностью быстро переходить из одного состояния в другое, соблюдая, однако, при этом направление непрерывного развития. Существуют долговечные и недолговечные расы, такие, которые отличаются постоянством и инерцией, и такие, которые отличаются многосторонностью своего характера. Подвижные и вместе с тем активные расы обыкновенно недолговечны, так как они быстро и легко доводят свои врожденные силы и предрасположения до высшего развития и истощаются в созидании культурного процесса.

Дикие народы погибают от соприкосновения с европейцами и цивилизацией. Причиной их упадка на первом плане надо считать истребительную войну, которая в некоторых частях Америки приводила даже к жестоким облавам на людей; затем – занесенные болезни, как, например, корь, оспа, туберкулез, которые со страшной быстротой распространяются и производят опустошения среди этих племен, так как они, вследствие отсутствия предварительного специфического отбора, лишены всякого иммунитета против этих болезней. Не менее пагубное действие имеют алкоголь, который уже истребил целые племена, и изменение образа жизни, вызванное ограничением охотничьих пространств и вынужденным переходом к непривычным работам, а также большая детская смертность вследствие нищеты и небрежности матерей, наконец – психические причины, которые ведут к упадку расового чувства и жизненной энергии, к своего рода расовой меланхолии, которая не редко находила свой исход в самоистреблении посредством самоубийства. «Это уничтожение общей духовной и этической жизни наций нет возможности достаточно сильно подчеркнуть, когда хотят отыскать основания вымирания народов. Ничто так не действует ободряющим образом на всякий народ, как чувство самоуважения и сознание собственного достоинства, вместе с чувством удовлетворения, наступающим тогда, когда достигается цель всех стремлений, и в то же время ничто глубже не подавляет духа народа, как чувство собственного бессилия и растерянности». [306. G. Gerland. Ueber das Aussterben der Naturvolker. 1868. S. 94.]

Как у диких и варварских племен, так и в период античных государств войны и завоевания оканчивались искоренением или порабощением побежденных туземных племен и городов. Даже греки обыкновенно истребляли в завоеванных городах большею частью все мужское население или по крайней мере способную к войне мужскую молодежь. Еще в пелопонезскую войну имели место многочисленные подобные случаи. Когда, например, афиняне принудили скионейцев к сдаче, они умертвили мужскую молодежь, сделали женщин и детей рабами и предоставили страну для пользования платейцам (Фукид. V, 32; V, 116). Когда римляне завоевали Карфаген, то все население погибло в борьбе или при разрушении города. Завоевание Иерусалима стоило жизни больше, чем миллиону евреев.

У нации, очень многочисленной, вызванные войной опустошения могут быть легко пополнены в количественном отношении путем последующего физиологического прироста, но могут ли они быть также восполнены в качественном отношении – это будет зависеть от того, какие слои в особенности сильно пострадали. У такой маленькой нации, как греки, все войны и революции – после которых побежденные противники часто присуждались к смерти или рабству – должны были в течение продолжительного времени содействовать не только убавлению, но и качественному ухудшению расы, поэтому число афинских граждан никогда не достигало снова той величины, как до пелопонезской войны, но никогда не достигло также и прежней степени культуры. [307. I. Beloch. Die Bevolkerung der griechisch-romischen Welt. 1886. S. 495.]

Кровавые походы Карла Великого сильно опустошили ряды саксонцев, благороднейшего племени немцев, после того уже, как большая часть их двинулась в Англию и положила там могучий фундамент для английского населения. В 782 г. Карл Великий велел в один день казнить 4500 саксонцев, другая же – большая – часть была уведена в плен или поселена в других местах. В битве при Детмольде погибло много тысяч, также -при Газе. Саксы продолжали возмущаться под влиянием непреодолимого стремления к свободе и самостоятельности, а Карл Великий продолжал свирепствовать и опустошать их ряды, причем он так систематически искоренял самых мужественных и лучших, что саксы, за исключением своих завоевательных походов против славян к востоку от Эльбы, никогда уже больше не играли сколько-нибудь значительной политической роли в немецкой истории. «Вместе с саксами, – жалуется даже один из новейших писателей, – навсегда погиб в Германии дух свободы и независимости». [308. J. G. Vogt. Die Eutstehung der Welt. 1901. S. 977.]

Крепкие и деятельные племена погибают сами собой, когда в своих завоеваниях и странствованиях они приходят в страны, климат которых для них вреден. Марий уничтожил кимвров и тевтонов. «Помощниками римлян, – говорит Плутарх, – были жара и солнце, светившее кимирам в глаза. Стойкие там, где надо было переносить мороз, и взросшие в тенистых и холодных странах, они изнемогли здесь от жары. Они задыхались; пот ручьями лил с их тел, и для защиты они держали свои щиты пред лицом». От вандалов в северной Африке едва остались кое-какие следы, между тем как вестготы в Италии оставили последние остатки своей крови едва в пятидесяти благородных фамилиях и в некоторых горных округах Испании. В Верхней Италии условия приспособления были лучше. Как показал Гцорниг, вторгнувшиеся лангобарды, например, не исчезли, а остались господами в стране, и от них-то и произошли большая часть северо-итальянского дворянства и многочисленные патрицианские городские роды. [309. Von Czornig. Die Volker Oberitaliens. 1885.]

Внутри государства могут, путем добровольных или вынужденных переселений, равно как путем иммиграции и эмиграции, возникнуть богатые по последствиям количественные и качественные изменения в антропологической структуре населения.

Испания сильно потерпела от открытия Америки, которое влекло за море всех отважных и предприимчивых людей. Она понесла ущерб и через инквизицию, и через изгнание евреев и мавров, лишивших ее наиболее деятельных сил в духовном, финансовом и промышленном отношениях.

Франция потеряла множество своих лучших сил вследствие изгнания гугенотов и дворянства, которые заключали в себе много германских элементов. В течение нескольких десятилетий во Франции постоянно замечается все усиливающийся прирост чужого населения, которое заполняет пробелы и возрастает в тринадцать раз быстрее туземного населения, так что оно, как это можно предвидеть, через десять лет будет уже равняться десяти миллионам индивидуумов. [310. Ars. Dumont. Depopulation et Civilisation. 1890. P. 65.]

Германия потеряла с 1820 г. по настоящее время, путем выселения в одни только Северо-Американские Штаты, пять с половиной миллионов людей с их потомством. Россия пригласила в страну большое количество германских колонистов уже при Екатерине II и Александре I. В настоящее время еще многие выдающиеся люди в политическом, военном и экономическом отношениях, занимающие в этой стране руководящее положение, – немецкого происхождения.

Многочисленные племена были отняты у Германии уже ко времени переселения народов, как, например, племена англосаксов и юттов. Англы, по-видимому, почти все выселились, ибо Беда сообщает, что к его времени родина англов между областями саксов и юттов представляла большею частью пустыню. [311. Е. Winkelmann. Geschichte der Angelsachsen. 1883. S. 31.]

Из Англии с 1841 по 1880 г. выселились приблизительно четыре с половиной миллиона людей, с 1880 по 1891 г. – свыше двух миллионов. Большая масса выселяющихся принадлежит к рабочим классам; 55% были индустриальные рабочие, 18% -сельские рабочие, 20% – принадлежащие к служащим классам, 7% – к образованному классу. По полу преобладали мужчины, но возрасту – взрослые люди в годы лучшей работоспособности.

Англия в состоянии была снова пополнить эти потери количественно и качественно; последнее она сделала гораздо раньше, чем Германия, у которой пробелы и по настоящее время пополняются иммиграцией менее ценных расовых элементов с юга и востока.

Что поколения людей исчезают, как листья в лесу, – об этом часто упоминается у греческих и еврейских поэтов: «Это поколение растет, а то исчезает» («Илиада», VII). Однако указание, что отдельные роды и семьи угасают и тем ведут к качественному упадку расы, представляет научное наблюдение лишь самого последнего времени, определенное впервые Мальтусом, Бенуа, Даблдеем, Якоби и Хансеном.

В Риме патрицианские фамилии убывали из века в век, – участь, которая постигла позже и нобилей или всадников и римских государственных граждан. Август, Клавдий и другие императоры должны были все вновь пополнять ряды высших сословий посредством новых назначений. Как сообщает Тацит, ко времени Клавдия оставались только немногие роды, из которых происходили Ромул и Люций Брут; угасли также те роды, которые избрали Цезарь и Август (Annal. XI. 25). Только один род, род Валериев, сохранился до позднейшего императорского периода, и о последнем отпрыске его упоминается в V веке.

Во времена Ликурга 9000 спартиатов принимали участие в общественных обедах; их насчитывалось в 840 г. (до Р. X.) (по Оттфриду Мюллеру) – 6000; после битвы при Левктре – 2000; ко времени же Аристотеля – 1000, а при Агнесе IV (в 230 г.) оставалось только 700. Во времена Ксенофонта, среди 4000 лиц, собранных на рынке, насчитывалось уже только 40 спартиатов, – оба царя, эфоры и сенат. Спарта, – говорит Полибий, – погибла вследствие недостатка в людях, а Плутарх сообщает, что к его времени вся Греция едва могла выставить 3000 воинов. [312. P. Jacoby. Etudes sur les selections sociales chez l'homme. P. 432. -Thom. Doubleday. The true Law of Population. 1853. P. 265.]

Превосходный исследователь истории греческого населения, Fallmerayer, приходит на основании своих исторических изысканий к заключению, «что род эллинов искоренен в Европе». Запустение Греции началось приблизительно в 146 г. после Р.Х. римским нашествием. Города и деревни разрушились. Многие греки ушил в Рим или в провинции. Первыми чужеземцами были италийцы, поселенные в разрушенном Коринфе, в Патрасе и Димах. Во вторую половину третьего столетия впервые вторглись северные народы. Скифы и славяне искореняли население огнем и мечом. Многие чумные эпидемии поддерживали разрушительную работу человеческих рук. В VIII столетии греческий полуостров назывался Sklavia, т.е. страной рабов. В 746 г. вновь появилась чума, посетившая именно Цикладские острова. Вторглись новые потоки славян, и весь Пелопонез после этой опустошающей чумы был славянизирован и превратился в варварскую страну. Византийские греки завоевали в 783-886 г. Полопонез, обратили языческих обитателей в христианство и принесли им новогреческий язык. В XIV столетии начались нападения албанцев, которые наводняли всю Грецию. Аттика в продолжение 400 лет представляла лишенную людей пустыню. Афиняне спаслись в Саламине. Едва семьдесят семей могли снова отправиться в конце XVIII столетия в старый город, и из них-то, вместе с новыми пришельцами, и произошло остальное население в начале XIX столетия. [313. Ph. Fallmerayer. Welchen Einfluss hatte die Besetzung Griechenlands durch die Slaven auf das Schicksal der Stadt Athen? S. 22 ff.]

Греческими остались только немногие города, как Мегара и Патрас. Гораздо больше, нежели в старой Элладе, чистая греческая кровь сохранилась на островах, в Византии и Трапезунде.

К. Bucher показал, что выдающиеся роды средних веков редко переступали второй век своего существования. [314. К. Bucher. Die Entstehung der Volkswirtschaft. 1893. S. 221.]

В Венеции насчитывали в середине XVII века 546 благородных семей, которые были истреблены со времени основания республики в войнах и междоусобиях. [315. Annales d'Hygiene. 1846. Vol. XXXV, p. 48.]

Из 487 семей, которые от 1583 до 1654 г. допускались в Берне к гражданству, осталось, спустя столетие, только 207, в 1783 г. – только 168. Из 112 семей, которые составляли в 1653 г. государственный совет в кантоне Берн, существовало в 1796 г. только 58. [316. Там же, стр. 55.]

Наследственные пэры в Англии быстро уменьшаются в числе, и, согласно уже старым наблюдениям, верхняя палата была бы сильно редуцирована, если бы не имели места многочисленные пополнения, ибо из 394 семей пэров в 1837 г. 272 были возведены в это достоинство только с 1760 г. С 1611 г. угасло 753 баронских семейства. С 1611 г. из основанных Иаковом I баронств сохранилось только 13 семейств. [317. Th. Doubleday. The true Law of Population. 1853. P. 35.]

Что касается немецкого дворянства, то уже в начале XIX века один писатель сетовал, что родовитые роды, т.е. те, которые могут насчитать 16 поколений предков, становятся все реже. Древнейшие старые роды высшего дворянства почти все вымерли в течение средних веков. Из благородных родов, вышедших из средневековых сословий, угасло к концу XVIII века поразительно большое число, по крайней мере в главных линиях. Статистические исследования позволяют видеть причину гибели родов преимущественно в незначительном числе деторождении. В 2808 графских семействах Германии приходится на один брак в среднем всего 2,86 детей. [318. H. Kleine. Der Verfall der Adelsgeschlechter, statistisch nachgewiesen. 1880. S. 37.]

Кроме образования сословий, в городах существует, помимо того, естественное основание более высокого политического образования и цивилизации, но, как и в первом случае, они являются вместе с тем и могилой, и концом культуры и цивилизации, так как городские условия отбора и выбрасывания равным образом ведут к искоренению лучших и деятельнейших в культурном процессе.

Влияние городского отбора на расу впервые исследовано было Л.Якоби. Города, – пишет он, – развивают более интенсивную и дифференцированную духовную культуру; они развивают все способности силы, таланта и соревнования. В этом отношении городская культура вполне отличается от сельской. Последняя обнаруживает недостаток подвижности, бедность и холодность идей, упорное сохранение преданий. Напротив, брачное соединение однородных, деятельных элементов сельского населения должно необходимым образом содействовать повышению интеллектуального уровня городов сравнительно с сельскими областями». В городах имеют место повышенное напряжение и отбор нервной и мозговой организации. Постоянный поток населения из деревни в города, из небольших городов – в большие, приносящий городской культуре все жизненные силы страны, лишает деревню населения. В городах семьи, стоящие на вершине богатства и интеллигентности, истребляются нервными и душевными болезнями, бесплодием, вырождением и смертью. Возникновение городов и сословий объясняет круговращение в жизни народов: «поднявшись на вершину цивилизации, народы произвели династические, аристократические, интеллигентные, художественные, богатые и предприимчивые семьи, и лишь только эти избранники судьбы и счастья исчезают, нации опускаются и, использованные, истощенные, высосанные до мозга костей, при первом потрясении распадаются на куски». [319. Paul Jacoby. Etudes sur les selections sociales chez l'homme. P. 473 et 605.]

G. Hansen развил вполне, независимо от исследований Jacoby, сходную теорию течения деревенского населения в города и полагал возможным доказать статистически, что природное население городов в два поколения вполне заменяется потоком извне. [320. G. Hansen. Die drei Bevolkerungsstufen. 1889.] Вообще это нельзя считать правилом. Часто одни семьи переживают три-пять поколений и более, другие же случайно, в других городах, сохраняются еще дольше.

В древности и в средние века города были в действительности массовыми могилами народов. Они были очагами эпидемий. Афины, Рим, Александрия и другие большие города древности и средних веков часто ощущали на себе смертоносную косу чумы. Детская смертность в городах была громадна; в Пруссии в городах и в настоящее время она выше на 10%, нежели в деревне; притом смертность особенно велика в самом крепком, зрелом возрасте. [321. W. Kruse. Ueber den Einfluss des stadtischen Lebens auf die Volksgesundheit. Zentralblatt fur Gesundheitspflege. 1898. S. 312.] Самоубийства, проституция и преступность уносят множество жертв.

Превращение аграрного государства в индустриальное в высокой степени ускоряет процесс вымирания. Вследствие бегства из деревни возникают пробелы, которые могут быть заполнены чужим малоценным населением как на востоке, так и на юге Германии. В городах собственная лучшая раса истребляется, если не принимаются особые гигиенические и социальные защитительные меры, которые сохраняют жизнеспособное рабочее сословие и делают его органическим источником стремящихся вверх семей. В начальном периоде своей индустрии Англия очень страдала от этих превращений. Гигиенические мероприятия и организации рабочего сословия, пытавшиеся возможно более возвысить экономически уровень его жизни, ослабили эту опасность, но не уничтожили ее вполне. С незначительными исключениями, города скоро бы вымерли даже и теперь, если б не было постоянного притока из деревни. Только немногие города могут поддерживать себя из собственной органической силы и даже умножать свое население. [322. Ср. относительно телесной годности населения больших городов и сельского результаты рекрутского набора в Пруссии, показывающие, что воинская годность берлинского населения с 1893 г. постоянно и значительно понижалась. В Берлине годных к военной службе – 31,74; в восточной Пруссии – 69,30; во всей империи – 58,55. Сверх того, Берлин заключает в себе во всякое время очень много только что переселившихся из провинции людей в расцвете молодости, отсутствие которых еще бы понизило цифру годности столичного населения (Globus. LXXXI Band. S. 162).]

Истощение и вымирание высших сословий, как в феодальных, так и в индустриальных обществах, обусловлено сложным рядом причин, отчасти физиологического, отчасти экономического и психологического рода.

Тесное и долго длящееся внутреннее размножение, если только высшие сословия замыкаются в небольшом, тесном кругу и вследствие предрассудка или закона не допускают притока свежей крови снизу, ведет к упадку плодовитости, конституциональной силы и к усилению и накоплению семейных недугов, которые приводят выдающиеся первоначально своими способностями роды к вырождению и, наконец, к полному угасанию. Ускоряется это падение недостатком в естественном отборе. Раз приобретенные и удерживаемые сословные привилегии уменьшают остроту естественной борьбы за существование, вследствие чего выживают слабые элементы, которые в более бедных семьях были бы неизбежно устранены. Но там, где прекращается естественный отбор, регрессивное движение наступает неизбежно, тем более, что сюда еще присоединяется внутреннее скрещивание, которое и усиливает вырождение.

Бесплодие семей, поднявшихся путем экономических способностей, имеет двоякие причины. Работящие и деловитые супружеские пары, с небольшим от природы числом детей, легче достигают высших ступеней в экономическом отношении, нежели пары, обремененные в борьбе за существование большой кучей детей. Физиологически малая плодовитость служит причиной социального возвышения в том отношении, что при небольшом потомстве путем унаследования богатство может накопляться быстрее, нежели при наследственно-правовом раздроблении. Поздние браки и умышленное ограничение числа детей уменьшает, однако, не только численность и варианты расы, но и влияет роковым образом на воспитание. Если в семье имеется только один или двое детей, то они большей частью искусственно изнеживаются, и у них не воспитывается мужественное отношение к опасностям, так что предприимчивый дух юности заглушается уже в самом зародыше.

Богатство, власть и привилегии соблазняют с течением времени даже самых стойких нравственно людей, и они начинают переходить в своих наслаждениях меру. Если сама по себе деятельная семья или раса предается покою и наслаждению и если на нее перестают действовать новые побуждения и ее способности и добродетели не подвергаются новым испытаниям, тогда наступает падение ее моральной энергии, которое доказывает, что пословица, называющая праздность началом всех пороков, имеет силу не только для отдельных индивидуумов, но также семей и рас. «Одна зима погубила Ганнибала, – сказал Сенека в одном из своих писем к Люцилию: – человека, которому альпийские льды не могли причинить никакого вреда, совершенно погубила роскошная жизнь в Кампаньи. Оружием он побеждал; наслаждениями же был сам побежден».

Не следует при этом забывать, что всякая более высокая городская и сословная культура составляет продукт нервной системы, которая, вследствие чрезмерного напряжения, легко может подвергнуться истощению и состоянию чрезмерного раздражения, что остается не без вредных последствий и для потомства. Крепкие нервы, которые могут одновременно выносить напряженную работу и наслаждения, встречаются реже, чем это думают, и свойственны только тем, кто происходит из сохранившихся семей. Крепкие нервы являются решающим моментом в борьбе за существование, но зато и более всех прочих органов подвержены вредоносным действиям культуры. Что высшая культура связана с ростом нервных и душевных болезней – несомненный факт, как и то, что алкоголизм является одной из важнейших причин наследственной нервозности, наследственного слабоумия и сумасшествия.

Опаснейшим признаком служит то падение половой нравственности, которое проистекает из экономической роскоши, то блуждание инстинкта, которое стремится к наслаждениям без затраты труда, к чувственному наслаждению без намерения производить детей и без обязанностей заботиться о потомстве. Такие изменения инстинкта чаще всего наблюдаются в высших сословиях.

Вырождение полового инстинкта ведет к разрушению брака и семьи, и вместе с тем – к разрушению физиологических оснований государства. Нормальное выполнение полового влечения, забота родителей о детях и брачное целомудрие – вот необходимые биологические средства для сохранения расы и ее превосходства в борьбе за существование.

Избегание брака и бездетность к концу римской республики и в императорский период превратились во все более распространившийся безнравственный обычай римского населения. [323. Th. Mommsen. Romische Geschichte. Bd. II, S. 404. Bd. III, S. 593.] Брак считался тягостью, и Светоний ставит даже в похвалу Гальбе, что он взял на себя «тягость брачного состояния».

Императорские биографии Светония полны доказательств вырождения самых элементарных жизненных инстинктов. За исключением двух из двенадцати описанных императоров, все они страдают извращением полового чувства, начиная от простой педерастии и до самых безумных извращений полового инстинкта. Кровожадность и обжорство, пьянство, мания величия, многие признаки физического вырождения, как эпилепсия, спазмы, уродливость, параличи, заикание, припадки меланхолии и т.д., также наблюдаются очень часто, и о них говорится в этих биографиях императоров. Одним из самых странных извращений нормального инстинкта было то, что мужчины стыдились своего естественного вида. Сам Цезарь приказывал выщипывать отдельные волосы на всем теле, и этот все более и более распространявшийся дурной обычай Луциан высмеивал как попытку превратить себя в женщину: «выщипывать у себя повсюду волосы и разглаживать кожу и ни одной части тела не оставлять такой, какой ее создала природа».

Что богатые сословия почти без исключения, именно молодежь, охвачены были тем же опьянением страсти, свидетельствуют все современные им писатели. Полибий набросал, между прочим, страшную картину: «Из молодых людей одни сходили с ума по красивым мальчикам, другие – по гетерам, многие – по музыкальным наслаждениям и попойкам и тратили на это большие суммы после того, как в войне с персами быстро усвоили себе легкомыслие греков в этом отношении, и молодежь была до такой степени охвачена этой необузданной страстью, что многие покупали себе красивого мальчика за талант. Такое настроение потому только с такой силой выдвинулось в те времена, что, во-первых, во уничтожении македонского государства мировое господство Рима казалось бесспорным; затем потому, что посредством денежных сумм, которые притекли из Македонии в Рим, как состояния отдельных лиц, так и богатства государства получили большой прирост» (XXXII, 11).

Одним из важных, до сих пор многократно упускавшихся из виду, факторов в вымирании высших сословий являются половые болезни, которые или действуют непосредственно, уничтожая плодовитость, как, например, гонорея, или же косвенно, являясь причиной появления на свет нежизнеспособного потомства, как, например, сифилис. Статистические исследования показали, что именно члены достаточных кругов населения, академически образованные, чиновники, офицеры, купцы, которые все должны временно или постоянно жить в больших городах и только поздно могут жениться, преимущественно поражаются этими болезнями. Многое говорит за то, что уже в древности гонорея производила подобные опустошения в расе. [324. G. Heymann. Aerztliches Vereinsblatt. 1902. I.]

Кроме многочисленных ущербов, наносимых расе процессом устранения среди сословий и городского населения, существует еще целый ряд обычаев и привычек, которые также являются препятствием для здорового органического развития расы. В особенности сюда следует отнести безбрачие известных групп населения, на первом плане – безбрачие католического духовенства. Безбрачие это устраняет добрую часть лучшей крови и зародышевой плазмы из расового процесса, в особенности в те периоды, когда безбрачное духовенство является вместе с тем и носителем науки, искусств и политики, и все интеллигентные и деятельные элементы вступают в ряды этого сословия. Больше всего страдают от этого низшие и беднейшие слои, у которых таким путем отнимаются уже сами по себе редкие среди них таланты, так как католическое духовенство выискивает значительные дарования и дает им средства для учения. Где духовенство и монахини образуют такую многочисленную массу, как в Италии, Испании и Франции, там должно наконец наступить ухудшение расы, так как многие гениальные дарования подавляются в буквальном смысле этого слова в зародыше и навсегда теряются для расового процесса. [325. Cl. Ehlers. Die Klerikale Gefahr im Lichte des Darwinismus. Politisch anthropologische Revue. 1902. 6. He лишено значения наблюдение, которое можно сделать во Франции и в Италии, что безбрачно живущие католические священники принадлежат большею частью к германской и германско-смешанной расе. Вековой процесс устранения может таким путем нанести невознаградимые потери более одаренным расовым элементам.]

Современное безбрачие женщин, посвящающих себя самостоятельным ученым, промысловым или служебным занятиям, или уходу за больными, также лишает расу невознаградимой суммы интеллектуальных и моральных талантов.

Если расторжение семейных и социальных уз причиняется, с одной стороны, ищущим наслаждения эгоизмом, то с другой – оно есть источник духовного индивидуализма, который в этой свободе дает созревать прекраснейшим цветам искусства и литературы. Все вершины духовной жизни становятся таким образом введением к неизбежному физиологическому вырождению. Свобода и истощение жизненных сил индивидуумов, которые так необходимы для высшего духовного, художественного и религиозного творчества, угрожают и расшатывают органическое существование расы. Брачная и семейная история знаменитых людей представляет неоспоримое доказательство, что индивидуализм и интеллектуализм в корне истощают видосохраняющие инстинкты.

Как на вершине общества процесс устранения уменьшает расу количественно и ухудшает ее качественно, так и сходное, но в своих действиях противоположное явление имеет место в низших слоях, где скопляются индивидуумы и семьи, побежденные и надломанные в борьбе за существование. Антропологический пролетариат, составляющийся из преступников, бродяг, нищих и других вырождающихся элементов, медленно, но верно вычеркивается там путем ранней смерти и бесплодия. В этих семьях, как говорит Бонхоффер, дело идет большею частью об «окончательно расшатанных существованиях или о привычных социальных паразитах». Превосходные исследования этого автора показали, что они представляют результат естественного процесса отбора, слой телесно и психически слабо предрасположенных индивидуумов, предки которых вступили на наклонную плоскость. С точки зрения наследственности надо считать благоприятным явлением при данных условиях, что в этих слоях существует сильная наклонность к вымиранию. Среди способных к браку многие не состоят в браке; браки же показывают замечательно малую плодовитость. В среднем – на десять семей имеется двенадцать живорожденных детей – число, которое остается далеко позади среднего размера плодовитости населения, в особенности рабочего населения. В группе индивидуумов, рано сделавшихся преступными, число детей еще незначительнее. На десять семей имеется только восемь детей. «Мы видим, что таким образом исполняются требования здорового процесса отбора. Исключение телесно и психически дефектных индивидуумов совершается путем ранней смерти и путем явно выраженной тенденции к вымиранию племени». [326. К. Bonhoeffer. Ein Beitrag des grossstadtischen Bettellund Vagabondentums. 1900. S. 53-56.]

Такой неумолимый процесс естественных сил в истории культуры представляется не только необходимостью, но он возобновляется закономерно, и ничто человеческое не может избегнуть его. В процессе истощения и вымирания рас господствует имманентный рок, в силу которого может случиться, как говорит Додель, что «народы сгнивают, не замечая этого». Ибо существует внутреннее противоречие между органическим подбором и культурным развитием расы. Последнее покоится на духовных и технических функциях, которые, вследствие своего общественного характера, отделяются от индивидуального и семейного организма и могут вступать в состязание с физиологическими функциями, которые вследствие этого отнимаются у естественного отбора и вырождаются. Те расы, которые свои политические и культурные учреждения ставят всецело в распоряжение органического отбора, хотя и могут произвести здоровый, мощный, воинственный народ, никогда не произведут высокого расцвета государственного и культурного состояния. С другой стороны, те, которые быстро возносятся до ускоренной тепличным способом культурной высоты, подобно многим культурам средних веков, падают оттуда после непродолжительного, но интенсивного напряжения и продуктивности. Из государств только те долее других остаются на вершине достигнутого ими процветания, которые не придерживаются одностороннего естественного отбора и не поддаются чересчур стремительному культурному порыву, но часть своего более одаренного населения щадят и сохраняют в возможно здоровых жизненных условиях как свой природный источник талантов.

4. Антропология сословий и профессий

Распадение общества на сословия и профессии является последствием разделения труда и господства на основании различий телесных и душевных способностей. Эти расчленения общества основываются либо на племенных и расовых различиях, либо на вариации и накоплении индивидуальных энергий внутри одной и той же расы. Сословия и профессии имеют поэтому свои своеобразные антропологические характеры, которые особенно выдаются в морфологических различиях.

Где у примитивных племен образовалось наследственное благородное сословие, или семьи вождей, там сочлены последних, по сообщениям этнологов, отличаются часто большей силой и размерами тела. В этом проявляется врожденное превосходство, которое вело к социальному отбору воинственных, т.е. физически более деятельных и более сильных индивидуумов.

У варварских народов Центральной Африки и Малайо-Полинезийского архипелага, где развилась более прочная государственная организация, благородное сословие состоит большею частью из чуждой, переселившейся, завоевательной расы, которая более или менее смешалась с туземцами. Повсюду эти сословия отличаются более светлой окраской кожи, которая в Африке происходит от семитической и хамитической расы, а на Малайском архипелаге – от индусской. Яванские княжеские и дворянские семьи, обладающие более светлой окраской кожи и более европейскими чертами лица, считаются потомками древнего индусского народа, который в прежние времена завоевал этот остров. [327. C. H. Stratz. Die Frauen auf Java. 1897. S. 3.] У тагалов высшее дворянство – также индусского происхождения. На Мадагаскаре мужчины и женщины вообще темного цвета, за исключением тех благородных племен, которые ведут свое происхождение непосредственно от арабов и которые обладают очень светлой окраской кожи. [328. Verbandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. Bd. X, S. 469.] На Кавказе первые княжеские роды страны ведут свое происхождение от еврейских племен, и теперь еще евреи занимают наилучше расположенные кварталы городов.

В населении Таити имеется «королевский тип», к которому принадлежат семьи ариев, или высших вождей. Члены этих семей отличаются более высоким ростом и более светлым цветом кожи, нежели у таитян. Глаза королевских семей Райятеа и Хуахине – светлые, с голубоватым блеском. Борода и волосы светлые и имеют склонность иногда к красноватой окраске. Арии – последние пришельцы и завоеватели, которые вследствие своей высшей физической силы и интеллекта покорили низший народ. Они образуют господствующую касту и придают большое значение избеганию неравных браков, почему и презирают ублюдков. [329. P. Hugnenin. Bulletin de la societe neuchateloise de geographien. 1902. S. 70.]

В Японии высшие сословия, в руках которых находятся управление и знание, отличаются от низшего народа более тонким типом. Они выше ростом, узколицые и склоняются к долихоцефалии. Более тонкий тип замечается и у китайской знати. По словам Миддендорфа, аристократия инков в Перу составляла особый род, превосходящий своим телесным сложением и духовными способностями остальные племена плоскогорья, и очень многочисленный, который однако после прибытия испанцев и вследствие гражданских войн большею частью погиб. Инки, по другим сообщениям, были светлее и чаще имели бороду, у них не было орлиного носа и узко прорезанных глаз. [330. E. W. Middendorf. Peru. 1893. Bd. I, S. 226.]

В государствах, составленных из цветных и белых рас, последние образуют высшие и господствующие слои, как в Мексике, Перу, Бразилии и Северной Америке, где в пределах белой расы английская, т.е. группа янки, опять-таки господствует над другими. Затем, согласно оценке общественного мнения, следуют скандинавцы, немцы, французы и ирландцы, за ними – группа итальянцев, русских и поляков, и, наконец, негры, индейцы и китайцы. В южных частях Соединенных Штатов продолжается старое разграничение между белыми и черными как в отношении брачных союзов, так и в отношении социального общения. Эти рамки, как говорит Бальдвин, являются частью «неписанного закона лучшего общества», и закон этот проводится даже в «демократических» северных штатах. «Если негры получают образование, то они желают подняться выше своей расы, однако двери общественного общения бывают для них строго закрыты из-за цвета их лица. Таким образом в Вашингтоне можно наблюдать замечательное зрелище: обе расы живут рядом в полной гармонии и добром согласии, но во всех общественных, литературных и промысловых стремлениях строго разобщаются». [331. Globus. Bd. LXXIII, S. 85.]

На Украине дворянство и низшее население образуют два антропологических типа, из которых первый отличается преимущественно большим ростом и большими размерами головы. [332. Jahresberichte fur die Fortschritte der Anatomie und Entwicklungsgeschichte. Bd. III, S. 1083.]

Подобные различия наблюдались в большинстве государств европейского населения, а именно между городским и сельским населением, между высшими и низшими сословиями, как и в отдельных группах различных профессий.

Первый исследователь, указавший на антропологические сословные различия, был Г.Клемм, который предложил гипотезу, что Европа имела пассивное (монголоидное) первобытное население, остатки которого могут быть еще прослежены там и сям среди сельского населения, и которому соответствует во всей Европе «bassa gente» (низший люд – бассагенты – русский вариант). [333. Allgemeine Kulturgeschichte der Menschheit. 1843. Bd. 198-201.]

Одним из замечательнейших социально-антропологических явлений можно считать факты, впервые открытые во Франции Дюранде Гросом и Лапужем, [334. Vacher de Lapouge. L'Aryen et son role social. 1900. P. 417.] в Германии – О.Фраасом и в Карлсруэ, которые были затем опубликованы Л.Вильзером. Эти открытия указывают, что между формой головы городских и сельских обитателей существует различие в том отношении, что первые длинноголовее вторых. [335. Archiv fur Anthropologie. B. XXI, S. 437.]

Лапуж нашел, например, в Британи, в кантоне Ренн, что черепной указатель городского населения составляет 82,8, а деревенского – 84,7, [336. Zentralblatt fur Anthropologie. Bd. I, S. 318.] и что пришельцы в Монпелье отличаются от оставшихся в провинции на 2-4 единицы меньшим указателем. [337. Globus. Bd. LXII, S. 319.] Гоблиньон исследовал в девяти кантонах городское и сельское население в отношении их формы черепа и нашел, что каким бы ни был общий указатель, высоким или низким, он в городах всегда бывает ниже. [338. Memoires de la soc. d'Anthropologie de Paris. T. I, fasc. 4, p. 125.]

Что касается антропологических различий между высшими и низшими слоями, то это уже старый, много раз подмеченный френологами факт, что широкая голова встречается гораздо чаще в таких профессиях, которые требуют физической работы, узкая же – у таких людей, которые посвящают себя более интеллектуальным деятельностям. В Англии интеллигентный человек называется «a long-headed man» [339. «Длинноголовым человеком». Прим. перев.]; в Германии глупый человек называется «квадратным черепом». В Мекленбурге об особенно умном человеке говорят обыкновенно, что он обладает «длинной головой».

О.Фраас писал уже в «Об этнографии Вюртемберга», что распространение брахицефального и долихоцефального типа различно не только по местностям, но что различная частота их может быть явственно узнана среди различных сословий на одном месте, именно в городах. «Среди дворянства и достаточных буржуазных классов находится больше германских форм, нежели среди ремесленников и наемных рабочих». [340. Archiv fur Anthropologie. Bd. II, S. 61.]

По словам Лапужа в Монпелье существует морфологическое различие между знатным и низшим населением, также между аристократическим и крестьянским населением в сельских округах. Аристократия склоняется к долихоцефалии, крестьяне, напротив, – сильно к брахицефалии. [341. Archiv fur Anthropologie. Bd. XXIII, S. 261.] Тридцать черепов XVII и XVIII столетий, принадлежавшие аристократическим классам, были, за одним единственным исключением, долихоцефалическими. [342. Archiv fur Anthropologie. Bd. XXII, S. 291.]

В Вюртемберге фон Гольдер наблюдал среди сословий у поколений интеллектуально-занятых гораздо больше долихоцефалических форм, нежели среди ремесленников. [343. Archiv fur Anthropologie. Bd. V, S. 539.]

Аммон нашел среди ряда ученых 6% ясно выраженной круглоголовости и 33% ясно выраженной длинноголовости, между тем как соответствующее среднее городское население обладает только 25% длинноголовых.

Муффан определил, что в Бретани области, населенные светлоокрашенными длинноголовыми жителями, отличаются богатством интеллектуальной и экономической деятельности, и что самые выдающиеся личности департамента почти все происходят из областей, населенных светлоокрашенными долихоцефалами. [344. Muffang. L'Anthropologie des cotes du Nord. 1890.]

В отношении длины тела обнаруживаются также замечательные различия. Л.Шалюмо наблюдал в 80 отделах классов, распределенных по профессиям, что с большими требованиями на интеллектуальные способности дайной профессии увеличивается и рост тела. Ч.Робертс полагает, что все классы английского населения в возрасте до восьмого года бывают, вероятно, одинакового роста, – что, правда, оспаривается другими, – но затем дети ремесленных и рабочих классов растут медленнее и остаются на 2,5 дюйма ниже высших классов. [345. The Journal of the Anthropological Institute. 1880. P. 345.]

Розенфельд нашел, на основании данных швейцарской рекрутской статистики, что среди представителей либеральных профессий, юристов, врачей, писателей, учителей и т.д., обнаруживается гораздо более крупных индивидуумов, нежели в других профессиях. [346. Allgemeines statist. Archiv. Bd. V, S. 116.]

Ф.Гальтон исследовал у 2134 кэмбриджских студентов окружность головы. Согласно его исследованиям, 487 студентов, сдавших экзамены по первому разряду, имели в среднем большие головы, нежели 913 человек второго разряда, между тем как у 734 не выдержавших экзаменов были наименьшие головы. [347. Nature, 3 Mai 1888 und Marz 1890.]

К.Пирсон показал, что у людей умственного труда средняя окружность головы больше, нежели у рабочих; он полагает возможным отнести это явление к лучшему питанию, так как он нашел, что у групп с одинаковым жизненным положением и одинаковыми житейскими привычками нет определенного взаимного соотношения между величиной головы и духовными способностями что впрочем, не согласуется с обширными исследованиями Матиегка и других. [348. Proceedings of the Royal Society. LXIX. Bd. S. 333.]

В пределах профессий с преобладающим физическим трудом – среди кузнецов, слесарей, медников и т.д., по Биндевальду, встречается гораздо меньше негодных к военной службе, нежели среди сапожников и портных. Тут, однако, гораздо менее действует самое занятие, нежели социальный отбор, так как телесно более слабые выбирают обыкновенно такую профессию, которая ставит меньшие требования развитию физической силы и ловкости. [349. Jahrbucher fur Nationalokonomie und Statistik. Bd. XV, S. 567.]

Подобные же различия относительно годности к военной службе, именно в отношении размеров тела в вышеназванных профессиях, нашли Розенфельд в Швейцарии, Беддол – в Англии и Мановре – во Франции. [350. Archiv fur Anthropologie. Bd. XIX, S. 290.]

Что касается значения приведенных антропометрических различий, то они в наименьшей части представляют последствие лучшего воспитания и питания, но в преобладающей мере основываются скорее на врожденных и унаследованных естественных предрасположениях. Форма головы врожденна и неизменна, равно как – на что уже было указано – размер головы, и очень вероятно – и длина тела. Питание и упражнение могут только отбирать и развивать врожденную энергию роста.

Социальное наслоение сословий и профессий – как это доказано уже для более ранних периодов – можно еще и в настоящее время рассматривать как следствие антропологических расовых и индивидуальных энергий, которые побеждают в естественном отборе внутри общества. Что касается социально-антропологического строения среднеевропейских государств, в которых смешанно живут альпийская и северно-европейская расы, то в высших сословиях господствуют германские элементы и присоединяющиеся к этому типу помеси, которые отличаются то большим ростом, то большей длиной черепа и более светлым пигментом.

В том факте, что высшие сословия и население городов Средней Европы содержат больше германской крови, можно было бы видеть лишь действие естественного индивидуального отбора, как это принимали первоначально Аммон и Лапуж, так как подобный отбор несомненно оказывает мощное влияние в этом процессе. Но тут действуют и исторические явления группового отбора и массовых переселений, которые со своей стороны, конечно, указывают опять-таки на антропологическое превосходство. Например, большую длинноголовость городского населения Верхней Италии надо отнести к переселившимся германцам, которые в большом количестве поселялись в городах. Также длинноголовость во многих городах южной Германии могла быть следствием массовых переселений с севера.

Что длинноголовость городского населения и высших слоев не представляет абсолютного правила, на это указывают исследования В.Пфицнера, который в Страсбурге, в патрицианских семьях, нашел большую голову и большую длину тела, но отнюдь не меньший головной указатель. [351. Zeitschrift fur Morphologie und Anthropologie. Bd. IV, S. 31.] Более точное исследование между прочим показало, что их головы хотя и шире, но и абсолютно длиннее черепов средних и низших слоев. Дело идет здесь о ложной брахицефалии, или эврицефалии. Длина головы низших слоев в среднем на 2,3 мм меньше, нежели у высших слоев, и на 0,8 мм – нежели у средних слоев, так что мы имеем здесь дело либо с малоголовыми, «очищенными», настоящими, или с ложными долихоцефалами (стеноцефалами). В пользу этого предположения говорит и тот факт, что в низших слоях находят 47% голубоглазых и 41% темноглазых; напротив, в высших слоях – 54% голубоглазых и только 34% темноглазых.

В то время, как в Верхней Италии существует длинноголовость городских жителей, в Южной Италии наблюдается противоположное явление. Здесь объяснение находится у нас под рукой. Длинноголовое южно-итальянское население ослаблено историческим процессом, с одной стороны, с другой же – оно так проникнуто арабскою кровью, что притекающие сюда в города с севера помеси с германскою примесью и эврицефалитным типом представляют уже настоящие господствующие элементы.

Нистром на основании пятисот исследований определил, что в Швеции высшие и образованные слои содержат больший процент брахицефалов, нежели низшие и необразованные. Вильзер относит это обстоятельство к тому, что многие шведские офицеры и солдаты привозили с собой жен-чужеземок, что иностранные купцы, среди них и евреи, поселялись в городах, что шведское дворянство было большею частью иностранного происхождения и что в буржуазном сословии городов замечательно большое число семей носит иностранные фамилии. [352. Verhandlungen des Naturwissenschaftlichen Vereins in Karlsruhe. Bd. XVI. Die Rasse des schwedischen Volkes.]

Я между тем убежден, что при более близком исследовании и здесь, как и в исследованиях Пфицнера, надо отличать эврицифальные типы от настоящих брахицефалов. Этот случай, по Аммону, имеет место и в Англии, где среди студентов и социально-высших классов находят в общем несколько более значительный головной указатель. Различие тут, однако, весьма незначительное, и, как замечает Аммон, большие головы не только шире, но и длиннее, так что увеличение емкости мало влияет на указатель. [353. Zentralblatt fur Anthropologie. Bd. IV, S. 28.]

Общее правило, гласящее, что представители высших сословий и профессий отличаются большим ростом, наследием германской расы, никоим образом не нарушается указанием, что многие гении были не особенно выдающегося роста. Во-первых, многие гениальные люди были действительно очень высокого роста, как Карл Великий, Микель-Анджело, Лютер и Гёте. Конечно, некоторые были ниже среднего роста, – например, Наполеон, Вольтер, Кант, Вагнер. Но именно эти последние выдают свое германское происхождение своими голубыми глазами и формой головы.

Причины этого отклонения лежат в измененных условиях культурного отбора. Пока германцы были бродячими народами, занимавшимися войной, грабежом и охотой, все варианты маленького роста вычеркивались из отбора, между тем как при более высокой культуре, путем изменения селекционной ценности и возникновения социальных защитительных средств, переживают и размножаются малорослые варианты. Кроме того, заболевания костей и расстройства развития в детстве могут задерживать полное развитие врожденных предрасположений.

Если мы в общем и бываем непоколебимо убеждены в превосходстве германской расы над альпийской и средиземной, и если это превосходство подкрепляется морфологически большим участием этой расы в населении городов и высших сословий, являющихся социальными носителями высшей политической и интеллектуальной культуры, то это обстоятельство отнюдь не имеет обязательной силы для каждого отдельного случая и даже не всегда и не везде имеет ее для целых групп. Также и среди долихоцефальных имеются индивидуальные различия в степени одаренности, и существуют как малоценные, так и отборные индивидуумы. Затем могут еще существовать группы несмешанных северных долихоцефалов, которые вследствие продолжающегося целое тысячелетие ухода лучших и одареннейших индивидуумов подверглись процессу устранения, а также другие группы, которые вследствие естественных неблагоприятных условий еще не принимали участия в повышенном социальном отборе в городах и сословиях.

5. Антропологическая история цивилизации

Государственное развитие, как и расцвет и падение наций, физиологически обусловливается внутренним скрещиванием и смешением, возвышением и истощением рас. Социально-антропологические исследования показали, что сословия и профессии, которые являются носителями этого развития, отличаются, кроме того, морфологическими характерными признаками, основывающимися преимущественно на расовых различиях. Историческая антропология должна поэтому решить еще другую и гораздо более трудную задачу, а именно доказать, что это те факторы, которые из специфических антропологических качеств и особенностей государств, сословий и занятий служат основой для всех особых культурно-исторических развитии.

Уже Гердер имел представление о роли рас в истории цивилизации, так как он признавал, что источником всей высшей культуры были «красивые и хорошо сложенные расы», обитающие в полосе земли вокруг Средиземного моря.

Г. Клемм позднее пытался определить в психологических типах активных и пассивных человеческих рас физико-антропологический характер. Об активной части человеческого рода он говорит: «строение их тела стройное, большею частью крупное и сильное, с круглым черепом и выдвинувшейся вперед, господствующей передней частью головы, с выступающим носом, большими, круглыми глазами, часто – вьющимися волосами, густой бородой и нежной, белой, красновато-просвечивающей кожей. Лицо обнаруживает резкие формы, нередко – сильно выраженные лобные края, как у Шекспира и Наполеона, нос часто орлинообразно изогнут, подбородок постоянно сильно выражен, нередко также выступает вперед. Молодежь этой расы обнаруживает там, где она сохраняется в чистом и несмешанном виде, сложение и осанку Аполлона Бельведерского, а зрелые мужчины – фариезского Геркулеса». Пассивные человеческие расы он описывает следующим образом: «форма черепа пассивных рас иная, нежели у активных, лоб отклонен больше назад, преимущественно развитая задняя часть головы; нос, хотя иногда и длинен, но мало приподнят, редко – изогнут, большею же частью – круглый и тупой; глаза – продолговатые, часто – узко прорезанные и косо поставленные; скулы выдаются; подбородок отступает назад. Формы лица, как и всего корпуса, менее резко выражены; корпус менее строен и широк, скорее круглый; мускулатура менее пропорциональна; члены тела – круглые и длинные; борода – редкая, волосы – жесткие, столь же прямые, как и курчавые. Кожа окрашена, и краснота ее заметно меньше; окраска ее – от нежнейшей желтизны до интенсивнейшего черного – переходит через все оттенки красноватого и коричневого».

Антропологические характерные признаки, которые Клемм дает для активных рас, совпадают в большинстве случаев с кавказской, именно германской расой, между тем как признаки пассивных рас совпадают отчасти с монгольскими и отчасти с негроидными народами.

Между этими отделами человеческого рода существуют в действительности большие различия в антропологических качествах и основывающихся на них способностях к политической культуре. Из племен негритянской расы ни одно единственное не поднялось собственными силами над ступенью дикости и варварства. Средиземные народы показали себя в гораздо большей мере культурно-творческими, между тем как германская раса во всех своих отраслях взобралась на высшую ступень цивилизации, хотя она и выступила последней на арену истории.

Северная раса – это природная носительница мировой цивилизации. Смешением с другими расами она их физиологически подняла на более высокий уровень, как средиземные народы, так и монголов, и негров.

В Африке хамитическая и семитическая смешанная кровь проникла к самым кафрам. На Малайском архипелаге господствуют индусские потомки в высших слоях, и, как уже Клемм справедливо замечает, «эрии Южного Океана», арии Таити являются самыми южными побегами северных завоевательных полчищ, которые наступали на юго-восток из Индии. Что касается американских культур, то инки были, без сомнения, чужеземной расой, морфологические признаки которой указывают на кавказскую расу. И в других случаях долихоцефалия, темные и волнистые волосы, которые встречаются у некоторых индейских племен, несомненно указывают на расовые примеси. Ничего нет невероятного в гипотезе, что европейская завоевательная кровь, достигшая Таити, достигла и западного берега Америки, тем более, что теперь уже исторически доказано, что за 400 лет до Колумба норманны открыли Северную Америку. [354. Globus. 1902. S. 305.]

Если мы можем считать вполне доказанным, что в древнейшие периоды толпы белокурых северян проникали до Китая, Вавилонии и Египта и могли принести этим расам как культурные элементы, так и культурные способности, все же было бы слишком смело рассматривать культуры тех стран как творение северной расы. Уже одно психологическое соображение исключает подобную гипотезу, так как те культуры слишком своеобразны и от северных слишком отличаются, независимо от того, что едва ли можно было бы тут привести антропологические доказательства в пользу такого предположения. Однако длинноголовые египтяне и вавилоняне превосходят культурной способностью китайцев, и только модная теория приписывает круглоголовым сумерийцам в Месопотамии превосходство над современными им и последующими семитами. Только вавилоняне внесли широкое движение в шумерийскую культуру.

Во всяком случае доказано, что египтянам была известна северная раса; это доказывает изображение человека с белой кожей, голубыми глазами и белокурыми волосами на памятнике XIV века до Р. X. Около этого же времени они пришли в соприкосновение и с индусами, [355. L. Geiger. Zur Entwicklungsgeschichte der Menschheit. 1878. S. 121.] и известно, что западные соседи египтян, ливийцы, содержали значительное количество светлокожих элементов.

Китайцы называют себя в своих древнейших песнях почетным именем «черноволосого народа» – конечно, в противоположность чужому светловолосому. Уифальви говорит, что от северян, которые описываются в их летописях как люди с бледными лицами, лошадинообразными головами, выдающимся носом и глубоколежащими глазами, они научились искусству полевого орошения. Позже индусская культура оказывала большое духовное влияние на восточные монгольские народы, до самых островов Малайского архипелага, куда также проникла их раса. Это происходило главным образом в последние века до Р. X. и в первые по Р. X. «Чем была Греция для запада, тем была Индия для восточного мира». [356. A. Hillebrandt. Altindien und die Kultur des Ostens. 1901.]

Не так легко узнать отношения северной расы к азиатским культурам Передней Азии, именно к евреям. Евреи, по Luschan'у, образовались из трех расовых элементов: собственно семитического, брахицефального типа (хеттеяне) и северно-европейской примеси (амориты), которая обнаруживается среди них и теперь. [357. Korrespondenzblatt der Gesellschaft fur Anthropologie. XXIII Band, S. 97. – На индогерманскую примесь крови у евреев впервые привлек внимание L. Wilser: Die Herkunft der Deutschen. 1885. S. 89. Однако в современных поколениях евреев встречается только немного аморитских лиц. Большинство белокурых евреев не имеют ничего общего с северной расой. Маленький рост, тыквообразная голова, крючкообразный нос, вздутые губы и миндалевидные глаза выдают, что здесь дело идет, вероятно, об альбиносах, являющихся видоизменением расы.] Участие трех расовых групп в еврейской культуре представляет проблему, которая до сих пор горячо обсуждается. То наблюдение, что длинноголовые – между ними преимущественно светлоокрашенные, великорослые типы – являются интеллектуально и морально высшими среди своих единоверцев, позволяет сделать заключение, что эти элементы и в древнейшие времена еврейского народа играли значительную роль.

В Средней Азии и Южной Европе развились многочисленные культурные очаги, из которых произошли вершины и расцвет всего человечества. Эти культуры составляют вполне творение северных племен. Индусы, персы, греки, римляне были первоначально настоящими сынами белокурой, светлой расы, которые постепенно, путем смешения с более темными туземцами, более или менее утеряли свои признаки.

Большой прогресс в антропологическом понимании истории представляет замена ничем не обоснованной гипотезы о переселении германцев из Азии доказательством, что «индогерманская раса» порождена в Европе и произошла в северных областях. После того, как многими историками были высказаны подобные же взгляды, Л.Гейгер (1869-1870), на основании физиологических соображений, впервые с большою определенностью назвал Европу первобытным жилищем индогерманцев. Он – того мнения, что там, где индогерманский тип остался наиболее чистым и несмешанным, можно с наибольшею вероятностью предполагать его родину. Он полагает, что нашел эту родину в Средней и Западной Германии. [358. L. Geiger. Zur Entwicklungsgeschiche der Menschheit. 1878. VI. Kapitel. Ueber den Ursitz der Germanen.] На основании более точных антропологических доказательств Л.Вильзер (1881) пришел к заключению, что Скандинавия была первоначальной страной «арийской» или «индогерманской» расы. Здесь эта раса сохранилась в наибольшей чистоте. Отсюда со времени каменного века до настоящего времени толпы выходцев распространялись по всем направлениям земной поверхности. [359. L. Wilser. Die Herkunft der Deutschen. 1885. – Herkunft und Urgeschichte Arier. 1889.]

Вирхов, Пенка, Вильзер и другие доказали, на основании латинских и греческих произведений литературы, что германцы в классическую эпоху обладали большим ростом, белокурыми волосами, голубыми глазами и светлой кожей. То же самое говорится и относительно галлов и славян. Л.Вильзер напоминает, что Булвер впервые высказал предположение, что греки были белокурыми и голубоглазыми пришельцами с севера. Затем Пенка построил теорию, что греки и римляне имели тип, сходный с германским. Все относящиеся сюда литературные сообщения Лапуж изложил вкратце в прибавлении к своему труду о социальной роли арийцев (Ариец и его социальная роль. 1899). К последним можно было бы еще прибавить многочисленные сообщения из Теокрита, Светония и других писателей, которые доказывают, что голубые глаза и белокурые волосы в доклассичес-кий и классический периоды должны были быть у греков и римлян очень часты, в особенности у высших слоев. И, действительно, боги, герои, властители и пастухи описывались именно таким образом. Из двенадцати императоров, которых описывает Свето-ний, трое имели голубые глаза: Август, Нерон, Гальба, между тем как глаза Цезаря, который, очевидно, был продуктом смешивания, с точностью называются черными, а о глазах прочих императоров совсем не упоминается. Многочисленные бюсты Цезаря показывают, напротив, настоящую германскую форму черепа и лица.

Александр Великий обладал общим македонским типом, т.е. очень белой кожей с розовым отливом, германской формой головы и лица, красноватыми волосами и темно-голубыми глазами. [360. Charles de Uifalvy. Le Type physigue d'Alexandre le Grand. Paris. 1902. S. 168. – Сравни также того же исследователя: Anthropologische Betrachtungen uber die Portratmunzen der Diadochen und Epigonen. Archiv fur Anthropologie. Bd. XXVII. Heft 4.]

Согласно сделанному мне лично сообщению, греческие фанариоты, которые, как известно, гордятся своей расовой чистотой, отличаются часто светлой пигментацией. На Крите среди греков находят многих светлоокрашенных индивидуумов. [361. Lapouge. L'Aryen. P. 296.]

Что касается восточных, азиатских народов, говорящих на «арийских» языках, то последнее обстоятельство отнюдь не обязательно доказывает «арийское» происхождение их paсы. У современных персов и армян скорее преобладает брахицефалия, и они очень приближаются к альпийскому типу. Они образуют первобытное население, покоренное светлыми пришельцами, язык которых и нравы они усвоили. По исследованиям Уифальви, персы времен Ахеменидов были почти все белокуры. [362. Iconographie et Anthropologie Irano-Indiennes. L'Anthropologie. 1900. S. 223.] Остатки персидского населения, горные племена курдов, описываются, как белокурые и голубоглазые, так же как и остатки пароян на южном прибрежье Каспийского моря. [363. Th. Poesche. Die Arier. 1878. S. 29.] На окрашенных рельефах Акрополиса в Сузах, изображающих стражу персидских царей, глаза окрашены светло-голубой краской, а кожа, наоборот, – в темноватый цвет. [364. Weltgeschichte von Helmholt. Bd. III, S. 145-146.]

Индусы большею частью длинноголовы, но свою светлую окраску отчасти утратили путем смешения с дравидами и монголами. Глаза их описываются как светлокарие, переходящие в серый и голубой цвет. Каста браминов, которая отличается светлой окраской кожи, содержит еще весьма большую часть блондинов, в особенности на северо-востоке. [365. Lapouge. L'Aryen. P. 254.] Согласно историко-антропологическим исследованиям Ш. де Уифальви, голубые глаза, по-видимому, существовали до VII века по Р. X., и только в последние три столетия они совершенно исчезли. Современные индусы сохранили от северного типа высокий рост, долихоцефалию, узкое лицо, узкий нос и сравнительно светлую кожу. [366. Iconographie et Anthropologie Irano-Indiennes. L'Anthropologie]

Когда германцы надолго спустились в северно-европейскую равнину, они нашли здесь переселившуюся из Азии расу, которую они отчасти искоренили, поработили и оттеснили в среднеевропейские горные цепи, где она скопилась в большом количестве и до нашего времени сохранилась в наиболее чистом виде.

Уже Клемм приписывал антропологический тип пассивных людей низшему и сельскому населению Европы, которое представляет остатки первобытного населения. Прюнер-Бей на международном антропологическом конгрессе в Париже в 1867 г. высказал мнение, что человек эпохи северного оленя представлял «монголоидный тип», с небольшою окружностью брахицефального черепа и широким лицом, и что этот тип еще не угас и теперь еще продолжает существовать большими группами в Альпах, на Лигурийском берегу, в Пиренеях и т.д. [367. Congres international d'Anthropologie et d'Archeologie prehistorique. Compte rendur de la seconde session. Paris. 1868. P. 354.] Картфаж впоследствии развил еще далее теорию монголоидного типа альпийской расы, которая теперь признается большинством антропологов, за исключением приверженцев и учеников Вирхова. Ф.Тамплинер хотя и показал, что, кроме брахицефалии, альпийский человек не имеет никаких общих признаков с монголами, забыл, что к современному альпийскому типу примешано много германской и средиземной крови и что у этих помесей в брахицефальной голове сохранился самый прочный признак первоначального монгольского типа, так как он при скрещиваниях с длинноголовыми обладает особенной силой наследственности.

Что касается генеалогической связи доисторических рас с ныне живущими народами Европы, то в древнейших слоях четвертичного периода находят долихоцефальные расы. Затем, рядом с первобытным населением, появляются круглоголовые, которые увеличиваются в числе, пока в начале исторического периода длинные черепа снова не возьмут перевеса. Многое говорит за то, что первобытные негроидные длинноголовые расы переселились из Африки; в Южной Европе они произвели малорослую, смуглую, длинноголовую расу, а на севере – белокурую, между тем как Средняя Европа была заселена вышедшей из Азии брахицефальной расой. Затем с началом исторического периода начался эмиграционный поток белокурых долихоцефалов на юг; из них древнейшие толпы достигли Северной Африки, Передней Азии и Индии, потом галлы двинулись частью в Италию, Малую Азию и в современную Францию, и, наконец, за ними двинулись германцы и славяне.

На заре исторического периода начинается заслуживающая удивления социальная роль германской расы, и со своей северной родины она дает распространиться по всем направлениям органическому и духовному ферменту для более высокого развития всех народов. Итак, физическая и историческая антропология должна была подтвердить гипотезу великого значения германской расы, – гипотезу, которую Бурдах, Клемм, Вейтершейм и Гобино обосновали на чисто культурно-психологических соображениях.

Ю.Колльман оспаривал учение о генетической взаимной связи исторической антропологии и культурных продуктов и полагал, что для Европы, по крайней мере, раса и культура не стоят ни в какой причинной связи: «на основании данных краниологии надо опровергнуть сякую теорию о превосходстве какой-либо европейской человеческой расы. Ни анатомия европейских рас, которая освещается краниометрией, ни психология, измерившая емкость черепов или объем мозга, не дают опорных пунктов, которые допустили бы делать выбор между расами. Также и о большинстве тех или других форм черепа не может быть речи, ибо длинные и короткие черепа именно в тот период, когда закладывалось основание прочному прогрессу в культуре, в численном отношении были почти равны». [368. Korrespondenzblatt der Gesellschaft fur Anthropologie. XXIII. S. 104.]

Другие исследователи, как Шаафнаузен, Вирхов, Матиегка, Тейлор и Мортилле, склонны даже приписывать брахицефально-му человеку душевное превосходство. Они пришли к этому выводу на основании того, что древнейшие европейские черепа были длинны и узки, и только с прогрессом культуры ширина их начала прибавляться. Они были введены в заблуждение этим обстоятельством и заключили отсюда, что культура делает череп шире, т.е. порождает более высокое развитие мозга, или, скорее, что культура есть продукт более широкого черепа.

Что это заключение ошибочно, теперь уже не может быть сомнения, так как доказано, что повсюду в руководящих государствах и сословиях преобладает германская кровь в чистом и смешанном виде, и что органическое превращение длинного черепа в короткий невозможно иначе, как посредством смешения, а в такой смешанной расе из длиноголовых и короткоголовых доли-хоидные элементы устраняются скрещиванием, войнами, выселением или же посредством других культурных продуктов.

Отсюда можно вывести антропологическое доказательство, что все европейские цивилизации, также в славянских и романских странах, есть продукт германской расы. Франки, норманны и бургунды во Франции, вестготы в Испании, остготы, лангобарды и баювары в Италии положили антропологические зародыши средневековой и новейшей культуры этих государств. Папство, эпоха Возрождения, французская революция и мировое господство Наполеона были великими деяниями германского духа. Наиболее выдающиеся из пап имеют большею частью германский тип. Владетельные династии и патриции Флоренции, Генуи, Венеции, Милана – потомки «германских варваров», как и великие художественные гении, создавшие духовное возрождение человечества. Даже новая Италия есть творение германских элементов, которые из Верхней Италии пустили в ход политическую и духовную реорганизацию, а Греция в начале XIX столетия была освобождена от ига Турции преимущественно благодаря мужеству белокурых пришельцев – албанцев.

Г.Клемм сделал интересное для внутренней политической истории замечание, что революции в пассивных государствах редко глубоко затрагивают народную массу, и обыкновенно борются только господствующие классы, между тем как народ безразлично созерцает или только по принуждению принимает участие. Сюда относится замечание Маркса, что интеллектуальные вожди возмущающихся низших классов принадлежат большей частью к господствующему слою. Клемм приводит дворцовые революции как пример, подтверждающий его взгляд; но и вся история классовой борьбы могла бы служить доказательством этого.

Гузо, Лист, Гобино изобразили французскую революцию как расовую борьбу угнетенной галльско-романской расы с германскою знатью. Без сомнения, последняя почти всецело вышла из германского благородного сословия, как это можно доказать исторически и антропологически. Изучая необычайно многочисленные портреты французского дворянства в Луврском музее и в Версале, можно почти сплошь определить германские типы. Но и «третье сословие» в своих высших слоях равным образом составлялось из германских элементов. Вожди революции были почти сплошь германцы, как это указывают их портреты. Революция привела к господству только другой слой германской расы. Было бы заблуждением полагать, что во Франции «третье сословие» достигло господства. Власть получила только буржуазия, т.е. верхний германский слой гражданского общества, и даже в современном рабочем движении, если мы будем его рассматривать антропологически, происходит не что иное, как возвышение верхних германских слоев рабочего класса, направляющихся к господству и свободе.

Наполеон был, вероятно, потомком вандалов, которые некогда переполняли Корсику, и остатки которых, вместе с остатками других германских полчищ, и теперь еще составляют приблизительно 10 процентов островного населения. Его войска были составлены преобладающим образом из германских элементов Франции, а что его полководцы принадлежали к тому же типу -это показывают многочисленные портреты, которые можно видеть в Версальском музее.

Культура уничтожает людей. Как древние северные толпы погибли в Индии, Персии, Греции и Риме, так и позднейшим завоевателям уготована равная участь. Представители северной расы там, где они порождали культуру, были подвержены естественному процессу выпалывания, благодаря которому уничтожались или сильно редели их ряды.

Население Германии только отчасти сохранило чистоту крови. Юг и восток заселены смуглыми круглоголовыми и помесями. Чем далее на север, тем чище германский тип. Население Франции уже более не соответствует древнейшим описаниям. Во времена Цезаря здесь, по-видимому, жил сильно смешанный народ. «Арийские» галлы составляли по отношению к средиземному населению на юге и альпийцам в центре Франции только верхний слой благородного сословия. Галлы либо вообще переселились в незначительном количестве, либо уже тогда ряды их сильно поредели. Германцы, вторгнувшиеся позднее, в настоящее время также большей частью исчезли. Россия также обнаруживает существование германского, альпийского и средиземного типа; кроме того, в ней существуют помеси с монголами, финнами, самоедами. Даже в Норвегии можно найти в западных долинах соответствующее альпийскому населению незначительное количество смуглых круглоголовых людей.

Постепенное истребление и соответствующее передвижение первобытного населения в среднеевропейских государствах можно проследить в историко-антропологическом отношении. Во Франции, как и в Германии, Австрии и России, нашли, что в черепах, из могильных курганов число длинноголовых уменьшается из столетия в столетие, а черепной указатель возрастает.

О.Фраас нашел, что большинство современных швабов брахицефальны и имеют большею частью смуглый цвет лица и темные волосы. Приблизительно треть швабов долихоцефальна и белокура. В эпоху Карла Великого они были преимущественно – а до соприкосновения с римлянами, быть может, и исключительно – долихоцефальны. [369. Archiv fur Anthropologie. Bd. V. S. 492] По словам того же автора, примесь брахицефальных элементов в высших и средних сословиях в средние века не проявлялась так резко, как в настоящее время. [370. Archiv fur Anthropologie. Bd. II. S. 99] Также и в области Среднего Рейна доказан прирост брахицефалии. [371. Archiv fur Anthropologie. Bd. XVIII. S. 13. – W. Kruse. Die korperliche Beschaffenheit der Andernacher Bevolkerung zur Zeit der Karolinger. Bonner Jahrbucher. 1900. Heft 105.]

В могильных курганах России находят 48 процентов длинноголовых и только 16 процентов настоящих короткоголовых, между тем как Ю.Колльман обнаружил у современных славян только 3 процента длинноголовых и 72 процента короткоголовых. Согласно Л.Вильзеру, в древнейших могильных курганах длинные черепы значительно перевешивают, только в более новую историческую эпоху показываются смешанные формы, и чем далее на восток, тем реже встречаются длинноголовые черепы. [372. L. Wilser. Die Herkunft der Deutschen. S. 35.]

Лапуж наблюдал в департаменте Аверон, что доисторические черепы дают указатель от 71,4 до 77,3, римские – 77,3, средневековые – 78,6, за сто лет – 84,2, в 1869 г. – 85,1 и в 1889 г. – 86. [373. Revue d'economie politique. T. IX, p. 1002 u t. X. p. 132.]

К.Стефанус определил, что древние греки были гораздо менее короткоголовы, нежели современное греческое население. [374. J. Ranke. Der Mensch. C. 299. – Lapouge. Les selections sociales. P. 409-442.]

Мои наблюдения над портретными бюстами в итальянских музеях заставили меня придти к убеждению, что римские головы из республиканского периода были большею частью длинночерепные и в позднейшее время начали все более уступать место круглоголовому типу.

Уменьшение долихоцефалов в странах, где смешаны германская и альпийская расы, вызывается всеми теми факторами, которые вообще способствуют вымиранию руководящих сословий и рас.

Г.Клемм и И.П.Лесли указывают, что наиболее благородно-организованные человеческие расы имеют и наибольшую склонность к странствованиям. Они – беспокойного темперамента, но способны также к энергичным предприятиям. Их отвага гонит их на поле битвы войн и труда, и на чужбину, и в города.

Германцы составляли повсюду военный элемент. Они образовывали войско, ибо в древние времена война была призванием, а военное сословие – самым почетным, из которого низшие слои исключались. Еще ныне, где размеры тела или годность к военной службе являются решающим моментом, в армии, и в особенности в офицерском сословии, преобладают в процентном отношении германцы и германские примеси.

Что из северных областей германской расы в древнейшие эпохи, как и в эпохи греков и римлян, происходили выселения больших полчищ – это доказано исторически. Все те племена, которые двигались на юг, погибли вплоть до незначительных остатков. Открытие Америки и основание других колоний лишили европейское общество большого количества долихоцефальных элементов. Эти странствования продолжаются по настоящее время К.Клоссон показал, что европейские выходцы в Америку длинноголовее, нежели остающиеся на родине. Клоссон называет это явление отбора «разделение вследствие перемещения». [375. Naturwissenschaftliche Wochenschrift. 1899. S. 219.] Это делает понятным, почему у населения Северной Америки сплошь замечается склонность к долихоцефалии. Также и величина тела, которая превышает даже рост англичан, по-видимому также является следствием естественного отбора миграций – Wanderungs-Auslese, который прогрессирует по направлению от Европы в Америку, а там – от востока к западу.

В Алжире головной указатель переселившихся французов и итальянцев меньше среднего указателя их наций; то же самое замечается у креолов Канарских и Азорских островов (Лапуж).

В городах и в высших сословиях – как доказали впервые Вильзер и О.Фраас – длинноголовые подвержены медленному процессу истребления. Там же, где потери не могут быть возмещены притоком из деревень и низших слоев, антропологическое строение городов и сословий с течением времени ухудшается. И этим потрясается весь органический фундамент государственного существования.

Искоренение белокурых долихоцефальных элементов является основной органической причиной падения цивилизованных народов, которые обязаны своим политическим и духовным развитием участию этой крови, так что, как заметили впервые Лапуж и Л.Вильзер, культурный прогресс покупается ценой медленного израсходования одареннейшей, т.е. долихоцефальной части народа.

Лапуж и Коллиньон выставили тезис, что вся история культуры была борьбой между короткоголовыми и длинноголовыми. Между тем эта борьба представляет только один, хотя и важный, акт в мировой драме расовой борьбы. Борьба же кавказцев с негрскими племенами едва ли могла содействовать культуре, так как первые путем смешения крови потеряли свою высшую даровитость, а из последних нельзя было воспитать способной рабочей расы. Борьба длинноголовых рас с монголами в Индии, Сумерии и в Египте, где, по мнению Швейнфурта, существовал в древнейшие времена также брахицефальный тип, была гораздо плодотворнее. Еще плодотворнее была борьба между средиземными народами и северно-европейцами. Сюда принадлежат войны греков и римлян с туземцами завоеванных ими стран, борьба между Римом и Карфагеном, между вестготами и арабами в Испании.

Естественная даровитость рас имеет величайшее значение не только для культурной ценности их военной борьбы между собой, но и для их группового соединения в государства. Хотя культурные продукты зависят на первом плане от господствующих рас, но и подчиненные играют тут, в качестве служащего элемента, не менее большую роль. Негры никогда не производили социальной системы индивидуального соревнования, а монголы и средиземные народы – только в некоторых разветвлениях своей расы. Только германцы сделали этот принцип основным законом общественной жизни и этим положили начало высочайшему культурному развитию. Там, где германцы подчиняли негров и индейцев, там возможность культуры была менее велика, чем в тех местах, где они могли воспитать более одаренную расу в виде рабочего сословия. В Индии они нашли в дравидах не только неспособную расу, но смешения с нею погубили, кроме того, и их собственную благородную кровь. Благоприятнее было господство германцев над средиземной и альпийской расами. Что касается первой, то тут они подчинили себе относительно хорошо одаренный слой населения, во втором же случае им подчинился трудолюбивый и постоянный слой населения, между тем как смешения крови имели менее роковые последствия, нежели смешения индусов с дравидами. Те государства произвели наивысшие продукты, в которых и низшие слои составлены были преимущественно из германцев или германских помесей.

Чем активнее расы, чем выше и более равны по происхождению их дарования, тем горячее и плодотворнее возгорается борьба соперничества. Это есть естественный биологический закон, что расы, которые наиболее близко родственны друг другу и борются за те же средства существования и развития, должны выдерживать самую жаркую борьбу за существование. Самые важные по последствиям события мировой аристократии и мировой цивилизации родились из противоположностей и борьбы между германскими племенами и между германскими героями. Папство и цезаризм – германские творения, оба – германские организации господства, предназначавшиеся к тому, чтобы покорить мир. Германская раса призвана охватить земной шар своим господством, использовать сокровища природы и рабочей силы и включить пассивные расы как служебный член своего культурного развития. Существуют сентиментальные политики, мечтающие о союзе всех германских племен. Пангерманизм между тем является уже исторически совершившимся фактом, и поэтому можно с удивлением спросить: против кого же должен быть направлен этот союз? Ибо германец есть для германца величайший и опаснейший противник. Устранить эту вражду из мира – значит прекратить культурное развитие в его основных условиях – ребяческое старание разбить естественные законы путем мечтаний.

глава десятая

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ И ТЕОРИИ

1. Происхождение партий

На всех ступенях политической цивилизации, от орды до республики цивилизованной нации, общественное мнение играет совместно решающую роль. Деспоты и тираны также связаны воззрениями и обычаями народа, обнаруживающимися в проявлениях общественного духа. Даже в орде бывают различия во взглядах на цели и средства общественных действий. При подобной слабой социальной связи разномыслящие семьи и индивидуумы могут отделиться от общины или вождя и основать новую орду или примкнуть к другой орде. Это есть простейший род политического решения. Оно продолжается еще отчасти и в цивилизованных государствах, когда недовольные выселяются и основывают колонии.

Повсюду, где оседлому и организованному народу принадлежит совместное решающее право управления и законодательства, возникают противоположности и борьба, которые настоятельно требуют решения в пределах самой общины. Образуются политические партии, в принципах и программах которых изменившиеся экономические и духовные потребности и интересы социальных групп достигают своего общественного выражения. Образование партий есть важнейший социальный рычаг внутриполитического развития государств.

Отчетливее и успешнее всего выступают политические партии в республиканских государствах, где народ путем собраний и подачи голосов непосредственно принимает участие в законодательстве, управлении и судопроизводстве. В государствах с представительно-конституционным управлением партии являются в том отношении более или менее решающим фактором, что одна из них всегда бывает правящей партией, на которую представитель династии, президент или министерство должны опираться во время правительственно деятельности.

В основании политических партий лежат первоначально всегда расовые противоположности, позже – экономические, на которые, однако, расовые контрасты, как это указывает естественная история государства, продолжают более или менее сильно воздействовать в скрытом состоянии. Партийная борьба заключается либо мирно, посредством убеждения, агитации, обсуждений и голосований, либо – когда противоположности приняли непримиримый характер – путем военных действий, в форме гражданских войн и революций. Тогда государственное общество распадается, и возникает состояние первоначальной вражды разобщенных групп, и политическое единство может быть восстановлено только путем побед одной партии и поражения другой, или посредством компромисса.

Борьба за политическую власть внутри государственного существования порождает сперва аристократические и демократические партии, соответственно сословному расчленению. Только в политической истории европейской цивилизации -сознательно сделавшей понятие политического прогресса мотивом общественных действий – произошли принципиальные противоположности партий «движения» и «покоя», которые возникли первоначально из противоположности демократических и аристократических групп, но отнюдь не всегда должны быть с ними идентичны. Ибо бывают консервативно настроенные демократии. И нередко толчок к внутриполитическому прогрессу исходил из аристократических сословий.

В просвещенном обществе, где общественное мнение и партии выполняют контролирующие и законодательные функции, образуется политическая идеология, которая соответственно прогрессу нравственного сознания пытается влиять на государственные учреждения. Отсюда происходит то, что программные заявления партий – хотя последние произошли первоначально из расовых и классовых противоположностей – направляются большею частью на благо и интерес целого общества. Однако последнее обстоятельство представляет только иллюзию и самообман. Политическая идеология может путем агитации и внушения играть большую роль, но в законодательных решениях все же всегда оказывает влияние центр тяжести групповых интересов, и это представляет исторический факт, что политические партии гораздо чаще прибегают к макиавеллевской политике, нежели политические правительства.

История политических партий в современных европейских государствах теснейшим образом связана с развитием парламентского управления и парламентов. Развитие этих правовых учреждений, в которых осуществился общественный дух, ранее всего и отчетливее всего в историческом отношении совершилось в Англии. Развитие парламента в Англии оказало свое влияние на политическое развитие во Франции, Германии, Италии, Испании и других государствах; и как политические учреждения, так и политические программы и теории политических партий Англии воздействовали на континентальные народы очень значительно.

2. Консервативные партии

Происхождение консервативных партий в Германии относится к средневековому феодальному состоянию, но их действие началось только с народным движением 1848 г. Когда отнята была у собственников рыцарских имений привилегия, которой они пользовались, чтобы не платить земельных налогов, то земельное дворянство образовало «союз для защиты собственности», из которого вышла консервативная партия. Масса ее приверженцев составляется из кругов дворянских наследственных и правоверных земельных собственников. К ним примыкают группы ремесел и крупной индустрии, которые также в этих областях промышленной жизни домогаются более или менее резко выраженной феодально-патриархальной организации. Кроме того, офицерский корпус и высшие чиновники сильно склоняются к их программе.

Основное воззрение консервативной программы заключается в обращении к историческим результатам уже существующих и установленных раньше условий, которые, по их мнению, имеют поэтому права. Они противопоставляют большинству голосов и цензу – силу переданного авторитета. Словом, они -приверженцы сохранения существующего и унаследованного.

В пределах консервативного убеждения имеются градации от точки зрения архиреакционерного настроения – которое не только жаждет неподвижного состояния, но даже стремится к обратному движению – и до приближения к либеральному кругу идей, как это мы видим в клерикальной и германской правительственной партиях. Последняя стоит принципиально на почве уже сделавшегося правовым государственного строя и поэтому в 1893 г. заявила, что она признает одной из своих важнейших задач вызвать соглашение относительно всех политических и экономических вопросов между строго консервативными и умеренно либеральными воззрениями, чтобы достигнуть этим путем прочного соединения всех охраняющих государство элементов против сил, которые начали истребительную борьбу с христианством, монархией, семьей и собственностью.

В политическом консервативном кругу идей выступают также тенденции клерикальных и антисемитических партий. Партия центра имеет гораздо больше точек соприкосновения с консервативной партией, нежели с либеральной, тем более, что она насчитывает в своих рядах многих дворян и крупных земельных собственников. Это обнаруживается в особенности в ее понимании социальной и религиозной жизни, между тем как в формально-политическом отношении она является несколько более демократической и должна вступаться за всеобщее избирательное право, так как она черпает свою силу именно в головах католического крестьянства и рабочего сословия.

Общий отличительный признак всех консервативных стремлений представляет требование сословного и корпоративного разделения народа. Согласно консервативному взгляду, народ состоит из естественных групп, которые должны быть сохранены в своей самостоятельности и своеобразии. В противоположность безграничной свободе либеральной теории консерваторы требуют в промысловой жизни и в жизни общества «упорядоченной хозяйственной свободы» и прочных порядков для сельского населения и мелкого промысла, так как они убеждены, что простое снятие оков с индивидуальных сил не может вести к здоровому хозяйственному развитию, и что государству не следует отклонять от себя задачу защиты частной промысловой работы против преобладания спекуляции и акционерной безнравственности путем действительного акционерного законодательства, обеспечивающего и содействующего нравственному и экономическому положению наемных рабочих, равно как и мирному взаимодействию работодателей и работополучателей. Биржевые дела должны быть поставлены под государственный надзор. Для ремесел требуются введение предоставления доказательств умения производить их, усиление цехов и цеховых союзов, основание и содействие товарищеским ассоциациям.

В программе 1893 г. партия центра стала на почву корпоративного расчленения народа. Она требовала «уничтожения неограниченной свободы торговли», товарищеской организации крестьянства посредством законодательства, предоставления доказательств ремесленных знаний, а также доставления соответствующих гарантий относительно способностей и безукоризненной репутации в крупной индустрии и торговле.

Консерваторы являются открытыми или тайными врагами всеобщего избирательного права. Они хотя и желают, как гласит их программа, полной, законом гарантированной меры гражданской свободы для всех и действительного участия народа в законодательстве, но это участие, по их мнению, должно быть ограничено «естественными группами и органическими расчленениями народа».

Консерваторы выказывают себя строгими приверженцами монархии и борются со всякой попыткой ее ограничения в пользу парламентарного режима. Государство и монархия суть «Богом установленные учреждения», однако партия, при случае, грозит все-таки возмущением и пересмотром своего монархического сознания, если только король не исполняет ее воли.

Консервативное направление не дало ни одного значительного политического теоретика, кроте Стахе и Трейчке, которые в существенном обнаруживали консервативный образ мыслей. Класс, выросший в идеях наследственного владения и традиций, менее нуждается в теоретическом оправдании, нежели тот, который стремится вперед. Поэтому-то либеральные государственные теории старее консервативных.

Апологеты благородного сословия, которые в начале XIX столетия, вследствие либерального просвещения и реформы, писали свои брошюры против «безбожных буржуазных ученых», всегда аргументировали свои доводы только указаниями на свою расу и традиции. Один такой апологет писал еще в 1807 г., что есть только одно «сословие» в мире, именно дворянство, что только дворянином можно быть «от рождения», тогда как не-дворяне родятся на свет без всяких прерогатив. Только дворянин имеет семью и происходит «из семьи». Дворянство произошло путем отбора из массы и посредством рождения возвысилось над всеми. Физическая организация его совершенно отличная. По внешности – крестьянский парень и природный принц хотя и кажутся сходными, но, химически исследованные, они дали бы громадное различие. Крестьянин есть «некоторым образом организованная масса картофеля, имеющая способность двигаться и переваривать самое себя». Напротив, органы ребенка из благородного сословия состоят «из самых тонких веществ, которые уже его мама (Mama) вводит в свой организм». Громадное различие состоит однако в организации нервов и головы. «Таким образом дворянство привилегировано не только одним государством, но самой природой, и действительность его привилегий и преимуществ вытекает из его врожденных и приобретенных заслуг. Из этого само собой проистекает неравенство прав вообще и необходимость отодвигания назад мещан. Как иначе может продолжаться дворянство, как не путем рождений? Как иначе можно происходить из семьи, как не путем наследственности? И как может иметь место хорошее состояние государства без сословия, на котором покоится его блеск и его честь?». [376. А. Н. von Stillfried. Apologie des Adels. 1807. S. 29.]

Не так решительно и смело, но в сущности в таком же духе говорит Г.Стахе, давая научное обоснование консервативной политики в своих чтениях о «современных партиях в государстве и церкви» (1863). Стахе различает партии революции и легитизма и причисляет к первым все направления от либерально-конституционного до социалистического. «Возмущение выражается отвержением определенного существующего господства, революция же – это переворот и ниспровержение самих отношений господства, имеющее целью поставить начальство и закон ниже человека, а не над ним, как было раньше. Суверенитет народной воли, уничтожение установленных уже расчленений общества, подчинение учреждений человеческим правам, вместо приспособления и отмеривания человеческих прав сообразно этим учреждениям, – вот что составляет революцию». Он причисляет к партиям легитимизма все те, которые признают высший, безусловно связующий, Богом поставленный порядок, возвышающийся над народной волей и над целями правителей авторитет, историческое право, естественные расчленения, которые не допускают никакого другого основания и масштаба для государственного порядка, кроме прав и пользы людей, свободы народа или механического обеспечения общества.

Не надо быть консерватором, чтобы признать, что государственный порядок подчинен «священному закону развития», пред которым должны оправдывать себя и подвергаться испытанию все политические деяния народов и правителей. Но ошибочно думать, что этот моральный порядок должен превратиться в раз навсегда установленный и сделавшийся историческим строй, хотя эти самые теоретики и признают, что при известных обстоятельствах давление правительства может уничтожить все моральное существование народа.

С точки зрения исторического опыта, внутренняя социальная борьба никогда не прекратится. Революции в больших размерах были всегда внезапным политическим прорывом социальных эволюции, которые вступали в несогласие с переданными правовыми формами и уничтожали их, когда реакционные силы препятствовали постоянной и постепенной реформе. Рыцари и дворяне сами никогда не отступали перед насильственным возмущением против авторитета правительства, и многие, оправданные историческим развитием, революции вышли именно из среды князей и королей.

Социальный принцип консерваторов заключается в сословном разделении народа и основывающемся на этом обстоятельстве неравенстве политических прав. Наиболее реакционные элементы понимают под этим чисто средневековые состояния, если возможно, даже возвращение к феодальному крепостному состоянию и помещичьему праву. Эта тенденция обнаружена была, например, одним из ее представителей еще несколько лет назад. Когда социалистическая партия внесла предложение, чтобы все отдельные постановления относительно правовых отношений сельскохозяйственных и лесничих рабочих и о прислуге к их работодателям и службе были заменены имперскими промысловыми постановлениями, один из консервативных депутатов сказал, что «старинные отношения между господином и слугой должны быть сохранены в неприкосновенности».

Другие пытаются дать сословному расчленению более современное содержание. Так, Стахе высказывает мнение, что партия легитимистов желает сохранения сословий, но относительно того, должны ли они оставаться в старинной форме – дворянства, мещанства, крестьянства или же в форме родовой и земельной аристократии – в партии существуют разногласия. Но во всяком случае их не существует относительно таких основных условий общества, как разделение на классы по профессиям с особыми правами и особым участием в представительстве страны, земельной собственности, составляющей базис важнейших политических прав, и разделение города и деревни во всех учреждениях.

Что порядок общества требует одновременно управления и подчиненности, это признают также либеральные и даже социалистические теоретики. Но последние выставляют требование, чтобы всякий авторитет и аристократия подтверждали свои права личными заслугами и чтобы только действительный авторитет – авторитет личности – мог иметь решающее значение. Консерваторы, напротив, верят во «врожденную и наследственную доблесть», единственным представителем которой может быть только сословие или раса. «Устойчивый порядок», защищаемый консерватором, заключается, по его мнению, в целом ряде поколений, в котором профессия, достоинство и власть наследственны. В самом деле, это уже составляет историческую истину, что великие социальные задачи могут быть успешно осуществлены только целыми поколениями, семьями и родами, которые обладали экономической и социальной солидарностью и превосходством. В семьях должны накопляться владение, авторитет и власть, чтобы с этими средствами можно было выполнять решающие действия. Ибо не должно никогда забывать, что все социальные расчленения обусловливаются существующими от природы отношениями между силой и интеллектом. В эпохи социального подъема высокое положение гарантирует уже само по себе антропологическую способность к этим занятиям. Это качественное отношение, однако, изменяется в эпохи упадка и вырождения. Тогда выступает либерально-индивидуалистическая критика, заявляющая о всемогуществе и суверенитете индивидуума, как это было в Риме, Греции и замечается в новейших государствах.

В обеих теориях заключаются как истина, так и заблуждение. Консервативная теория заблуждается, когда простому результату развития она придает значение всеобщего закона социального расчленения и строя, либеральная же теория впадает в такую же ошибку, когда таким всеобщим законом считает простое движение. Первая пререличивает принцип унаследования, последняя – принцип отбора. Только взаимодействующая и совместная работа обоих факторов порождает социальное развитие. Индивидуальная конкуренция сама повела к образованию новых семейных и сословных рамок, к классовым привилегиям с преимуществами, которые со своей стороны опять-таки сделались предметом критики со стороны рабочего сословия.

В Германии социально-экономические условия не соответствуют больше тенденциям консервативной программы. В начале XIX века еще могло быть справедливо мнение, что крупное земельное владение должно служить основанием для важнейших политических прав. Германия все более развивалась в индустриальное государство, и ее передовая политическая сила сделалась независимой от этого земельного владения. Защитительные пошлины могут помочь германскому земельному владению только временно и частично, но должны обратиться во вред его способности к конкуренции. К этому присоединяется еще национально-антропологическая опасность. Вследствие отсталого состояния провинции все способные к культуре элементы возбуждаются к выселению в города и заграницу. Иммигранты, как это уже доказано, состоят главным образом из германских элементов. На их место являются неприхотливые славянские рабочие, – пятое сословие, которому обдуманная политика навязывает немецкий язык, искусственно образуя таким путем кажущихся германских граждан.

Мы менее всего готовы оспаривать выдающиеся заслуги юнкерства в деле политического развития Пруссии и Германии. Но класс, которые не желает или не умеет приспособиться к новым задачам и деятельностям нации, имеет одно только право – погибнуть. Известно, что лишь самое небольшое число собственников восточных рыцарских поместий составляют ученые сельские хозяева, и очень немногие из них посещали сельскохозяйственные школы. Для всякого рода промыслов эти умные господа требуют доказательств умения, только не для сельских хозяев и крупной земельной собственности, хотя и доказано, что именно тут причиняется много вреда вследствие недостатка знаний и опыта. Их способности находятся уже в таком упадке, что не годятся даже для чиновничества и военного дела. Во флоте, в саперных и артиллерийских полках почти только бюргеры занимают офицерские места. «Едва один из ста наших молодых аристократов помышляет о том, чтобы сделать настоящую научную военную карьеру», – пишет один благородный защитник своего сословия. [377. Adel und Burgertum (anonym). 2 Aufl. 1889. S. 32.]

С борьбой против промышленности и торговли тесно связаны и антисемитические партийные тенденции, которые также вытекают из консервативных партий.

Все антисемитические партии, как бы они ни уклонялись друг от друга в экономических и политических вопросах в своих программах, одинаков относятся к еврейству, так как они требуют отмены равноправия евреев, подчинения последних законам о чужестранцах и запрещения иммиграции иностранных евреев.

Антисемитизм существовал уже в древности, как видно из полемического памфлета Иосифа Флавия против Апиона. Новый антисемитизм возник первоначально в борьбе против известных язв и злоупотреблений капитализма, в борьбе против биржевых и банковых безнравственных обычаев. Не следует, однако, упускать из виду, что в основание антисемитизма на первом плане заложен национальный расовый инстинкт. Антисемиты борются не с личностью, но с духом и моральными взглядами еврейства как расы другого рода. Они упрекают евреев в том, что последние, за предоставленные им гостеприимство и гражданское равноправие отблагодарили порчей германской народности и бессовестной эксплуатацией честного труда. В одном избирательном воззвание немецкой социальной партии сказано даже так: «Повсюду в нашем отечестве, где ныне евреи и немцы вместе работают, видим мы евреев как работодателей, как господ, немцев же – как работополучателей, как слуг, как рабов евреев».

Капитализм на вершине своего развития превращается в чисто денежное дело. В действительности финансовый торговый дух представляет особенность, присущую евреям, и в которой они превосходят германцев. Еврей был первоначально земледельцем, пастухом и воином. Эти инстинкты римско-ев-рейская война вычеркнула из еврейской расы вместе с их органическими носителями. Нынешние евреи происходят от евреев Диаспоры, [378. Т.е. рассеяния, стран изгнания и рассеяние евреев. Прим. перев.] которые в течение почти 2000 лет поддерживали себя главным образом торговлей и денежными оборотами и развили торговый и торгашеский дух посредством процесса естественного отбора, превратив его в наиболее выдающуюся способность своей расы.

Евреи показали себя единственными успешными конкурентами германцев, но мы убеждены вместе с Лапужем, что их господство только частичное и временное.

Социалисты полагают, что еврейский вопрос сам собой разрешится -путем экономического введения социалистических учреждений, несмотря на то, что один из их вождей заявил, что дело идет о двух различных в своем характере и во всей своей сущности расах, основные различия которых строго сохранились до настоящего времени, в течение 2000 лет. [379. Protokoll uber die Verhandlungen des Parteitags in Koln. 1893. S. 226.] Предполагать, что уничтожение этих основных различий может быть урегулировано посредством простого, внешнего экономического изменения общества – значит придерживаться очень наивного взгляда, противоречащего всем историческим опытам.

Трейчке требовал от евреев, чтобы они просто-напросто сделались немцами, – требование, которое ни психологически, ни антропологически невозможно. Приспособились в корне только немногие евреи, и эти большею частью представляют помесь. Расовое чувство сидит слишком глубоко в плоти и крови; оно слишком прочно обусловлено морфологически, чтобы можно было формировать людей по благоусмотрению, путем воспитания и привычки.

Нельзя также надеяться, что путем брачного смешения морфологические и психологические различия сгладятся, ибо, как показали Лушан, Софер, и как подтверждают мои собственные наблюдения, в последующих поколениях очень часто имеет место возвращение к первоначальным типам, и таким образом происходит очистка расы от примесей. [380. Von Luschan пишет: «Когда мы далее внутри одной семьи, далее между братьями, снова находим эти крайние формы, которые необходимым образом указывают на старое смешение арийских пришлецов с доарийским населением; когда мы видим здесь человека рослого, белокурого, голубоглазого и длинноголового, а рядом – его собственного брата, малорослого, с темными глазами, черными волосами, более смуглой кожей и короткой, высокой головой, то мы в состоянии понять это только тогда, когда уясним себе, что раз прочно приобретенные физические свойства постоянно и снова унаследуются детьми и сопротивляются также с величайшей энергией всяким расовым смешениям. Они могут и снова обнаружиться, причем почти безразлично – произошло ли смешение рас теперь, посредством родителей и прародителей, или за сотни поколений назад. -Korrespondenzblatt der Gesellschaft fur Anthropologie. XXIII. Band. S. 95. – L. Sofer. Ueber Vertuschung und Entmischung der Rassen. Politischanthropologische Revue. 1902.]

Отличаются ли браки между германцами и евреями сравнительною неплодовитостью – это нерешенный вопрос, во всяком случае еврейская раса, по наблюдениям и признаниям даже еврейских врачей, находится в физическом упадке, так что уже ради только этих оснований нельзя рекомендовать для германских элементов расовое скрещивание с евреями. [381. M. Englander. Die auffalend haufigen Krankheitserscheinungen in der judischen Rasse. 1902.]

Еврейский вопрос есть антропологический вопрос. Большая часть еврейства остается поэтому верна идеалу национального возрождения. Сионизм привлекает к себе все более широкие круги и становится духовным фактором, который действительно поддерживает националистические стремления, просыпающиеся в настоящее время у всех народов. Будущее политическое развитие побуждает к очистке рас и к собиранию народов, и поэтому Иуда созовет некогда рассеянных своих детей из чужбины и дождется нового, национального государства.

3. Либеральные партии

Развитие либеральных партий возникло из борьбы третьего сословия против дворянства, цехового строя и абсолютистского государства. Их стремления уже рано получили программное и научное выражение в связи с идеями духовного и экономического индивидуализма, которые становятся заметными с конца средних веков. Девиз «дайте делать», означавший индивидуалистическую свободу в экономической жизни, в торговле и промыслах, был употреблен впервые маркизом д'Аржансоном, предшественником физиократической школы. Он выставил тезис, что собственная польза и частная деятельность заботятся лучше всего и об общем благе всех. Выражения «дайте делать», «дайте идти» сделались девизом физиократической школы, главами которой были Гурнэ и Ленэ. Между тем как Кенэ учил, что источник национального богатства заключается только в почве и земледелии, Гурнэ выдвинул другую доктрину, что и фабрикация, и ремесло также продуктивны. Гурнэ требовал всеобщей свободы торговли и свободной, нестесняемой конкуренции, так как, по его мнению, в свободной торговле отдельные интересы связаны с общими интересами. Кроме того, он требовал от государства, чтобы оно облегчило каждому отдельному индивидууму приобретение средств к существованию, чтобы, таким образом, оно отменило все преграды к сношениям и препятствия к приобретению, устранило и старалось бы уменьшить всякие монополии, привилегии, произвольное распределение налогов, такс и тому подобное. [382. Сравни A. Oncken. De Maxime laisser faire et laisser passer. Bern. 1886.]

Либеральный принцип свое научное обоснование нашел в первом значительном национально-экономическом произведении, которое было создано буржуазией, – в книге А. Смита: «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776), в которой автор доказывал, что принцип эгоизма и личного интереса, разделения труда и хозяйственной свободы – самый выгодный в национально-экономическом отношении. Государству не следует вмешиваться в свободную конкуренцию экономических сил, но оно должно устранить все препятствия и преграды. Смит видел в буржуазном обществе меновое общество, где каждый является «до известной степени купцом», из чего логически вытекало, что позднейшие защитники свободной торговли просто должны были отрицать существование особого рабочего сословия и считали невозможным, чтобы интересы последних могли отличаться от интересов других классов. Согласно Смиту, наш обед зависит не от благорасположения мясника, повара или булочника, но от их заботливости о собственных интересах; мы не обращаемся к их гуманности, но к их эгоизму; мы никогда не говорим им о наших потребностях, но об их выгодах. Всякий человек озабочен всегда тем, чтобы найти возможно более доходное применение всякого капитала, которым он может распоряжаться. Он имеет в действительности в виду только свою собственную выгоду, но естественным образом, или, скорее, необходимым образом, заботливость о своей собственной выгоде приводит его к тому, что он предпочитает то употребление капитала, которое является в то же время и самым полезным для общества.

Д. Рикардо назвал в своих «Основных законах народного хозяйства и обложения податей» (1817) основные положения А. Смита просвещенной и благодетельной системой. Также и он требует, чтобы, подобно всем другим договорам, рабочая плата была предоставлена богатому и свободному соревнованию рынка и никогда бы не подвергалась вмешательству законодательства. Он требует отмены забот о бедных и, напротив, старается запечатлеть слово «независимость» в сердце бедных; надо учить их полагаться не на организованную и случайную благотворительность, а на собственные усилия, и с разумом и предусмотрительностью заботиться о своем пропитании. При существовании системы совершенной свободы торговли каждая страна посвящает естественно свой капитал и свой труд тем занятиям, которые для нее наиболее доходны. Это преследование собственной выгоды находится в удивительной взаимной связи со всеобщим благом целого. Посредством оживления промыслов и трудолюбия, вознаграждения талантов и действительного использования природных сил свобода торговли распределяет труд наиболее успешным и хозяйственным образом, между тем как посредством умножения массы благ она расширяет в то же время и общее потребление, а посредством общих уз выгоды и сношений поддерживает общее товарищество народов по всей земле. Это тот основной закон, который требует, чтобы во Франции и Португалии изготовлялось вино, в Америке и Польше – хлеб, а в Англии – железные, стальные и другие изделия.

Рикардо установил этим принцип неограниченного разделения труда и конкуренции между индивидуумами и народами как естественный закон развития государств.

Немецкие либеральные партии едва ли произвели выдающихся экономических и политических теоретиков. Исключение составляет остроумное сочинение В. фон Гумбольдта «о границах деятельности государства», изданное уже в 1792 г., но впервые опубликованное только в 1851 г., так что оно не могло оказать никакого непосредственного и положительного влияния. Гумбольдт выставил высшей и конечной целью каждого человека самое высокое и самое пропорциональное развитие его сил и индивидуальных особенностей. Причем необходимыми условиями достижения этой цели должны быть «свобода торговли и разнообразие положений». Забота государства о положительном благосостоянии граждан вредна, так как она препятствует развитию индивидуальности и своеобразности людей. Государство должно только заботиться о том, что необходимо для их безопасности по отношению друг к другу, и ограждать их от внешних врагов. Но оно не должно ни для какой другой цели ограничивать свободу.

Наиболее распространенным и наиболее влиятельным было в середине XIX столетия сочинение француза Бастиа о «народной экономической гармонии». Бастиа отвергает всякое вмешательство государства в свободу экономической конкуренции, ибо «справедливые» интересы сами собой согласуются: «Предоставляйте людям работать, – говорил он, – обмениваться, учиться, ассоциироваться, взаимодействовать, ибо, по естественному закону, из их предусмотрительных стремлений сами собой должны вытекать порядок. Согласие и прогресс благоденствия». Свободная конкуренция индивидуумов и нации в его глазах представляет великий естественный закон и принцип усовершенствования, неразрушимый, как все великие естественные законы. «Личный интерес, – говорит он, – есть та непреодолимая сила, которая двигает индивидуумов от одного прогрессивного шага к другому и в то же время побуждает их и к тому, чтобы извлекать пользу из этих шагов лично для себя; конкуренция же – это другая, столь же непреодолимая сила, которая овладевает каждым успехом, чтобы из владения отдельных лиц создать общее благо всего человечества. Эти обе силы можно в отдельности критиковать, но во взаимодействии же своем они составляют основание гармонии общества.

«Все либеральные партии заключили эти идеи в свои экономические программы, как бы сильно ни отклонялись они друг от друга в прочих отдельных политических вопросах. Так, программа национально-либеральной партии требует решительной защиты существующего промыслового законодательства и покоящейся на нем экономической свободы против реакционных нападок. В вопросах же защитительных пошлин и свободной торговли партия эта предоставляет своим сочленам свободу мнений. Германская же свободомыслящая партия требует борьбы с государственным социализмом, равно как и с мерами, направленными к опеканию и стеснению промышленной жизни и сношений, свободы занятий и свободы передвижения».

Теория «гармонии общества» между государствами и индивидуумами есть односторонняя идеологическая абстракция. Уже Рикардо должен был сознаться, что замена человеческой рабочей силы машинами была часто убыточна для интересов рабочего класса, а Мальтус подтвердил, что при системе свободной конкуренции нужда, бедность и нищета низших слоев населения – неизбежны. Кто может, кроме того, решить, в чем заключаются «справедливые интересы» и «предусмотрительные стремления», которые сами собой должны вести к порядку и согласию? Об этом различные группы думают различно, и доказательством служит то, что не справедливость и не благоразумие, но отношения силы и власти управляют обществом, и не только гармония, но и эксплуатация одних другими составляет естественный закон общества.

Социальная история цивилизации показывает, что самые либеральные принципы осуществлялись только временно и только частично даже в странах, где их свободному развитию не противостояли никакие непреодолимые препятствия и где феодальные, цеховые и государственные оковы были вполне разбиты. Свободная конкуренция как отдельных индивидуумов, так и наций, должна была испытать на себе государственные ограничения посредством социальной защиты группы или целого внутри и с внешней стороны.

Либеральная теория предполагает, что каждый покупатель является знатоком всех товаров. Но при многообразии товаров и переменчивости условий их производства «честность и доверие» становятся недостаточными, и должна появиться государственная защита. Во всех государствах имеются поэтому законы для защиты клейма и рисунка против фальсификации пищевых продуктов и «нечистой» конкуренции, которая, как пишет Ю.Кохлер, скрывается, как протей, под разными формами и как раз избегает тех, которые наказуются законом для того, чтобы путем бесчисленных маскирований лишить честную торговлю плодов ее добросовестных усилий. [383. J.Kohler. Markenschutz. S. 60.] Что тут нет никакого преувеличения, это подтверждает криминальная статистика, которая указывает, что с обострением конкуренции число наказаний за обман возрастает шаг за шагом.

Государственная защита, уделяемая законным образом рабочему классу, женщинам, детям, инвалидам и больным, оказалась в интересах общества необходимой, ибо здесь дело шло не о защите отдельных малоценных индивидуумов, но целых групп, которые терпят от перевеса экономических отношений, и против разрушающего влияния которых не могут устоять собственными силами отдельные здоровые и крепкие единицы. Сохранение же при этом небольшого количества малоценных индивидуумов вряд ли может быть даже поставлено на счет рядом с огромным преимуществом, которое получает преобладающая здоровая и продуктивная часть населения благодаря социальной защите.

Повинуясь необходимости, либеральные партии склонились, наконец пред фактами и внесли в свою программу социально-политические требования. Так, в заявлении национал-либералов в 1884 г. обещается поддержка всеми силами имперского правительства в его стремлениях, направленных к улучшению положения рабочих классов, при условии заботливого исследования каждой отдельной меры. Долее всего противилась государственной защите свободомыслящая партия. Когда в 1889 г. в германском рейхстаге зашла речь о страховании старости и инвалидов, один депутат заявил, что государство не в состоянии путем законодательства улучшить каким-либо существенным образом социальное положение населения, так как истинные источники народной силы лежат в инициативе отдельных индивидуумов и в свободной коалиции в противоположность принудительной. Другой депутат высказал предположение, что этим законом достигнута будет поддержка индивидуума на общественный счет; а третий, наконец, видел в таком законе даже «несчастье для народа и несправедливость по отношению к бедным». Между тем в их рядах возникло и другое убеждение, ибо правое крыло партии капитулировало пред социальной реформой.

Свободомыслящая партия сохранила дольше всего традиционные взгляды в вопросах о покровительственных пошлинах и о свободе торговли. Она и теперь еще стоит на той точке зрения, что из естественного разделения труда народов развивается международная гармония, и свободная торговля представляет единственный путь мира, и что в обмене товаров никакая страна, даже наиболее слабая, не подвергается эксплуатации и не терпит ущерба.

Историческое развитие опровергло и это положение. Все возвышающиеся народы думают о том, чтобы развить в собственной стране индустрию и торговлю и вывозить промышленные богатства. Франция не остановилась на виноделии, а Польша – на земледелии. Вследствие этого международный обмен и оборот приняли совсем другие формы, гораздо более сложные, нежели это предусматривается простыми формулами Рикардо, Бастиа и Кобдена. Во-первых, теория прибавочной стоимости действительна не только для эксплуатирования классов, но и для народов. Англия в течение целого столетия индустриально обирала все страны и накопляла добычу как национальное богатство. Во-вторых, все возвышающиеся промышленности могли развиваться только под защитой пошлин против чужой конкуренции, и повсюду замечались старания помогать падающему сельскому хозяйству тем же способом. Причина повышения национального богатства заключается в том, чтобы по возможности удовлетворить все потребности собственным производством, при этом вывозить как можно больше и ввозить только дешевый сырой материал. Конечно, не каждое государство может доставить себе такую роскошь либо вследствие своего незначительного пространства, либо вследствие недостатка природных вспомогательных сил, заключающихся в почве или капитале и интеллекте. На этих различиях покоятся экономическое и политическое положения власти в мировой политике и господство над чужими народами.

Что касается политических принципов либералов, то мы находим здесь менее единодушное убеждение, нежели в экономических стремлениях. В правом крыле национал-либералов находятся элементы, которые очень приближаются к консервативным элементам. Национал-либералы заявляют, что они борются за «конституционную свободу и конституционное право» и против чрезмерной централизации государственной власти, что они желают защищать и далее развивать самостоятельность и самоуправление общин. Фактически, однако, они довольны существующими политическими учреждениями, а в Саксонии они даже помогли ограничить избирательное право. Что, однако, несомненно нарушает либеральный принцип, так это то, что они стоят за исключительные законы против клерикалов и социалистов.

Германская свободомыслящая партия требует развития действительно конституционного управления в обеспеченной совместной деятельности правительства и народного представительства и посредством законодательной организации ответственного имперского министерства и «равенства» пред законом без различия лиц и партий. Германская прогрессивная партия явно выраженным образом стремится к развитию парламентарного управления. Все оттенки либерализма стоят, однако, на почве конституционной монархии. Демократически-радикальные идеи из средины XIX века сохранила только южно-германская народная партия. Она требует в своей программе (1868 г.) самоуправления народа в государстве и внесения в конституцию германских «основных прав» 1849 г.

Но они уже перестали быть фактическими республиканцами. Идея немецкой республики перешла всецело к социалистической партии.

Последовательная теория народного самоуправления требует прямого участия народа в законодательстве и управлении государством посредством референдума и инициативы. Она видит в депутатах только уполномоченных, заведующих делами избирателей. Эту политическую теорию можно бы рекомендовать, если бы народ был тем, чем его считают идеологи, если б он не был массой и не заключал бы в себе множества природных рабов, для которых подчинение управлению других представляет удобства и преимущества. Таким образом демократическая теория в своих выводах является абсурдом. Политическое устройство должно также предоставить политическому гению свободную арену деятельности для того, чтобы он, при случае, мог провести свои планы против воли своих избирателей и большинства, так как он, в силу своей личности, ставит мерилом свою собственную волю. Успехи политической истории достаточно подтверждают такую необходимость.

Политическая теория либерализма имеет своим источником учение об естественных правах и политическую философию XVIII века. Конституция представляет, согласно этой доктрине, договор, подобно всем прочим договорам, который может быть изменен, если обстоятельства того потребуют. Публичная власть исходит из суверенитета народа, который может распоряжаться ею по своему усмотрению и интересам. Либеральная теория видит в государстве только необходимое зло. Государство не имеет никакой другой задачи, как защищать личность, собственность и договоры отдельных лиц. Все экономические и духовные формы развития должны быть предоставлены свободной деятельности индивидуальных сил. Под именем «теории ночного сторожа» Лассаль осмеивал это учение, приписывающее государству только функцию защиты от грабежа и нападения. Государство, по мнению либералов, преследует только правовые задачи и – никаких социальных и культурных задач. Они требуют «полного правового порядка в государстве, в особенности равенства пред законом без различия состояния и партии». С одной стороны в отдельных лицах они видят только экономических предпринимателей, а с другой – они считают их в политическом отношении гражданами государства, равноправными и призванными к равнород-ному содействию в устройстве и управлении.

Против этой теории можно выставить исторические и принципиальные возражения. Без сомнения, договор, т.е. сознательное перенесение общественной власти на отдельных лиц, действителен на протяжении всей политической истории. Но он не есть единственная причина государственных устройств. Власть, которая по собственной силе и по собственному праву борется с отдельными лицами или группами и осуществляется ими, представляет не менее естественный источник общественных образований; затем мы не должны забывать и о первоначальном врожденном социальном инстинкте, который заставляет людей сходиться вместе и в своих естественных условиях допускает господство и подчинение.

Естественное происхождение государственной жизни есть причина того, что требуемые либеральной теорией равенство всех государственных граждан пред законами правового государства и равное участие всех в управлении и устройстве государства оказываются в действительности невозможными. Физическое различие между сильными и слабыми, экономическое различие между бедными и богатыми, духовное различие между умными и глупыми, моральное различие между энергичными и безвольными – словом, естественная противоположность между господами и слугами постоянно превращает в иллюзию гражданское равенство и обеспеченность пред законом.

4. Социалистические партии

Социалистическую теорию экономической и политической жизни нельзя так легко изложить и исследовать, как теорию консервативной и либеральной партий, ибо, во-первых, взгляды этой партии находятся более, нежели взгляды других партий, в состоянии внутреннего развития, а во-вторых, эти взгляды до такой степени устремлены в сторону идеала будущего, что критическое мерило приходится прилагать не столько к фактам и действиям, сколько к простым абстрактным, часто противоречивым гипотезам.

Исходный пункт новейших социалистических теорий заключается в критике капиталистического, экономического строя и его теоретических защитников. На первом плане социалистические писатели анализируют понятия конкуренции и добавочной стоимости. Лассаль, как и Маркс, оспаривает, что экономическая конкуренция есть соревнование личных способностей. Национальное богатство, о котором говорит либеральная теория, является богатством буржуазии и нищетой масс; хваленая буржуазная свобода есть свобода капитала, а равенство существует только между равноправными собственниками товаров. Называть экономическую конкуренцию «естественным условием» – неправильно. «Природа, – пишет Маркс, – не производит на одной стороне денежных и товарных владельцев, а на другой – владельцев только своих собственных рабочих сил. Это отношение не есть естественно-историческое, и также мало его можно назвать таким общественным отношением, которое было бы общим всем историческим периодам. Оно, очевидно, само есть результат предшествующего исторического развития, продукт многих экономических превращений, гибели целого ряда более старых формаций общественного производства». [384. Das Kapital. 3 Aufl. S. 146.] Также Лассаль и Родбертус отрицают, на подобных же основаниях, «естественность» капиталистической конкуренции. Современные отношения не возникли при господстве свободной конкуренции, и основания нынешних имущественных отношений не были заложены посредством свободной индустриальной работы. Они являются следствием двухтысячелетнего прошлого, в течение которого существовали рабство, крепостное право, помещичья власть и цеховая зависимость. Это были положительные государственные учреждения, под которыми и посредством которых рабочие, или их предки, как рабы, как крепостные, как цеховые ученики и подмастерья, производили для нынешних владетельных классов богатства, которыми они теперь владеют. Могли ли от природы появиться у одного земельная собственность, у другого – сырой материал и машины, словно они выросли так, как у третьего выросли его руки и ноги? Нет, земельная собственность и капитал образовались под защитой таких условий, как ленное право, право принуждения и право юрисдикции, не имеющие с природой ничего общего. [385. F. Lassalle. Gessammelte Reden und Schriften. Bd. I, S. 159-160 und S. 271.]

Теория Смита и Бастиа учит, что общественное положение есть следствие индивидуальной конкуренции и отбора личных способностей. И тот, и другой забыли, что накопление и унаследование собственности и вытекающие отсюда преимущества, если не совсем препятствуют, то во всяком случае значительно уже заранее ограничивают индивидуальную конкуренцию. Они забыли, что только внутри групп и классов имеет место отбор по индивидуальным способностям, что капиталистическое производство в своем историческом развитии также с имманентной необходимостью ведет к социальным ограничениям и привилегиям. Но социалисты в своей критике заходят слишком далеко, когда они хотят видеть во владеющем классе капиталистов только искусственную, с помощью государственных учреждений разведенную породу, которая совсем не имеет естественного права на владение и господство. Взгляд Лассаля с точки зрения историко-антропологической совершенно ложен. Нынешние капиталисты только в самой незначительной степени являются прямыми потомками защищенных цеховой зависимостью семей, и даже крупные земельные собственники большей частью выходят из буржуа. Не существует и в экономическом отношении никакой прямой, наследственной связи между тогдашней и нынешней собственностью. Члены нынешних владетельных классов сами вышли большей частью из первоначальных зависимых, крепостных, цеховых подмастерьев и их потомков. Но как либеральная, так и социалистическая теория забывает, что возвышение этих слоев не есть индивидуальное, а только семейное, и что восхождение по социальной лестнице имущественного распределения совершалось в течение многих поколений. Возникновение всех сословных образований может быть понято только генеалогически. Повсюду господствующие и руководящие классы отличались в эпоху своего возвышения и расцвета относительно более высоким морфологическим характером. Также точно и буржуазия, как это указывают социально- и историко-антропологические исследования, отнюдь не была создана путем волшебства из ничего. Культура буржуазии представляет антропологический продукт. Этого не хотят, однако, признать те самые социалисты, которые в прочих случаях с пафосом заявляют, что капиталистический период есть «расцвет всего предшествовавшего развития».

Политический перевес господствующих классов социалистическая теория сводит к присвоению добавочной ценности. Плата, уплачиваемая рабочему, покрывает, согласно этому взгляду, только издержки производства самого рабочего и соответствует той сумме жизненных средств, или их денежной стоимости, которая необходима в среднем, чтобы поддерживать работоспособных и при выбытии их вследствие старости, болезни или смерти заменять новыми рабочими, чтобы таким образом размножать рабочий класс в необходимой степени. [386. Karl Marx. Lohnarbeit und Kapital. 1891. S. 6.] Эта добавочная ценность состоит в земельной ренте, предпринимательском барыше и процентах с капитала. В эпоху помещичьей зависимости она заключалась в десятине и в барщинных работах, в эпоху рабства – в личном обладании рабочей силой человека.

Экономическая теория истории, представляющая научное основание современного социализма, считает прошлую социальную историю необходимой и признает, что без образования классов и эксплуатирования посредством добавочной ценности немыслимо было бы более высокое развитие культуры, а развитие более тонкой цивилизации было бы возможно только для господствующих групп. Эта теория безусловно признает, что рабство, крепостничество и наемная работа были необходимы, существовали по праву и были полезны, и что культурное развитие неизбежно было связано с «эксплуатацией людей людьми».

Тем удивительнее кажется противоречие, когда приверженцы этой самой теории начинают со страстностью нравственного негодования клеймить эту эксплуатацию людей людьми. В таких случаях они видят в присвоении добавочной стоимости господствующим классом только злоупотребление силой и презренное стремление к наслаждению. Они забывают тут, что добавочная стоимость есть также интеллектуальный и моральный продукт господствующих классов и служит задачам цивилизации.

В неменьшее противоречие впадают они и тогда, когда образование классов выводят только из экономических причин, а изменение социального расчленения – только из изменения экономической техники. Отсюда происходит ложный взгляд, будто до рабства не было эксплуатации добавочной стоимости и социального неравенства. Они осмеивают поэтому выведение образования классов из общей человеческой природы. Для них природа людей есть неопределенная сила, которая посредством экономических отношений механически формируется и определяется. Они видят в эксплуатировании добавочной стоимости не биологическую, но «преходящую историческую категорию», и черпают из этого упование, что эта категория может совершенно прекратиться, когда экономическое производство достигнет такой высоты, которая всем индивидуумам – одного ли государства, или всего рода человеческого – это не выяснено – в избытке предоставить материальные жизненные средства.

Такое противоречие в социалистической теории становится еще более запутанным после того, как Маркс, побуждаемый, без сомнения, дарвинизмом, случайно выставил образование классов и эксплуатирование добавочной стоимости не как историческое, но как естественно-биологическое явление. «Классы и цехи, – пишет он, например, – происходят из того же естественного закона, который регулирует разделение растений и животных на виды и подвиды, и только на известной ступени развития наследственность каст или исключительность цехов декретируется как общественный закон». [387. Karl Marx. Das Kapital. S. 339.] Более того, Маркс учит, что присвоение добавочной стоимости имеет свое естественное основание в том, «что, лишь только люди с трудом выходят из своего первого, животного состояния, их работа сама уже в известной степени объединяется, и наступают отношения, в которых добавочный труд одного становится условием существования другого». [388. Das Kapital. S. 352.]

Добавочная стоимость имеет таким образом, согласно Марксу, «естественный базис», – яснее сказать, биологический и антропологический базис, который и теперь еще продолжает существовать в экономическом эксплуатировании классов и рас. Добавочная стоимость изменяет в истории только свое содержание в зависимости от технической ступени, достигнутой в воинственном или экономическом добывании средств пропитания. Дарвин признал естественный базис добавочной ценности, именно борьбу за существование, как закон развития всего органического иира, а Маркс – как побудительную силу всей «донынешней» социальной и политической истории.

Маркс придерживается странного представления, что образование классов и присвоение добавочной стоимости были необходимостью только для настоящего времени, но не для будущего. Он достаточно утопист для того, чтобы в теперешнем развитии, от первых, первобытных состояний до высоты капитализма, видеть «простую предварительную историю человеческого общества». С социалистическим обществом начинается впервые настоящее собственно-человеческое общество, в котором идеал гражданского просвещения может быть осуществлен.

Вполне неоснователен упрек, будто социалисты проповедуют естественное равенство индивидуумов. Даже Руссо и Р. Оуэну это никогда не приходило в голову. Скорее это были либеральные теоретики, такие, как Локк, А.Смит и Д.С.Милль, которые говорили о врожденном, естественном равенстве всех индивидуумов и все различия сводили только к обстановке, питанию и воспитанию. Маркс признавал неравные индивидуальные дарования и неравную продуктивность как естественные привилегии, [389. Die Neue Zeit. 1890-1891, № 186 S. 567.] а Энгельс объявил абсурдным всякое равенство, которое выходит за пределы отмены классов. С. Фурье хотя и отвергал классовые и сословные различия, но в ассоциациях своего будущего общества допускал только те различия, которые соответствуют естественным предрасположениям и способностям. В заключение укажем еще на одно положение из одной речи Либкнехта: «Конечно, равенства всех людей в том, что касается предрасположений и способностей, мы никогда не достигнем, – сказал он: – такое равенство было бы даже гибелью для прогресса. Различие индивидуумов есть необходимый рычаг культуры. Итак, мы вступаемся в социализме за право индивидуума, которое в настоящее время только тогда может оказаться действительным, когда оно принадлежит господствующему классу».

Равенство, которого требует социалистическая теория, заключается в равенстве социальных условий развития, – требование, поставленное самим Дарвином и другими дарвинистскими социологами, как, например, Кидд. Самодеятельность и ответственность для социалистического убеждения составляют логически вытекающее требование, о котором, как говорит Лассаль, уже не спорят более, но сюда должна присоединиться еще солидарность интересов, общность и взаимность в развитии, и таким образом в его теории социализм является как бы душеприказчиком либерализма.

Всестороннее развитие индивидуумов, которое Маркс ставит целью общественного развития, и неистощимость, и разнообразие талантов, о чем мечтает Бебель, связаны с двумя гипотезами, о которых социалисты по настоящее время еще не достаточно серьезно размышляли и в обсуждении которых они выказывают себя совершеннейшими утопистами.

Прежде всего требуется гигантское развитие всех продуктивных сил, которое исключает всякое разделение труда и всякий недостаток в материальных средствах существования; далее – необычайное развитие морального и рассудочного образа мыслей отдельных индивидуумов. Но это такие условия, на историческую возможность которых могут надеяться и о которых могут мечтать только утописты.

Мы не имеем никаких оснований для того, чтобы предполагать, что национальное богатство может в определенный срок времени достигнуть таких колоссальных размеров, чтобы доставить всем равные условия развития, не говоря уже о равных возможностях наслаждения. Тот, кто понимает кое-что в исторической и социальной антропологии и кто знает ограниченные и уже израсходованные антропологические силы какой-либо нации, тот, в интересах целесообразного пользования национальным состоянием для расового отбора, должен будет требовать дифференцирования условий развития не только по роду профессий и талантов, но и сообразно расам, полу и классам.

Гумбольдт требует «разнообразия положений» для индивидуального развития. В действительности вариация условий существования есть причина всех наследственных вариаций и, – если сюда примешивается отбор – то и всех наследственных усовершенствований. Для человека на этом обосновывается требование разнообразия социальных положений, которое наиболее целесообразным образом содействует развитию различных органических дарований. Ибо равенство условий развития только там находит свое естественное оправдание, где антропологическая структура и экономический способ производства однородны. На основании этого, – как говорит Ницше, – было бы справедливо давать равному равное, а неравному – неравное.

Кто имеет дело не с абстрактным понятием, а с человеком, и берет его каким он существует в природе и истории, тот будет считать в высшей степени вероятным формирование классов и в будущее время. Дифференцирование общества на группы по способностям, интересам и потребностям всегда будет существовать, а что в основании этих групп всегда будут лежать антропологические причины, то на этот счет уже не может быть никаких сомнений после того, что установлено естественно-научным опытом.

Социалисты безусловно признают, что индустриальное соревнование в отношении продуктивной работы и борьба за положение и наслаждение, выражающаяся в личном соперничестве, никогда не прекратятся. Они отвергают эту борьбу только между семьями, сословиями и расами. Между индивидуумами, напротив, соревнование должно быть усилено до высшей степени. «Известное соревнование членов общества, – пишет Каутский, – так же как и отбор наиболее способных составляет необходимое предварительное условие не только всякого прогресса общества, но и его укрепления на раз достигнутой высоте. Уничтожение классового различия и уравнение жизненного положения отнюдь не означают уничтожения всех других социальных различий, которые могут действовать возбуждающим образом на отдельных индивидуумов. Внутри рабочих цехов обнаруживаются все-таки различия в степени уважения, власти и рода деятельности, и эти различия еще усилятся в социалистическом обществе». [390. К. Kautsky. Die Agrarfrage. 1899. S. 213.]

Такое понимание стоит в прямом противоречии с теорией Маркса, который учил, что эти различия будут преодолены в социалистическом обществе. Однако, если мы берем одинаковым исходным пунктом соревнование, то нет никакого сомнения, что усиленные таким путем индивидуальные различия, разница в почете, власти и занятиях, скоро нарушат равные условия житейского положения, а естественный семейный и групповой эгоизм будет пытаться удержать и усилить достигнутые преимущества. Ибо этот род эгоизма не есть произвол, а необходимый физиологический закон в биологической экономике социального развития.

«Индивидуум» и «общество» социалистической теории есть абстрактное понятие, без всякой антропологической плоти и крови. Эта теория совершенно упускает из виду, что индивидуальные дарования органически связаны с семьями и расами, что семьи и расы и происходящие из них классы суть антропологические реальности, органическая замкнутость которых хотя временно и может исчезать, но которые всегда стремятся все-таки снова ввести неравенства прав и обязанностей и указать для рас сословий, семей и индивидуумов разнородные занятия и положения.

Маркс имел только смутное представление о том, что развитие требует физиологических факторов для «союза свободных людей» и что оно должно пройти через исторические процессы, «которые совершенно изменяют людей и условия (!). Он сравнивает современное поколение с евреями, которых Моисей водил по пустыне, и которое должно погибнуть (!), чтобы уступить место людям, выросшим для нового мира. [391. Die Klassenkampfe in Frankreich. S. 85.]

Лапуж пишет: «Социализм должен будет, во всяком случае, иметь селекционный характер, или он никогда не осуществится. Но осуществление его возможно только с людьми, которые иначе созданы, нежели мы, а таких людей может развести один только естественный отбор». [392. Les selections sociales. P. 262.] Мы не верим, чтобы даже самый строгий отбор мог произвести такую фундаментальную перемену в людях; а тот, кто хоть сколько-нибудь исследовал антропологическую историю европейской цивилизации и современное антропологическое положение европейских народов, непременно должен считать «полное преобразование людей» антропологически невозможным. Антропологи признают стойкость европейских рас; они пришли к убеждению, что процесс культуры с естественной необходимостью истощает и разрушает наиболее одаренные расы и что даровитость рас приобретена не в процессе культуры, но произошла в далеком прошлом, в естественном процессе строгого отбора в борьбе за существование, а социальная история цивилизации только возвысила и развила, посредством целесообразных социальных учреждений, отбора посредством целесообразных социальных учреждений, отбора сословий и внутри-группового размножения, естественно растущие силы.

Физиологическое основное заблуждение социал-демократической теории заключается в убеждении, что всякое социальное и интеллектуальное событие находится в зависимости от экономических отношений и в отрицании в истории и жизни личного и расового фактора. С другой стороны эта теория неверно считает рационалистическое просвещение всеисцеляющим средством и принципом прогресса. Популярное мнение, что люди могут изменить естественные законы общества, когда они познали эти законы и что отныне они могут делать историю сознательно и планомерно, противоречит собственному опыту человека относительно его собственной истории.

Повторяем: Маркс неправильно определяет историю как «продолжающееся преобразование человеческой природы». Народы, которые имеют в виду социализм, сохранили неизмененными физиологические основные черты своей общей человеческой и расовой природы. К этим неизменяемым свойствам принадлежит на первом плане и побуждение к господству, проявляет ли оно себя в отдельных лицах или же в целой группе. Общество без государства, т.е. без господствующей и принудительной общественной власти, о котором мечтают социалисты, как о конечной цели, никогда не осуществится. Борьба за власть и преобладание будет существовать по-прежнему, оставаясь незаменимой побудительной силой для всех политических приспособлений и отбора. Будут всегда вновь появляться политические таланты, которые сумеют управлять людьми и господствовать над положениями, таланты, которые по собственному побуждению и благодаря совершенству своей силы будут достигать возвышенного положения, не дожидаясь, чтобы их избрал для этого народ или призвал представитель династии. Всегда будут существовать и добровольные рабы, которые по неспособности или из удобства охотно будут допускать повелевать собой и руководить и при известных обстоятельствах будут подчиняться даже плохому руководству. Против добровольного рабства все учреждения свободы явятся пропащими, тщетными усилиями, а для холопа – хорошо, когда с ним поступают, как с холопом, и пользуются им, как холопом.

Ничто не дает оснований думать, что рабочий класс явится новой породой, которая должна будет в классовой борьбе закалить себя и возвыситься до образования того совершенного общества, которое носилось перед взорами Маркса как коммунистический идеал. Если мы и не держимся воззрений авторов, видящих в рабочем сословии только провеянные через сито плевелы, то все же не можем признавать в нем благородного сословия будущего.

Глубже взглянув на физиологию и патологию народов, мы должны будем удовольствоваться скромной надеждой – сохранить и защитить посредством расовых гигиенических и расовых политических мероприятий здоровое и благородное состояние современной породы людей. Усиленное до высокой степени интеллектуальное и техническое развитие расовых предрасположений должно быть закончено и укреплено посредством физиологического расового отбора.

Возрастающее наследственное вырождение во всех кругах народа, вследствие недостатка в физическом отборе нуждается в решительном социальном исправлении. Надо серьезно позаботиться о воспитании нового сознания относительно обязанностей супружеского выбора и рождения детей. Надо, чтобы укрепилось сознание, что порождать заведомо больных детей – это одно из величайших преступлений. Гуманная цивилизация, заставляющая нас оказывать достойную имени человека помощь слабым, больным, выродившимся индивидуумам, не должна быть отвергнута; но дальнейшему размножению таких субъектов – которое мы ставим отдельно от простого удовлетворения полового влечения – должны быть поставлены препятствия путем обычая, общественного мнения, а в случае необходимости – и посредством законов. Ибо естественный подбор необходим, чтобы сохранить здоровые органические основания для политического и духовного развития, и все общественные гигиенические мероприятия должны руководствоваться только такими мотивами, которые могут гарантировать лучшие и целесообразнейшие условия для сохранения и развития рас.

Но прежде всего надо предоставить крестьянскому сословию более действительную социальную защиту, именно там, где германский элемент более всего сохранился. Там же, где индустриальное развитие подвинулось вперед, надо оказывать такую же защиту рабочему сословию, чтобы сохранить в нем лучшие антропологические вариации и содействовать их укреплению. Следует также создать возможность развития, которая для уравнения капиталистического перевеса облегчала бы целесообразное возвышение по социальной лестнице, не впадая при этом в крайность тепличной культуры, слишком скоро истощающей талантливые предрасположения в низших слоях и слишком много скопляющей их в высших слоях. Та нация наиболее производительна, которая щадит большую часть расы, удерживая ее в простых и здоровых условиях жизни, и только медленно и по мере надобности позволяет возвышаться талантам, так что в крестьянском и рабочем сословиях остается в запасном состоянии неистощимый источник потенциальных и сохраненных сил и дарований, в то время как избранные и возвысившиеся индивидуумы, повинуясь неизбежному социальному естественному закону, истощаются в процессе созидания высшей культуры и ее насаждения.

Борьба против вредных влияний капитализма не составляет уже нынче отличительного признака социал-демократии. Накопление больших состояний открыло новое обширное поле деятельности технике и экономической организации, которые усиливают экономическое производство до высшей степени, но при этом безрассудно и бессовестно эксплуатируются лучшие силы расы, и социальная сила сосредоточивается в руках лишь немногих семей, которые не могут или не желают сознать свою великую социальную ответственность. На вершине своего развития капиталистический способ производства становится препятствием для социального отбора естественных дарований; он становится антиселекционным. Мы поэтому убеждены, что будущее принесет с собою великие экономические перевороты, которые будут носить конституционный и коллективистский характер. Но такая организация будет означать только техническо-экономическое преобразование и отнюдь не включать необходимым образом свободных учреждений. Свобода не есть дело учреждений, но она является результатом борьбы и испытания сил. Насколько рабочий класс в состоянии будет, путем самостоятельных экономических организаций, принять участие в техническом процессе преобразования общества, настолько он и приобретет политическую власть и законодательное влияние. С этой точки зрения мы и считаем современную классовую борьбу необходимой и благотворной побудительной силой в культурном развитии народов.

Ludwig Woltmann

ОГЛАВЛЕНИЕ

Факторы органического развития

Физиологические основания изменения и унаследования

Естественные изменения и унаследование у человека

Усовершенствование и вырождение рас

Биологические основные законы культурного развития

Развитие семейного права

Социальная история сословий и занятий

Политическое развитие народов

Антропологические основы политического развития

Политические партии и теории

ВВЕДЕНИЕ

Всемирная история есть часть

Эрнест Геккель

Средняя цифра черепной окружности

Средняя цифра указателя емкости черепа